На острове нормальная погода

Утро страны начинается с рассвета на острове, где люди опережают столичное время, а природа сдвинула времена года на период:
Весну на лето, лето — на осень, а зиму — непонятно на что: то запуржит, завьюжит, засыплет снегом, пойдет дождь со снегом, то распогодится, и пробьются из мороси ласковые лучи солнца.
Широта крымская, а долгота — курильская.
Субтропики - на юге, тайга и лесотундра - на севере; скалистые горы и приморские луга, дождь со снегом, тайфуны и муссоны, сорокаметровая сосна и непроходимые заросли бамбука с пробивающимися листьями лопуха величиной с зонтик.
Цветы на Сахалине без запаха. Возможно, виновата в этом соленая морская роса.
На острове с юга на север проникли курильский бамбук, бархатное дерево, ряд лиан, а с севера на юг — даурская лиственница, тундровые мхи, северные олени.
Островная изоляция обеднила животный мир.
Первая трава, пробивающаяся весной из земли, — черемша. Не успеешь собрать — и забьет ее другим многотравьем — не найдешь.
Когда-то самые вкусные и сочные яблоки и помидоры росли на Украине, ныне затоваренные зарубежным деликатесно-гербицидным продуктом. На острове трудолюбивые корейцы выращивают огромные, как тыква, помидоры. На ночь укутывают каждую веточку с завязью бумажным колпаком, а утром, с первыми лучами солнца, — снимают колпачки.
Во всем цивилизованном мире уважающие себя люди беседу начинают с пива.
Пиво с рыбкой… С рыбкой соленой, копченой, вяленой… В Поволожье — это вобла, в Приднепровье — таранка.
— Как по мне, — скажет вам старожил острова, — я уважаю пиво с сахалинской корюшкой подледного лова, надерганную на блесну в Анивском заливе, с запахом свежих огурцов, вяленую на порывистом морском ветру под первыми прорвавшимися сквозь весеннюю морось солнечными лучами.
Своеобразная общность людей вырабатывает своеобразный язык общения. В портах на острове не говорят: «плавал на корабле», а скажут: «ходил на корабле». Зарвавшемуся политологу — «отдай концы», а неучу — «иди пить чай на клотике».
Как называют выпивоху на Руси? Алкаш, пьяница, алкоголик. А на острове — «богодул».
Когда-то  в дореволюционные времена на острове находились каторжане — долбали уголек. И среди них находились художники, которые выдували (как стеклодувы) из бамбуковых трубочек иконы. А так, как эта работа требовала большого напряжения легких, то после работы они размагничивались — принимали на грудь горячительное.
И прозвали этих выпивох-художников — «богодулами».
В настоящее время остров заселен не бывшими каторжанами,а нефтяниками,рыбаками, лесозаготовителями, работниками бумажно-целлюлозной и рыбной промышленности, выпускниками столичных вузов (учителями, врачами, работниками культуры), военнослужащими, «пересичными громадянами-заробитчанами», местными корейцами, осевшими на острове и просто романтиками, едущими «за туманом и за шорохом тайги», — образуя своеобразную общность людей, прокаленных солнцем, обветренную всеми сахалинскими ветрами, моросью дождя со снегом и не узаконенную ни в одной энциклопедии мира — сахалинцев.
Суровый климат, скудные земли, трудные условия принуждают жить «миром», общиной.
Здесь для строительства дома или дачи предпочитают помощь верных и умелых друзей, а не услуги заезжей бригады.
Здоровье, трудолюбие и помощь ближнему ценится больше, чем модный костюм, престижный автомобиль или ухоженная прическа.
Сахалинцы шутят, что зимой, в пургу, когда они сидят по домам, — размножаются, а весной, когда проливы свободны ото льда, — они еще и ловят рыбу.
Что такое общность людей, закаленная трудностями бытия, командир узнал задолго до прибытия на остров.
После окончания Академии он получил назначение по службе на Сахалин. А пока отправился в очередной отпуск на турбазу «Красная Поляна» — покорять вершину Ачишхо вместе в женой — инженером-геофизиком, которая решила потренироваться в восхождении на горные вершины и попутно разведать запасы нефти в предгорьях Кавказских гор.
Идешь по еле приметной тропинке с рюкзаком за плечами, где кроме обычного туристического снаряжения и запаса продуктов — теодолит с кайлом и еще какие-то геологические прибамбасы – нет ничего. Справа — искрящийся на солнце первозданный снег, слева — цветущие заросли рододендронов. Идешь и вдыхаешь целебный горный воздух и тишину, изредка прерываемую туристскими походными песнями.
