новая проза подолжение

Папаша Кич… Тяжёлокаменная идеология советского образца есть законная дочь кичливого Папаши Кича и не только в его культурнических поисках идеала, но и в других реалиях нашей жизни: в государственности, в науке, в искусстве и даже в армии. Мелькающий чёртик бездарного дилетанта всегда присутствовал в русской жизни, но в наш кровный 20 век он въехал на паровозе с песней: «Наш паровоз вперёд лети!» Народная дразнилка «Балаган» тут не причём, там чёртик живой, похотливый, остроумный. Наш чёрт вымучено-бесцветный и бесталанный, хотя и дорос до генералиссимуса. Папаша Кич, что Великого тебе предстоит? Ты всегда после чего-то: после революции, после культуры, а не с ней за ручку, как ты декларируешь. Тебе ли развлекать народ! Ведь ты любишь Власть и только на неё надеешься. От слова свобода ты бьёшься в истерике, заслышав слово культура, ты хватаешься за пистолет. В демократическом государстве ты чёрт на пенсии. Вырвав Власть, ты классик литературы. Так оставайся там, где сидишь, пока не появился простой и здравый Закон, запрещающий фашизм однозначно.

О тех… и других
О тех, которые частенько оказываются за строками дискуссий, на чьё мнение однако ссылались (и ссылаются) участники любых разговоров, как нынешних, так и прошлых. Их называют народом, кликали и массой, а для нас это близкие  люди, те, кого мы видим каждый день, те, кому наступаем на ноги в автобусе, с кем мы стоим по очередям. Именно о них вроде как печётся нынешняя власть. О нас – покорно ждущих перемен в своей жизни. Мы, жившие по соседству, учившиеся в одном большом классе, жившие в одной Великой стране. Мы, оказавшиеся вдруг,- «Империей зла». Нет, не дошло до сердца это определение, мнилось (!) не всё так просто с нами. Мы – советский народ, мы – русские люди. И в нашей молекуле бытия теплилась жизнь, рождались и вырастали дети, умирали старики. Маленький человек не захотел так жить, не быть, так слыть «Империей зла». Первые три года мы читали взахлёб. Гласность. Мы мучительно обретали своё настоящее и прошлое, пытались прозреть будущее: «Куда как весело!» Так Александр Сергеевич Пушкин вздохнул о жизни. Вздохнём и мы.
                Сей луг, уставленный душистыми скирдами,
                Где светлые ручьи в кустарниках шумят.
                Везде передо мной подвижные картины:
                Здесь вижу двух озёр лазурные равнины,
                Где парус рыбаря белеет иногда,
                За ними ряд холмов и нивы полосаты,
                Вдали рассыпанные хаты,
                На влажных берегах бродящие стада,
                Овины дымные и мельницы крылаты…
Издалека посмотреть на нынешний пейзаж похоже, разве что «мельниц крылатых» не увидишь больше. Другое дело, поближе подойти к нашей деревне: «Но мысль ужасная здесь душу омрачает: Среди цветущих нив и гор Друг человечества печально замечает Везде Невежества убийственный Позор. Не видя слёз, не внемля стона, На пагубу людей избранное Судьбой, Здесь Барство дикое, без чувства, без Закона, Присвоило насильственной лозой  И труд, и собственность, и время земледельца…» Как известно, за это стихотворение поэт сослан. Далеко зрил гений Пушкина! Так что мы ждём от будущего, какими же хотим увидеть себя завтра, что мечталось поэту тогда? «Отчёта не давать, себе лишь самому Служить и угождать; для власти, для ливреи Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи; По прихоти своей скитаться здесь и там, Дивясь божественным природы красотам, И пред созданьями искусств и вдохновенья Трепеща радостно в восторгах умиленья. Вот счастье! Вот права…» Некто, присваивающий чужой труд, глубоко отвратителен поэту. Именно про таких  молвлено: «Душе противны вы, как гробы!»
Ясно за что травили Пушкина при жизни, за что убили его, да и по смерти не оставили. В 84 годовщину гибели Александра Сергеевича Пушкина зазвучала речь другого поэта – Александра Блока: «Поэт – величина неизменная. Могут устареть его язык, его приёмы; но сущность его дела не устареет… Нельзя сопротивляться могуществу гармонии, внесённой в мир поэтом; борьба с нею превышает и личные и соединённые человеческие силы… От знака, которым поэзия отмечает на лету, от имени, которое она даёт, когда это нужно,- никто не может уклониться, так же как от смерти. Это имя даётся безошибочно… Не называются чернью люди, похожие на землю, которую они пашут, на клочок тумана, из   которого они вышли, на зверя, за которым они охотятся… Любезные чиновники, которые мешали поэту испытывать гармонией сердца, навсегда сохранили за собой кличку черни…» Исторически Николай первый: повесил пятерых декабристов, создал и укрепил класс служащих и служивых в России, создав на месте империи тюрьму народов, которая и генерировала в конце концов большевиков. «…Пушкина делят, отлучают друг от друга, как живого. Его именем клянутся все». (Абрам Терц «Прогулки с Пушкиным») Не слушают, однако, здравых мыслей, рвут на части поэта, как и в жизни бывало: «Дайте нам молиться своему богу Пушкину!» «Весёлое имя Пушкин» Александр Блок «О назначении поэта». К счастью ошибаются ретивые поклонники в своём кумире, он-то и не такое и не таких видывал. А вот как раз, под их размерчик,  стихоплёт: «Мне говорят, что я рискую, Что слишком смело говорю… Не верю.- Речь веду такую Затем, что предан я царю. Не становлюсь я на ходули; Таков, как все, я говорю: Мы худы, братья, мы заснули; А нужны бдящие царю…» А вот ещё: «Как воле старшего послушный Солдат свой делает поход». Поэт Дмитрий Минаев  в 1864 году написал на автора приведённых стишков замечательную пародию. Привожу её полностью. «Жизнь наша вроде плац-парада: И в зной, и в холод на ветру  Маршировать тем  плацом надо, Как на инспекторском смотру. Как рекрут, выучись смиряться, Но забегать не хлопочи: Похвалят – крикни: «Рад стараться!» А не похвалят – промолчи. Тебе прикажут – делай дело! Терпи – вот лучший твой паёк, А в остальное время смело Носок вытягивай носок!»

«Унижение».
«В соседнем доме окна жолты. По вечерам – по вечерам Скрипят задумчивые болты, Подходят люди к воротам… Они войдут и разбредутся, Навалят на спины кули. И в жолтых окнах засмеются
Что этих нищих провели». Третий год прошлого века, а по содержанию как будто сегодня произведено стихотворение. Моему отцу шёл ту пору третий год, а через десяток лет ему быть батраком у булочника в Архангельске. Как заведено во всём под  звёздном пространстве – одним богатство, преуспевание, другим бедность на всю жизнь. Три революции. Русско-японская и империалистическая мировая войны. «Куда как весело!» «Вновь богатый зол и рад, Вновь унижен бедный». Если головы не лишится! Лучше не стало и при коммунистах. Надеяться нам не на кого. Вот жить и понимать необходимо.

В чёрных сучьях дерев обнажённых
Жёлтый зимний закат за окном.
(К эшафоту на казнь осуждённых
Поведут на закате таком).
Красный штоф полинялых диванов,
Пропылённые кисти портьер…
В этой комнате, в звоне стаканов,
Купчик, шулер, студент, офицер…
Этих голых рисунков журнала
Не людская касалась рука…
И рука подлеца нажимала
Эту грязную кнопку звонка…
Чу! По мягким коврам прозвенели
Шпоры, смех, заглушённый дверьми…
Разве дом этот – дом в самом деле?
Разве так суждено меж людьми?
Разве рад я сегодняшней встрече?
Что ты ликом бела, словно плат?
Что в твои обнажённые плечи
Бьёт огромный холодный закат?
Только губы с запёкшейся кровью
На иконе твоей золотой
(Разве это мы звали любовью?)
Преломилось безумной чертой…
В жёлтом, зимнем, огромном закате
Утонула (так пышно) кровать…

Все отточья Блока. Как в кино: поэт трижды даёт картинку заката, который хоронит всё на свете, навсегда. Навек. Самые таинственные строки: «Этих голых рисунков журнала  Не людская касалась рука…» Не бывает голых рисунков! Голый рисунок это почти ругательство у художников. Однако сильней, чем у Блока, не скажешь. Дом перестал являться домом. Притон. Барак. Коммуналка. «Разве так суждено меж людьми?» «Разве это мы звали любовью?»

Ещё тесно дышать от объятий,
Но ты свищешь опять и опять…
Он не весел твой свист замогильный…
Чу! Опять – бормотание шпор…
Словно змей, тяжкий, сытый и пыльный,
Шлейф твой с кресел ползёт на ковёр…
Ты смела! Так ещё будь бесстрашней!
Я – не муж, не жених твой, не друг!
Так вонзай же, мой ангел вчерашний,
В сердце – острый, французский каблук!
6 декабря 1911 года

Блок не оставляет места для разъяснителя, он своими стихами говорит всё!

Тропами тайными, ночными,
При свете траурной зари,
Придут замученные ими,
Над ними встанут упыри.
Овеют призраки ночные
Их помышленья и дела,
И загниют ещё живые
Их слишком сытые тела.
Их корабли в пучине водной
Не сыщут ржавых якорей,
И не успеть дочесть отходной
Тебе, пузатый иерей!
Довольных сытое обличье,
Сокройся в тёмные гроба!
Так нам велит времён величье
И розоперстая судьба!
Гроба, наполненные гнилью,
Свободный, сбрось с могучих плеч!
Всё, всё – да станет лёгкой пылью
Под солнцем, не уставшем жечь!
8 июня 1907

«Униженные и оскорблённые» - знаковая тема в русской литературе, её по своему развивал Александр Блок. Мотив этот сквозной в лирике поэта, и он приобретает апокалипсический характер после войны и революции 05 года. Блок понимал неизбежность перемен в России. Замкнул, разрешил революцию в своей поэме «Двенадцать». Мало ли не говорят  о поэте, ни о поэме сегодня. Они много чего умалчивают из прошлой и сегодняшней жизни. Дерзают того, что их брюхо велит. Кличут «Переворотом» революцию, которая изменила мир. В первую очередь буржуазный, вековой,  «пригожий». Помните, откуда это слово? Россию революция сгубила, возможно, и навсегда. Что истощила смертельно,  это ясно на примере нынешних её правителей, они фарсово хотят повторить историю, само собой, не без пользы для себя. Занавес истории закрылся для нас, простых людей, а за простынкой - «Пир во время чумы». Настоящей. Не Пушкинской.

