Пророчество смерти

Кто знает, эта жизнь не есть ли смерть,
и смерть ни есть ли то,
что жизнь для смертных.

Еврипид.




В маршрутке Глеб, как всегда, задремал. Ну как задремал — прикрыл глаза, голова, расслабившись, склонилась на бок. Что еще-то было делать? Читать очередную «интересную» книгу по менеджменту (чтобы карьерный рост был еще быстрее)? Ну уж нет, в десять утра — увольте. Смотреть в окно, в тяжелое полусонное серое ноябрьское пространство? Тоже нет. Или — на пассажиров, плохо одетых и пахнущих? Зачем?      


Он, конечно, не спал, а просто пытался ускорить время, пока маршрутка не доедет до метро. А там — ускорить время, пока Глеб не доедет до офиса, а там, - до конца рабочего дня, ну и так далее.


Глеб сидела у окна. И он, убей бог, не заметил, как к нему подсел какой-то человек — потом он краем глаза увидел его. Это был мужчина, молодой, тощий какой-то, в белоснежно белой длинной куртке, выглядевшей нелепо. Лица была не разглядеть.         


Ну — подсел и подсел, что с того-то?


И вдруг, когда маршрутка уже въехала в город (Глеб жил в пригороде), отчаянно погрузившись в бесконечный поток машин, незнакомец заговорил. Его голос был низким, негромким, так что было даже удивительно, что Глеб все расслышал. Или — ему просто показалось? Ведь то, что мужчина произнес, было очень странным.       


- Глеб... ты умрешь... через... четыре дня...


Это было похоже на дешевый сценарий блокбастера. Но только похоже, потому что все происходило на самом деле. Глеб весь свернулся от ужаса и на какое-то время перестал дышать. Единственная мысль, мелькнувшая в его голове, - откуда он знает мое имя? Больше в ней ничего не появилось — наступил полный стопор.


Подождав с минуту (наверное, для того, чтобы Глеб мог хотя бы немного прийти в себя), «пророк» заговорил снова:
- Четыре дня... Запомни...   


Глебу стало совсем хреново. Голос:
- И еще... У тебя есть только один шанс сделать так... чтобы пророчество не сбылось... Подумай... Хорошо подумай... Все дело — в твоей реакции... Если ты... Если ты отреагируешь правильно, - спасешься...


Больше он не произнес ни слова. А Глеб сидел и дрожал, всем нутром понимая, что ему не мерещиться, и что с ним не шутят. Все, сказанное, - правда. Доказательств было не нужно.


Маршрутка доехала до метро. Все пошли на выход. Вышел и незнакомец в белой куртке. Глеб, опасаясь смотреть на него открыто, следил краем глаза — и не выходил. «Пророк» по своему поведению был совсем не похож на пророка — отойдя в сторонку от текущей в метро утренней толпы, он курил. Надо же — не заботился о своем здоровье. А, может, он был бессмертным? Тогда и покурить можно со спокойной совестью...


Наконец, водитель закричал на Глеба — и тот выскочил на улицу, хотя и жутко боялся, а что, если «пророк» опять скажет ему что-то страшное? Или сделает? Убьет? Теперь всё было возможно.


Да. Казалось, что вся предыдущая жизнь Глеба Веретино протекала в какой-то другой Вселенной — обычной, старой, прочной, где, по большому счету, с ним ничего не могло произойти. Появление же «пророка», видимо, означало, что старую Вселенную заменили на новую, абсолютно иную, в которой смерть — не далеко за стеной, а здесь, рядом, не дальше, чем сама жизнь, а, может быть, даже и ближе... Здесь может случится все, что угодно — жуткие пророчества, убийства, исчезновения, чудеса. Оглядывая, вроде бы, привычную картину (метро, машины, люди), Глеб, тем не менее, чувствовал, что все до неузнаваемости изменилось и он понимал, что такое ощущение было только у него одного и что он со стороны может показаться сумасшедшим. Но он был уверен, что ощущение было верным. Мир стал ярче, сильнее, злее, даже сам запах его стал напоминать запах крови.


