Музыкалка

        Выросла я в семье военнослужащего. После многочисленных переездов семья наша осела в Воронеже в 1952 году. Жили мы на краю города (сейчас это практически центр) на улице Бессарабской (ныне Колесниченко) в военном городке. На этой улице стояло два послевоенных 4-х этажных дома с высоченными потолками, офицерская столовая, магазин. Остальное пространство улицы занимал частный сектор. Прямо за нашими домами было поле, чуть дальше - военный аэродром с ангарами, на котором служил мой отец.

        В семьях военных жёны обычно не работали, но, тем не менее, пользовались услугами домработниц. К нам тоже приходила женщина, которая стирала и гладила бельё. Обязательным атрибутом квартиры или комнаты военных было пианино, принято было учить детей музыке, независимо от того есть у них музыкальный слух или отсутствует. Когда мне было 6 лет в нашу комнату в коммунальной квартире, въехал чёрный музыкальный инструмент. Я ещё как-то не осознавала, что пианино приобретено для меня, и я буду связана с ним долгих 9 лет. Шёл 1954 год. В городе много было разрушенных войной домов. Нормального помещения для музыкальной школы не было, она размещалась на Депутатской улице в подвале жилого дома. Классов (комнаток) для занятий было всего 7, да ещё один класс сольфеджио и музыкальной литературы, расположенный на лестничной площадке. Предмет – хор не преподавался, ввиду отсутствия зала.

        Когда занимались в подвальных классах, играли, скажем, Гайдна, Моцарта, в маленьких окошечках под потолком проплывали сапоги, боты, галоши.

        Первый год занятий в школе был подготовительный, пели, хлопали в ладоши, постигали азы игры на фортепьяно. Я воспринимала всё это как развлечение, мне было 6 лет.

        С первого класса начались суровые будни. Преподавали раньше по строго установленной программе. За полугодие нужно было освоить 1-2 этюда Гедике, Черни или Мошковского, обязательно Иоганна Себастьяна Баха – прелюдию, фугу либо инвенцию, сонатину Моцарта, Гайдна и др. и 1-2 пьесы. Ко всему этому ещё изнурительные гаммы: мажорные, минорные, хроматические и прочие. Каждый день, кроме занятий в двух школах, часа полтора-два нужно было играть на пианино, причём моим отцом ставились часы и вставать из-за инструмента, раньше положенного срока было категорически запрещено. Мои родители не были никакими меломанами, просто считали, что музыкальная школа – это в будущем кусок хлеба.

        Два раза в год в школе проводились отчётные прослушивания, зимой – просмотр, весной – экзамен. Для меня публичные выступления были настоящей пыткой. Есть дети, которые с удовольствием выступают на сцене, им это приносит удовольствие Меня же, уже за несколько дней до просмотра или экзамена, сковывал ужас. Непосредственно перед экзаменом схватывал живот, пересыхало горло, ладони потели, а это значило, что руки будут скользить по клавишам, и ничего хорошего из моей игры не получится. Благо в коридорчике, перед экзаменационным классом были белёные стены, о которые можно было потереть свои взмокшие от волнения руки. Первые 2-3 класса я всё же умудрялась играть на пять. Недавно прочитала роман Дины Рубиной «На солнечной стороне улицы», где она описывает свою учёбу в специализированной музыкальной школе. Абсолютно те же волнения перед экзаменами испытывала и она. В конце концов вместо пианистки, стала прекрасной писательницей.

        В 3-ем классе из коммунальной квартиры моему отцу дали отдельную 3-х комнатную квартиру - «сталинку» в доме напротив парка «Живых и мёртвых». Такое название парк получил от того, что был разбит на территории старейшего «нового, девицкого» кладбища. Сразу за парком был вырыт котлован для оборудования там стадиона «Трудовые резервы». Стадиона там нет и поныне. Мой путь в музыкальную школу пролегал мимо парка и далее по дну котлована. Я шла и пинала ногой человеческие кости, которые в изобилии валялись вдоль дорожки. Что кости человеческие, я и не предполагала. В то время просто не знала, что на месте парка и несостоявшегося стадиона было кладбище, на котором были похоронены знатные, уважаемые жители города Воронежа, может их кости я и пинала. Ходила в школу одна, раньше как-то не принято было провожать.

