Студенческий роман-1. Приветствия и поклоны

Студенческий роман
(«застойного времени»)



Меж строчек дневника




Девочки и мальчики «застоя»...
Тсс…
Зачем все эти ярлыки? Разве застойной была их жизнь? А их дела: учеба и дружба, мысли и фразы, надежды и мечты?…
А ИХ ЛЮБОВЬ?!
Родители, Партия и Эпоха делали их, а они с-делали эпоху. Худо ли, хорошо ли? Не им судить, не вам ругать.
Просто время такое им выпало. Время! Люди же всегда одинаковы...
Эта прозаическая штучка (с первоначальным заголовком «Меж строчек дневника») была настрочена очень быстро. За семь декабрьских дней 1985 года.
«Вордируя», я принципиально отказался что-либо менять: как концептуально, так и текстуально (мелкая стилистическая правка не в счет). В конце концов, это пускай и личная, но уже историческая хроника закатных деньков «застоя».
Автору 22 года. Отсюда и апломб, и максимализм, и… наив…



Глава 1 каноническая. Приветствия и поклоны

- Он уже умер. - Профессор вскинул глаза на сонную аудиторию. – Между прочим, не только он не застрахован от такой напасти. Умрут все, даже вы, как мне вас не жалко, хе-хе…
Студенты заржали, поняв значение «даже», произнесенного с особым нажимом, фиксирующим искреннее облегчение и, одновременно, неверие в то, что даже такое подвержено смерти. Надо отдать должное, пошутить он умел, правда, юмор профессора, как не раз признавал сам автор, был черным - с беспощадным «хе-хе», в любой момент грозящим перерасти в свист бича.
Либерал на словах, временами он прямо-таки упивался статусом провинциального сеньора. Профессор был умен, и причиной его тяги к не сразу проявившемуся самодержавию являлся не только характер, но и двойственность, дававшая ему почти абсолютную власть над студентами и делавшая захолустной пешкой в большой науке. Очевидно, этим объяснялась и страсть к вешанью ярлыков на великих, прежде всего, коллег по цеху.
 
Лекции профессора не были лишены занимательности и глубины, но согласитесь, когда рассказ о почтенном деятеле разбавляют десертом: «человек он добросовестный, талантливый с таким, знаете, хе-хе, мерзким отвислым брюхом», - этого граммика хватало на всю медовую бочку. Однако такие грешки отпускаются тем лекторам, чьи сомнительные шуточки худо-бедно сластят  хрень и занудство коллег.
Звонок вдребезги разнес хрупкую химеру симпатий к оратору. Сжимая портфели до размеров портмоне, учащаяся молодежь выбиралась из аудитории походкой осторожничающих Чингачгуков, а за дверью с «рыси» - прямо в «карьер». На выход, на свободу, вон из «альма матер»!
Лидером гонки был я.


Мысли и Фразы (далее МиФ)
 
…Всегда удивляла странная логика (закономерность) в посещении занятий студентами. Все, кого я знаю, в той или иной степени страдают комплексом, суть которого: как можно скорее покинуть лекцию, даже самую хорошую. Это лихорадочная самоцель, ради достижения которой идут на всё. Самое удивительное, что большинство беглых после праздно шатается, не зная, чем бы заняться, кроме пива и кино. Но боже упаси застрять на следующую пару…
Вот так, мало-помалу ты наполняешься недопустимою крамолой: «А ведь все эти Их курсы страшно не интересны и, что еще страшнее, попросту не нужны! Не отсюда ли все Наши комплексы?»...

***

Из универа - домой.
Там делать нечего.
Вот брожу вдоль книжной полки.
Вот глажу корешки книг.
Вот выдергиваю Хемингуэя «на полкарасика» и обратно.
Предпочел  Пиранделло. Которого, впрочем, даже не листанул, просто вынул.
Вниманьем завладела большая муха из породы жуже-кабаних. Она нахально уселась над подушкой. Меня бы это не тронуло, не окажись на подушке голова. Личная. Легко взволнованный и тяжело возмущенный, я энергично разработал истребительный план. Покрышкин был бы доволен. Осталось выполнить.
Насвистывая «О море» Челлентано, гигантскими, но замедленными шагами я проник в ванную, вернулся тем же маршем уже с дихлофосом. Полная спеси «Жуже-кабаниха» игнорировала маневры ползающей мелюзги. Попытавшись доказать, что чего-то стоит, мелюзга пустила в ход струю МОВ - мухо-отравляющих веществ. Дымовитая пахучесть заполнила пространство над софой. Увы… жирная варварка описала парадный круг и, преспокойно обманув МОВ, унеслась на кухню. Я за ней, и с тем же успехом...

