Соло ласточки глава 6

Часть 2

  Весна пришла в Москву без особых приготовлений. Ребусы на картах воздушных потоков и перемещений воздушных масс разгадывались метеослужбами с точностью до одних суток. Жители столицы, верившие синоптикам, строго следовали их рекомендациям. В мае природа отметилась обильными осадками. Гремели грозы, сверкали молнии. С неба, как из перевернутой кадушки, лились дожди. Едва просохшие от сошедших сугробов   крыши и   обочины тротуаров омывались небесной влагой, придавая им парадный и праздничный вид. Прогнозы прозорливых ученых сбывались на радость всем.
   Темой номер один  в утренних новостях стали темы, связанные с природными явлениями, аномалиями и катаклизмами – цунами в южном полушарии, ураганы над северными морями, небывалые для этого времени года засухи в пустынях Аравийского полуострова! И только  бодрые призывы телеведущих и радиоораторов к рассеянным горожанам «Обязательно брать зонты и одеваться в непромокаемые плащи и куртки!» спасали коренных москвичей от надвигающихся простудных эпидемий, несвойственных этому времени года. Я не был коренным жителем столицы и потешался над наивностью пенсионеров и предубежденностью офисных работников, за что и поплатился фолликулярной ангиной.
   Заботливая теща Ангелина Валерьяновна и сочувствующая Елена порхали над моими распухшими гландами, словно бабочки над сладким нектаром. Они окружали меня заботой и вниманием, выполняя любое мое желание. Желаний было немного, но те, что вдруг возникали в моем сонном мозгу, пугали меня самого – видения казались слишком откровенными и совсем неуместными для моего состояния. Странно, силы покидали меня, но не настолько, чтобы я не мог ощущать пламенного прилива во всем теле… Я ограничивался просьбами о курином бульоне и фруктах.  Под вздохи, озабоченных моим здоровьем, женщин я казался себе буржуем, жующим рябчиков и ананасы.
   Бес, беспощадно щекотавший мои ребра в минуты болезненного бодрствования, оставлял меня в часы беспокойного сна. Температура тела доходила до высшей точки кипения и возбуждала мое сознание защищаться бредовыми видениями и кошмарами. Несколько ночей подряд ко мне являлись тени и образы поэтов и философов, давно покинувших этот бренный мир. Они выстраивались в очередь, и, почему-то, каждый из них навязывал мне свое образное восприятие отношения  к женщине…
   С Джефри Чосером и Оливером Голдсмитом мне пришлось общаться на английском языке. Первый нашептывал мне строки из неоконченной поэмы «Легенды о славных женщинах», второй пытался развлечь меня отрывками из комедии «Ночь ошибок». Данте Алигьери появился из темноты в луче ночника не один. За его спиной стояла женщина в белых одеждах, у которой было лицо Аглаи Витальевны. Прикрывая рот ладонью, Данте на ломанном русском пояснял, что цикл стихов «О Каменной Даме» был навеян ему новой возлюбленной, хотя любовь к Беатриче он пронес в своем сердце до смертного одра. Эдгар По цитировал сам себя и исключительно только те стихотворные строки, в которых женщин звали Еленами, придавая голосу мистическое шипение. И, чтобы я окончательно уверовал в тайный смысл его появления, он настаивал прочесть его новую новеллу «Рукопись найденная в бутылке». Я пытался оправдать свою неосведомленность именно этим произведением: «Ну, голуба, моя…», но  он и слушать не хотел, так и ушел, обидевшись и не простившись. 
