Дети Идеалов - 20

      Конец близок: это предпоследний отрывок «Детей идеалов», точнее, их рукописного текста. Так что полной картины приключений Гаргонтова (или Эмиуса Гаргата) так читателю и не видать, о чем, однако, и сказано с самого начала.
      Когда-то Эмиус Гаргат должен был приплыть с двумя гигантскими пауками на пляж, устроить там бойню и превратить дачный поселок в инкубатор гаргатинцев. Штурм города, бои, зеленые монстры разных размеров и форм – в общем, Гаргат был в первой части брутален и бессердечен, а автор не стеснялся веселиться. Гаргонтов же почитывает, ни черта не понимая, «Дворянское гнездо» и из ниоткуда, безо всякого «бэка», истории, объяснения добывает каких-то черных клонированных уродцев: ужасно реалистично!

VII.
      19.08.05. Неожиданный и весьма скорый переезд Гаргонтова на дачу Николая прошел довольно благополучно. Гаргонтов и не предполагал устроиться столь быстро и без суетливых неприятностей. Николай, в соответствии с его указаниями, отыскал грузчиков, и переезд состоялся в кратчайшие сроки. Гаргонтов успел до появления грузчиков отдельно уложить ценные его бережно хранимые свертки, а также удивительную находку и перевез их с величайшею осторожностью на своем автомобиле. Обещание, данное Николаю, он сдержал – незамедлительно оплатил все расходы на предприятие и заранее выплатил за проживание на даче в течение нескольких недель (впрочем, Николай попросил не особенно много). Таким образом, переезд был совершен быстро и, по мнению Гаргонтова, удовлетворительно.
      Дача, которая принадлежала Николаю и на которой поселился Гаргонтов, находилась в одном из поселков, состоящих преимущественно из дач и находящихся невдалеке от какой-либо речки. Это было здание совсем небольшое, в две незначительные комнаты и с широким крыльцом. Обстановка, привезенная Гаргонтовым, поместилась внутри лишь с некоторым трудом, да и то была оставлена сплошным нагромождением. К дому прилегал неухоженный участок с несколькими заросшими сорняком грушами и яблоневыми деревцами. Со всех сторон располагались практически вплотную соседние строения, что Гаргонтову виделось чрезвычайно неприятным.
      Однако он неимоверно устал, чувствовал постоянно давящее утомление, глаза его смыкались, а также начался жар – видимо, он действительно застудился в холодной речной воде. Несмотря на усталость, он ощущал назойливое желание поскорее приняться за исследование своей находки. Но он привычным волевым усилием это желание подавил. Он прилег на кровать при скудном освещении фонарика и горестно задумался. Странно и непрерывно щемило нечто его сердце, и чувствовал он еще с прошедшего дня невыносимую, неотрывную тоску. Наконец, тяжело и мрачно вздохнув, Гаргонтов апатично, неуклюже поднялся и, поискав в связках книг, достал оттуда небольшую книжку – роман «Дворянское гнездо». Книга эта, в коричневом, пожелтевшем от времени переплете, была чрезвычайно стара – ей было уже более сорока лет. Вариант 1. Гаргонтов бережливо и ласково взял книгу и с осторожностью держал ее несколько времени в руках. Затем он возвратился на подкашивающихся ногах на кровать и при скверном свете фонарика принялся с удовольствием читать, внимательно вчитываясь в каждое слово и подолгу рассматривая иллюстрации. Читал Гаргонтов с доброю, грустною улыбкою, прищурившись. Глаза его закрывались, но он дочитал роман до конца. В один момент он остановился – совершенно невозможно ему показалось читать далее, после слов «Эта дама была его жена». Ужасно было читать такое, ужасно после того, что было написано ранее. Вариант 2. Отыскав книгу, Гаргонтов бережливо и ласково, с грустною, щемящею улыбкою взял ее в обе руки и с нею возвратился на кровать. Было обжигающе, пронзительно холодно и тесно. Гаргонтов накрылся многочисленными одеялами, ощущая жар в голове и вздрагивая. Помещение освещал единственно тусклый фонарик, положенный им рядом, на подоконнике. Глаза Гаргонтова измождено закрывались, и (нс) в них усталая боль, но Гаргонтов ее совершенно не замечал. Он осторожно погладил старую исцарапанную обложку и открыл книгу. Читал он, прищурившись, с неизменною горькою, несколько укоризненною и спокойною улыбкой; читал он необычайно внимательно, не пропуская ни единого слова. Ранее он многократно перечитывал «Дворянское гнездо», многое помнил практически наизусть, однако это чтение теперь волновало его, заставляло радостно либо печально трепетать. Непереносимо больно ему сделалось, едва принялся он за чтение тридцать четвертой главы, и завершил он ее со слезами. И невозможным, невыполнимым казалось ему прочитать главу тридцать шестую. Гаргонтов приподнялся, продолжительно рассматривал иллюстрацию на форзаце изображение дома Калитиных с горящими в верхнем этаже двумя окнами; желал он даже в задумчивости подняться с кровати, но жестокая усталость остановила его. Гаргонтов (нс) опустился и молчаливо, с холодным и невозмутимым лицом продолжил. Наконец, дочитавши роман до конца, он отчаянно, испуганно задрожал. Все лицо его мучительно вздрагивало. Дрожащей неверною рукою он ласково отложил книгу, потушил фонарик и утомленно опустился на подушки, закрывая глаза. Спал он, однако, удивительно крепко и покойно, без тяжелых сновидений, абсолютно позабыв о внезапной невиданной находке. Да разве и могла для него сравниться фантастическая, неповторимая находка с прочитанным им романом? Его сердцу всякое материальное приобретение представлялось ничтожеством в сравнении с впечатлением, что осталось вследствие прочтения романа.
      20.08.05. На следующее утро Гаргонтов проснулся в достаточно приятном настроении. Он по-прежнему ощущал болезненное недомогание и несколько времени оставался в кровати. Однако затем он решительно поднялся и вскоре начал тщательное, подробное изучение невиданной своей находки. Он внимательно рассматривал великолепной огранки самоцветы и читал скрупулезно, не упуская, по своему обыкновению, ни единого слова, книги. Книги были написаны хотя и по-русски, но со странною, архаическою каллиграфией (книги оказались рукописными), отчего читать их поначалу являлось занятием затруднительным. О своем недуге и постоянном жаре в голове он практически не вспоминал и не замечал их. В соответствии со своей привычкою, он мало заботился о собственном здоровье и никогда не обращался к врачам. Сейчас он также не принимал никаких лекарств, лишь часто кипятил себе чаю и одевался тепло; спал он в болезни немало, засыпал порою даже днем. Питался же он, тем не менее, редко и весьма незначительно. Не обращал он внимания и на неуютность, грязь, холод жалкого домика; он искренне радовался своему уединению, отсутствию всяких посторонних, так как в апреле поселок еще совершенно пустовал, и позабывал о своем неудобном положении.
      Таким образом, в заинтересованном изучении протекли две последующие недели. Апрель подходил к концу. В последние дни то и дело сыпали шумные, грязные, длительные дожди, Гаргонтов уже окончательно заперся и не покидал собственное жилище даже для покупки провизии. Болезнь его отошла и медленно излечивалась, но лицо его сделалось еще более мрачным, бледным, усталым и недоверчивым, он резко осунулся, глаза запали глубже и смотрели со странным, (нс) огнем. Изучение, проводимое Гаргонтовым, завершалось и принесло результат поистине невероятный. Ничего подобного не ожидал Гаргонтов, и невиданное могущество оказывалось в подчинении его. Впрочем, он не был предрасположен верить даже в собственные открытия, вследствие чего к результатам отнесся весьма критически. Он не обрадовался, а лишь еще более помрачнел и посуровел. Однако один из дней выдался достаточно ясный, после непрерывных дождей, и Гаргонтов решился неуверенно, осмотрительно попытаться убедиться, действительно ли найденное им открытие, не обманывался ли он и не лишился ли разума (такое предположение у него также имелось). Долго, несколько часов он раздумывал, прохаживаясь по комнатам и напряженно убеждая себя либо, в противоположность, отговаривая. Наконец он порешил наверно, без сомнения совершить эксперимент, и еще немало времени пребывал в раздумье, прежде чем направился к автомобилю. Захватил он с собою самоцветы с книгами и наиболее дорогие душе его свертки. Собираясь, он безрадостно и неуверенно раздумывал: « Николая ли позвать? Да зачем, для чего он? Чтобы (нс), как подлому сопливому мальчику ничтожество свое показать? Опозориться перед ним, этой тварью? Видно же, что это всего-то пустая шутка, выдумка, да еще я ее преувеличил со своими пустыми надеждами. Я всегда все преувеличиваю, (нс) все неизвестно для чего. Эх, дай Боже! Но что за шутка, не может быть такой шутки! Ведь в душе я не верю, что это шутка, надеюсь, что правда, что мне такое дано. Ведь не реальность это, а так, пустые грезы, и в жизни подобного не бывает. Розыгрыш, шутка. Но как, что за шутка? Да разве возможны такие шутки? А перед Николаем я и так уже опозорился, ничтожная тварь. Все, если шутка это, то куда мне и как деваться? Обрадовался я, поверил в первую минуту, и бросился! И до сих пор верю, ей-богу. И не десяти же лет, и не двадцати, а верю неизвестно во что! Да ведь одними воспоминаниями не утешишься, надо же во что-то верить, иначе больно (стр. 74-410, 26.01.09.) будет, слишком больно будет» – 22.08.05. весьма (нс) заключил он.
