Кафе снежинка

Есть разные истории. И пахнут они по-разному.
Одни пахнут морскими брызгами и криками чаек. Другие – свежескошенной травой и полуденным солнцем. Третьи – горячим асфальтом и солнечными зайчиками….
Эта история пахнет корицей и хвоей, рассыпчатым снегом и мандаринами, золотистой мишурой и румяными пирогами, счастливым детским смехом и ожиданием чуда.
Так пахнет Рождество.
Уже несколько дней, как отзвенели новогодние куранты, отзвучали заздравные и поздравительные тосты, отстрелялись бутылки шампанского.
 Наталья Сергеевна встретила Новый год в милой, приятной компании, где всё было как всегда: просто и уютно. До отупения просто и уютно. И когда ей позвонили подруги Соня и Даша с предложением встретиться в «Снежинке», она незамедлительно согласилась, дабы немного разбавить эту утомительную череду безликих новогодних дней.
Маленькая кафешка со смешным детским названием «Снежинка» находилась на углу Сониного дома  и магазина «Дамский угодникъ», где продавались разные мелочи: булавки, иголки, шпильки, заклёпки, замки, дешёвые брошки, пуговицы. Чего там только не было! Наталья Сергеевна, перед тем, как зайти к Соне в гости, обязательно заглядывала в «Дамский угодникъ», чтобы почувствовать себя настоящей женщиной, имеющей про запас маленькую фигурную булавочку с красивым блестящим камешком, изящный наборчик шпилек… хотя волосы  у неё были короткие, вьющиеся, густые. Их ни одна массивная шпилька бы не взяла, не то, что эти шпилюшечки, рассчитанные, наверное, на ангелков с послушными локонами.
Кафе «Снежинка» заглядывалось одним сахарным глазком на «Дамского угодника», и Наталья Сергеевна расстроено мотнула головой, проходя на этот раз мимо излюбленного магазинчика.
«Снежинка», надо сказать, с приходом весны регулярно переименовывалась в «Мармеладку». И так было из года в год. Летом и весной – «Мармеладка». Осенью и зимой – «Снежинка». Причём, менялась не только вывеска, но и меню кафешки. Вместо салатов «Весенний» и «Мимоза» к столу подавали «Снежный буран» и «Серебристый снегопад», а также знаменитые булочки с красивым названием «Снежана»; вместо традиционных ромовых баб изготовляли «снежных». И, надо сказать, «бабы» эти были чудо как хороши, пальчики оближешь! Изменяли и внутренний антураж. На окна наклеивали сверкающие серебряные снежинки, столики застилали белоснежными, с морозными узорами, скатертями. На широких проекционных экранах крутили любимые новогодние фильмы и мультики, а для привередливых посетителей – релаксационные зимние картины, где преобладали заснеженные вершины гор, ветви сосен и елей, посеребрённые снегом, причудливые сосульки, свисающие с крыш «альпийских домиков» и другие, природные и рукотворные чудеса. И, конечно же, звучала всевозможная зимнее-новогодняя музыка, не считая знаменитых «Снежинкиных» часов, отбивающих каждый час «В лесу родилась ёлочка». Официантки, все, как одна, порхали между столиками в пушистых костюмах Снегурочек. Это было весело и потешно. Словно детство возвратилось на краткий, но волшебный миг.
Наталье Сергеевне нравилась уютная «Снежинка», и чтобы не нарушить очарования, она никогда не заходила в «Мармеладку», хотя, говорили, что там тоже было очень мило. И поэтому, когда она приходила в гости к Соне летом или весной, заглядывала лишь в соседний «Дамский угодникъ», но ни в коем случае не в «Мармеладку».
Сейчас на улице был январь с его традиционными вьюгами, снежными метелями, минусовыми температурами, и поэтому кафе называлось по-зимнему – «Снежинка».
Войдя в кафешку, вся морозная, раскрасневшаяся, с целым сугробом на мохнатой шапке, Наталья Сергеевна повертела головой по сторонам – раз-два – ища среди посетителей Соню и Дашу. Нашла одну Соню и резво побежала к ней. Соня уже доедала суфле «Снежинковый лес» (она его очень любила и никогда не могла дождаться Натальи Сергеевны, чтобы не съесть порции «Леса»). Поцеловав подругу в щёчку, Наталья Сергеевна с шутливым укором произнесла (это была их давнишняя игра):
- Так я и знала. Не дождавшись нас, сидишь и лопаешь суфле!
- Я не могва удевшаться. Так м-м-м вкушно! – промямлила Соня, вытирая об салфетку-снежинку измазанные в суфле губы.  – Ну, рашшкашывай, как дева?
- Да уж, дорогая, ты, я вижу, на славу подкрепилась. Мне тоже хочется чего-нибудь эдакого откушать. Рождественского. Ведь сегодня Сочельник…. Кстати, а где Даша? – спросила Наталья Сергеевна.
- Опаждывает, - ответила Соня, дожёвывая, и добавила протяжно – как всежда-а.
- А-а-а, - протянула Наталья Сергеевна, сбивая с шапки снег, уже начавший потихоньку превращаться в воду, - вот всё в «Снежинке» хорошо, а гардероба не продумали, вешалки около столиков понаставили, да ещё какие-то рогатые.
Соня понимающе закивала.
Когда Наталья Сергеевна, наконец, расправилась с шубкой и шапкой, и они уютно устроились на «рогатой вешалке», подбежала Даша, белокурая, пышная, румянцевая, сердитая.
- Что случилось? – хором произнесли подруги.
- Ничего! Просто мой характер не совместим с замужней жизнью! – выпалила Даша, кидая одежду на вешалку и присаживаясь на краешек стула.
 - Как это, несовместим? – удивилась Соня, округлив и без того круглые глаза.
- Так. Предлагаю заказать салат «Олени Санта Клауса», «Мясо по- норвежски» а на десерт….м-м-м….
- На десерт, пожалуйста, сливы в белом креме и горячий шоколад, - настойчиво предложила Наталья Сергеевна.
- Отличный выбор, - подхватила Соня, - люблю сливы.
- Ладно, сливы, так сливы. Я ничего не имею против слив, - Даша опустила фарфорово-голубенькие глазки долу.
- Ой, только не плакать, ладно? А то всю малину нам испортишь, - попросила грубоватая Соня, за что была наказана подстольным пинком от Натальи Сергеевны.
- А я и не собираюсь,  - отрезала Даша и нахмурилась, - вот бы вина какого-нибудь выпить. Душа просит.
 - Сочельник, душенька, до первой звезды нельзя, - скорчила мину Соня.
- А мясо жрать, значит, можно? По-норвежски.
- Девочки, замолчите, официантка идёт, - прекратила словесную перепалку Наталья Сергеевна.
Милая Снегурочка улыбнулась всем одинаково приветливой улыбкой и предложила вина.
- И обязательно попробуйте наше новое вино «Божественный нектар». Это что-то! – так она сказала.
Подруги переглянулись.
- Это что-то! – передразнила Снегурочку Соня. – Специально цену набивает, а вино-то, небось, дрянь дрянью.
Наталья Сергеевна оглянулась на Снегурочку, не слышит ли та Сониных нападок. Но официантка всё также мило улыбалась, сверкая целым рядом перламутровых зубов.
«И где они таких красивых находят?» - ревниво подумала Наталья Сергеевна, но виду не подала, улыбнувшись Снегурочке в ответ. Улыбка получилась неискренняя, такая кривоватая полуулыбочка.
- Ну что, почувствуем себя богинями? – услышала она голос Даши.
- А-а-а, была, не была! – махнула рукой Соня, - Несите и вино! Будем обожествляться!
Снегурочка рассмеялась хрустальным смехом, зажгла тоненькую, будто сахарную, свечу в подсвечнике-снежинке, расстелила резные кипенно-белые салфетки и упорхнула, тряхнув крепко привязанной к макушке косой.
- Эх, - вздохнула Наталья Сергеевна, с тоской смотря вслед удаляющейся Снегурочке, - знаете, девочки, а я в детстве мечтала хоть разочек побыть Снегурочкой! Ну, хоть разочек!
- И что, не побыла? – с удивлением воззрилась на неё Соня. – Я вот раз пять была, хоть и черномазая.
Соня не была черномазой, просто смугленькой, черноглазой, черноволосой.
- Не побыла! Ни разу, представляете? Я даже помню, как ангелов просила в полутёмной детской, стоя на коленях: «Ангелочки, миленькие, прошу вас, пусть я хоть раз в жизни побуду Снегурочкой!» А роль Снегурочки всегда доставалась Ольке. Она была чёрненькой, такой, как ты, Соня, и очень хорошенькой. Я раз осмелилась, подошла к нашей воспитательнице Любови Степановне и спросила у неё: «Почему Оля всё время играет Снегурочку и подарки ребятам раздаёт, а я – ни разу! А ведь она чёрненькая. Таких Снегурочек не бывает». А Любовь Степановна ухмыльнулась и ла-асковенько так ответила: «Чёрненьких не бывает, говоришь? А рыжих уж тем более не бывает!» И снова дала мне роль Лисы-Алисы.
- Вот дрянь! – воскликнула Соня. – Уж я бы её сейчас размазала по этой стене!
- Да, не порядок. Я тоже в детстве всё время Снегурочку играла, жалко Наталью Сергеевну - отозвалась Даша, - надо исправить это недоразумение.
- Что вы говорите, как это, исправить? – удивилась Наталья Сергеевна.
- Взять и исправить, - отрезала Соня, как всегда, самая решительная.
- Ха, но у меня, Сонечка, есть одно убеждение…. – начала Наталья Сергеевна, набрав в лёгкие побольше воздуха.
- Ну, давай, убеждай, - махнула тонкой рукой Соня.
 - Понимаете, девочки, чтобы стать Снегурочкой, настоящей, а не поддельной, как эти вертихвостки-официантки, нужно уметь исполнять желания! – улыбка Натальи Сергеевны стала торжествующей.
- Ой, уморила! А я думала, чтобы исполнять желания, нужно быть, как минимум, волшебной палочкой, или на крайний случай – Дедом Морозом! – засмеялась Соня. И её поддержала Даша.
- Да, Сонь, в твоих словах есть доля истины. Но! Снегурочка тоже девушка непростая. Волшебная! Она сделана изо льда, но живая. И тоже может исполнять желания. Как Дед Мороз. А я вот нет, – вздохнула Наталья Сергеевна и добавила:
- И Рождество…. Это такой волшебный праздник! Очень хочется рождественского чуда! Очень.
- И чтобы Вадик вернулся, - смахнула слезинку чувствительная Даша.
- Ты-то тут причём, она о чуде, а ты – о земном, о Вадике своём распрекрасном, - с укором взглянула на неё Соня.
- Вадик не какой-то, он – мой единственный, я его люблю, - вскинулась Даша, припухлив и без того пухлые губки.
 -Ой, да ладно, знаем мы эту любовь вашу девичью: сегодня Вадик, а завтра – Владик,  – захохотала Соня.
Даша легонько стукнула её по плечу.
- Но-но, без драк!- крикнула Сонька, нервничая.
- Девочки, прекратите! Мы в кафе всё-таки, а не за партами в школе, - попыталась успокоить подруг Наталья Сергеевна, - кстати, Дашенька, я чего-то не знаю, что у вас с Вадиком произошло?
- Он меня бросил, - закусила пухлую губку белокурая Даша.
- Ка-ак, совсем бросил? – округлили глаза подруги.
- Совсе-ем! – передразнила их Даша.
- Что случилось-то?
- Ладно, Дашка, давай, выкладывай, с чем пришла….
Даша откашлялась, немножко потеребила русый локон и начала свой рассказ.
Была у Натальи Сергеевны одна странная особенность, или, можно сказать, дар.
Она уже не помнила, когда впервые почувствовала или, если хотите, увидела то, о чём вспоминают люди. Ощутила внутренним зрением, чем-то глубоким, прячущимся в самой горячей точке солнечного сплетения.
 Для того чтобы проникнуть в чьё-то воспоминание, Наталье Сергеевне нужно было «войти» в человека, так же, как входят в комнату, и сделать это посредством детали его одежды или аксессуара, а затем, на некоторое время стать им по-настоящему.
Своё умение она про себя называла «внедрением» и никому об этом не говорила, опасаясь, что её могут неправильно понять, а ещё хуже – принять за сумасшедшую.
Вот и сейчас она сосредоточилась на камушке, вправленном в тоненькое колечко на безымянном пальце Даши. Камень сразу отозвался: заискрился, засветился, потёк волнистым огнём от Дашиной руки к молниеносно ставшим огромными, чёрным зрачкам Натальи Сергеевны. Дашин срывающийся от переживаний голос стал мягче, волшебней, окутал Наталью Сергеевну, и она завернулась в него словно в плотный белесый кокон.
И вот уже вовсе не Даша говорит, а она, Наталья Сергеевна, сама так думает, сама идёт, увязая стройными ножками в белых валеночках с цветными аппликациями-розочками в пушистом, рассыпчатом декабрьском снегу.
Впереди неё, с лопатой, шагает Вадик в своём излюбленном чёрно-красном пуховике и шапке-ушанке из какого-то подозрительного меха. Вадик оборачивается, подмигивает Даше. Улыбка у него влюблённая, игривая. Глаза блестят.
- Расчищу тебе ледок в лучшем виде, любовь моя! – кричит Вадик, захлёбываясь слюной от переизбытка чувств….
Вот и озерко, то, что недалеко от Нечаевки, родового Дашиного «гнезда». Озеро замёрзло и покрыто толстым слоем снега.
А над озером – серая зимняя муть. Солнце, так и не выйдя из-за туч, медленно садится за горизонт. Вадик демонстративно плюёт на руки в перчатках, потирает одну об другую, снова подмигивает Даше и начинает счищать снег с поверхности озерка.  Работает он ровно, красиво. Недюжинные мышцы бугрятся под пухом чёрно-красной куртки.
«Какой же он сильный, мой Вадюша!» - гордится Даша.
Взмах – снег сыплется в сторону, обнажая толстый озёрный лёд. Взмах – снег летит. Взмах – снег летит. Взмах…Взмах…
Даша усаживается прямо на снег и снимает один валенок. Появляется нога в бабушкином пуховом носке со снежинкой.
«Как символично – снежинка!» - думает Наталья Сергеевна.
Даша достаёт из рюкзака, который Вадик вместе с лопатой тащил на своих богатырских плечах, белоснежный ботинок.
«Батюшки-матушки, она кататься на озере собирается!» - удивляется Наталья Сергеевна.
Натянув ботинок, Даша принимается его шнуровать.
Пальцы на руках замёрзли, она снимает варежку и делает «пальцевую гимнастику». Надевает варежку и продолжает шнуровать.
Завязав последний узелок, искренне любуется делом своих рук.
Снимает валенок со второй ноги. Достаёт из рюкзака другой ботинок, натягивает и начинает шнуровать.
- Эй, любимая! – слышит девушка голос Вадика, - посмотри, этого достаточно?
Даша окидывает расчищенное пространство озерка, недовольно морщит курносый носик и, вздохнув, соглашается:
- Ладно, небось достаточно.
Она побыстрее зашнуровывает второй ботинок, встаёт в полный рост, покачивается, пытаясь сохранить равновесие и направляется к желанному льду.
- Ну, сейчас я, как Навка, устрою на льду та-ко-е! – обещает она Вадику, улыбается, обнажив на щеках красивые ямочки, и ступает на лёд.
Но озерный лёд, видимо, заливал далеко не мастер своего дела. Лёд, спрятавшийся под толстым слоем снега, оказывается не ровным и блестящим, как предполагала наивная Даша, а глыбистым и бугристым. Что далеко не одно и то же.
