Возмездие под созвездием первые шесть глав

Возмездие под созвездием (первые 6 глав)

Предисловие

С одной из сестер близнецов, шестнадцатилетней дочерью состоятельного бизнесмена Михаила Ллойда, случилось несчастье. Во время летнего отдыха на море, она, по неосторожности получила тяжёлую, черепно-мозговую травму, вследствие чего была подвергнута сложнейшей операции — трепанации черепа. Девушка чудом выжила, но последствия всего перенесенного ею, не замедлили дать о себе знать. У неё стало резко ухудшаться зрение, а по истечении месяца, после выхода из больницы, она стала слышать посторонние голоса. Через некоторое время, периодически, в различное время суток, ее преследовал только один, женский голос, который был ей отдаленно знаком. Врачи-глазники, обследовав девушку новейшей лазерной техникой, пришли к определённому выводу: после кризиса, при котором возможна полная потеря зрения, наступит переломный этап и, под постоянным наблюдением медиков, зрение постепенно начнет восстанавливаться.
А вот с голосом, который слышит эта девушка, проблема оказалась намного серьезнее, чем показалось на первый взгляд. Психологами и неврологами были исследованы все факторы и причины, способствующие возникновению посторонних звуков и шумов после подобных травм у пациентов, однако, конкретного решения этой загадке у специалистов не находилось.
Были выдвинуты предположения о способностях и талантах, проявляющихся у людей, побывавших в коме, в результате катастроф или стихийных бедствий, получивших серьезные травмы и контузии, после которых они приобретали такие дары, о которых ранее и не помышляли.
Этот уникальный случай заинтриговал и ошеломил медиков: после проведения психологических тестов и диктофонных записей, (девушка повторяла вслух то, что слышала) стало очевидно, что она, в течение длительного времени слышит голос на расстоянии, как будто у хозяйки этого голоса вмонтирован «жучок», т.е. скрытый микрофон. Как это может происходить, можно только догадываться и фантазировать.
«Когда это только начиналось, я думала, что схожу с ума, это какой-то кошмар, словами это объяснить невозможно!»
Специалисты оказались в тупике, а папа девушки — в отчаянии. И вот, доверенное лицо бизнесмена, в интернете обнаружил адрес бабушки-знахарки, которая исцеляет подобные недуги. Отец девушки, скептически относящийся к таким лекарям, все же, недолго раздумывая, решил отвезти свою дочь к этой старушке...
Жуткие и необъяснимые события, которые впоследствии произойдут в семье Ллойдов, и послужили основой сюжета этого необычайного повествования.

 
Визит к ясновидящей
К пункту назначения добрались только лишь к вечеру. Оранжевый закат и сельские запахи, присущие деревенской местности, встречали приезжих.
Серебристо-белая «Тойота» въехала в самый центр села и остановилась у дома с резным крыльцом, на ступеньках которого восседал дед, лет семидесяти, в надвинутой, до самых глаз, спортивной шапочке «Адидас», невозмутимо курящий фильтровую сигарету. Никаких эмоций, на подъехавшую машину, он не проявил, только переложил сучковатую клюку из левой руки в правую, продолжая смотреть в одну точку, видимую одному ему.
В машине находилось четыре человека: за баранкой молчаливый Петр — личный водитель бизнесмена и "нянька" всей семьи, могучего телосложения, с лысой, как голое колено, головой, и багрово-синим рубцом на правой щеке от уха до подбородка; рядом с водителем — отец двух девушек-близняшек, которые расположились на заднем сиденье, Михаил Ллойд.
Стоял теплый, апрельский вечер, но ни одной живой души, кроме деда подле дома, они не увидели.
— Как будто вымерли все! Я не удивлюсь, если мы сегодня увидим жуткую, болотную кикимору! — сделав страшные глаза, проговорила Ирина.
— Сейчас же прекрати паясничать! — строго одёрнул её отец, — ты не дома. Петр открыл дверцу, вышел из машины и, неторопливо направился к дому.
— Доброго здоровьица, дедушка!
— Здорово, — последовал безразличный ответ.
— Мне нужна Соломатина Зинаида Тихоновна! Вы знаете такую?
Деда как будто подменили: он резво, не для его возраста, вскочил, убрал шапочку с глаз, глубоко затянулся сигаретой, сплюнул на окурок и затоптал его.
— Солоху-то? Да кто ж ее не знает ведьму эту? Она всё село в страхе держит, да! Ейной особой детишек пугают! Собаки, поджав хвосты, прячутся при виде ее. А намедни, типа, позавчера, такой случай вышел, вам городским и в страшном сне такое не привидится...
— Обожди, дед! — перебил его Петр, вынимая из кармана пачку «Мальборо» и зажигалку, — возьми это, и скажи, где живет эта бабка?
У старика лицо потемнело от гнева.
— Да ты чё, мужик?! Глумной что-ль?! Засунь себе их в задницу! Я тебе энтими сигаретами весь череп утыкаю, на ежика смахивать будешь! Понял?! А ну, давай вали отсюда! Давай, давай, крутизна вашу мать!
Петр улыбнулся: надо было, конечно, выслушать деда, ему нужны «свежие уши», а он этого не сделал. Он повернулся и зашагал к машине.
— Эй! Лысый! — сзади раздался окрик деда. — В самый конец села, последняя хата справа, — он клюкой указал направление.
— Интересный старикан, на соседского Карпуху похож, — заметила Ирина, наклонившись к водительскому сиденью. — А что это он кричал и руками размахивал?
Петр завел мотор и, через плечо, коротко бросил: — дорогу объяснял.
Сорокалетний, импозантный и моложавый Михаил Ллойд, за последние полгода заметно сдал: осунулся, похудел, серебристый иней на висках предательски поблескивал, в глазах — глубокая печаль. Но не это его угнетало, отнюдь. Превратности судьбы стали резко хлестать, как бичом, неожиданно и болезненно, со всех сторон. Не зная, откуда ожидать очередного жестокого сюрприза, Михаил, хотя и не падал духом, но был в отчаянии. Жизненный путь по накатанной трассе, вдруг резко изменил направление на ухабистое бездорожье. «Что происходит? — вновь и вновь задавал он себе этот вопрос и, теряясь в догадках, не находил ответа. — Отец слег с сердечным приступом, после последнего посещения моего дома, который всю жизнь не знал лекарств и уколов, да еще Ирина стала наркоманкой. Вот уж, поистине, подарочек преподнесла отцу, откуда у нее появилась такая страсть к этому зелью... Людмила хочет увольняться, почему? Столько лет проработать, и вдруг... я сквозь пальцы смотрел на то, что она закладывает за воротник, хорошо платил, и на тебе, мерещится ей какая-то ерунда..., да ещё и загадочно здох Эрик, здоровенный сенбернар, любимец Петра... О, черт... А сейчас, куда везу ребенка... на что надеюсь? Чудеса бывают в сказках... Господи! Чем я прогневил тебя, что нет мне прощения? Помоги Боже ради всего святого... О, проклятье, я начинаю сходить с ума... Постой, постой... Проклятье!».
Его пронзило словно электрическим зарядом: в памяти отчетливо и ясно пронеслись события минувших лет, когда он только начинал строительство своего уютного, двухэтажного гнездышка.
...Однажды, теплым майским вечером, когда дневные строительные работы на участке были уже закончены, к нему подошла женщина, живущая неподалеку, и ровным, грудным голосом заговорила:
— Добрый вечер, Михаил Андреевич! Вы меня, конечно, извините, что отвлекаю вас от дел. Я живу здесь, неподалеку, за три дома от вас...
— Здравствуйте! Я знаю где вы живете, а на сегодняшний день у нас уже все дела закончены. Вот только, простите, не знаю вашего имени?
— Я, Терехова Алла Николаевна, можно просто Алла. Я ненамного старше вас. Да вы, кстати, знаете моего мужа, Анатолия. Он работает в депо, машинистом.
— Да, да! Конечно знаю. Так что же вы хотели, Аллочка?
— Дело в том, Михаил, что это место, где вы начали стройку, как бы вам правильнее сказать, даже не знаю, в общем здесь происходят очень страшные и порой странные и необъяснимые вещи.
— Я уже знаю, милая соседка, — перебил Аллу Михаил, — мне уже столько рассказали, что впору поседеть от этих ужасных историй...
— Подождите, Михаил! Выслушайте меня и возможно, вы, здравый человек, правильно поймете то, что я вам расскажу, но не делайте преждевременных выводов, потому что «это» намного серьезнее, чем вы себе представляете...
— Аллочка, вы меня заинтриговали и напугали! Скажите же, наконец, в чем дело?
— Послушайте, Михаил! Вам описали в общих чертах те страсти, которые происходили на этом месте, где вы начали строительство, особенно ваша соседка, у нее язык, блин, что помело. Место это проклято, а кем и когда никто не знает. Сразу, после развала Союза, я уж точно не помню, то ли в конце девяносто второго или в начале следующего года, приехал сюда бывший партийный работник, облюбовал для себя это место, где были одни руины и в течение года, воздвигнул здесь добротный коттедж, и привез свою семью: трое детишек, две девочки, одной семнадцать, другой — четырнадцатый годок шел, и сынка восьми лет, второклассника. Мужик он был хороший, общительный, сразу общий язык нашел с соседями, но не курящий и не пьющий, и не скряга: местные алкаши души в нем не чаяли. А вот баба его, мало того, что ни кожи ни рожи, так еще краски на себя наложит, да еще и раскрасится, не хуже тех краснокожих! Еще себе три пера вставила бы в одно место, прости Господи, что так говорю о покойниках! Так вот: в самом центре этого участка рос огромный дуб. Иннокентий, ну, так звали покойного хозяина, нанял здешних ребят, и они его спилили, а вот это вот бревно, — она кивком головы указала на обгоревший, метров пяти длинной, и, наверняка, в два человеческих обхвата, толстенный чурбан, — уложил возле забора, вместо лавочки для детишек. И вот эта интеллигентная семья, буквально за полгода превратилась в конченых алкашей, а их дом стал притоном. Пили все, даже, уже к тому времени девятилетний Сереженька, такой хороший мальчонка был, упокой Бог его душу, и тот пристрастился. Собиралась у них вся местная шантропа, от мала до велика, даже дед наш Карпуха, и тот захаживал! Пили, кололись, гарланили на всю округу и никакой управы на них не было. Приезжали несколько раз лица с погонами, забирали, кого смогли поймать, а на следующий день все продолжалось...
— Я это уже все знаю, дорогая соседушка, — теряя терпение, перебил ее Михаил.
— Нет, Михаил Андреевич, уж выслушайте меня до конца! Я не сгущаю краски по поводу случившейся трагедии, но скажу вам то, чего вы еще не слышали, — Алла Николаевна, поправив платок на голове и, снизив голос до шепота, продолжила: — Я побывала в этом гадюшнике, буквально, за неделю до пожара. Об этом знает только мой муж, а сейчас и вы узнаете. В тот день, я усталая пришла с работы, прилегла на диване отдохнуть и, задремала. Проснулась около десяти вечера, от какого-то недоброго предчувствия, что Насти нет дома. Я, впопыхах, не заглянула в спальню дочери, выскочила на улицу и увидела, что в доме Иннокентия во всех комнатах горит свет. Я почему-то вбила себе в голову: Настя там. О Боже, Михаил, что я там увидела! Это жуткий кошмар, похожий на адский вертеп! В двух комнатах, двери которых были распахнуты настежь, на кроватях и на полу, под стенкой, сидели и лежали молодые парни и девчонки. На меня сначала не обратили внимания, но когда я увидела дочерей и жену Иннокентия, которых, извините за выражение, трахают прямо у него на глазах, а он молча сидит за столом, с таким, понимаете-ли блаженным видом, я не выдержала и заорала: «Что же вы делаете, сволочи?!» Реакции не было абсолютно никакой, только из угла донесся пьяный лепет: «Kenia, налей Клаве, она кайф ломает!» И тут я увидела маленького Сережу: тот стоял у окна и осоловелыми глазами смотрел на меня. У меня сердце сжалось от боли. Я подошла, взяла его за руку: «Пойдём, со мной Сереженька! Тебе не надо здесь оставаться!» В это время, из смежной комнаты, вышел здоровенный малый, по пояс голый, весь в наколках, на ходу застегивавший брюки: «А ну-ка оставь мальца, шалава! откуда ты взялась? Проваливай отсюда, а то я помогу тебе!» Я пулей выскочила оттуда, и не помню как оказалась дома. Меня трясло как в лихорадке, я всю ночь не спала...
— Вы, Аллочка, очень интересно рассказываете, и я, конечно, сочувствую этой семье, что случилась такая нелепая трагедия... Дело в том, что сейчас в стране такое творится! Одним словом анархия! Развелось бомжей и проституток, алкашей и наркоманов, беспризорных и безработных, никого и ничем сейчас удивить невозможно...
— Тогда скажите, пожалуйста, вы, Михаил, современный бизнесмен со здравым рассудком: как мог Иннокентий, этот тщедушный, щуплый человек, поднять на газовую трубу пятидесятилитровую, пластмассовую бочку с мазутом на шестиметровую высоту? Как он умудрился влить керосин в вентиляционные отдушины, которые находятся на двухметровой высоте? Всем известно, что человеческие возможности неограниченны, но и для них существует какой-то определенный предел! Так может быть вы, Михаил, сможете объяснить мне, каким образом Кеша смог перенести вот это бревно с улицы во двор и подпереть им входную дверь дома? Ведь в нем весу не менее двух центнеров, а? А чтобы предвосхитить ваш вопрос, поясню: кроме следов от тапочек Иннокентия, оперативная бригада не обнаружила больше ничего. Следа волочения бревна, также не было...
— Это что же получается? Выходит, он сам нес...
— Невероятно, но это факт! Иннокентий был одержимым!
— Чушь собачья! Вы хоть сами верите в то, что говорите?
— Михаил! — женщина говорила уже торопливым и нервным тоном. — После тех ожогов, которые получил Кеша, нормальный человек сразу бы скончался на месте, уж поверьте мне, как медику! А он, обугленный, прожил еще почти трое суток и еще давал показания на следствии, о которых умалчивают оперативные сводки! Вы меня понимаете?
— Да… это очень загадочно, — протянул Михаил.
— Вот так эта семья отметила праздник Ивана Купала — четырнадцать, заживо сожженных людей! Я вижу, Михаил, в ваших глазах недоверие и понимаю, что вы с сомнением отнеслись к тому, что я вам рассказала, но я искренне хочу предостеречь от возможных, последующих бед. Поймите меня правильно: органы тоже в недоумении; как могло произойти столь чудовищно-жестокое преступление, хотя и преступлением «это» назвать невозможно, а скорее всего — сатанинский акт, в лице одного человека!
— Я вам очень признателен, Алла Николаевна! Но дело в том, что я не знаю, как мне поступить и что предпринять в таком случае...
— Сходите в церковь, Михаил Андреевич! Это единственное, что я могу вам посоветовать!..
— Ты слышал, что рассказывала эта женщина? — подходя к бревну, на котором сидел Петр, спросил Михаил.
— Я не прислушивался, — коротко ответил тот.
«Это какой-то бред! Заполонили страну порнухой, боевиками, ужасами, вот народ и видит, уже не на экране и не во сне, а наяву эту чертовщину!». Михаил в сердцах сплюнул и пошел к машине.
Предостережение соседки туманным облачком зависло в сознании Михаила, но тут же, как призрачный мираж, рассеялось...
— Михаил Андреевич, приехали! Вот этот дом, — тронул за плечо его Петр, и вышел из машины. Сорокашестилетний телохранитель, преданный и молчаливый, безукоризненно выполнял свои обязанности и этим вполне устраивал своего хозяина, поэтому многие жизненные острые углы, сглаживались с его помощью. Этот двухметровый гигант, за все одиннадцать лет службы у бизнесмена Ллойда, с полувзгляда понимал своего хозяина, не нуждаясь в его указаниях.
Михаил оглянулся на заднее сиденье и увидел плачущую Ларису, голова которой покоилась на плече у сестры. Она, с закрытыми глазами, беззвучно рыдала, крупные слезы скатывались по ее щекам.
— Девочка моя! Что случилось? — отец положил свою ладонь на руку дочери. — Снова слышишь? Что-то плохое? Неприятное, да?
— Нет, папа, все нормально, — она подняла на отца невидящие глаза, — Мне стало хорошо и радостно. — Лариса улыбнулась. — По-видимому, кто-то говорил этой женщине нежные и ласковые слова, а она... отвечала ему взаимностью. Папа, эта бабушка... поможет мне?
Сердце защемило, душа сжалась в комок и Михаил честно ответил:
— Я не знаю, доченька. — Он отвел глаза в сторону: «Было бы жестоким кощунством обнадежить ребенка в том, в чем сам не уверен».
Подошел Петр и нагнулся к открытому окошку.
— Михаил Андреевич? Хозяйка приглашает вас в дом.
— Что, меня одного?
— Нет. Всех нас, — он распахнул заднюю дверцу и подал Ларисе руку.
Михаил вышел из машины, осмотрелся: перед ним обширный участок с плодовыми деревьями, обнесенный частоколом, в глубине которого бревенчатый дом с выбеленным фасадом. Фронтон дома, как и забор, окрашены зеленой краской. «Чувствуется хозяйская рука» — отметил он про себя. От распахнутой калитки к крыльцу дома, у которого стояла женщина, вела аллейка, усыпанная песком и мелким гравием.
— Пожалуйста, проходите в дом, — с радушным гостеприимством пригласила хозяйка.
— Лара, аккуратней, здесь ступеньки, — предупредила Ирина сестру, придерживая ее под локоть.
Они оказались в большой, просторной комнате, которая, если бы не русская печь, скорее бы напоминала современную квартиру, но никак не деревенскую избу.
Очень привлекательная, миловидная хозяйка, с обаятельной улыбкой на лице, при которой обнаруживались ямочки на щеках, выглядела лет на тридцать пять, не больше. Что- то отдаленное и смутное в чертах этой женщины, напоминало изображение на фотографии в интернете, облик Зинаиды Тихоновны. «Наверно, внучка».
— Вы располагайтесь, как вам удобно, — она указала на диван и два кресла вдоль стены у окна, — мама сейчас выйдет к вам.
— Э-э, ...простите, я не знаю как вас зовут, но нам нужна Зинаида Тихоновна?..
— Звать меня Катей, — явно польщенная словами Михаила, начала она, — А Зинаида Тихоновна и есть моя мама. Она родила меня в сорок семь, а сейчас ей девяносто пять.
Михаил с Петром недоуменно переглянулись, но промолчали. Бизнесмен взглядом обвел комнату: он представлял себе жилище знахарки таинственным и загадочным, увешанное сухими растениями и травами, заставленное пузырьками и баночками со всевозможными отварами и настойками.
Ничего этого и в помине не было. Недорогая мебель, но со вкусом расставленная, создавала уют, располагала и влекла.
Однако Михаил, с той самой секунды, как переступил порог этого дома, почувствовал в себе какое-то гнетущее напряжение, создававшего неприятный дискомфорт. Ощущение присутствия кого-то еще, невидимого, давило на психику и вызывало тревожное волнение. Он невольно обернулся к окну: сумрачный вечер плавно обволакивал, только начинающий зеленеть сад, чем вызывал еще большее внутреннее беспокойство, плотным осадком оседая в глубине сознания.