      Вскоре автомобиль Гаргонтова уже покинул неровные и узкие улочки поселка и оказался на шоссейной дороге. Ехал Гаргонтов чрезвычайно рассеянно и задумчиво, постоянно размышлял о собственных фантастических, нелепых чаяния и о предстоящем невероятном мероприятии. Он не особенно верил собственным намерениям и был достаточно равнодушен, но стоило ему лишь вообразить, что мероприятие совершенно безрезультатно, как горячая волна обжигала его всего. Чаще же он с удовольствием мечтал о возможных своих свершениях, об исполнении надежд. В продолжение одного из таких мечтаний он внезапно неточно повернул и едва не столкнулся со столбом, расположенным рядом с дорогою. Гаргонтов озлобленно вздрогнул, оторванный от своих замечательных (нс), и от неожиданности и столь жестокого нарушения его внутренней идиллии недовольно и резко вслух выбранился, хотя бранился вслух крайне редко.
      –Невозможно даже поразмышлять в этом мире, – укоризненно сказал он снова вслух. – Любое событие оторвет от размышлений. Эх, до чего же это больно!
      Направлялся он к своему недавнему жилищу, в котором провел лишь два дня – к одинокому забытому дому недалеко от узкой бурной реки. Дом, никому более не нужный, пустовал. Гаргонтов без всякого опасений оставил автомобиль у ворот, и далее, сквозь кусты и заросли, на которых уже прорезалась листва, пошел пешком, прихватив с собой единственно книги и самоцветы, которые составляли поразительную находку его. На свой дом Гаргонтов посмотрел с некоторым холодным равнодушием. Это равнодушие (Комментарий 2008: доходящее до головокружения) теперь неизбежно одолевало его. И волнения, и сомнения, и всякие мысли будто покинули его: он безразлично, не задумываясь, пускай и неуверенно, двигался к холму у расширившейся реки. Ничто не занимало его, и особенно он не интересовался своими дальнейшими действиями и самим мероприятием. Он размеренно, хладнокровно шел к холму.
      Через четверть часа он находился уже у воды. Вода со временем незначительно потемнела, камыши и ряска поредели, по берегу расстилалась молодая светло-зеленая невысокая трава, на деревьях образовывались листья. Впрочем, Гаргонтов практически не обращал на окружающие его предметы внимания. Решительности либо колебаний он не ощущал; от него требовалось только четко исполнить все мероприятие в соответствии с замыслом. Из преувеличенной осторожности он подозрительно огляделся кругом. Затем он медленно извлек из кармана светящийся, блестящий камень и, как полагалось, надломил его. Камень с необычайной легкостью раскололся надвое, и Гаргонтов, размахнувшись, бросил его осколки в воду. Послышался короткий, тихий всплеск, и Гаргонтов безнадежно взмахнул рукой и прошептал без всякой заинтересованности:
      –Эх, дай Боже, чтобы оно так и случилось! А если уж не случиться, то только я и дурак, наивная тварь.
      Однако в следующий момент произошло нечто абсолютно невозможное, чего даже сам Гаргонтов не ожидал. Посередине водяной глади и на вершине холма беззвучно и мгновенно, без всяких особенных эффектов появились неизвестно из чего два строения. Строения эти мало напоминали человеческие. Не особенно крупные, размером приблизительно с принадлежащий Гаргонтову дом, они обладали конической формой и состояли из изумительного, золотистого, тихо сверкающего камня, украшенного бесчисленными декоративными узорами. Далее их так же моментально соединил мост, оформленный аналогичным образом. Наконец, на ближайшем строении беззвучно распахнулись ворота, и оттуда начали степенно появляться стройные, четкие ряды устрашающих существ. Были они и похожи на людей, и совершенно непохожи. Ростом они являлись практически вдвое выше Гаргонтова и одновременно много шире и крупнее его. Оковывали их полностью сверкающие черные латы, закрывающие и лица, из которых виднелись единственно светящиеся зеленым светом, подобно камням, что имелись у Гаргонтова, глаза. Каждое существо снабжено было гигантских размеров и разнообразного вида холодным оружием, которое даже могучий человек едва ли бы поднял, и некоим механизмом, напоминающим огромную винтовку. Двигались существа ровно и угрожающе. Возглавляли их 23.08.05. существа незначительно ниже ростом, в латах, украшенным блистающими узорами. Ряд за рядом, строго построенные по четверо, появлялись они и стремительно заполняли склоны холма.
      Гаргонтов тревожно и с некоторым, но не умопомрачительным изумлением наблюдал данную процессию, оставаясь, впрочем, в достаточном отдалении. Собственно, происходило мероприятие надлежащим образом, как оно и задумывалось. И, хотя внешне Гаргонтов оставался в непоколебимом спокойствии, душа его поразительно волновалась. Постоявши еще немного, он резко пошел, едва ли не бросился, к образовавшимся уже многочисленным черным рядам и воскликнул нарочито грубо и непринужденно:
      –Так вы мне подчиняетесь? – иных слов он не находил. Ужасающая тревога, состояние непереносимого ожидания охватило его, и единственно мгновение виделось ему необыкновенно продолжительным. Однако образовавшееся рядом устрашающее войско ответило ему отнюдь не насмешливо или агрессивно: командиры немедленно проследовали навстречу и, остановившись, неспешно и утвердительно склонились перед ним, не произнеся ни слова. Гаргонтов ошеломленно остановился от этой невообразимой, никогда им не испытанной почтительности, от захватившего его ощущения собственного могущества и власти. Но в следующий момент он опомнился, положение свое осознал и порешил далее воплощать свой заранее неоднократно продуманный план. Подумалось ему, что нелепо выказывать всякую растерянность или несовершенство свое перед подчиненными, даже бессловесными и преданными ему безгранично. Он выпрямился и степенно, с надменным торжеством на лице проследовал вдоль образовавшихся рядов, критически осматривая гигантских существ. Впрочем, практически сразу лицо его приняло обыкновенное печальное и злобное флегматическое выражение. Он покачал головою и задумчиво сказал:
      –Да-с, за ночь вас здесь наберется, видно, несколько тысяч, много наберется. И что же мне? Уж правда ли я думаю что-то завоевывать, вести в бой полки? Или же все мои выдумки? – (нс) проговорил он. – Но да что ж, остается теперь лишь попробовать. И, ей-богу, не знаешь теперь, верить или не верить! – мечтания его свершались, но истинного удовлетворения, великого счастья он не испытывал, а вновь беспрерывно мучился. – Но и второй ведь есть самоцвет!
      Гаргонтов неожиданно вспомнил о втором самоцвете и, не раздумывая, спустился к воде и преломил его, а затем бросил осколки. Послышался тихий всплеск, и вскоре, оборотившись, Гаргонтов увидел зрелище не менее поразительное и фантастическое, нежели предшествующее. У подножия холма, среди разнообразных кустов, чудесным образом появились разнообразные столы и прочая мебель, произведенная с удивительным искусством. На одних столах располагались дорогостоящие яств, на других – множество драгоценных предметов, и холодное и огнестрельное оружие всяких видов и размеров, и еще немало всяких ценностей.
