Иннокентий Сафьянов, сын последнего конкистадора

Иннокентий Сафьянов, сын "последнего конкистадора"


Какими только путями не приходили в Сибирь ее будущие "светила"! Например, основателя знаменитой предпринимательской династии Сафьяновых , остзейского немца, мастера по выделке тончайших и дорогущих кож, тогдашний красноярский градоначальник просто-напросто выписал из Риги. В Сибири немцу поменяли его непосильную для русского языка фамилию на простую и понятную, восходящую к слову "сафьян," то бишь окрашенная тонко выделанная кожа высшего сорта. От этого удачливого кожемяки и пошел род сибирских купцов Сафьяновых.

Внук основателя "династии" Павел Сафьянов растил своего сына Георгия парнем деловитым и в приращении достояния неутомимым. Уже в отрочестве тот, как только стал доставать ногами стремена, включился в семейные негоции: скакал от одного улуса абаканских татар к другому, скупая у местных жителей крупный рогатый скот и перегоняя его в Минусинск. Городом его мечты стал Томск, тогдашняя столица одноименной губернии, охватывавшей также нынешние Алтай, Кемеровскую и Новосибирскую области. Бывал он вместе с родителем на знаменитой по всей России Ирбитской ярмарке. И, разумеется, на золотых приисках. В этих непростых местах тесно переплелись полет предпринимательской мысли и элементарная алчность, взлёты неслыханной удачи и  скандалы неслыханных же разорений. Здесь Сафьяновы сделали себе доброе имя и немалый капитал, наладив бесперебойное снабжение продовольствием многочисленного и разношерстного контингента "ловцов удачи." Давались эти успехи немалым трудом и феноменальной изворотливостью. Ведь первым делом нужно было найти таких искусных гуртоправов, которые бы сумели не просто абы как провести гурты закупленного скота по скотопрогонной тропе, а так, чтобы животные не растеряли по пути набранного за лето живого веса. Чтобы они не пали от болезней и истощения, не стали жертвами хищников -- как четвероногих, так и двуногих, которые были куда опаснее волков. Зато в конце пути, на приисках, все затраты и треволнения окупались сторицей.
Словом, благодаря сплаву славянской бесшабашности и трезвого немецкого расчета фирма процветала. Опираясь на позитивные результаты хозяйствования, Сафьяновы даже прикупили несколько приисков и стали золотопромышленниками. Однако с 1860 года золотопромышленность сибирских губерний была охвачена глубоким кризисом. Нужны были, как сейчас говорят, новые технологии, а тогда добывали золото просто: били шурф и промывали лотками породу. Кончалось золото -- шли дальше. Это позже Гадаловы, Кузнецовы купят драги, и добыча возрастёт. Пока же прииски закрывались, рабочих увольняли. Упали доходы и у семейства наших героев. Надо было искать выход.
И Георгий Сафьянов его нашёл. В отличие от коллег, он не стал гонять гурты в Томск. Можно было, конечно, поживиться на тамошних приисках. Но ведь у томичей также имелись гурты крупного рогатого скота, уже местного происхождения, а в чужой монастырь со своим уставом не ходят. И Сафьянов обратил свои взоры к Иркутской губернии, где кризис не коснулся Ленских приисков, а спрос на лошадей и скот постоянно рос. Конкуренция же здесь полностью отсутствовала -- откуда же в глухой тайге было взяться пастбищному животноводству?
Георгий Павлович не ошибся в расчетах. Новая скотопрогонная тропа, конечным пунктом которой стал Иркутск, принесла ему немалую прибыль. Впрочем, никто точно не знал барышей скрытного минусинца. Что, однако, не помешало "Сибирскому торгово-промышленному ежегоднику" назвать его миллионером. А ларчик открывался просто. С молодых лет Сафьянов сошёлся с урянхами (тувинцами), которые были, во-первых, кочевниками, а во-вторых умелыми скотоводами. Он хорошо знал язык сойотов ( именно так в ту пору именовали население будущей Тувы). Был добрым приятелем их нойонов (князьков), а в задушевном общении с ними выведал все скотопрогонные тропы. Сафьянов начал строить Усинский тракт, связавший Туву с Россией. Он имел влияние не только на сойотов. Сафьянов сумел настолько обаять российских таможенников и пограничников, что они превратились в его надежных помощников.  Иркутские чиновники за глаза звали его "конкистадором". И не без оснований: ведь именно Георгий  первым произвёл в 1885 году в Урянхае запашку двадцати десятин земли и открыл факторию. Да что фактория -- он создал в Урянхае свой конный завод, золотые прииски. И всё это -- якобы самовольно! Впрочем, есть и другая точка зрения: всё это делалось с тайного ведома иркутского генерал-губернатора Игнатьева, который официально был "не в курсе", хотя следил за деяниями своего протеже с одобрением. А тот с 1904 года даже стал ездить в Урянхайский край без паспорта и приучил пограничников пропускать его "бездокументным". Тамошних же русских чиновников убедил неукоснительно взыскивать налоги с оборота золотодобывающих приисков, разрабатываемых монгольскими и китайскими купцами. Те поначалу покряхтели, поворчали, но ни на какие контрмеры не отважились -- и в конечном итоге стали платить как миленькие, тем самым признав де-факто новую власть!
Ещё его называли "урянхайским губернатором". Все мало-мальски значимые совещания монгольских, китайских и русских чиновников проводились с его ведома. А если быть совсем уж точными, именно он их и проводил. Даже специально ездил в тогдашнюю столицу Внешней Монголии Ургу, зондируя реакцию монгольских и китайских властей. Все конфликты сойтов с властью расследовались с непременным участием Сафьянова. Ведь он не только знал местные обычаи, но и впридачу к сойотскому выучил монгольский язык. Да ещё и представлял русскую диаспору, которая к 1913 году разрослась до двух тысяч человек. Георгий Павлович оживил в Урянхае меновую торговлю, открыв новый рынок сбыта для Сибири.
Сафьянов был действительно фактическим губернатором Урянхая, причём губернатором-идеалистом. Он требовал, чтобы сойотов освободили от податей и узаконили их права на землю. Число русских переселенцев, по его мнению, не должно было превышать 30 -- 40 тысяч человек, чтобы не нарушать уклада жизни аборигенного населения.  Но назначенный в 1915 году пограничный комиссар В. Ю. Григорьев при помощи казаков начал открытый захват и передачу русским переселенцам земель исконных жителей. "Ассиметричным" ответом сойотов стало формирование вооруженных ватаг, которые терроризировали не только русских чиновников, но и рядовых переселенцев.
Георгий Сафьянов ушел в мир иной, многое не успев доделать, доспорить, допереосмыслить...Произошло это в 1913 году, когда "последнему сибирскому конкистадору" исполнилось всего-то 63 года. Причем от инфлюэнции, над которой он всегда потешался, считая её "болезнью слабонервных барышень"...