Чтобы как-то отогнать от себя это наваждение, Михаил стал рассматривать книжные полки, расположенные справа в форме этажерок под углом. «Нервишки пошаливают, — подумал про себя он, — это после перенесенных стрессов. По приезду домой надо будет обратиться к невропатологу».
Катя, как-то незаметно, скрылась за портьерой возле больших напольных часов: там, наверно, дверь ведущая в соседнюю комнату. Михаил скосил взгляд на Петра: тот, откинувшись на спинку дивана и, сложив руки на груди, смотрел прямо перед собой. «Вот бы мне его спокойствие и выдержку», — с завистью подумал он.
Повисшую, зловещую тишину помещения нарушал только лишь ход маятника часов: «тик-так». Михаил обнял за плечи Ларису, прижав ее к себе: — Все будет хорошо, доченька! Будем надеяться, что эта бабуля нам поможет. Он успокаивал не только Ларису, но и свои, натянутые до предела, нервы.
Теперь Михаил чувствовал каждой клеточкой своего тела, чей-то пристальный, настороженный взгляд, но откуда, и от кого он исходит определить, как, ни пытался, не мог.
— Папа, — нарушила тишину Ирина, — мне нужно в туалет.
— Что? — вздрогнул он, но в то же время обрадовался этой разрядке. — Сейчас придут хозяева и тебя проводят. «Что со мной происходит? А впрочем, ничего сверхъестественного быть не может! Утомительная, дальняя дорога, чужой дом, незнакомые люди и обстановка — все эти ассоциации в голове, порождают вот именно такие эмоции! Петр, наверняка, испытывает то же самое, но виду не подает, — расслабился бизнесмен и откинулся на спинку дивана. Прямо перед ним — изразцовая, русская печка во всей своей сказочной красе. Его взгляд остановился на шторе, под потолком, прикрывавшей лежанку печи.
Ужас сковал тело и парализовал волю. Из самого угла лежанки, из-за шторы, пристально и не мигая, на него смотрели два горящих, зеленых глаза и, если бы в этот момент не вошла Катя, Михаил не смог бы удержать иступленного вопля, рвавшегося из груди. Катерина перехватила его взгляд и, с улыбкой, подойдя к печи, одернула штору.
— Это, наша любимица, Луиза! Я вижу, вы уже познакомились, правда, Лизонька? — Катя протянула руку и погладила кошку по голове. — Она у нас умничка, много чего умеет! — Кошка встала, выгнула спину.
— Фу-ф, — из груди Михаила, чуть слышно вырвался вздох облегчения и досады на самого себя. За исключением Ларисы, все взоры привлекло своим видом это животное. Серого цвета, раза в три больше обычных, домашних котов, с кисточками, как у рыси, на ушках, и огромными, гипнотическими зелеными глазами. У нее были необычайно длинные лапы, и она, как бы смущенная этим, вновь улеглась. Это была камышовая кошка.
— А сколько ж ей лет? — взяв себя в руки и стряхивая остатки минутного испуга, поинтересовался Михаил.
— Нашей старушке в этом году одиннадцать. Это — дикий хищник, но уже давно, если можно так выразиться — одомашненный. Она у нас очень добрая и ласковая, — Катя снова погладила кошку и та, от удовольствия, прикрыла глаза. — А вот и мама.
В комнату вошла, вернее, будет сказано — вплыла маленькая, сухонькая старушка, в длинном, до самого пола, халате. Как она семенила своими ножками, никто не видел, поэтому она не шла, а плыла, как легкое, воздушное облачко в, накинутом на плечи, пуховом платке. Сеточка мелких морщин, вдоль и поперек избороздили ее маленькое личико, которое излучало ангельскую доброту и любовь. Обаятельная улыбка, почти как у Кати, касалась уголков ее губ.
— Здравствуйте! Вы меня извините, пожалуйста, что я заставила вас ждать. Меня зовут Зинаида Тихоновна, а это, — она рукой указала на Катю, стоявшую у печи, — моя дочка, Катерина. Вы, наверно, издалека, на ваших лицах утомление и усталость...
Михаил сделал попытку подняться, но старушка жестом остановила его:
— Сидите, прошу вас! Вы с дороги, да и мне с вами так будет легче общаться. Вы, как я понимаю, — папа этих двух девочек, верно?
— Да, — подтвердил пораженный Михаил. Девочки абсолютно не были на него похожи, они были копии их мамы.
— А вы — посторонний? — не то спрашивала, не то утверждала Зинаида Тихоновна у Петра.
— Нет, я друг этой семьи.
— Вот и чудесно! А как вас всех звать, я узнаю, когда мы начнем пить чай. Катерина, — она чуть повернула голову.
— Самовар на столе, мама, — улыбка не сходила с лица Кати.
— Прекрасно, идемте пить чай.
— Петр! Будь так любезен, принеси сумку из машины.
В соседней комнате, за столом, завязалась непринужденная, раскованная беседа. Не касаясь напрямую трагедии, случившейся с Ларисой, Зинаида Тихоновна, как бы вскользь, незаметно, вынудила всех членов семьи Ллойдов, включая молчаливого Петра, к откровенному, душевному разговору. Обладая качеством утонченного психолога, старушка избегала касаться щекотливых для них тем, касающихся их отношений с мамой и бывшей женой Михаила.
— С нашей мамой, — вдохновенно начала было Ирина, но тут же осеклась от толчка под столом.
— Я с женой в разводе — заключил Михаил, и этим поставил точку. — Она поддерживает отношения с детьми, как мать... Я хотел бы у вас поинтересоваться, Зинаида Тихоновна: встречалось вам что-либо подобное в вашей... ну, если можно так выразиться, практике, что сейчас происходит с моей дочерью?
— Видите ли, уважаемый, среди нас есть люди, которые видят то, что скрыто от наших глаз, и слышат те звуки и голоса, которые не улавливает ухо простого смертного, — уклонилась старушка от прямого ответа и тут же обратилась к Ларисе: — Скажи-ка мне, деточка, как ты слышишь этот голос, что ты чувствуешь непосредственно перед этим?
— Ну, перед тем, как появляется этот голос, у меня ощущение головокружения, ну, как после карусели, и ужасно чешется голова...
— А ты не помнишь тот момент падения: что ты увидела, или может быть, что-то вспомнила? Подумай, это очень важно.
— Я помню, что крикнула Аркаше, чтобы он не прыгал, мне показалось, что там мелко... а потом у меня потемнело в глазах и... я упала...
— Старушка слушала Ларису, а смотрела испытующим взглядом на Ирину. Та заерзала на стуле под колючим взглядом старушки, подумав про себя: «Во, блин, просвечивает как рентгеном, похлеще опера и психолога!» Не выдержав этого взгляда, она отвела глаза в сторону. И вдруг, к ее изумлению, старуха произнесла:
— Нет, милочка, ты неверно думаешь. Я просто хочу помочь твоей сестре, а ты, в свою очередь — мне, не так ли, Ирочка?
Загадочную фразу Зинаиды Тихоновны поняла одна Ирина. Низко опустив голову, и покраснев до корней волос, (чего с ней ранее никогда не случалось) она нервно накручивала на палец локон волос.
— Катерина, впусти Луизу. Она уже битый час сидит подле двери... Михаил Андреевич, а что же по этому поводу говорят медики? Какие у них предположения?
— На последней консультации у психотерапевтов и невропатологов была выдвинута версия о наследственности. Возможно, кто-то из далеких предков страдал чем-то похожим на этот недуг. А, вообще-то, они считают, что последствия травмы никак не повлияли на функции головного мозга, и поэтому причину возникновения этого голоса они не связывают с нервным расстройством девочки...
— Катя распахнула дверь: у порога комнаты на задних лапах сидела Луиза. Она не торопилась войти, а затем встала и, пригнув голову к полу, обнюхивая и поводя хвостом, шаг за шагом вошла в комнату. Все с интересом наблюдали за ней. Лариса оказалась ближе всех к кошке, но не могла видеть ее. Луиза почти приблизилась к Ларисе, как вдруг, ее что-то насторожило, и она остановилась. В этот момент Лариса, неожиданно, повернула голову в сторону двери, и кошка увидела ее глаза. Поведение этого животного было неадекватно: она резко отпрыгнула в сторону, дугой выгнула спину и, ощетинившись, зарычала. Хищные глаза злобно сузились, и она стала пятиться боком назад.
— Лизонька, что с тобой, кисонька!? — Катерина все еще стояла у двери и протянула руку, чтобы погладить кошку, но та пулей выскочила из комнаты. — Что с ней происходит, мама?
— Ничего удивительного! Нормальная кошачья реакция. У нас дома есть собака, от Лары пахнет псиной, кошка учуяла, и вот — результат! — скороговоркой выпалила Ирина.
Зинаида Тихоновна, как будто и не было странной сцены с кошкой, протерла очки и обратилась к Михаилу:
— Очень интересные у вас девочки, Михаил Андреевич. Они, наверняка, доставляли вам уйму хлопот своей схожестью, ведь, правда?
— Да, это так. Их и сейчас многие путают: кто из них кто, а Ирина у нас шалунья, она этим пользуется и озорничает, чем вводит в заблуждение своих ухажеров, выдавая себя за Ларису...
— Деточка, — старушка положила свою ладошку на руку Ларисе, — ты сказала, что перед появлением голоса у тебя головокружение и зуд, так? А слышишь ты голос, откуда он исходит, вот сейчас ты его слышишь?
— Да, бабушка, я слышу его, то есть ее, она говорит...
— Не надо, — перебила ее старушка, — как ты его слышишь, откуда он исходит?
— Ну, вроде бы как рядом со мной, или сверху, над головой, а бывает из-за спины, всегда по-разному, и сейчас она как будто стоит сзади меня и разговаривает. Я уже привыкла, а вот когда это только начиналось...
В соседней комнате мелодичный бой часов стал отбивать время, одиннадцать раз.
— Как быстро летит время, — старушка поднялась из-за стола и взяла за руку Ларису. — Пойдем со мной, детка, время уже позднее, а нам с тобой еще предстоит кое-что выяснить.
У порога комнаты старуха остановилась и, не выпуская руки Ларисы, сказала:
— Кстати, Михаил Андреевич. Я полагаю, у ваших дочерей нет секретов от вас? Вот и чудесно! Но есть кое-что, что ее угнетает, и она это от вас скрывает, — старуха вновь пристально взглянула на Ирину. — Вы устраивайтесь, как вам будет удобнее, Катерина все организует. Желаю всем доброй ночи! — С этими словами старушка удалилась, увлекая за собой Ларису.
Ирина, низко опустив голову, напряженно о чем-то задумалась. В комнате воцарилась гнетущая тишина.
«Старуха каким-то образом догадалась, что Ирина наркоманка. А впрочем, даже несведущему человеку достаточно взглянуть на ее расширенные зрачки и все станет ясно». — Михаил взглянул на Катю и, чтобы как-то разрядить обстановку, спросил:
— А где ваша семья, Катя?
— Мои дети уже взрослые, у них семьи. Они живут в городе. А муж... он умер, когда ему было сорок лет...
— Простите, Катя... А скажите, пожалуйста, ваша мама давно занимается э-э... ну, помогает...
Лицо Кати резко изменилось: оно стало хищным, улыбка исчезла, глаза потемнели.
— Моя мама, — она выделяла каждое слово, — всегда помогает людям, если видит, что они нуждаются в ее помощи.
Михаил оказался в неловком положении, не понимая резкого перевоплощения Катиной внешности: ее лицо стало непроницаемым, как застывшая маска, губы плотно сжались.
Петр поднялся из-за стола.
— Михаил Андреевич, я буду в машине.
— Я с тобой! — взвизгнула Ира, подскочив со стула.
— Пошли, — Петр взглянул на Михаила и, пропустив Ирину вперед, вышел вслед за ней.
Выйдя из дома, Ира бегом кинулась к калитке и начала ее трясти, так как она оказалась запертой.
— Отодвинь шпингалет — подходя к ней сзади, спокойно проговорил Петр.
Подбежав к машине она, в диком исступлении начала дергать заднюю дверцу.
— Да что с тобой? Угомонись! Ключи у меня, сейчас открою.
Он уселся на водительское сиденье и открыл дверь рядом с собой. Ирина, с быстротою кошки, впрыгнула в машину, закрыла дверь на фиксатор, лихорадочно стала накидывать на себя ремень безопасности. — Заводи! Поехали!
— Что с тобой происходит? Ты что, ополоумела?!
— Заводи я сказала! Я не останусь здесь больше ни секунды! Эта старуха — ведьма! Я боюсь ее! Поехали, быстро! — Ирина забилась в истерике.
Петр обнял ее за плечи и крепко прижал к себе. — Успокойся, девочка, сейчас все пройдет. Он прикурил сигарету и протянул ей: — Покури, не забивай голову ненужным хламом. Старуха догадалась, что ты на игле, но это уже давно все знают. Она не сделала никакого открытия, просто захотела возвыситься в наших глазах, цену себе набивает.
Ира жадно, несколько раз подряд вдохнула в себя табачный дым, пришла в себя.
— Нет, Пьер (так сестры называли Петра дома) ты не понял, — Ирина еще раз глубоко затянулась и выдохнула:
— Эта старуха читает чужие мысли! Она ведьма!
Петр невольно вспомнил деда с клюкой у въезда в село.
— У тебя, девочка, от страха разыгралась фантазия и воображение, вот ты и начинаешь выдумывать разную чертовщину! С чего ты это взяла?
— Пьер, — уже окончательно успокоившись и придя в себя, она повернулась к нему лицом. — Она не наркотик имела в виду...
— Что же?
— Обещай мне, что ты не проболтаешься отцу...
— Об этом ты могла бы и не напоминать, ну?
— Эта старая карга, каким-то своим сверхчутьём определила, что я... я беременна...
— Сюрприз! И кто же этот счастливчик?
— Артур… наверное…
— Второй сюрприз! Почему, наверное?
— Пьер, миленький, я обещаю тебе! Как только вернёмся домой, я избавлюсь от этого груза…
На пороге дома появился Михаил. Спустившись по ступенькам, он закурил и направился к калитке.
Тем временем, в комнате Зинаиды Тихоновны, при тусклом свете торшера, Лариса вдохновенно вспоминала все подробности того рокового дня. Она не могла видеть, как старушка совершала какой-то ритуальный обряд, только слышала ее монотонное, приглушенное бормотание. Кошка, которая находилась тут же, не проявляла больше агрессии, но и не сводила своего взгляда с Ларисы.
Внезапно все прекратилось, старуха замолчала. На Ларису навалилась давящая тишина. Она сжалась в комок, затаив дыхание. Несколько секунд в гробовом безмолвии и кромешной тьме, девушка пыталась понять, что происходит.
— Бабушка, вы где? — чуть слышно произнесла она. Ответа не последовало, и Ларису охватил ужас.
— Зинаида Тихоновна! — почти закричала она, — вы меня пугаете, мне страшно, где же вы?!
Лариса вздрогнула от прикосновения чьей-то руки.
— Я здесь, деточка, рядом с тобой. Не надо бояться, успокойся... Я желаю тебе добра и помогу тебе...
Лариса приняла из рук старушки стакан и выпила его содержимое с привкусом миндаля.
— Вот и хорошо... А, скажи мне, милая, сейчас ты... слышишь этот голос?
— Да, бабушка, слышу. Сейчас, эта женщина разговаривает с кем-то приглушенно, как- будто шепотом...
— А есть ли среди твоих друзей, подруг, кавалеров недоброжелатели, завистники, ты понимаешь меня?
— Вроде бы нет, а там кто их знает, что у них в душе творится, а что?
— Нет-нет, все чудесно... вот только...
— Что... только... — у Ларисы слипались глаза.
— Ты устала, милая, хочешь спать... Сейчас я тебя накрою теплым пледом, тебе будет тепло и уютно. — Лариса уже ничего не слышала.
— А ночью... этой ночью, ты мне все расскажешь... — старушка опустилась в кресло рядом с диваном, на котором беззаботно спала Лариса.
— Лизавета, иди ко мне, моя кошечка, иди сюда, красавица.
Кошка, как дрессированная собака, подошла к креслу и, запрыгнув на колени старушки, послушно улеглась. — Что же тебя сегодня так обеспокоило в наших гостях, а? Ну, ничего, мы скоро все узнаем...
Ранним утром, следующего дня Лариса проснулась с ощущением внутреннего беспокойства. «Это оттого, что я не дома» — утешила она саму себя и распахнула глаза. Все та же темень и чернота вокруг.
— Ты проснулась, девочка, вот и прекрасно! Катерина! — Зинаида Тихоновна окликнула свою дочь, и опять Ларисе, — Что тебе снилось, крошка? Ты так неспокойно спала, что даже нашей Лизоньке стало не по себе.
Вошла Катя.
— Наши гости уже поднялись?
— Я не знаю, мама, они все ночевали в своей машине.
— Ну, хорошо. Пригласи мне сюда папашу девочки. Одного.
Когда за Катей закрылась дверь, старуха вперила свой взгляд в Ларису.
— У тебя красивые глаза, Лариса, — старушка впервые назвала ее по имени. — Ты никогда не пробовала гадать? Я имею ввиду — на картах, с булавками, кофейной гущей или книгами, ну, в общем как это делают девочки твоего возраста, когда хотят определить, кто их будущий кавалер? Пробовала?
— Я вам вчера говорила, бабушка: у меня есть жених, Дима, и я его очень люблю...
— Ты меня не поняла, милая, я не об этом. Ты, сама, пробовала гадать, вызывать души умерших и тому подобное?
— Нет, что вы, никогда... хотя, подождите... вот только, я точно не помню, на Новый Год или в канун Рождества мы, ну, так сказать, просто дурачились...
— И что же?
— Да ничего! Кому-то, что-то привиделось, ну, посмеялись, а почему вы спрашиваете?
Зинаида Тихоновна тяжело поднялась с кресла, подошла ближе к Ларисе и, прищурив свои бесцветные глаза, спросила:
— Где... твои волосы?
От нелепого вопроса Лариса вздрогнула и опешила, ее руки невольно потянулись к голове.
— Вот они... на месте... где же им еще быть...
— Нет... милая, не эти... — старуха говорила с трудом, — ...а те, которые у тебя были до операции?
— Я... я, не знаю... наверное, дома... а может выбросили... не знаю...
В комнату вошел Михаил Андреевич в сопровождении Кати и Петра.
— Доброе утро, доченька! Как тебе спалось?
— Хорошо, папа. Мы с Зинаидой Тихоновной вчера так мило пошептались, что я... уснула. Мне так неловко перед ней.
Зинаида Тихоновна повернулась лицом к пришедшим и, увидев Петра рядом с Катей, нахмурилась. Тень недовольства явно отпечаталась на ее лице но, не показывая этого на словах, она тяжело опустилась в кресло.
— Присаживайтесь... в ногах правды нет и, коль уж вы пришли оба, выслушайте меня... Старушка сняла очки. Взглянула на Петра и перевела взгляд на Михаила.