Гнусный запах властно овладевал квартирой. Растущее бешенство не способствовало точности струйных МОВ-атак. Не сказать, что я люблю дихлофос. Его запах будит не лучшие ассоциации. Как-то Игорь Клибанов, тот еще шутник, обделал меня этой прелестью так, что моя «олимпийка» распугивала не только мух…
Куда делась «кабаниха», я уже не знал, вернее, не видел, но знал, вернее, слышал ее «жу-жу». Дабы не отбросить копыта, пришлось отбросить дихлофос и отвлечься. Поставил диск-гигант с итальянцами. Не спасло: мухоубойное амбре упорно теснило бойца к балкону. Там по перилам сновал голубь, ленивый и тупо тычущий клювом в облезшую древесину.


***

ДЗЫНННЬ!!!
В дверях - Влас Верхновский. Шикарный Владя. Шикарный потому, что любит шик, правда, не всегда его достигает. На Владе синяя бархатная рубашка и узкие голубоватые джинсы.
- Принесло дурака! – я традиционно гостеприимен.
- Здоров! – ничуть не смутясь, он размашисто, прямо с порога прорывается в кухню.
- Обувь! Вчера полы мыл.
- Чистые. – Традиционный ответ.
Больше я не настаиваю. Молча нагибаюсь за тапками и едва не силком заставляю переобуться. Владя с треском всовывает бесконечные ступни в аккуратные шлёпки.  Щелчок вдали. Диск кончился. Я отвернулся. Ближний и еще более характерный щелчок! Блин, всего на миг замешкался, а «Саратов» уже разграблен. После минуты противоборства я закрываю холодильник.
Поздно!

- Бо-бо-бо… - надразнивает Влас туго набитым ртом.
Я молча фиксирую исчезновение куска колбасы и:
- Куда поделвалась «докторская»? – повожу плечами. – Вот только что вот тут вот лежал вот такой вот кусьмище колбасищи!
- Да что ты? – Владя искренне изумлен. Только врешь, супостат: хозяин уже сориентировался и, воинственно выпятив пЕред, по миллиметрам выдавливает долговязого вторженца из кухни.
Урвав клешней крошащийся кусок каравая по 26 копеек, праведно влекомый  мною Владя медленно задо-подвигется в зал (он же кабинет, гостиная и спальня). Его рот хищно набивается хлебом. Мамаев маршрут густо устилают крошки, крошки, крошки. Крошки везде. Даже на губах грабителя.
 
Молча дослушали чей-то, явно Содружественный, рок.
- Сир прибыл развлекать? Я про его глупое лицо. - Предположение и расшифровка исходят от меня.
- Не глупее, чем ваше седалище, то есть ваша вторая, но основная голова, – отбрил он, вот что значит сытый человек!
- Милое начало!
Словесную  разминку оборвал следующий...
- Дзын, Дзын!!!


***

Шикарный Владя исполнился скуки и меланхолического сурьеза. Его пижонство несколько преждевременно: в дверь просунулся Игорь Клибанов, коротко - Гарик.
- Еще одного Бог послал.
- Вот сколько зарекался в эту конуру ни ногой… Фу-у!!! - вежливо настроенный Гарик внезапно сморщился. – Ты что, так и одеколонишься дихлофосом? Ну, дурашка, я же пошутил. Дихлофос для насекомых. Для травли вашего вида придумали парфюм…
- Твою родню морил.
Встреча в зале показалась жаркой. Даже мне.
- Бежишь нарочно в этот нужник, чтоб укрыться от уличных уродов, а тут их лидер! – Гарик церемонно приветствовал Владю.
- Батюшки, кретька приползла. – смутившись ровно на секунду, отозвался первый гость. - Деби-деби, на-на-на… - он точно цуцу манил Игорька и сыпал крошки. - Кушай. На полу много крошечек. А мяску хозяин зажал. Жадный дядька…

…Разменявшись ушатами, друзья брезгливо пожали руки, обоюдно пытаясь обойтись самым кончиком хитро подсунутого мизинца. Потом еще долго обнюхивали, морщась, ладони, стряхивали с них невидимую дрянь и сдували ее в лобик визави. Дурдом в сборе. Тут Верхновский врубил Челлентано и угодил под новый град сатиры. Влас уселся на софу и со спокойствием стоика слушал «О море, море, море»… Наши шпильки бездарно тонули в его волнах.
- «Дефицит» кто-нибудь смотрел? – пережив вал сарказма, бросил он, имея в виду театральную премьеру.
- Ну и? – выжидательно уставился Игорь.
- Да так, забыл, где я, – спохватился Верхновский. – Вас дальше сортира не выгуливают?
- А вас уже и на театру пускают. - Не смолчал я.
- Не люблю театр. – Зевнул Клибанов. Он, как и всегда, наелся первым.
- А при чем тут ты?! – По инерции отмахнулся Влас.
- Нет, серьезно. - Кино - моё.
- А сцена не угодила?