   Я понимал, что мои аллегорические сновидения - это не только плод больного воображения, переполненного знаниями о литературе. Кстати, эти сведения не носили глубокого характера. Я потешался над своим невежеством. Скорее, я сам горел желанием исповедаться и, своему лирическому признанию в том, что я хочу во всем разобраться,  придал столь иносказательную форму…
   …Болезнь прошла. Жизнь наладилась и вошла в обычную колею. Москва хлопала евроокнами, впуская в помещения дух летнего воздуха. На семейном совете, где присутствие всех многочисленных родственников со стороны супруги считалось обязательным, было принято решение остаться этим летом в России и успокоить расшатавшиеся нервы в тенистых аллеях дачи в Переделкино. Мне нравилось наблюдать за стремлением родителей Елены объединять семью, члены которой давно жили по своим правилам и законам. Но стремление Ангелины Валерьяновны придавать важным событиям и переменам в семейной жизни огласку и контролировать ход событий, воспринималось всеми как неотъемлемая часть родственного существования. Мне все эти потуги на поддержание семейных ценностей  казались немного старомодными, но я знал свое место и не настаивал на своем уставе в чужом монастыре.
- Как только освободишься, сразу приезжай, - говорила Лена, укладывая в чемодан статуэтку стройной негритянки, которую считала талисманом домашнего очага.  Она брала ее с собой во все поездки. Лет пять назад Елена привезла сувенир из Египта, купив его у мастера как эксклюзивный вариант, сделанный  специально для нее. Но однажды увидела точно такую же нефритовую фигурку в витрине магазина на Арбате. Сначала она расстроилась, но успокоилась, как только рассмотрела  ценник на тонкой шейке черной богини. Цена привезенного сувенира была гораздо выше, той которую она увидела.
-Я пока еще в состоянии отличить подделку от раритета. Мне просто интересно, на кого рассчитывает менеджер этого торгового заведения, выставляя в витринах весь этот ширпотреб.
- Какая разница, Лен? Цена соответствует. Продавец же тебя честно предупредил…
-Зачем тогда называть свою торговую палатку салоном?- возмущалась Лена. Она всегда возмущалась. Она могла себе это позволить. Искусствовед по образованию, Елена фонтанировала знаниями в области изящных искусств.  Причем, все ее познания были так глубоки и точны, что мои   естественные сомнения, возникавшие  от восприятия очередного художественного шедевра, рушились от натиска ее критических оценок.  В  первые годы супружества мне нравилось ее стремление все оценивать и подвергать сомнению. Но с годами это небезобидное качество сделало из нее злостную критикессу всего, что не соответствовало ее представлениям об идеале. Меня эта  критика раздражала.
-  На твое имя принесли какое-то извещение. Я совсем забыла про него. Дорожные сборы меня всегда утомляют. А по прибытию выясняется, что что-нибудь забыто, оставлено на видном месте. Помнишь, в прошлом году я забыла сари….  Нет, это потрясающе - ехать в Индию и не взять сари…. Тебя утомляет моя самокритичность? У тебя грустные глаза…
- Нет, нет… Я уже скучаю по тебе… и даже ревную…
- Мне обрадоваться твоему признанию или пропустить его мимо ушей?
- Действуй по обстановке, - сказал я и раскрыл объятия. Все закончилось долгим поцелуем, после которого Елена продолжила дорожные сборы.
- Побереги себя. От тебя еще пахнет болезнью…  Твоя свобода- это мое доверие к тебе, - говорила Елена, не слыша себя. Я давно обратил внимание на это ее свойство - говорить с людьми, не слушая ни себя, ни, тем более, их. Как будто она вершила  церемонию душевного соития с собеседником, строго следуя всем правилам приличия и нормам общения, описанным в трудах всех психологов мира. Она была внимательна к собеседнику, междометиями и короткими наречиями выражала сочувствие к открывшимся фактам, восхищалась подробной информацией, воспринимая всю беседу как акт высочайшего доверия. Ее умение раскрыть собеседника, сформировать его мнение о себе, дать ему, собеседнику, возможность почувствовать себя на вершине добродетели – восхищали меня. Никто и никогда не заподозрил ее в лицемерии. Никто, кроме меня, не мог позволить усомниться в искренности ее сочувствия и переживаний. Никто, кроме меня… 
  Мой внутренний монолог продолжался до тех пор, пока Елена не подошла ко мне и не поцеловала в лоб. Я воспринял этот ритуальный поцелуй как благословение на деяния, которые могли разрушить ее представления о моем образе жизни вне стен этого дома, супружеского гнезда, обители покоя и доверия друг к другу.