        В 1956 году первая учительница музыки уехала, и весь наш класс передали «сильной» опытной преподавательнице – еврейской национальности, фамилия которой была Луцата. Ну, это была просто монстр в юбке, которая отбила у меня всякую охоту заниматься музыкой. Не все попали в её класс, отобрали лучших учеников, в том числе и меня, я думаю по ошибке. Вместе со мной учился и Витя Семёнов, ныне директор Воронежского института искусств, уже в том возрасте в его чубе была седая прядь. На занятиях Луцата (я даже не помню, как её звали) просто буйствовала. Если я играла не так, то она брала мои руки и со всего размаха ударяла ими по клавишам, затем требовала повторить музыкальную фразу, а играть уже было невозможно, кончики пальцев были отбиты и ничего не чувствовали. Тогда ноты убирались с пюпитра и швырялись под дверь, вслед за ними из-за инструмента вылетала и я, вдогонку мне нёсся крик: «Без родителей на уроки не приходить!». Угроза была ощутимая, поскольку у моего отца был крутой нрав, моих оправданий он не принимал.

        Взрывы гнева происходили у моей преподавательницы и тогда, когда играя, я забывала взять какой-нибудь диез или бемоль. Этот несчастный бемоль яростно обводился, ноты были практически испорчены, поскольку нажим на бумагу был такой, что не выдерживала бумага. Когда моя дочь Саша, будучи уже взрослой, листала ноты сонатин Моцарта и наткнулась на такой абстракционизм, то спросила: «Кто же так испортил ноты?». Я ответила: «Да была у меня такая хорошая преподавательница». Но, тем не менее, Луцата выучила плеяду довольно известных музыкантов.
          
        Где-то в 1959-60 году нашей музыкальной школе, наконец, предоставили отдельное помещение в здании бывшей партшколы на улице Пушкинской недалеко от моего дома. Очень внушительный 4-х этажный дом, на фасаде которого красовался барельеф Ленина, Сталина, Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Внутри помещение требовало ремонта: обшарпанные стены, выломанный паркет, но зато было много классов, а на третьем этаже, даже два небольших зала с большими, закруглёнными вверху балконными дверями.
       
        К этому времени Луцата уже уехала. В 5-ом классе постоянного преподавателя у меня не было, ходила по рукам, скатилась на тройки. В 6-ом классе мне дали постоянную учительницу, которая занималась в основном своей внешностью, ученикам внимания почти не уделяла, ничего не требовала. Вот тут-то я почувствовала необыкновенную свободу, стала прогуливать занятия, дома практически не играла и к весеннему экзамену даже не выучила программу наизусть. До экзамена меня конечно не допустили и предложили посещать 6-ой класс ещё раз. Дома я сказала отцу: «Может мне не стоит дальше учиться музыке? Выдающейся пианистки из меня не получится, а для себя музицировать я научилась». На что папа мне сказал: «Семь лет за тебя платили, нужно получить аттестат, будешь учиться в 6-ом классе второй раз».
       
        Учиться, так учиться! Осенью мне дали новую учительницу по специальности. Это была тщедушная, худая, некрасивая женщина – «синий чулок» с глазами навыкат, вероятно страдала базедовой болезнью, по фамилии Окунева. Чувствовалось, что она испытывала крайнюю нужду, всегда старая стоптанная обувь, зашитые чулки. Её было как-то жаль, невольно стала заниматься лучше, годовой экзамен сдала на 4. Рейтинг мой в глазах Окуневой несколько поднялся. В 7-ом классе она даже включила меня в программу отчётного концерта музыкальной школы. На концерте должен был прозвучать отрывок из оперы Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане», исполняемый четырьмя ученицами на 2-х роялях в восемь рук. За одним играли две Нины, за другим – две Тани. Всю весну мы репетировали в зале по вечерам, когда был свободен зал. А поскольку мы были уже взрослые, с приличной внешностью девицы, то под окнами нас ждали молодые кавалеры. Снизу доносился молодецкий свист, летели комья земли в стёкла балконных дверей. Бедная учительница музыки не знала, что и делать, пыталась узнать, кого это вызывают ребята, мы молчали как партизаны. Чтобы атака прекратилась, приходилось выключать свет и некоторое время не заниматься, сидеть в темноте.
       
        Выступление мы подготовили хорошо. Концерт проходил в филармонии, где сейчас расположен ТЮЗ. Сейчас она занимает помещение бывшей музкомедии, театр оперы и балета ещё не был достроен. Наш номер был заключительный. Сыграли мы на «ура», произвели фурор, нам много хлопали, даже на бис что-то повторили. Позже по школе ходили героями. Но вот наступил выпускной экзамен. Программа у меня была довольно сложная. Два технических этюда, Бах, сонатина и две пьесы – 6 вещей. Перед этим усердно готовилась. Но меня подвела моя зажатость, какой-то внутренний страх до тошноты. На отчётном концерте было проще, нас было четверо. Короче говоря, программу почти всю сыграла без ошибок, прилично. Осталась последняя пьеса «Тарантелла» Глинки, которую хорошо исполняла на репетициях. И что же? Я забыла, с каких октавных аккордов она начинается, то есть совсем. Потыкалась в клавиши пальцами, встала, поклонилась и вышла. Заработала за экзамен трояк. Получила вожделенный аттестат, который мои родители вскоре потеряли. На этом моя долгая музыкальная учёба закончилась, которая ещё долго являлась мне во снах.
       
