Шурочка. Старая редакция

                ***
В начале лета колхозный сад не охранялся, и Наташка любила ходить купаться на пологий  берег Оскола «в садок»: близко к дому, и пацаны не заглядывают – «тарзанок»  нет.  Сняв платье и оставшись в сорочке, она стояла по щиколотки в воде, не решаясь окунуться, когда на тропинке позади послышался топот и гиканье.  Наташка испуганно оглянулась… Оказалось - Шурка!  Сестра бежала с горки, смешно отбрасывая ноги в стороны  и сбивая прутиком головки цветов. Подбежав к Наташке, Шурка быстро стянула свое застиранное платье в горошек и осталась… Наташка протерла глаза… Купальные трусы? Откуда?
А  Шурка, видя изумление сестры, уже вертела перед ней задницей:
-Ну что, Натаха? Похожа я на москвичку?
К соседям летом приезжали москвички на отдых. На купалку они ходили в купальных костюмах , и купались вместе с пацанами , возбуждая нездоровую зависть у сельских девчат . Но купальные трусы у Шурки?..  Наташка присмотрелась и рассмеялась: сестра напялила отцовы кальсоны, закатав их повыше! Засмеялась и Шурка, дунув по тропинке вдоль речки выше по течению.
Наташка смотрела на ее острые лопатки, смуглую спину, исполосованную царапинами (лазила за соседскими черешнями) и удивлялась веселому нраву младшей сестры. Дома больная мать, отец-инвалид, корова не доена, а она…
Солнце выглянуло из-за яблони, ослепительно вспыхнула рябь реки и заплясали солнечные зайчики на стволе старой ракиты на том берегу. Наташка , оглянувшись, перекрестилась и окунулась с головою. Вынырнув, услышала: « Смотри, Натаха! Плыву!» Взглянула и охнула: в узком месте речку крутило водоворотами, и туда течением  несло к ней Шурку.  Сестра  лежала на воде навзничь, закрыв глаза и раскинув руки, и казалась утопленницей.  Сердце екнуло,  бросилась вытаскивать сестру из воды… а та дурачилась по обыкновению, ныряя и уворачиваясь.
Уже на берегу, тяжело дыша, вычитывала Наташка сестру:
- Шурка, дурочка! Потонуть ведь могла! Неужели не понимаешь?
- А я не потону. Я точно знаю.
Наташка  собралась было съязвить по обыкновению, но,  увидев вдруг ставшие серьезными Шуркины глазищи, прикусила язычок, а сестра добавила:
 - Батя сказал, что, когда мне время помирать придет, я снова нарожуся… Но это не скоро еще будет.
Их отец чудил иногда после контузии. На это старались не обращать  внимания, хотя порой поражались его пророчествам, когда, к примеру, предсказал он засушливое лето или небывалый урожай груш у вдовой соседки… У Наташки неприятно кольнуло сердце. Чушь, конечно, но ей отец ничего такого не говорил. И вообще, Шурка у него в любимицах.
Домой возвращались молча, думая каждая о своем.  Шурка пыталась представить, как она будет вновь нарождаться, став старухой, а Наташка ждала нагоняй от матери за недоенную корову…
                ***
Когда троллейбус подкатил к остановке, припустился дождь. Пришлось спрятаться под козырьком кофейни «Восточные сладости». Тимофей без мыслей смотрел на узкую, без деревьев, улицу, на холодные серые здания и пузырящиеся  ручьи. Саша была рядом –  радости не было. В такой дурацкий холодный октябрь обнять бы ее, согреть в этом тонком сером пальтишечке… Да как обнимешь? как согреешь? Стоит в сторонке, смотрит куда-то… Тимофей глянул на часы. Кинотеатр рядом, но уже и идти пора. Десять минут до начала.
Под большим черным зонтом в кофейню, прячась от дождя, заскочила мамаша с дочуркой… Чего ждать? Тимофей подался к Саше, но она, как обычно, его опередила: - Тима! Я в кино не пойду.
У  Тимофея заледенела грудь. Зря сбежал с лекции. Чуть не подрался в очереди за билетами… А у Сашки опять чудачества. Она же, взявшись за ручку двери, оглянулась с немым вопросом: ты со мною? Махнув рукою,  вошел в кофейню.
Вопреки обыкновению, там было не людно.  Сашка села за столик у окна, Тимофей взял мороженое и кофе.  Пломбир был, в общем, недорогим – 80 копеек, но с черничным вареньем,  что и приводило к очередям в этой кофейне… Подойдя к столику,  напрягся: Сашка села спиной к залу, но в темном витринном стекле явно присматривалась к происходившему там.