«Чёрное, чёрное небо. Злоба, грустная злоба Кипит в груди… Чёрная злоба, святая злоба… Ты лети, буржуй, воробышком! Выпью кровушку За зазнобушку, Чёрнобровушку». Всё сошлось в этой поэме: судьба Блока и почва пребывания на земле. В России эволюция не случалась.

Референдум

Страна – под бременем обид,
Под игом наглого насилья -
Как ангел, опускает крылья,
Как женщина теряет стыд.
Безмолвствует народный гений,
И голоса не подаёт,
Не в силах сбросить ига лени
В полях затерянный народ…
Александр Блок

«За что боролись, на то и напоролись!» 25 апреля референдум, итог которого уже известен сегодня. Закрывая съезд народных депутатов, Руслан Имранович с удовлетворением сказал, что президентская власть в России доживает последние дни. Молвил он это тихо, совсем не рассчитывая на реакцию уставшего зала, сказанул как бы для самого себя, подводя жирную черту под проделанной работой. В этот день съезд разрешил проведение референдума. Народу разрешили  высказаться. Так откуда такая уверенность у Хасбулатова о результате опроса? Народ устал и потому откажется от проведения реформ? Это имел в виду Руслан Имранович? Нет. Ему наплевать на народ, тут имеет место точный бюрократический расчёт профессионального игрока, которому не жалко народных миллиардов на его (Р.И.) игру. Наши с вами деньги ухнут на одно воскресное развлечение по имени референдум. Вот его итог: люди не поддержат ни президента, ни народных депутатов. Откуда у меня такая уверенность? Что до НД, то они про себя иллюзий не питают, народ их провалит. Но, чтобы им было не скучно валиться, они (в т.ч. Руслан Имранович) изобрели бюрократический крючок для Б.Н.Е. Чтобы победить на референдуме, президенту надо набрать более 50% голосов от всего количества имеющих право голосовать. Каждый, не пришедший на выборы человек, голосует против президента.
Но Хасбулатов  зашептал о конце президентской власти в стране, а не президента Ельцина. Уверенно можно добавить, что – прощай,  Демократия, а об остальном можно только догадываться. И вот это самое страшное и есть! К власти рвутся десятки партий самого разного толка: от КПСС до откровенно националистических новообразований. Реально к власти вернутся коммунисты. Один за другим прошли съезды КПРФ и КПСС. Первым секретарём ЦК КПРФ  стал Геннадий  Андреевич Зюганов – сопредседатель Русского Православного Собора, собравшего под свою крышу лидеров откровенно фашистского толка, типа Васильева из общества «Память». Россия, отказавшись от президента, просто развалится на части. Но Россия даже не СССР, она нам дороже всего, так неужели мы своими руками сотворим такое? 

Без иллюзий

Всё это было, было, было,
Свершился дней круговорот.
Какая ложь, какая сила
Тебя, прошедшее вернёт?
Александр Блок
август 1909

Кажется, так плохо не бывало никогда! Слушать своё отчаянье, чувствовать своё бессилие – невмоготу! Даже они сами поверили, что побеждают нас. Уродливый гигант власти по- муравьиному  заспешил: по брёвнышкам, по колышкам течёт эта сухая, копошащаяся масса. В каждую щель суётся, в каждую область спешит свой маленький великан Административной Системы. И всяк лжёт одинаково, обещает  маленький пирожок в награду, ежели мы постоим за него. Попробуй, возрази таким, у них всё своё: и аппарат, и газеты, и новопреставленный ящик, в который вы, господа демократы, скоро сыграете! Информационная война, называется. Откуда у них силы такие взялись?! Ложь, что ли, так сильна? Порядочный человек отвернётся: «Фу, какая мерзость!» А им хоть бы что! «Смотрите, люди добрые, до чего нас демократы довели!» Где намёком, где подскоком, где просто так! Ждать. Магическим кругом себя очертить и ждать. Дальше этой черты, мол, нечисть не пойдёт. К человеку у неё нет силы. Увы, пойдёт. Это уже мы проходили. Вот и Александр Блок говорит о том же самом.   
Давайте начистоту, или кому нужна идеология?

Генрик Ибсен сказал, что людей губит не крупное несчастье, а ряд мелких несчастий, настигающих человека одно за другим. Простой человек не заметит тектонические сдвиги в обществе, а вот сопутствующие мелочи, привычные пустячки больно ранят его. Писатель Владимир Набоков зло высмеивает свою соотечественницу-эмигрантку, любившую повторять: «Я свою Россию вывезла!» Её Россия это матрёшки, самовар, ещё кое-что из мелочей прежнего быта. Смеётся писатель не зря, я бы тоже посмеялся, да вот не смеётся мне. Что-то меняя, не след забывать всю старую жизнь ради неопределённого будущего. А самым ретивым оставим старые грабли, а уж они-то поучат голубчиков, как надо. «Русь слиняла в два дня. Самое большее - в три… Не осталось Царства, не осталось Церкви, не осталось войска, и не осталось рабочего класса. Что же осталось-то? Странным образом – буквально ничего.» (В. В. Розанов). После пожара: что успели вытащить, тем и живут. Мёртвых в землю, живых за работу. Номенклатура так не считает. Наши товарищи по несчастью, например, Польша, именно за работу взялись. Есть у них и первые результаты труда. Куда мы полезли, да что продаём за бугор, только самые тупые не разумеют. Выросло поколенье юзеров, по-нашему – пользователей, фактически погорельцев, которые палец о палец не ударили на пепелище. Так большинство в советских дырках и живёт, в саже пичкается. Ладно бы доживают, так они и своим детям внушают: «Что уж мы-то не причём!» Даже  если нет дыма без огня, и у нас на плечах хотят в рай въехать некоторые. Жить-то нам! Что только не изобретала для нас власть. Тоскуют чиновнички и по новой идеологии, чтоб, значит, Родину приподнять, на ноги поставить. В дупель, родимая. Спит непробудным сном. Да никто кроме патриотов ничего не понял в этой самой идеологии. Так и бросили родную посреди дороги, авось и проспится когда! Идеология же - баба крупная, наподобие снежного человека. Вообще существует ли где она на белом свете, неизвестно. Зато изучающих снежную идею пруд пруди. Твёрдые оклады. Загранкомандировки. Рабочие места. Дачи, Если помечтать – спец .поликлиники. В общем, старый советский огород на новый лад. Грядка-то не окучена! 

«Новое время» № 50, декабрь 1996 года. «Почта».

Кто подсунул президенту идею фикс о национальной идеологии? Нет даже смысла сотрясать воздух, обсуждая её. Но после лёгкого шока общественная мысль заработала. А я думал, после революций и путчей счастливых дураков у нас поубавилось! Допреж идеология обслуживала или класс-гегемон, или нацию сверхчеловеков, или религиозных фанатиков. В нормальном демократическом государстве идеология не нужна. Её заменяет здравый смысл, а контролирует здравый смысл Закон. Идеология же – баба крупная, наподобие снежного человека. Даст в ухо, так мало не покажется. Почему-то считается, что идеи сплачивают людей. Есть идея, а подельники найдутся? Что первичней: Великие Идеи или «Великие потрясения?» Чаще всего идеи, а война, мор, голод, чума уже потом, как составляющие части Великой Идеи, её законный итог. Начав жить по чумному закону, мы и дальше хотим жить по нему же. Мы – страна перманентно несчастных людей. Неужели нам не свернуть никогда к жизни – просто к нормальной жизни? Ведь мы свободные люди, или нам это показалось? На российской истории надо крупно написать: «История болезни». Кто-то из национал-патриотов выдохнул: «Нас купили свободой!» Нас, надо полагать, русский народ – ведь иных категорий эта братия не признаёт. Да, нас купили свободой! И что?! Россию, которую «патриоты» защищают, никогда не было в природе и не будет. Отсюда постоянные проколы художественного вкуса, здравого смысла, элементарщина, размазанная на книгу, статью, стихотворение. Талантливые люди у них как-то не живут: «Я ехал бы и правил, да мне дороги нет». На войне, которую ведут державники, любой солдат нужен, лучше бы хороший, но пойдёт и всякий, лишь бы свой. Отсюда куча мала посредственностей. В конечном счёте посредственность и задаёт тон. Но вот что она умеет: присваивать, приспосабливать; точнее, даже приделывать, механически прикручивать проволокой к своей расхлябанной повозке не ею сотворённое. Будь то картина, философская система, символ, имя. Вчера «Лукича» изображали, сегодня Христа малюют. Вечная оформиловка. Фанера раскрашенная. А за фанерой пыль и грязь.   
                Александр Дубинин
                Вологодская область
Сегодня и вчера бедствуют учителя и врачи. Последние  как-то лечат: (почти бесплатно), как-то выкручиваются - в лично своей жизни. Больница без врачей и в областном городе - не редкость. Учителей и врачей колотит  как бы бесплатность на  их поприще. Как на самом деле, не знает никто, это уже Великая тайна Мальчиша–Кибальчиша. Государственная без просветица. Мне, как пенсионеру и писателю, нечего сказать своим читателям, чтобы (с цифрами в руках) чиновники, хотя бы морально, не избили меня. Плодить в школе современных уродов - это как пойдёт, можно и даже нужно, если хорошенько подумать. Если что:  «Мало работаете!»  Это мы от Медведева слышали, когда он Вологодские тюрьмы обозревал. Будущий президент вообще не запаривается: «Это для вас выбора нет, а для них есть».  Кто они такие, которые его выберут, и кто такие, которые дорисуют результат, если что? Нет слов, как говорится. Так и живём.
Идеология - бастион, который не кому, да и незачем брать. Жизнь и смерть идеи строго эволюционна. Христианская идея жива до сих пор, хотя время её давно кончилось. Самый атеистический век – девятнадцатый, а не двадцатый; в перевёрнутом виде коммунизма  христианская идея жила на земле ещё лишний век. «Власть моя не от мира сего». Какая-то инопланетная мысль-идея. Вещество истории и самой жизни уплотнилось до критической массы. Мы живём в эпоху перманентного взрыва, если ещё живы, то чудом. Говорю это без всякой мистики и натяжки. Фактически мы можем уничтожить землю за очень короткое время, это и есть взрыв. Чуму лечат врачи, но кто вылечит идею чумы? Класс бессовестно богатых людей. Им  хочется  хорошо пожить сегодня, не буду им мешать. Это их последнее желанье перед смертью, как ни уважить! Только зачем нам-то мешать жить, так и конец мира не всем пригодится, господа!
27 октября 2011 года

История болезни

Жизнь тем и хороша, что её пишешь с любого места. Помню и это главное. Вчера слушал колокола в Вологде. Пока слушал – наслаждался. Вспомнил, по какому поводу звонят – тошно стало. Чиновники хоронят культуру. Граждане, нас сокращают! На нашей Российской действительности надо крупно вывести: «История болезни». И точку не ставить! Царёвы опричники! –  орали большевики. А сами-то! Сколько мук и смертей приняли люди от них! Чиновников развели много больше, чем при царе. И дело не сделали, такого нагородили, и лучше не стало. Можно ли организовать ураган? В совокупности содеянного большевики его организовали. Класс гегемон это чиновники, а не рабочие, как было заявлено.