- В кино… - вторично пренебрёг уже серьёзный Игорь, - как бы это… образуется эффект индивидуального, интимного… что ли… присутствия… и… это… восприятия происходящих действий. А в театре, хоть триждв натурально играй, всё, особенно, если монолог, ненатурально. Пыжится дядя, ревет, того и глядишь лопнет. То ли дело кино: всё камерно, и голос при монологе тихий, как и положено. В кино, где надо на ухо шепотом, там актер так и шепнет, а не рявкнет. Или там взглядом выкажет, закулисным интимным тоном передаст чувства и всё-всё так, как нормальный человек про себя размышляет, а не дырявит перепонки всему залу… как он это же в театре партнерше на ушко о любви гаркнет. Вот интересно, актрисы уши на такой случай чем затыкают: воском или ватой?
- Ну, не как ты – серными пробками. – Не мог угомониться Владя.
- Почему я не люблю театра, а люблю кино. – Упорно игнорировал Гарик.

- Он уже не слышит. – Ликовал Владя. - Деточка, раковины промой.
- Игорек, скажи, пожалуйста, – я углубил расспрос. - Ты имеешь отношение к великому Гаррику?
Гарик не энциклопедист. Гариком его прозвали классе в 8-м за искусство косить глазами, как крамаровский свирепый Гарри из «Новых приключений капитана Врунгеля». Но Гарик не уставал бухтеть, как и в первый раз:
- То же, что ты к Квазимодо. – Ответ не отличался свежестью, менялась только концовка, зависевшая от прочитанных книг или увиденных фильмов, если там был подходящий аналог.
 
Обещающе улыбаясь, я снял с полки первый том Краткого энциклопедического словаря 1963 года выпуска, открыл его на 238-й странице и торжественно  приблизил к Игорю. Так Гарик узнал о великом английском артисте из восемнадцатого века, с двумя, правда, «р».
- Гаррик… Театр Гудменс-Филдс в Лондоне. Гудменс-Филдс… - задумчиво пришепетывал он. – В 35-ти произведениях Шекспира… 35-ти… Шекспира…
- Боже, что ты наделал, Виля? – всплеснул руками Владя. – Его мозг не выдержит, и мы до самой кончины, а у таких людей она не близка, будем платить алименты сперва родителям, а потом дурдому, который его приютит?
- Быть или не быть? – с пафосом басил Клибанов, так и не вернувшийся на свою единственную «р».
- Бред хронизируется. – Констатировал Влас.
- О господи, такая книга хорошая, а тут опять… - захныкал Гарик и прихлопнул том с чужой «р».

- Как знать, может, посредством великого Гаррика наш махонький, наш микроскопический Гаррюнечка приобщится к театру? – выразил робкую надежду Верхновский в то время, как Игорь лишь язвительно кивал: мели,  мели, Емеля, а потом резко:
- Могём, могём… Господа дураки, минуту внимания. Редактор факгазеты предъявил мне, что я даром хлеб кушаю, поэтому, кровь из носу, даешь передовицу. Полемическую. К завтра!
Чуть не забыл, у себя в «Политехе» Игорь Клибанов слывет эрудитом и числится штатным публицистом стенгазеты электро... кажется... технического факультета.
- И в чём гвоздь? – удивился Влас. – Рак на виду - ты. Щука… – он выразительно кивнул на меня, - ну а Лебедь, - и скромно-скромно потупился.
- Я серьезно. – Гарик упрямо заминал перепалку.
 