- Лен, только не приставай к молочникам и не заигрывай  с местными овощеводами, пожалуйста, - сказал я и тоже поцеловал ее в лоб.
- Ты с ума сошел.  У забора нашей дачи места только для  кандидатов наук, литературных деятелей  и представителей мира искусств, - засмеялась она в ответ. Мои попытки заключить ее в свои пламенные объятия не остались безответными. Мы вновь признались друг другу, что разлука для нас это испытание чувств и проверка их на прочность. Вдохновенно отдали друг другу супружеский долг и расстались в полной уверенности, что мы вместе навсегда и умрем в один день. 
   Я не собирался приезжать на дачу в ближайший месяц. Мне хотелось насладиться свободой, я заслужил минуты отдыха в трудной борьбе с чувством ревности. Странно, но ревность моя не провоцировала меня на решительные поступки, например, бурное выяснение отношений с Еленой и унизительную констатацию фактов ее поведения, вызывавших подозрение и недоверие. Нет! Моя ревность была иной – она звучала во мне тихой, печальной песней о бренности существования в, нашем с Еленой, бездетном мире. Я был способен представить другой мир, вселенную, в которой она могла чувствовать себя счастливее, чем в нашей с ней галактике. К этому миру я ее ревновал.
   Осознание глобальности проблемы бездетности  приходило ко мне  постепенно.  Годы безжалостно уносили любовь, потом уважение, а потом и ответственность. Совесть еще какое-то время сопротивлялась, выгрызая из меня обещания жить семейными ценностями. Но под натиском безмерного моего  равнодушия к собственным  душевным переживаниям, совесть перестала беспокоить меня и  предоставила мне полную свободу. Редкие душевные переживания доставались мне от эмоциональных волнений, связанных с вопросом о супружеской верности с моей стороны и со стороны Елены.
  Я остался один, в огромной трехкомнатной квартире, которая сохраняла еще запахи недавно законченного ремонта, моей болезни и благовоний.  Смердящие фитильки благовоний были расставлены во всех углах нашей спальни. И теперь самый веским доводом забыть дорогу в семейный альков послужил этот зловонный запах, который почему-то назывался чарующим ароматом восточной ночи. Я захлопнул дверь спальни и вышел из квартиры. 
  Я как скворец вырвался  из клетки, и  водоворот уличной жизни набирал скорость вращения по мере того, как мои мозги растворялись в алкогольном коктейле. Ночные приключения, которые я начал сознательно искать, закончились в подворотне в компании  веселых собутыльников-интеллектуалов и их разудалой подружки с голубиным пером в волосах, она прыгала на одной ноге и  кричала в распахнутые  ночные форточки, что она ласточка. А все, кто считает ее коровой, настоящие козлы. Потом она бранилась и задевала редких прохожих нецензурными выражениями. Мы смеялись над ней, а потом отвлеклись на подошедшего к нам человека.
   Это был худой, с выбритыми до синевы  скулами, молодой мужчина. Иногда свет фар от проезжавшей машины освещал его лицо и, мне казалось, что скулы его покрыты жесткой щетиной. Такая трансформация в облике незнакомца настораживала меня, и я старался не смотреть на него в упор. Тем более что мой приветливый взгляд раздражал его, потому что он спрашивал меня каждый раз, когда кто-то замолкал: «Мы с тобой  раньше нигде не пересекались?».  Я виновато отнекивался, пытаясь придать нашей случайной встрече философское звучание: «Мир тесен, может и пересекались…». «Тогда за это и поднимем…»- хлопал веками без ресниц синий незнакомец. Потом начались вечные поиски ответов на извечные вопросы,  которые встают сразу после третьего тоста «За любовь!». Мы забыли о нашей даме в птичьем оперении.