Даша спотыкается и падает на второй секунде пребывания на озёрном катке, с любовью расчищенном для неё Вадиком. Встаёт, отряхивается от снега, потирая ушибленные ягодицы, и вновь делает отчаянную попытку изобразить из себя Навку. Снова падает, на этот раз, с оханьем и ойканьем, что сразу выдаёт её далеко не чемпионские черты характера.
В конечном итоге Даша не выдерживает и  кричит Вадику:
- Куда это ты меня привёл? Это не лёд, а чёрт знает что такое! – и издевательски добавляет: Озеро, озеро! Да пошло оно, куда подальше, это озеро!
Дашины глаза мгновенно из ярко-голубых превращаются в грозовые.
Вадиковы плечи поникают. Он сделал всё, что мог. Старался. А тут такая оказия. Лёд плохой.
Он помогает Даше расшнуровать ботинки (скорее, сам их расшнуровывает), быстро натягивает ей на ноги валенки, поднимает её, как куклу, со снега и ведёт, поддерживая за талию, домой. Всё это происходит в абсолютном молчании, как со стороны Вадика, так и со стороны Даши.
На следующий день Вадик просит у Даши прощения за озёрный лёд.
- Я прощу тебя, конечно, - капризно поводит плечиками Даша и дует пухлые розовые губки. Глаза Вадика при этом загораются. – Но при одном условии!
- Каком же? – Вадик весь внимание.
- Пойдём и срубим ёлку.
- Где срубим? – не понимает Вадик.
- В лесу, - совершенно серьёзно заявляет Даша.
- Дак ведь, нельзя ёлки в лесу рубить, - начинает Вадик, но Даша останавливает его неумолимым взглядом.
- Хорошо, пойдём, - соглашается Вадик, потупившись.
И вот они снова идут, утопая по колено в снегу. Но теперь уже не в сторону озера, а в другом направлении. Туда, где чернеет лес.
Даша напевает себе под нос «маленькой ёлочке холодно зимо-ой….»
Вадик несёт на своём аршинном плече бензопилу «Дружба», а на другом – неизменный рюкзак, в котором теперь лежат не злополучные коньки, а кое-что другое: топор «на всякий случай». На этот раз Вадик не радуется и не оглядывается на свою капризную любимую. Осторожничает, памятуя о вчерашнем.
Первые попавшиеся им ёлки не нравятся Даше. Какие-то хилые, облезлые. У них и ветки-то лишь с одной стороны, с той, которая на юг глядит. По мере углубления в лес, Даша замечает, что ёлки становятся всё выше и выше. Тогда она выбирает огромную сосну, подходит к ней и медовым голоском лепечет, похлопывая по заиндевевшей от мороза коре:
- Эту хочу.
Вадик задирает свою вихрастую голову высоко вверх, да так, что шапка спадает с его несчастной головы.
- Эту? Любимая, ты в своём уме? – говорит он.
- Надо влезть и срубить, тьфу, срезать ёлку ближе к макушке. Там она красивее! – мечтательно говорит девушка, стряхивая снежинки с упругих светлых локонов.
Вадик с тоской глядит вверх, откладывает оказавшуюся ненужной бензопилу «Дружба», достаёт из рюкзака всё-таки пригодившийся, как он и думал, топор и начинает медленно взбираться по сосне, благо, первые ветки, толстые и кряжистые, растут низко. Даша его подбадривает:
- Давай, милый, я в тебя верю! Ты молодец! Ещё чуть-чуть!
Пару раз Вадик чуть не сваливается с дерева, обламывая под собой слабые ветки и выкрикивая в сердцах что-то очень нецензурное, пару раз топорик чуть не вываливается из его богатырских рук, но, слава Богу, всё обходится.
И вот он у цели.
У Даши замирает сердце: «Сейчас, сейчас, сейчас!»
Крепко обхватив левой рукой дерево, правой, вооружённой топориком, Вадик начинает методично молотить по стволу. Ствол несчастной сосны трещит, но не сдаётся. Крепко стиснув зубы, не сдаётся и Вадик. Он лупит по стволу со всей своей богатырской силы. Наконец в стволе образовывается большая трещина, обнажая светлую сердцевину, макушка, завалившись на бок, переламывается, и, теряя на лету тонкие ветки, устремляется вниз, по направлению к огромному серому сугробу. Вадик, уставший, но довольный, начинает слезать с дерева. Где-то на середине он поскальзывается и скатывается по стволу, оборвав практически все пуговицы на пуховике. Слезши окончательно, он сначала оценивает степень потерь, а потом оглядывается на Дашу. Грустная картина предстаёт его изумлённому взору: около макушки, воткнувшейся носом в сугроб, на корточках сидит Даша и плачет, растирая варежками на лице грязные следы, оставленные растёкшейся от слёз тушью.
- Что с тобой, любимая? Тебя что, макушка зашибла? – со всех ног кидается к ней Вадик.
- Не-ет! Не зашибла-а-а! – волнообразно рыдает Даша.
- А что же? Что? Ногу вывихнула?!
- Не-ет! Она плоха-ая!
- Кто плохая? – ничего не понимает Вадик.
- Макушка! Кто ещё?! Она облезлая и некраси-ивая! Не нужна-а-а….- рыдает Даша.
Участие и жалость мгновенно исчезают из глаз Вадика.
Поджав губы, он молча поднимает её с колен, и, легонько подталкивая, ведёт вон из леса.
Видение внезапно размывается, словно акварельные краски под воздействием водной струи сползают с бумажного листа.
Наталья Сергеевна, мелко-мелко вертя головой, приходит в себя.
- А наутро, - говорит Даша, шмыгая курносым носом, - я выглядываю в окошко, а там – моя ёлка в мусорном бачке стоит! Наряженная такая, вся в шариках и серпантине. Кстати, очень красивая ёлка оказалась после того, как её Вадик нарядил. А на одной из веток – белый конверт. Я выскочила, в чём была, в ночной пижаме, то есть, и босиком….
- Закалялась, в общем, - иронично вставляет Соня.
Даша с укором смотрит на подругу и продолжает:
- Подбежала к ёлке, схватила конверт, открыла, а там – ключи от нашей квартиры-ы-ы. Той, которую мы с ним вместе снимаем. И всё. Вернул их мне.
- И что? – безучастно спросила Наталья Сергеевна. Честно говоря, ей не было жаль подругу. Наверняка Даша уж постаралась рассказать так, что вся вина выпадала на Вадика. Но она-то, Наталья Сергеевна, знает, как всё было на самом деле!
- И ничего! С 31-го декабря мы с ним не виделись, - сказала Даша.
- Ясно. Дура ты, - вдруг произнесла Соня.
И Наталье Сергеевне стало ясно, что Даша ничего не приукрасила.
- Дура? Да, Сонь? – вскинулась Даша.
- Да, дура. Сама виновата. Придётся тебе первой с ним мириться.
- Да я бы хоть сейчас! – Даша даже со стула вскочила, - Но он телефон выключил!
- Подлови его на работе, - предложила Наталья Сергеевна.
- Не работает он до 11-го января! А соседка не знает, где он. Вадик домой не возвратился.
- А-а, так ты уже к нему домой успела сбегать, - усмехнулась Соня.
Даша промолчала.
- Придёт. Он тебя любит, - кивнула Наталья Сергеевна, сама не веря своим словам.
- Я бы не пришла, - отрезала Соня и добавила: ну, зачем ты всё это вытворила? Что, ёлки не продаются? Катков в городе мало? Кататься негде? Навка тоже мне нашлась.
- Я романтики хотела. Подумала, вот, поедем на дачу, срубим там настоящую ёлку, покатаемся на озере, как в детстве! Тогда всё по-другому было. И ёлки пушистее и гуще, и лёд на озере был ровный, как стекло….
- Ага, и тебе было восемь лет. Ёлки тогда были выше, потому что ты была маленькой. В то время тебе три худосочных сосны уже лесом казались. А озеро – оно таким и было. Просто в детстве всё не так, всё по-другому. Лучше.  В детстве в чудо веришь. В чудо, понимаешь?
- В чудо, - повторила словно эхо, Даша. – Вот бы опять в чудо поверить. Как в детстве.
И плечи её, узенькие и покатые, горестно поникли.
- Ничего-о, - протянула Соня, - умоется твой Вадик горючими слезами, уж я тебе обещаю.
- Нет, не надо, чтоб умылся, пусть просто вернётся, - улыбнулась сквозь слёзы растроганная Даша.
- Вон, Наталья Сергеевна тебе поможет. Она же хочет Снегурочкой стать, желания исполнять…. – захохотала Соня, доставая сигарету.
- Сонь, ну как тебе не стыдно? Я тебе детскую мечту, а ты как всегда хамишь…. – протянула Наталья Сергеевна.
- Какая ты, Наташа, чувствительная и романтичная. И в кого интересно? – Соня зажгла спичку.
 - А я и не знаю, в кого. Сама в себя. Здесь курить запрещено, вон, посмотри, на стене написано, - прошептала Наталья Сергеевна, жестом указывая Соне на надпись за её спиной.
- Эх-ма, всё тут не как у нормальных людей, - прошипела Соня, туша сигарету пальцами.
- Ой, девочки-и, а я ведь уже какую ночь не сплю, глаз не могу сомкнуть, всё о Вадике думаю… - снова заныла Даша.
- А я, когда заснуть не могу, мужиков своих начинаю считать, - пережёвывая мясо по-норвежски, пробормотала Соня.
- Как это? – округлила фарфоровые глазки Даша, забыв на мгновенье о Вадике.
- Да так. Вспоминаю всех своих мужчинок и считаю их, и пересчитываю, а потом благополучно  засыпаю, - ответила, сладострастно улыбнувшись, Соня.
- Сколько же их у тебя было? – поинтересовалась Наталья Сергеевна.
- Много, девоньки, - Соня мечтательно прикрыла глаза.
-  А каким макаром ты их считаешь? – Наталья Сергеевна была удивлена.
- По годам использования  или по алфавиту, когда как - ответила Соня.
- Батеньки мои, по алфавиту-у, - заворожено пробормотала Даша.
- Все буквы задействованы? – не унималась Наталья Сергеевна.
- Не, пока не все. Но на некоторые приходится сразу по несколько особей противоположного пола.
- На какие?! – Даше стало плохо.
- На «Б» и «Ч»: Барский, Буянов, Бабич, Батюхин, Чесноков, Черных, Чертков….
- Мамочка моя! – простонала Даша, обхватывая ладонями розовые щёки, - а у меня только Вадик….
- Слава Богу, Даш, -  сказала Наталья Сергеевна, а затем обратилась к  Соне: Зачем тебе столько мужиков? Какой смысл в этом?
- А такой, - ухмыльнулась Соня, - мужик это, знаете ли, целая вселенная. И каждый, заметьте, неповторим. Сколько мужиков – столько вселенных. Неповторимых. Может быть, весь смысл моей жизни – эти вселенные исследовать. Вот встречаюсь я с мужчинкой, то да сё. Познаю его, так  сказать. А потом надоедает он мне. А тут опаньки, новый мужик вдруг попадается! И снова кидаюсь в пучину познаний. М-да, вот так и приходится познавать всю жизнь….Всю жизнь.
Соня покачала головой.
Наталья Сергеевна усмехнулась, улыбнулась Даше, махнула мохнатыми ресницами и подставила ладошку к горящей свече. Пламя полыхнуло и засияло ярче.
- Да ты волшебница! – захохотала Соня. Даша испуганно заморгала.
«Салат для волшебниц!» - подлетела Снегурочка с подносом. Она виртуозно выложила с подноса красивые белоснежные тарелочки и подняла вверх наманикюренный серебряный пальчик: «Сегодня, в преддверии Рождества, в нашем кафе неизменен обычай: одному из клиентов класть в наш фирменный салат записочку с гаданием. Кому достанется записочка – всё, что в ней написано, сбудется!
Провозгласила и ушла.
- Я же говорила вам, что Снегурочки исполняют желания, - усмехнулась Наталья Сергеевна.
- Не исполняют, а провозглашают, - поправила её Соня и принялась за свой салат.
Через минуту принесли вино в красивых, оперённых «снегом», бокалах.
- Выпьем за чудо Рождества! – провозгласила  Соня.
- За чудо! – подхватила Даша.
Делая маленький глоток, Наталья Сергеевна вспомнила.
Семнадцатое ноября. Она со своими ученицами сидит в тёплом классе и раздаёт новенькие белоснежные конверты. Звучит красивая музыка.
Девочки смотрят на неё огромными звёздными глазами.
 - Я знаю, что вы не верите в Деда Мороза, - говорит им Наталья Сергеевна, протягивая каждой по очереди конверт.
Девочки согласно кивают.
- А зря. Он есть, этот пресловутый сказочный герой. Но живёт он, по моему убеждению, вовсе не Лапландии и не в Великом Устюге. Он живёт в наших сердцах, наших душах. Этот великий дух Нового года и Рождества может исполнить любое ваше желание. Надо только в него очень-преочень сильно поверить. Всей силой своего сердца. Я раздала вам конверты. И вот вам ручки и чистые листы бумаги. Напишите о своих желаниях Деду Морозу, откройте ему своё сердце. Сделайте это уважительно и искренне.
- А телефон можно пожелать? – спрашивает веснушчатая рыженькая девушка.
- Желай. Но осознанно. Представь его во всех деталях, - отвечает Наталья Сергеевна.
- Невещественное пожелать можно? – спрашивает девочка с огромными прозрачно-голубыми глазами.
 - Как это? – не понимает Наталья Сергеевна.
- Ну-у, чтобы мама выздоровела? – с надеждой в голосе спрашивает девочка.
 - Что с мамой, Жанна? – хмурится Наталья Сергеевна.
У девочки комок подкатывает к горлу. Она, нервно сглатывая, медленно говорит: «Опухоль, доктора говорят».
- Что?! – вскрикивает Наталья Сергеевна, - Правда?
Девочка кивает.
 - Конечно, пиши. Обязательно! И….ты знаешь, Жанна, пиши душой.
Жанна смотрит на Наталью Сергеевну понимающими бездонными глазами и, поджав губы, начинает старательно выводить буквы.
Наталья Сергеевна прижимает свой конверт к груди и думает, думает, думает…. Как же ей хочется хоть чем-то помочь этой девочке Жанне, у которой есть маленький братишка, а папы нет, лишь пьяница отчим. Если с её мамой что-то случится, кто тогда поможет двум несчастным детям?.....
- Эй, - трясёт её Соня, - эй, ты опять выпала?
Наталья Сергеевна быстро-быстро моргает глазами и делает большой глоток искристого рождественского вина. Всё неожиданно становится розовым, волшебным. Гудит, смеётся, вихрится, кружится …. Как на карусели.
- Ты закусывай, закусывай салатиком, - слышит она смех подруг.
Наталья Сергеевна медленно подносит вилку к губам, медленно раздвигает губы и кладёт первый салатный лист на язык. Он обжигает. Всё горит и кружится. Горит и кружится.
«Как удивительно!» - думает Наталья Сергеевна.
Она видит среди листьев салата маленький белый клочок бумаги, пьяно разворачивает его и читает: «Что задумано, исполнится».
Эхо повторяет: «Что задумано, исполнится-я-я-я».
В это мгновенье она вдруг замечает в белоснежном вихре, где-то между колонн, похожих на греческие, соседского мальчишку. Он стоит со стаканчиком коктейля в руке и потягивает розоватую жидкость через трубочку. Сразу видно, процесс доставляет ему несказанное удовольствие.