 - Садись сюда! – Сашка указала на стул напротив (Тимофей уселся лицом к залу). – Посмотри направо… ну там, у стенки! Девочка с мамашей… Она на меня смотрит?
Сделав трагическое лицо и подавляя приступы истерического смеха, Тимофей начал вещать утробным голосом: - Сейчас нет – полезла в портфель… по-видимому, у нее там автомат. Ну, так и есть…
На Тимофея глянули темные Сашкины глазищи, и он умолк.
- Тим! Ты мне друг? – тот, вздохнув, кивнул. – И не вздыхай: друг так друг!
И снова пауза. Сашка механически размазывала бело-сиреневую кашицу по вазочке.  Было  заметно, как ей трудно продолжить. – В общем, так… Я и раньше знала, что не умру, - и поглядела на друга испытывающе. Тимофей почувствовал, что у него вылезают из орбит глаза, но тут же постарался взять себя в руки : «бедняжка!»
 - Да! И нечего на меня таращиться. Знаешь… Долго объяснять. Не то, чтоб я не сомневалась… Но когда Стефка сегодня сказала мне то же самое!..
Страшные чувства против Стефки и всех болгарских прорицательниц скопом шевельнулись в душе Тимофея. Стефка, болгарская студентка, обучающаяся в их университете по обмену, поселилась в одной комнате с Сашкой. И как же сразу стали сложными простые и ясные вещи! Как быстро разрушились планы Тимофея в отношении Саши!
- И что же она сказала?
- Меня не станет, когда я встречу себя маленькую. Я не умру – понимаешь? Просто меня старой не станет.
Тимофей даже не пытался понять – это было что-то из области веры, что не поддавалось толкованию.
- И теперь я боюсь маленьких девочек: а вдруг это я?
Тимофей посмотрел на поникшую Сашу и у него защипало в глазах: ну вот как с ней жить, с такой… странной? Но и жить без нее  просто невозможно!

                ***
Солнце дробилось в  колоннах сосулек и обещало скорую весну и вечную жизнь.  Дочь вертела головой, рассматривая это великолепие, затем, оглянувшись, сунула Андрею полурастаявший батончик: - Возьми кафнету, пап! Ты же знаешь – я такие не люблю!
Андрей сунул было конфету в карман… мобильный испачкается… тогда, косясь на дочь, развернул обертку и  сунул конфету в рот.  Ею угостила Саню  малознакомая соседка («какая девочка! какие глазки!»). Дочь улыбнулась, старательно сказала «спасиба» , а, когда тетя скрылась за поворотом, отдала конфету папе. «Ну, вот кто ее этому учил? Откуда в четыре года эта взрослая рассудительность? – думалось Андрею. – Любой бы другой ребенок  на ее месте , в лучшем случае, не взял конфету (« тетя! я это не ем!»), а в худшем…»
- Папа! А почему сиг..нализация так плохо пахнет?
Андрей слегка всполошился было, представив закопченные горелые провода в детском саду, затем увидел парящий люк канализации и успокоился. А к дочери уже подошла очередная… соседка? Вроде этой старушки Андрей раньше не видел: сухонькая, лет семидесяти, с выцветшими, но все еще выразительными глазами.
- Шурочка! – Андрей вздрогнул, голос показался ему знакомым. – Так вот ты какая! –старушка легко присела на корточки перед дочерью. – Возьми конфетку, деточка. – Старушка протянула Сане леденец, и та тотчас отправила его в рот. – Хорошая у вас дочь! – старушка погладила Саню по голове сухою рукой.
- Спасибо! Вся в отца, - попробовал от неловкости пошутить Андрей, но от  этакой шутки почувствовал себя еще более неловко.
- Папа! Пошли!  - потянула его за руку дочь, и Андрей, оглянувшись, заторопился по протоптанной в глубоком снегу тропинке. Но лишь отошли они с десяток шагов , как позади послышалось:  « Ну, как же так?! Ну вам же нельзя вставать, баб Шур!»
«Баба Шура!» - Андрей как будто ждал чего-то подобного и тотчас оглянулся… Старушки не было, лишь у подъезда стояла  женщина в наброшенном на халат пальто, потерянно оглядывая двор. Андрей пожал плечами.
- Папа! Смотри! Я плыву!
Дочь лежала, закрыв глаза, навзничь на снегу, будто на белой-белой реке, а над нею тонуло в голубизне мартовское небо.