По конституции

Девять лет за капитализм. Ладно, хоть в живых оставили.  Ведь, бывало, и на кострах сжигали, а наследство получал король, у нас чиновник! СИСТЕМА! Скоро они всех могущих пересажают, загонят в маргинальные углы. Останутся только они, чиновники. Стало не по себе. Это – реальность. С этим надо считаться! Чтобы и народу было неповадно: работать с благословенья начальства. От звонка до звонка! А зачем иначе, он, народ!? Мало ли, что не по себе. Зато им хорошо. Как загнать в стойло свободного (по Конституции) гражданина? Не платить зарплату. Было. Президенту стать царём. Живи по понятиям царь, всё равно по Закону. «Кто тут супротив царя прёт?» Вот и гоняют нас палками, стращают крокодилами. На кормёжку: «Цып, цып, цып!» Куры из нас тощие, злые. Заплатишь за курятник, жрать не на что, не то что выпить!

Власть

После первомайского митинга стало ясно: всем леченьям души и тела мы предпочитаем хирургические. Предлагаю: давайте отрежем голову – ногам легче ходить будет! Какая власть хороша для народа, самая народная? Рискну предположить, что хороша та власть, которой как бы и нет, которая  по будням работает, а в выходные и праздники отдыхает. Природа власти такова, что она не может быть ни плохой, ни хорошей. Если перетянуть власть к народу, она же этот самый народ и расстреляет, рассуёт по тюрьмам и лагерям, как не оправдавший доверия народ. В брошенности людей есть и очевидная польза – учитесь, пока жизнь учит. Надо чётко осознавать свои интересы и уметь отстаивать их. Пока работал, с прогулки пришла жена. На неё напал  чужой петух (своего-то нет). Посовещались и решили: петуха в суп, а президента в отставку!
 
Котика сберегли

Саша Носков утверждал, что достойней машины красить, чем заниматься академической чернухой. Демиург-художник, меняющий среду по своей божьей воле. Вот тогдашний и, подчеркну, сегодняшний идеал творца. Вот наши мечты в шестидесятые годы прошлого века и тысячелетия, тоже прошлого. «Закат Европы» Шпенглера; «Кризис гуманизма» Бердяева, которым у нас так и не попахло. Хулимый авангард, лучшее советское искусство числили наш советский гуманизм, пока не зарылись в чиновничью иерархию. Поэзия тоже открыта жизни: «Существует, и ни в зуб ногой!» В лагерных муках, в расстрелах выживала подлинная литература – на все времена. Маргинальность власти (что бы она о себе не мнила) эта пресловутая власть не смогла уничтожить ни человека, ни его дух. В цифровой век сляпали всем миром копию церкви и государства, подкопили нефтяных деньжонок и собираемся этого уродца и дальше длить. С Николая 1 воспроизводим  полицейское государство, крепостной народ. Крестьяне Дубровского котика сберегли, стряпчих спалили к чёртовой матери!

Электорату

«Ворует не мышь, а нора» - гласит Коран. Мы, причастные норе люди! Согласно прописке. Навсегда! До смертной бумаги. Подходявая у меня имеется. Писана по форме: на Дубинина Александра Михайловича. Так что пишу с того света, нахожусь у Христа за пазухой, пребываю. Земной прописки не имею, земного начальства - и подавно. Дела наши таковы, что впору составлять список неотложных мер, дабы скоропостижно не скончаться как-нибудь вечерком в уютном сантехническом подвальчике, употребив напиточка по имени «Крепыш». Стало доброй традицией вешаться или так подыхать, именно там. На жуткого вида тюфячке или даже вовсе без оного. Много достойных людей прикончило себя в сантехническом раю, под бульканье и журчанье туалетных труб влетело в жизнь вечную. Список мер не будет длинным. Читайте, пожалуйста! Отобрать свободу раз и навсегда. Чтобы не вешались, где попало! Список весь. От имени и по поручению электората вас приказано расстрелять! Списочек поручено продолжить.   

Моя исповедь

Хочу, чтобы меня били.
Каждый день.
На работе и после работы.
Рублём.
Отсутствием свободного времени.
Зимним отпуском.
В общем, били.
Вот, я принял стакан чего-нибудь подрянней.
И снова принял.
Мне уже хорошо.
Вот, я вышел на улицу.
Сейчас меня начнут бить.
Остановят и вежливо стукнут.
О, мой толоконный лоб!
Завтра, меня лишат всего.
Завтра меня будут сладострастно избивать:
В парткоме, в месткоме, наконец – в отделе кадров.
Так надо.
Сколько людей будут квалифицированно меня избивать!
Впрочем, я – за!
За – это.
За – то.
Я – за.
Душевно вам говорю:
Возлюби гонящего тебя сквозь бурьян нашей жизни.
Аминь.

Сюжет для короткого рассказа – сам рассказ.

Два министерских работника по большому бодуну оказались у нас в северных широтах, на новоязе – в глубинке. Шофёр от них сбежал или так, потерялся. Серьёзных документов при них не оказалось. Был старенький БМВ. Были деньги. Рубли. И даже доллары. Морды им начистили сразу. Менты. Наши герои попытались штраф заплатить в милицию, а не через Сбербанк. Само собой деревянными. Знамо дело, - инфляция. Ногами их били уже за доллары. Битых, да ещё нетрезвых, выкинули из кафешки – братаны помоложе. Доллары-то оказались поддельными! Братаны постарше забрали для начала сотовый. Кинули в пруд. Обыскали министерских. Стянули всё, что можно стянуть. Вежливо попросили хозяев не трогать машину. Галстуки разрешили взять с собой.  «Повеситься ,что ли, на них?» – мрачно пошутил старший из москвичей. За такую вольность  добавили ещё. С работы наших гуляк выгнали за прогулы. Да ничего. Они нынче у братанов стаканы моют. Чаевые получают. Так уж у них заведено! Рассчитывают на повышенье.

О вере и о деле
Ад пришёл сам. Со всеми аксессуарами: пытки, расстрелы, всегда правый суд над личностью. Сатана. Его персонификация. Как сейчас проговаривают: «В реале и в астрале виртуального мира». Вместе с царством небесным на земле или вместо него. Если таким образом «выигрывают» войны, творят индустриализацию в отдельно взятой стране, то и вправду этому миру крышка! Фантасмагория продолжается и сейчас. Власть предержащие сами того не замечают, что повторяют параметр, заданный Сатаной в тридцатые годы. Сатана оказывается живее всех живых на земле. Предвыборные опросы свидетельствуют: люди готовы вытерпеть любые подлости власти за маленькие радости, которые всё-таки имеются. Нам ли судить этих отчаявшихся людей! Богоматерь просветляет души, Бог не выдаст – свинья не съест. Колбасы и портвейна в магазинах хватает. Так гори всё остальное синим адовым огнём. Нам и так хорошо! Нянин Илья Пророк, Архангел Михаил, отсекающий головы грешникам на иконе в углу. Вот и вся моя религия в детстве. Приукрашивать нечего. Сами сёстры – Настасья и Авдотья Клюкины, верующие, может даже истово верующие, но меня они не трогали. Настю я любил самозабвенно и навсегда. С Авдотьей-молчуньей ходил в лес, собирал малину и грибы. Достаточно, чтобы любить деревню больше Ленинской пионерии, комсомолии, а также коммунистической партии. Хотя веровал я и там, боролся и искал, так в ту пору учили. Возвращённая церковь, как зубная боль,- никакой анальгин не поможет! Лучше бы она не претворялась, не вставала на цыпочки перед хозяевами, не подличала окончательно. Мы вытерпим и это, когда надо, в церковь сходим, в Пасху яичко выкрасим. Да мало ли! Но верить в их бесчисленные глупости, после века перемен, тошно! Вера – в существе предмета. Атеист-столяр (мастер) предпочтительнее  верующего бездельника. Он своему талану не изменит никогда! Вера (в массе своей) – заблужденье. Профессия, ставшая делом, нет. Разменять свой золотой рубль мастер позволит только работой.

«Новое время» 2 февраля 1998

В деревне людям уже ничего не надо: ни земли, ни воли, ни даже денег. «Дайте нам умереть спокойно». В деревне нет настоящего хозяина земли. Это не значит, что вообще, нет желающих купить землю. Таких немало. Земля – это натурализованные акции, которые всегда в цене. Купля-продажа земли принесёт  дивиденды и государству. Вроде бы нет весомых аргументов против продажи земли. Но попытка Чубайса «исправить» Систему провалилась. Наша особость, не постигаемая умом, - это спившийся, безразличный ко всему народ, легион обнаглевших чиновников госбюрократии, делящих с олигархией  доходы от приватизации. Если начать продавать землю, то это самоубийство: её превратят в свалку отходов, радиоактивных и всяких других. Надеяться на милосердие новоявленных нуворишей не приходится. Прежде, чем приступать к свободной продаже земли, надо привести в чувство зарвавшихся чиновников, создать чёткие, однозначные законы, понятные каждому.
                Рынок – да, рынок, но для всех без изъятия. Отнимать у людей больше нечего, остаётся щёлкать зубами в пустоту всем нашим волкам. Сто с ложкой и никого с сошкой. Мы дошли до дна в спаде производства, осталось разве что зарываться в грунт. Номенклатурный капитализм (до этого – номенклатурный коммунизм), а на какие шиши? Вместо денег - векселя да взаимозачёты. Вместо реальной продукции - «сникерсы». Стекла невозможно купить в магазине. Какой это капитализм? Номенклатурный. Кстати, ничего более нелепого в жизни не слышал: номенклатура и капитализм – два понятия, взаимоисключающие друг друга. Если в 1991 году эту самую номенклатуру не судили международным судом, так у неё всё впереди. А нам, гражданам России, их самодурство  может большой крови стоить.
                Александр Дубинин
                Вологодская область
Доколе?