        Кроме специальности в музыкальной школе преподавали ещё сольфеджио, музыкальную литературу и хор. Эти предметы я посещала охотно и имела по ним хорошие отметки.

        С годами я оценила стремление моего отца приобщить меня к музыке. Немного отдохнув от инструмента, я позже часто присаживалась к нему. Любила играть для себя вальсы Шопена, Штрауса, отрывки из сонат Бетховена и многие другие произведения, подбирала понравившиеся мелодии. Изредка ходила на концерты в филармонию. Мой любимый композитор – Сергей Рахманинов. Особенно люблю его 2-ой концерт для фортепьяно с оркестром, потрясающая музыка. Моя подруга Людмила окончила центральную музыкальную школу на Никитинской, затем музыкальное училище и Саратовскую консерваторию. Сейчас – лучший концертмейстер города, аккомпанирует и моей дочери при игре на саксофоне. Муж подруги работал в оркестре Воронежской филармонии, часто там подрабатывала и Людмила. В то время мне повезло ходить на концерты со служебного входа.
       
        В середине 80-х годов у меня подрастала дочь, встал вопрос, учить ли её музыке, или нет. Сына я учить и не пыталась, так как музыкального слуха у него не было. Дочь же обладала отличным музыкальным слухом. Дома в зале стоял, поджидающий свою «жертву» инструмент, требующий настройки.
       
        Посоветовалась с подругой Людмилой, которая предложила мою дочь Сашу учить и обеспечила мне протеже в класс преподавателя Натальи Петровны Щербининой (ныне завуча).

        И вот 1-го сентября, минуя подготовительный класс, Саша пошла в первый класс. Господи, как же отличались методы преподавания в школе от муштры, которая применялась ко мне.  Первые урок – это были увлекательные игры, как-то, высокие ноты прячутся на чердак, а низкие убегают в подвал. Детям эти уроки очень нравились. К новому году Наталья Петровна устраивала вечера, где дети в карнавальных костюмах исполняли свои собственные сочинения, играли, бегали, участвовали в конкурсах. Кроме обязательной программы, детей учили подбирать популярные мелодии, сочинять. Школу дочь закончила с красным дипломчиком по укороченной 5-ти летней программе. Преподаватели уговаривали её учиться дальше, окончить полный курс – 7 лет, прикрепить к преподавателю, который непосредственно готовит одарённых детей к поступлению в музыкальное училище. Но психика у дочери была моя, она также очень переживала перед экзаменами, испытывали страх перед сценой. Поэтому мы с ней решили закончить музыкальное образование. Потом дома дочь много играла, особенно хорошо подбирала понравившиеся ей мелодии, обладая очень хорошим музыкальным слухом. Часто придя с работы, я брала в руки песенник и просила сыграть мне что-нибудь. «А что бы ты хотела?» - спрашивала она меня. «Ну, хотя бы офицерский вальс или какой-нибудь романс». Нужно было только напеть немного мелодию и всё, далее музыка уже звучала, исполняемая двумя руками.

        Учась в университете на математическом факультете, Саша увлеклась гитарой, стала брать платные уроки игры на гитаре в той же музыкальной школе.
       
        Спустя 10 лет, уже выйдя замуж, родив дочку, захотела выучиться игре на саксофоне сначала я была против, работает, занята, ребёнка видит мало, а тут занятия, которые будут отнимать у неё уйму времени. От меня, конечно, мало что зависело, запретить ей это я не могла. Смирилась, вспомнила, что в 34 года сама поступила в вечернюю художественную школу и 4 года в ней прозанималась, после работы и по выходным дням. Вот теперь по вечерам подношу ей саксофон на занятия, так как дочь после работы не успевает зайти за инструментом, который хранится у нас, да и репетирует она у нас, потому что у неё дома соседи протестуют против громких звуков саксофона. Придя в музыкалку, думаю: « Когда же я, наконец, закончу ходить сюда?» Вероятно, никогда. Подрастает внучка и уже хочет играть как мама.
       
        А вообще музыка – это прекрасно. Как-то слушала орган в Домском Соборе в Риге. Исполняли Баха. Было такое ощущение, что меня просто нет, улетела под купол, растворилась в трубных звуках.