Глеб стоял на углу улицы и смотрел на мир так, словно только он один принимал вызов этого мира. Да так оно и было — расширевшиеся карие зрачки уставились в прозрачный воздух. А, между тем, глядя со стороны и, скажем так, думая со стороны, это был совершенно тривиальный человек с тривиальной жизнью. Молодой мужчина тридцати с лишним лет, среднего роста, полноватый, с круглой головой и лицом, одетый не бедно, но и не так, чтобы слишком, - новые синие джинсы, серое пальто, черная сумка на ремне. Лицо бледное и какое-то вопросительное. Если бы кто-нибудь узнал о жизни Веретино, он бы тоже ничем не заинтересовался — родился здесь же, в этом самом мегаполисе, учился в школе и ВУЗе, потом работал то там, то сям, сейчас занимал должность менеджера в одной торговой компании — карьера росла, хотя и не быстро. Женат, один ребенок — мальчик. Вот, собственно, и все. И вот в это-то «и все» и вторгся пророк со своим пророчеством.


В какой-то момент Глеб очнулся от странного состояния, что на него нашло, и понял, что надо ехать на работу, в офис. Вообще-то, это было крайне нелогично — ехать на работу, зная, что через четыре дня умрешь. А он в этой близости своей смерти не сомневался. Наверное, Веретино поступил именно так просто потому, чтобы сохранить видимость прошлой вялотекущей жизни. Чтобы успокоить себя.


Впрочем, и по дороге на работу, и на ней, он ни на секунду не забывал о том, что услышал утром в маршрутке. Он думал только о смерти. Хотя думал — слишком сильное название для того панического бардака, который царил в его сердце и голове. И вся внутренняя работа, которая происходила в Глебе, вся ее суть сводилась к одному — меньше думать о смерти (это его немедленно вырубало) и больше о том, что сказал «пророк» по поводу его единственного шанса.


«Так... Так... Успокойся... Всё... Успокойся... Есть выход. В руки себя возьми, Глеб, мужик ты или не мужик, блин?! Да, я помню. Правильная реакция. Что значит — правильная реакция? Наверное, - я должен как-то себя повести, что-то сделать или о чем-то таком подумать правильном, и тогда — смерти не будет. Ну, как не будет, будет, конечно, но не через четыре дня...»   


Непонятно, как ему это удалось (наверное, это был какой-то потрясающий инстинкт жизни), но, когда рабочая смена уже подходила к концу, Веретино настроился на позитив — выход есть и он сможет его найти, хоть это и не так-то просто. Он сможет не провалиться в страх, не запаниковать. Он, быть может, единственный за всю историю людей, победит саму смерть (единственный? А как же Христос? Ну, это было давно и неправда).   


Так что домой он, как ни странно, ехал если не в приподнятом, то в хорошем настроении — много лучше, чем у соседей по метро и маршрутке, которым смерть явно не грозила. Он найдет правильную реакцию. Да. Найдет.


Что же произошло в жизни Глеба за эти дальнейшие четыре дня? Что? Здесь я, как автор, вынужден сознаться в собственном бессилии — варианты развития событий плодятся, размножаются в моей голове, так что она начинает болеть. У меня нет другого выхода, как познакомить читателя со всеми из них. Каждый раз мой герой, Глеб Веретино, будет находить то, что ему покажется правильной реакцией. И каждый раз он будет умирать через четыре дня, потому что ошибся. Каждый раз — кроме одного. Единственного. Читатель вправе добавлять свои варианты или не соглашаться со мной в выборе того, который является истинным.


Вариант первый. Для идиотов. (Другое возможное название — голливудская бодяга.)      


На второй день после пророчества Глеб сидел дома, была суббота. Голова раскалывалась от тяжелых мыслей — оптимизм, невесть откуда взявшийся тогда, вечером первого дня, улетучился. Он не знал, какой должна быть правильная реакция. Привычно сидя перед телевизором, он мучительно думал: «Что же я должен делать? Может быть, обратиться и пойти в церковь? Поставить свечку? Да нет, не то... Или — наоборот, закричать на всю улицу, что бога нет? Тоже не то... Вот блин». А поджидавшая его в близком будущем смерть словно  смеялась и кокетливо зазывала в свои объятия...


Жена стояла у плиты и что-то готовила. Она уже давно заметила настроение своего мужа, хотя тот ничего ей не говорил. Наконец, она оторвалась от шипящей сковороды и села рядом с Глебом на диван.