Однако природа далеко не всегда "отдыхает на поколении, следующем за гениями". Сын "конкистадора" Иннокентий -- блестящее тому подтверждение. Сын крупнейшего капиталиста и сам поначалу капиталист, ставший затем коммунистом, он всей своей биографией подтверждает парадоксальное на первый взгляд положение: обладание огромным богатством иногда позволяет незаурядным личностям сохранить светлые идеалы юности на всю жизнь и не разменять их на пятаки сиюминутной выгоды.
Ещё в молодости Иннокентий Георгиевич отличался от "правильного" буржуазного окружения нестандартным строем не только мыслей, но и реальных поступков. Например, в одну из наиболее голодных для сойотов суровых зим он РАЗДАЛ местным аратам немалые запасы муки, предназначавшиеся вообще-то для извлечения весомой прибыли: их надлежало продать монгольским купцам по хорошей цене. После этого поступка об Иннокентии Георгиевиче начали в буквальном смысле слагать легенды...
Молодой купец снискал себе славу доброхота по отношению к местному населению и бунтаря -- по отношению к "сильным мира сего". К примеру, он последовательно боролся против произвола китайских купцов, беззастенчиво эксплуатировавших местное население. Но ничуть не меньшее отторжение вызывали у него и деяния соотечественников, русских торговцев и колонистов, весьма "охочих до сойотских шей". В 1917 году было записано следующее его заявление: "Когда я приехал в Урянхайский край в девяностых годах прошлого века, мне стало стыдно за своих соотечественников, и я сразу встал на сторону сойот, сразу почувствовал к ним особую симпатию. И вот невольно встает перед нами вопрос: почему же многотысячное коренное население края не участвует в нашем съезде?  Я уже не могу отделять свои нужды от нужд сойотского населения. Поэтому предлагаю собранию, закрыв настоящий съезд, в самом недалеком будущем собрать другой, на который пригласить представителей сойотского народа"
Иннокентий Сафьянов видел в тувинцах равных себе людей, глубоко мыслящих, тонко чувствующих, обладающих завидным творческим потенциалом. И он активно пропагандировал эти идеи! Вот, например, объявление в минусинской уездной газете времён первой мировой войны: " Иннокентий Георгиевич Сафьянов прочтет свои этюды о Сойотии: "Сойоты, их жизнь и поэзия". Сойоты споют несколько песен под аккомпанемент своих музыкальных инструментов". Но это, как говорится, присказка. Его усилия по пропаганде культуры исконного населения Урянхайского края  приносили свои плоды! Сошлемся хотя бы на номер "Сибирского архива", опубликовавшего текст лекции, прочитанной Сафьяновым в помещении Минусинского театра, и снабдившей оный текст примечанием, что названная лекция была прочитана Иннокентием Георгиевичем "при громадном стечении публики". Здесь же было отмечено: " И.Г.Сафьянов известен в Минусинском крае как прекрасный знаток Сойотии. Мало того, у него есть еще одно чрезвычайно важное качество: он не абстрактно изучает жизнь сойотского народа, но с искренней любовью к нему, этому народу-страдальцу". Тут уж, как говорится, ни добавить, ни убавить...