«Как зовут мальчишку? – думает Наталья Сергеевна. – Пьяная, ничего не помню. Женька, кажется…. А фамилия какая? Нет, фамилию не помню, не знаю….»
Мальчишка, тем временем, допивает коктейль, ставит на столик пустой стаканчик и, подмигнув Наталье Сергеевне, испаряется в воздухе. Да-да, берёт и испаряется. И Наталья Сергеевна заходится нервным, пьяным смехом, показывая пальцем захмелевшим от вина подругам на пустое место: «Вы видели? Видели, как он того, взял и фьюить!»…
Сонька сидела и, молча, курила. Вино на неё подействовало совсем не так, как на её слабых подруг. Снегурочки-официантки, лишь с укором поглядывали в её сторону, мол, ах-ах-ах, курить строго запрещено у нас, но не подходили почему-то, не говорили вслух то, что хотели сказать.
Сонька вдруг вспомнила тётю Анну. Та жила где-то на севере, далёкая, незнакомая, какая-то дальняя родственница. Жила тихо, скромно и долго. И всегда, сколько себя помнила, под Новый год, Соня получала от тёти Анны новогоднюю открытку с пожеланиями. Но никогда ей не отвечала, считая всё это чушью. И только на этот Новый год тётя Анна почему-то забыла прислать открытку Соне. И Соня осталась не поздравленной. Этот возмутительный поступок тёти Анны взбудоражил Соню. И та, совершенно от себя не ожидая, взяла и написала ей очень тёплое письмо, в котором призналась, как она её любит, как радуется её новогодним открыткам, как мечтает приехать к тёте Анне на Север и познакомиться с её дочерью и внуками…. И вот вчера ей пришёл ответ. Когда Соня вытащила из почтового ящика конверт с адресом тёти Анны, написанный чужим, некрасивым, каким-то размашистым почерком, который словно говорил: «Мне некогда тебе что-либо писать, отстань от меня!», она всё сразу поняла, и подкосились ноги, и сразу заболела голова.
Ответила ей дочь тёти Анны, которая благодарила Соню за доброе письмо и сообщала, что тётя Анна ушла из этой жизни, не дожив до Нового года, её любимого праздника, всего 4 дня. Дочь также писала, что тётя Анна купила конверт и даже начала подписывать открытку Соне, но так и не подписала. Не успела. Время её жизни закончилось. И впервые за много лет Соня заплакала. Она плакала весь день и всю ночь, только сейчас осознав, как дорога ей была эта бескорыстная и добрейшая тётя Анна, как ждала она простенькие новогодние открыточки с наивными пожеланиями любви и счастья, и что теперь не будет больше никаких открыточек и пожеланий с Новым годом. Жизнь изменилась, и далеко не в лучшую для Сони сторону.
Соня смяла недокуренную сигарету и стала тормошить подруг: «Эй, эй, пора домой, девушки! Всё! Концерт окончен!»
Наталья Сергеевна как-то сразу вся встряхнулась. Карусель прекратилась. Воздух вновь стал прозрачным и чистым, не считая пространства, задымлённого Сониной сигаретой. Не сказав ни слова, начала медленно одеваться, всё время попадая мимо рукава шубки. Соня помогла ей найти потерянный рукав, затем принялась за раскисшую Дашу. Та тихонько поскуливала и просила отвести её к Вадику. Соня кивала, похлопывала её по спине, подбадривая, и тихо говорила Наталье Сергеевне: «Ты сама доедешь, а я повезу Дашку, ей дольше всех ехать, да ещё она совсем скурвилась. Надо помочь, видишь, плохо ей».
- Как это, скурвилась? – спросила Наталья Сергеевна, - Почему скурвилась?
- Завтра объясню, ей помощь нужна, - уже через плечо проговорила Соня, выводя из зала притихшую Дашу.
Наталья Сергеевна осталась одна, медленно надела шапку, медленно повязалась шарфом, натянула на распухшие пальцы тоненькие лайковые перчатки и, благодарно кивнув Снегурочке-официантке, вышла из зала, прошла по коридорчику, задержавшись на мгновенье у зеркала, чтобы  поправить съехавшую на бок  шапку, и вышла вон.
Закрыв дверь «Снежинки» Наталья Сергеевна совершенно протрезвела и в тысячный раз прокляла свою «безлошадность». Оглядевшись по сторонам, она побрела к остановке маршрутки, чтобы добраться до места, где жила её мама. Слава Богу, долго ждать не пришлось, и маршрутка с залепленным снегом номером резко затормозила прямо перед носом Натальи Сергеевны, взметнув колёсами целый сонм брызг полурастаявшего снега. Наталья Сергеевна влезла в маршрутку, достала из кармашка несколько монет, протянула их озябшей рукой водителю, села к окошку и задремала. И снились ей Снегурочки из кафе «Снежинка», что-то щебетавшие, словно воробушки, и почему-то мешки Деда Мороза, под завяз набитые подарками для ребятишек….
Очнувшись, она сначала не поняла, где едет. Потом, приглядевшись, закивала: нет-нет, дома, вроде, знакомые.
- Вам до конечной? – услышала она голос водителя.
Наталья Сергеевна посмотрела по сторонам, решив узнать, к кому он обращается. Но в салоне никого, кроме неё, не оказалось. Водитель обращался к ней.
- Да, до конечной, - кивнула головой Наталья Сергеевна и добавила тихо: «До Петушковской».
Дома пролетали мимо маршрутки с весёлой скоростью, водитель на всю врезал радио.
«Потолок ледяной,
Дверь скрипуча-я…» - затянул старинный певец.
Наталья Сергеевна заметила, что они уже подъезжают к маминому дому, сонно торчавшему под белой крышей около магазина «Продовольствие», и громко сказала: «Пожалуйста, вот здесь остановите, на Петушковской».
Водитель озлобенно взглянул на неё из-за плеча: «Вы же сказали – до конечной!»
«Ну…это же почти конечная. Вам-то что? Какая разница?» - удивилась Наталья Сергеевна его дотошности.
«Как что? Да я вообще поехал по этой дороге случайно. Двадцатый маршрут не идёт по Петушковской. Он сворачивает в Темирязевский переулок. Вот так, барышня». Наталья Сергеевна округлила глаза и пробормотала: «Так это двадцатка! А я думала тридцать восьмой. Ну, тогда вы, хотя бы снег счищайте с номера. Ничего же не видно!»
«А вы не садитесь в маршрутки без номеров» - отрезал водитель и резко затормозил.
«Какая у него странная манера останавливаться. Резкий какой!» - про себя подумала Наталья Сергеевна и вылезла из маршрутки, поправляя выбившиеся из-под шапки волосы.
Себя же она попыталась укорить: «Пить надо меньше!» и поплелась к маминому дому, вгрызаясь острыми носами сапог в снежные замёты.
Вдруг вспомнила, что не купила маме продуктов и завернула в соседский гастроном «Продовольствие».
В гастрономе было не протолкнуться. Все суетились, закупая продукты к рождественскому столу. Многие задевали искусственную ёлку, стоявшую посередине зала.
«На кой чёрт её поставили в таком неудобном месте?!» - прошипела Наталья Сергеевна, задев рукавом хрустящую ветку с золотистым шаром. Ёлка зазвенела, ветка запружинила, и игрушки, втайне готовые сорваться с ветки в любой подходящий момент, чтобы совершить увлекательнейшее путешествие по полу гастронома, толкаемые ногами покупателей, словно хоккейные шайбы, запрыгали, весело тренькая.
«Эй, дамочка! – крикнула из-за прилавка дородная продавщица в снегурковом кокошнике, - С ёлочкой там поосторожнее! Кто ветку сломает или игрушки разобьёт, тот и платить будет, усекла?»
Наталья Сергеевна усекла, тихонько вздохнув: «Везёт же мне сегодня на Снегурочек!» Она встала в очередь и принялась разглядывать продукты, размещённые на витрине.
Когда настала очередь Натальи Сергеевны, продавщица злобно зыркнула на неё и спросила, что та будет брать.
Наталья Сергеевна заказала батон с изюмом, половинку Бородинского хлеба, две упаковки молока, сметану «Кот Матроскин», пачку кефира и килограмм мандаринов. Немного подумала и попросила взвесить связку бананов с этикеткой «Эквадор» и большой коричневый ананас.
- Конфеты брать будете? У нас «Маска» свежая. Хорошо расходится. И «Красная шапочка» тоже, - пригвоздив на краснощёкое лицо широкую улыбку, сказала дородная продавщица в снегурковом кокошнике.
 - А-а-а, давайте конфеты, - махнула рукой Наталья Сергеевна, решив: гулять, так гулять!
 - Сколько брать-то будете? – уставилась дородная.
- По пол-кило, наверное, каждого вида, - неуверенно шепнула Наталья Сергеевна.
- А если без «наверно»? – поинтересовалась снегурковая купчиха с ехидцей в голосе.
- По пол-кило, - обиделась на продавщицу Наталья Сергеевна, подумав о том, какие всё-таки, продавщицы невоспитанные, и где их, таких, штампуют, в каком инкубаторе выращивают? Быстро отсчитав запрошенную сумму, она вышла из магазина. Пройдя несколько шагов, вдруг заметила стоявшего у столба, на котором развешивают объявления, соседского мальчишку Женьку, того самого, которого видела в « Снежинке», волшебно растворившегося в воздухе. Он радостно помахал ей варежкой и, оттолкнувшись от столба, побежал в сторону проезжей части.
«Эй, сосе-ед! – закричала Наталья Сергеевна и зачем-то кинулась за ним вдогонку.
В это время на то место, где она только что стояла, рухнула огромная, полутораметровая толстая сосулька. Наталья Сергеевна резко затормозила по примеру того самого водителя маршрутки и оглянулась. Сосулька, разбившаяся при падении на несколько острых кусков, весело сверкала в лучах солнца.
«Хорошо, девонька, что отбежать успела, - подошла к ней сердобольная старушка в норковой шапке по моде 70-х, - а то вот она тебе по башке бы и ударила.  Намертво!»  И перекрестилась.
Сердце Натальи Сергеевны бешено заколотилось.
Она страшно зыркнула на старушку и строго сказала: «Что вы такое несёте! Намертво! Сами вы намертво!»
Потом поняла, что погорячилась и тяжело вздохнула.
«Бабушка, вы не видели мальчика в жёлтой куртке, который на дорогу выбежал только что?» - обратилась она к сердобольной.
«Не-е, милая, не видела. Да и не было там никого, - отрицательно покачала головой старушка, - уж я-то всё вижу, всё замечаю».
Вдруг Наталья Сергеевна спохватилась: «На прилавке варежки оставила!» и кинулась обратно в гастроном. Снегурковая красотка, нехорошо усмехаясь, протянула распихавшей очередь Наталье Сергеевне её варежки с вышитыми мамой серебристыми снежинками. Наталья Сергеевна бережно их взяла, отряхнула от чего-то, видимо, сора и пыли, скопившихся на прилавке, и вышла из магазина, с опаской посматривая вверх, на крышу. Сосулек нигде не было видно. Наталья Сергеевна пожала плечами и повернула в сторону маминого пятиэтажного дома.
Дверь мама открыла не сразу.
«Иду, иду, моя красавица!» - услышала Наталья Сергеевна её детский голос.
Что-то зашуршало, затренькало, и на пороге показалась мама в старинном платье, перетянутом белоснежным пуховым платком, гулко кашляющая, но улыбающаяся.
- Привет, ма! Это неси на кухню, я пока разденусь, - протянула Наталья Сергеевна пакет с продуктами.
- Спасибо, Ната, спасибо тебе! – мама рысцой побежала на кухню.
Пока Наталья Сергеевна снимала сапоги, мама вылила на неё ушат «полезной информации» о просроченных продуктах, жутком мясе из Германии, снежных заносах в Японии и перевороте в Тунисе и Египте. Новости она смотрела с завидным постоянством.
- Да, мам, да, кошмар, а то нет? – поддакивала ей Наталья Сергеевна, отряхивая от налипших комьев снега шубку и шапочку.
- Чай будешь? Я твои любимые булочки испекла, - предложила с  улыбкой  Чеширского кота мама.
Наталья Сергеевна критически оглядела себя в зеркале и махнула рукой: «А, ладно, буду! Как здоровье, мам?»
- Ничего, выправляемся помаленьку, вон, чаёк липовый завариваю. Помнишь, ты около дома липовый цвет прошлой весной собирала? Хороший чаёк получается. Знатный. Духмяный.
Слово «духмяный» мама произнесла ласково, нежно, словно конфету скушала.
- Помню, как не помнить-то, - улыбнулась Наталья Сергеевна.
Она потёрла друг о друга озябшие  руки и присела на стульчик возле окна.
- Холодно сегодня, - взглянув на окна, затянутые морозными узорами, протянула Наталья Сергеевна и облизала сухие губы.
- Холодно. Морозец славный! – поддакнула мама, заваривая чай в пузатом белоснежном чайнике.
- А помнишь, как в детстве ты меня на каток в двадцатиградусный мороз водила? И как же хорошо было тогда!
- Как не помнить, - мама улыбнулась и поставила перед Натальей Сергеевной тарелку с булочками.
Наталья Сергеевна откусила одну.
- А помнишь, какую вы с папой мне ёлку наряжали?
-  Мы много раз ёлку наряжали….
- Много-то много, но ритуал оставался один и тот же. Ты выведешь меня гулять. Я катаюсь на санках со снежной горки до огненного румянца и громкого смеха, покуда в окошко не высунется всклокоченная папина голова и не кивнёт.
- А я тебе говорю: «Ната, пора домой!» И мы идём домой, где ярко светит люстра, тепло….
- И посередине комнаты стоит пушистая красавица-ёлка. Она сияет разноцветными огоньками, ведь на её ветки папа повесил, прозрачные шарики, серебряные шишечки, разноцветных космонавтов, пионеров, зайчиков, белочек и блестящий дождик…
- А ещё, помню, вешали конфеты и пряники.
- Да,  пряники – обливные, покрытые толстым слоем глазури. Вкусные! А конфеты – «Красная шапочка», «Тузик», «Маска». М-м-м, вкуснятина! Объеденьице!
Мама кивнула, улыбнулась и разлила чай по белоснежным с золотом чашкам.
Наталья Сергеевна отхлебнула: «Ух, горячо!» Затем спросила, блаженно потянувшись и зажмурившись от удовольствия: «Мам, а у тебя был какой-нибудь удивительный день в жизни?»
- В детстве, что ли, Наташ? – кивнула мама.
- Да, в детстве.
Мама нахмурилась, несерьёзно кашлянула, поправила пуховый платок.
- Был, как не быть. Но с Новым годом, и, тем более, Рождеством, этот день никак не связан. Рождество ведь тогда запрещали отмечать. М-да, всё течёт, меняется. М-да… Это было 12 апреля 1961 года. Ах, какой же это был день!
- Подожди, так это же День Космонавтики! Гагарин в космос полетел! – Наталья Сергеевна на мгновение отставила белую чашку с липовым чаем.
- Да, именно. Это был замечательный день. Великий, незабываемый. Холодно было. Мы в пальтишках и шапочках тогда ещё ходили, и в сапожках зимних. Поверх гамаши надевали, а под них - чулки с резинками.
Мама-то у нас, бабушка твоя, строгая была. Если что, могла и поругать за то, что не одеваемся как следует. Да. Вот я и Любаша, тётя твоя, ходили в апреле в гамашах и чулках на подтяжках. День выдался пусть холодный, но солнечный. Так ярко солнце светило! Так радостно! И нам в школе, как сейчас помню, объявили на уроке математики, что наш советский лётчик, Юрий Гагарин, в космос полетел!.....