Всё в этой жизни кажется случайным, злые закономерности открываются не всем и не сразу. Посвящённым истина является в догадках, в образах, в поэтическом колдовстве. Поэт ведает истину, но практической пользы она не имеет. Время расшифровывает иносказания поэта, должно подивиться: как же прав был он, да где и когда слушают поэта? Проклятая польза всегда впереди! «Идут века, шумит война, Встаёт мятеж, горят деревни, А ты всё та ж, моя страна, В красе заплаканной и древней.- Доколе матери тужить? Доколе коршуну кружить?» Говорят: «Не слушай старого, а слушай бывалого». Не снижая высоты стихов, кроме всего: Александр Блок очевидец, тех «Великих потрясений», которые пережила Россия, он всегда будет интересен нам и тем, кто будет после нас. Извлекать из высокой поэзии пресловутую пользу: научимся понимать закономерности жизни, ради самой жизни, нынче она под угрозой полного уничтожения. Особо тупым, а дальше и выше – высоколобым интеллектуалам напомню: ваша форма современного снобизма, ваш интеллект- бизнес замешаны на крови , а не ваше частное дело, как некоторым кажется.                12 ноября 2011 года


Не обобщай!

Любимое выраженьице партийных функционеров: «Не обобщай!» Это звучало как: «Не говори правду, ни под каким видом!» Или совсем просто: «Молчи в тряпочку!» За нынешним многословием – гробовое молчанье. Не потому, что сказать нечего, а бесполезно. Все СМИ (включая ящик) в одних руках. Инфляция смысла, да и самого слова. Господина Путина ведут во власть молча. У него хорошие поводыри. К старой-новой власти надо готовиться загодя, как к зиме. Амёбообразное, бюрократическое, вертикальное царство-государство под угрозой. Даже олигархи (крупный бизнес), как телега без лошади. На возу веселятся: «У лошади выборы!» Сегодня и всегда надо быть подальше от власти. Перед выборами власть сама идёт к нам. Главное не продешевить! Продай свой голос подороже! Так, что ли?       24 марта 20000 года – 12 ноября 2011 года 

П О Э Т (Читая Валерия Брюсова).

Век за веком
Взрывают весенние плуги
Корявую кожу земли,-
Чтоб осенью снежные вьюги
Пустынный простор замели.
Краснеет лукаво гречиха,
Синеет младенческий лён…
И вновь всё бело и всё тихо,
Лишь волки проходят как сон.
Колеблются нивы от гула,
Их топчет озлобленный бой…
И снова безмолвно Микула
Взрезает им грудь бороздой.
А древние пращуры зорко
Следят за работой сынов,
Ветлой наклоняясь с пригорка,
Туманом вставая с лугов.
И дальше тропой неизбежной,
Сквозь годы и бедствий и смут,
Влечётся, суровый, прилежный
Веками завещанный труд.
Приговором звучат эти чеканные строки поэта –  ой, горький хлеб. Иваны, не помнящие родства. Вот наш нынешний удел. Не утешать нас возжелал поэт, преподав читателям эти строки. Неизбежность собственного труда, без которого не будет ничего на этом свете. Не все понимают эту истину. Так получилось у нас, что разгромили мы сами себя, но платить по счетам будем мы. Уже платим или делаем вид, что платим? В послевоенной Чечне вопрос открыт. Дракон войны  далеко, а деньги текут и текут: вопрос - кому на самом деле?
Круг замкнулся, а исхода как не было, так и нет. Повседневность вытеснила из наших умов великое и вечное. «Довольство ваше – радость стада, Нашедшего клочок травы. Быть сытым – больше вам не надо, Есть жвачка – и блаженны вы!» А что наши творцы? Гоняясь за призраком куска хлеба, докатились до откровенного китча, забыли своё предназначение – творить: «Но ненавистны полумеры. Не море, а глухой канал, не молния, а полдень серый, Не агора, а общий зал». Вместо храма – конюшня бывших породистых скакунов, а нынче (если бы!) рабочих лошадок на каждый день.
На нём хитон простой и грубый.
У ног дорожная клюка.
Его запёкшиеся губы
Скривила жажда и тоска.
Зовёт царевна: «Брат безвестный,
Приди ко мне, сюда, сюда!
Вот здесь плоды в корзине тесной,
Вино и горная вода.
Я уведу тебя к фонтанам,
Рабыни умастят тебя.
В моём покое златотканом
К тебе я припаду любя!»
И он в ответ: «Сойди за цепи
И кубок мне сама подай!»
Закрыл глаза бедняк из степи.
Фонтаны бьют. Лепечет рай.
Бледнеет и дрожит царевна.
Лежат невольники у ног.
Она растеряно и гневно
Бросает кубок на песок.
Идёт к дворцу аллей сада,
С ней эфиопские рабы…
И смех чуть слышен за оградой,
Где степь, и цепи, и столбы.

8 июня возобновляет работу поэтический клуб «Лира». Приглашаются все желающие.
Газета «Сельская Правда» 3 июня 20000 года. Ноябрь 2011 года. Грязовец.

Монтаж

В шестидесятые годы была издана крупная (почти с лист ватмана) подборка чёрно-белых фотографий жертв Хиросимы и Нагасаки. Глядя на них, нетрудно было и умом тронуться. Такие материалы показывают на судах над нацистами. Мы же из этих фотографий сделали монтаж, разрезав их на части и наклеив  в некоем художественном беспорядке. Пустоты между фотографиями заполнили рисунками, или, правильно говоря,  декором, и получился вполне приличный фотомонтаж. Вышло страшненько, но, по нашим понятиям, интересно. Виктор Астафьев не однажды высказывал мысль, что война, которую изображают писатели и художники, киношники: совсем не та война, какую он видел на самом деле. Так и есть: у войны свои законы, у художников – свои. Их никогда не соединить. У войны правды нет, а художник свою правду должен  доказать: «Внимая ужасам войны». Мало даже видеть самому происходящее, это не гарантирует художнику правду о войне. Мифология с мест событий – однообразно ужасна. Устав караульной службы – детектив по сравнению с ней. Солдатский миф – способ самозащиты от узаконенной бойни, названный ужас не так страшен, как неизвестность. Собранные под одну обложку сплетни войны казались чудовищным враньём и русским, и чеченцам. Лично изобретённый миф спасает, хоть и не навсегда, участника-солдата от того, чему и названия-то настоящего нет. Хотя (чего-чего) а войны у нас хватало во все времена. У художника нет земного начальства, пока он творит. Начальство появляется потом, когда надо напечатать произведённое. Повышенная проходимость материала: оный заказан и заказчик доволен тобой, художник. Что уж совсем  хорошо для  борзописцев  всех времён и народов. Кстати, наш монтаж пришлось снять со стены в общежитии. Так-то вот! Фильм Александра Невзорова катнули на ОРТ на «Ура!» Может, он и проходил тяжело, но это скорей лавры режиссёру ленты. Нам его показали. Неразумные мальчики и матёрый волк телебизнеса сделали, по сути, одну и ту же работу: показали войну такой, какая она есть на самом деле. Ставлю в конце предыдущего предложения (хотя бы мысленно) знак вопроса. И вот по какой причине: фильм Невзорова не о войне, даже если всё показанное им правда-матка, которую хотела бы запретить власть, а хорошо выпаренная концентрированная кислота ненависти, и её плеснули нам в лицо  уже после самой войны, чудовищный монтаж, лабораторно выверенный, сознательный и хладнокровный. Монтаж из кровавых рук, ног,  кишок и мата – сделан превосходно! Теперь есть смысл сказать о некоторых нюансах «Чистилища». Фильм этот даже не назвали, а прозрачно намекнули: что это «Оно» - художественное произведение. Видимо, сработали охранительные рефлексы: если фильм художественный, то и взятки гладки с автора. Каждый имеет право на художнический вымысел. А по сути: «Жрите, что даю. Что мне заказала партия войны!» Пойло шовинизма и ненависти никогда, ни под каким видом не может быть художественным произведением! 
                14 апреля 1998 года «Сельская Правда»,
                новая редакция статьи 17 ноября 2011 года.

«Мы лишка мало живём, чтобы быть гениальными». Писатель, поэт, артист  Жан Кокто. Трудно жить поэту и читателю: одному говорить, другому слушать. Сквозь вечность кричим друг другу, продираемся через пространство. Уж, если не видим, так хоть слышим друг друга на расстоянии.


Михаил Сопин.