- Ну, накрапай про ваших книголюбов, - предложил я. – Как спекулируют, как книжки подписные тащат. Мол, своя лавочка для блатных...
- Такое на фактрибуну? – скептически покривился Клибанов.
- А что такого? 
- Не будь Буратином. На первом курсе после «картошки» я настрогал фельетон о неорганизованности, аврале, штурмовщине, ну, в общем, как будущие первокурсники эксплуатируются на совхозных плантациях. Подпустил пару пиявок в трусы нашему полевому командиру. Есть такой доцент с "истории партии", как он себя нарицает: «Я ваш бог, царь и отец, кто не понял – тем пипец». Статью, будем справедливы, напечатали…
- Видишь…
- Но… Как только я водрузил на чело правдолюбия забрало объективности, передо мной ржаво скрипнула решетка факцензуры. - Лихо чешет черт!

- К театру Шекспира приобщился. – Не замедлил оценить Владя.
- Короче, - дернул плечами Игорь, - напечатали: сколько, когда, а о звездах первой величины – пук-пук. Черная дырка. В гнилом разводе суть выхолощена навзничь. Остался бодренький ля-ля для «Утренней почты».
- Ну, засандаль про культурный досуг студентов, - присоветовал я.
- А чего тут полемичного? – усомнился Влас.
- Возьмем ваш знаменитый студенческий бар «Гаудеамус», превращенный в элитарное заведение. Избранным – зеленый свет, серой массе - дуля и те де и те пе.
- Зависть неутолённого пьянчуги. – Жальнул Владя.
- Стоп. А что? Бар для всех, а ходят вельможи и гости заморские. – Резонировал Гарик.
- С тебя четыре бутылки. – Без тени иронии приобщил я.
- Об чем речь? - охотно согласился «Гаррик из политеха». - Именно, четыре, а не семь и не две с половиной.
- Вот! Благодари бога, что наделил меня четкой мерой распределения, кто кому чего за что и скоко.
- И скоко ты должен мне, допустим, за так и не оплаченную «Игру в бисер»? – оперативно отреагировал Гарик.

- Семь копеек. – Меня реакция тоже не подводит.
- Так точно! – возликовал приятель. – С учетом, что мне оно обошлось в 14 «рваных».
От этих слов Владя напрягся как удав перед броском, а потом:
- Германа Гессе ты спёр. Из избы-читальни села Тухловка, где мы шабашили на кровле свинарника. Лета одна тысяча восемьдесят…
- Гадам вякать возбраняется. – Огрызнулся Гарик. – Творцом! Понял?
- А, так ты еще нарушаешь заветы творца?
- Некий гад щас дождется.
- Интересно, чего?
- Что его заспиртуют?
- Всеми присосками – за! – Ухватился Владя. - Спирт за вами.
- Поразительно скромный экземпляр. – Поделился Гарик.
- Кровосос. – Не стал оспаривать я.
- Вы только угостите, а я и на скунса отзовусь. – Верхновский благодушествовал.


***

Владя – тип наглый, но, не отнять, находчивый. Единственный из нашей компании, кто пробовал наркотики, он мигом «срезАет» всякого, кто пытается его задрать. «За наркоманию ругаешь?» - невинно любопытствует Влас и, дождавшись кивка: «А того не знаешь, что наркомания – большевистская страсть к министерским портфелям. Ты бы поосторожней с наркомовскими-то ассоциациями»… Вообще, примеров его реакции тьма. Вот, скажем, в последнее время у нас активизировались «ряженые от религии»: баптисты не баптисты, - сектанты, одним словом. Ходят, человеков ловят, неверные души сманивают, «божественным светом истинной веры» облучить норовят. Даже КГБ засуетился, брошюру предупредительную выпустил: «Агрессия без выстрелов». В общем, пристали некие миссионеры к пьяненькому Владе, агитируют, обрабатывают. Не долго вникая, он как гаркнет: «Ага, гниды, попались! Я меченосец Святой инквизиции, вычисляю еретиков для последующего сожжения». И во весь мах лап своих осеняет шатию сикось-накосьным крестом…

- Подлец! – восхитился Гарик.
Удивительнее всего: никого не удивило, что результатом обмена любезностями стал негласный сговор, решивший судьбу вечера.
- А кто вас в кабак водил по весне? - кочевряжился Влас, но больше для проформы.
- На свой день рождения? – Безмятежно улыбнулся Гарик.
- Позапрошлый! - присовокупил я.
Владя растерялся и аристократически насупился.
- Мы тебя берем, но при условии, что Гарик откажется от своих семи копеек. – Я был обязан воспользоваться моментом.
- Каких семи копеек? – Клибанов все-таки туп.
- За Германа Гессе. – Владя подогадливеё будет.