      –Вот, однако, сколько материальных благ, – холодно усмехнулся Гаргонтов. – А если верить книге, то и еще их больше, чем кажется. Но ведь на что они мне? Разве мне много из них надо?
      27.08.05. Гаргонтов основательно и критически осмотрел все образовавшиеся предметы; двигался он уже размеренно и властно, с некоторым властолюбивым пренебрежением и надменным достоинством в походке. Впрочем, каждую вещь он осматривал не без трепетного удивления, аккуратно брал ее в руки, поднимал поближе к прищуренным глазам. На лице его появлялась умиротворенная улыбка. Большинство вещей он оставлял на прежнем месте. Себе он взял единственно разнообразно украшенный сверкающий портсигар и мгновенно наполнил его, после чего с усмешкою закурил. Также проявил он любопытство, увидев шифоньеры, заполненные исключительно одеждою. Одежда эта отличалась многообразием, и попадались среди нее одеяния совершенно невиданные, какие Гаргонтов встречал ранее лишь на книжных иллюстрациях. После недолгих раздумий он, несмотря на царившую прохладу, здесь же облачился в приглянувшиеся ему архаические одежды – Возм. в белую накрахмаленную рубашку, панталоны, в темный сюртук и в старинный плащ, в котелок, перевязал галстук. Он весело и с довольным, удовлетворенным чувством осмотрел себя в зеркало и засмеялся. Далее он заинтересовался лишь разнообразным набором оружия. Без особенных колебаний он положил в карман ближайший прохладный и жесткий револьвер. Осмотрел он и холодные вооружения; избрал он из них длинный клинок с узким вытянутым прямым лезвием, которое, казалось, отливало тусклой, угасшей зеленью. Этот клинок он немедленно прицепил к поясу и скрыл под длинным плащом. Обновления в его обличии поначалу доставляли ему неудобство, однако он практически сразу позабыл о столь мелочных и пустых для него заботах. Словно в забытьи, принялся он расхаживать вновь у холма. Но вскоре он окончательно опомнился и осознал досконально свое положение. Остановившись у пришедшегося рядом стола, Гаргонтов тихо проговорил:
      –Эх, вот и сбылись, кажется, все мои желания. Сбылись – и все как с неба упало. А еще говорится, что с неба ничего не падает! Нет, с неба, может быть, и не падает ничего, но земля иногда человека и награждает за что-то, – Гаргонтов улыбнулся. – Эх, что за шутки у меня теперь – будто я умею шутить. Государь я теперь почти. Ну да что ж… Да-с, Николаю, что ли, позвонить? Должно мне же его щедро отблагодарить, как я и обещал. Хоть какой-то приятель должен, видно, быть, – и Гаргонтов извлек телефонную трубку. Николай отозвался достаточно быстро:
      –Алло, чего?
      –А, Николай, здравствуй, – неожиданно засмеялся вновь Гаргонтов.
      –Здрасте, Михал Евгеньич, – разочарованно и с откровенным недоумением отвечал Николай. Его чрезвычайно изумила радость в голосе обыкновенно мрачного Гаргонтова.
      –Да-с, Михаил Евгеньевич, выходит… – задумчиво повторил Гаргонтов. – Ну да пока что Михаил Евгеньевич, пусть будет так.
      –Чего? – несколько смутился Николай.
      –Да а что рассказывать? Без всяких расспросов, Николай, без отговорок – езжай сейчас же к моему брошенному дому, дорога известна.
      –Да чего типа там?
      –Сам увидишь, – загадочно ответил Гаргонтов. – Бросай все дела и езжай, ясно?      –Да чо, блин, я те кто? Расприказывался, блин – езжай, гони типа, – раздраженно проговорил Николай.
      –Перестань, не возражай, а побыстрее сюда, – настоятельно потребовал Гаргонтов, возмущенный подобным неповиновением. – Да-с, еще благодарить меня, Николай, будешь, что я тебя сюда звал.
      –Лады, так и быть, гоню, – вяло отозвался Николай. – Типа, нет проблем, Михал Евгеньич. Из универа не попрут все равно.
      –Так, хорошо. И еще, Николай, есть ли у тебя конституция? – о конституции Гаргонтов предполагал спросить еще в изначальных своих мечтаниях.
      –Какая конституция?
      –Русская конституция, какая же еще.
      Николай ошеломленно задумался.
      –Да откуда типа у меня эта дрянь?
      –Вот, дрянь – верное слово! Другого определения не подберешь. Но тогда не забудь по дороге заехать в книжный магазин и купить пару-тройку. Они дешевле хлеба стоят.
      –Да на фиг они нужны?
      –Пригодятся, пригодятся-с.
      –Лады, я погнал.
      –Ну, гони, – благосклонно завершил разговор Гаргонтов.
      «Совсем иной я уже теперь, – подумалось ему через мгновение. – Вот уже я не тот Гаргонтов Михаил Евгеньевич, забитая тварь, которую каждый рад унизить и шутом выставить. Я почти что государь, повелитель, вон сколько воинов мне подчиняются безоговорочно-с. Государь милостив должен быть, вот и награждаю я дурака Николая, обычного едва ли не студентишку, непонятно кого. Да таких на свете полно! А что ж поделаешь? Кого-то надо и наградить, не одни же черные эти воины мне подчиняться должны». 30.08.05. Гаргонтов снова продолжительно улыбнулся и в некоем предвкушении сцепил пальцы рук. Но вдруг все восторженное его состояние, вообразившиеся ему необыкновенно явственно мечты заменились тоскливой скорбью. «Что ж я делаю? Что же со мной происходит? – изумленно рассуждал он, вглядываясь в свои сцепленные, бледные, судорожные пальцы. Не в том дело, что я править кем-то собрался. Не в том, а в том, что значит это правление. Разве по мне, разве для меня правление? Это не только убивать, мстить будет, это значит и чем-то руководить, речи подлые произносить, какие-то указы издавать, политическими, экономическими делами интересоваться. Все обязан! Кому обязан? Да и кого я, собственно, убивать хочу? Кому мстить? Мне мстить некому, себе только и остается, ей-богу, отомстить. Одно сплошное мне жизнь наказание. И не для чего мне уж давно править, и жизнь уже закончилась. Повелевать, бессильно повелевать мне остается. И роль эту пустую, бессмысленную разыгрывать. Вот уж в разговоре с Николаем, с этим щенком, и то – повелитель. Приказываю ему: езжай! Езжай, увидишь. Что увидишь? Наградить его я собираюсь, и придется наградить, хотя и отвратительно мне его награждать. Государь милостив… ей-богу, отчего милостив? Отчего мне кара такая?» – Гаргонтов инстинктивным движением потянулся рукою в карман и нащупал в нем револьвер, извлек его с пролетевшею мыслью: «Эх, оружие старое!», поднял по обыкновению к глазам, а затем решительно приставил ко лбу. Разогретое теплотою кармана дуло болезненно прикоснулось посередине лба, оставивши за собою мгновенный отпечаток. Гаргонтов отвел руки и безжизненно, со вздохом быстро опустил ее. Рука его с револьвером слабо повисла: «Вот и снова пустая выдумка, – печально размышлял он. – Неужели я когда-нибудь взаправду думал застрелиться? Никогда не думал. Это все жесты, пустое актерство перед собой. Не пустое – обоснованное, есть отчего застрелиться, да и жизнь моя конченная. А вдруг она заново начнется теперь? Нет, не дано ей начаться. Но решился я, так решился, вон они, черные звери, будто ожидают меня и все больше их скапливается. Воронеж взять? Что-то в этом есть и абсурдное, и смешное, и все же именно так и думается» – вслух же он с достоинством произнес:
      –Но пора и направляться Николая встретить. Рано еще, но хотя бы и время, ей-богу, скоротаю. Эй, двое со мной идите!