Самое невероятное в биографии Иннокентия Георгиевича приходится на советскую эпоху. Всесильный эмиссар Ленина в Сибири Иван Смирнов разглядел в "социально чуждом" Сафьянове столь неповторимую гамму человеческих и политических качестав, что назначил его... полномочным представителем всесильного Сибревкома в Урянхайском крае. И не пожалел о своем выборе, на первый взгляд парадоксальном. Сын "конкистадора" настолько изобретательно, мощно и результативно боролся с антисоветчиками, слачивал вокруг себя промосковские силы, что практически в одиночку обеспечил провозглашение Республики Танна-Тува, весьма дружественной по отношению к Советскому Союзу. Настолько дружественной, что в 1944 году она официально попросилась "под высокую государеву руку" и добровольно вошла в состав СССР.
И взращенный Сафьяновым сойотский интеллигент Салчак Колбакхорекович Тока стал ее многодесятилетним фактическим правителем...

Однако дух бунтарства из характера Иннокентия Сафьянова не выветрился. С "вертикалью власти" РСФСР, а затем и СССР он подчас "воевал" ничуть не менее страстно и умело, нежели с белогвардейцами и националистами. Безнаказанными эти его эскапады не остались: авторитет авторитетом, а принципы демократического централизма нарушать не позволено никому. Для начала предупреждали, затем пригрозили исключением из партии, а вскоре исключили уже реально... Правда, апелляция к очередному съезду ВКП(б) помогла ему восстановиться в партийных рядах. Но из Сибири непредсказуемого пассионария предпочли выслать ... в Москву. Чтобы был под неусыпным надзором и контролем. Но еще и в тридцатые годы он, активный деятель Сибирского землячества в столице, не раз повергал явных и тайных кураторов в предынфарктное состояние  своими независимыми суждениями, которые были как правило глубже и содержательнее официозной догматики. А друзья, которых у него было великое множество, по мере сил гасили последствия этих скандалов, виновато говоря вершителям судеб: "Ну вот такой он у нас и есть! С того самого дня, как его за революционную деятельность исключили из Красноярской гимназии и передали на поруки отцу, одному из богатейших людей Сибири. А тот отправил его в Урянхайский край"...

Евгений РАДВИЛОВИЧ