  Она появилась перед нами совсем неожиданно. Встав на бордюр, распахнула полы летнего плаща. И казалось, что ветер старался изо всех сил вырвать из ее рук эту ненужную сейчас ей вещь. Она поддалась сильному порыву ветра- шалуна и сбросила с себя плащ, оставшись нагой с голубиным пером в волосах. Стоя на сквозняке в подворотне она добилась потрясающего эффекта – круговорота из мелких бумажек, фантиков и оберток вокруг себя. Хоровод из мусора в луче света  из окна второго этажа, казался мне танцем светящихся мотыльков. Наверное, в этот момент только я один был еще способен оценить ее фантазию и стремление к прекрасному. Мой возглас в ее сторону окрылил ее. Она проворно начала вращаться вокруг собственной оси. Этот неистовый темперамент заметили все мужчины и встретили хлопаньем в ладоши. Они, как маленькие дети, которые увидели дрессированного пуделя на арене цирка, захлопали и по коленям. Чему они радовались больше – ее наготе или красоте движений- я так и не понял. Закончив хореографические поиски себя в мусорной вьюге, она замерла в классической позиции балерины, ждущей громких оваций. Соскочив с бордюра, она обратилась к опьяневшей компании. «Ну, как я вам, эстеты хр-ы?». Все эстеты, кроме  меня, конечно, повернули головы в сторону бутылки. «Нет, солнце ты наше, тут без ста грамм не разобраться….». Все в один миг отвернулись от нее. Я  один смотрел на нее восхищенными глазами. Эта странная Терпсихора проявляла настойчивость. Поймав мой взгляд на своих бедрах, она задала прямой вопрос: «Кто со мной?».   Мне ничего не оставалось, как решительно ответить: «Я!».
… Меня разбудила голосистая трель телефона. Утро выходного дня не должно начинаться с такого хамского посягательства на сон. Я решил не вставать с дивана. Накрывшись одеялом с головой, я пытался воскресить в памяти часы  прошедшей ночи. Но кроме мокрых от слез щек балерины-неудачницы мой дисплей не высвечивал ничего.  Ее прощальный танец на диване запомнился мне криками «Бис!», которые она извлекала из моего же тела. Уставшая плоть не сопротивлялась, а смиренно отдавалась богине танца….  Я так и не узнал имени балерины-неудачницы, меня это совсем не огорчало. Она выпорхнула в густую ночь, оставив после себя голубиное перо на подушке. «А почему, собственно, не ласточка», - подумал я о ней и тоже выпорхнул. Я выскочил из- под одеяла  в коридор к неумолкающему телефону, схватил трубку и тоном нефтяного магната, которого отрывают от важного совещания, ответил: «Слушаю, вас!».
- Что случилось, дорогой? Доброе утро…- заважничала моя Елена на противоположном конце провода.- Все утро пытаюсь дозвониться…
- Я был в ванне, - ответил я и улыбнулся своему отражению в зеркале. На меня смотрел изрядно потрепанный воробей. – Что случилось, Лен?- сменил я важный тон на щебетание.
- Ничего, не волнуйся…. Я сейчас разбирала сумочку и среди бумаг нашла это чертово извещение…. Ну, я тебе говорила о нем перед отъездом….  Как оно ко мне попало, ума не приложу?
- Ну, и что ты так волнуешься. Надо будет - еще принесут. Нашла из-за чего волноваться…
- Нет. Я пообещала старушке, которая его принесла, передать обязательно, лично тебе в руки, понимаешь. Здесь сроки указаны….  Если  ты не явишься в их банк в эти сроки, ее уволят…
- Кого?
- Старушку! Господи, с утра ты туго соображаешь…
- Бред какой-то…
- Ни бред, если ты не пришел, значит, она не передала эту бумажку лично в руки, не поставила в известность клиента, нарушила трудовую дисциплину…. Ее могут уволить, в коммерческих банках с трудовой дисциплиной строго, место курьера пусто не бывает.
- Лен, ты, о чем сейчас?