- Ну, что с тобой? Что? Что у тебя случилось?
Он поморщился:
- Да ничего. Все нормально.
Жена улыбнулась и погладила его по голове:
- А знаешь, я, между прочим, тебя люблю, Глебушка.
Страдалец не ответил. Они обнялись. 
   

И вот тут-то он и подумал: «А что я, собственно, мучаюсь? Вот она, правильная реакция. Настя меня любит. Алешка наш тоже меня любит. И я их люблю, хотя и не всегда говорю об этом. Что еще выдумывать? Зачем выпендриваться? Это — и есть жизнь, самый ее исток, ее корень и по-другому никогда не будет. Нет других вариантов. Если не это, то что?»


Выход был найден — и страдания кончились. Иногда Глеба посещали сомнения, но довольно быстро исчезали. На четвертый день — день смерти — он совершенно спокойно поехал на работу, словно это был обычный день, ничем не лучше и не хуже других. Для него это так и было. Работая, он почти забыл о том, что может умереть — рассказывал друзьям анекдоты и громко смеялся.


За час до конца рабочего дня, видя, что смерть за ним не приходит, Глеб подумал: «Вот так-то. Чего и следовало ожидать». Но еще через полчаса бизнес-центр загорелся. Веретино — и еще некоторые его коллеги — умер мучительно — задохнулся дымом (спрыгивать с двадцатого этажа было бессмысленно, впрочем, как и оставаться).


Ошибочка вышла.


Вариант второй. Некрофильский.         


На третий день после пророчества (это было воскресенье, но его вызвали на работу по срочным делам) Веретино стоял у окна, в коридоре офиса, и курил. Раньше у него не было этой дурной привычки (я, естественно, имею в виду курение, а не стояние у окна). А теперь — занервничал. Правильной реакции он так и не нашел.


За окном, внизу, был обычный двор — небольшой, с дорогими машинами ярких цветов. Смотря на них и одновременно не видя, зажигая вторую сигарету подряд, отчего голова закружилась, Глеб вдруг подумал: «А что — смерть? Она — освобождение. С того момента, как я узнал о своей смерти, я, если бы не чисто животный страх, который так мне мешает, чувствовал бы только одно — радость свободы. Наконец-то, эта жизнь кончается. Наконец-то, мне не нужно больше мучаться и заставлять себя жить. Наконец-то». Это «наконец-то» так и вертелось дальше в его голове. Засыпая, он думал - «ну все, последняя ночь, последний сон в моей жизни. Наконец-то». Проснувшись утром на четвертый день, он смеялся: «эх, скорей бы! Наконец-то».


Гармония со Вселенной была полной, полнее некуда. По дороге в офис (снова в маршрутке) Веретино улыбался и люди, слабо отвечая на его улыбку, пытались спросонья понять, из какой именно психбольницы он сбежал. Оставалось, правда, одно противоречие — если то внутреннее состояние, которое обрел Веретино, и есть правильная реакция (а он в этом был уверен), то смерть-освободительница к нему не придет. Как тогда быть, ведь он уж на нее настроился? Впрочем, Глеб об этом не думал. Он вполне искренне считал смерть свободой и уже хотел ее. Что, с другой стороны, не мешало ему где-то в глубине души надеяться, что она его минует. Вот такая вот сложная конструкция.


Однако долго ждать, как же весь этот клубок распутается, не пришлось, - маршрутка на огромной скорости въехала в грузовик. От пяти пассажиров почти ничего не осталось.


Снова ошибка.


Вариант третий. Паникерский.


Ну, об этом варианте и говорить-то не стоит. Уже на второй день после пророчества Глеб забил на работу (хотя это и был выходной, но дома нужно было доделать важный договор) — как и вообще на все. Жена пыталась добиться от него ответа, что с ним происходит, но это было бесполезно. Он замкнулся. Все, что в Веретино было — это ужас смерти. Других чувств, а тем   более мыслей — не было. Душа свернулась, погрузившись в абсолютную темноту и пустоту. Он уже уходил из этого мира.


Спасение было одно — водка. И он запил. Родственники и друзья, которые пытались вытащить его из этого страшного состояния, все время слышали от Глеба только одну фразу, и она их пугала: «Вот и смертушка пришла...»