— В этом мире существуют такие вещи, я имею ввиду некоторые явления. Которые не воспринимаются нашим разумом и сознанием, и поэтому... — старушка опустила глаза, — поэтому, они не подвластны нам как реальность. Ваша дочь, уважаемый Михаил Андреевич, обладает уникальным даром, какой имеют очень редкие люди на земле. — Старушка подняла глаза и пристально впилась ими в Михаила — из волос Ларисы, некто, изготовил парик..., поэтому ваша дочь слышит голос на расстоянии только в тех случаях, когда хозяйка этого парика, использует его по прямому назначению, то есть, одевает его на свою голову...
По мере того, как старуха излагала все это, у Михаила округлились глаза и рот раскрылся от изумления.
— А как это все происходит, — далее продолжала Зинаида Тихоновна, — вам объяснят, если смогут, конечно, ваши медики-специалисты... моей заслуги в этом нет! Рано или поздно современная медицина сама бы пришла к этому, но... вы нашли меня... и этим ускорили процесс... Единственное, что я к этому могу добавить: этой женщине свойственно, во сне скрипеть зубами... Найдите ее и все прекратится... И вот еще...
Удивление на лице Михаила резко сменила гримаса разочарования и досады: «За столько верст припереться сюда, в такую глухомань, чтобы увидеть выжившую из ума старуху и услышать ее старческий маразм! Ну, уж нет!» Внутри Михаила закипала неудержимая ярость.
— Хватит! Ты, бабуля, решила разыграть меня, и несешь всякий вздор! Петр, проводи Ларису в машину, мы уезжаем!
Зинаида Тихоновна, выдержав паузу и, не поднимаясь с кресла, проговорила:
— Я прошу вас, Михаил, задержаться на несколько секунд.
Он по-своему истолковал просьбу старухи и, когда за Ларисой с Петром Катя закрыла дверь, отчеканил:
— Я не дам вам ни копейки! Прощайте! — с этими словами он повернулся к выходу.
— Подождите! — старушке с трудом давалось каждое слово. — Мне не нужны ваши деньги... То, что случилось с вашей дочерью, это... это знак... недобрый знак! Те беды, которые уже выпали на вашу семью... это начало...
— К черту! — вскричал Михаил. — Вы все здесь одичали со своим зверем. Не желаю больше выслушивать этого бреда ни одной секунды!
— Пригласите священника, — уже вслед ему проговорила старушка.
— Заводи! Поехали! — усаживаясь в машину, приказал Михаил.
— На крыльце дома Катя с нашей сумкой, забрать?
— Поехали, я сказал!
Зинаида Тихоновна, откинувшись в кресле, полулежала с закрытыми глазами. Ее изможденное, побледневшее лицо напоминало отдыхающего путника после тяжелой и изнурительной дороги.
Вошедшая Катя, дотронувшись до ее рук, участливо спросила:
— Я принесу отвар календулы, мама?
— Уехали гости? — пропустив заботу дочери, спросила старушка.
— Да, и почему-то оставили свою сумку.
— Катерина... присядь, я хочу тебе кое-что... сказать, — старушка говорила медленно, не открывая глаз. — Это прелестное создание... Лариса... открытая и чистая, как кристалл, но... — она запнулась, подыскивая нужные слова, — ...у меня закралось сомнение... сразу, как я увидела ее... ее глаза... Я видела и знаю, какие глаза у слепых людей... эта девочка — не слепая... у нее чернота перед глазами не от слепоты, а чтобы убедиться в этом... я позвала Луизу в комнату, где мы пили чай, и... ты видела ее реакцию, а чтобы... рассеять остатки сомнений, я и привела Ларису в свою комнату... Нечто подобное в моей практике уже было... и не раз... Эта девочка — под властью Сатаны, и... пока он с ней играет, шутит... а вот когда эти забавы закончатся, вот тогда... Он начнет творить Зло чужими руками... через эту девочку, Ларису... Она сама не будет ведать об этом... но все ее чувства, эмоции... настроения и состояние души будут... передаваться другим людям в десятикратных размерах... другими словами, это будет выглядеть так: если у Ларисы появится улыбка на губах... другого человека истерический хохот будет... доводить до исступления... если у Ларисы промелькнет тень печали... тот, кто подвластен ей, будет рыдать и биться головой о стену... Откуда это все взялось, мне было узнать не под силу... Может быть, потревожили чью-то... заблудшую душу... Они говорили, что недавно сменили место жительства... возможно, корень зла... впрочем, я не берусь... даже предполагать... это очень сложно... С подружками они пробовали заняться спиритизмом... все может быть... но у меня не хватило времени... прояснить это... Катюша, постели мне, я устала... надо отдохнуть...
— Мама, так это ведь же…
— Да, дочка. Михаил Андреевич не внял тому, что я сказала... скептически отнесся... и его сарказм обернется против его самого и его семьи, но, поверь мне... он вернется... очень скоро...

 
Семейство Ллойдов
Михаил, через три ступеньки, взбежал на второй этаж. Настроение было отличное и погода на дворе соответствующая: утреннее сияющее солнышко на безоблачном небе, и весенний, радостный гомон птиц.
— Привет, Света! Ты все хорошеешь! — входя в приемную, приветствовал он секретаршу. — Отец у себя?
— Доброе утро, Михаил Андреевич! — жеманно поводя плечиком и, обворожительно улыбаясь, поднялась она из-за стола. Двадцатилетняя, миловидная, с ямочками на щечках и чуть пухлыми губками, в коротенькой юбке и туго обтягивающей ее бюст блузке, явно демонстрируя перед ним свою фигуру, вышла из-за стола Светлана.
— Вы мне льстите, Михаил Андреевич. У него посетитель, я вас провожу.
— Не надо, я сам. Но ты действительно неотразима!
— Спасибо, — смутившись, проговорила она.
В кабинете, кроме Андрея Эдуардовича, находился мужчина лет тридцати пяти.
— Доброе утро, отец! — приветствовал Михаил и чуть наклонил голову в сторону незнакомца.
 — Здравствуй, Миша, вышел тот из-за стола. — Знакомьтесь: Петр Данилович Дьяков, а это, как вы поняли — мой сын, Михаил.
Рукопожатие Дьякова оказалось крепким и каким-то тяжелым.
— Петр Данилович раньше работал во вневедомственном предприятии «Рубеж» по охране объектов, а теперь будет работать у нас. Поближе познакомитесь в процессе всех дел. Значит так, Миша, хлопцы тебя ждут внизу, езжайте, на месте определитесь. Желаю удачи. С Богом!
 Андрей Эдуардович возглавлял компанию «Ассоциации делового содружества», которая занималась грузопассажирскими перевозками во всех направлениях страны и ближнего зарубежья. Это был тучный человек, с железной волей и твердым нравом, придерживающийся принципов, автором которых являлся сам.
«Рафик» легко подкрался к забору, за которым обгоревший остов, некогда бывшего жилого дома, вызывал гнетущее впечатление.
— За это пожарище писали в вечерке в прошлом году? — поинтересовался один из парней, когда они уже вышли из машины.
— Да, — ответил Михаил, — об этом. Глава семейства в пьяном угаре облил дом то ли мазутом, то ли керосином и подпалил. Ну ладно, давайте пройдем на территорию.
По всей площади этого пепелища валялись обгоревшие обломки кирпича, битые стекла, доски.
— Значит так, ребята. Вас шесть человек, а это, — Михаил положил руку на плечо здорового парня в кожанке, — Николай, просто Кока, так сказать, в работе он здесь для всех будет и мастером, и бригадиром, и прорабом. В вашем распоряжении будут бульдозер, автокран и самосвал. Кока управляет этими видами техники. Необходимый инструмент для работы у вас будет здесь уже завтра с утра. Ваша задача: сегодня седьмое апреля и, как говорят люди — птичка гнезда не вьет. Вот и вы сегодня осмотритесь, а завтра начинаете. На этом месте к пятнадцатому числу не должно быть ничего кроме вот этой постройки. — Он рукой указал на небольшое строение, которого не коснулся пожар.
— Этот домик будет для вас раздевалкой и столовой, а при необходимости и ночлегом, а также и после вас, когда начнется стройка. Если вас что-то не устраивает, решите это между собой сегодня, потому что завтра нужно будет приступать. Если у вас в течение этой недели возникнут какие-либо вопросы, говорите Коке, он тут же свяжется со мной. И последнее: за эти семь дней воздержитесь от спиртного, в противном случае, вы потеряете больше, чем приобретете. У меня все. Осмотритесь, подумайте.
«Ну и хватка у парня!» — подумал Петр Дьяков, стоявший тут же рядом.
— Почему вы, Петр Данилович, ушли из «Рубежа»? — Михаил задал Дьякову вопрос когда они подошли к «рафику».
— В связи с реорганизацией предприятия, — коротко ответил тот.
Группа парней во главе с Кокой вошли внутрь дома. Через некоторое время они вышли и, оживленно разговаривая между собой, направились к машине.
— Условия жесткие, но приемлемые, Михаил Андреевич, — начал старший из них. Если погода не будет капризничать, значит через неделю всё будет так, как вы сказали.
— Вот и отлично! Грузимся.
В конце месяца Михаил впервые привез на строительство своего дома Жанну, свою жену. Они вошли на территорию стройплощадки, где были навалены кучи песка, штабеля бетонных плит и блоков, поддоны с кирпичом. Он обнял ее за плечи.
— На следующей неделе, Жанна, начнется закладка фундамента. Смотри, что ты видишь сейчас, и взгляни на то, что ты увидишь ровно через год, — он снял с плеча сумку и извлек из нее папку-планшет. Раскрыл.
— Вот таким будет наш дом, дорогая. В самом натуральном виде, как на этом эскизе. Никаких проволочек уже не будет — исполком дал добро. Нравится?
— Потрясающе! Но ты авантюрист, Ллойд! За год это невозможно!
Из глубины котлована показалась голова рабочего:
— Михаил Андреевич! Корни уходят глубоко в землю и в стороны. Рыть дальше?
— Не надо. Заглушите их и обработайте тем раствором, который вам вчера привезли.
Михаил увлек Жанну в глубину стройплощадки: они обогнули котлован с другой стороны, и вышли к противоположному концу участка.
— Значит, не веришь мне? Хорошо, этот вопрос будем считать открытым до следующего года. Смотри туда — он рукой указал направление, где за пологим склоном начиналась лесопосадка. — Наш участок будет в пяти уровнях по периметру… Михаил начал объяснять Жанне задуманную им планировку, а она неотрывно смотрела на него влюбленными глазами.
— Мишка, ты сумасшедший! — Она обвила его шею руками и прижалась всем телом. — Зачем ты мне все это рассказываешь? Слушай, поехали отсюда, — в ее глазах забегали бесенята.
Перед тем, как воплотить свои планы в жизнь, Михаил пришел к отцу. Его не удивило решение старшего сына, а, наоборот, он поддержал его и заверил:
— Я ждал от тебя этого и знал, что рано или поздно ты поступишь именно так. Ты не Стас, у тебя еще с детства заложены независимость и самостоятельность. Я горжусь тобой, сын! Все зависящее от меня, пока я жив, сделаю.
Софья Александровна, мать Михаила, тяжелой болезнью была прикована к постели. Рак иссушил ее, и дни жизни были сочтены. Однажды вечером, когда Михаил с женой и детьми гостевали у старших Ллойдов, она слабым голосом подозвала Михаила.
— Присядь, сынок, мне нужно сказать тебе очень важное. Моя жизнь — на закате, а у вас только рассвет занимается. То, что я тебе скажу, будешь знать толь ты. Отцу я скажу, когда уже буду отходить… Я знаю о твоих планах, мне Андрюшенька все рассказал, и хочу благословить тебя в твоих делах, и поэтому хочу сделать для тебя приятное, — она вынула из под подушки книжечку. — Внутри чек не твое имя. Ты, как старший, распорядись этими деньгами, как посчитаешь нужным. В моей шкатулке, забери прямо сейчас, мои украшения и драгоценности. Если Жанне они придутся не по душе, пусть останутся вашим девочкам, моим прелестным ангелочкам, как семейная реликвия. Ты хорошо меня слышишь, сынок?
— Да, мама. Вот только не рановато ли ты об этом?
— Оставь это сын, пустое. Я это уже чувствую, а ты… наклонись ко мне. — Она поцеловала сына и тихо произнесла: — Иди.
Софья Александровна до пятидесяти лет не дожила восемнадцати дней. Она умирала тихо, и в последние минуты жизни жестом показала мужу приблизиться.
— Андрюшенька — зашептала она, — обещай мне, что исполнишь мою последнюю волю… обещай…
— Обещаю, Софочка, — он взял ее руку в свои. — Чем могу облегчить твои страдания, дорогая?
— Я не страдаю, Андрюша. Я хочу, чтобы ты после моей смерти привел домой женщину, которая бы скрасила твое одиночество, а нашим детям и внукам была добрым товарищем. Это все, что я хочу…
Избалованный и капризный в детстве, эгоистичный и ленивый в этом возрасте, двадцатипятилетний Стас, младший брат Михаила, расчетливо и упорно добивался в жизни тех земных благ, которые должны иметь избранные, то есть он. Андрей Эдуардович сквозь пальцы смотрел на его, с годами, необузданную наглость, но после смерти жены у него с сыновьями состоялся недолгий, но конкретный разговор, в конце которого он заключил:
— Ты, Миша, нашел свою дорогу в жизни и я, полагаю, уже не нуждаешься в родительской опеке. Но, не задирай нос и всегда открывай дверь, когда в нее стучат. А тебе сынок, — старший Ллойд положил свою руку Стасу на плечо, — хватит греть шкуру под батиным крылом. У тебя позади четверть века, а ты за это время не научился даже лампочку вкрутить. Материальные блага для тебя закончились, начинай заниматься делом…
— Отец! — изворотливый и хитрый, Стас перебил отца, и попытался взять инициативу в свои руки, чтобы дальнейший разговор повести в нужном для себя направлении. — Я, как раз сегодня и хотел с тобой поговорить. Я — женюсь!
— Вот и хорошо, — эта новость не возымела той реакции, на которую рассчитывал Стас. — Я, так думаю, вы со Светланой уже нашли жилье, или ты переезжаешь к ней?
— Но отец, я рассчитывал пока…
— Отныне ты будешь рассчитывать только на себя, Стасик, — жестко осадил его отец. — Я ежегодно делал вам подарки с Мишей ко дню рождения. На твоем счету в банке достаточная сумма, чтобы найти свое место в жизни. Все, определяйся!
— Но я пока не готов, папа, — двадцатипятилетний наглец распустил сопли, пытаясь разжалобить родителя. — Света в положении и мы решили пока никого до свадьбы не посвящать в нашу тайну. Я обнадежил ее, что мы пока поживем у меня.
— Значит так, сынок. Готовься к самостоятельной жизни. Со Светланой я сегодня же переговорю и я уверен, что твоя будущая супруга намного разумнее тебя, никчемного приспособленца. Все! Разговор окончен!
Затаив обиду и сцепив зубы, Стас молча вышел. «Я догадываюсь откуда ветер дует. Брательник подкинул предку такую мыслишку. Ну ничего, погоди Мишка! Я вывернусь, а там, как карта ляжет… Старик, видать, что-то заподозрил».
Михаил с отцом минуту помолчали. Наконец Ллойд-старший заговорил:
— Ну вот, сынок. Сорок дней как не стало твоей матери, моей Софочки. Что ж, о мертвых нужно помнить, с живыми надо жить… Как твое строительство, продвигается?
— Да, отец. Все движется по намеченному плану. Фундамент уже заложен, и все подземные коммуникации, водопровод и сантехника подведены. Я сам лично руководит этими работами. У Сергея жена родила. Я дал ему пять дней.
— Молодец, сын. Если хочешь сделать хорошо — делай сам. А у Сережи, значит, пополнение. И кто же?
— Девка. Бракодел!
— А ты? Ну ладно. Что там у тебя, «Созвездие»? Приватизировал?
— Завтра кредит получаю.
— Очень хорошо. Ну, Миша, как говорят — флаг тебе в руки. Какое там у нас мероприятие намечается в ближайшее время, что-то я запамятовал?
— Не хитри, отец. Ты прекрасно помнишь день рождения своих внучек, только хочешь лишний раз услышать от меня приглашение.
Блаженная улыбка расплылась на лице Андрея Эдуардовича. Он усердно потер ладони.
— Ну, что вы с Жанной, научились различать своих собственных детей, или как?
— Нет, первого июня им будет по пять лет, а ни я, ни Жанна… Ну, никак…
— Так уж и никак. Никак… одевайте их в разные шмотки, что ли. Ленточки вплетайте разноцветные, да мало ли…
— Ты смотри, какой грамотный! Мы уже все перепробовали, так они, плутовки, нам подсказывают, как лучше делать, ты понимаешь?
— Ну ладно, ладно… Ты Стасу еще не говорил, что собираешься отдать ему свою квартиру?
— Нет. А что нужно сказать?
— Не надо. Пока не надо. Я хочу посмотреть, как он себя поведет в дальнейшем. У него сейчас в наличии солидная сумма, и мне интересно, как он распорядится ею.
В свое время Михаил Ллойд отслужил срочную службу в береговой охране. По окончании срока службы между сослуживцами Михаила была договоренность: первым летом после службы они встречаются в определенном месте в назначенное время. Вот на этой встрече Михаил и познакомился с длинноногой блондинкой, с огромными, как куклы глазами, Жанной, родной сестрой одного из его товарищей. Вконец потеряв голову, он в первый же вечер их знакомства, выпалил:
— Едем со мной, Жанна?
— Ты что обалдел, парень!? Куда? — она звонко рассмеялась, чем еще больше обворожила Михаила. Ты меня знать не знаешь: кто я, что я и сразу едем! Ты часом, не сумасшедший?
Михаил, ни слова не говоря, притянул ее к себе и начал жадно целовать шею, лицо, губы. Она отстранилась от него, и беззлобно произнесла:
— Я скажу Витьке, он тебе наваляет!
Так было угодно судьбе, все определить в один день.
Прошло семь лет. За эти годы произошло много знаменательных событий и одно печальное. Умерла Наталья Александровна, родная сестра матери Михаила, Софьи Александровны. Девочки, к этому времени уже сформировавшимся уже наполовину мировоззрением подростки, очень глубоко скорбили об этой утрате. Она была на четырнадцать лет старше своей сестры, и оставила в детских головках память о себе как добрая сказочница, певунья и ворчунья. Она была им и няней, и мамой, братом и сестрой, подругой и просто хорошим товарищем.
Четыре года назад Михаил привез Наталью Александровну к себе домой.
— Вот, теть Наташа, мой дом. Здесь ты и будешь жить.
— Да это же не дом, Мишаня. Это какая-то крепость, — всплеснула она руками. Дом Михаила действительно отличался от остальных жилых строений в округе, своей проектировкой и конфигурацией. В нем было нечто такое, что напоминало старинный замок в современном стиле.
— Пойдем, теть Наташа, внутрь. Обед стынет. Позвонили час назад, что выезжаем, а прошло уже почти два.
После обеда Михаил с няней и двумя «прицепами» прошли по всему дому, заглянули во все комнаты и подсобные помещения, побывали в гараже и сауне, не забыли и подвал. Малышки неотступно следовали за ними, наперебой объясняя все, что интересовало. Затем поднялись наверх и Михаил распахнул одну из комнат.
— Вот твоя комната, теть Наташ. Здесь ты будешь жить.
— Нет, Мишаня, уволь. Хорошая у тебя крепость, но я здесь сдохну от скуки. Лучше я буду чаще приезжать, даже с ночевкой, а?