- Холява! Я, значит, раскошеливаюсь ради одного болвана и жертвую в пользу другого. – Брюзжал Игорь, но мы знали: это чистый этикет, уже не отвертится.
- Не болвана, а друга. – Проникновенно поправил Влас. - Тем более что книга ворованная. Ворованная. – Наша нищета, похоже, решила заручиться союзником. В моем лице.
- Умным простор и свобода. – Игорь великодушно развел руки и указивно свел пистолетом в сторону туалета.
- Спасибо, я сейчас уйду, деньги мне только дай, и я уйду, – успокаивающе щебетал Шикарный Владя, маяча протянутой ладонью.
- Вы посидите, пока я просажу вашу денежку. - Крикнул я из кухни.
Раздались дружные аплодисменты. Сборы закончились. Владя хозяйски снял пластинку с радиолы.
- Диск в конверт, не лапать, за края бери. – Крикнул я. Он гадливо захихикал…


***

На улице предусмотрительный Владя попытался выслужиться. Он грациозно изогнулся и небрежно выбросил руку. Взвизгнули тормоза. Владя деловито спросил, довезет ли шеф до бара «Витязь». Шеф милостиво кивнул. Владя вальяжно махнул: приглашаю. Мы наблюдали: с нарастающим интересом, но не двигаясь с места и в упор не понимая, чего от нас хотят.
- Живей рожайте, мужики. – Нетерпеливо стегнул шеф.
- В баню, товарищ водитель, на такси не ездют. Мы уж как-нибудь на автобусе. – Внёс ясность Гарик, до выходки Влади, уж я знаю, сам думавший про такси.

- Ты сел или проехали? – пузатый таксист прорентгенил Владю от паха до пяток.
- Товарищ, не роди недоноска. - Погрозил пальцем Верхновский и хлопнул дверцей.
- Скотская порода. – Прошипел водила.
Мы скромно потупились. Тот, кто Виль, тихо сообщил плечу Гарика:
- Свяжись с дураком. Ещё не начали выгуливать, уже скандал.
- Предупреждали люди добрые: без поводка не выводить, - пригорюнился Гарик, - вон и написано: «Выгул собак без намордников карается штрафом»?
Само собой, ничего «там» написано не было, однако я подхватил:
- Про выгул глупых Власиков забыли. Не смотри туда. Это не с нами.
- Ох, и любим мы ради дешевой хохмы время терять. – Сплюнуло «это не с нами», быстро приходя в себя.
 
Подкрался автобус. Вваливаемся внутрь. На свете много дряни, но мало какая сравнится с поездкой в туго набитом общественном транспорте, особенно, в час-пик. Начальнику из прикрепленной «Волги» никогда не понять, сколько здоровых эмоций катализируется в автобусном гражданине («салонном отравителе», по владиной терминологии), когда пять пудов соседского веса вдруг разом брякаются на мизинец его левой ноги! А неповторимая прелесть автобусных мини-диалогов!..

Втиснувшемуся последним Владе сразу же улыбнулась перекличка с молодой, но резвой девицей. И все потому, что Влас чудом завис и, чтобы не выпасть, упер локоть в ее поясницу. 
- И руками, и ногами, и рогами! - без капли кислоты отозвалась девушка.
- А кто языком как хвостом. – Не заржавело владино. Мы с Игорем удовлетворенно переглянулись: вот и девушка сразу поняла, кто есть кто. По бокам развертывалась целая ярмарка комплиментов. И даже не надо было напрягать слух. Вот худощавый мужичок пытается протиснуть к передней двери чемодан. Кладь упирается в колено матерого хрена в черных роговых очках, который без промедления рычит:
- Ещё б в яйцы торбу хренову всунул!

- Мне выходить.
- Ма-алчать! Не перечь! – надрывается очкарик. – Неча сидеть было. Тоже еще старик выискался.
- Полегче, командир. - рекомендует владелец невежливого чемодана.
- Сказано: молчать! – ревет очкарик. - Я три года на подводной лодке служил! Понял?! Сопля!
Легендарное прошлое не тронуло тридцатилетнего «соплю»:
- Поздравляю, я три года на крейсере «Киров». Что дальше?
- Не у меня ты служил! – ветеран подводного флота мелко трясется и пунцовеет. - Я б тебя…