Наталья Сергеевна скользнула взглядом по маминым волосам, тоненькой сморщенной шее, на которой поверх воротничка-стойки была приколота красивая старинная брошь, доставшаяся ей от прабабушки. Наталье Сергеевне почему-то было легче входить в мир воспоминаний других людей через драгоценные камни или украшения из металла. Брошка вспыхнула, осветив комнату, всё завертелось, закружилось, и Наталья Сергеевна оказалась на уроке математики 12 апреля 1961 года. Она старательно выводила в зеленой клетчатой тетрадке тоненьким пером циферки, как вдруг дверь класса с шумом отворилась, и к ним влетела растрёпанная Мария Тихоновна, завуч первой смены. Она срывающимся от волнения голосом громко воскликнула: «Ребята! Радость-то какая! Наш космонавт, Юрий Гагарин, сегодня совершил полёт в космос! Ура-а-а! Мы опередили капиталистическую Америку! Советский Союз первый заявил о себе в космосе! Ура, ребята, ура!» - на губах Марии Тихоновны выдулся средних размеров пузырь и лопнул. А она захлопала. За ней следом захлопала и учительница, Роза Альбертовна, настоящая советская еврейка. И все ребята захлопали в ладоши, побросав перья, и закричали «Ура!». Наталья Сергеевна почувствовала, как выпрыгивает сердце из маминой груди. В её голове не умещалось, что советский лётчик-космонавт, Юрий Гагарин первый в мире полетел в космос! Первый! Как сладко звучало это слово: «Первый».
Выбежав из школы, Ася (так звали маму Натальи Сергеевны) забыла надеть шапочку и застегнуться. Наталья Сергеевна с восторженным интересом разглядывала мир 60-х годов. Она смотрела мамиными глазами на пробегающих мимо школьников с пухлыми портфелями: хулиганистых мальчишек, норовящих дёрнуть за тонкую косичку, тощих девчонок в смешных пальтишках и разноцветных беретах. У ребят постарше были красные галстуки, а у самых маленьких – звёздочки с портретом Володи Ульянова. У Натальи Сергеевны дух захватывало от представившейся ей картины. Она взглянула на небо. Оно было таким же, как и в 2010-м году: синим, с весело бегущими по нему белогривыми лошадками-облаками. Светило яркое солнце, согревая лицо и руки. Но Ася ничего этого не замечала. Она неслась со всех ног домой, горя желанием рассказать маме и Любаше о Юрии Гагарине. Галстук вился по ветру. Девочка всё бежала, бежала, бежала….
Наталья Сергеевна удивлённо замечала, как изменился город. И дома раньше были гораздо меньше, и улицы какие-то узенькие, плохо асфальтированные. Берёзки и топольки маленькие, голенькие. Все прохожие в таких смешных одеждах! Куцые пальтишки и беретки-пельмени на женщинах. И все – одного фасона. Мужчины тоже одеты более чем скромно. Молодые мамы горделиво катили перед собой допотопные коляски…. Молодые девушки шли, держа друг друга за руки, о чём-то шептались и бросали косые взгляды на чупрастых парней в широких штанах и коротких куртках. Те же, лупя друг друга кожаными портфелями, показывали девушкам языки и громко хохотали….
Вот показался дворик, в котором они жили с родителями, когда мама была маленькой. И старый двухэтажный дом. Там, на втором этаже, в квартире № 35 Ася и Люба делили на двоих маленькую комнатушку. Вторая комната была мамы-папиной спальней.
Ася неожиданно остановилась, а сердце её в это время просто выпрыгивало из груди. Наталья Сергеевна поняла, что девочка заметила возле дома кучку мальчишек, меряющих палками большую мутно-серую лужу. Ася остановилась. Она решила рассказать мальчишкам о Юрии Гагарине.
Девочка сделала шаг. Ребята обернулись, словно по команде: раз-два-смирно! И вопросительно уставились на Асю.
«Ребята, мальчики, а знаете, что я знаю! Я такое знаю! Такое!» - закричала во весь голос Ася, раскрасневшись и нервно размахивая руками.
«Ну, и что ты там знаешь?» - окинув Асю презрительным взглядом чёрных глаз, сказал самый высокий мальчуган.
Ребята захмыкали.
«А вы не хмыкайте! И рожи не корчите! Я знаю….Знаю…Знаю…»
Ася сделала ещё несколько больших шагов по направлению к мальчишкам и…провалилась по пояс в лужу.
 Она сначала и не поняла, что случилось. Услышала оглушительный гогот мальчишек. «Вот дурочка! – кричали они, показывая на девочку пальцами, - Вот дурочка! Знаю! Знаю! Лужу ты знаешь, вот что!»
«Не-ет! – зарыдала Ася, и горькие слёзы покатились по её худенькому узкому лицу. Она их размазывала грязными кулачками, безуспешно пытаясь вылезти из лужи. – Я хотела…хотела….хотела вам сказать…..Га-га-га-гарин в к-к-к-ос-смос п-п-о-л-л-летел! Вот ч-ч-ч-то!»
«Га-га-га! – весело хохотали мальчишки, передразнивая Асю, - Га-га-га-гарин в космос полетел! Дурочка! Ври больше!»
Асе, наконец, удалось кое-как выбраться из злополучной лужи и медленно и печально побрести домой….
- Наташа, доченька, с тобой всё в порядке? – послышался голос из другой вселенной.
Картина перед глазами сразу стала размытой и неясной, словно Наталья Сергеевна смотрела сквозь окно, залитое дождём.
Открыв глаза, она увидела маму, озабоченно склонившуюся над ней.
- Всё хорошо, мамочка, чуть-чуть задремала, - улыбнулась Наталья Сергеевна.
- Вот как я тебя убаюкала своими историями! – засмеялась мама.
- Так чем же дело закончилось?
- Дома меня встретила Любаша и очень испугалась, увидев мокрой, продрогшей. Зная крутой нрав мамы (а она ещё с работы не вернулась), Любаша раздела меня, согрела водочной растиркой, напоила горячим чаем и уложила в кровать. А одежду высушила. Я же ещё долго не могла успокоиться, всё твердила: «Люба, Любашенька, сестричка моя родная, ведь Гагарин-то в космос полетел! Ведь теперь мы все к звёздам слетаем! И ты, и я! Когда вырасту, стану космонавтом, честное пионерское!» «Станешь, станешь, если не заболеешь» - кивала мне Любаша. Но я заболела. Гриппом. Две недели температурила. Любашины слова сбылись: космонавтом не стала. Всему виной болезнь, - мама тихо засмеялась и добавила: Вот так я 12 апреля 1961 года во дворе лужу измерила. Гагарин земную орбиту измерил, а я – лужу».
Наталья Сергеевна тоже засмеялась и подлила в кружку ещё чаю. Уж больно вкусный оказался чай.
- Мам, ты мёду добавила, что ли?
- Мёду. Цветочного, - кивнула мама и продолжила: А Новый год я очень люблю. Всегда с размахом отмечали этот праздник: ёлка, утренники, маскарадные костюмы и открытки. Ты же знаешь, Наташенька, что открытки – моя страсть. Бабушка твоя на почте работала. Почтальоном. И всегда нам с Любашей открытки приносила. Больше всего я, конечно, новогодние любила. Ох, какие же они были красивые! Яркие! Красочные! А как они пахли! Свежей типографской краской и плотной блестящей бумагой. Вот было счастье! Мы всем родным и друзьям открытки подписывали и отправляли по адресатам. Это был настоящий ритуал. Мама принесёт открытки. Мы выберем, какую открытку кому подарить. Ведь открытка должна обязательно подходить тому человеку, которому она подписывается. У каждой открытки свой характер. И у каждого человека - характер. Не подаришь же Егору Кузьмичу открытку с зайцами и белками под ёлочкой. Нет, дарим ему открытку с московским Кремлём и курантами. А Мишеньке и Ванечке – Деда Мороза и Снегурочку, летящих в расписных санях.
Да, это был праздник.
Мама зажжёт тонкую, витую свечку в нашем старинном подсвечнике. Мы разложим открытки на столе, покрытом обязательной для таких случаев бежевой скатертью. Долго их рассматриваем, перебираем, нюхаем. Смеёмся. Затем – очень аккуратно подписываем. Когда всё готово, несём на почту. Мороз, метель, буран – всё нам нипочём! Дрожащими от холода и волнения руками приоткрываем козырёк почтового ящика и одну за другой кидаем открытки. Да, это было волшебное время! Знаешь, и открыток-то таких сейчас не делают. Красивые открытки в ваше время, не спорю, нарядные, блестящие. Но вот этой душевности, детскости какой-то подкупающей, которая была в наши, шестидесятые годы, нет. Всё как-то стало проще. Коммерция.
Мама вздыхает, пожимает плечами вверх-вниз и посильнее кутается в пуховый платок.
- Знаешь, Наточка, а у меня есть мечта, - добавляет, чуть помедлив, она. – Создать музей Нового года и Рождества.
- Чего-чего? – кружка с недопитым чаем чуть не выпадает из рук Натальи Сергеевны. Такого она от своей мамы не ожидала.
- Да, ты не ослышалась, музей Нового года  и Рождества. А что? У меня много старинных ёлочных украшений. Как вы сейчас говорите, раритетных. И открыток штук триста. Вот бы найти единомышленников да создать этот волшебный музей! Прямо-таки руки чешутся!
- Да где ж их наёдешь-то Ты, наверное, одна такая, - Наталья Сергеевна грустно усмехается.
- Наверно, - мама устремляет свой взгляд в окно, а руками автоматически начинает сгребать крошки со стола.
- Не сгребай рукой, примета плохая, тряпочку возьми, - шепчет Наталья Сергеевна, протягивая цветастую тряпочку. Ей неприятно от своего неверия в мамину мечту. Хочется как-то загладить вину. Но она не знает, как. Поэтому встаёт и идёт к выходу.
- Пойду домой. Завтра Рождество, а я ещё квартиру не убрала.
- Да, иди, а то темно уже. Страшно, - просто говорит мама с усталой улыбкой на морщинистом милом лице.
На выходе она порывисто обнимает свою Нату, суёт в руки тяжёлый пакетик и крестит три раза, что-то шепча про себя. Наверное, «Отче наш».
«Ещё ехать и ехать» - подумала Наталья Сергеевна и посильнее закуталась в воротник.
Она вышла из маминого дома и побрела по направлению к остановке. Уже зажгли фонари. Снег искрился в их тусклом, мерцающем свете. Было сказочно красиво.
Наталья Сергеевна любила заглянуть в окошки, особенно в новогодние дни. Как там другие люди живут? Чем дышат? Увидеть, ощутить, почувствовать этот сладкий привкус на губах – праздника во всём мире, в каждой семье.
Наверное, это свойственно одиноким – смотреть в чужие окна.
Она шла и заглядывала в высокие окна старинных, стоящих на отшибе от магистралей домов. И там, под высокими потолками, за пенно-розовыми или белоснежными, или кремовыми шторами царили принцессы-ёлки. Это было так великолепно, так волшебно, что сердце нашей героини замирало от восторга и предвкушения чего-то необычайного.
Пакетик, который ей дала мама, наверняка поместив туда пирожки с повидлом и капустой, банку малосольных огурчиков и горстку конфеток, неожиданно выскользнул из рук, и всё его содержимое высыпалось на сверкающий бриллиантами в свете фонарей снег.
«Ну, здрасьте!» - в сердцах воскликнула Наталья Сергеевна и, присев на корточки, принялась собирать конфеты, пирожки, засовывать обратно банку со злополучными  огурчиками.
«Гм, гм», - услышала она у себя над головой.
Подняв вверх глаза, увидела Инну, художницу.
Инна была необычной художницей. Она рисовала только зимние пейзажи. И они, эти пейзажи, были так хороши, что раскупались влёт. Это были сказочные, сияющие, искристые картины. Иногда Наталье Сергеевне казалось, что Инна – волшебница.
- Здравствуйте, дорогая Наталья Сергеевна! С Сочельником вас! – хрипло проговорила Инна.
- Ой, привет, Инна! Что ты здесь делаешь? – нехотя спросила Наталья Сергеевна, закидывая в пакет оставшиеся конфеты.
Затем, словно очнувшись, спросила нехотя: «Конфетку хочешь?»
Инна отрицательно покачала головой и тихим шёпотом сказала:
-  Спасибо, не хочу. Я рядом живу. Вон там! – и она махнула рукой в сторону старинного дома с принцессами-ёлками за кремовыми шторами.
«А-а! Вот почему у неё такие волшебные картины! Жить в Булгаковском доме и не быть колдуньей просто невозможно», - мелькнула крамольная мысль в голове Натальи Сергеевны.
Вслух же она спросила:
 - Почему шёпотом? Ангина?
- Нет, - шепнула Инна, и голос её дрогнул, - это какая-то болезнь. Неизлечимая. Так сказали врачи. Пропал голос, и всё. Уже год я шепчу.
И она заплакала. Беззвучно и горестно.
Наталья Сергеевна поставила на снег сумку с пакетом и обняла девушку за плечи.
- Знаешь, Инн, а я верю в чудо. Вот в Крещенье же чудо случается, и вода обретает волшебные свойства! – стараясь говорить как можно убедительней, произнесла она.
- Так это чудо с водой происходит, а со связками нет, - горько шепнула Инна, и её чёрные глаза сверкнули в свете фонарей.
«Какие у неё глаза! Звёзды!» - восторженно подумала Наталья Сергеевна.
- Ты всё равно верь. Верь в чудо! – воскликнула она и добавила тише: Я верю.
 - Не бывает чудес на свете, - усмехнулась Инна, и, махнув на прощанье Наталье Сергеевне рукой, побрела к своему старинному, «Булгаковскому» дому. Несчастливо побрела.
А Наталья Сергеевна порысила к остановке, вскользь думая о бедах людей, о невыносимом страдании и невозможности найти утешение.
В маршрутке, несмотря на Сочельник, лица людей были хмурые, уставшие, злые.
«Грустно как-то совсем», - подумала Наталья Сергеевна и захотела вновь к маме, выпить чашку липового чая с мёдом, послушать какую-нибудь душевную историю. А домой почему-то расхотелось идти. Что там, дома? Четыре стены, и она одна. Всё.
Вдруг взгляд её случайно упал на покрытое «морозными ветвями» окно маршрутки. Кто-то старательно вывел на стекле: «Скоро весна!»
«И правда, скоро весна!» - оживилась Наталья Сергеевна, и в её душе снова зажглись хрустальные свечи Рождества.
Выйдя из маршрутки, она поправила ручки пакета и, старательно глядя по сторонам, стала переходить дорогу. Снег сыпал ей в глаза, отчего стало зябко и колко.
Впереди она заметила две фигурки, жавшиеся друг к другу.
Подойдя поближе, она сумела разглядеть в одной из фигурок своего соседа по лестничной клетке Женю. Он держал под руку необычную девушку в фиолетовом пушистом жакете, с фиолетовыми косичками. Косичек было очень много, как у киргизки. Они рассыпались по волнистому воротнику девушкиного жакетика и её узкой спине. Девушка заглядывала в глаза Женьке и что-то быстро щебетала.
«Заморская птица!» - восхищённо подумала Наталья Сергеевна и притормозила свой ход.
«Интересно, куда они направляются? – подумала она, - Не пойти ли следом? Вдруг они идут в какой-нибудь притон?»
Нежелание возвращаться в тихую и тёмную квартиру решительно настроило нашу героиню на странный, непонятный даже ей самой поступок. Даже по прошествии долгого времени она так и не смогла объяснить себе, зачем тогда пошла вслед за соседским мальчишкой.