На третий день пьяный Веретино, шатаясь, вышел к шоссе и бросился под машину.


Но умер он на четвертый день. В больнице.       


Вариант четвертый. Непонятный.


В понедельник, в четвертый день после пророчества, в день смерти, Глеб проснулся рано и стал собираться на работу. Три дня мучительных поисков ни к чему не привели. Но паники почему-то не было — может, она должна была придти потом? Веретино поцеловал жену и сына («в последний раз») и пошел на маршрутку. Сел в нее.


Маршрутка была точь-в-точь такой же, как и тогда, когда к нему подсел «пророк». И народу было тоже мало. Глеб опустился в кресло у окна, но дремать не хотелось — до этого ли было? В этот момент он почувствовал что-то странное. Ему показалось, что он видит жизнь. Видит всё. И он видит всю странность и необычность жизни — словно он инопланетянин — но не может, никак не может объяснить то, что переживает, словами. Ни себе, ни другим. Это непонятное ощущение как будто было на самом кончике языка — или мысли - и могло в любой момент сорваться.


Вдруг — к нему кто-то подсел. Мужчина в белой куртке. Глеб задрожал от страха. Вот он, конец жизни. Поднять на него глаза, чтобы разглядеть, наконец, лицо «пророка», Веретино так и не посмел. Потом раздался «глас божий» — такой же, как раньше, низкий и негромкий:
- Ну что... Глеб? Ты готов?
Жертва пророчества молчала.
- Ты ничего не нашел.
Глеб смотрел в окно, он уже собирался смириться со всем, что произойдет. И тут... и тут... буквально в один миг ему всё стало ясно — ясно, что у него было за ощущение. Он заговорил, громко, заикаясь от обретенной радости:
- Подождите, подождите... Мне кажется, я кое-что понял.
- Ну и что  же? - в голосе мужчины слышалось сомнение и насмешка.
- А вот что. Ваше пророчество бессмысленно. Мы не знаем, что такое жизнь. Жизнь — загадка, тайна. Это просто... это просто слово, которое мы используем... - Глеба накрывало откровение, и он спешил высказать его для себя и для «пророка», - Но, если мы не знаем, что такое жизнь, как мы можем знать, что такое смерть, ее противоположность? Может быть, она и не является ее противоположностью? Может быть, может быть, жизнь — это смерть, а смерть — это жизнь? Между ними нет разрыва, нет напряжения. Жизни нет, и смерти — тоже нет. Нечего предсказывать! Предсказывать смерть — значит, верить в нее. Но ее нет, вот в чем ошибка! Да! - Веретино чуть ли ни закричал и «пророк» подскочил от неожиданности; Глеб, наконец, решился посмотреть на соседа — мужик как мужик, с узким лицом, бородой, весь какой-то высохший и — недовольный.
- Я все понял, - продолжал Веретино, - Все. Даже если я сегодня умру, это будет просто реальность, которая у людей называется смерть, но Ваше пророчество не сбудется. Смысл не в словах — их-то мы и боимся, - а в том, что происходит на самом деле. А что происходит на самом деле — этого никто не знает, ни Вы, ни я, ни наука, ни бог.      


«Пророк» молчал. Собственно, он уже и не был пророком, даже пророком в кавычках. Через какое-то время, устав слушать откровения Глеба, который словно обезумел, мужчина пересел на другое место. Но Веретино не успокоился — всю дорогу до метро он кричал пассажирам: «Люди, кто хочет узнать дату своей смерти, обращайтесь к нему!» - и указывал на мужика в белой куртке. Люди недовольно косились. Потом попросили заткнуться.   


Так прошла эта схватка. Когда маршрутное такси приехало на конечную, развенчанный пророк остался у метро (видимо, искать себе новых жертв), а Глеб поехал на работу.


Читатель, конечно, может спросить — так что, умер главный герой или не умер в этот день? Я, как автор, в свою очередь, могу ответить. Но, в силу того, что открылось Глебу Веретино, вряд ли у меня это получится. Скажу так — главный герой оказался во Вселенной, в которой слова жизнь и смерть утратили свой смысл. И любой читатель может в ней оказаться. Достаточно просто подумать. Посмотреть. Подышать.







11 декабря 2011 года,
Колтуши