- О бедной старушке… Я так ее обнадежила, что передам тебе это чертово извещение, и вот подвела…Мне так неудобно, такая женщина приятная…
- Ты предлагаешь мне  найти ее, а потом  извиниться перед ее генеральным директором…
- Юра! Твои шутки неуместны…. Ты слышишь, в каком я состоянии….
- Хорошо, сейчас возьму бумагу и ручку…. Читай адрес…- скомандовал я. Я знал, как успокоить свою Елену - проявить инициативу и переложить ответственность с ее хрупких плеч на свои могучие… - В понедельник, заеду по этому адресу….  Почти окраина Москвы…. Все, Лен, не волнуйся, как ты? Как Ангелина Валерьяновна?
- Нет! В том то и дело….  Здесь указаны сроки и время! Сегодня последний срок, когда ты должен явиться к ним, с 15 до 16 часов…. Иначе, проблем со старушкой не оберешься, прибежит и потребует объяснений…
- Хорошо, Леночка, только не волнуйся. Я сегодня найду эту старушку, но не обещаю, что за спиной у меня не будет топора…
- Я не в том состоянии сейчас, чтобы оценивать твой черный юмор… Ты не подведешь меня? Спасибо, Юрочка. Очень некрасиво, получается…. Обещала….  Такая рассеянная в последнее время стала… Нервы…. Кстати, как тебе спалось сегодня в пустой постели?
- Я сбежал на диван! Мысли о тебе, навеянные ароматами восточной ночи, не давали мне покоя. И я как последний трус, отказался от борьбы и спрятался в подушках дивана…
- Твои лирические опусы я могла бы слушать целый день, но Ниночка… ты помнишь Ниночку? Такая премиленькая стала,… зовет всех к столу….  Все-таки зря ты отказался от поездки на дачу…
- Приятного аппетита, мне придется начать свой день с охоты, ведь ты не оставила возле меня Ниночки…- сказал я и передумал развивать тему о добыче на завтрак. Елена фыркнула в трубку, выказывая нетерпение, щелчок в моей барабанной перепонке означал ее поцелуй на скорую руку.- Все в порядке, Лена. Отдыхай и ни о чем не переживай…
- Обязательно сегодня….- командным эхом гудела телефонная трубка, когда я укладывал ее на рычаг.
  «Разберемся…» - громко крикнул я своему отражению в зеркале.  «Разберемся?» - спросил меня мой внутренний голос, когда я встал под горячую струю воды. «Но, с кем?»- кто-то спросил меня из глубин сточной трубы нежно вздыхая…. Я не ответил, сделав вид, что не расслышал вопроса. Диалог с невидимой собеседницей не состоялся, и она больше не беспокоила меня. Слуховые галлюцинации прекратились сразу, после того, как я закрыл кран с шипящей струей. Я взял с себя слово, никогда не заводить знакомство  с балеринами-неудачницами.


***
  Испытав все прелести экстремальной езды в маршрутке с номером 333, я подъехал к дому, где согласно указанному адресу должен был располагаться банк. Выйдя из машины и рассмотрев номер дома  и название улицы на жестяном щите, прикрепленном на углу этого дома, я понял, что поручение Елены я сегодня не выполню. Адрес соответствовал моему местонахождению, а вот банка, или хотя бы того, что могло напоминать контору или офис, в этом доме не наблюдалось.
      Пятиэтажная  семиподъездная «хрущевка»  с подстриженными газонами под окнами утопала в зелени плодовых деревьев. Окрашенные в разные цвета скамейки и лавочки перед подъездами говорили о художественном вкусе и стремлении к прекрасному жильцов дома. Урны возле подъездов и спрятанные за деревянные щиты мусорные баки, чистые дорожки и бордюры, клумбы в цветочных композициях – все эти «мелочи» дворовой жизни создавали атмосферу уюта и покоя на отдельно взятой территории. Соседний двор был завален строительным мусором, среди которого тянулась ввысь недостроенная бетонная конструкция, напоминавшая зуб.