— Бабуля, ну-у — захныкали близняшки.
— Послушай, бабуля, тебе не придется здесь скучать. Во-первых: тебе это не позволят эти двое. — Михаил положил обе руки на головы девочек. — Во-вторых: там внизу в гостиной есть твое любимое место у камина, в-третьих… а впрочем пошли вниз.
Внизу в гостиной он открыл ящики комода, в которых находились клубки разноцветных ниток.
— Ну, так как?
— А в четвертых, — хитро сощурила глаза няня.
— Пошли дальше, — поддержал игру Михаил.
— Ну, хорошо, Мишаня, уговорил. А где, кстати, твоя половина, Жанна?
— Дети, где ваша мама?
— Мы не знаем.
Михаил развел руками. — Они не знают.
— А ты? — в недоумении уставилась на него няня.
— Если они не знают, откуда же мне знать.
— А почему девочки не в школе?
— У нас каникулы! — в один голос крикнули они.
— Тише вы, горластые какие. Хорошо, Мишаня. Неделя мне на сборы и приезжай за мной. Договорились?
— Нет, теть Наташ. Через два дня малышня пойдет в школу, значит, послезавтра я за тобой приеду…
Незадолго до смерти няни произошло событие, которое ошеломило и напугало Михаила. Наталья Александровна слыла набожной женщиной: каждое воскресенье она ходила в церковь на службу, а дома, в своей комнате ежедневно молилась. В то воскресенье она пришла из церкви подавленной и рассеянной. От Жанны не ускользнуло состояние няни, и она участливо поинтересовалась:
— Вам нездоровится, тетя Наташа? Может быть я смогу вам чем-то помочь?
— Нет, дочка. Со мной все в порядке. Вот только… скажи Людочке, пусть принесет мне чаю… с лимоном.
Жанна вышла из гостиной, думая про себя: «Старушка чем-то озабочена, мне сказать не хочет. Ну и ладно». Михаил последнее время целыми днями пропадал на работе, и сегодня, в воскресный день, уже к вечеру прибыл уставший, но в добром расположении духа. Уже с порога громко приветствовал:
— Привет всему женскому царству!
Из библиотеки вышла Жанна.
— Ты пьяный, Ллойд? Зачем так громко кричишь?
— Если я и выпью, то только с тобой, дорогая! У меня сегодня благоприятный день и хорошие новости. Но это потом. Мы ужинать будем? А где наша бабуля? А это еще что?
По лестнице со второго этажа спускались две фигуры в масках — лисы и волка.
— Вот и отлично. Я ваш дрессировщик, а ну-ка марш в столовую.
Жанна подошла к нему вплотную, обвила руками за шею.
— Я люблю тебя, Мишка!
— А я тебя обожаю, — он легонько отстранил ее, вошел в гостиную, чмокнул в щечку няню, сидящую в кресле, и уселся рядом, вытянув ноги.
— Как дела, теть Нат?
— Миша, я хочу с тобой поговорить, но сначала прикрой дверь.
«Миша, а не Мишаня, да и голос какой-то странный, похоже что случилось» — подумал он про себя.
— Я раньше тебе не говорила. Сегодня, после молитвы я разговаривала с батюшкой и договорилась на следующее воскресенье, что они после службы придут к нам и окропят святой водой твой дом.
— Ну что ж. Если надо, пусть приходят. А в чем, собственно, причина.
— Понимаешь ли, Миша, в твое доме что-то не так. Ты ведь не крещеный? Да, я знаю, но дело не в этом. Я уже здесь у тебя почти четыре года. Некоторые странные вещи, которые происходили ранее, и о которых я тебе не говорила, стали происходить ныне и чаще. Какие-то звуки, шорохи, хрусты из-под низу, вроде как из подвала. Ты слышал сам что-либо?
— Милая моя старушка, теть Нат. Сейчас я позову Матвеевича, он тебе все расскажет и объяснит отчего это все происходит. — Михаил поднялся.
— Сиди, Миша. Я уже говорила с ним. И не только с ним. Ты, Мишенька, совсем далек от того, что происходит здесь. На соседней улице, неподалеку от церкви, живет Клавдия Сергеевна. Она иногда приходит на службу в церковь, когда здоровье позволяет. Ей девяносто один год, старушка эта почти не видит и плохо слышит, но хорошо помнит события минувших десятилетий!
— Теть Нат, ты хочешь, чтобы я пошел к ней? Но зачем?
— Чтобы узнать, откуда исходят не те корни, которые произрастают на твоем участке, а те корни зла, которые исходят из других источников, о которых тебе может подсказать эта старушка.
— Теть Нат. Мне кажется, что ты чего-то не договариваешь, что-то скрываешь, ведь так?
— Да, Миша. И не скажу, потому что ты все одно не поверишь.
— Хорошо, я сделаю, как ты говоришь. Как только у меня появится «окно», я тут же использую его для этой цели. Обещаю тебе. А пока пойдем ужинать.
За ужином Михаил строго посмотрел на дочерей.
— Зачем вы опять вырядились одинаково. Бабушку за нос водите, да? Вам скоро по двенадцать лет исполнится, а вы все в куклы играетесь.
— Папа, а тебя наша классная в школу вызывает.
— Она хочет нас рассадить по разным классам.
— Почему? — нахмурился глава семьи. — Натворили чего?
После ужина Жанна пояснила: — Они стали озорничать беспредельно. Вся инициатива исходит от Иришки, я знаю. Она заводила в классе. Многие девчушки подражают ей во всем.
— И что же она думает, что после того, как их рассадят по разным классам, они не будут меняться местами? Надо будет с ними поговорить, я имею ввиду с нашими девчонками.
— Не утруждай себя, Миша. Они снова пообещают целый короб, но ничего не изменится… А что тетя Наташа тебе говорила, она сегодня какая-то не в себе и за ужином не проронила ни слова?
— Влюбилась наша няня в нашего садовника, вот же не зря говорят… — Михаил на мгновенье задумался, вспомнив Аллу Терехову, соседку. «Проклятое место».
— Что, не зря говорят? — тронула его за руку Жанна.
— Ах да, говорят не зря: любовь делу не помеха. А ну-ка позови сюда Матвеевич.
Этот седобородый, с глубоко посаженными, умными глазами и узловатыми руками, в свои семьдесят лет, был крепким и довольно подвижным стариком, чем у многих вызывал восхищение, а вот Лариса с Ириной его побаивались за его таинственность. Он мог днями чем-то заниматься, мастерить в своей маленькой, импровизированной мастерской, куда дети заходили с опаской. Для них он был волшебником: незаметно извлекал из кармашек их передников всевозможные вещицы и их собственные игрушки, чем вызывал восторженное изумление малышек.
Михаил, наслышанный от соседей о странностях, которые происходили на этом месте до него, и не придававший особого значения им, как-то поинтересовался об этом у Матвеевича.
— Всяко было, а добавляют еще больше, брешут. Язык без костей: одно услышал, от себя добавил, ну а людская молва, сам знаешь…
Михаил, занятый своими мыслями, не заметил, как к нему в кабинет прошмыгнули обе дочери.
— Папа, ты придешь к нам пожелать спокойной ночи?
Михаил поднял глаза и ахнул.
— Это еще кто такое?!
Накрашенные губы и щеки, подведенные глаза, в коротеньких платьицах, сделали их похожих на кукол, снятых с витрины «детского мира». У Иришки на пальцах обеих рук сверкали кольца и пестрили бабушкины украшения.
— Тс-с, — желая продемонстрировать украшения, прижала пальчик к губам Ирина. — Ты же маме не…
Поздно. В дверях показалась Жанна в сопровождении Матвеевича. Девочки, как по команде, юркнули мимо в направлении холла.
— Добрый вечер, Михаил Андреевич! Звал? — старик густым басом приветствовал хозяина и без приглашения уселся в кресло. Между Михаилом и Матвеевичем не было панибратских отношений, но уж так повелось с самого начала.
— Ты уж, Михаил Андреевич, не обессудь, но если я в чем-то тебя не устрою, говори прямо, не ищи причину, — сказал он в первый же день.
Причин не было: Матвеевич был садовником, плотником, столяром и дворником и уж потом любимцем детворы.
— Снегу навалило пять дней назад, а сегодня его уже и нет. Зря только расчищал дорожки, сам растаял, кхе, кхе. — Старик снял шапку и положил ее на колени. — Не зима, а так, одно название.
— Слышь, Матвеевич, я вот что тебя позвал. Что будем думать с этими кореньями, а? Они ползут как черви после дождя. Жанна, не стой столбом, садись.
— А че думать-то, Андреевич. Ты меня и нанял для этого, я так думаю. Обрезать, удалить, что можно корчевать, но ужо как степлеет, весной то есть. Ты сердце свое не рви, пустое это. Я как бабу свою схоронил, тополь в своем дворе срубил, так после него корни времянку нашу, сарай то бишь, покорежили, весь фундамент трещинами изошел, асфальт во дворе вздыбился, корни его насквозь пробуравили. А почему? А потому что выкорчевал негоже, должного, так сказать, усердия не проявил. А у тебя, Андреевич, случай особый. На этом месте был дуб-гигант, а когда его корчевали, центральный корень видать упустили, а он гад живучий, может и весь твой дворец разрушить, так-то.
Михаил понял, что это камешек в его огород: сам сказал, чтоб глубже не рыли, а велел раствором… — Эх, — виду не подал. — И что же ты предлагаешь, Матвеевич?
— Котлован надо рыть, другого пути нет.
Жанна незаметно вышла.
Михаил поднялся, закурил, подвинув пачку на край стола.
— Угощайся, Матвеевич.
— Спасибочки, такие не употребляю, — он достал папироску и задымил.
— Тут вот еще что, — начал Михаил, не зная с какого боку подступиться к этой теме. — Наталья Александровна, тетя моя… родная сестра моей…
— Ты вот что, Андреевич, — перебил его старик, — не напрягайся. Я понял зачем ты хотел меня видеть. Твоя тетя сегодня говорила со мной. Я так кумекаю: тебе надобно сходить к Клавке. Одно дело, что ты услышал от соседей, а вот то, что она тебе поведает, это уж… как ты ее поймешь. Но хочу тебе сказать, от старухи ты узнаешь все, без всяких там заморочек и сплетней. Эта бабуся еще из тех сталинских времен, когда за вранье расстреливали… А батюшку, что ж, надо бы, конечно…
— Ты что же, Матвеевич, тоже суеверный?
— Непорядок у тебя тут, Андреевич, — ушел от прямого ответа старик и поднялся. — Непорядок.
На следующий день, в понедельник Михаил привез девочек в школу и направился в учительскую.
— Очень хорошо, что вы пришли, Михаил Андреевич! Пройдемте, вон за тот стол, у окна.
Татьяна Сергеевна, классная руководительница девочек, без обиняков сразу перешла к делу.
— У вас прекрасные дети, Михаил Андреевич, вы очень хорошо их воспитываете. Все преподаватели, без исключения, хвалят их. В них заложено что-то такое, чего нет у других детей. Вот, к примеру, если Ирину уличат во лжи или плутовстве, Лариса низко опускает голову и краснеет до корней волос. А вот если кто незаслуженно оскорбит или Ларису, тут уж Ирина, что называется, кипит от негодования и ярости и даже может поколотить, будь то мальчик или девочка. Очень дружные у вас дети, но… в то же время они доставляют всем немало хлопот своей абсолютной схожестью. В пятницу, на уроке французского, к доске была вызвана Ирина, а вышла Лариса. Она ответила на высокую оценку и уселась на место. А когда, после окончания урока, учительница вышла, в классе раздался взрыв хохота. Каково это переживать учителям, а этот случай не первый.
— Что же вы в таком случае хотите предпринять?
— Мы решили их рассадить по разным классам, и…
— Нет! — решительно возразил Михаил. — Этим вы травмируете души девочек, что в дальнейшем отразится на их психике. Все останется так, как есть, никаких переселений не будет, в противном случае я…
— Вы не выслушали меня до конца, Михаил Андреевич. Я вас вызвала не для конфликта, а для совместного решения этой, если можно так выразиться, проблемы. Вместо вашего категоричного «нет», вы можете еще что-то предложить? Педагогический совет всегда шел вровень с родительским комитетом.
— А Вы?
Татьяна Сергеевна смутилась и, сбавив тон, продолжила:
— У одной из ваших девочек появилась новая привычка: чуть выпятив нижнюю губу и прищурив один глаз, она таким образом сдувает со лба прядь волос, после чего откидывает голову назад. Я точно установила, что эта манера появилась у Ларисы. В школе у нас только преподаватель физкультуры с точностью определяет, кто из них кто. Следующая пара была ее, то есть два часа физкультуры. Я вызвала к доске Ларису, а вышла Ирина. Я же ее уличила во лжи — зачем ты меня обманываешь? У девочки в глазах заблестели слезы. И тут в класс вошла, как раз кстати, Кира Львовна и объявила: урок физкультуры состоится на спортплощадке, а не в спортзале. Я тут же ее спросила: Кира, кто сейчас передо мной: Лара или Ира? Она взглянула: ну конечно же Ирина и сдув со лба челку, откинула голову назад и вышла из класса. Еле сдерживая смех, класс замер, а потом… даже я не сдержалась. Вы меня понимаете? Но чаще нам бывает не до смеха. Порой, девочки ставят учителей в такое неловкое положение, что впору сквозь землю провалиться от стыда.
— Знаете что, Татьяна Сергеевна, я думаю, что нужно оставить все так, как есть. У девочек сейчас как раз тот возраст, когда из детства они переходят в юность. Михаил поднялся. — Извините меня, работа, — и пошел к выходу из учительской, но на пороге остановился, повернулся. — Всего хорошего, Татьяна Сергеевна, а вот Ирина очень редко пускает слезы. Ошиблась Кира Львовна, до свидания.
Не успел Михаил повернуть ключ в замке зажигания, зазвонил мобильный.
— Да, Анжела. Я слушаю.
— Михаил Андреевич. Вас ждут две женщины. Они по вопросу недвижимости. Дело срочное, так они говорят.
«А, черт, как не вовремя», — выругался про себя Михаил.
— Анжела, они с тобой рядом? — и когда поступил утвердительный ответ, сказал: — Включи громкую связь. Галина Ивановна, доброе утро! Прошу меня извинить за столь непредвиденные обстоятельства. Пожалуйста, оставьте свои документы у моего секретаря, после одиннадцати я с вами свяжусь. Договорились?
«Оперативно работают барышни, не ожидал» — отметил он про себя и включил передачу. Когда уже подъехал к дому старушки, задумался, вороша память.
— Клавдия, как же ее по отчеству? Семеновна… Савельевна… — начал перечислять, но так и не вспомнив вылез из машины и направился к дому, который представлял собой ветхое заброшенное строение.
На дворе стоял сырой раскисший февраль. Он подошел к калитке и тронул ее, пытаясь открыть, но она не поддалась: от сырости дерево разбухло, и тогда Михаил толкнул ее посильнее. Калитка плашмя упала на землю. «Ну и дела», — пробормотал он, и, перешагнув чере нее, нагнулся, поднял и прислонил ее к забору. Дверь в дом была приоткрыта. «Неужто здесь живут люди?» Он вошел внутрь: резкий запах смрада и человеческих испраженений ударил в нос, появилась резь в глазах. Михаил тут же хотел повернуться и уйти, но какая-то сила удержала его. Он на что-то наступил, и это что-то загрохотало так, что, казалось, слышно на всю округу. Из-за другой двери донесся старческий, скрипучий голос:
— Витенька, это ты, сыночек?
Михаил нащупал скобу и потянул ее на себя. Дверь тяжело поддалась и он, пригнув голову, вошел. То, что он увидел, заставило сердце сжаться до боли. Перед ним, с протянутыми руками, в обмотках и лохмотьях, стояла сухонькая старушка и не мигая смотрела на него. Электричества, по всей видимости, в доме не было, но в маленькое окошко проникал свет с улицы и освещал маленькое сморщенное личико этой всеми забытой старушки.
— Витенька… ты дрова принес, сыночек, я озябла… очень.
При этих словах у Михаила грудь перетянуло, словно ремнями, во рту пересохло, язык прирос к небу.
— А где… где дрова, бабушка?
— Значит… не принес… Но ты не Витя? Кто же ты, мил человек?
— Я… я, сейчас, я мигом, подожди, совсем чуть-чуть. — Он выскочил из дома, еще не зная, что хочет предпринять.
В проем, где была калитка, вошла женщина: в одной руке ведро с углем, в другой сумка, со сбытым на затылок пуховым платком.
— Вы к кому?
— Я… мне Клавдию… э…
— Ну так проходите, — она вошла в дом. Михаил за ней.
— Клава, к тебе гость, — почти выкрикнула женщина, ставя у печки ведро с углем.
— Я вас знаю, — не поворачивая головы, проговорила женщина. — Вы построились на месте погорельцев. На перекрестке Собинова и Казанской, так?
— Да.
— Если что-то будете говорить или спрашивать у Клавы, говорите громче, она плохо слышит.
— Она ждала Витю, сына. Где же он?
— Нету Вити, умер. Еще в прошлом году, в начале зимы. — Женщина разожгла печку и выпрямилась. — Да вы присаживайтесь, че стоять то. Я догадываюсь, что привело вас сюда.
— Что же?
— Я знаю вашу тетю, Наталию. Она мне о вас рассказывала.
Старушка сидела у окошка, напрягая слух, пытаясь вникнуть в суть разговора. Дрова в печке потрескивали, по дому стало разливаться тепло.
— У вас что же, электричество отключено.
— Нет, имеется. Вкручивать нечего. Ее пенсии, — она кивнула головой в сторону старушки, — едва хватает на хлеб с картошкой. Мы с Иваном чем можем помогаем. Из старожилов здесь, кроме нас, никого не осталось, в основном все заезжие, как вы.
— А как же вы, не понимаю. — Михаил вновь перевел взгляд на старушку: ее морщинистая, маленькая и костлявая ручонка никак не могла заправить под платок непослушную, редкую, седую прядь волос. Ее бесполезные усердия настолько потрясли Михаила, что к горлу подкатил какой-то комок, затрудняя дыхание.
— Тоня… что же, Витюшенька не идет… сыночек мой…
— А че тут понимать, молодой человек? — женщина присела на край деревянной лавочки, стоявшей у печки. — Вот она ждала сына с Афгана. Вернулся без ноги, зато вся грудь в орденах и медалях. Баба его тут же подмотала свои ланцы и двух дитев, умотала, и никто не знал куды. Так и сказала: иди к тем, кто тебя посылал туды, вояка хренов. — Женщина вздохнула.
— А дальше больше. Развалили державу и стали эти афганцы нищими калеками. Даже если и здоровыми возвращались оттуда, а все одно — калеки. Унизили их, заплевали, замордовали. Своя же власть и общество. Продал Витя все свои награды, потому как жрать нечего было… А в тот прошлогодний, декабрьский вечер попер от нас два ведра с углем, на протезе. А на дворе уже земля коркой льда взялась. По утру нашли окостеневшего. — Женщина поднялась, чтобы засыпать угля в печку.
Михаил задыхался, не хватало воздуха. Он поднялся.
— Че же вы так быстро? Не за тем ведь пришли, что услышали.