Вся наша деревня завидовала Пуховым, никто из деревенских пацанов или даже девчонок не решился бы залезть к ним в огород за яблоками. Это было бы равносильно ограблению магазина в райцентре: только там случалось видывать такие крупные яблоки, хоть бы и битые, да наполовину гнилые, будто добирались они до нас пешком с Молдавии или из Крыма. В одно лето вырубили все яблони, все ягодники колхозники. Обложили их налогом, а денег  у деревенских не случалось вовсе. Работали за трудодни, выдавали оные натурой, да и то, ежели выполнил колхоз грабительские гос. поставки. Торчали в огородах одинокие черёмухи да рябины. Отцвела деревня по весне. Бесхозный дичок-яблоня нагло зацветала в мае между деревнями – Ежовым и Займищем. Вот и весь «город сад». В тихую выл колхозник, сдавая под нож скотину, догоняли по мясу в ту пору Америку. Правительство наше молоко где-то в другом месте брало, у нас ни стада, ни дойных коров не стало. После была всеобщая химизация с/х. Сгинула  рыба в омутах рек, всю вытравили суперфосфатом. Птиц  перепёлочек, всех, что понежней обитателей, вывели с полей напрочь. Зайцев, глухарей, тетеревов в лесах не увидишь. Голавль, язь, щука становились недосягаемой легендой в реках. На перекатах, где вода побыстрее течёт, разве что сорога выживала. Пустой лес, пустая река, пустая голова у нас. Маруся, жившая в самом конце Займища, получив паспорт, подалась на севера, в Мурманск. Упрашивал её отец остаться, послала она его…парторга своего… И ещё раз послала. Побежал народ. Кто куда. «И плодили ворьё, мелкоту…» Кто остался – спился, ушёл в себя, адаптировался к безрадостной сери. Михаил Сопин – поэт по ведомству. Прямой текст его исповеди, если можно так назвать его крик, задушенный обстоятельствами жизни и судьбы. Выкрикнул правду, а поэзия: то, что осталось. Не живётся ей, поэзии, среди штампов эпохи, на ветру лозунгов, в мути заёмных слов. Мне думается, что и поэтом Михаил Сопин стал вынужденно, в виду полной невозможности другого бытия, от советской и военной безнадеги. Сырец заёмных слов никогда поэзией не станет. Она заживо умерла, не выдержала напряга свалившейся на неё правды: «До жестокой тоски Ощутив пустовей бытия». «Прёт опять ломовой оптимизм… Тело каменным стало…Гулеванила, властью пригретая, свора…» «За оградой державы Жрал гулаговский нас реализм». «Пресволочная» (по Маяковскому) поэзия откупается точностью высказывания, чтобы всё-таки сохраниться. Будь Михаил Сопин поискусней в слове, с ним было бы легче жить, но и смыслы бы испарились в пространстве велеречивых слов, навсегда. «Между детством и старостью Вбуханы годы не в счёт…Вот тогда из удушья Придёт Емельян Пугачёв…» Такого душного, тесного коммунального пространства, как в «Агонии триумфа» Михаила Сопина, уверен, больше не увидишь и не услышишь нигде. Подмётное письмо или донесение разведчика из вражеского тыла, разве что! У Михаила Сопина на слуху вся идеологическая чушь тех лет, чудовищная, абсолютно несъедобная каша с кусками человеческого мясца: «Хочет есть радикал, Просит «левым» пайком поделиться, И по сходной цене – прикрыть наготу. Отыграв – отболванив Обострённою схваткою классов – В социальном удушье Найдётся для смердов вина! Боже мой, сколько раз Молодым человеческим мясом, Наспех сляпав Указ, Затыкала ты прорву, Страна…» Символ, наша советская первожизнь, как это всё называется – я не разумею. Донесение из коммунистического ада, пророчество, которое ещё сбудется, или исповедь досыта пожившего человека? Вопрос открыт!


В заточении.

Приступая к изложению двух судеб, поэта Василия Сиротина и художника  Аскольда Кузьминского, а по сути двух мифов: середины 19 века и современного нам мифа, совсем недавно умершего человека, оговорюсь сразу: лично биографий я коснусь по мере необходимости. Основой моего поиска является их творчество: поэтическое и художественное, не претендуя при этом на исчерпывающую полноту материала. Своё мнение я могу иметь только в соединении двух разных судеб, объединённых в иллюстрациях к произведениям Василия Сиротина  -  в графических листах Аскольда Кузьминского. Биографические данные о поэте собрал и обобщил Л.А. Каленистов в краеведческом альманахе «Вологда». На этот источник я буду ссылаться в дальнейшем. Знак отчаянья – «Исповедь» поэта Василия Сиротина, обращена к Великому князю Константину Николаевичу Романову. Поэт находился в ту пору в монастыре, на острове Кубенского озера, в месте «больше, чем глухом…» «…на Каменном у Спаса». «В темнице… В заточении…» писал в своей поэме  поэт. Великий князь помог, и в 1860 году Василий Сиротин «…был освобождён из монастыря». Через пять лет, по просьбе самого Сиротина, уволен из духовного звания. По легенде, закончил свой жизненный путь в Казани, где покоились (по преданью) кости прапрадеда, который «живот свой положил за Русь». Что лично для себя там искал поэт, непонятно. Гнала ли его нелёгкая, ещё в монастыре желалось ему стать флотским священником, устроить своё житьё-бытьё, да судьба злосчастная не велела? Мотив ухода – главный у Аскольда Кузьминского. По времени его графический триптих: «Сшёл безвесно, скитаетца по миру» создан раньше остальных иллюстраций. Вместе с рисунками  «Улица, улица ты брат пьяна» помещён в книгу «Легенды и были города Грязовца». Кроме того, ещё раньше, работая над иллюстрациями к «Синей птице» Мориса Метерлинка, (издание книги так и не осуществилось) художник создаёт графический лист №6, который позднее вставляет в цикл Василия Сиротина. Образ выдернутого с корнями дерева оказался уместен в судьбе Грязовецкого поэта. Формальный графический приём, когда дальний, удаляющийся объект заслоняет ближний план, найден художником в самых первых рисунках к Василию Сиротину и повторён, как единый, позже. Повторён и раскрыт по-новому Небесный Иерусалим - стремление души поэта, равно и художника: к вечному, к идеалу, к Богу. Духовная связь творцов в любые времена – одна, рознятся только приёмы воплощения идеи. Повторяемость судеб, как повторяемость истории, скорей наше злосчастие, возмездие за нежелание идти дальше самих себя – к земному устроению жизни. Формула Александра Сергеевича Пушкина: «На всех стихиях человек: тиран, предатель или узник…» многократно аукнулась в наших судьбах – дальних и близких. К «Исповеди» Василия Сиротина у Аскольда Кузьминского восемь графических листов, исполненных чёрной шариковой пастой, материал (насколько я знаю) редко применяемый художниками. Четыре листа посвящены монастырской жизни поэта, один изображает избушку в лесу: со слабым отшельническим огоньком в окошке, заметённую снегом, в перегруженном метелями лесу, изгородью на первом плане и маленьким кладбищем в огороде. Этот самый оптимистичный лист серии говорит об уюте человека и природы, о гармонии их. Была и у поэта недолгая счастливая жизнь: со своей супругой, со своим налаженным бытом, а потом предстоял монастырь, заточенье и «Исповедь».   
                Быть может, слишком смело
                Решаюсь я, великий князь,
                Иметь с особой Вашей дело,
                Отложив трепет и боязнь.
Его высочество таким и изображён: огромным, равным самой архитектуре монастыря, облик Сиротина-поэта, хоть и централен в листе, но трепетен и мал по сравнению с братом царя, робок и неустойчив, как зажженная свеча на сквозняке жизни. Фактура графического листа шероховатая, что тебе стены кельи и даже небо за головой Великого князя мало отличается от похоронившего человека камня. В жизни Константин Николаевич и слыл, и являлся либералом, в период отмены крепостного права он возглавлял крестьянский комитет по реформе и совершил немало для освобождения крестьян. Его имя в истории звучит рядом с именем Герцена. Знал ли Василий Сиротин, представлял ли масштаб личности Великого князя? Думаю, что знал. «Мне грустно жить в тоске, в забвенье Для Бога. Родины. Царя Грешно быть вечно в заточенье». Набирающий силу голос поэта, его действительная талантливость к стиху обнадёжила царедворца, подвигнула помочь  Василию Сиротину. А жизнь скоро не исправишь. «Я жил в краю чужих небес, И жизни этой половина Была мрачна, как тёмный лес, Дика, как облик зырянина». Высокая поэзия звучала в заточении, жажда творчества гнала по земле, не давала успокоиться душе. Это и сгубило Сиротина: желание немедленного подвига и скорого признанья своего поэтического дара. Хлеба насущного и хоть минимальной устроенности быта не достало ему: поэту и гражданину великой Родины. Тащит его по земле нужда и духовная жажда. Мал человек и велика даль русская! Очень интересен у Аскольда Кузьминского лист, изображающий монахов Спас-Каменного монастыря. Фантомность  облика, как будто прячутся они в складках келий, прозябают в них. Монах с книгой – сам поэт, изображён в полный рост, его страдающие глаза и часть лица, обрезанного рамой. Воздушность и разрушенность архитектуры, яркое облачное небо – усиливает над миром  происходящее. Ожидание чего-то и полное неверие к поэту-возмутителю. «…В кругу людей, Где нет родных ни слов, ни звука, Не только кровных и друзей…» Движение на ощупь, среди теней воображения. Кто-то гигантский рядом: на стене тень его или это он сам? Свет свечи выхватил из тьмы лицо и кисть руки, ищущей опору во мраке кельи, но нет опоры, и нет конца этому мраку. Ничего нет: ни самого себя, ни Великого князя, ни любви, ни поэзии. Един свет от креста Его, да «звёздочка – робкая гостья…» Восьмой и последний лист «Исповеди» не менее таинственен по смыслу: может быть, это храм, заслоняющий звёзды на горизонте; луна в паволоке небес; слабые, но внятные звёзды. Человек в белой хламиде, внимающий Богу, торжеству всего сущего в природе и в себе самом. И сон, и явь. Отражение более реальное, чем сама жизнь на земле. Ведь заблестевшая  в водах луна ярче, чем небесная. Камни храма потрескались, трава пробилась сквозь них. Молитва. Благоговение. Надежда – на возвращение в жизнь? Огромный корабль его мечты на горизонте и рядом Он: сын человеческий, услышавший молитву смертного. «Суров монахов мрачный вид. И жёстки их сухие речи. Печален отцвет их ланит. И их бежишь невольно встречи». «Исповедь» лист №7 – создан Аскольдом Кузьминским задолго до работы над книгой Василия Сиротина. Видно, что тема эта не сегодня родилась, а жила подспудно в душе давно. Человек – монах, удалившийся от людей в монастырь. Худое, аскетическое лицо, густая борода, простая монашеская одежда. Человек, слившийся с камнем стен. Древняя кладка разрушается, а сам человек? Да жив ли он или сам стал косным камнем? «Молитва деет чудеса. Что ж делать? Буду я молиться. Но не всегда на небеса Молитва грешников годится». Самый чудный лист у художника это «Тень Иуды». Он причислен к шедевру поэта «Ливанские кедры». В самом стихотворении Иуды нет. Художник вымыслил его! Библейского разрушителя, Евангельского предателя Христа. Не он сам, так под его именем уничтожают природу и вырубают леса  у нас и по всему свету. Вырубили  и Ливанские кедры. Проступает Иуда из стены храма божьего и богатого дома, выстроенного на тридцать серебряников предательства. Ненормально высок он и бесчестен, и бессмертен, как его учитель.
                На склонах древнего Ливана
                Когда-то рос высокий лес.
                Смотрел он в воды Иордана
                И возвышался до небес.
                Созданье мощное природы,
                Он долго землю осенял:
                Текли века, катились годы,
                А кедров лес ещё стоял!
Кедры у творца именно таковы – до небес. Всадник у подножья исполинов - скорее всего для масштаба уходящих за край листа фантастических дерев. Могучие кедры – земная опора небесного града Иерусалима: «Та кедров тень для пилигрима Святыни тайн была полна: С ней прошлых дней Ерусалима Была судьба сопряжена». Река Иордан, крестом благословенная земля. На её берегах пасущиеся козы, слева и справа купы деревьев, очень похожих на русские берёзы. Умиротворённая гладь реки. В небесах облака с крестом – простым и внятным. «Но что щадило долго время, На то поднялся дровосек. И наших дней людское племя Всё истребило там навек!.. Напрасно кедров Соломона Теперь пришельца ищет взор: Их нет, как нет царей Сиона!.. И голы рёбра древних гор!..»  Пытливая мысль художника как будто продлила бытиё поэта Василия Сиротина, приблизила его к нам. Напоследок обратимся к стихотворению «Питейный». Самое горькое из известных нам произведений нашего земляка. Его  преобразил современный взгляд художника: сам воздух в листе приобретает вес, копошится и двигается. Лампа и кисть руки, дважды повторённая. Медленно потухает лампа, растворяется в ночи и уже парит среди звёзд. Финал какой-то незавершённой музыкальной фразы…


