Полушария

Наше сто второе учебное отделение курсантов очень любило «Теоретическую механику». Как не любить, если её преподаёт весьма миловидная дама с большим бюстом! Вот «Взрывное дело», вроде бы гораздо интересней, но предмет этот ведёт лысый полковник-сапёр без двух пальцев на правой руке. И грудь у него сухая армейская, которую, если верить уставу, по команде «равняйсь» в строю должен видеть каждый четвёртый. Даже казалось, постучи в полковничью грудь, и услышишь резкое, как выстрел: «Стой, кто идёт?». Но эта далеко выдающаяся грудь «Теоретической механики» будет видна каждому первому, да ещё с любого фланга. И стучать в неё нельзя, потому что нельзя. Ею можно любоваться, а уж гладить – только в самых смелых мечтах.
Дисциплина на лекции железная. Перед началом занятий даже любители поспать на «Камчатке» ведут ожесточённую борьбу за ближние к доске места. Никаких шепотков, никто не крутится, широко открытые глаза трёх десятков парней в погонах зачарованно созерцают полушария преподавательницы, при этом верхние полушария курсантов отказываются усваивать материал. А  когда женщина наклонялась над преподавательским столом, наши нижние полушария автоматически отрывались от стульев. Вся аудитория приподнималась, пытаясь в разрезе платья разглядеть прелести этой самой «механики». Но механика так и оставалась теоретической.
Конечно, она  чувствовала на себе восхищённые взгляды. Ей нравилось немое обожание, этот тихий восторг распахнутых зрачков. Она чувствовала свою власть над нами. Иногда вечером перед зеркалом, она критически оценивала своё сокровище: «Да, чуть обвисла. Но, всё равно хороша. А ведь правая чуть меньше левой. Интересно, они разглядели это?». 
Мы этого не замечали, но почти каждую ночь в снах, горячих и нервных, мы занимались горной подготовкой: карабкались на крутые холмы, бродили меж ними, а то и съезжали с них, как с ледяных горок. Вверх, вниз. Вниз, вверх. Холмы были большие и тёплые, где-то тёмные, а где и с «лунным загаром», стыдливо-белые. Только под утро мы возвращались в казарму, усталые, но довольные.
Когда подошла пора экзамена, оказалось, что всё-таки кой-какой материал по предмету удивительным образом задержался в головах наших, видимо, сработал метод Шаталова. И мы выдавали на гора формулы Гимрэ, принципы Даламбера и прочую умную белиберду, без которой нам жилось бы ничуть не хуже.
Лариса Ивановна (я забыл, как её звали, пусть пока побудет Ларисой Ивановной) тоже была в экзаменационной комиссии и принимала экзамены. Для себя она специально выбирала слабаков и тянула их за уши, с риском для последних, помогала, как могла. Уверенные двойки она округляла до сомневающихся троек, а твёрдые тройки имели все шансы стать мягкими четвёрками.
После экзамена она перед всей группой зачитала оценки и попрощалась с нами:
- Я заканчиваю работу с вашей группой. Было приятно с вами работать. Отдельно хочу поблагодарить за то внимание, с которым вы слушали мои лекции. Пожалуй, вы были образцовыми слушателями.
Она улыбнулась своей мимолётной мысли и добавила:
- Да и зрителями тоже.
Самый смелый из нас, сержант Никифоров не остаётся в долгу:
- Нам ваши … гм… лекции очень нравились. А Вы будете вести у нас курс «Практической механики»?
Смутившись, она певуче ответила:
- Насколько я знаю, такого предмета в программе вашего обучения не предусмотрено, но если бы он был, я была бы очень рада.
Почему у меня, отставного полковника, правда со всеми пальцами на руках и ногах, вынырнул из памяти этот эпизод, я не знаю. Но воспоминания вызвали улыбку. Может быть, где-нибудь поблизости, не единожды бабушке, снимающей с горшка очередного внука, вспомнится подобное, и она тоже улыбнётся.