      Из рядов черных существ выделились двое совершенно одинаковых, схожих с остальными воинов и размашистым единообразным шагом проследовали за Гаргонтовым, впрочем, не приближаясь вплотную. Гаргонтов же двигался назад, к оставленному им уже достаточно давно дому и автомобилю, о котором он абсолютно позабыл вследствие удивительного свершившегося события. Ожидание было весьма долгим, однако Гаргонтов его не ощущал – ему вновь вообразились предстоящие радостные картины, и внезапно сменялись они (нс) разочарованием и презрением к собственному ничтожеству. Наконец, 31.08.05. из-за поворота показался Николай, шедший достаточно бодро. Гаргонтов наблюдал за ним из двора дома, одновременно предполагая, что приехал Николай на электричке и от станции шел исключительно пешком. При приближении Гаргонтов рассмотрел с особенным вниманием и подозрительностью его лицо – непременно хотелось ему угадать душевное состояние пришедшего. Лицо Николая было равнодушно, бессмысленно, с необычною веселостью, о глаза метались, точно в ожидании опасности и при затаенном страхе, сопряженном с недоумением. Николай остановился недалеко от ворот и, осматриваясь своими беспорядочно мечущимися глазами, хрипло крикнул:
      –Михал Евгеньич, вы тут!
      –Здравствуй, Николай, здравствуй, – отвечал Гаргонтов и прошествовал за ворота. За ним неотступно следовали двое чудовищных черных воинов.
      –Во, блин, Михал Евгеньич! А я уж ваще думал – со старухой-то я этой поругался, ну она и меня обломать типа.
      –Да-с, да-с, только теперь старуха эта сама ползать перед нами станет, – с насмешливым проницательным сочувствием заметил Гаргонтов.
      –Вот блин, вы чо, вы во что нарядились, а? – воскликнул от неожиданности Николай, увидав окончательно подошедшего Гаргонтова и сопровождение его. – Меня чо, глюки типа?
      –Нет-с, Николай, ничего с тобою не происходит, – резко сменил интонацию на мрачную и наставительную Гаргонтов и опустил глаза.
      –Да кто это такие? Николай от испуга даже побледнел и задрожал.
      –Да пусть же ты и наряд мой напрасно почитаешь за необычный. Такой обычный наряд должен, наверное, быть, – утвердительно произнес Гаргонтов. – Ничего с тобой не творится, – повторил он. – А эти существа? Да это так, звери, марионетки, они только воевать, может быть, и умеют. И нечего их бояться, Николай. Но ты принес конституцию?
      –Да… вот она тут типа, – проговорил Николай почти исступленно и непослушною рукой протянул Гаргонтову тонкие брошюры.
      Гаргонтов их осторожно принял, с неспешною обстоятельностью осмотрел, пролистал и коротким жестом разорвал одну из них на две части, после чего остатки ее и прочие брошюры небрежно отдал стоявшему рядом черному воину. Тот безразлично взял их, однако держал весьма бережно.
      –Вот-с, не нужны никакие конституции и прочие пустые ограничения? – заключил Гаргонтов. – Отчего правитель себя должен ограничивать? Я, Николай, буду с этого дня (нс) полновластный, без гуманизма и прав человека, и прочей глупости. Мне свои права надобны, – (нс) сказал он с чрезвычайною понурою грустью. – Не абстрактного человека, что ему (нс) жизнь и имущество, а свои права, побольше жизни и имущества. А что до толпы этих человечков с их жизнью и имуществом? Зачем заботиться о жизнях всех? Все равно (нс) ни над жизнью, ни над имуществом своим властен до конца не будет. И права мне (нс) не такие, какие законным путем обеспечиваются. Я править, Николай, буду, и все законы установлю, не этим подлым человечкам нужные.
      –Чего? Вы чо, Михаил Евгеньич? – выдохнул невероятно испуганный Николай. Не столько он боялся самого содержания речей Гаргонтова, сколько странности этих речей. Подумалось ему, что разговаривает он с сумасшедшим.
      –Ты думаешь, не ума ли я лишился? – догадался по его выражению лица Гаргонтов. – И от меня отскакиваешь, (нс), а это уважение известное. Слишком человек боится умалишенного и притом его превосходит! Неизвестно чем превосходит, только одним здоровьем рассудка, но превосходство, может быть, важное. Но я ума не лишился. Видишь ты, Николай, вот этих двух богатырей? А ведь их не двое, а много больше, целое войско. И воевать они будут безвозмездно, и воевать славно.
      –Михал Евгеньич, блин, да как… это… – недоверчиво проговорил Николай.
      –Как, ты говоришь, эти богатыри появились? Да, должно быть, с неба упали, да-с. Кто говорит, что с неба ничего не падает, тот что-то пробивается, делает, а иному что-то и одарит, и одарит великим даром. Я, Николай, не случайно тогда спешил – не надо этой старухе знать про такое. Зато теперь старуха эта с ее внуком, и еще немало людей в ногах у меня ползать будут за все унижения, – сдавленно сообщил Гаргонтов. – Доказательство своей правоты, Николай, самое лучшее – силою. Кто скажет, что моя власть – абсурд, тот разубедится в этом скоро. А месяц назад скорее меня бы можно было разубедить. Да что, в чем разубеждать?
      –А… это… – бесконечно запинался Николай.
      –Что-с? А тебя, Николай, я, как и обещал, награжу щедро за помощь и хоть какое-то уважение – хотя твое уважение было то же издевательство. Но бог милостив, и государь милостив, и не с бездушными же зверями править. Да с тобой плохо! – настороженно сказал Гаргонтов, вглядываясь в совершенно побелевшее, застывшее лицо Николая. – Чуть ли не обморок! Ну да там у меня, кажется, и коньяк был. Пойдем, – и Николай неверными нестойкими шагами направился за ним.
      01.09.05. Гаргонтов действительно обнаружил среди образовавшихся запасов немало различных вин всевозможных дорогостоящим сортов, и взялся за ближайшую из них. Николай к тому времени уже значительно успокоился, и зрелище недалекой могучей армии, которая оставалась по-прежнему на склоне холма. Гаргонтов холодно заставил его отпить несколько глотков.
      –Ух, хороша (нс), – усмехнулся Николай. – И откуда у вас тут всего столько?
      –Да уж, земля подарила, – сказал в ответ Гаргонтов с затаенным вздохом. – И столько не нужно мне, но что же сделаешь? – он потянулся за сигарою.
      –Вы что, курите типа? – искренно изумился Николай. – Да вы вроде не курили.
      –Это ты не осведомлен-с, Николай, понимаешь? – поучительно сказал Гаргонтов. – Я бросил курить лет пять назад.
      –Да вы чего, обалдели? Как – бросили курить?
      –Да не так уж и невозможно бросить, Николай, – покачал головою Гаргонтов. – Мерзко курить стало то, что на мои деньги купить можно – неизвестно из чего-с они сделаны, сигареты эти. Не из табака определенно, и даже не из травы, а из чего-то вовсе ужасного. А вот тут хотя бы табак, да какой духовитый! Ты себе возьми тоже, здесь всего хватит-с.
      –Да ладно, нет уж… – неопределенно и несколько смущенно в столь удивительной обстановке продолжил отвечать Николай.
      –Нет-с, это ты напрасно. А как тебя, кстати же, по отчеству?
      –А чего?
      –Да-с, надо знать.
      –Да Федорыч типа.
      –Ах, Николай Федорыч. К тебе теперь должно по отчеству обращаться и на вы, иначе никак.
      –Вы чо, серьезно? – растерялся Николай.
      –Знаю, сегодня это непривычно. Но ты теперь – персона государственная, если согласишься за мною последовать. Ты… Вы, Николай Федорыч, не говорите, что ничего в государственном деле не смыслите. Я тоже не смыслю, но человек учиться способен – и мы научимся. А насчет революции я совершенно серьезно. Да-с, именно революции, монархической, Николай Федорыч.
      –Да, блин, не выйдет у вас ничего. Даже с бугаями с этими побьют вас типа всех.
      –Это навряд ли, Николай Федорович, и порошу глупо, не по-русски блином не ругаться. А если не выйдет ничего, если уж побьют всех – значит, на то судьба так распорядилась.
      –Лады, мне делать нечего, спорить не стану, – несколько натянуто, единственно из страха не согласиться с Гаргонтовым, сказал Николай с явною неуверенностью в голосе.
      –Хорошо, так-с, так-с. Да вы, Николай Федорович, не воображайте, что я над вами издеваюсь. Зато если победить нам удастся, истинно царские почести у нас будут, а вас я особенно награжу. Министром станете, в роскошном доме жить будете, кого хотите в жены возьмете. Э-хе-хе! – Гаргонтов вяло и удрученно взмахнул рукой.
      –Вы чего? А вы как будете? – улыбнулся Николай, вероятно, в действительности вообразивший исполнение подобных обещаний.