«Картинки с выставки».

Так называется цикл фортепьянных пьес  Модеста Петровича Мусоргского, созданный в 1874 году. Разъяснение вычерпано из Интернета вчера.  Напомню событие в залах и коридорах Пушкинского музея в Москве, в начале восьмидесятых лет: невероятно большая выставка «Москва – Париж» - не знаю, как в Париже, а у нас по билету надо было уместиться в один час, по блату М.В. Ногтевой умещался в два часа, в два отпущенных милостиво кем-то срока. Не посмотрел и десятой доли чудес, ни французских, ни русских. Прятали нас в каком-то тёмном чуланчике, никогда не думал, что в Пушкинском музее есть таковые! Говорю это затем, что взялся в коротеньком эссе написать о творчестве Тамары. Если не я, то кто же? Это я уговорил её оставить графику в покое, заняться живописью. Это так солидно и так ответственно! Зачиная дело, надо помнить и об этом. Геннадий Осиев во время дружеской попойки поручил мне: «Сделать из неё художника!» Ну, я и старался, как умел. В живописи я разбирался много лучше, чем во всём остальном в искусстве, и это тоже аргумент и за Тамару, и за живопись, да и за себя, любимого. Звук. Это одна из первых её работ. Девчонка за руку тянет мальчишку лет четырёх.  Одно из первых её достижений – гул самолёта: в ушах, в телах и в движении её подопечных. Для начала и это неплохо. Помнится и её «Охота», спасаясь от погони егерей, олень забежал в деревню. Строгий распорядок в работе линий и пятен. Тоже хорошо. На ощупь художник ищет и находит своё: в неблизком (пока) ещё будущем изображение животных станет её главной задачей. В большой  работе «Праздник» самые яркие и выразительные персонажи: лошадь (точнее, её лицо) и возчик – сморщенный вольноотпущенный зек, напоминающий персонажей Варлама Шаламова или даже его самого, или моего брата Рудика, в застёгнутой наглухо шапке и бушлате заключённого. Мальчишка, выдразнивающий  лошадь, из толпы веселящихся на Масляной людей. Под пару «Празднику» работа «Стрелки». С этих пор её картины можно числить парами: по времени их создания, по формату и даже по основе – обе работы большие и на ДВП. Два дюжих мужика стреляют в цель в полевом тире, по-за целью - сосновый лес, по мысли художника – главный расстреливаемый в картине объект. Так напрямую, публицистично Тамара больше не делала ничего и никогда в картинах. Исключение: пассажирский лайнер, врезающийся в наши дома. Почти с самого начала Тамара усвоила красоту, как главную составляющую искусства. Этому принципу следовала и следует сейчас. Ещё задолго до интернета, с его изобилием кошек в бантиках, воздвигла своих кошек, которых тогда не взяли на выставку, а одна дама из выставкома выдохнула сакральное: «Они (кошки) дикие, они воробушка съели!» Работу провалили, чтобы спустя годы, на «ура!» показать её. Картинки с кошками (их было несколько), одну закупил вологодский музей, одна, в подарок, ушла в частные руки. Дома только самые первые кошки, которые воробышка съели. Дома  же картина действительно дикой кошки в камышах, побывала в Финляндии. В дар финскому музею, устроившему выставку, Тамара поднесла  «Быков»; губа не дура  у директора  дружественной галереи, утешает то, что владелец её произведения всё же не частное лицо, а художественное заведение в Кеми. В Вологодском музее  «Встречные» - звук и движение двух встречных поездов, оцепенение кустов и теней;  ветер, рвущийся из-под колёс прямо на зрителя. Вот неполное впечатление от её живописи. Навязчивая мысль живёт где-то рядом, где-то параллельно нам, что ли: реально ли всё это, на самом ли деле? Реально. Доля у художника такая: творить реальность более реальную, чем мы сами! Простите меня, читатели, за мою минутную слабость. Я был свидетелем её жизни, а значит, и её картин. Позже Тамару будут упрекать сами же братья художники, что раньше она работала лучше! А ведь художнику надо было переступить через саму себя, чтобы двигаться дальше. Утвердить себя новую, убедить в этом всех, ныне живущих. Наш общий друг Женя Шевченко, без относительно Тамары, утверждал, что «это подвиг!» И он, пожалуй, что прав. Утешает меня, что быть её постоянным зрителем - тоже подвиг, хотя и пожиже. Ладно, сочтёмся. Поехали дальше. Говоря современным языком, у художника Тамары Нуйя бывал ступор, не просто – плохо, а вообще - ничего. Когда это внятно случилось, я посоветовал ей поработать с натуры. Сейчас это стало привычкой, по любому:  не из-под палки, а по любви. Её работы с натуры, сначала подсобные, постепенно стали рабочим и привычным материалом в практике художника. С этого момента я оставлю последовательность изложения художнической биографии, буду брать работы по значимости их, скорее всего не по порядку.

                * * *    
На текущее мимо время:
Наугад, не случайно, во тьму.
Как бесхозное чьё-то семя,
В землю брошено… Не приму!

Отвечаю за злак рождённый
На пронизывающем ветру.
Никогда я не буду довольным!
В этом мире: «Не ко двору».