  Я огляделся по сторонам в надежде найти этот злополучный банк. Прошелся вдоль дома, рассматривая таблички, которые висели над входными дверьми  подъездов, указывая номер подъезда. Таблички были окрашены в разные цвета. Это немного подняло мне настроение, но не настолько, чтобы забыть о надвигающейся проблеме со старушкой. Я уже представил, как мы с Еленой разыскиваем ее по всей Москве для того, чтобы принести извинения за причиненный моральный ущерб.
  Помощи ждать было неоткуда. Двор окунулся в послеобеденное марево летнего дня.  Для жителей дома наступило  время «сиесты». Я спрятался от жары в тени старой вишни в надежде, что дождусь одинокого прохожего и тогда…. посмотрим, что я с ним сделаю. Мое раздражение бешено клокотало в висках, я готов был сорваться на ком угодно! Хотя при чем тут прохожий… «Выходное утро испорчено, обед тоже не задался, но впереди еще целая жизнь!» - чеканил я каждое слово, стараясь «заговорить» раздражение и успокоиться.
   Дальнейшее описание эпизода поиска старушки можно было бы продолжить красноречивее и эмоциональнее, чем то описание, которое прозвучит в следующем абзаце….  И все же, не переходя на красную строку, я  позволю себе пофантазировать и отдаться художественному вымыслу, преследуя одну цель – обмануть самого себя… Вдруг подул сильный ветер, солнце спряталось в перьевых облаках, в воздухе запахло дождем. Горизонт заблестел всполохами молний, а спустя каждые девять секунд тишину дворика разрывали громовые раскаты. Природа надувалась как воздушный шар – постепенно, но с единственной целью  достичь неизбежного финала – разразиться проливным дождем. Какие-то неведомые силы четко следовали указаниям  Всевышнего.  Смыть  пыль и грязь с дороги, по которой должна была пройти та единственная женщина, ставшая занозой в моем сердце!
    Как часто, мы рассматриваем произошедшие с нами события, через призму символов и знаков. Перемены в жизни воспринимаем как результат вмешательства высших сил, которые заботятся о нас, когда мы чувствуем и слышим их предзнаменования.  И эти же силы  всячески препятствуют нашим деяниям, если мы не внемлем их указаниям.  Потом, после свершившегося в  жизни неординарного факта, мы уже задним числом пытаемся  вспомнить все детали явлений, подробности увиденных снов, или еще чего-то странного, значение, которому не придали в тот момент, когда должны были придать. А потом еще и догадаться, что этот всемогущий «кто-то» о нас заботится, о чем-то предупреждает, от чего-то оберегает. Иногда провоцирует на поступок, который выведет нас на стезю успеха и удачи.  А от нас требуется только одно - умение разгадывать судьбоносные ребусы и признавать превосходство высшего разума над земными существами. 
 Самым странным сейчас мне кажется то, что ничего особенного в тот момент, когда  в женщине, идущей  в тень вишни, я узнал Аглаю Витальевну, ничего сверхъестественного не случилось.  Так же светило солнце, легкий ветерок шуршал молодой листвой дерева, в тени которого я нашел прохладу. «Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы и морские звезды…» все так же совершали свои печальные круги и не спешили угасать. Все так же было жарко и совсем не страшно.
   Ничего во мне не шевельнулось, ничто внутри не затрепетало протестом или восхищением. Может только в обращение к ней прозвучали нотки удивления. Но, опять же, не потому что меня удивил  факт ее появления. Я скорее выдал свое удивление от  внешних перемен, которые в ней произошли.
  Она сбросила свою полноту, не потеряв при этом всей прелести круглых форм. Она как будто немного подтянулась, окрепла. Все было приведено в идеальный порядок в ее теле и во всем, чем это тело было прикрыто.  Ее одежда соответствовала образу женщины с  достатком. Короткая стрижка и легкий грим, не скрывавший ее очаровательных веснушек, придали ее облику задора и непосредственности.  Аглая светилась от счастья, она готова была приветствовать меня поцелуем. Потянулась к моей щеке, но я сделал шаг в сторону. Чтобы удержать равновесие и неуклюже не завалиться, Аглая подпрыгнула на месте и на выдохе сказала: «Здравствуй…».