Они свернули за угол, Наталья Сергеевна свернула вслед за ними. Сосед обернулся, Наталья Сергеевна сделала вид, что разглядывает витрину магазина. Они ещё раз свернули в какой-то тёмный переулок, и подошли к неосвещённому подъезду. Женя постучал три раза с небольшим интервалом после каждого стука, дверь распахнулась и заглотила их вместе с сиреневыми косичками. Наталья Сергеевна постояла несколько секунд, сомневаясь, надо ли ей идти вслед за ними, потом подумала о несчастной матери Жени, которая, наверное, даже и не догадывается о том, что её сын занимается странными делами, и решительно ринулась к двери. Постучала три раза с интервалом и затаила дыхание. Дверь щёлкнула и открылась. Там, внутри, было темно и страшно. Но Наталья Сергеевна переборола это нехорошее чувство и шагнула в темноту. Шаг, ещё шаг, ещё и ещё. И вот уже маленький, тусклый свет обозначил проход.
«Наверное, подъезд сквозной, а там – выход на другую улицу» - мелькнула острая мысль в голове Натальи Сергеевны, и она пошла по направлению к предполагаемому выходу. Пройдя несколько метров, она наткнулась на глухую стену.
«Странно, как это может быть? Куда делся Женя?» - сердце её забилось быстрее. Пошарив рукой в сумке, она нашла мобильный телефон, странно молчавший весь вечер, достала его и включила подсветку. То, что предстало перед её глазами, не вписывалось в подъездную канву. На совершенно глухой стене висели большие старые часы. Они были круглые, с белым полем и чёрным циферблатом. Стрелки показывали половину одиннадцатого. Наталья Сергеевна быстро взглянула на телефонное табло – там тоже была половина одиннадцатого.
«Идут» - удивилась она и прикоснулась к стрелкам.
Раздался тихий звон, и стена подалась. Образовался узкий проход.
«Точно наркоманское прибежище!» - сердито подумала Наталья Сергеевна. В ней заговорила учительница.
Она просунула в проход руку, пошарила ею, но ни на что не натолкнулась.
«Как бы влезть туда?» - сказала Наталья Сергеевна вслух и надавила на стену, что было силы. Стена скрипнула, раздвинулась, и отверстие стало шире. Как раз, чтобы пролезть человеку средних размеров.
Сделав глубокий вдох, Наталья Сергеевна бочком пролезла в отверстие и рывком протащила успевший за что-то зацепиться в темноте пакет.
Она оказалась на улице.
Обернувшись, увидела, что стена снова встала на своё место, словно и не было никакого отверстия.
- Надо же, какая техника! – сказала самой себе Наталья Сергеевна,  - Стены проходные. Что же это за улица такая? Незнакомая.
Улица была безлюдной. И тёмной. Ни одного фонаря. И дома стояли какие-то старые, можно сказать, древние. Таких домов Наталья Сергеевна даже припомнить не могла. И ни одной машины. Вот чудеса!
- Где я? – громко воскликнула женщина, и её голос разнёсся эхом, рикошетом отскочившим от чёрных домов.
Она медленно побрела вдоль улицы, волоча за собой изрядно надоевший пакет. Старательно заглядывала в окна, и ни в одном не замечала ни огонёчка, только какие-то тусклые отсветы, словно кто-то ходил по комнатам со свечой. Снег кружился, кружился, падал на щёки, губы, ресницы. И хорошо, что было много снега. Улица не казалась такой тёмной, какою была на самом деле. Вот и поворот на другую улицу. Наталья Сергеевна завернула за угол и обомлела. Ей открылась городская площадь. Там точно снимали какой-то исторический фильм, потому что по площади ездили кареты и фаэтоны, запряжённые лошадьми. Первый фонарь, освещавший маленькое пространство вокруг себя, выглядел очень странно. Он был явно не электрический, а газовый (а может быть, и не газовый), и держался он на ажурной, похожей на медную, ножке.
«Надо же, фонарь даже поставили старинный, вот денег у кого немерено, так это у режиссёров наших» - подумала Наталья Сергеевна и пошла по направлению к площади. На глаза Наталье Сергеевне попалась женщина, торопливо выбравшаяся из старинной повозки, что-то шумнувшая кучеру, и, подхватив длинную юбку, поспешившая в сторону старинного особняка. Наталья Сергеевна кинулась вслед за ней. Дамочка на ходу одной рукой поправляла выбившиеся из-под кокетливой шапочки волосы, другою  не отпускала длинную юбку.
«Боится запачкать в снег, - догадалась Наталья Сергеевна, - ну да, режиссёр, наверное, ругать будет».
Дамочка тем временем, приблизилась к особняку и позвонила в маленький медный колокольчик: «Динь-динь!»
Дверь ей открыл швейцар, одетый в причудливую ливрею, и пригласил внутрь.
Наталья Сергеевна остановилась и огляделась. К особняку со всех сторон съезжались кареты. Из них выходили представительные мужчины в необычных одеждах и подавали руку не менее необычно наряженным дамам. И было их так много, и держались они так уверенно в своих одеяниях, что внутри Натальи Сергеевны всё похолодело.
Она взглянула ещё раз на открывшуюся панораму площади и с ужасом поняла, что это была их городская площадь! Но она изменилась до неузнаваемости с того момента, как Наталья Сергеевна её видела в последний раз. Это было несколько дней назад, когда они с мамой ходили на новогоднее представление.
Во-первых, убрали Ленина, добросовестно простоявшего без малого 60 лет!
Во-вторых, не было громадной искусственной ёлки, поставленной по приказу городской администрации по случаю празднования Нового года и Рождества. Наталья Сергеевна вспомнила, как они с мамой фотографировались под ёлкой.
В-третьих, куда-то делся бесплатный городской каток!
Ну ладно, Ленин, ну Бог с ней с ёлкой, но каток-то когда успели демонтировать, ведь Сонька говорила, что вчера ходила кататься.
И городской театр, являвшийся настоящим украшением площади?  Что с ним стало такое? Он всегда был каменным, бежевым, с белыми греческими колоннами и афишами, наполовину закрывающими громадные светлые окна со сборчатыми шторами! Вместо него стояло какое-то деревянное сооружение, не лишённое, конечно, изящества, но и без лишней помпезности.
А здание администрации слева? А городской парк справа? Где?
Ничего этого и в помине не было.
Несколько старинных особняков, заметённых снегом деревьев и….пустота.
Наталья Сергеевна пошатнулась и выпустила из рук пакет. Он, шурша, упал к её ногам. Она механически взглянула себе под ноги и вскрикнула. Юбка! Она была одета в длинную, до самой земли, юбку! А из-под неё торчали носки каких-то старинных сапожек! Наталья Сергеевна прекрасно помнила, что сегодня утром натянула на свои округлые бёдра тёплые чёрные джинсы и полусапожки из замши. А эти были из кожи. Точно!
Она взглянула на свои руки и опять вскрикнула. На ней было надето меховое манто. И оно определённо не являлось её старой мутоновой шубкой! Манто переливалось в тусклом свете старинного фонаря, под которым умудрилась остановиться Наталья Сергеевна. «Что за мех такой? Соболь, что ли?» - с дрожью в коленях подумала бедная женщина и тихо спросила вслух: Где я?
Это был её родной город, но и не её. Вернее, конечно же, её, но не её времени. Это факт.
На фронтоне особняка она прочитала красивую надпись: «Улица Большая Дворянская».
«Большая Дворянская - повторила Наталья Сергеевна, - так её называли до революции».
К особняку тем временем подкатила открытая коляска, из которой выпрыгнул молодой человек и ссадил такую же молодую особу. В их фигурах Наталья Сергеевна узнала соседского мальчишку Женьку и его фиолетовокосую пассию. Женька был одет в старинный фрак (или не фрак?), на голове у него был цилиндр, и весь он лучился счастьем. Подруга его была в фиолетовой шубке, из-под которой выглядывала блестящая длинная, в воланах, фиолетовая юбка. На голове – странное сооружение из перьев и фруктов. Женька подскочил к парадному крыльцу, дёрнул за колокольчик, смешно прыгая на одной ноге, видимо пытаясь высыпать снег из остроносого ботинка. Дверь отворилась, и из глубины вновь вынырнул напыщенный швейцар, поклонился молодым людям и царственно-угодливым жестом пригласил войти. Женька взял под руку фиолетовую и прошествовал с ней вовнутрь.
«Эй, подождите меня!» – отчаянно закричала Наталья Сергеевна и кинулась за ними. Швейцар уже хотел было захлопнуть дверь, как увидел её, всю запорошенную снегом.
«Милостивая государыня, не угодно ли назвать фамилию-с?» - угодливо спросил он.
«М-матецкая, - шепнула Наталья Сергеевна и прикрыла глаза от страха быть изгнанной с позором и  смущения.
«Не городского ли прокурора племянница?» – уточнил швейцар, на всякий случай кланяясь, не так, правда,  низко, как Женьке, но тоже довольно угодливо.
«Его, а чья же ещё?» - обнаглела Наталья Сергеевна.
«А кавалер? Без кавалеров сегодня ходу нет!» - укоризненно закачал головой швейцар.
«Кавалер заболел. ОРВИ» - усмехнулась Наталья Сергеевна.
«Это что ещё такое? – удивился швейцар, - Новая болезнь пошла? Не смертельно?»
«Ну что вы! Через пару дней будет как новый!» - ответила Наталья Сергеевна.
«Вы проходите, госпожа Матецкая, проходите, не стесняйтесь, простите старого слугу. Велено барином всех опрашивать. Посторонних не пускать. А то, знаете, ходят всякие с прошениями, а они злятся…»
Наталья Сергеевна кивнула и прошла в залу.
Здесь толпился народ. Шустрые служанки торопливо принимали верхнюю одежду и куда-то уносили вглубь.
Дамы прихорашивались перед огромными зеркалами в золочёных оправах, а кавалеры галантно здоровались друг с другом. Приготовившиеся, чинно, дамы держа кавалеров под руку, поднимались по парадной лестнице, находившейся в центре зала и уходившей куда-то в глубину дворца. Лестница была освещена множеством свечей в красивых старинных канделябрах. Наталья Сергеевна разделась и поторопилась к зеркалу. На неё оттуда взглянула рыжеволосая стройная особа с ярким румянцем, в бежевом кружевном платье. Наталья Сергеевна поправила вырез, одернула непослушный локон и медленно прошествовала к центральной лестнице. Кто-то ловко подхватил её под локоть, едва она сделала на лестнице  несколько шагов. Наталья Сергеевна обернулась и увидела рядом с собой красивого мужчину лет тридцати пяти, в чёрном фраке, напомаженного, улыбающегося озорной улыбкой.
- Простите, сударыня, что я вот так по-простому к вам, но, видите ли, без кавалеров здесь не положено, а раз и у меня нет дамы, то мы друг другу кстати…. – он учтиво по ходу поклонился ей и улыбнулся ещё шире.
- Но я не знаю вас совсем, - попыталась играть свою роль Наталья Сергеевна.
- И хорошо! В новогоднюю ночь всё возможно! Чудеса всякие разные происходят! – усмехнулся в усы мужчина и ещё сильнее сжал её локоть.
- В новогоднюю ночь? – зашипела Наталья Сергеевна, - как же? Ведь сегодня Сочельник?
- Помилуйте, сударыня, вы шутите! Да, точно, шутите! Сочельник был уже…
- Когда? – пролепетала Наталья Сергеевна.
- Да вот, на днях…- проговорил быстро мужчина, - А вы притворяетесь странной?
- Что-то такое, - пробормотала Наталья Сергеевна и вздохнула.
Она не верила, что поднимается с каким-то незнакомцем по красивой парадной лестнице, устланной красным бархатом куда-то вверх, к неизвестному будущему (или прошлому?), вместо того, чтобы приехать домой, раздеться, принять душ и убрать свою квартиру….
- Как ваше имя, простите за нескромный вопрос? – вывел её из укоросовестного состояния незнакомец.
- Наталья Сергеевна Матецкая, - прошептала Наталья Сергеевна и напряглась всем телом.
- Рад познакомиться. Меня зовут Андрей Юрьевич Грамматиков, я на императорской службе состою, - улыбнулся мужчина.
Наталья Сергеевна кивнула: Грамматиков, вот фамилия какая интересная!
Тем временем они поднялись по лестнице, прошли по нарядному коридору и вошли в парадную залу.
Вздох восхищения вырвался из груди бедной Натальи Сергеевны.
Посреди залы стояла огромная ёлка. Она не шла ни в какое сравнение с ёлками 20-го и 21-го столетий! Она была громадной! Пушистой! Ярко-зелёной! Свежий хвойный запах разносился по всей огромной зале. На ёлке переливались прекрасные разноцветные шары и горели свечи. Это было волшебно!
Их встретил дородный мужчина с бакенбардами и с точно наклеенной на лицо улыбкой. Он поклонился Грамматикову, скользнул пространным взглядом  по Наталье Сергеевне и произнёс густым басом: «Приветствую тебя, Андрей Юрич, кто это, неужели родственницы приехали из Москвы?»
«Да, моя сестрица пожаловала к нам», - усмехнулся в усы Грамматиков и, поддержав Наталью Сергеевну под локоть, поднял её руку на уровне груди мужчины с бакенбардами.
«Очень рад видеть вас, сударыня, в моём доме!» - прогремел хозяин и с удовольствием облобызал протянутую ему руку.
«Где жена ваша, Михаил Евсеевич, несравненная Мария Алексеевна?» - поинтересовался Грамматиков.
«Да где-то здесь, устроительствует», - хохотнул хозяин и перевёл свой взгляд на следующую пару.
Наталья Сергеевна и Грамматиков прошли в центр залы.
 - Кто он? – спросила Наталья Сергеевна, оглядываясь на дородного.
- Как же кто? Главный учредитель Дворянского собрания, князь Михаил Евсеевич Добужанский, - засмеялся Грамматиков.
Зала Дворянского Собрания ярко горела, убранная торжественными огнями, отражающимися то на гладком, блестящем мраморе колонн, то на разноцветных, искристых костюмах красавиц. Два оркестра играли попеременно. И под их стройные звуки молодёжь кружилась в вихре многочисленных вальсов и мазурок.
В глубоких нишах, за столами, обитыми зелёным сукном, убивали «по обычаю» время господа постарше за неспешными разговорами и глубокими думами о судьбах отечества….
 «Знаете, Наталья, у нас недавно ввели в моду твист, играем за зелёным сукном», - и Андрей Юрьевич указал в сторону ниши, где находились чинные мужчины.
«Зелёное сукно?» - удивилась Наталья Сергеевна.
- Ну да, по нынешней моде. Все столы обили зелёным, - произнёс Грамматиков.
- Надо же, а я и не знала, - поддержала разговор Наталья Сергеевна.
- Откуда ж вам знать-то? Вы – столичная штучка, а мы тут все – провинциялы….- засмеялся её странный знакомый.
Наталья Сергеевна промолчала. Оркестры заиграли красивый, неспешный вальс.
«Прошу вас!» - чуть наклонился Грамматиков и предложил ей руку.
Наталья Сергеевна чуть помедлила и решилась. Эх, была, не была! Когда ещё вальс получится станцевать! Со времён школьного вальса не танцевала….
Раз-два-три, раз-два-три – кружились пары.
И они кружились и смотрели друг другу в глаза.
«А он симпатичный! - подумала Наталья Сергеевна. – Соньке бы понравился. Жаль, только, что из другого времени…»
- Где вы живёте? На какой улице? – спросил Грамматиков неожиданно.
- На Советской, ну той, которую так и не переименовали, - брякнула Наталья Сергеевна и прикусила губу.