Эта спальня на куст похожа;
Не кровать, а сыра земля.
Приготовил из веток ложе…
Ветер крошки смахнул со стола.
                24 ноября 2011 года
Я отмечал, что социальная тема в жизни и картинах художника ушла в глубину её сущностей, через реально происходившее событие прорастало содержанием. Такова «Красная река», переполненная дождями  вода пошла вспять течению реки. От напряга ли наводнения, по какой-либо другой причине, показалась красной исполнителю действа – художнику. Стремительное движение всего: берегов, деревеньки, воды – напрягает и нас, зрителей. Река, по сути, идёт в гору, заполняет все  канавки и ответвления; с ума сходит. Мы пережили тяжёлое, смутное время, отмеченное катаклизмами и поворотами жизни. «Красная река», однозначно, наше безумие, наводнение душ, которое требовало выражения, истолкования, художественной меры происходящему, гармонии человеку. Только так  можно понимать эту работу. Более прямо излагает автор тему «Смутного времени»  в «Волках» и в «Голове козла». В последней работе усиливает напряжение следование достижениям русского авангарда, какой-то кубо-футуризм , вообще, конкретного художника, которому подражает Тамара, назвать затруднительно. Изломанность формы от содержания; голова козла такова, что хватило бы на трёх козлов; озверевшие от подачки собаки, какие-то инопланетные существа - символы нашей людской вражды. В «Волках», в готовых к прыжку, к нападению животных, в механистичности их охоты, при желании можно разглядеть нас. Фон напоминает кремлёвские дорожки в апартаментах  тогдашних вождей, воспроизведены они инстинктивно, помимо воли творца. Лишка часто показывали  нам руководителей по ящику. Много позже появилась на свет её «Революция». Прорастание сквозь глыбы базальта или гранита  иных, пока ещё неведомых ростков будущего, которое (ну никак!) не становится светлым. Напряжённое, овалообразное небо внушает надежду на счастливый исход  дня на круглой земле человечества. В ранней работе (ещё на ДВП) «Ловушка  для птиц», которую люблю издавна, перевод и зародыш новых, неизведанных принципов, изложение сразу двух тем: социальной и будущей анималистической тенденции в творчестве. На фоне заскорузлого фантастического леса - три пойманных птицы. Одна из них пытается взлететь, хоть и безуспешно, другая выжидает и наблюдает за усилиями товарки. Третья  уже ничего не ждёт. Наша людская несвобода, обречение на плен – поразительна! У предков Тамары не было рабства, по крови она саамка, житель вечно вольной тундры. Так что отношение к любому угнетению у неё особое. Не раз эта редкая, практически невозможная в имперской России тема всплывёт в творчестве. «Синий камень» из Переславля-Залесского залетел в наш северный пейзаж, залёг на берегу реки в осень природы, покоиться теперь ему вечно в картине художника на новом месте. Автопортрет с мужем, так назвала Тамара своих «Львов». Перенос смыслов в характере женщины-изобразителя всего и вся на этом свете. Лев впереди львицы, лицо у него точно человечье; у львицы, как  и положено зверю. В изображении львов есть что-то игрушечное, весёлое, избыточное! Пальмы на декоративном заднике – как будто срисованы. Хвост у меня лихо закручен. Мы с женой позируем  кому-то?! Поражает в её картинах диапазон захваченной жизни, беспредельность тем, тронутых рукой создателя. Недаром прошла волна Свободы по Руси, распахнула целый мир в душах людей. Спешит художник сам приобщиться к миру и увлечь неравнодушного зрителя. Другая её работа на ДВП «Вторжение». Мирный танк с множеством шестерёнок внутри осваивает пространство, нам пока ещё неведомое: инопланетное, а может, и подводное вовсе? Это неважно! Свобода и воля, скорость и освоение сущего.  «По прихоти своей скитаться здесь и там, Дивясь божественным природы красотам, И пред  созданьями искусств и вдохновенья Трепеща радостно в восторгах умиленья. – Вот счастье! Вот права…» Мало процитировать Пушкина, надо увлечься неизведанным, как сам художник, сделать неизведанное своим, привычным, обиходным. Жизнь не скупилась ни в чём: «Обитатели» - откуда они взялись? Вообще, крокодилы собираются группой? Настоящие крокодилы - нет. А человеческие? Ещё как! Когда погиб Пушкин, Жуковский, разбирая его рукописи, вслух удивился: «мысли, мысли…» Много воды утекло с тех пор, как Тамара (неожиданно даже для себя) создала этих рептилий. А мысли остались, недоумение (у меня – у зрителя) тоже. Всех святых выноси, чтобы отвадить Сатану. Так, что ли? Тяжело двигалось её признанье: и в людях, да и в художниках тоже. Только сейчас понимаешь: «Большое видится на расстоянии». Настолько плотно окрутила нас жизнь, что не до этого было, не до частных разборок сущего. Сейчас время пришло. Её время. Эссе рискует у меня превратиться в роман о художнике. В нашем обиходе эта картина – корабль дураков. В самодеятельном каталоге: скромно – «Корабль».   Ограничимся напоминаньем, что тема не нова и может статься значимой при некоторых условиях. Как это чудовище, этот корабль  плавает? Впереди искусства замаячил гламур и всяческая набируха, кто во что горазд -  компиляция. Вот так этот корабль и плавает: понахватав в веках всякого, мотается по городам и весям: и с парусами, и с паром, и с лошадиной тягой. «Курган» и «Лодка», подаренная в частные руки, хоть очень разные работы, но сопротивляются явлению гламура в художество, одряхлению его. Обращение художника к животному миру не случайно, такая вот форма сопротивления мертвечине, охватившей общество. Сучка, кормящая щенков, скалит зубы и огрызается на весь остальной мир. Какая уж тут благость и гламур! Сопротивление. Небольшая эта работа ясно выразила публицистическую мысль бабы-художницы: «не подходи, а то зарежу!» Рожу, выкормлю щенков, воспитаю их, а дальше - как получится. Может быть, буду и ласковой с тобой. Если заслужишь. Изображение братьев наших меньших чуть не стало единственным в творчестве Тамары. Осталось любимым. Работа с натуры: пейзаж, натюрморт, нынче уже интерьер, абстрактные композиции увлекли художника. Об этом ниже. Три года обхаживал нас русский дядька, в итоге увёз по месту жительства – во Францию, две работы. У нас остались фотографии. Одна из лучших работ -«Млечный путь» - 1992 года, формат 81х58. Холст. Масло. Досада, а не патриотизм диктует мне эти горькие строки. Мало того, что мы в энные годы перебивались с хлеба на воду, так и работы уплыли неизвестно куда, да и неизвестно кому. Фантастические собаки, оных в природе нет, вышли к реке – на водопой. Пейзаж скромен. Три куста. Неизведанное небо. Берега. Река. Собаки. Всё. «И в небесах я вижу бога». Выдохнул поэт. И тут бог в каждой былинке, в каждой капле сущего. Не надо больше ничего. И так здорово! Бык – не бык,  лошадь – не лошадь, какое-то мыслящее животное;  голубой лес, река дугой, остров обитания, защищённый водой. Природа не отвлекает от главного, от животины с белой аристократичной отметиной через всё лицо. Миф, сродни греческим кентаврам: избыток половой энергии с мыслью о беспредельности воли, о поисках достойной самки. О любви. «Рыжий кот» - голубая мечта животного о сырой рыбе. Котяра и вправду хорош!  Этакий философ-практик. Колбаса такому: «Тьфу!» В меру кубистический  и формальный кот,  которого теснят  ожившие на картине и в его воображении мечты. Фон – главнее и шире самого кота.  Тамара очеловечивает изображения своих подопечных, доверяет им часть (очень существенную) самой себя. Кони в Ярославле. В каталоге «Кони». Выставком брал работу, но выставка тематическая, ярославская. Название картины бы надо поменять! Тамара сходу и предложила: «Кони в Ярославле».  «Первый лещ»  х.м. 60х80. 1990 год. В натуре – язь. У меня, пацана, с плотины на Леже ловил мальков на наживку, клюнула рыбина, послушно вышла из глубины и заплескалась на песчаном приступочке. Бедный майор на одной ноге, инвалид, спешил мне на помощь. Увы, язь ушёл. В Тамариной картине лещ, видимо – мой, раз первый. Всё в живописи - дыбом, всё переживает за мальчишку. А лещ-то покрупней моего язя будет! «Кот и скумбрия» - работа не пошла на выставкоме: разностильность; на самом деле в ней два плана и фон, который тоже работает на замысел и содержание её живописи. Первый план: лимон, столовый нож, две свежих скумбрии, заварной чайник из нержавейки, за ним стакан со сметаной. Вторым (но крупным) планом – призрак запрыгнувшего кота. Фон – стилизованные бутылки пьющего в это время мужа. Реален только первый план, он убедителен и реалистичен. Второй план и фон – вымышлены в тему. Форма определяет содержание. «Дирижабль», 1999 года. Самый конец второго тысячелетия от рождества Христова. Это этапное произведение, с него бы и надо начинать разговор о художнике. Пейзаж – сопки. Место рождения автора – Мончегорск. Очень похоже на север, но детально он никак не обозначен. Природа аскетична. Земля, из которой вынули всё, до донышка. Толпа с оркестром написана схематично, точнее – обозначена. Медные трубы прописаны лучше музыкантов. Сделано это намеренно. Славословие на первом месте, в ущерб людям. Чешуя аэростата – город будущего, недоступный смертным. Гордая звезда впереди и красный хвост сзади. Помпезность, имитация, зрелище для толпы совков, для нас с вами. Натюрморт «Пузатая банка». Я её сразу обозвал беременной. Рыбки, трава и камни в ней. Рядом ещё банка. Сосуды стоят на стекле или на чём-то мокром, дающем отражение. Фон абстрактно-кубистический, голубо - зелёный. Живопись темна и сочна. «Рыба и перцы» х. м. 70х50. Кольская сёмга, три красных перца, один зелёный. Обрезанная краем рамы бутылка из-под пива. Натюрморт прост и волшебно притягателен. Сделан он без натуры, но по вдохновению автора. В частных руках. «Осень» 1998 года х.м. 60х80. Создано по памяти. Ряд красных кустов, голубой забор, тополя и неизвестной национальности жёлто-зелёное дерево. На заднем плане многоквартирный дом, розоватые облака, птицы в небе. Бабье лето. Здоровое мироощущение уходящей от нас светлой поры, зеленоватой дали. Наслаждение настоящим! «Кипарисы» х.м. 60х90. Пейзаж с высохшим деревом. Какой-то восточной породы дерева, фантастический город, а то и вовсе - мираж всё! Прямо на нас -    «дереновскими», выпуклыми пластами  земля. Библейское небо на рассвете. Всё это строго выточено, тщательно обработано и обобщено. Смотрите. «Холодная  пасха» х.м. 70х45. Весенний со свежим ветром пейзаж, вспученная по этому случаю река, со свежей продрогшей зеленью ивы. Старая, ещё с осени высохшая трава по берегам. Вылетевшая на берег реки наша собака Вега, доберман. Неровно красный дом за деревьями на той стороне. Немного белёсого неба в край картины. Холодно и ветрено. «Большая рыба» х.м. 60х80. Уточняю – рыба-то копчёная. Возлежит на газете. Сама работа  во Франции, в частном владении. На втором плане порожние бутылки, может статься,  что и - со вчера. Зрелище нестерпимое для серьёзно пьющего человека. Я эту работу Тамары откровенно не любил, хотя сделана она мастерски. Голубая и розовая драпировки, наглый красный цветок в пустой бутылке, как ещё можно издеваться над нами! День сегодняшний: это не сегодня, не завтра и не вчера. Это её работа за последние десять лет. У художника своё летоисчисление. Даже чисто технически нелегко. Фотография выходит из моды, вместо неё – компьютерный монитор. Значит, мне надо полагаться на память. Выскажу, что имею в наличии, предварительно посоветуюсь с автором. «Прогулка квадратиков» х.