      –А я буду монарх скромный, мне ничего не надо. Буду, как умею, править, а жить не во дворце, а тихо, Николай Федорович. Что мне пустые увеселения и пустые церемонии! Я один буду, я всегда один, как сатана говаривал. А завтра, Николай Федорович, у нас, возможно, уже и Воронеж будет, – он стремительно переменил направление разговора. – И тогда уже (нс) на то и шаг первый. 19.08.05. – 01.09.05.

VIII.
      02.09.05. К вечеру, согласно предположениям Гаргонтова, войско, появившееся из золотистой постройки, выросло в несколько раз и сделалось поистине устрашающим. Гаргонтов же и Николай Федорович отобедали и временно, до вечера, принялись за свои дела. Гаргонтов читал в доме, а единственный союзник его, получив соответствующее разрешение, принялся разбирать и выбирать для себя разнообразные вещи. К вечеру Гаргонтов позвал его и сообщил весьма хладнокровно, что ночью отправятся они на Воронеж.
      –Ничего в военном искусстве я, Николай Федорович, не смыслю, но то не беда – научусь. А на наш с вами случай разумею так: надо к Воронежу подойти на рассвете, когда все спит население, чтобы никакого сопротивления не было. Вот так-с. Все равно быстрее эти марионетки-то, – он небрежно указал на ряды существ, – не ходят, наверное. По пути одна деревня, довольно большая, которую никак не обойдешь, да несколько маленьких. Незаметно пройти не удастся, но и пусть будет как получится.
      Николай Федорович выслушал эту речь с несомненною неуверенностью и даже паническим ужасом от истинной дерзости перспектив, столь спокойно излагаемых Гаргонтовым. Он и себя даже не понимал, и не совсем, кажется, понимал свое положение. Не верилось ему, что приказывает ему, что собирается армию вести это бедное ничтожество, каковым ему всегда представлялся Гаргонтов, – в его понимании Гаргонтов являлся лишь жалким неудачником, ни на что не способным, изредка произносящим потешные речи, которым всякий мог повелевать. Совершенно нелепым виделось Николаю Федоровичу, что он из страха согласился служить этому человеку и воевать за него, воевать, видимо, до погибели. Он ничего не ответил на речи Гаргонтова и торопливо удалился.
      Вскоре процессия, внешне чрезвычайно эпатажная и фантастическая, двинулась по дороге в сторону Воронежа. Состояла она преимущественно из бесчисленных черных ратников; они выстроились по десятеро в ряд и широко, однообразно, быстро шагали по дороге. Однако, хотя и шли они значительно быстрее человека, до Воронежа им требовалось несколько часов пути. В начале процессии медленно, дабы не отклониться вперед, ехал автомобиль, управляемый Гаргонтовым. На заднем сидении угрюмо размышлял Николай Федорович, по приказу Гаргонтова вооружившийся. Гаргонтов сурово и с некоторым наслаждением вглядывался вперед – не видно ли автомобилей. По распоряжению его всех обнаруженных в машинах людей требовалось пленить, но не причинять им никакого вреда. То и дело Гаргонтов благосклонно осматривал в зеркало свою бесчисленную молчаливую армию. Она была здесь не в полном составе, часть оставались охранять находящиеся у холма вещи.
      Продвижение до ближайшего села прошло в глухой, непреодолимой, тоскливой полной тишине, в которой колыхались придорожные деревья, взмахивая зябкими, хлесткими черными ветвями, издавая (нс) таинственный шелест, который заглушали глухие удары о землю гигантских сапог. Впереди на дорогу падали два серы отблеска фар автомобиля, выступали чуть поблескивающие (нс). Гаргонтов нарочито замедлил ход машины и всмотрелся в ночную тьму. Сзади послышался вздох нетерпения и злобы.
      Первое же оказавшееся на пути село войско захватило моментально. По велению Гаргонтова село оцепили со всех сторон, после чего возглавляемый им отряд проследовал внутрь и выстрелами призвал жителей. Поднялась невообразимая суетливая паника, село словно горело, но Гаргонтов лишь в скупых словах объявил себя государем и оставил незначительный гарнизон, дабы оставлять людей в повиновении. Так же произошло и с прочими деревнями и селами, что встречались на пути к Воронежу.
      03.09.05. К Воронежу армия подошла, когда уже светало. Предутренний зимний холод, словно распространявшийся от сумеречной дымки, поднимавшийся над мокрой и прохладной грязной землей. На востоке образовалась желто-красная бледная полоса, и небо было местами желтоватое, местами темное. Гаргонтов остановил автомобиль. Впереди по дороге начинались пригороды, автомобильные заправки, кабаки, мелкие ларьки, что стояли у дороги и упирались у густой лес. Постепенно дорога образовывала ответвления, лес редел и исчезал, нарастали жилые дома. Издалека виделось несколько достаточно высоких столбообразных домов. Вследствие раннего часа дорога была пустынна, но вдалеке, у ближайших крупных домов, Гаргонтов разглядел некоторое темное скопление людей, у другого поворота еще одно; он внимательно и брезгливо присмотрелся и покачал головою:
      –А там ведь, кажется, солдаты даже, Николай Федорович. Какой-то черт из деревни, видно, донес, и ему поверили каким-то образом-с. Не так уж и бессильны наши враги, 05.09.05. – медленно произнес Гаргонтов. – Ну да что ж, та не один заслон, у всех основных дорог, кажется. Вот что, Николай Федорыч, надо нам разделиться. Я вам треть войска дам, а вы через лесок вон к той дороге продвиньтесь и там уже в бой идите, а я здесь пойду.
      –Вы чо, вы чего, меня типа убить хотите? – отчаянно, дергающимся голосом ответил Николай Федорович.
      –Я сказал идти, значит, пойдете, – не повышая голоса, повторил Гаргонтов, даже не оборачиваясь к собеседнику. – И никто вас, Николай Федорович, лезть под пули не просит-с, понимаете? – после кратковременного молчания мягко и убеждающее сказал он. – Вы только смотрите, что происходит-с.
      –Ага, – механически ответил Николай Федорович.
      –Хорошо-с, выходите из этого корыта, в нем еще быстрее помереть можно.
      Гаргонтов с Николаем Федоровичем покинула автомобиль, и Гаргонтов осторожно запер его. «Правильно, что я все там оставил, под охраной, – подумалось ему. – Но надо и на Николаеву дачу послать отряд, чтоб мои вещи в Воронеж перевезли. Квартирку, конечно, можно взять недурную, но зачем мне, однако, большая квартира?» Николай же стоял встревоженно, постоянно переминался с ноги на ногу, осматривался, но с места совершенно не двигался. Гаргонтов сам также испытывал тоскливое волнение, лицо его впрочем, было исключительно безразлично и сосредоточенно. Он подошел к Николаю Федоровичу и тихо сказал:
      –Ну, с Богом вас. Идите. Эй, тысяча пусть за ним идет, – скомандовал он черным ратникам, – и ему подчиняется. Но не подумайте, Николай Федорович, дезертировать или предательствовать. В таком случае, ваших слов все равно не услышат-с.