- Советской? Что за странное название? –  искренне удивился Андрей Юрьевич, подняв брови домиком.
- Ну, это на окраине, в новом квартале, - пробормотала Наталья Сергеевна.
- А-а-а! – протянул её кавалер.
Его голос потонул в шуме аплодисментов и восторженных криков.
Загадочные дамы наводнили щедро украшенную залу. Все они, как одна, были одеты в костюмы «Домино», и казались отражениями друг друга. Они кидали всем воздушные поцелуи, кружились, смеялись, хватали с подносов у испуганных слуг бокалы с шампанским и кричали: «С Новым годом! С Новым счастьем, господа!»
Часы, находившиеся в зале, большие, круглые, чем-то похожие на те, в подъезде, но только, конечно же, богато украшенные, может быть, даже золотом, зазвенели, застучали, забили. Оркестры, на секунду застывшие, вдруг грянули торжественный стройный гимн.
«Господа! – поднял руку с бокалом хозяин, - Время настаёт придти Новому, 1848 году! Загадывайте желания, господа!»
Грамматиков вихрем пронёсся мимо «Домино», подлетел к одному из слуг в красной ливрее, схватил с подноса, чуть не перевернув, два бокала с шампанским, развернулся и кинулся к Наталье Сергеевне. Шампанское было холодным, а бокал мелко трясся в её руке.
 С последним ударом часов Грамматиков наклонился к Наталье Сергеевне, ударил бокалом об бокал, вызвав хрупкое «Дзинь» и прошептал: «Пусть всё сбудется! За встречу!» и выпил до дна. Наталья Сергеевна, завороженная, ничего не понимающая, вся пылающая, поднесла к дрожащим губам бокал, сделала большой долгий глоток и улыбнулась: как хорошо!
Шампанское полилось по пищеводу, попало в желудок и вызвало приятное опьянение.
Весь народ, находившийся в зале, закричал, как один: «Ура! С Новым годом!» И все чокались, звенели полными и полупустыми бокалами, обнимали друг друга и поздравляли. Наталью Сергеевну тоже обнимали, толкали, поздравляли, чмокали в щёку. И она стояла улыбающаяся, помятая и счастливая.
«Домино» скинули маски с криком «Вуаля!», и многие из присутствующих ответили им криками узнавания. Под масками скрывались приятные девичьи мордашки, задорные, молодые, весёлые. Загремела музыка. Кавалеры подхватили бывших «Домино» и закружили в вихре быстрого танца. Наталью Сергеевну пригласил сначала один молодой человек в гусарской одежде, затем другой в штатском, потом третий…
Ей было пьяно, смешно, весело.
А Грамматиков стоял в отдалении и с интересом наблюдал за ней.
В какой-то момент она выдохлась, окончательно закружившись, и отошла в сторону. Он был тут как тут. «Лимонаду?» - спросил просто.
Наталья Сергеевна кивнула.
Когда он поднёс, с наслаждением выпила залпом целый бокал и обнаружила, что очень вкусно.
- Мне бы отдышаться, - хохотнула она.
- На воздух пойдёмте, - подхватил он её и повлёк вон из залы.
Они вышли на просторный балкон. Было холодно, и шёл снег. Но Наталья Сергеевна холода не ощущала.
Она взглянула на небо и обомлела: столько звёзд!
- Красиво, - протянул Грамматиков, - правда?
- Да, - ответила Наталья Сергеевна.
- Я люблю смотреть на звёздное небо и размышлять. Вот закончился 1847 год, и наступил уже следующий, 1848-й. Что-то он нам принесёт? Куда забросит нас на этот раз шумная житейская волна? – романтически глядя на Наталью Сергеевну, душевно произнёс Андрей Юрьевич.
- Да, это интересно, - шепнула Наталья Сергеевна и отвернулась. Ей было совестно лгать.
- Завтра в Театре будут давать Гамлета, пойдёте? Там Мочалов в роли принца Датского, - Грамматиков вдруг перевёл разговор на другое, как-то посерьёзнев.
- Завтра? – ломаным голосом переспросила Наталья Сергеевна, - Завтра.
Что будет завтра? Ей нужно найти этого «белого кролика» Женьку с его фиолетовой подружкой и вытрясти из него информацию, как вернуться обратно домой. «Завтра 1848 года» не должно наступить для Натальи Сергеевны, живущей в совершенно другом измерении.
- Так вы мне не ответили. Придёте? – Грамматиков задержал дыхание.
- Не знаю, пока не знаю, - увернулась она и поёжилась.
- А могу ли я тогда вас пригласить на днях в Немецкий клуб, к Шванвичу. Вот ведь прохвост! Немец! Слышали, наверное, или в газете читали…..
- Что слышала?
- Ну, о новом клубе. Приехал в город немец, богатый, хваткий такой. Быстро договорился с губернатором, взял в аренду земли на 20 лет и отгрохал этот клуб.
- А, ну да, слышала, как же, - звёзды сияли с тоненьким мерцанием. Они были те же, эти звёзды, что и в 21 веке. Но и другие. Намного моложе, озорнее. Хотя…. Что для звёзд два века? Ерунда, право.
- Вы мне нравитесь, - вдруг услышала Наталья Сергеевна глухой голос Грамматикова, - я увидел вас на улице, по выходе из экипажа. Вы стояли перед парадной Дворянского собрания такая одинокая, тонкая, неземная. Если бы я не знал, что чудес не бывает, то решил бы, наверняка, что вы – сотканы из волшебства. Я всегда любил необычное, мечтал увидеть что-нибудь этакое, например, северное сияние. И вы мне показались окутанной дивным светом. Я поспешил вслед за вами. И вот мы здесь. Стоим рядом, на этом балконе. Не разуверьте меня, молю вас. Не говорите, что вы – простая. Сегодня чудесная ночь. Так хочется чуда, хотя бы маленького!
- Дайте вашу руку, - улыбнулась Наталья Сергеевна. Ей вдруг захотелось прочитать его настоящие мысли. А не слова, так просто слетающие с языка.
Он протянул. Хрупкий топаз сверкнул на безымянном пальце. Она вцепилась в него взглядом и полетела в бездну. Мириады звёзд, сталкиваясь, образовывали странные узоры, кружились, стремились перехлестнуться друг с другом небывалым доселе способом. Это было и прекрасно, и ужасно одновременно….Вдруг звёзды разлетелись, и картинка стала чёткой. Он лежал на снегу в грязной кровавой луже. Глаза его, светлые, звёздные, широко раскрывшись, невидяще наблюдали за небосводом. Она услышала крики, женские, визгливые, и мужские – хриплые и басовитые: «Убили! Убили, матушки! Что творят, ироды!»
Она ещё раз взглянула на Грамматикова, мёртвого и прекрасного до тошноты в своей мёртвости и закричала. Гулко закричала.
«Что с вами?! – услышала она голос откуда-то сверху, - очнитесь! Прошу вас! Милая!» Кто-то тряс её за руку, гладил лицо. Она открыла глаза. Над ней склонился Андрей Юрьевич с мученическим выражением на остром лице. Наталья Сергеевна лежала на балконе, локоть во что-то больно впивался. Это «что-то» оказалось кольцом с чёртовым топазом, унёсшим её далеко не в мир мыслей и чувств, не в мир воспоминаний, а куда-то в будущее.
«Убьют его, ей Богу, убьют» - пришла жестокая мысль и мигом отрезвила. Она поднялась с помощью Грамматикова, отряхнулась от снега, которого на балконе было достаточно, и протянула ему кольцо: «Простите меня, вцепилась в ваш перстень, и что-то с головой случилось…»
- Не извиняйтесь, такое бывает, да, бывает, вы простите, это я вас здесь заморозил, идёмте….
Они вошли в залу, такую яркую, сияющую, наполненную ароматами незнакомых духов. Наталья Сергеевна присела на стульчик, Грамматиков – рядом с ней, и весь внимание. Она подняла на него пронзительные глаза, смущённо улыбнулась и произнесла: «Андрей Юрьевич, будьте осторожны, вас могут убить». Он поднял брови домиком: «Кто же?»
- Не знаю, это не в моей власти – увидеть. Знаю только, может произойти. Скоро. – Перед глазами нарисовалась газета с заголовком «Убит статский советник Андрей Юрьевич Грамматиков».
Он невесело рассмеялся.
- Вы хотите подарить мне чудо таким образом? Как-то грустно. Вы видите будущее?
- Да, вижу иногда. Соприкасаясь с драгоценным камнем, я могу узнать мысли  его хозяина….или будущее.
Он промолчал. Лишь долго посмотрел на неё, в глаза. Перевёл взгляд на губы, словно спрашивал: «Они лгут?»
Наталья Сергеевна отрицательно покачала головой.
- Я не желаю вас пугать, и зла вам не желаю. Вы правы, я не из этого города, - она сделала ударение на слове «этого», - из другого. И занесло меня сюда что-то странное. Может быть, судьба.
Он вдруг схватил её руку и крепко сжал пальцы:
- Вы моя судьба, Наталья Сергеевна, я это сразу почувствовал, как только увидел вас, как только обратил на вас свой взор!
Она испугалась и выдернула свою руку из его тёплых ладоней.
- Это невозможно, - прошептала и отвернулась.
- Всё возможно! Мне всё равно, кто вы. Не отказывайте мне. Я вас всю жизнь искал….
Она вспыхнула и зарделась пунцовым светом.
Вдруг заметила знакомый силуэт. Она вгляделась, это был Женька. Он смеялся, щурил глаза, хватал под ручку свою сиреневую особу и направлялся к двери.
Наталья Сергеевна обернулась к Грамматикову:
- Посидите здесь минуточку, я сейчас. Мне надо спросить…..
Она вскочила со стульчика и кинулась вслед за быстро удаляющимся Женькой.
«Что за чёрт! – кричала про себя Наталья Сергеевна. – Почему он так быстро всегда убегает, исчезает….»
- Эй,  Женя! Подождите! Я хочу спросить у вас! – она завопила, что было сил, но сосед даже не обернулся на её голос. Он подал руку своей избраннице, та подмигнула ему. Евгений открыл парадную дверь, невежливо оттолкнув  старого швейцара, и скрылся в снежной кутерьме.
Наталья Сергеевна, забыв про шубку и шапочку, бросилась к двери, из всех сил вцепившись в дверную ручку, потянула на себя и, открыв наполовину, протиснулась наружу.  Дверь с треском захлопнулась.
Наталья Сергеевна зачем-то обернулась на дверь и остолбенела: не было никакой двери! Была лишь толстая, серая стена. И всё.
С дрожанием в коленях она, словно автомат, повернулась обратно и сразу же была ослеплена светом неоновых огней.
Сбоку на неё смотрела витрина какого-то магазина. Вглядевшись в своё отражение в витрине, Наталья Сергеевна заплакала: она была в своей старой мутоновой шубке. У ног валялся пакет с мамиными гостинцами. Всё вернулось на круги своя. Приглядевшись к вывеске, сиявшей над витриной, Наталья Сергеевна открыла рот. Красивыми сиренево-синими буквами светилось и переливалось до боли родное название «Снежинка».
Она находилась за несколько километров от дома, рядом с любимым кафе.
Прижав к груди пакет с продуктами, на ходу глотая непрошеные слёзы, Наталья Сергеевна побрела к остановке.
И вновь резко затормозила знакомая маршрутка. Она села в неё и покачала головой: «Это невозможно!»
Водитель сразу узнал её и весело прикрикнул: «Привет, знакомая! До дома не довезу, не надейся!»
- Везите, куда хотите, - прошептала Наталья Сергеевна и заплакала по-настоящему.
Маршрутка пронеслась мимо маминого дома, завернула куда-то ввысь, за ели, потом ещё раз завернула и остановилась.
- Приехали! – крикнул водитель и добавил: С наступающим Рождеством!
- С наступающим! – прошептала Наталья Сергеевна и вышла, тяжело хлопнув дверью.
- Эй, полегче хлопай, не у себя дома! – донеслось из недр маршрутки, взвизгнули колёса, и жёлтая машинка покатила дальше.
- Постойте-ка, - вдруг подпрыгнула Наталья Сергеевна, - а как же….как же…мой дом в другой стороне! Это же мамин маршрут!
Но тут взгляд её упал на журнальный киоск, такой знакомый, такой родной, в котором она каждый понедельник покупала газету. Наталья Сергеевна находилась в двадцати шагах от своего дома.
- Что за…. – начала, было, она, но замолчала. И пошла домой.
Зайдя в прихожую, включила свет, разулась, разделась, подошла к зеркалу. На неё смотрела незнакомка. Эта женщина из Зазеркалья знала гораздо больше, чем Наталья Сергеевна, и повидала, и пережила...
Наталья Сергеевна зажгла ёлку, пропылесосила дорожки, аккуратно сложила вещи и книги, включила телевизор. Смотреть ничего не хотелось. Одной в такой вечер быть невесело, а с телевизором, вроде, и не одна. Она вырвала из блокнота лист, достала из сумочки шариковую ручку «Corvina» и быстро настрочила список своих обычных желаний. Того, что было ей нужно для простой бытовой жизни.
Мечта теперь была одна. А желаний – много. Еле на листке уместились.
Затиликал мобильник. Кеша поздравил её смс-кой. Он находился, как всегда, далеко. В Японии.
«С Рождеством, дорогая! С Рождественским чудом! Люблю, целую, твой «японец» или «япончик», как пожелаешь», - писал в порыве нахлынувших чувств Кеша.
«Лучше бы позвонил, что ли. А то смс. Дёшево и сердито», - разозлилась было Наталья Сергеевна, но затем, будучи опытной, загнала старую злобу глубоко внутрь, в недра души.
«Так и живу, с фантомом», - усмехнулась она и пошла на кухню варить кофе.
Она замерла у окна, обхватив себя руками.
Огромная луна плыла по небесному своду в бледно-розовом ореоле. Куда-то спешили маленькие букашистые люди. Некоторые падали, весело поскальзываясь на крохотном, спрятанном под тонкой снеговой коркой, ледке, тут же вскакивали, смешно отряхиваясь, и спешили дальше.
Мир вновь стал родным и уютным.
Где-то была мама. Наверное, разглядывала в миллионный раз свои новогодние открытки. Где-то, в далёкой Японии, гулял Кеша.
«Это ведь кличка попугая» - вдруг мелькнуло в сознании Натальи Сергеевны.
«Надо же, любила все эти годы попугая!» - она всплеснула руками и звонко, переливисто засмеялась.
Со смехом она схватила свечи и стала их зажигать. Какое Рождество без свечей? Свечи! Вот самое главное, самое необходимое на Рождество! И ангелы! Где-то была открытка ангела. Надо найти и поставить на видное место. К ёлке. Да, пусть сегодня у ёлки будет личный ангел-хранитель….
Наталья Сергеевна поставила свечи в подсвечник. Всего семь. Как Менора. Божественное число. Зажжённой спичкой прошлась по фитилькам. Огонь весело запрыгал, замигал. Средняя свечка стала постепенно клониться к соседке, словно что-то хотела ей рассказать. И показалось вдруг Наталье Сергеевне, что свечки на самом деле шепчутся.
- О! Наша хозяйка такая трусиха! Желает быть Снегурочкой и боится, - лепечет та, что склонилась в приветственном поклоне.
- М-да, конфуз какой. А что может быть проще? Исполняй желания, да и все дела, - поддакивает ей соседка.
- И я о том же! Нарядиться Снегурочкой – дело десятое. Стать ею по-настоящему – вот что трудно.
- Как же ею стать, сестрица?