— Извините… я в следующий раз… обязательно, — и вышел из дома. У машины остановился и, не садясь в нее, хватал ртом воздух, как вытащенная из воды рыба. Над убогим жилищем старушки кружила стая воронья. Тяжелые свинцовые тучи так низко нависли над городом, что казалось еще чуть, и домик старушки расколется как яичная скорлупа.
Все существо Михаила не воспринимало эту действительность, как реальность. Он впервые в жизни столкнулся с нечто подобным и, приняв решение, стремительным шагом направился обратно в дом.
— Витенька… сыночек, ты вернулся… я, — старушка одной рукой оперлась о подоконник, пытаясь подняться. Непрошенные слезы потекли по морщинистым щекам. Стараясь не глядеть на женщин, Михаил спешно заговорил:
— Сегодня вечером вам привезут дрова, уголь, кое-что из одежды и продукты. Все, — он повернулся, чтобы уйти, но женщина схватила его за рукав.
— Подождите, не уходите. У вас доброе сердце, дай Бог вам здоровья, но хочу упредить вас…
— Извините меня, я очень тороплюсь, — Михаил высвободил руку и вышел.
— Батюшку позовите обязательно, — уже вслед ему выкрикнула женщина.
— Тоня, кто это был?
— Миша, сродня Наташи…
Дом быта, с ярким названием «Созвездие», директором которого являлся старший из братьев Ллойд Михаил, объединял в себе многие сферы услуг бытового обслуживания населения, в том числе туристическое агентство и бюро недвижимости. «Созвездие» представляло собой семиэтажное здание с примыкающими двумя двухэтажными строениями, которые в совокупности с основным зданием составляли печатную букву «П». Во дворе фирмы находился импровизированный скверик с лавочками и фонтаном в центре, предназначенный для отдыха сотрудников этого учреждения.
Михаил пешком поднялся на третий этаж, зашел в свой кабинет, сел за стол и, обхватив голову руками, задумался. В голове стоял хаос: увиденное и услышанное им сегодня выбило его из колеи и душевного равновесия. В кабинет вошла секретарша.
— Михаил Андреевич. Вот документы, которые оставила Галина Ивановна, а это почта. Вам кофе или чай?
— Анжела, найди срочно Николая и ко мне!
— Михаил Андреевич, вам нездоровится?
— Почему ты спросила?
— Кока у меня в приемной. Вы его не заметили.
— Хорошо, зови его сюда…
Когда Николай вошел в кабинет, Михаил сидел с опущенной головой: перед глазами стояло лицо старушки со слезами на морщинистых щеках.
— Михаил Андреевич, — тихо произнес тот.
— Садись на свой «ЗИЛ»… езжай к Захарову… я ему сейчас позвоню. Загрузишь у него под завязку дрова и уголь… У наших девочек, наверху, возьми теплую одежду, а потом опустись к Евгении Ивановне, на склад, возьмешь у нее продуктов. Все это отвезешь старикам по тому адресу, который тебе скажут мои домашние женщины, ну… наша няня. Возьми брезент на всякий случай накрыть. Все, действуй.
Все это Михаил говорил не поднимая головы, наверное стыдился своего состояния перед подчиненными. Взяв в руки телефон, долго не решался набрать номер.
— Галина Ивановна, я прошу прощения… э, не могли бы мы перенести на завтрашний день. У меня сегодня неблагоприятное время для решения серьезных дел…
— Да, да, конечно, Михаил Андреевич. Но вы все же на досуге взгляните, вариант подходящий и вполне приемлемый для обеих сторон. Всего хорошего!
Михаил вновь задумался. Он никогда не вникал в быт, да и вообще жизнь низших слоев населения, хотя смутно представлял себе нечто подобное. Но когда увидел это своими глазами, он был чудовищно потрясен. Вошла Анжела.
— Михаил Андреевич, я приготовила кофе, принести?
— Нет, Анжела… Налей мне рюмку коньяка.
Зазвонил телефон.
— Михаил Андреевич, вещи и продукты я взял, еду к Захарову. Как звать-то ваших стариков?
— Э… Тоня, Антонина… Да ты езжай ко мне, там тебе все объяснят. Ты, Кока, прихвати с собой кого-нибудь, чтобы помог брезентом накрыть то, что выгрузите. Давай, время поджимает.
Михаил выпил коньяк и закурил, тупо уставившись перед собой. А ведь наша страна одна из богатейших не только в СНГ, но и в Европе. Эх, держава!
В дверь постучали. В кабинет вошел делопроизводитель Денис с папкой в руках.
— Вот, как и обещал к тринадцати.
— Присаживайся, Денис. Выпить хочешь?
— Не откажусь. А что за праздник?
— День независимости Анголы. Анжела, принеси еще, и что-нибудь закусить. Я занят до самого вечера для всех, — и уже к Денису, — ну давай, что у тебя?
— Здесь отчеты за прошедшую неделю. — Денис раскрыл папку. — С кого начнем? СТО или меха?
— Давай с ателье, и пересядь сюда…
В этот же день, около трех часов пополудни в доме Ллойдов запел мелодичный звонок. Жанна, находящаяся в гостиной вместе с няней, вздрогнула от неожиданности. Она поднялась с кресла у камина, нажала клавишу и взглянула на монитор. У ворот дома стоял грузовик, кузов которого был доверху чем-то загружен и накрыт брезентом. Рядом с машиной стоял Николай, пыхтя сигаретой.
— Заходи, Коля, — Жанна нажал кнопку магнитной защелки двери на воротах. — Каким ветром тебя занесло в наши края? Очень рада тебя видеть, проходи в столовую. Сейчас мы что-нибудь организуем! Людмила!
— Жанна Алексеевна, не стоит беспокоиться, я очень тороплюсь.
— Куда?
— У меня машина загружена углем и дровами, и мне нужно успеть до темна отвезти это одной женщине.
— Куда? Какой женщине? — от удивления брови Жанны выгнулись дугой.
— Михаил Андреевич сказал, что вы знаете.
— Кто? Я? Ты ничего не перепутал, Кока?
Николай растерялся, и следующая его фраза прозвучала как оправдание, чем еще более подстегнула Жанну.
— Я…, я неправильно выразился, я хотел узнать…
— Кока! Не крути, выкладывай. Какой бабе те везешь уголь, дрова и за что? Ллойд что, шахтером стал или лесорубом? Говори, Кока, как зовут ее и кто она?
— Клянусь, я не знаю…
— Кока! Ты не выйдешь из моего дома, пока не выложишь все начистоту! — Жанна распалялась все больше.
— Но, Жанна Алексеевна, я действительно… он сказал Антонина и… и, что Наталья Александровна должна…
— Ага, значит Тоня! — Жанна перешла на крик. — Кока, колись дальше! Кто такая Тонька? Ну?!
В это время на пороге столовой появилась Наталья Александровна, а за ней Людмила.
— Дочка, что происходит! Почему ты так кричишь?
— Вот, полюбуйся на этого красавца, теть Наташа. Ллойд где-то накопал угля и нарубил дров, и вот этому, она пальцем ткнула в Николая — приказал отвести эту добычу какой-то шалаве Тоньке! Как тебе это нравится?!
До Натальи Александровны наконец-то дошел весь смысл происходящего.
— Побойся Бога, дочка. Я знаю эту женщину, и понимаю благородный поступок Мишани…
— Что?! Так вы заодно?! Вот здорово! А я-то дура думала! Ну, Мишка! Погоди, я тебе сегодня устрою! А впрочем нет, сейчас! А ну-ка достань свою трубку и набери Ллойда…
— Господь с тобой, дочка. Что ж ты делаешь? Я тебе сейчас все объясню…
— Потом, бабуся! Кока, набирай, я сказала! И включи громкую связь!
— Николай, ты на месте? — раздался голос Михаила.
— Как прикажешь тебя понимать, Ллойд? — с явным сарказмом вопросила Жанна.
Михаил сразу понял состояние жены, поэтому не стал продолжать диалог с ней.
— Коля, пусть тебе объяснит Наталья Александровна, и поторапливайся, вечереет.
— Она рядом.
— Мишаня, сынок, я горжусь тобой, у тебя золотое сердце… ты не беспокойся… — у Натальи Александровны по щекам текли слезы, — и не обижайся на Жанну, она… любит тебя…
— Я знаю. — Он отключил телефон.
Вечером, не успев переступить порог дома, Жанна в сердцах кинулась Михаилу на шею.
— Прости меня милый, совсем потеряла голову.
Секунд десять Михаил стоял молча, затем взял лицо Жанны двумя руками, пристально глядя ей в глаза.
— Скажи мне, жена. Я дал тебе какой-то повод для столь безрассудной ревности, которую ты так наглядно сегодня исполнила, скажи?
Жанна опустила глаза.
— Миша, ты днями не бываешь дома, что мне делать? — почти шепотом проговорила она. — Иногда такие порочные мысли в голову лезут, что… прости, — она подняла глаза, — прости…
В дверях гостиной появилась Наталья Александровна.
— Не сердись на нее, Мишаня, любит она тебя до безумия. Сынок, у тебя в глазах такая печаль, как будто у тебя что-то стряслось. Ты там был… увидел все…
— И услышал, теть Нат. Душу как будто в тисках сжало, но сейчас не отпускает и Кока, когда вернулся, подлил горечи и сейчас я, как выжатый лимон. Внутри пусто и безотрадно.
Жанна по своему истолковала его слова и засуетилась, виноватыми глазами, преданно смотря на мужа.
— Пойдем в столовую, — она взяла его за руку, — я тебя таким накормлю, пальчики оближешь! Сказка!
— Мишаня, — зашептала на ухо няня, — она сегодня Людмилу отпустила и сама колдовала на кухне. Девочки наверху, у них там школьный сходняк, пол класса собралось.
— Ну так приглашайте всех к столу…
— Людмила их уже накормила.
За столом Наталья Александровна спросила:
— Значит тебе все рассказали эти женщины?
— Нет, не все. Я узнал только о сыне этой старушки, и увидел, как они живут, мне этого хватило. Не загружай меня, теть Нат, прошу тебя, — и уже к Жанне.
— В этом доме найдется что-нибудь выпить?
— В холодильнике ликер. Будешь?
— А украинская горилка с перцем, есть?
— Водка, но за ней надо идти вниз. Я сейчас быстро.
Жанна поднялась, но Михаил остановил ее.
— А где Петя?
— Он у Матвеевича. Что, позвать?
— Нет, не надо. Теть Нат, взгляни на эту девочку: коротенькое платьице с передничком, два хвостика на голове, губки бантиком, глазки вразлет, ну точно школьница, ранца с ленточками не хватает. Теперь я понимаю, почему Кока оробел перед такой прелестной и завлекательной красавицей.
Жанна, действительно, для своего возраста, да еще в этом наряде, совсем не выглядела на свои тридцать лет, а скорее на юную девочку подростка. Польщенная комплиментом мужа, она выпорхнула из столовой.
— Мишаня, — глядя поверх очков начала няня, — у меня нехорошее предчувствие… как будто, что-то должно произойти…
— Теть Нат, я же просил, ради всего святого, только не сегодня. У меня…
— Нет-нет, Миша теперь уже выслушай. Намедни, мне приснился очень скверный сон, я тебе не буду о нем говорить. Я об увиденном мною во сне рассказала Тоне, которую ты сегодня видел, и… поэтому я хочу, что бы ты услышал от них, что произошло здесь очень много лет назад, а уж потом я тебе объясню причину своих волнений. Ты меня не перебивай, пожалуйста, я вижу как тебе тяжело, потому что ты еще не искушенный в таких превратностях людских судеб, и ты так остро принял к сердцу все это…
Тем временем Жанна, спустившись в гараж, где сиротливо поблескивал «Пежо», отражая в лобовом стекле ее силуэт, в приподнятом настроении и, в предвкушении хорошего вечера, напевала песенку «Стюардесса по имени Жанна». Она подошла к двери, ведущей в подвал, взялась за ручку, и в этот момент, за воротами гаража раздался тяжелый удар, а за ним всплеск. Она вздрогнула, и повернула голову в сторону ворот, но тут же успокоилась. Снег на крыше тает.
Она толкнула дверь, протянула руку и щелкнула выключателем. Тусклый свет выхватил из темноты все восемь ступенек витой лестницы, ведущей в подвал. Снизу повеяло сыростью, и неприятный холодок пробежался по спине. Снова напевая прерванную песенку, она спустилась на нижнюю площадку и толкнула дверь в подвал. Свет единственной лампочки у входа освещал ящики и короба нагроможденные на стеллажах. Здесь же рядом вдоль стены, стояли оконные рамы, фанерные листы, у потолка подвешены шланги и трубы от которых падали на пол причудливые тени. В глубину подвал свет не проникал, и он зиял огромной черной пустотой. Жанна спустилась на три ступеньки и подошла к одному из коробов. «По-моему здесь», — она опустила руку в короб из извлекла из него бутылку украинской «старки». «А нам с бабаней «сухарика», сунув руку в соседний короб, на свет появилась бутылка «Мартини». Она сунула вторую бутылку под мышку и невольно повернулась к дальнему концу подвала. «Как же здесь мрачно и жутко» — только и успела подумать, как погас свет. Непроглядная темень как волной накрыла и поглотила Жанну, тело которой вмиг превратилось в гусиную кожу. Внизу живота заныло и мелкий озноб сотряс все ее существо. Она попыталась закричать, но только открывала рот, голоса не было. Потеряв ориентир, она вытянула перед собой руку: бутылка вина выскользнула из-под мышки, упала на пол и разбилась. Звон разбитого стекла глухим эхом разнесся по подвалу. Она рванулась с места и задела что-то рукой. Послышался неясный шум, а за ним глухой, мягкий удар, окативший ее ноги волной воздуха. «Мама, мамочка», — шевелила она бескровными губами и вслед за этим услышала стук захлопнувшейся двери. На грани обморока, она сделала шаг, другой, третий в сторону, откуда послышался шум закрываемой двери. Нога уперлась во что-то. Ступенька, другая. На третью ступеньку нога не хотела подниматься, стала вялая, ватная, онемевшая. Ей почудилось, что рядом кто-то есть и, уже безвольная, стала на четвереньки и добралась до двери. Вторая бутылка осталась лежать на одной из ступенек и, взявшись двумя руками за ручку двери, она потянула ее на себя.
Дверь поддалась.
— А-а-а-а!!! — вырвался из груди истошный крик и, в ту же секунду включился свет, но Жанна уже этого не видела: в глубоком обмороке она упала тут же в дверях.
— Теть Нат, ты ничего не слышала?
— Как будто кто-то кричал, вроде как Жанна.
Михаил вскочил из-за стола и кинулся из столовой.
Перепуганная насмерть Наталья Александровна, осенила себя крестным знамением: — Господи, отведи беду от этого дома, благослови всех живущих в нем, прости наши грехи и помилуй…
Прошло минуты три, которые показались вечностью.
Няня поднялась из-за стола и в этот момент увидела Михаила с Жанной на руках.
— Боже, что с ней?
— Теть Нат, на кухне нашатырь и сердечные капли.
— По всей вероятности, она в обмороке, — и прошел в гостиную.
Жанна пришла в себя.
— Что случилось, родная? — Михаил гладил ее по мертвенно-бледным щекам, одной рукой приподняв голову.
— Я… я не знаю… кто-то пошутил… погасил свет… и я одна… в темноте… захлопнулась дверь и я… страшно испугалась…
— Но дорогая, свет горел…
— Мне… сделалось очень… жутко и… рядом кто-то был… мне показалось.
Михаил не мог не видеть лица няни: она стояла за его спиной, с расширенными от страха глазами.
— Что показалось? Ты что-то увидела?.. Теть Нат. Я отнесу ее наверх, а ты позвони Моисею Аркадьевичу.
— Не надо, любимый, я не больна, — она приподнялась с дивана и обвила руками шею Михаила. — Я очень сильно испугалась, поэтому потеряла сознание… от страха.
Михаил прижал ее к себе и почувствовал как вздрагивает ее тело.
— Теть Нат, пожалуйста, принеси сюда ликер, мы сейчас выпьем, а потом я спущусь вниз, посмотрю на этого бабая, которого увидела моя женщина и сядем ужинать. Договорились? Может, ты хочешь со мной? — он заглянул Жанне в глаза.
— Нет… и не хочу, что б ты уходил.
После выпитого, Жанна окончательно пришла в себя и уже с улыбкой на лице, вспоминала мельчайшие детали своего похода в подвал.
— А вторую бутылку я оставила где-то на ступеньках, не помню, — в довершении заключила Жанна, сотворив виноватую улыбку на лице.
— Перемещайтесь пока в столовую, а я сейчас сбегаю вниз и выключу свет, — с этими словами Михаил вышел.
Он спустился в подвал и первое, что бросилось в глаза — лежащий на полу фанерный лист. «Вот и причина, откуда подул ветер, и почему дверь закрылась сама». Оглядев помещение подвала и не найдя ничего предосудительного, что могло бы напугать жену, Михаил вновь подошел к лежащему на полу фанерному листу, нагнулся и поднял его. Под ним оказалась лужа размытого вина и осколки разбитой бутылки. «Вот и стало все на свои места», — мгновенно представил себе картину всего произошедшего с Жанной. Он подошел к коробу, достал бутылку водки и уже направился к выходу. «Стоп! Жанна говорила, что оставила бутылку «Старки» где-то на ступеньках». Михаил исследовал три подвальные ступеньки и нижнюю лестничную площадку. Снова спустился в подвал и оглядел все вокруг. Бутылки нигде не было. Исчезла. «Наверное она что-то перепутала», — решил он и направился к выходу, но в этот момент погас свет и раздался звук закрываемой наверху двери. Михаил не растерялся, достал из кармана зажигалку-фонарик, включил. — Эй там наверху! Что за дьявольские мутки, черт подери! — и стал подниматься наверх, освещая фонариком ступеньки. Громогласный голос Ллойда, казалось, услышали и в соседних домах. Дверь наверху открылась, щелкнул выключатель и вспыхнул свет. Загораживая весь дверной проем, наверху стояла тучная фигура Петра.
— Простите, Михаил Андреевич. Я не знал, что вы здесь. Людмила — вертихвостка, частенько забывает после себя гасить свет, поэтому я и подумал…
— Ты это первый раз делаешь?
— Простите?
— Я хочу знать: ты полчаса назад также выключал свет?
— Нет, конечно. Я только сейчас иду от Матвеевича и…
— Хорошо. Свиридов дважды пытался устранить неполадки с проводкой и у него это не получается. С сегодняшнего дня он уволен. Полчаса назад непроизвольно погас свет в подвале, и это не единичный случай. Завтра привезешь электрика с фирмы, пусть наведет должный порядок с проводкой. Пойдем ужинать.
— Спасибо, Михаил Андреевич. Я не голоден.
Михаил ушел, а Петр задумался. «Странно как-то. Коля Свиридов хороший и добросовестный парень, любит свою работу и относится к ней надлежащим образом. Несправедливо… но не мне решать».
… Кругом, куда ни глянь, непроходимые заросли дикого винограда. Шаг за шагом они продвигались вглубь, она впереди, он за ней.
— Жанна, куда ты меня ведешь?
— Я не Жанна, — ответила спутница, не оборачиваясь.
— Лара, так это ты?
— Нет, не я.
— Так кто же ты, озорная незнакомка?