     Николай Федорович неразборчиво его выслушал, обернулся тут же по окончании речи к лесу и быстро направился туда. За ним последовала, сломивши ряды, гигантская толпа чудовищных существ. «Ну что ж, пусть идет, – Гаргонтов вяло посмотрел вслед. – Если сумеет руководить, будет мне подданный, а испугается или под пули бросится – туда ему и дорога. Да что ж я? Я ведь и сам боюсь чего-то, неизвестно чего. Раз уж задумал такое дело, то надо отвыкать его опасаться. Но надо и приказывать наступать. Наступать неодновременно с Николаем? Да, пожалуй, подожду его немного. И, пожалуй, произнесу я речь. Кому речь, зверям этим полумертвым? Да что ж, хотя бы и им, для себя речь, для себя именно». Гаргонтов обстоятельно, степенно подошел ближе к неподвижно стоявшим ратникам и с достоинством грустно оборотился к ним. Собравшись и (нс) наклонив голову, он негромко и разборчиво, хоть срывающимся от тревожных мыслей голосом начал:
      –Воины русские! Пришли мы сюда только для того, чтобы власть захватить и установить свое в России правление, а не так называемого народа. Я ваш полководец, а, если дано нам победить, то стану и повелитель, господин. Не политические причины, не борьба за чье-то счастье меня заставляет воевать – с вами я откровенно говорю – а только желание мести. Что с того мне, что простонародье никогда не сумеет править и выбрать себе достойного правителя? Что с того, что за свои жалкие сроки управления правитель ничего не успевает сделать? Что с того, что все сделались жалкими пацифистами, поборниками какого-то абстрактного мира на земле? Что с того, что порвали они с наследием древним – я с ним не порвал. Я не пацифист, я не сторонник по своим политическим взглядам власти толпы тупиц, которым нужно хлеба и зрелищ и власти тех, кто их обманывает. Я вольный человек, – громогласно, охрипшим голосом возвестил Гаргонтов. – Я сам по себе, и мне до других, до государства моего, до абстрактного мира все равно. Мне не нужны дела общественные. Но не мстить я не могу, когда в руках у меня возможность мстить. И решено мной мстить и властвовать. Кому мстить, за что? Неизвестно кому, я и сам не знаю кому, но лишь мстить. А за что… – быстро произнес Гаргонтов и после мгновенной паузы указал рукою на город, однако заговорил значительно тише и печальнее. – Идите же, воины русские, мстить. Там несколько жалких солдат пытаются сопротивляться нам. Если кто-то из них будет воевать – убейте. Мирных, если найдутся, не трогайте, но убейте нескольких – устрашить. Лучше постарайтесь убить детей, с ними сейчас все носятся: как возможно убивать детей? Они такие милые. Так покажите, как возможно, убейте этих сопливых тварей. Убейте, – повторил он и, наконец, добавил практически беззвучно. – Идите, с Богом вас.
      Повинуясь его приказанию, армию стремительно двинулась вперед, переходя постепенно на бег. Черные воины сломали строй и единою (нс) волной хлынули к Воронежу, заполнили собою дорогу и придорожные обочины. Вскоре послышались первые выстрелы. Гаргонтов же, который в сражение совершенно не собирался, остался в полном одиночестве. Дорога опустела, битва разгорелась, должно быть, на первых широких улицах города – именно там поднимался дым и оттуда раздавался непрерывный гром и треск. На дороге же не находилось абсолютно никого, от бесконечных лавок и заправок, сметенных волною черных существ, остались лишь покореженные развалины. Проезжавшие автомобили были преимущественно перевернуты. Ни одного человека Гаргонтов не замечал – надо полагать, всех людей стоптали в процессе наступления. Впрочем, Гаргонтов о них вовсе не задумывался.
      Было уже достаточно светло, небо сделалось бледным. Гаргонтов взглянул на него беглым взором и медленно, унылым прогулочным шагом направился вперед, к разгорающемуся сражению Рука его из предосторожности сжимала револьвер в кармане, однако смотрел он кругом прищурившись, беспечно и грустно. В развалины он всматривался, словно думал обнаружить там живого человека, но попадались ему лишь действительно истоптанные до смерти тела. Гаргонтов смотрел на них без отвращения, с вялым и благосклонным любопытством. 07.09.05. Однако вдруг он услыхал невдалеке, около перевернутого и измятого автомобиля, короткий стон, затем резко прервавшийся. Гаргонтов взволнованно оборотился, взором вцепился в место откуда раздавался стон и мелкими шагами подошел.
      Машина была чудовищно искорежена, продавлена, колеса отвалились, из разбитых дверей и багажника высыпались распотрошенные и покрытые грязью от множества ног сумки. Рядом друг на друге лежало несколько мертвых тел – судя по всему, небольшое семейство, включавшее в себя и детей. А в двух шагах, на обочине, лежал еще один окровавленный человек. Гаргонтов подошел к нему вплотную и увидал, что человек, несмотря на ужасающие раны, все еще дышал и находился в сознании, широко открытыми глазами всматривался ввысь. Отвратительно было Гаргонтову его залитое кровью, уже почти нечеловеческое лицо и кровоточащие увечья, отвратителен ему был умирающий человек, но он, преодолев брезгливость, медленно склонился над ним. Умирающий являлся мужчиною, надо полагать, приблизительно его же лет, крепкого сложения, отчего, вероятно, и выжил он до сих пор и оставался в сознании. Увидав склонившееся над ним лицо, умирающий прохрипел:
      –Помоги…
      –Ты кто такой? – дрожащим голосом прошептал Гаргонтов, трепеща от омерзения и какого-то непонятного неудовольствия в душе.
      –Машу эти сволочи убили… Детишек убили всех… Помоги… – хрипел из последних сил человек.
      –Ты еще жить хочешь? – с благосклонною издевательскою улыбкой сказал Гаргонтов.
      –Помоги… Ты кто? – еле слышно простонал умирающий.
      –Я повелитель тех, кто твою семью убил, – сказал Гаргонтов.
      –Помоги…
      –Ах, помочь тебе? А тебе зачем жить-то? Ну что ж, помогу, – насмешливо покачал головою Гаргонтов, нащупал в кармане револьвер и, поднеся его к разбитому лбу человека, угрюмо выстрелил. Через мгновение Гаргонтов с револьвером в руке отошел скорым шагов подальше, в сторону дороги. Револьвер, на котором остались кровавые пятна, он отер платком и негромко напряженно проговорил, не то с усмешкою, не то с болезненной грустью:
      –Вот и руки у меня уже в крови, в первый раз я убийца. Да он все равно уж не жилец был, эта тварь, да и зачем ему жизнь? Не он последний, так и положено повелителю – убивать. Власть без убийств не дается, и жить хуже.
      Гаргонтов оглянулся и прислушался. Со стороны города раздавались редкие выстрелы, звуки битвы замолкали. Гаргонтов, не скрывая револьвера, направился во дороге уверенными, четкими шагами.
      Котовский в это время с невыспавшимися, воспаленными глазами сидел перед телевизором, тупо и равнодушно всматривался в экран, курил сигарету и держал руку на банке с пивом. Он возвратился домой в пятом часу утра, однако заснуть совершенно не мог. И поднялся также совсем рано, после чего немедленно отправился к телевизору, желая развлечься и как-то скоротать время. Настроение его было подавленное и даже грубовато меланхолическое. Он всматривался в телевизор, (нс) ничего не видя, лежал в кресле вольно и расслабленно и порою тяжело вздыхал. Его воспаленный взор то обращался в потолок, то останавливался на некоем определенном предмете, то вновь надолго возвращался к телевизору. Свои ночные похождения он абсолютно не вспоминал, да и не занимали они его. Всякие отстраненные мысли исчезали из него, он задумывался исключительно о внешних окружающих вещах, с чем-то они у него ассоциировались – и ему неизменно становилось смешно. И (нс) пронзительно зазвонил телефон, Котовский поспешно замахал вокруг него рукою, однако поднес его к уху и (нс), отстраненно сказал:
      –Чо, блин, собаки?
      –Володька! – был ему ответ быстрым, торопливым девичьим голосом.
      –А-а, Танюх! – с трудом выговорил Котовский. – Чо? Тусняк? Это, (нс) типа, чисто конкретно у меня, бабка из города сваливает, чего ей? А блин, на хрен мне знать, а? Тебе не (нс), Танюх, а? Ну, это, извини, блин. То есть хата моя, оттянемся стебово. Во! Водяры накуплю, блин, а чо Я знаю, где бабка капусту запихивает. А туснулись мы ваще круто. Чо? А ты чо так рано звонишь? – он внезапно зевнул. – Знаешь, Танюш, спать, блин, хочется. Ну чего я? Смотаюсь, смотаюсь? В бар типа, это где.. а-а, ну да. Ну погнали, оттянемся, все ваще. К те же этот урод лезет? Я ему морду расквашу, пиндюлей ему, блин, надаю, понятно, в натуре, а? Ну, лады, а чо еще? А, ну еще и туда попремся. Вот блин, а! – тихо проговорил он. – Значит, лады ваще. Ну, Танюш, покедова.
      Котовский опустил трубку и призадумался. Множество дел обнаруживалось для него вследствие утреннего звонка, но он практически моментально позабыл о них. Эти дела не требовали (нс) времени и были ему приятны, и вполне им предполагаемы, и для него весьма обыденны. (Нс), заполнилось единственно время, в которое требуется покинуть дом. Он усмехнулся, вспомнивши, что (нс) строгая к нему бабка покидает город. Однако в следующий момент раздался новый звонок.