А после покорения вершины Ачишхо — отмокать в море, в Сочи.
На второй день отдыха на море из пляжного динамика раздалось:
«Сахалинцев просят собраться у домика спасателей!»
Ощущая свою будущую причастность к островитянам, командир отправился к указанному месту. Собралось человек семь-восемь. У домика спасателей стоял мужчина лет сорока, в велюровой шляпе, плавках, с мольбертом и кистями в руке.
— Ребята! Такой красивый закат изобразил — как у раннего Айвазовского. И естественно — обмыли это дело с местными художниками. А на острове — жена, дети, да и рыбка, говорят, в море пошла. На обратный билет не хватает.
Ни слова не говоря, не записывая его ФИО, домашний адрес и номер телефона сбросились, кто сколько мог.
— Порядок! На острове нормальная погода. Встреча — в День рыбака, в двенадцать часов, у Главпочтамта в Южном.
Он снял картину с мольберта, подписал в углу: «Сочи. Дни и ночи» и вручил одной из женщин.
По прибытию после отпуска на Сахалин командир убедился, что на острове не только нормальная погода и север холоднее юга, но и восток холоднее запада, что западная и юго-западная часть острова гуще заселена, обеспечена дорогами, обустроена, а восточная — едва освоена у побережья. Восточно-Сахалинские горы — самые высокие на острове — суровы, дики, бездорожны, покрыты вековой тайгой: к выхоложенным подножьям спускаются заросли стланика, ель и пихта уступают место менее прихотливой лиственнице.
По воле начальства и законам военной науки тактике, в районе Поронайского дола, на возвышенности, подветренной для тайфунов и муссонов, резкой смене холодной и теплой погоды были расположены воинская часть и городок, не нанесенные ни на одну карту мира. К тому же природа выветрила на вершине господствующей сопки отверстие, откуда зимой постоянно дул северный ветер, засыпая позиции, дорогу и городок двухметровым слоем снега и утрамбовывал его в твердый наст.
Ни проехать — ни пройти.
За четыре десятилетия хозяйствования на острове японцев в долине вся пихтовая тайга была вырублена и выжжена — остались одни пеньки.
 Вырубками и гарями завладел стланик, а низинами — болота.
Ни людей, ни зверей…
Дол в народе прозвали «Долина смерти», воинскую часть — «точка», а городок — «Пенькоград».
Жизнь в гарнизоне протекала по своим размеренным, воинским законам:
О воин, службою живущий!
Читай Устав на сон грядущий,
А ото сна едва восстав —
-Читай усиленно Устав! —учил войска генералиссимус Суворов.
Хорошо было служить генералиссимусу. У него был «Устав» и «Наука побеждать». А нынче Устав дополняется приказами, директивами и телефонограммами.
Граница — есть граница.
То самолет-разведчик вдоль границы пролетит, то при посадке на зарубежный аэродром «транспортник» заберется в зону пуска, то, уходя от грозы над морем, «иностранец» зарулит за пределы территориальных вод, то радиозонд по розе ветров запустят…
И заревут ревуны на позиции: «Тревога! Тревога! Готовность номер один!»
И включаются станции обнаружения и наведения на цель, и пусковые установки на стартовой позиции разворачиваются в сторону нарушителя воздушного пространства.
Каждое утро, в любое время года, в любую погоду расчеты заступают на боевое дежурство.
— На боевое дежурство по охране дальневосточных рубежей нашей Родины — заступить!
И заступают. И бдительно несут боевое дежурство.
Суббота. На позиции проходят регламентные работы: настройка, регулировка и проверка материальной части.
Святое дело для ракетчиков.
На позиции командир, замполит, главный инженер, начальник штаба, командир старта и личный состав.
Командир  только недавно прибыл для дальнейшего прохождения службы в часть,он внимательно изучает ход проведения регламентных работ.
Главный инженер, Евгений Петрович, докладывает командиру специфику проведения работ.
Командир старта, капитан Александр Запорожец контролирует работу расчетов на позиции.
Начальник штаба, Геннадий Матвеевич, старожил службы на острове, проверяет работу средств связи.
Замполит, Юрий Илларионович, также этим летом прибывший на «точку» из воздушно-десантных войск (ВДВ) пытается вникнуть в суть вопроса.