Ответа не последовало: они подошли к дереву, ствол и ветви которого были увиты виноградом, со свешивающимися кистями и гроздьями больших и сочных ягод.
Незнакомка повернулась, протягивая ему большую кисть.
— Ешь, они сладкие.
Михаил взял из ее рук виноград и отправил одну ягоду в рот. Горький вкус полыни разлился по всей полости рта. Он выплюнул, но горечь стала проникать вовнутрь, в желудок.
— Что, сладко?!.. Сладко!.. Сладко!!!
— Кто ты такая, чертова обманщица?! — закричал Михаил отплевываясь и приближаясь к ней. — Я сейчас тебя накормлю этим дерьмом!
Он взглянул на свои руки: в ладонях находилось по горсти желудей…
— Миша, ну проснись же наконец, ты меня пугаешь! — изо всех сил трясла его за плечи Жанна.
Михаил открыл глаза и тут же подскочил на постели:
— Где?
— Любимый, я с тобой, дома, в своей постели. Тебе что-то приснилось нехорошее, да? — она обняла его, прижалась всем телом. — Ты плевался во сне и у тебя это так чудно получалось, хи-хи, — засмеялась Жанна. — Расскажи, а?
— Ну и ну, — стряхивая с себя остатки сна, проговорил Михаил, поднимаясь с постели. — У нас есть что-нибудь попить? — Во рту стоял привкус горечи и сухость. «Это после вчерашней выпивки», — решил он, накидывая на себя халат.
— Вот минералка. А хочешь, я приготовлю кофе?
Почти каждому человеку свойственно сопоставлять и анализировать события, увиденные во сне с действительностью, но как ни пытался Михаил сделать в этот раз, у него ничего не получилось.
«Чушь собачья», — решил он и на следующий день забыл.
К концу недели ударил мороз, а в субботу с обеда пошел пушистый снег, укрывая деревья, дома и землю белым, мягким покрывалом.
Воскресное утро выдалось солнечным и морозным.
— Мишаня, я ухожу в церковь, а ты не забудь о чем я просила: все домашние должны быть дома, к нам придет батюшка, — закутавшись в пуховую шаль, Наталья Александровна покинула дом Ллойдов.
Михаил, по пояс голый, вышел на крыльцо дома. Матвеевич во дворе расчищал дорожки от снега, на ходу пыхтя папиросой. Пар от мороза и табачный дым со рта сизым облачком клубились над ним.
— Хороша погодка, а Андреич?! — не поворачивая головы, громко сказал Матвеевич, продолжая орудовать лопатой.
— Как ты определил, что это я вышел, Матвеич?
— Загадка не сложная: Петр в гараже, Людка на кухне, вона, в окне торчит, Наталя ушла, больше некому.
Михаил спустился с крыльца и начал растирать тело снегом. — Эх, не мороз нам не страшен, ни жара.
— Логично рассуждаешь, Матвеич! — крикнул Михаил и скрылся в доме.
Выбравшись из сауны, с махровым полотенцем на шее, он зашел на кухню, где Людмила колдовала над плитой.
— Шеф, если бы ты не была нашим поваром, я бы влюбился в тебя как пацан. В такое чудесное утро я бы не отказался выпить, у нас есть что-нибудь в холодильнике?
Людмила повернулась к нему лицом: это была женщина с правильными чертами лица, которые резко бросаются в глаза, но не относятся к категории красивых, прямой нос и тонкие губы, наверное, никогда не знавшие губной помады, придавали ее лицу египетский профиль. Она была малоразговорчива, но работу свою знала, как говорят на сто пудов. На год моложе Михаила, она работала в этой семье третий год.
— У меня есть бальзам, хотите?
— Да, пожалуй. Принеси мне в кабинет.
Углубившись в свои бумаги, Михаил не заметил, как прошел час. В приоткрытую дверь вошла Людмила.
— Михаил Андреевич. У ворот две женщины, они спрашивают вас.
— Так впусти их.
«Как это может быть?» — теряясь в догадках, подумал он.
В кабинет вошли две пожилые женщины в пуховых платках и валенках.
— Здравствуйте, присаживайтесь, пожалуйста, — он усадил их в кресла, пытаясь понять, что привело этих женщин к нему.
Одна из них сдвинула платок на затылок и Михаил тут же узнал ее.
— Антонина, э…
— Григорьевна, — подсказала женщина, — но это сейчас не важно… Случилась беда, Миша…
— Что? Что-то с тетей?
— Да… ее сбила машина.
— Извините… Людмила! Скажи Петру, чтоб выгнал машину из гаража, быстро!... Как это случилось?
— Торопиться некуда, Миша. Ей уже никто и ничем не поможет… Смерть наступила сразу, на месте… хотя и «скорая» не задержалась… Нелепая смерть… Мы с Тамарой перешли дорогу… Наталя замешкалась, нагнулась может обронила чего или сапог поправляла… а тут из-за поворота машина, как ее, да-да, «газель», и ее, машину-то, юзом по льду несет прямо на Наташу. Лучше бы она так, нагнувши и стояла, под задницу ее стукнула бы, и она в снег упала бы, а то нет. Она выпрямилась и вот он… и этим… как его, ну куда зеркало они ставют, кронштейном что ли прям в висок. Ох горюшко, до чего нелепая смерть…
На Михаила страшно было смотреть: кровь отхлынула от лица, он стал бледный как полотно.
— А водитель, что ж… — между тем продолжала Антонина Григорьевна, — выскочил из машины, подбежал к лежащей Наташе, схватил ее за руку… пульс щупал, наверное… а потом уж и мы с Томой подошли… Миша… Миш, нечем нам тебя утешить… крепись сынок, а мы пойдем. Не взыщи, за такую недобрую весть.
На похоронах Натальи Александровны произошел скверный казус, впоследствии вылившийся в семейный скандал. Младший брат Михаила, Стас, к этому времени смешивший уже третью спутницу жизни, нашел, наконец-то, что долго разыскивал. После свадьбы со Светланой, первой подругой Стаса, они искусно разыграли и имитировали выкидыш у Светы, но были разоблачены Андреем Эдуардовичем.

 
Трагедия
Жара набирала силу, да и сейчас, в десять утра, в пору кожу с себя снять. Безоблачное небо, безветрие, поникшие листья на деревьях и притихшие птицы на них, да и вся природа была прижата палящим зноем раскаленного солнца. Полный штиль на море и зеркальная поверхность его, на горизонте сливалась с лазурной синевой бездонного неба.
В пестрых купальниках и плавках, с бронзовыми от загара телами, на краю обрыва у моря, резвилась группа молодых людей.
Им было не жарко. Им было весело.
Разгоряченные легким вином во время завтрака, они следили за каждым движением Аркаши, карабкающегося на вершину утеса, не забывая при этом отпускать острые реплики в его адрес.
Аркаша, любимец любой компании, отчаянный ныряльщик и пловец, не обижался, и не принимал близко и всерьез обидчивые шуточки и насмешки. Рыжий, в веснушках, небольшого роста, он был по уши влюблен в Ларису, и, не скрывая этого, всячески пытался добиться взаимности. Но серьезная проблема, которую он не мог решить на сегодняшний день, не позволяла ему объясниться с девушкой: он их не различал — кто есть кто.
Эти две шестнадцатилетние близняшки были абсолютно одинаковы, без единого нюанса для различия, чем доставляли немало хлопот даже собственным родителям.
— Эй, альпинист, ты когти забыл, в них сподручнее…
— Слышь, ихтиандр, там акулы, они больно кусаются, — сыпались выкрики в спину Аркаши.
Но он, не обращая внимания, усердно карабкался на вершину, которая на добрых десять метров возвышалась над уровнем моря.
«Подождите, сейчас вы увидите нечто!» — подстегивал себя Аркаша.
В это же время, две сестры, Лариса с Ириной, уже забрались на огромный валун, с которого можно было видеть, как со смотровой площадки.
И вот Аркаша наверху. Он поднял правую руку, привлекая к себе общее внимание. Из-под огромного тента, который был натянут неподалеку, вышли еще трое человек и присоединились к притихшей группе молодых людей.
Затаив дыхание все ждали.
Аркаша медлил: он знал, что сделает это, прыгнет, как обещал, выполнит тройное сальто в воздухе, но… почему-то медлил. Прошло секунд десять томительного ожидания и кто-то из парней, не выдержав, крикнул:
— Ну что, наложил? Спускайся, меняй белье, а то ветерком потянуло…
И в этот момент раздался тревожный крик Ларисы.
— Аркаша! Не прыгай! Тут мелко, ты разобьешься!
Но было уже поздно. Аркаша, сделав два шага вперед, легко оттолкнулся ногами от скалы, трижды перевернулся в воздухе, и стрелой вошел в воду, оставив после себя минимальное количество брызг. Вода была прозрачная как стекло и все четко видели как Аркаша, не достигнув дна, стал подниматься на поверхность.
Преломление лучей вызывает обман человеческого зрения, поэтому Ларисе и показалось, что до дна можно рукой дотянуться.
Увидев рыжую голову на поверхности, и сияющие от счастья глаза Аркаши, девчонки завизжали от восторга.
Петр, с могучим обнаженным торсом, в шортах и пляжных тапочках, проговорил:
— Прыжок достойный профессионала, заслуживает высокого балла, — и, повернувшись, направился к укрытию от солнца.
Аркаша, с чувством собственного достоинства, неторопливыми гребками, обогнув валун, на котором находились две сестры, плыл к берегу.
— Аркаша, ты — очаровашка, — послала Ирина воздушный поцелуй герою дня.
В тот момент, когда Аркаша прыгнул со скалы, Лариса в ужасе присела на корточки и, закрыв глаза, обхватила голову руками. Она не сомневалась в том, что Аркаша непременно разобьется, и не могла предположить, что Аркаша, перед тем, как продемонстрировать свое искусство, исследовал это место как следует. Но, услышав ликующие крики своих подруг, она открыла глаза и увидела целого и невредимого своего воздыхателя. Она не испытывала к нему сердечных чувств, но всегда относилась с дружеской теплотой. Но на этот раз, вопреки возбужденным одноклассникам, она не проявила никаких эмоций на прыжок Аркаши, хотя с уверенностью знала, что сделал это он для нее. Лариса медленно поднялась на ноги и повернулась лицом к берегу. Ужас, сковавший ее тело минуту назад, не улетучился, а наоборот все больше укреплялся в глубине сознания.
Теперь она отчетливо поняла, что страх, овладевший ею за жизнь Аркаши, не является таковым, а чем-то другим, неясным и неосознанным. Она невольно повернула голову к морю. «Я что-то увидела, или вспомнила, но вот что?»
— Лара, ну что, спускаешься? — Эта фраза сестры была последней, что услышала Лариса.
«Желуди! Ну конечно же! Я увидела целую гору желудей на дне моря, вот! Но почему?»
Лариса как-то неуклюже повернулась и, нелепо взмахнув руками, полетела вниз, в воду. Острая, как игла боль, вонзилась в затылок и как будто насквозь прошила ее голову.
Ирина, увидев как сестра упала в воду, сначала не придала этому значения: они обе в воде чувствовали себя как рыбы, но когда вокруг головы Ларисы стала расплываться темная масса, Ирина поняла, что это кровь, истошно завопила:
— Петр!!! Быстрее сюда! Лариса разбилась!
Дальнейшее произошло в считанные секунды: с невероятной быстротой для его комплекции, Петр пулей сбежал с обрыва к берегу, где уже сгрудилась растерянная молодежь, вскочил на огромный камень, там все еще находилась Ирина, и прыгнул в воду. Лариса лежала на дне с раскинутыми в стороны руками, на спине. Петр, опустившись на дно, тут же перевернул ее лицом вниз и увидел на затылке зияющую рану. Он все понял и, не мешкая ни секунды, сорвал с нее лифчик и взвалил Ларису себе на спину. Все это он проделал быстро, без лишний суеты и ненужных движений. Обвив руки Ларисы на своей шее и сложив их крест-накрест на своей груди, он связал их лифчиком, после чего стал подниматься на поверхность.
Выбравшись на берег со своей ношей, Петр скомандовал:
— Виктор, заводи «Даф», быстро! Все, у кого кровь вторая минусовая, собирайтесь, поедете с нами. Да не мельтеши ты у меня под руками! — осадил он Ирину, которая пыталась снять шапочку с головы Ларисы. — Где Жанна? Кто ее видел?
— Мама ходила по берегу, собирала ракушки, — не поднимая головы и всхлипывая, сказала Ирина.
— Так найдите же ее, черт вас всех подери! Стоите столбами.
На берегу все пришло в движение — зашевелилось, задвигалось, забегало…
В военный госпиталь при заставе прибыли через сорок минут. Ларису из приемного покоя сразу же увезли в реанимационную.
Петр по мобильному связался с отцом девушек.
— Михаил Андреевич! У нас беда, разбилась Лариса, — без предисловий доложил он. — Мы в госпитале.
Пауза.
— Как это случилось? Что с ней сейчас?
— В коме.
— Где Жанна, дай ее мне?
— Э-э…, ее пока нет, но с минуты на минуту будет.
— … Я сейчас же выезжаю.
Ирина сидела в углу на стульчике и, уронив голову на колени, беззвучно рыдала. Остальные расположились у окошка на диване — притихшие, подавленные. Петр подошел к ним и положил свою руку на плечо одному из парней.
— Дима, выйдем на воздух.
Во дворе они опустились на лавочку, закурили.
— Слушай меня внимательно, сынок. Лариса тебя очень любит…
— Откуда вы знаете?
— Не перебивай, выслушай. Пошел отсчет времени не на часы, на минуты. Необходимо разыскать твою будущую тещу, во что бы то ни стало, ты понимаешь меня?
— Да, но как я это сделаю?
— Иди в часть, только быстро иди, и договорись с любым водителем с армейским «уазиком». Вдвоем с Виктором у вас больше шансов ее обнаружить. Вот тебе деньги на расходы водителю.
— Я все понял. Денег не надо, у меня есть.
Потянулись минуты томительного ожидания. Через два часа прибыл Виктор. В растерянности разведя руками, он объяснил:
— В лагере она не появлялась, а Аркаша с девчонками прошли вдоль берега почти до самой косы. Ее нигде нет.
Петр в задумчивости потер подбородок.
— Ириша, а ну-ка попробуй еще раз набрать номер матери. Не может же она…
В этот миг запел мобильный телефон в сумке Ирины. Она лихорадочно схватила его.
— Мама, мамочка! Где ты? Мы здесь все переволновались, думали и с тобой что-то случилось. У нас несчастье, Лара разбилась, я в трансе, приезжай быстрее…
— Успокойся, доченька. Что с Ларой?
— Она в коме, да приезжай ты быстрее! — уже кричала в трубку Ирина. Она была на грани истерики. Петр присел рядом с ней на корточки, провел рукой по ее волосам, щеке.
— Ну, ну, успокойся. Все будет нормально. Нашлась ваша мама и уже скоро будет здесь. Отец больше не звонил?
— Только что. Он здесь будет через пятнадцать минут. А где Дима?
Петр сделал вид, что не услышал. Из операционной вышел врач и, увидев Ирину, решительно направился к ней. Он снял очки и начал протирать стекла носовым платком. Его руки заметно подрагивали.
— Скверные дела, девушка. Ваша сестра в критическом состоянии. Затылочная кость вошла в ткани мозга и без вмешательства нейрохирурга мы бессильны что-либо сделать. Мы связались с областным хирургическим центром и специалисты уже в дороге. Вам остается набраться терпения и ждать. — Он повернулся и медленно пошел обратно. Петр пошел следом за ним и остановил его у самой двери.
— Послушайте, доктор. Мне эта девочка не безразлична, поэтому я хотел бы знать — есть надежда?
— Один процент из ста. Вы это хотели услышать?
— Используйте этот процент, доктор, сделайте невозможное, и вы об этом не пожалеете.
— А вы, простите, кто будете?
— Я друг этой семьи доктор.
— Во сколько же вы оцениваете человеческую жизнь, уважаемый друг семьи?
— Простите, доктор, я не хотел вас обидеть.
— Вы меня не обидели, а поставили себя в неловкое положение. Извините, — он скрылся за дверью.
Петр вышел на воздух, закурил сигарету, глубоко затянулся. «Дернул же меня черт за язык», — в сердцах сплюнул он.
Во двор госпиталя въехал армейский «уазик» и подкатил к самому крыльцу приемного покоя. Из него выскочила Жанна и, не задерживаясь возле Петра, прошмыгнула вовнутрь. Следом вылез из машины Дима и также хотел пройти мимо Петра, но тот его остановил.
— Где же ты нашел Жанну Алексеевну, Дима?
— Она голосовала на трассе, — не моргнув глазом ответил юноша.
— Ну?
— На тот момент она уже знала, что случилось, и торопилась добраться сюда.
— Мой юный друг, ты можешь обмануть меня, но Михаилу Андреевичу ты скажешь всю правду. Он здесь всех знает, включая водителя, с которым ты ездил.
— Я дал слово. А Михаил Андреевич может узнать все от кого угодно, но не от меня. Я обещал.
— Если обещал, в таком случае вообще ничего не говори, зачем врать.
Молодой человек смутился и опустил голову.
— Мы нашли ее в Броскино. Отдыхающие подсказали по моему описанию. Она сидела в красном «Опеле», — он еще ниже опустил голову и назвал номер машины.
— Петр Данилыч. — Дима посмотрел ему в глаза.
— Что? Не говорить Жанне Алексеевне…
— Нет, я не об этом. Как Лариса?
— Плохо, сынок. Готовься к худшему.
Дима ушел, а Петр спустился с крыльца и уселся на лавочку. Он не испытывал неприязни к хозяйке, жене Михаила Андреевича Ллойда, но и не мог понять ее позиции, намерения, да и вообще, что ей нужно было от жизни. Он прекрасно знал, что Жанна изменяет Михаилу, а последнее время их отношения с Левой стали чересчур наглядными. Лев Борисович, преуспевающий карьерист, чопорный и напыщенный никогда не вызывал симпатий у женщин, это Петр знал отлично, но вот что нашла Жанна, с такой волнующей фигурой и притягивающей внешностью в этом обрюзгшем, толстом борове он никак не мог понять. «С жиру бесится баба» — решил он про себя и закурил очередную сигарету.
К лавочке подошел мужичок в фартуке, спортивной шапочке и футболке, с метлой в руке.
— Огоньку не найдется?
Петр щелкнул зажигалкой.
— Не местный стал быть, сразу видать, — уселся он на лавку, зажав метлу между колен. — Я здесь всех знаю… Знатно сегодня печет, ужо вечереет, а оно все пылает… Купала в этом годе выдался на славу… Гутарют, в ночь на Купала чудеса сбываются, да.. Могет ты тово… — он щелкнул себя пальцем по горлу, — колтыхнуть хочешь, а? Так у меня есть… с собой, хороша зараза, хочешь, а? — С этими словами он достал из кармана фартука пластмассовую бутылочку, — собственного изготовления, стал быть, и по личному назначению, ха-ха…
Петр почувствовал от мужика запах перегара, повернул голову к нему, и, чтобы не обидеть, как можно мягче сказал:
— Спасибо, дружище, как-нибудь в следующий раз.
К воротам госпиталя подъехала «Тойота».
«А вот и Михаил», — Петр поднялся и пошел навстречу.
— Ну что? Как Лара? — Михаил заглядывал в глаза Петра.