Мы так и не узнали, какая участь постигла бы «крейсерского сопляка»: в ту же секунду пассажирская волна устремилась к дверям, смывая песчинки всех диалогов. «Выходите? Разрешите? Позвольте? У-уй; ногу, урод… Сама шалава!!!»…
В какой-то миг у меня украли руку и даже вынесли на улицу. Я хотел уже окликнуть беглянку, но с удивлением обнаружил, что она на месте, а вот кисть занесло на плечо стройной… пассажирки. Боясь осквернять, я спёр дыхание. Хрупкий идеал томно поворотил личико. Моя погрузневшася челюсть отпала, глаза срочно искали потолок. Это было не лицо, а брюшко снегиря.
Вместо потолка обнаружил гнетущий профиль Клибанова и плоский фас Верхновского. Еще не осчастливленный румянцем очаровашки Владя таинственно мне подмигивал из-за перильной перегородки. Я поощрительно кивнул. Владя, не вытерпев, облизнулся и игриво шепнул незнакомке сильно поверх ушка:
- Девушка, вас зовут не Венера?
Автобусная богиня хихикнула.

- А меня зовут Гарик, - Клибанов вторгся, словно тать. – Известно ли вам, что Гаррик – это гениальный английский актер, лучший исполнитель трагедий Вильяма Шекспира?
Не будь я подготовлен, точно влез бы со своим: «Кстати, меня зовут Вильям»…
- Бельмондо лучче! - Сипло изрекла «Венера» и кокетливо взвела «брюшко снегиря».
Я прыснул: Гарик предельно слился с английским тезкой в образе папаши Гамлета, которому только что плеснули в ухо отраву.
- Тоже мне Бельмондо. – Ответно презрела Венера.
- Он Гарик. – Спокойно поправил я.
- А шли бы вы все… - вспылила она, пыля на выход. Мой затылок искололи искры нездешнего наслаждения. Они сыпались из владиных очей: «Уроды, уроды, от вас бегут даже автобусные мегеры».

Кстати, «Мегера-Венера» увлекла за собой добрую половину пассажиров. Из «потустороннего пространства» раздались отдельные крики, перерастающие в массовую истерику.
Контролеры! И «зайцы»! Союз ваш вечен и непримирим… Внятно звучала одна и та же песенка «заяца»: «я проехал ровно одну остановку и в такой толчее не успел обилетиться». Более экспансивные замахивались на более социальные обобщения с выпадами в адрес «зажравшихся тунеядцев с красными повязками». Всех свирепей разорялся подводник в «черных консервах». В вину «задолбанным гадам» он ставил свой забытый ветеранский билет. Я гаденько накаркивал: братцы, дёрните его на трёшник!

И тут автобус, гад, тронулся. Эффект «заячьей потрава» вынудил меня выудить из трех поочередно карманов двушку, трояк и копыш. Заветный "шестюльник" был бережно передан Гарику. Владя тревожно фыркнул из застенка: «На меня ни за что». Надлежит просветить: Верхновский – принципиальный «заяц». Глубоко убежденный в том, что развитой социализм непропорционально вздернул цены на табак и водку, он упорно компенсировал кошельковую пробоину «коммунистической... эксплуатацией общественного транспорта. Благо коммуна так и переводится: общество», комментировал он. На поезда, теплоходы самолеты и подводные лодки это правило не распространялось.


***

До конца маршрута не было уже ни гоголевских диалогов, ни шекспировских страстей. Убавилось салонных отравителей, прибавилось мест и кислорода.  Изгнание «духа войны» дороже всех обошлось нам с Игорем: рядом выросла нескладная говорящая кегля.
- Мы не соскучились. – Честно сообщил я Шикарному, физиономия которого буквально плавилась от припасенной гадёнки.
- Если он скажет хоть слово, я его грохну. – Еще более честно предупредил Игорь.
- После бала, в смысле, бара. – Как бы образумился Влас.

Автобус достиг конечной. Небритый горбоносый водитель: потные подмышки, очки в черной изоленте, - открыл переднюю дверь, заднюю заблокировал. А поскольку кабина с салоном не соединялась, то сломя голову обогнул машинкину морду и законопатил проход: «Показим билету!»…
Вторая «подводка» с двойным перископом! А не перебор для одного рейса, командир?
Народ давно покинул автобус, лишь Влас всё «почивал»: глубоко, показательно, с птичьими фиоритурами.
Воинственно подщёлкнув очки в обмотках, джигит рванул в кабину.  Через пять секунд «ловушка» захлопнулась, но без «зайца»…
- Будет дедушка Владя душманам платить! – Хихикал джинсовый фраер, догоняя…


Продолжение следует:

http://proza.ru/2012/03/13/1208



На фото: волжская панорама с Жигулевским пивкомбинатом имени фон Вакано (г. Самара) - вотчиной "Жигулёвского", того самого...