- Понимаешь, вот один человек несёт свет. Тот, кто осмелился, поверил в то, что он способен быть светоносным. А за ним идут другие люди. И когда светоносный выдыхается, устаёт, либо время его заканчивается, свет подхватывает другой, тот, кто следует за ним….
Наталья Сергеевна вдруг увидела целую процессию. Шли люди. Самые обычные люди. Только почему-то, все они были в белом. Белые платья, блузки, брюки, юбки, рубашки, платки, пиджаки, туфли, волосы….
Впереди всех - Женька, сосед, в белоснежном сюртуке и цилиндре нёс на ладони свет. Огонь пылал, язычки его, то высоко поднимались вверх, то клонились в сторону, то опускались низко-низко. Тогда Женька дышал на пламя, и оно становилось прежним, высоким и стройным. Люди, идущие за Женькой, улыбались светло и счастливо. И среди этих людей Наталья Сергеевна усмотрела себя.
Она встретилась с собой глазами, ойкнула и….проснулась.
Свечи догорели. В комнате пахло сгоревшим парафином. Наталья Сергеевна вспомнила про открытку с ангелом.
Порывшись на полке между книг и не найдя её, взглянула на часы. Показывало «без пяти двенадцать». Она накинула свою шубку, застегнула сапоги, схватила листочек с желаниями, засунула его в меховой карман, отворила дверь и быстро побежала вниз, смешно подпрыгивая на порожках. Проскакав три пролёта, толкнула подъездную дверь и оказалась на улице.
Выйдя во двор, Наталья Сергеевна замерла на мгновенье. На улице было волшебно. Тихо-тихо. Ни единой души.
Отдышавшись, она подняла вверх глаза и увидела яркое звёздное небо. Такое звёздное, что просто дух захватывало! И с этого, совершенно безоблачного звёздного неба, словно в замедленной киносъёмке, падали снежинки. Они были похожи на птичьи пёрышки. И эти «пёрышки» задумчиво порхали в воздухе, кружились, кокетливо вальсируя, и оседали на ветки деревьев, крыши машин, детские карусели, лавочки, горки…. И от них деревья были укутаны в тонкую снежную пелену. Высоко светились огоньки окон. Люди готовились встретить Рождество. Снежные хлопья, падающие с безоблачного неба, мягко ложились на плечи, воротник, волосы брови Натальи Сергеевны, которая, открыв от удивления рот, смотрела на рождественское чудо.
«Как же это? - тихо спросила она у самой себя. – Разве такое бывает в жизни?
Ответа она не услышала. Во дворе, кроме неё, не было больше ни души.
Похлопав белоснежными искристыми ресницами, Наталья Сергеевна подставила удивительным снежинкам ладонь и запела тоненьким голоском:
«Если снежинка не растает,
В моей ладони не раста-а-ает,
Пока часы двенадцать бьют,
Пока часы двенадцать бьют…»
И тут же вспомнила про список желаний.
 Наталья Сергеевна достала из кармана согнутый впопыхах листочек, развернула его. Глаза выщипали: «Купить машину. Желательно новую».
Пробежав ещё несколько строк, Наталья Сергеевна остановилась на: «Чтобы зарплату повысили вдвое» и усмехнулась.
«Зачем мне всё это, когда человек, который мог стать моею судьбой, погиб в невообразимом 1848-м, если у девочки Жанны умирает мама, а подруга Даша плачет о потере любимого, если прекрасная  художница Инна не может говорить…. Что это за желание такое – «Чтобы зарплату повысили вдвое». Вот бред! Во сне я шла за соседским парнем, который  нёс на своей ладони свет, и была готова в любую минуту, в любой миг подхватить этот хрупкий огонёк, когда ему станет невмоготу…. И нести, нести, нести, пока есть силы. Ведь это самое главное! Нести людям свет. Ведь это и есть моё чудо – дарить чудо другим!»
«Ничего, ничего, мы сейчас всё исправим!» - воскликнула она громко и театральным жестом разорвала «желанный листочек» на десятки мелких кусков. Положила их на ладонь и дунула. Листочки разлетелись, как стайка озорных белых птиц, немножко покружились в свежем морозном воздухе и медленно опустились на снег.
Наталья Сергеевна задрала голову высоко вверх и закричала, что было сил: «Я желаю, чтобы мама Жанны выздоровела! И больше никогда не болела! Чтобы Инне вернулся голос, а Дашин Вадик простил её и тоже поскорее вернулся, чтобы Соня обрела своё счастье, и Андрей Юрьевич…. Чтобы он, ну в общем, чтобы его не убили тогда. И вообще не убили. Пусть он тоже обретёт своё счастье. Пусть сбудутся самые светлые, самые чистые людские желания! Пусть будет так!»
И она закружилась. Сияли звёзды, падал волшебный рождественский снег, и вся природа вокруг, молча, любовалась новоиспечённой Снегурочкой, которая кружилась, кружилась, кружилась, и даже не замечала того, что её ноги не достают до земли, и всё это действо происходит в воздухе. И вместе с ней кружились дома, лавочки, машины, карусели….
Снегурочка  смеялась, и смех её был словно тысяча ледяных колокольчиков….
- Эй, Снегурочка, ты пьяная что ли? Эко тебя кружит! – вдруг раздался звонкий голос где-то внизу.
Наталья Сергеевна резко остановила своё кружение, на миг замерла и от неожиданности упала в снежный сугроб.
Подняв глаза, она увидела подростка, протянувшего ей руку.
Опершись на твёрдую не по годам руку, Наталья Сергеевна встала, отряхнулась и рассмеялась, но уже не тем колокольчиковым смехом, а самым обычным, человеческим.
- О, это вы, Наталья Сергеевна! – заулыбался Женька, а это был именно он. – А я и вправду подумал, что Снегурочка. Вы были такая белая, пушистая, в блестящей шубке. Мне даже коса почудилась, и иней на ресницах. Я вами на мгновенье залюбовался, мол, во какие Снегурочки в наш двор забредают! А это – всего лишь вы.
- А может быть, Женя, я и вправду стала на миг Снегурочкой. Настоящей. И исполняла заветные желания. Ты ведь тоже не такой, каким кажешься. Ведь так? – усмехнулась Наталья Сергеевна, не веря в то, что они вот так встретились.
- Не такой. Всё правильно, - честно ответил Женя, и в его глазах блеснуло что-то не детское совсем, а очень древнее и мудрое.
- Ответь мне, прошу тебя, Женя, ведь не сон это был, про 1848 год? – взмолилась Наталья Сергеевна.
- Не сон.
- И он жил когда-то, да?
- Жил.
- Но как мы там оказались?
- Мир не таков, каким кажется.
- Я хочу туда попасть вновь, хочу найти его и спасти. Помоги мне, Женя.
- Не могу. Это бывает раз в сто пятьдесят лет. Поздно. Шанс упущен. Так вы, Снегурочка, исполнили желания-то? – вдруг он улыбнулся задорно, совсем по-мальчишески.
- Не знаю. Да н-н-нет, наверное, - горько пожала плечами Наталья Сергеевна.
- Жаль, - вздохнул Женя и развернулся, чтобы уйти.
Но вдруг остановился, обернулся и через плечо сказал:
- Вы это, не расстраивайтесь, со всяким бывает такое. Всем чуда хочется.
И пошёл домой.
А Наталья Сергеевна осталась стоять одна, тихая, задумчивая, растерянно глядящая себе под ноги. Потом встрепенулась и кинулась в подъезд. Пробежав три пролёта, остановилась у Женькиной двери и позвонила. Никто не открыл. Позвонила ещё раз, и ещё. Она точно видела, как он вошёл в подъезд. Значит, дома. Куда он мог деться? Просто не открывает, значит, не хочет с ней больше говорить. Она стала стучать и просить его открыть дверь: «Женя, пожалуйста, открой, мне нужно ещё что-то узнать. Открой же, ну открой!»
Щёлкнул замок соседней двери, и на площадку вышла сердитая старушка в очках.
- Милочка, что вы барабаните?! Ночь-полночь! Уважайте людей! – прикрикнула она треснувшим старческим голосом.
- Скажите, соседи ваши, Женя…. – умоляюще начала Наталья Сергеевна.
- Милочка, ну какие соседи? Вы что? Они же съехали отсюда уже полгода назад. Квартира пустая. На продажу выставлена, - как на больную взглянула старушка на Наталью Сергеевну.
- Да-а? – Наталья Сергеевна прислонилась к стене и с шумом выдохнула скопившийся в лёгких воздух. – Но я же видела Женю! Он вошёл в этот подъезд! Только что вошёл!
Старушка подошла к Наталье Сергеевне и деловито потрогала её лоб:
- Милочка, у вас жар. Температура высокая. Идите домой, и примите лекарство.
И участливо так, с жалостью взглянула на Наталью Сергеевну.
- Значит, полгода назад? – шмыгнула носом Наталья Сергеевна.
- Полгода, - ответила старушка, помогая ей подняться по лестнице.
- Скажите, а как была их фамилия? – зачем-то спросила Наталья Сергеевна.
- Кажется, Ангеловы. Да. Точно. Странная фамилия. Нераспространённая.
- Нераспространённая, - повторила Наталья Сергеевна и открыла свою дверь. – Спасибо, с Рождеством вас!
- С Рождеством, милочка, выздоравливай! – ответила старушка и пошла восвояси.
Раздевшись, Наталья Сергеевна легла спать.
Проснулась от звонка.
- Алло, - хриплым голосом пробормотала Наталья Сергеевна, - я слушаю вас.
- Привет, с Рождеством Христовым! – раздался в трубке металлический Сонин голос.
- И тебя с Рождеством, Сонечка, - прохрипела Наталья Сергеевна.
- Что с тобой? – заботливо спросила Соня. В трубке что-то зашуршало.
- Заболела, Сонь.
- Горло, температура?
- Да, именно.
- Лекарства есть?
- Не знаю, ещё не глядела, - ответила Наталья Сергеевна, силясь вспомнить, что могло остаться после того раза, когда она грипповала прошлой весной.
- Ясно, сейчас приеду, - ответила коротко Соня и бросила трубку.
На душе у Натальи Сергеевны потеплело. Всё-таки хорошо, когда есть настоящий друг. Особенно такой, как Соня: умный, сильный духом и расторопный.
Снова зазвонил телефон. Она сняла трубку. Это была Жанна.
- Наталья Сергеевна! – закричала Жанна радостно. – С Рождеством вас! Счастья и здоровья!
- Спасибо, Жанночка, и тебя с праздником, - проблеяла Наталья Сергеевна, начиная с ужасом понимать, что её голоса на всех поздравляльщиков не хватит.
- Наталья Сергеевна, вы у меня близкий человек, хочу с вами поделиться радостной вестью. Моя мама сегодня поднялась с кровати! Сама, представляете?  Впервые за три месяца! И температуры нет! И кушать попросила! Доктор сказал: это чудо! Чудо, вы слышите  меня? Чудо! – Жанна одновременно рыдала и смеялась.
Что-то раскрылось в груди Натальи Сергеевны и зазвенело.
- Чудо, - повторила она.
- Чудо, чудо! – невидимо закивала Жанна в трубку.
«Чудо» большими буквами пронеслось в голове Натальи Сергеевны.
Второй была смс-ка от Алины. Она тоже поздравляла свою любимую учительницу с Рождеством и хвалилась, что родители ей подарили мобильный телефон, тот самый, который хотела.
Третьим чудом был звонок в дверь.
Уверенная, что это мобильная Соня, Татьяна Сергеевна открыла дверь, даже не причесавшись и не умывшись. Такая, какая есть. Но на пороге стояли двое. И этими двумя были Даша и Вадик. Они стояли, обнявшись, и просто сияли от счастья. В руках у Вадима была бутылка белого полусладкого. У Даши – тортик.
Они шумно ввалились в квартиру и принесли с собой запах хорошего настроения и любви.
Охнув, Наталья Сергеевна кинулась в ванную, умыться и причесаться.
Друзья обосновались на кухне. Она слышала из ванной, как они хохотали, звонко целовались и шутили о чём-то интимно-ласковом.
Присев на краешек ванной, Наталья Сергеевна глубоко вздохнула и утёрла слезинку. Вот и это её желание исполнилось. Приведя себя в порядок, она вышла к гостям.
- Представляешь, Вадик-то, оказывается, и не думал на меня обижаться! Его просто срочно вызвали в Москву, и он, чтобы не потерять ключи, оставил их мне! А в конверте, там ещё записка была, где он всё написал: и что любит меня, и что срубит мне любую ёлку, даже если она будет расти на небе, и что приедет 6-го вечером, как раз к Рождеству! А я слёзы лила, все глаза проплакала, а в конверте порыться даже и не подумала! Вот дурёха, правда, любимый? – взахлёб делилась своими чувствами и событиями счастливая Даша.
- Да, любовь моя, и, правда, ты дурёха. Разве я могу тебя бросить из-за какой-то ерунды? Да ни в жисть! – рокотал Вадик, умело орудуя чайником.  – Я и ёлку нарядил, и в мусорном баке закрепил, чтоб тебе веселее было без меня….
Даша бросилась его целовать, чайник покачнулся, из носика вылилась струя кипятка и обожгла Вадикову руку. Он чуть слышно охнул и поджал губы от боли. Даша заквохотала над ним, как наседка, и стала слёзно просить прощения.
- Да ладно тебе, Даша, Вадик – настоящий мужик, если он тебя терпит, то уж кипяток на своей руке даже и не заметит, - услышала Наталья Сергеевна Сонин голос за своей спиной.
Соня, подтянутая, бодрая, выкладывала из пакета панадол, аспирин, аскорутин и ещё какие-то таблетки. После таблеток из пакета стали выползать лимоны, малиновое варенье и мандарины.
- Как ты вошла? – удивилась Наталья Сергеевна.
- Кто-то забыл закрыть дверь, - усмехнулась Соня.
Даша и Вадик с интересом смотрели на Соню, так и не разжав своих крепких объятий.
- Что это вы тут уселись? – вскинулась на них Соня, управившись с пакетом. – Человек болеет, а вы – гульбище устраиваете на её кухне?
- Кто болеет? – удивилась Даша. – Наташа? Ты болеешь?
Она повернулась к Наталье Сергеевне.
Наталья Сергеевна кивнула и залилась слезами.
- Это ещё что? Что за нюни? – попыталась её успокоить Соня своим фирменным методом.
- Так болит? – сочувственно предположила Даша, округлив бездонные глаза.
- Ну, не молчи, что стряслось-то? – Соня потянула Наталью Сергеевну за рукав.
Вытирая тыльной стороной ладони слёзы, Наталья Сергеевна рассказала обо всём, что вчера с ней произошло. Говорила она сбивчиво, перепрыгивая с одного момента на другой,  и снова возвращаясь к началу….
Когда она всё рассказала, Соня присвистнула:
- Ничего себе грипп! Такие глюки!
- Дура ты, Соня, а я Наташе верю! – отрезала романтичная Даша.
- Наташ, это правда? Тебе не приснилось? Не померещилось? – переспросила Соня, закуривая.
- Сонь, это всё было. Я и сама не очень верю. Но не могу выкинуть из памяти. Было и всё. И я не знаю, что мне теперь делать. Хочу узнать, убили его или нет, а как это сделать, не знаю, - и Наталья Сергеевна снова горько заплакала.
- Перво-наперво тебе нужно выздороветь, - отрезала Соня, - а потом уже всё остальное.
Наталья Сергеевна потупила глаза.
В разговор встрял Вадик, дотоле молчавший.
- Я, конечно, не верю всему этому, - он сделал многозначительную паузу, мол, не принимайте меня за круглого идиота, - но помочь вам, наверное, смогу.
- Чем? – иронично спросила Соня. – Тяжести поднимать нам не надо. И ёлки срубать….