— Пока никак. Ждут специалистов из нейрохирургии.
Михаил кинулся ко входу в госпиталь. Петр остался стоять на месте. «Боже, помоги этому человеку».
— Ну что, служивый, колтыхнем по маленькой, а? — сзади него стоял все тот же мужичок, с метлой в одной руке и бутылкой в другой.
— Растворись! — Петр произнес одно слово голосом, от тона которого мужик сразу же ретировался. Он снова присел на лавочку, задумался…
В тот вечер, накануне отъезда на море, около полудня он подъехал к дому не со стороны центральных ворот, а к другому концу участка, где была калитка, которой пользовались для выгула собак. Он пошел по аллее, увитой диким плющом и виноградом. В беседке двое охранников резались в карты. Они оба его недолюбливали и Петр об этом знал.
— Привет.
— Здорово! — не отрываясь от карт, буркнул один.
— Все нормально?
— Все.
— Кроме вас еще есть кто-нибудь?
— Хозяйка.
Петру нужно было забрать кондиционер из гаража и отвезти его в офис. Он зашел в гараж и замер у порога: из сауны доносился голос Жанны.
— Левушка, милый, я сама не знала об этом. Он вчера утром… Что? Ну да, они же в лицей собираются поступать, поэтому он хочет, чтобы я с ними… Да нет же, говорит поедем дикарями на «Дафе»… Да? Ой! Я тебя обожаю… Я сейчас посмотрю, он у меня наверху…
Петр вышел. Закурил. Став невольным свидетелем интимного разговора, ему тут же пришла в голову шальная мысль: наказать стерву! Но тут же передумал, и, возвратясь в гараж, взял упакованный кондиционер, направился к своей машине. Собаки в вольерах даже ухом не повели…
Незаметно подошел Михаил и опустился рядом. Достав сигареты, стал шарить по карманам.
— Дай зажигалку, моя в машине.
Помолчали.
— Доктор выходил к вам? — спросил Петр, прикуривая.
— Да… Лара держится… пока… из последних сил — сигарета сломалась в пальцах и Михаил прикурил новую. Где-то вдали послышался вой сирены.
— Наконец-то, — выдохнул бизнесмен и поднялся.
— Надо бы машину отогнать от ворот.
— Сделай это, Петя, вот ключи.
Когда Петр вернулся назад и пристальнее присмотрелся к Михаилу, он поразился. За все годы он его таким видел впервые: жалкого, беспомощного, постаревшего. Машина «скорой помощи» стремительно въехала во двор госпиталя и остановилась у крыльца. Двое мужчин в белых халатах, в руках одного из которых были небольшие чемоданчики, вышли из машины и быстрым шагом направились к двери.
— Ради всего святого, доктор, я уповаю на вас, — чуть слышно проговорил Михаил.
Солнце уже скрылось за горизонтом, но было еще достаточно светло. В вестибюле было тихо, все молчали. Операционная находилась за стеклянно-матовой перегородкой, над которой светился плафон с надписью «Вход категорически воспрещен», в конце коридора, справа. Оттуда не доносилось ни звука. Тишина нарушалась в том случае, если кто-то уставал сидеть и менял позу. Так прошел час, другой, третий. Неизвестность и тишина угнетали. У мужчин кончились сигареты, и Виктору пришлось съездить за ними в район. Стрелки на госпитальных часах подходили к двенадцати часам ночи. Петр встал, чтобы выйти во двор и выкурить очередную сигарету и в этот момент дверь в операционную открылась, вышел доктор и за ним его ассистент. Все, как по команде, встали. Жанна скрестила руки на груди в трепетном ожидании. Доктор вышел на середину вестибюля, затем подошел к Михаилу и снял свой колпак.
Тот все понял: лицо его посерело и окаменело.
— Мужайтесь отец, крепитесь. Ваша дочь умерла.
— Не-е-ет!!! — нечеловеческий крик Жанны заполнил все пространство госпиталя, и она без чувств рухнула на пол.
— Примите наши соболезнования, уважаемый, но мы сделали все, чтобы спасти вашу дочь, но…
Доктор и его ассистент уже намеревались покинуть вестибюль, когда в дверях операционной появилась сестра, с расширенными от испуга и изумления глазами:
— Игорь Васильевич, — она заикалась. — Это н-невероятно, но… но она в-вздохнула.
Доктор повернулся и секунд десять смотрел на нее.
— Вы бредите, сестра, идите отдыхать.
Но тут в дверях появился местный хирург, его лицо выражало крайнее недоумение и растерянность.
— Простите, коллега, но это действительно так: она вздохнула раз, другой при полной остановке сердца! Парадокс!
Доктор, а следом и его подручный, быстрым шагом направились к операционной и скрылись за дверью.
— Господи. Благослови их руки и разум, — прошептал вслед ушедшим Петр.
Жанну уже уложили на диван, и над ней колдовала женщина в белом халате с пузырьками нашатыря.
— Она уже пришла в себя, — повернув голову, тихо проговорила сестра.
— Ларочка… девочка, о-ох, горе, — бескровными губами шептала Жанна.
Михаил склонился над ней, взял ее за руку.
В вестибюле установился неясный, монотонный гул: полушепотом все присутствующие делились друг с другом о возможном свершении чуда.
— Жанна, дорогая, успокойся… врачи должно быть… ошиблись… наша доченька… дышит. Слышишь, Жанна?
— О-о, я не хочу жить, — выдохнула она. — Не хочу, Миша. — Кроме резкого запаха нашатыря он уловил приторный запах спиртного, но не придал этому особого значения.
— Почему… так жестоко, — вновь зашевелила губами Жанна, — это я… я должна быть… на месте своей дочери…
— Ну-ну, не надо так терзать себя, дорогая, — как мог утешал ее Михаил. Ирина сидела тут же, рядом с матерью, в ладонях сжимая вторую руку ее.
— Дети, вы бы пока пошли в машину, отдохнули, — обратился тихим голосом к молодежи Михаил. — В «Дафе» вам будет удобнее.
Никто не двинулся с места.
Тем временем в операционной, с тревожным напряжением следили за стрелкой индикатора.
— Сердце остановилось в двадцать три часа сорок одну минуту тридцать семь секунд. Ровно через тридцать три минуты начались первые признаки в изменениях функций летального исхода. Взгляните на монитор и вот сюда… Это невероятно, но факт. Пятый вдох на исходе второй минуты. И вот… смотрите, доктор, это фантастика! Индикатор зафиксировал первый, совсем слабый импульс! Что скажете, коллега?
— Этого не может быть! — доктор вытер взмокший лоб, не отрывая глаз от экрана, на котором появился еще один слабый всплеск. — Она… возвращается к нам… Это непостижимо… Виктор Сергеевич, идите сейчас же к родственникам девушки и объясните им все, как есть, ничего не добавляя от себя. И ни в коем случае, слышите, ни в коем, не обнадеживайте их. Идите.
Хвала Всевышнему: к величайшем радости семьи Ллойдов и их близких свершилось чудо — Лариса из мертвых вернулась к жизни, чем поразила и поставила перед очевидным фактом современную медицину.

 
Интерлюдия
— Разрешите войти, Джафар Мамедович?
Сидящий за столом хозяин кабинета, профессор Бушметов, приподняв на лоб очки, внимательно взглянул на вошедшего. Радостная улыбка озарила его лицо и, поднимаясь и выходя из-за стола, он протянул вперед руки.
— Здравствуй, Сереженька. Здравствуй, дорогой!
Они обнялись.
Отстранив его немного от себя, и не снимая рук с его плеч, профессор, взглядом окинув гостя с головы до ног, восхищенно произнес:
— Вон ты какой стал! Настоящий джигит! Ну-ну, проходи, присаживайся, вот сюда, — он усадил его в кресло. — Я пока организую кофейку, а ты рассказывай все о себе, и подробнее. Давай, давай, не стесняйся. Как семья, Лиза, дети?
Сергей Тараненко, бывший выпускник мединститута, некогда проходил практику у Бушметова, а ныне работал в психоневрологическом диспансере. Психотерапия стала для Сережи жизненным кредо. Он взглядом обвел кабинет — уютно.
— Что же ты молчишь, Сережа? Каким ветром тебя занесло в наши края?
— Вот, шел мимо, Новый год на носу, решил зайти, поздравить с наступающим своего педагога.
— Сереженька, не хитри, — добродушно урезонил его профессор. — Ты же не за этим приехал за столько времени с другого города, ведь так? Так! У тебя же на лице написано, что тебя что-то угнетает. Верно я говорю?
— Нет, Джафар Мамедович. Дома у меня все в порядке. Алешку этой осенью призвали в армию, Леночка уже совсем взрослая барышня, ну а Лиза… Лиза рисует.
— Ай-да молодец, Лизонька! Я отлично помню ее выставочные работы, а за ее картину еще раз низкий поклон. Так и передай.
— Спасибо, профессор. Вы тонкий ценитель искусства, а я… одним словом далек от живописи, реалист, если можно так сказать.
— Не прибедняйся, Сереженька. Самокритика, это хорошее, человеческое качество, но не терзай себя этим. Ты ежедневно видишь, как работает твоя женушка, поэтому, — профессор подал чашку с дымящимся кофе гостю, — поэтому все когда-то надоедает, приедается.
Бушметов уселся на край стола, не сводя проницательного взгляда с Сергея. Кустистые брови, седая борода клинышком, чуть сгорбленная фигура делала этого шестидесятилетнего мужчину похожим на старика Хоттабыча.
— Вы угадали, Джафар Мамедович, — нарушил короткую паузу Сергей. — Я действительно приехал к вам за помощью. Впервые в своей жизни я столкнулся с уникальным феноменом, которому не нахожу объяснения.
Он отхлебнул кофе из чашки и снизу вверх посмотрел на профессора.
— То, что я сейчас вам расскажу, на первый взгляд покажется абсурдом, потому как с научной точки зрения не подлежит объяснению.
— Интересно, — профессор встал со стола и, подвинув другое кресло, уселся напротив гостя. — Ну-ка, ну-ка, выкладывай…
Сергей положил «дипломат», который принес с собой, на колени и, щелкнув замками, раскрыл его.
— Я не отниму у вас время, Джафар Мамедович? Ведь это займет не пять минут…
— Хорошо-хорошо, Сережа, не беспокойся, начинай.
Сергей из дипломата извлек несколько фотографий и протянул их профессору.
— Вот об этой девушке и пойдет речь, профессор.
Бушметов взял фотографии и начал внимательно их изучать. На них была запечатлена девушка лет шестнадцати-восемнадцати с длинными волосами, правильным овалом лица, кареглазая, с чуть припухшими губами и вздернутым носом. Озорной блеск в глазах и улыбка, чуть смещенная в одну сторону с ямочкой на щечке придавали ей обаяние и красоту. Лишь на одной фотографии она была острижена совсем коротко, и скорее бы напоминала юного сорванца, если бы не глаза, наполненные грустью. Отпечаток печали затаился в уголках ее губ. Профессор, оторвавшись от фотографий, поднял голову.
— Это Лариса Ллойд, — начал Сергей. — Дочь моего приятеля, Михаила. Вместе служили в береговой охране, но дело не в этом. Два месяца назад, точнее в начале октября, Михаил позвонил мне и попросил о встрече. От него я узнал, что его дочь Лариса, будучи на отдыхе на море, каким-то образом, я в подробности не вдавался, оступилась с огромного валуна и разбилась, раскроив себе затылочную часть головы. Ее оперировали специалисты из нейрохирургического центра, и около полуночи констатировали смерть девочки. Врачи уже умыли руки и вышли родственникам сообщить о горе, постигшем их, как в это время девочка ожила. С момента остановки сердца и до первого импульса аорты прошло не менее получаса. Этому воскрешению нет объяснения. После того, как эту девочку выписали из больницы, у нее стало резко ухудшаться зрение…
— Одну секунду, Сережа. Амнезия у девочки была?
— Да, но кратковременная. На четвертый день, после того, как она пришла в себя, она стала всех узнавать, а чуть позже вспомнила все, до мельчайших подробностей, что с ней произошло. Так вот, Михаил, отец девушки, после того, как ребенка осмотрели местные глазники и не смогли определить причину ухудшения зрения, отвез ее в Филатовскую. Там с ней занимались опытные специалисты, но в конечном итоге одесситы также признали свое бессилие. Никаких симптомов или нарушений нервной системы, абсолютно никаких признаков ухудшения зрения они не обнаружили, но заверили, что по истечении определенного времени зрение должно восстановиться.
— Что тебя беспокоит, Сереженька, ведь это же не по твоей части?
— Да, Джафар-ака, вы правы. Но это еще не все. Эта девочка стала слышать посторонние голоса, вернее последние два месяца она слышит только один голос, женский. Это у нее начинается с утра и продолжается в течение всего дня, а вот ночью, иногда, она слышит звук, похожий на скрип зубов. Как и все люди, которых преследуют всевозможные шумы в ушах, так и Лариса стала привыкать к этому голосу, а вот зубной скрип по ночам ее пугает. На первых порах я думал: блажит девочка, но очень скоро понял, что ошибаюсь. После проведенных мною экспериментов, диктофонных записей (она повторяла вслух, что слышит) я понял, что этот голос — разговор с кем-то, повседневный, бытовой, принадлежащий женщине от тридцати до сорока лет, судя по теме разговора.
— Очень интересно, — профессор вновь взглянул на фотографии. — На этой фотографии Лариса уже после операции, правильно я понял?
— Совершенно верно, профессор. Снимок недельной давности, я ее сам попросил об этом, прежде чем ехать к вам. И еще одна особенность: Лариса не поддается гипнозу. В конце ноября ей безуспешно занимался экстрасенс, пытаясь ввести ее в транс, после чего развел руками, объяснив, что у этой пациентки какая-то «защита», которую он не может преодолеть.
Допив кофе, Сергей поставил чашку на стол.
— Н-да, интереснейший случай… А как же слышит эта девочка посторонний голос? Как она объясняет это? Да ты кури, Сережа, вот пепельница. — Бушметов снова уселся в кресло.
Сергей сделал глубокую затяжку.
— Вот тут-то, профессор, я натолкнулся на нечто. На первых порах она пояснила, что слышит ушами голос из-за спины, затем над головой и откуда-то сбоку, что и привело меня в замешательство, а когда я хотел уличить ее в обмане, у девочки из глаз брызнули слезы, она ничего не говорила. Только тихо плакала. Ну а вскоре инцидент бал забыт и по истечении некоторого времени она мне сказала, что голос исходит из глубины головы. Да-да, именно так и сказала: из глубины. Я пытался представить себе, как это может происходить, но увы. А дальше, больше. Заинтригованный, я заглянул на огонек к одному народному целителю, ну и поведал ему о Ларисе Ллойд. — Сергей закурил новую сигарету, затянулся и выдохнул: — Он полагает, что у девочки раздвоение личности…
Гость прищурился и внимательно посмотрел на профессора. Бушметов откинулся на спинку кресла, закинув ногу за ногу. Снимки Ларисы он держал перед собой.
— Красивая девушка, — чуть помолчав, профессор спросил: — А кто же родители ее?
— Порядочные люди, в достатке. У Михаила свое дело, фирма «Созвездие», а супруга — домоседка.
— Ллойд, говоришь? Автохозяйство «Транзит» не его ли отец возглавляет?
— Совершенно верно. Андрей Эдуардович — отец Михаила.
— Да-да, мы знакомы… А что же твой целитель, на чем основывает свои выводы в отношении раздвоения личности? Он уже встречал в своей практике что-то подобное?
— Джафар Мамедович. — Сергею явно не понравился тон профессора в отношении его знакомого, — я привез с собой некоторые фрагменты истории болезни Ларисы и хотел бы, чтобы вы с ними ознакомились, — он снова раскрыл дипломат. — Вот результаты анализов, а вот это… заключение электроэнцефалограммы…
— А какие отношения в семье Ллойдов? — принимая от Сергея документы, поинтересовался Бушметов.
— Почти сразу, после выписки Ларисы из больницы, супруги Ллойд развелись.
— Почему? И как это восприняла Лариса?
— Дело в том, Джафар-ака, что в этой семье двое детей, две девочки-близняшки, одинаковые как две капли воды, но… А впрочем, все по порядку. Михаил уличил Жанну, ну, свою жену в измене и, именно в тот день, когда произошла трагедия с Ларисой, она была на свидании с любовником. Для Михаила эта тема слишком щепетильная, да и я не настаивал…
Сергей умолк, выжидательно глядя на профессора. Тот встал с кресла, обошел стол и выдвинул ящик. Вынув из него коробочку, а из кармана трубку, он начал неторопливо набивать ее табаком. По кабинету поплыл ароматный запах.
— Видишь ли, Сережа, похоже, ты столкнулся с подобным случаем, с которым я встречался в девяносто первом году. Но я не утверждаю, а только предполагаю. Но вначале нужно будет ознакомиться с тем, что ты привез, ну а потом уже принимать какие-то решения. Но, в любом случае, Сережа, девушку нужно будет везти сюда, в институт Сербского, для всестороннего и полного обследования. Я так тебя понимаю: ухудшение зрения и возникновение постороннего голоса каким-то образом связаны между собой, верно?
— Да, профессор. Я заглянул в некоторые справочники, ознакомился с нужной литературой, но…
— Но никак не доберешься до истины. Я это понял, Сереженька, еще после твоего телефонного звонка. Вот мне теперь понятна причина твоей угнетенности и нелюбовь к живописи. А ведь раньше часами не отходил от женушкиного мольберта, ведь так?
Сергей смутился.
— Тебе нужно отдохнуть, Сережа. Кстати, где ты остановился?
— В Кунцево, у Ходынского.
— А-а, Виталик. Привет ему передавай, он мне частенько позванивает. Отдохни, проветрись, а завтра, ну скажем, в такое же время, идет?
— Да, конечно. — Сергей поднялся, протягивая руку.
— Ты что же, верхнюю одежду в гардеробе оставил?
— Нет, в машине. — Сергей направился к двери.
— Подожди, Сережа. Ты забыл пакет, — профессор нагнулся, поднял полиэтиленовый пакет и протянул его Сергею.
— Это вам, Джафар-ака, Лиза передала.
— Вот как. Ну-ка давай посмотрим, что в нем.
— До свидания, профессор. Вы уж разберитесь без меня.
— Одну секундочку, — Джафар Мамедович подошел вплотную к Сергею и, положив руку ему на плечо, пытливым взглядом посмотрел на него.
— Я тебя понимаю, Сережа. Ты ожидал большего от нашей встречи, но пока я ничего не могу даже предполагать. Время покажет.
— Извините, профессор. Наверно, я действительно устал. — Он улыбнулся. — До завтра.
С полминуты профессор стоял посреди кабинета, рукой оглаживал бородку и о чем-то напряженно думал. «Что-то с Сергеем происходит, наверное, все таки нелады в семье».
— Ну что ж, — он повел плечами, как бы стряхивая невидимый груз. Профессор положил пакет на стол и извлек из него что-то длинное, прямоугольное, в кожаном чехле на молнии. «Наверное что-то из работ Лизы», — подумал он и расстегнул молнию. То, что он увидел, его поразило: резные нарды с художественной росписью, искусной рукой, покрытые лаком. — Да к ним прикасаться нельзя, не то, чтобы играть! — восхищенно воскликнул он, прищелкивая языком. — Ай-да, Лизонька, ну молодец, девочка! Но как она узнала мою слабость!? — Отполированные нарды сверкали на свету всеми цветами радуги. Он раскрыл их: в самом углу на одной из сторон, роспись Лизы: «С уважением и любовью Лиза».