- Аглая, это ты...  Вы...  Ты…
- Это я,… Витальевна… Аглая…
-А почему без костюма?
- Какого костюма?
- Костюма старушки-процентщицы? На крайний случай могла бы вырядиться в карнавального паяца  или маскарад окончен? Непривычно видеть тебя такой…
- Хочешь, я переоденусь, специально для тебя…. Хочешь?
-… И почему я не слышу сопения твоего маленького сожителя?  Оставила его там, перед руинами особняка прадеда великана? Ушла от него? А как же твое вселенское сострадание ко всем, кому хуже чем тебе… Он там весь исстрадался, стоя на табуретке перед развалинами… А?
- Не я ушла, он ушел…  В иной мир… Царствие ему небесное….
- А не жалко мне твоего лилипута…- сказал я и понял, что начинаю взрываться. Взрыв не заставил себя ждать. Мои кони понесли. - Тебе деньги нужны?.... Ведь зачем-то ты меня нашла,… скажи, сколько и отваливай….
-  Я нашла тебя только для того, чтобы извиниться за причиненную боль….  Простите и прощайте, Юрий Валентинович…- отчеканила она, повернулась на каблуках как солдат на плацу, и пошла прочь, ускоряя шаг…
- Ты сумасшедшая? Какая боль? Стой! Слышишь? – я кричал ей прямо в затылок, догнав и схватив за плечи. Я даже не заметил, что при каждом слове встряхивал ее как мокрое полотенце…. Сначала я что-то говорил, потом просто отрывал ее от земли и ставил на место, развернув ее лицом к себе, тупо глядел ей в глаза. Она прекратила мои страдания тихим: «Поставь меня куда-нибудь уже… Мне больно…».
- Ты была в Ханты - Мансийке?
- Нет…
- Нет?  А как же…. А твой отвергнутый дальнобойщик? Ты у него прощение тоже попроси. Ему-то есть на что обижаться…
- А причем здесь Ханты-Мансийск? Он вообще-то из Свердловска. Не понимаю, причем здесь Ханты-Мансийск?
- Ладно, проехали. Придуриваться ты мастерица…. Я простил тебя, живи спокойно…. Все, пока, отваливай…
   Аглая повернулась на каблуках, строго следуя моему повелительному тону. Повиливая бедрами, она  с ловкостью канатоходца, шла по бордюру, который задавал  направление ее пути. До ближайшего угла оставалась пара шагов.
-Ты сумасшедшая? Стой! Слышишь? – я крикнул и  даже свистнул. Но только повелительного свиста не получилось, вырвалось какое-то шипение. Догнав ее,  я схватил ее за рукав. - Тебе деньги нужны?..  Зачем-то ты меня нашла…
- Я хочу быть дамой твоего члена…
- ….
  Я знал, что она мастерица по  словесным капканам, на себе испытал ее совершенное умение расставлять их повсюду, завораживать и усыплять бдительность «жертвы». Она виртуозно использовала свое обаяние, придавая нашим беседам тон незащищенной непосредственности, чем  вводила меня в состояние транса. А ее поступки, причинно-следсвенная связь которых так и осталась для меня за семью печатями, достойны изучения докторов психиатрических клиник. Но, черт возьми, я чувствовал себя польщенным.
  После всего, что между нами случилось, я готов был к любому ответу. Развитие диалога непременно вывело нас бы на тропу примирения, а если быть более точным  в определении наших отношений, то местом примирения стала бы кровать…. Это естественно….  Но необходимо было время. Время, чтобы разыграть драму, комедию, трагедию. Окунуться в омут всех  художественных жанров.  Хотелось изображать жертву, требовать раскаяния в совершенном ею  деянии, недостойном слабого женского начала. Но она так просто отвоевала меня у моего же оскорбленного и униженного самолюбия – одной фразой. И какой!