      –Какого хрена вы все, а, блин? – заговорил Котовский, прижимая к уху трубку. – Чего? А, Серег, здорово! В натуре, все у нас крутняк. Чо? Махнешь на эту сволочь? Да какого хрена он там брешет блин, а? Он чо, он чо ваще с катушек съехал? Ну, наеду, в натуре, чо мне? Когда (нс)? Да плевать  мне, Серега, что бабка свалила, ты понял? Мне с девкой надо. Чо ты плетешь, ты чо? – раздраженно воскликнул Котовский и ударил банкою с пивом. – Когда? И это еще? Да блин ты сволочь, падло! Да мне в это время! Чо, я все успею, да? Да, блин, тебе, да? – кричал от ожесточенно и отчаянно, в какой-то испуганной (нс), в бессмысленной борьбе. – Ты ваще козел! Ты чо? Я вчера по городу мотался, блин, из-за тебя, и мне спать ваще хотца. Ничего я, блин, падло, не успею, понял? Чо тебе? Чо мне, не гнать? Чо я, как (нс), блин, какое, хрена я, в натуре, по городу ношусь? Сегодня это, а завтра чо, завтра я ваще непонятно чо. Я человек или нет, падло, а, говори, сволочь, я человек или не человек? – вскричал он в невыразимом отчаянии. – Не буду я носиться к чертям, понятно? Понятно, сука, блин? Что я не успею? Ну да черт с тобой, сволочь, лады. Лады, Серега. Да не успею я это, не наеду, блин, чисто конкретно. Хорош понты кидать! Чо? Да, лады, лады, все типа, покедова.
      «Достают, блин, падло, – в ужасе и панике подумалось Котовскому. 08.09.05. – Сколько ж можно, а? Да  нафиг мне наезжать на этого подонка. И Танюшка, блин, стерва рыжая, а? Да никуда я не поеду, в натуре, чо я, совсем собака, блин? Туда к десяти, туда уже ближе к одиннадцати, и так, блин, до утра. Во козлы!» – Котовский принялся утомленно и разочарованно браниться вслух. Пальцы его с трудом сжимали банку с пивом, телевизор он выключил и повалился в (нс) на диван. Однако внезапно телефон зазвонил вновь.
      –Да блин, а, – встрепенулся Котовский и злобно вскочил. – Ну кто там, а? Не западло вам трезвонить?
      –А ну заткнись, балбес, – послышался строгий властный голос Екатерины Васильевны.
      –Бабка? Чего надо?
      –Слухай, придурок, усохни, понял? Слухай, чо говорят, чисто конкретно, – продолжала отчитывать его старуха. Я щас домой еду, понял?
      –Да какого хрена, ты же за город, блин!
      –Захлопни пасть! Слухай, на улицу чтоб не перся, понял, блин?
      –Да нафиг, чо я сделал? – неприязненно изумился Котовский.
      Екатерина Васильевна прерывисто вздохнула и с нетерпением заговорила:
      –Да чего ты сволочь, ты ничего. Там всех мочат к чертовой матери, понял? Черные падлы какие-то, блин, ментуру колбасят. Да построили баррикад – им плевать, чисто конкретно, и братву мочат. Я братве сказанула: пойди типа, в натуре, фильтруй базар. Их убить нельзя ваще, понял блин?
      –Да и чего? Они чо, всех подряд мочат? – ошеломленно пробормотал Котовский.
      –Да ты знаешь, сука, кто у них авторитет?
      –Кто?
      –Этот, блин, ученый, придурок этот, какой… к какому мы тогда мотались.
      –Этот обоссанный?
      –Он, Да ты, бабка… – удивленно сказал Котовский.
      –А ну захлопни пасть! Они и есть, и базара нет, нас он сразу придушит, как увидит!
      –Да ты очумела, блин, совсем с катушек съехала? – закричал недоверчиво, но с несомненным испугом Котовский.
      –Ничего я не съехала, сволочь, заткнись! – грозно ответила Екатерина Васильевна. – Заглохни! Не знаю, в натуре, откуда он типа таких чуваков взял, но братва с ними ничего не может, блин.
      Котовский поднялся с дивана и напряженно встал посередине комнаты, цепкою рукою вцепившись в телефон и плотно прижимая его.
      –Да ты это… блин…– прошептал он.
      –Молчать, заглохни, сука!
      –Да это… из города надо сваливать типа.
      –Да идиот ты, блин, стерва, в натуре! – удивленно, с искренним беспокойством вскрикнула старуха.– Ничо ты по-тихому не свалишь. Фильтруй базар, там все перегорожено, эти черные бродят сука дерьмовые. Все перекрыли, не выедешь, понял?
      –А чо делать-то, блин, а? Я дохнуть не хочу! – воскликнул Котовский.
      –Балда, заляжем щас так, что он никогда, в натуре, нас не отыщет. Ясно типа? А то ты ваще козел, на врубаешься. 09.09.05. И не выпендривайся типа, врубился? Посидим, пока эти сволочи, блин, угомонятся, и свалим к чертовой матери.
      –Не чо ты несешь, бабка, – вновь с сомнением протянул Котовский.
      –Не выпендривайся, сиди, блин, в натуре, – повторила Екатерина Васильевна. – Сиди и хлебало заткни. Никому не названивай, блин, понял?
      –Лады, бабка, хорошо орать, посижу, – Котовский опустил трубку.
      –Да какого хрена! – одичало, со страшною ненавистью воскликнул он. – Да блин, ладно, суки, стерва! Во дерьмо! Да это что за… – он вскочил и заметался по комнате. Мысли его смешались, и нечто беспорядочное мерещилось ему. Он и верил словам старухи, и не ощущал возможности поверить в них. Что-то совершенно невиданное, не укладывающееся в его восприятие имелось в неожиданных новостях. Он пытался вообразить, что в городе происходит, и не мог, не мог ничего понять. Он, впрочем, скорее и перестали и не особенно старался понять – его захлестнуло волнение и ужас. Сама опасность выйти на улицу была ему противоестественна и казалась чем-то фантастическим, при всей опасности многих прежних его мероприятий и столкновений; опасность для его жизни сделала его в мгновение беспомощным, она лишала всякого разума. Котовскому хотелось кому-то позвонить, высказаться, закричать на кого-то. Но он не звонил, а лишь дико и бешено метался, суетился по комнате. О наставлениях Екатерины Васильевны он практически не помнил, однако отчего-то сдерживался. Наконец, он трясущейся, непослушною рукой ухватил скользкую, вырывающуюся трубку и, не попадая пальцами на мелкие, (нс) кнопки, набрал номер. Послышались тонкие медленные звуки.
      –А это… блин, Танюш, привет, – не своим голосом просипел Котовский.
      –Володька! – послышался исступленный крик, прерываемый бранью, другими криками и громкими звуками выстрелов. Затем Котовский услышал ее прерывистое дыхание и снова почти не прерывающиеся звуки стрельбы и предсмертные стоны и восклицания. – Здесь всех стреляют! – то были последние слова, что Котовский услышал. В следующий момент совсем рядом послышался быстро прерывающийся девичий крик, а телефон, видимо, упал и отключился.
      –Эх, Танюша, – проговорил без выражения Котовский; он сразу, без сомнения, понял, что Танюшу застрелили. В разуме его еще гремели тонкие, шипящие выстрелы, надолго эти выстрелы отпечатались в его памяти. Сделалось ему более покойно и грустно, исчезла суетливость, он опустился в кресло. «Да нафиг она мне, в натуре, далась, стерва рыжая! – подумал он, желая себя обрадовать; однако в сердце оставалось тяжелое впечатление. – Да блин, сегодня Танюша, завтра Ленка, Катька, Анька, в натуре, чо я?» Он действительно мало интересовался гибелью ее и всегда был к ней совершенно равнодушен. Но еще участие шевельнулось в нем – припомнил он Танюшу, девушку всего только пятнадцати или шестнадцати лет, обыкновенно веселую, все время (нс).
      –Сволочь, в натуре, этот ученый обоссанный, – и Котовский принялся долго и грубо, с непонятным наслаждением браниться.