м. 1998 год 60х80. В левый край пять бокаловидных дерев, справа (через поле) четыре тёмно-зелёных, пирамидных дерева. Небо: в овал, обрезанный рамой. В центре (слева) летящие квадратики. Форма квадратиков разная, цвет их тоже. Подтаявший снег, ветер стремящий, искажающий и обновляющий всё на свете. Изображение по-хорошему романтично, устремлено  вдаль. Шалит, наслаждается жизнью, подступившей весной.  «Пейзаж без человека» х.м. 60х80 2004 год. Пришла пора вводить термин, знак, обозначение для таких волеизъявлений художника Тамары Нуйя. Побывав там, где нас нет, да и не бывало никогда. Дорогу натоптали явно не наши ноги, наездили не наши машины. Сама долина, кусты, небо - не для нас. Хоть криком кричи, ничего не изменится! Кусты и есть мыслящие существа потустороннего бытия, неведомого мира. Или это наше будущее, или хорошо забытое прошедшее, ещё без нас, любимых? «Большая феминистка» х.м. 100х80 2008 год. Скажут: время пришло женское; веками затаптывалось имя жены, женщины, самки человеческой. Теперь: «Нате, получите!» Нет, чтобы постепенно! Сразу на коня: с плоской, автомобильной мордой. Получили. Приходится себя ограничивать мужчинам, исторически оправдываться: «Мол, всякое случалось». «Пришла беда – отворяй ворота!» Выпускай, если сам не можешь, бабу. У неё всё получится!  «Футуризм любви» х.м. 110х100 2010 год. Изначала эта работа совершилась более реалистично, да и называлась – «Любовники», после моего мужского вмешательства стала окончательно абстрактной и переименовалась. Лучше или хуже –  не критерий!  Вроде та же, да называется по-другому. Феминизм не по-семейному, как-то! Гламур (в любом его проявлении) для одиноких баб. Лирические мотивы приберегите  для себя лично, меня, великодержавного мужа, они не колыхнут. Как говорил один великий художник: «Поабстрактнее требуется!» «Битва» х. м. 100х80 2009 год.  «Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке» Тамарина работа не украшена: ни аллитерациями, ни красивыми причёсками, ни «…кудрявым порядком…» Она нарядилась в живопись, в цвет. По-бабьи не уступит поэту ни пяди: «Мужики дерутся!» За неё, за самку! По старому – на мечах. И композиция сама – из угла в угол! Битва. «Пейзаж с дорогой» х. м. 60х80 2000 год, Рассыпание формы, а как следствие этого – заимствование формы выражения смыслов из мировой практики живописи у Тамары напрямую связано с личным состоянием, с драматизмом жизни. Рядом  с дорогой можно уверенно поставить её «Красный дом». Пара композиций датирована началом нулевых лет нового тысячелетия. Обе работы выполнены в стиле умеренного кубизма. Общая напряжённость формы (в т.ч. цветовой) – реальность: в картине, да и в самой жизни; моя болезнь, операция, которая могла спасти или погубить меня. «Инструменты» х. м. 60х80 1999 год. Предметы можно поимённо перечислить: трафаретный нож, гвозди, молоток пилы… Всё, что востребовано в хозяйстве художника. На выходе: заготовки для подрамников, выпиленная пятислойная фанера для будущих декоративных росписей, брус и доски с овальными вырезами и дырками в них. Красиво! Только, что мы ведаем в дальних замыслах художника? Отсюда современный кубизм, станковый декор, внятность выражения. В работах конца  девяностых - начала нулевых годов преобладает  декоративная  интерпретация знакомого, видимого художником мира. «Коммуникации» х. м. 60х80 2001 год. Никому из современных художников не пришло в голову обратиться к насущной теме водоснабжения и связи. Работа не заказана Тамаре, это её собственный почин, её инициатива. Мы возмущаемся (вполне справедливо) если воды нет, или телефон не работает. Сотовых телефонов тогда ещё не было или они ещё широко не вошли в обиход. Совковый антураж: один работает – пятеро присутствуют при его подвиге – смешон. Но надо признать: наш КТУ минимален, мы платим деньги, большие или маленькие – другой вопрос, готовы и дальше платить и пользоваться благами цивилизации…  Совмещение плоскостей, их одновременность позволяет художнику решить тему. В станковую картину лезет настенная роспись, фреска, монументальная составляющая архитектуры. «Сети» х. м. 2005 год. Размер не указан. Мотив Звозовоский, привезён с Северной Двины, даже я помню этих мужика и бабу, рыбаков, и их сети. Опять тема труда, хлеба насущного, который не каждый день венчается хорошим уловом, а есть-то надо ежедневно. Подозреваю, что денег на магазин у них не имелось. «Суровый стиль» шестидесятых годов прошлого века, грубо прерванный советским салоном, «Первыми бороздами» со стену величиной на «Советской России», да мало ли! Нашёл неожиданное продолжение у современного художника. В небе композиции: труба облачного космоса, уходящая за горизонт; рыбаки и сети, прорисованы одновременно изящно и грубо. Как это у художника получилось, я не знаю. Иррациональность происходящего, значительность персонажей налицо. В поте лица добывать хлеб свой насущный, так велела нам Библия. «Красные лодки» х. м. 60х52 2000 год. Помню это  место, и красные лодки на берегу. В тот день мы пробирались к реке Великой рыбачить. Июнь. Кусты ивы ещё в воде. Паводок. На другом берегу ёлки. Голубое, облачное небо. Собственно, и всё. Как этот мотив рассмотрел художник, глядите сами. Красный дом, красные лодки. Любит у меня жена красное! «Нерест» х. м. 60х80 2007 год. Натурфилософия - явление в искусстве столь редкое, что я не припомню предтеч Тамариным поискам, разве что сами учёные, умевшие в старину рисовать: бабочек, жуков, кости мамонта и.т.д. Косяк рыб, целеустремлённо идущий на смерть (у отдельных пород рыб так и есть), на нерест. Недаром в школе учительница химии по сию пору обижается на свою ученицу Тому, что она предпочла точным наукам ярославское художественное училище. Сама автор не ведает, каких таких плотвиц изобразила. Вымысел работает на художественность произведения. На его выразительность. «Красные кони» х. м. 60х80 2006 год. На берегу речки красный конь, далече – игрушечные как будто, кони. Зелень травы пронзительна, спектрально противоположна  красному. Берёзы распластаны сучьями к нам. Весна. Зелень на деревах пробивается. На первом плане пучится поросший травой бугор, увенчанный прутом будущего дерева. Дальние холмы брачно-круглы, готовы к соитию с весной и ярким оранжево-зелёным небом. Экономия художественных средств, ещё немного - и съедешь в откровенную пошлость. Поэтому: прямо-таки пошаговая точность изображения, скупая стилизация пейзажа и животных. Отразившая небо река разбивается теченьем и отраженьями  берёз и коня. Звозовская тема в работах Тамары включает в себя пейзажи Северной Двины, натюрморты, интерьер. Что-то явится в будущих холстах. Заметная, даже при первом припоминании работа «Речные косы». Наезжая летом на реку, поражаешься (каждый раз) простору, ветру этого огромного пространства, реке и чему-то необыкновенно древнему в душе и в самой природе. Картина  на стене выставки вмещает в себе весь спектр чувствований, существований  человека именно там - в Звозе у речных кос. «Светлушки» это: крупная добротная плотва, лещики, язи, голавли (если повезёт). Улов, словом. Реальный или виртуальный выставлен перед нами. Мало того, что рыба вялена и подсушена на ветру, она ещё и нарисована масляными красками на холсте. Изящно  стилизована, закомпанована художником. Не проходите мимо! «Интерьер с двойным освещением» - комната, в которой мы спим: со стародавними семейными фотографиями, с фотопортретом Жени Петухова, со старым комодом, с двумя занавешенными окнами. В комнате рядом тоже спят, на столе Евангелие, в углу стен иконы, Святое место. Справа по ходу пристроили и украсили маленькую русскую печь. Ежели её топят летом, то пекут пироги с морошкой, бывает, что с рыбой. Как ловим. Дальше почти всегда тёмная комната с холодильником и таинственным (для меня) выключателем. Прямо – комната хозяйки – девичник, по любому в ней я ни разу не бывал. Наверху – Лидина мастерская и ещё что-то. Внизу кухня, общая столовая, дверь и с ходом на улицу большая прихожая: с камнями на столе, на полу, везде. Тамарина картина: из-за занавесок пробивается свет, лампочка обёрнута берестой, горит, тени на комоде крест на крест, в таком виде и освещении комод смахивает на аквариум (без рыбок, водорослей и камней). Советская составляющая – связь поколений через фотки отсутствует начисто  - родители и остальной народ на них еле намечен. Задача живописца иная – световая, тоновая, частично цветовая. Жанр интерьера редок: или старина, или гламур. Романтика жилой комнаты ищет и находит своё воплощенье.  «Сашкин дом». Почти вся деревня – городская. В смысле хозяев. Кто этот хозяйчик, ума не приложу. Может и деревенский, продал хозяйство и уехал, или же умер, но дом именной. Добротной северной постройки, чуть просел под тяжестью лет, но крепок. Тамара писала его по рисунку с натуры, крепко засел в её память, крепко и получился. Главное было преодолеть в этой работе этюдность, да ещё традиционную. Модно было в  советские времена  творить живописные зарисовки по местам, с кем-то или с чем-то связанными. Работа получилась ядрёная, как баба после мужа-пьяницы. Есть в ней хороший оптимизм круговорота жизни. «Русская готика». В пику «Американской готике» Генри Вуда (имя американского художника мне так запомнилось). На картине из-за океана пожилые муж и жена, в руке его вилы. Собственно и всё. Типажи супругов и опасные сами по себе вилы. Лучше не задевать изображённых их… будет худо. Не то в картине Тамары: добродушная лошадь, всякое повидавшая на своём веку хозяйка. Рабочие неопасные вилы. Но старуха по-русски себе на уме. Обижать такую в доме  вряд ли кто возьмётся. Не за что. «Открытое окно», «Воля». Две совершенно разные работы. В каталоге они рядом. Форматы картин одинаковые – 100х80. Та самая пара, о которой я говорил вначале эссе. Что их объединяет? Сам хочу разобраться в том. Ощущение воли, вольницы? Да, но и не только. Это работы одного воздуха и мироощущения. В первой  - художник дома – с розой и открытым окном. В поле – с лошадями – во второй картине. Пусть не обижается на меня автор – за лошадей. Кони и ещё раз кони! Пружина жизни от любви, от извечной нашей с вами вражды, не знаю к кому и к чему! Природа за окном и в поле располагает человеком  и говорит: «Да!» Кони готовы в поход, копытами  бьют и радуются. Окно открывается и закрывается само: по краям композиции  целый механизм плоскостей, радуг, стёкол и желаний. Кусты и деревья за окном - живые действующие эманации нас самих, внедрённые в наше существо-бытиё навсегда. Завершая обзор Тамариных работ, обращу свой взор к двум её анималистическим изображениям: «В ночном» и «Большая собака» Любовная пара двух существ в ночном. «Луг с цветами и твердь со звездами» - так сердечно подняла копыто лошадка, так приветлив этот конь! Я поостерегусь высказываться о них. Какие они лошади! Вега – любимица всей нашей семьи. Живописный панегирик собаке, доберману, которая сейчас вечно с нами. «Натюрморт с корзиной»  Одна из последних натурных работ Тамары. Движение – в точности, в живописности, в раскованности изображения. Пошагово – вперёд. Лёгких путей не было и не будет. Натура – дисциплинарная команда, которая не даёт ей расслабиться в композиции. Не совсем штудии, но функционально именно так. Порка натурой никогда не помешает художнику. Сосредоточиться в главном, а там видно будет. Её юбилейная выставка называется: «Два жёлтых биплана». Начиная свою повесть о художнике, говорил о звуке летящего где-то самолёта. Спустя тридцать лет он объявился воочию, да и не один – два жёлтых биплана. Календарно это и вправду юбилейная картина. Кто ведает из художников, где у него край, где начало пути? Тамара предложила мне назвать выставку так, я не согласился. Поразмыслив, понял её мысль. Понял и принял.
                15 декабря 2011 года. Грязовец.