Когда-то  на заре ракетной техники офицерский состав подбирали из летных и морских подразделений и командира, по летной традиции, на позиции называли не по званию, а кратко: «командир».
Как в бою: «Командир, — цель справа».
Замполит, по привычке десантника — «при приземлении — осмотреться» — оглядывает в бинокль окрестности.
В отдалении, у подножья самых высоких на острове гор, проходит однопутная железная дорога, по которой раз в сутки пробегает маленький паровозик, который с трудом тащит маленькие вагончики. В районе Пенькограда паровозик не останавливается.
Вдоль железной дороги проходит автомобильная трасса: единственный путь с юга на Средний Сахалин, который зимой расчищают от снега в однопутку, оставляя «карманы» для разъезда встречных машин.
От дороги до «точки» по прямой — два километра.
В отдалении, в лощине, находится военный городок, с деревянными финскими домиками, оставшимися в наследство от расформированной летной части, где проживают семьи офицерского состава. Большая часть домиков пустует. От городка до «точки» — полтора километра. Офицерский состав на «точку» подбирают женатый, без детей школьного возраста, так как ближайшая средняя школа находится далеко в порту, куда зимой добираться было бы нереально, и холостяков.
С первых недель службы на «точке» не складывались доверительные отношения у командира с замполитом.
Юрий Илларионович оценивал людей, окружавших его, по двум критериям: «Я с ним в разведку пойду» или «Я с ним в разведку не пойду». Половинчатых решений не существовало. Белое — это белое, а черное — черное. Полутонов: «бело-голубой» или «нежно-розовый» — не существовало.
— Юрий Илларионович! — начал беседу с замполитом командир. — У нас не воздушно-десантные войска. Давайте выработаем какое-то оптимальное решение отдельных вопросов. Когда вы ввели во время проведения физзарядки ежедневный кросс на три километра — я промолчал. Когда вы организовали в клубе занятия  секции рукопашного боя с личным составом — я стерпел. Но когда вы оборудовали на водокачке тренажер по прыжкам с парашютом и оператор наведения вывихнул руку (а подготовка оператора наведения составляет не менее полугода) я решил с вами переговорить.
— Но мы же должны закалять воинов, готовить их в мирное время по правилу: «Тяжело в учении — легко в бою!», — возразил замполит.
Но путь к сердцу солдата лежит не только через пропаганду идей, но и через заботу о быте и питании личного состава.
— Идеи, овладевшие массами, становятся материальной силой, — уточнил замполит. — Поэтому идеи, изучаемые на политических занятиях, являются основой мировоззрения солдата.
— Юрий Илларионович! Я с вами полностью согласен. Только нужно уточнить, какие идеи и в каких условиях. А идею с тренажером на водокачке по прыжкам с парашютом я не поддерживаю.
Я вам расскажу одну историю про одну идею.
- Когда-то, на заре службы, меня с молодой женой отправили по «горящей» путевке в отпуск — из Владивостока в Пятигорск. По приезду в санаторий меня поселили в номер вместе с офицером-железнодорожником из службы военных сообщений. Жена жила отдельно, в частном секторе, в домике рядом с санаторием. Вечером, перед сном, мы с соседом, как положено в военных санаториях, «прописались» — для знакомства выпили по сто граммов и улеглись спать, уставшие с дороги. Ночью слышу — что-то трясет. Привычка — вторая натура. По сигналам: «Тревога», «Землетрясение», «Цунами» — время на одевание — тридцать секунд.
Раз — одеваю гимнастерку.
Два — одеваю брюки.
Три — влетаю в сапоги.
Ремень и фуражку — по дороге в машину.
Одевшись, окончательно открываю глаза. Смотрю — у моей кровати стоит сосед-железнодорожник и говорит: «Коллега! Вы храпите!»
Никто и никогда мне раньше не говорил, что я храплю.
Извиняюсь, раздеваюсь, укладываюсь спать. Лежу, ворочаюсь… Наконец, уснул.
Слышу — что-то трясет.
Раз — одеваю гимнастерку.
Два — одеваю брюки.
Три — влетаю в сапоги.
Открываю глаза. Смотрю — у моей кровати стоит сосед железнодорожник и говорит: «Коллега! Вы храпите!»
Я окончательно проснулся, подошел к открытому окну, закурил и говорю:
"Коллега! Если вы меня еще раз разбудите, то я вам безопасность не гарантирую".