      Между тем, штурм Воронежа и полная его оккупация затянулись и окончились лишь далеко за полдень. Сначала черное войско одержало легкую и быструю победу. Милиция и солдаты на заграждениях в большинстве своем разбегались при первых же потерях, однако перебили их достаточно много. Черных же ратников уничтожить было если не невыполнимо, как утверждала Екатерина Васильевна, то исключительно сложно. Погибших и раненых среди них оказалось менее двух десятков. Зато их чудовищное оружие разило смертоносно, и были они много сильнее и неутомимее людей. Но дальнейшее продвижение являлось значительно более сложным. Гаргонтов предпочел, захватив отдельный район города, объявить себя государем для (2 нс) в пределах данного района, оставив там надлежащий гарнизон. Но собравшиеся и насильно согнанные молчаливыми устрашающими ратниками жители, как ни странно, воспротестовали Гаргонтову – практически никто из них не помнил подобных происшествий и оттого, надо полагать, у людей возникло сознание безопасности и безнаказанности. Гаргонтов внимательно выслушал их разнообразные высказывания, крики, требования и оскорбления. Он покорно склонил голову и сообщил:
      –Ну что ж, я отказываюсь править государством непокорным-с, господа. В моем стране непокорные нежелательны. Расстреляйте их несколько десятков, чтобы успокоить.
      Николай Федорович, который находился рядом, потрясенный и от постоянного страха ничего решительно не соображающий, не пытался воспрепятствовать этому приказу, и черные ратники быстро застрелили приблизительно полсотни беззащитных людей. Поднялась неимоверная паника, еще десятки растерявшихся раздавили перепуганные жители, но порядок был волею Гаргонтова стремительно восстановлен. Жители не сопротивлялись и вошли в несомненное подчинение новому государю. Подобные протесты оказывались и в некоторых других частях города, но Гаргонтов их подавлял аналогичным способом. Ближе к центру ему уже никто не сопротивлялся, жители спрятались в дома и ожидали дальнейших событий. Всего же погибло около тысячи людей. Гаргонтов, кажется, этими казнями совершенно не интересовался, не доставляли они ему ни печали, ни странного, болезненного удовольствия. Только однажды Николай Федорович посмел спросить его, почему он прибегает к столь жестоким методам утверждения своей власти.
      –Да иначе никто и не поверит-с, – пренебрежительно отвечал Гаргонтов. – Власть поддерживать будут и бояться только ту, которая может за себя постоять, Николай Федорович. – Да и зачем этим толпам дураков жизнь?
      Администрация города не успела покинуть его при приближении опасности и моментально сдалась и подчинилась Гаргонтову. Гаргонтов же, объявив себя их повелителем, отнесся к администрации весьма благосклонно и милосердно. Он никого не обидел, а властительно и снисходительно сообщил чиновникам, что они необходимы и новому государству для управления на местах, никого не обидел и пообещал сохранить им все их имущество. 10.09.05. Такая поразительная мягкость вызывала у них ощущение приторности, обманчивой сладости, но подчинились они беспрекословно. Многие подумывали уже, чем служба государю будет отличаться от старой, а также об извлечениях выгод из их положения. Впрочем, положение их было пока туманным и неопределенным, своего властителя они откровенно опасались. Гаргонтов, разъяснив им их значение, отпустил всех по домам и даже вручил сопровождение – по одному черному ратнику каждому. Мотивировал он этот конвой (нс) беспорядками, которые, возможно, вспыхнут в связи с неустановившейся в городе властью. В действительности Гаргонтов отчасти намеревался проследить за чиновниками, а отчасти и взаправду обеспечить их охрану. Чиновники быстро и подавленно разбегались из бледно-коричневого строения администрации, за ними следовали бездушные черные существа.
      Гаргонтов спустился среди прочих и, несколько неловким жестом надев шляпу, увидел внизу, на пустынной площади Николая. Николай Федорович одиноко ходил по жирно блестящему пустому асфальту, однако исчез в его обличие прежний недоуменный, недоверчивый страх, боязнь того, что кажется нелепой иллюзией. Николай Федорович уже почти весело глядел на бегущих чиновников, на без движениях стоящие ряды солдат, что охраняли площадь и ближайшие улицы. По мостовым можно было ходить совершенно безопасно: любое автомобильное движение в городе прекратилось.
      Гаргонтов спустился на несколько ступеней и у самой земли подозвал к себе Николая Федоровича. Тот немедленно откликнулся беспечальным взмахом руки и молодым, свежим движением подошел поближе.
      –Вот-с, Николай Федорович, мы и город взяли! – заметил Гаргонтов.
      –Взяли, Михал Евгеньич! – был ему ответ радостным, по-детски чрезмерно радостным голосом.
      –Да-с, и теперь имеем право три дня его грабить. Но я теперь не Михаил Евгеньевич, я уж государь, хоть и владею немногим, Николай Федорович, я его величество.
      –Значит, разрешите грабить, ваше величество? – шутливо сказал Николай Федорович.
      –Оставь, нечего паясничать, – отмахнулся Гаргонтов и покачал головою. – Да-с, нам только двум город и грабить, черным солдатам ничего не нужно, и в домах их не поселить, малы им дома. Да-с, скажу им, пусть сами находят какие ни есть жилища. А вы берите на здоровье, Николай Федорович, все ваше! Мне ничего не надо, квартирку только побольше да из мебели, разве что, помимо старой… Надо и ее переменить. Мне не нужны хоромы царские, а вы устройтесь, а я один живу. Но долго нам пировать не дадут-с, – задумчиво произнес он.
      –Да ведь уж в Москве про нас небось знают! – мгновенно догадался Николай.
      –Знают, конечно, знают… Но до вечера как-нибудь погуляем, развернемся, а уж потом настоящая война начнется, – Гаргонтов легонько погладил свою бородку.
      –Война будет? – встревожился Николай Федорович.
      –А вы чего думали? Престол мирными, законными путями не захватить. Лучше честно его отнять, чем подпольными убийствами и взятками проходить куда-то в тут. (Нс) так, Николай Федорович, – и Гаргонтов окончательно спустился на площадь. 02.09.05. – 10.09.05.
      
      
      Несколько рассуждений Гаргонтова:
      После знакомства с Лизаветою (глава V-VI где-то): «Вот и напрасно зарекался я, что вечно один будто. А ведь казалось – накрепко зарекся, уж давно. Да, а теперь, выходит, я (нс) в полной противоположности моему этому одиночеству, хуже к противоположности (нс)… Но эта бедная девочка! Что же с нею такое, как же с нею такое отец… да, отец, она о нем упоминает, что же такого, что они сбежала и притом все готова выложить первому нашедшемуся человеку, только как два добрых слова ей скажешь, пожалеешь ее. Пожалеть ее. Да жизнь, я и ее жалею? Да, что-то в сердце будто шевельнулось. Д а кого я жалею? (До этого в I-III главе описать, как он никого не жалеет, даже тогда, когда прочие жалеют.) Но до чего она наивная, доверчивая, девочка. Но к чему я это вдруг, что в этом мне видится? Да не собираюсь же я ее обманывать! Не совсем я еще подлец, не настолько».
      Из VI гл. III ч. Рассуждения: Гаргонтов после покушения не жаловался, и Лизавета заболела и слегла (придумать от чего). Гаргонтов о ней нежно заботился. Он уж не сомневался более в своем отношении к Лизавете и признался окончательно себе, что не сочувствует он ей, не жалеет ее, что он ее любит. Все было Гаргонтову в Лизавете непереносимо мило, что ни говорила она, что ни делала все было ему умилительно и прелестно. Оттого, что любил он Лизавету, он и себя позабыл, о своих болезнях и бедах. И каждое ее слово, движение каждое особенно памятно отпечатывалось в нем. Не то чтоб не мог он без нее жить, томился – старость-то прижимает и т. д. Он не хотел непременно блага себе, он желал прежде блага и счастья ее, искренно желал.
      VII гл, после того, как Лизавета уснула. Гаргонтов сидит у ее кровати и, опершись на трость, думает, печально думает: «Эх, что же теперь происходит. Сегодня или завтра, неизвестно когда, но близко гибель меня ждет. Погибнет государство, власть моя… Ну и что ж с того? Убьют моих собратьев – что мне до них? Нет, лишь Лизавета, Лизавета, это юное, чудное, прелестное создание для меня существует, да моя прелесть. И что власть или другие, что погибель? Уж устал я понапрасну играть роль милосердного царя, хоронить павших, править, награждать за верноподданные поступки. Я от всего устал. Бедная, милая, прелестная Лизонька!»
      Первую главу второй части начать с описания портрета и быта Гаргонтова и (2 нс), на X-I. Свалить политически события.