Вадик не обратил внимания на колкость, и продолжил:
- У меня двоюродная сестра работает в нашей областной библиотеке, в отделе редких книг. Помнится, она жаловалась, что старинные газеты рассыпаются, потому что бумага тонкая, не то, что книжный пергамент. И они, кажется, даже их фотографировали. Ну, чтобы сохранить ценную информацию.
- А точно! – воскликнула Даша и поцеловала Вадика в макушку. – Мы посмотрим в старых газетах! Там же про всё рассказывается. И про убийства.
У Натальи Сергеевны загорелись глаза:
- Да-да, это вариант, спасибо, Вадик.
- Пока не за что, - ответил Вадик, но по его физиономии было видно, что похвала пришлась кстати.
- Ага, старинные газеты, - буркнула Соня, - с чего вы взяли, что сохранилась именно та газета, в которой написано об убийстве Грамматикова,?
- Ни с чего мы не взяли! – строго взглянула на неё Даша. – Но это же шанс! Когда пойдём?
- Можно завтра. Библиотека восьмого января работает. Студенты экзамены сдают, - сказал Вадик, нежно обнимая Дашу за талию.
- Наташа ещё не выздоровеет, у неё температура, - заботливо укрывая пледом Наталью Сергеевну, шепнула Соня.
Её неверие было настолько велико, что она решила упираться до последнего.
- Ничего, мы сами посмотрим, да, Вадюшечка? – сладко протянула Даша.
- Конечно, любовь моя, всё для тебя, - залыбился Вадик.
- Ладно, и я с вами, - устало протянула Соня. Ей надоело препираться.
- Ну и хорошо, значит, завтра в 10 часов у библиотеки.
На том и порешили.
Ночью Наталье Сергеевне снился Грамматиков в сером пальто революционера-разночинца и белые кролики в золотом пенсне.
На следующий день ей стало лучше. Температура понемногу понижалась, горло перестало саднить, и голос возвращался.
В обед позвонила Даша. Голос её срывался от волнения:
- Наташа, я с радостной новостью! Все январские и февральские газеты за 1847 год сохранились! Представляешь? А сестра Вадика, Зиночка, ну просто душка! Мы с ней прекрасно поладили, и я её уже пригласила на свадьбу!
- Когда свадьба-то? – поинтересовалась Наталья Сергеевна.
 - Когда-когда? Не знаю. Вадик мне пока ещё предложение не сделал, - обиженно протянула Даша.
- А-а-а, - протянула Наталья Сергеевна, - тогда понятно. И что дальше?
- Мы нашли газету за 10-е января 1847 года, в которой есть упоминание о северном сиянии в Подмосковье! Вот, послушай….
- Даш, ты говорила, есть сведения об Андрее Юрьевиче, - нетерпеливо перебила её Наталья Сергеевна.
- Да-да, конечно, - согласилась Даша, - тут есть небольшая заметка…. Кстати, нашла её Соня со словами: «Надо же, это правда!», а я вот тебе сразу поверила, ты знай….
- Даш! – укоризненно воскликнула Наталья Сергеевна.
- Извини, я такая болтушка. Есть заметка о том, что посреди новогоднего вечера, который проходил в ложе Дворянского собрания, пропал статский советник 3-го ранга Андрей Юрьевич Грамматиков. Полицейский розыск не принёс решительно никакого результата, мол, как в воду канул.
Сердце Натальи Сергеевны бешено застучало:
- Убили-таки. Уже. И закопали где-нибудь.
- Не уже, а два века тому назад, - бодро поправила её Даша.
В телефонной трубке возник какой-то шум, и раздался Сонин взволнованный голос:
- Ты меня прости, что я у Даши трубку отняла, и что вчера тебе не поверила. Ты знаешь, это просто чудо какое-то. Но я думаю, что всё не так плохо. Наташ, ты меня слышишь? Слышишь?
- Слышу, - плача, проговорила Наталья Сергеевна.
- Пропал – не значит, убили, Наташ. Я думаю, его не убили.
- А что же? Куда он делся? – воскликнула Наталья Сергеевна, патетически заламывая руки.
- Та дверь, в наше время, она же не могла быстро взять и захлопнуться. Ты знаешь, он реально мог побежать за тобой…и….оказаться у нас! Поэтому ни трупа, ни человека. Никого! А сколько таких случаев в книгах описывается! Да сотни! Пропадает человек бесследно, а потом в каких-то там летописях другого века находят упоминание о нём. Или вот та деревня, жители которой все разом куда-то пропали. Словно отошли на пару минут, даже огонь в очаге не затушили. Да они, Наташ, живут где-нибудь в 23-веке! Точно тебе говорю!
Наталья Сергеевна уже её не слушала. Она одевалась.
- Наташ, скажи мне что-нибудь, - тихо позвала её Соня.
- Сонь, спасибо вам огромное! И тебе, и Даше, и Вадику! Вы  у меня самые лучшие! Самые умные! Самые добрые! Я поеду туда, к тому подъезду, в который тогда вбежал Женя. Может быть, он там….
- Мы тоже подъедем, скажи только, куда.
Через полчаса Наталья Сергеевна ходила взад и вперёд около дома, подъезд которого скрывал ход в иное измерение. Дверь была наглухо заколочена, и ржавый висячий замок всем своим видом показывал, что его не открывали уже тысячу лет. Грамматикова, естественно, не было.
Ребята подъехали быстро. Разгорячённые, раззадоренные, они, перебивая друг друга, рассказывали о своём походе в библиотеку, как они вглядывались в древние диапозитивы, чуть глаза не сломали, как читали крохотные полуистлевшие заметки о жизни горожан того времени, и всё это явилось для них настоящим чудом.
- Ребята, - прервала их Наталья Сергеевна, - его здесь нет. И замок этот, посмотрите только, как будто я туда и не забиралась, в этот подъезд. Это просто какое-то наваждение. Может быть, мне это действительно приснилось? Знаете, сон из тех времён с реально действующими персонажами.
- Подожди, как я понял, обратно ты возвращалась не этой дорогой, ведь так? А этот ход будет закрыт теперь ещё очень долго, ведь так? – ведьтакнул Вадик.
- Правильно! – ответила за Наталью Сергеевну Соня. Она теперь уверилась в чудо, и расставаться с ним не хотела ни за что. – Где ты вышла?
- На Старотрибунной, напротив нынешнего Драматического театра, - ответила Наталья Сергеевна.
- Вот туда нам и нужно! – повернула Соня, на ходу доставая неизменную сигаретку.
На Старотрибунной была пробка. Соня вовсю поливала ненормативной лексикой водителей, их автомобили и дороги, всуе поминая Гоголя с его бессмертными словами о двух неизменных бедах русского народа. Она высовывалась по пояс из окна своего красного «Пежо», сигналила и собачилась с соседями по несчастью.
- Даша, уйми свою подругу, не то я выйду, - пригрозил Вадик.
- Невозможно, придётся терпеть, - ответила за Дашу Наталья Сергеевна.
Вадик вздохнул и промолчал.
Подъехав к злополучной остановке, Даша всплеснула руками:
- Здесь же неподалёку наша любимая «Снежинка»!
- Да, именно, у её витрины я и вышла из 19 века, - ухмыльнулась Наталья Сергеевна.
- Странные дела творятся в мире твоём, Господи, - протянула Соня и открыла дверь.
- Эй, любезный, - обратилась она к монтёру, чинившему покосившийся фонарь, - не видели ли вы здесь вчера или сегодня мужчину странного вида?
- Как не видеть? Видел! Он был такой странный, что его быстро увезли в ближайшее отделение милиции, - не поворачивая головы, ответил монтёр.
- Вот как? – протянула Соня. – Он что-то говорил?
- Говорил. Нёс всякую чушь об 19 веке! Типа, он оттуда, - усмехнулся монтёр.
- А где тут ближайшее отделение милиции? – влезла в разговор Даша.
- Да рядом, две улицы отсюда, - и монтёр вялым жестом указал направление.
- По коням! – крикнула в запале Соня и нажала на газ.
Монтёр обернулся, равнодушным взглядом проводил удаляющуюся от него красную машинку и сказал сам себе:
«Бедолаги! Вот родственничком их Бог наградил! Буйнопомешанный в костюме цыплёнка таскается по улицам, пристаёт к прохожим с криками «Дайте пшено-о! Мне двести ле-ет!», а они, несчастные, ищут его, заботятся, беспокоятся».
Перескакивая через  два порожка на третий, Соня, Наталья Сергеевна и Даша с Вадиком вломились в милицейское отделение № 2. За стеклом, уткнувшись носом в плоский монитор, колдовал над очередным уровнем игры лейтенант милиции Павел Шипов. Он был молодой, рыжий и нахальный.
- Гражданин милиционер! – постучала по стеклу Соня, - Товарищ! Эй!
- Гражданка, не надо так орать, - оторвавшись от монитора, тучным тенором протянул Павел.
- Скажите, пожалуйста, вы вчера забирали ненормального со Старотрибунной? – Даша откинула прядь со лба.
- А как же, - плотоядно оглядывая Дашу с головы до ног, тенорнул бравый лейтенант.
- Он наш, наш! Он не сумасшедший! Можно мы его заберём?! – кинулась к стеклу Наталья Сергеевна.
- Что значит, не сумасшедший? Доктор освидетельствовал. Сказал, шиза, однозначно. Пишем протокольчик, и адью, в психушку, – мотнул рыжим чубом Шипов.
- Не надо протокольчик! Прошу вас! Мы заплатим вам! – крикнула Наталья Сергеевна, роняя слёзы.
- Да вы не плачьте, дамочка, здесь ведь не оперетта какая-нибудь, а от-де-ле-ни-е ми-ли-ци-и! – по складам объяснил непонятливой Наталье Сергеевне лейтенант. – Если это ваш родственник, то так и запишем в протокольчике: родственник  такой-то такой-то. Кем он вам приходится?
- Знакомым. Добрым знакомым, - ответила Наталья Сергеевна.
- Э! Так дело не пойдёт. Знакомые не в счёт! Только родные и близкие. Были б вы ему сестрой или женой, или дочерью, вот тогда бы и поговорили….
- Он…я..его люблю, - тихо-тихо шепнула Наталья Сергеевна.
Соня укоризненно взглянула на неё.
- Любите? М-да. Любовь зла. Ну что ж, последнее свидание мы вам обеспечим. Перед психушкой, - смилостивился Шипов и крикнул зычно: Петров! Слышь? Цыплёнка приведи! К нему дамочка!
-Ща! – раздался откуда-то из милицейских глубин недовольный голос.
- Какого цыплёнка? Мне не цыплёнка надо, а Андрея Юрьевича Грамматикова, - произнесла как можно более твёрдо Наталья Сергеевна.
- Грамматикова здесь нет. Только цыплёнок, - отрезал Шипов.
Когда несчастного больного ввели в зал, Наталья Сергеевна поняла, что они ошиблись. Этот маленький человек с мутным взглядом даже отдалённо не напоминал статского советника Андрея Юрьевича Грамматикова.
- Ну?! – грозно глянул на неё лейтенант.
- Это не он, - отвернулась Наталья Сергеевна и побрела к выходу.
- Не он, извините, - пожал богатырскими плечами Вадик.
Цыплёнок вдруг сделал выпад вперёд и закричал: «Ко-ко-ко! Пи-пи-пи! Пшена-а-а! Пшена-а-а мне!»…

Слёзы Натальи Сергеевны давно высохли. Она сидела на мягком кожаном сиденье Сониной красной машинки и часто-часто моргала. Вчерашний день теперь ей казался странным, неописуемым сном.
«Всё, что было, неправда!» - решила она.
Друзья тоже молчали. Они ей сочувствовали от всего сердца.
Когда проезжали мимо Лермонтовского сквера, украшенного новогодней иллюминацией, яркого и красочного, Наталья Сергеевна вдруг заметила знакомую девичью фигурку. Это была Инна. Она стояла неподалеку от скульптуры Лермонтова, держа в руках большой квадратный свёрток. «Картина, наверное», - подумала Наталья Сергеевна и попросила Соню остановить машину.
Выскочив из машины, она подошла к Инне и поздоровалась.
Инна обернулась и расцвела в улыбке.
- Здравствуйте, Наталья Сергеевна! А чудеса случаются! – сказала она своим мелодичным, чуточку капризным голосом.
- Ты говоришь?! – ахнула Наталья Сергеевна.
- Да! Представляете, вчера утром встала, зазвонил телефон. Это была мама. Она меня поздравила с праздником, я ей ответила. И вдруг поняла, что не хриплю, а говорю! Это чудо! Так что спасибо!
И она обняла и расцеловала в обе щеки Наталью Сергеевну, положив свёрток на снег.
Поправляя непослушный локон, Наталья Сергеевна пошла к машине, как вдруг Инна крикнула: «Подождите!»
Она подбежала к Наталье Сергеевне и протянула свёрток: «Возьмите! Это моя последняя работа.  Дарю!»
Наталья Сергеевна взяла, смущённо поблагодарила Инну и сделала несколько шагов к машине.
«Наталья! Наталья!» - вдруг услышала она до боли знакомый голос.
Она стала растерянно озираться по сторонам, ища, откуда звучит голос.
«Наталья! Это вы!» - он был совсем рядом, стоял около скульптуры Лермонтова. Странный, иновременной, замёрзший.
Она кинулась к нему навстречу, подбежала и, обхватив руками шею, притянула к себе лицо. Близко-близко! Вот так.
Он смотрел на неё чёрными как смоль глазами. И почему она решила, что они голубые?
- Что вы делаете здесь? – прошептала она.
- Жду вас, - ответил он.
- Откуда же мне было знать, где вы? – она надломила брови.
- Я был почему-то уверен, что повстречаю вас, - он улыбнулся и, коснувшись её руки, поднёс к своим губам, - я побежал тогда за вами следом и попал сюда, в этот город, в этот мир. Я думал, что вы – иномирянка, а вы оказались иновремянкой. Я нашёл эту скульптуру. Михаил Лермонтов всегда был мне близок по духу. И я решил, что, если нам суждено ещё раз встретиться, то именно здесь.
- Вы голодны? Устали?! Вы замёрзли? – шептала она и плакала, плакала.
- Да, вернее, нет, вернее да, но не слишком, - он запутался.
- Пойдёмте со мной. Нас ждут друзья. Я накормлю вас и согрею.
- Я понял, что домой вернуться мне не суждено, ведь так? – он устало улыбнулся.
- Не суждено.
- Что же я буду делать здесь?
- Жить.
- С тобой?
- Со мной.
- Ладно. Я согласен.
Он шёл, чуть прихрамывая, и щурился на яркий, переливающийся в солнечных лучах драгоценными кристаллами снег.
- Всё такое же. И солнце, и снег, и деревья. Просто чуть-чуть изменились дома, и лошадей больше нет. Их заменили фантастические повозки, - проговорил Андрей Юрьевич.
- Да, лошади теперь большая редкость. Скажи, ты любишь Новый год и Рождество? – подняла глаза Наталья Сергеевна.
- Да, конечно. А теперь буду любить ещё сильнее!
- Как насчёт устроительства музея Нового года и Рождества? У меня есть одно невыполненное желание…. Сможем?
- Музей?
- Музей!
- Сможем, а почему бы и нет?
Они шли, обнявшись, тихие и радостные. А друзья с замиранием сердца следили за ними в окна красной машинки.
- Я счастлива, - вдруг тихо-тихо сказала Соня.
- И мы. Тоже, - засмеялись Даша и Вадик.
- Какие же они красивые! – вздохнула Соня и включила зажигание.

Конец.