Рано утром я проснулся. Соседа по палате не было. Неудобно, обидел ни за что, ни про что человека. Побежал к дежурной по этажу.
— Сестричка! Переведите меня в другую палату. Оказывается я храплю и мешаю спать соседу.
Сестричка заулыбалась.
— Не берите в голову. Ваш сосед еще в шесть часов утра переселился в другую палату…
Вечером в палату поселили вновь прибывшего для отдыха военного летчика Виктора.
Перед сном Виктор предложил, как положено в военном санатории для знакомства «прописаться» — выпить по сто граммов. А после «прописки» улегся спать.
Ну, думаю, живым не дамся!
Лежу, ворочаюсь, считаю до ста, двухсот, трехсот…
Слышу, с соседней кровати доносится нормальное размеренное, даже в какой-то степени убаюкивающее, посапывание. Успокоенный и умиротворенный, я повернулся на правый бок и мгновенно заснул.
Спал крепким, отпускным сном без сновидений.
С Виктором мы подружились. Он также приехал с женой, которая тоже поселилась в частном секторе, в домике у санатория. Мы объединили наши разрозненные семьи в квартет и начали целенаправленно отдыхать: взобрались на Машук, осмотрели Провал и все исторические достопримечательности в округе.
Каждое утро, выходя из ворот санатория, по дороге к бювету (или по санаторному — «на водопой»), мы натыкались на маршрутный бело-грязно-голубой автобусный указатель, на котором было написано: «Бирмамыт». Остальные знаки на указателе были стерты временем.
Первым на указатель отреагировал Виктор. Он остановился и громко, по слогам, прочел: «Бир-ма-мыт».
Измученные нарзаном, наши боевые подруги моментально подхватили: «Бир-ма-мыт! Бир-ма-мыт!» И дуэтом добавили: «Хотим на Бирмамыт!» Воображение рисовало какие-то восточные мотивы: старинные замки, минареты, караван-сараи…
 -А идея, овладевшая массами, уважаемый Юрий Илларионович, становится материальной силой? — спросил командир.
Юрий Илларионович утвердительно кивнул головой.
Наутро, когда серый туман клубами спустился с вершины Машука к подножью, квартет остановил местного таксиста в кепке-аэродроме.
— Гамарджола!
— Генацвале! — Обратился к нему Виктор. — Поехали на Бирмамыт.
— Куда, куда? — Спросил озадаченный водитель.
— На Бир-ма-мыт, — хором подтвердил квартет.
Таксист почесал затылок, проверил заправку бака горючим, напялил кепку-аэродром на глаза и сказал: «Генацвале! Поехали!»
Мы ехали, ехали… Вначале по шоссе, затем по проселочной дороге, потом по еле приметной тропинке, вьющейся вдоль расщелин древних скал. Попутных и встречных машин на дороге не встречалось.
Ехали, ехали… Наконец  после полудня  остановились. Слева — в распадке гор — аул с прилепившимися у подножья саклями. Справа — лысая гора с редкой растительностью.
«Все, — сказал водитель. — Приехали, генацвале!»
Мы вышли из машины. Виктор в недоумении спросил у водителя:
— А где Бирмамыт?
— Генацвале! Бир — это один. А Мамыт — гора. — И он указал на лысую гору с редкой растительностью, сдвинув кепку-аэродром на затылок. — А вместе — один гора.
— А указатель «Бирмамыт» у ворот санатория? — переспросил Виктор.
— Табличка остался. А автобусный маршрут отменили. Сейчас у всех машины. Пастухи здесь живут. Бараньи отары пасут. Я думал, вы к кунакам в гости едете, генацвале. Баранчика молодого на шашлык купить.
Возвращались молча. Встречных и попутных машин по-прежнему не было. На полпути в машине сломался карбюратор. Пришлось идти пешком. Шли всю ночь. С первыми лучами солнца, измученные, голодные, уставшие мы пришли в санаторий.
Больше на «подвиги» нас не тянуло. Так что, уважаемый Юрий Илларионович, не каждая идея становится материальной силой, даже овладевшая массами.
— Все зависит от условий, места, времени и конкретно сложившейся обстановки или ситуации. А лозунг: «Служи по Уставу — завоюешь честь и славу», — отдайте распоряжение, чтобы разместили в меня в кабинете. Полезное начинание...
На острове стояли теплые, погожие, солнечные дни.
Просто природа сдвинула лето на осень…