«Странно, все таки», — подумал Бушметов. Он пальцем провел по полированной поверхности, затем бережно упаковал и водрузил наверх шкафа.
— Сергея определенно что-то тревожит, судя по его неадекватному поведению, — уже вслух рассуждал профессор. — Он что-то скрывает и недоговаривает… а впрочем, время покажет.
Он уселся за стол и углубился в чтение бумаг, которые привез Сергей.
Ллойд, Лариса Михайловна… шестнадцать полных лет… перелом основания черепа… затылочная кость вошла в ткани мозга… так, амнезия… обследование и заключение глазников и невропатолога…
Тем временем Сергей колесил по улицам Москвы. Выехав на Ломоносовский проспект, он чуть притормозил у величественной высотки — здания МГУ. А ведь когда-то он поступал в этот университет, но не прошел по конкурсу.
Сокурсник, Виталий Ходынский, жил на Багрицкого и, подъехав к его дому, Сергей не торопился выходить из машины.
«Да, вляпался в дерьмо по самые уши», — в сердцах сплюнул он в открытое окно автомобиля.
Рабочие будни, серые и однообразные, проходили как по течению тихой речки. И вот неожиданный звонок Михаила. Все эти годы после службы в армии они поддерживали отношения друг с другом. Несколько раз Сергея с семьей приглашал Михаил к себе домой, но на этот раз Михаил попросил о встрече тет-а-тет. Заинтересованный, Сергей в этот же день на своей старушке «восьмерке» приехал к Михаилу. «Мишка, наверняка что-то придумал, он на выдумки мастак», — терялся в догадках Сергей. На границе Украины с Россией никаких проволочек с таможней — его там знали.
Михаил встретил Сергея в подавленном настроении: не было радостной встречи, суетящейся, улыбчивой Жанны, да и вообще в доме царила напряженная атмосфера.
— Я очень рад, что ты так быстро, — заговорил Михаил после приветствия, увлекая Сергея к себе в кабинет. — Людмила сейчас организует нам ужин, а пока я объясню тебе суть дела, по которому пригласил. Проблема, Сережа, у меня серьезная, да и к тому же странная.
Упуская из своего рассказа сам факт произошедшего с Ларисой несчастья, и почти не касаясь развода с женой, Михаил коротко, но обстоятельно поведал Сергею о последствиях травмы, которые обнаружились у Ларисы.
— В общем, по поводу ухудшения зрения врачи обнадежили, что это явление временное и зрение должно восстановиться. А вот в отношении этих голосов или голоса, я и обратился к тебе. Сережа, ты должен мне помочь восстановить мою девочку. Ты хороший доктор, психотерапевт и я знаю, что у тебя связи имеются в Москве. Помоги, друг, я умоляю тебя, все расходы будут оплачены в твердой валюте, а если моя девочка поправится…
— Подожди, Миша. Дело не в оплате, мне в первую очередь нужно осмотреть Ларису, поговорить с ней, с ее лечащими докторами, невропатологом в первую очередь, а для этого потребуется время, а у меня работа…
— Сколько ты получаешь, Сережа?
— Двенадцать тысяч, но почему ты спросил?
— Я тебе заплачу пятнадцать, плюс твой гонорар и все расходы, которые потребуются. Ты сможешь оформить бессрочный отпуск и заняться моей девочкой?
— В принципе, конечно…
— Решено, Сережа. Здесь десять штук зелени, — Михаил выдвинул ящик стола и извлек из него пухлую пачку долларов. — Детали обговорим за ужином. Пойдем.
При виде таких денег Сергея охватил озноб: дрожащая рука, с пачкой зеленых ассигнаций никак не хотела попасть во внутренний карман. Если бы Сережа знал, что его ожидает в ближайшем будущем, он не взял бы не единой купюры. Жадность лишила его здравого рассудка.
На следующий день, после долгой и, наполовину, беспочвенной беседы с Ларисой, он понял: у девочки нарушена психика. Встретился с местным психиатром, тот утверждал, что отклонений от нормального состояния центральной нервной системы у пациентки не наблюдается. На вопрос Сергея психиатру, что же он предполагает, тот уклончиво ответил: здесь что-то другое, нужно время…
Через два дня Сергей уехал к себе домой и в своем психоневрологическом диспансере забронировал отдельную палату для Ларисы Ллойд. Взыгравшее самолюбие накрыло его как волной. «Хохлы, быдло, ветеринарами вам работать, хвосты крутить. Возомнили из себя профессоров».
Неделю спустя, Михаил привез свою дочь к Сергею. Ларису сопровождали ее сестра Ирина и подруга Кира Глушко. Палата была с удобствами: телевизор, холодильник, умывальник, туалет. Бойкая Кира Глушко прошлась по палате, осмотрела все углы, зачем-то понюхала пустую вазу из под цветов, изрекла:
— Ларка, тебе клево будет в этом дурдоме. Не грусти, подруга, мы тебя будем навещать, — и уже к Сергею: — Ты уж позаботься, милый, чтобы наша девочка не скучала, лады? А нам бы в дорогу, что-нибудь успокоительного не найдется?
В палату вошел Михаил.
— Ну как, Ларочка, не будешь скучать здесь? За тобой будут ухаживать, если что-то будет нужно, говори Сереже, он даст команду, все сделают. Если что — звони.
Лариса сидела на единственной постели в этой палате. Атласная косыночка пурпурного цвета, темно-синее платьице и вязаный свитер, туфельки на низком каблуке — этот наряд делал ее взрослее.
— Папа, я хотела бы, чтобы ко мне кого-нибудь подселили. Мне будет очень тоскливо одной.
— Сережа, сделай это. Что-нибудь еще, Лара?
— Нет, если что нужно будет, я позову Сережу или позвоню тебе.
Кира Глушко была старше своих подруг почти на три года. Бывшая студентка торгового института, Кира была обворожительно красива, а ее фигура и формы тела волновали и будоражили мужской пол любого возраста. Жизненный опыт обольщения мужчин, приобретенный в студенческие годы, магнетически действовал на особей противоположного пола.
О пагубном пристрастии Киры Сергей узнает чуть позже, а пока…
— Миша, тебе же надо… — начало было Сергей.
— Да, да, я помню, уже иду. Доченька, я еще не прощаюсь, мне нужно оформить кое-какие формальности и я поднимусь к тебе.
Сергей тоже было направился за ним, но Кира придержала его за локоть. Она приблизилась к нему вплотную, и он почувствовал через халат, прижавшуюся к нему грудь. Он задышал тяжело, кровь ударила в лицо. Кира другой рукой обвила его за шею и, приблизив его лицо, прильнула к его щеке. Жаркий шепот и прикосновение девичьих губ к его уху, как будто выбили почву из под ног: он полетел в бездну.
— Почему ты такой робкий, Сереженька? — пылко шептала Кира, пальчиками водя по его шее. — А ведь ты мне приглянулся еще там, у нас… Сделай, милый, то, о чем я просила, и ты не пожалеешь… я тебе обещаю, — она еще крепче прижалась к его щеке, — обещаю.
От волнения у Сергея перехватило дыхание, в горле пересохло, он не знал, куда деть свои руки.
— Но я… я не знаю, что ты хочешь?
— Что-нибудь для души, милый, понимаешь?
— Хорошо, я что-то придумаю.
Тогда Сергей и не подозревал, какую петлю накинул себе на шею, снабдив Киру сильнодействующим психотропным препаратом.
На следующее посещение Ларисы Петр привез Ирину с Кирой и Диму, жениха Ларисы. Сережа, как заведующий отделением, пригласил Киру в свой кабинет и, к своему изумлению, очень просто и непринужденно они оказались в интимной близости. Он был поражен: во-первых за долгое время он не получал такого наслаждения и блаженства, во-вторых Кира была очень опытным и неустанным партнером, ее фантазии, сообразительность и находчивость во время секса не знали предела. В-третьих Сергей начинал понимать, что безвозвратно влюбляется в это юное создание. Два с лишним часа Сережа трудился, напоследок ублажая только ее, но такая нагрузка была выше его сил.
— Я люблю тебя, Кира, — признался он, лаская ее грудь. Он иссяк, обмякла не только его мужская плоть, но и все его существо. Выдохся. Такого бешенного темпа, напора со стороны партнерши, которая сама задавала тон и ритм, и сама подсказывала ему как лучше, он вынести не мог. Ему стало неловко, а Кира, как будто прочитав его мысли, сказала:
— Мне хорошо с тобой, милый, — она не хотела одеваться, — но будет еще лучше, если ты скушаешь одно колесико. Я тебе обещаю, ты будешь в космосе…
Сергей теоретически знал действие психотропных препаратов, но в это время, занимаясь любовью с Кирой, он понял на практике, что она под воздействием одного из них. Он не стал ее укорять, отнюдь, но уже искренне повторил. — Я люблю тебя, милая!
В ответ она звонко и заразительно рассмеялась. Сергей нахмурился и отвернулся.
— Чему ты смеешься?
Кира резко оборвала смех и стала одеваться: медленно поднялась с кушетки, закинули руки за голову, изогнулась, затем встала перед ним, демонстрируя свое тело, и неторопливо одела на себя трусики.
— Сереженька, лапушка. Я до сегодняшнего дня не знала, какой ты в постели, но сегодня ты был великолепен! Мне очень хорошо было с тобой, но у тебя семья, дети…
— Откуда знаешь?
— Ну, зачем же так, Сережа. Сорока на хвосте принесла из Белгорода в Харьков. Устраивает?
— Но я действительно тебя люблю…
— Сережа, — перебила она его, — ты старше меня на двадцать лет, а рассуждаешь, как малое дитя. Ну, подумай сам и прикинь, как это все будет выглядеть, — она села к нему на колени, обняв за шею: обнаженная грудь с набухшими сосками, зазывно притягивала и с новой силой возбуждала страсть.
— Через десять лет тебе стукнет полтинник, — делая вид, что не замечает его состояния, между тем продолжала Кира, — а мне только тридцать. Ты что, к батарее меня будешь пристегивать или как?
Сергей уже не владел собой. Он попытался вновь уложить ее на топчан, но не тут-то было.
— Угомонись, милый. Давай покурим, поговорим. Ты устал и надолго тебя не хватит. — Кира явно издевалась, дразня его. — Сереженька, мне нужно десять стекляшек морфушки, сделаешь?
— Ты… ты что, женщина, в своем ли ты уме?! За этим ведется строгий контроль, каждая ампула на учете.
— Вот и учитывай, лю-би-мый! — она поднялась с его колен и стала быстро одеваться.
— Ты же хотела покурить.
— Я это сделаю у Ларки.
— У нас в палатах не курят.
— Плевать, — Кира уже одетая направилась к двери.
— Подожди… не уходи, — он поднялся. Кира с улыбкой скользнула взглядом вниз. Она уже почувствовала свое превосходство и выжидала. Сергей, не стесняясь своей наготы, подошел к ней вплотную.
— Не кипятись… я что-нибудь придумаю, но только… в следующий твой приезд, — и попытался ее обнять.
— Вот в следующий раз и поговорим! — и, оставив растерянного и подавленного Сергея, она выпорхнула из его кабинета.
Сергей даже не догадывался, что за откровенное ****ство, Кира Глушко было отчислена с третьего курса института, но знал, что она бросила ВУЗ. После сегодняшней близости с ней он вбил себе в голову, что его чувства взаимны и уже подумывал, как будет выглядеть развод с женой.
С Ларисой Ллойд дело обстояло намного сложнее, чем он себе представлял. При помощи его шефа были подключены известные специалисты — психиатры и невропатологи, но, увы, даже проблесков к разгадке этого феномена не было. Обследование Ларисы подходило к концу и в чем-то обнадежить Михаила Сергей не мог.
— Сережа, у тебя же достаточно средств, чтобы связаться с московскими профессорами. Почему ты этим не занимаешься? Зачем ты привез сюда мою девочку?
— Когда будет известно заключение, я смогу тебе что-то объяснить, но обследование пока еще, к сожалению не закончено. Единственное, что я могу тебе сказать: случай далеко неординарный и требует какого-то особого, я бы сказал, не медицинского, а научного подхода. У твоей дочери абсолютно не обнаружено ни физических, ни психических отклонений…
— Зачем ты ее кормишь снотворным?
— Кроме голоса он по ночам слышит скрежет зубов. Это ее пугает.
— Так почему же, черт возьми, вы за месяц не можете определить, что с ней? Почему? Если твои профессора не могут справиться с этим, подключай экстрасенсов, гипнотизеров, Кашпировского, наконец!
Михаил уехал и увез с собой Киру. Опечаленный Сергей не находил себе места: стал раздражительным, нервным, вспыльчивым, что не укрылось от жены.
— Что с тобой происходит, Сережа? Скажи, ты нашел женщину? — как выстрел прозвучал вопрос Лизы. Сергей вздрогнул и резко повернулся к ней.
— Алеше повестка пришла в армию, вот, — она протянула ему бумажку.
«Что делать, как быть? Я между двух огней, только в омут с головой… только это осталось» — терзал он себя.
…Выход подсказал Виталик Ходынский.
— Ну что старик, как успехи? — принимая дубленку из рук Сергея, весело поинтересовался Виталик. — Выгорело? Вижу, вижу, что все нормально. Мамед-оглы толковый, башковитый. Ну, рассказывай. Выпить хочешь?
На кухне, после рюмки водки Сергей рассказал Виталику о визите к Бахметову.
— В общем я понял, Джафара заинтересовал этот супер-случай.
Виталий Ходынский, этот разбитной сорокадвухлетний мужчина был ровесником и однокурсником Сергея. В его лексиконе проскакивали жаргонные словечки, и Сергей в общении с ним подражал ему. От того веяло оптимизмом.
— Одним словом, завтра день покажет.
Они выпили еще по одной.
— Я боюсь потерять Киру, — закуривая, сказал Сергей.
— А жену? Дети взрослые, поймут.
— Не знаю даже, как быть.
— Ха, втроем проживете, невидаль какая…
В этот день Сергей напился до отключки, благо Виталик был холостяком. Утром следующего дня, Сергей, умалчивая о наркотиках, горестно наплакался в жилетку.
— Чувствую я, что вязну в трясине…
— Чем чувствуешь, старик? Да выкинь ты эту блажь из головы, хачик тебе поможет, он тебя уважает. А хочешь, я твою пациентку определю в Кащенко, а?
— Не тот случай, Виталик, — горестно покачал головой Сергей. — Девочка не в том состоянии, чтобы находиться в твоем дурдоме.
— Ну, старик, ты даешь! В нашем заведении лежат такие… — он многозначительно поднял палец.
— Прекрати, прошу тебя, мне уже не до шуток.
— А может, по соточке?
— Да ты что, издеваешься?! — Сергей решительно поднялся из-за стола. — Ты когда на работу идешь?
— О, это вопрос сложный, надо подумать.
Сергей ушел, пообещав позвонить. На Арбате он припарковался и, плотно пообедав в ресторане «Прага», направился к Бушметову. На первом этаже НИИ пухленькая, миловидная девушка, сообщила:
— Джафар Мамедович просил вас подождать. Он будет с минуты на минуту. Вы пройдите на второй этаж, в вестибюле телевизор.
Сергей уставился в экран, но как будто смотрел сквозь него. Мрачные думы, нагромождаясь одна на другую, одолевали. Полнейший хаос в голове не позволял сосредоточиться. Он нуждался в необходимости ясного ума и трезвого мышления, однако образ Киры прочно засел в его сознании: отвлекал, уводил, опутывал.
«Какое-то бесовское наваждение, или я схожу с ума».
— Здравствуй, Сережа! Я предполагал, что ты приедешь пораньше, поэтому предупредил нашу очаровательную Светлану Никитичну. Милая женщина, правда? Ну, пойдем ко мне.
Будучи человеком тактичным, Бушметов не стал касаться темы душевного состояния Сергея, и уже в кабинете сразу же приступил к делу.
— Сережа, мне очень понравились твои аналитические прогнозы и исследования. Лариса Ллойд абсолютно здорова и никаких побочных явлений у нее не наблюдается и ты, следовательно, стал искать другие возможные варианты. Молодец, Сереженька. Ты сразу заострил свое внимание: что было на Ларисе в момент падения. Правильно, сынок, вещи абсолютно никакой роли не играют, а вот два камешка с медальоном могут нам помочь. Наукой доказано, что твердые предметы, в особенности камни, имеют кристаллическую решетку, которая впитывает в себя энергию и информацию, а также и эмоции. При всем этом, чем тверже камень, тем объемнее информация или всплеск энергетической волны. На одном из колечек Ларисы, камешек рубин-бале, а на медальоне — алмаз, бриллиант. Ты меня понимаешь, Сереженька?
— Да-да, профессор, продолжайте, пожалуйста.
— Так вот, сынок. Какой-то из этих камешков, я полагаю, должен быть задействован. Но опять-таки, это только предположения и догадки. Тебе нужно будет расспросить Ларису, кому она, возможно, давала поносить или примерить эти драгоценности. Если мы определим, таким образом, хозяйку этого голоса, то впереди нас ожидают сенсационные открытия.
— А как же это будет происходить в дальнейшем?
— А дальше, дорогой мой человек, девочкой будут заниматься специалисты из НИИ по аномальным явлениям. Лариса для них будет бесценным кладом, ну а ты, как говорится — первооткрыватель.
— Спасибо, профессор.
— Нет, Сережа, это еще не триумф. Вот когда мы разгадаем, как все это происходит с Ларисой, вот тогда я, убежденный трезвенник, выпью с тобой на брудершафт. А пока что, я хочу поблагодарить вас с Лизой за нарды. Ей Богу, угодили старику.
— Джафар-ака, вы вчера говорили, что аналогичный случай у вас был в девяностой первом?
— Нет, Сережа, это слишком далекое сходство с Ларисиным феноменом. Как-нибудь я тебе расскажу о донорах, с которыми я столкнулся в то время…

 
Лариса Ллойд
Второй месяц Лариса вела ночной образ жизни: днем спала, ночью бодрствовала. Она уже привыкла и смирилась с голосом, который ее преследовал днями с утра до вечера, а по ночам скрежет зубов, приводящий ее в трепет. Нет, теперь она уже не боялась ни этого голоса, ни зубного скрипа, как на первых порах, когда это все только начиналось. Тогда, сентябрьским утром, Людмила принесла ей в спальню завтрак и, помнится, Людка еще спросила: «Если хочешь, я сделаю тебе кофе с коньяком?» В ответ Лариса отрицательно покачала головой. Она сидела спиной к входной двери у окошка, в кресле. За окном прелесть, золотая осень. Вдали, за дорогой — величественный лес, одетый в багрянец. Лариса почувствовала, как неимоверно зачесалась голова, как давно немытая. Она невольно подняла руки к голове, и в этот момент прозвучал голос: «Ну, вот так-то лучше, только надо еще малость подмарафетить». Голос и зуд в голове пропали одновременно. Голос был грудной, женский и как бы далекий, но исходил откуда-то рядом. Лариса, не поворачивая головы, спросила: — Что лучше-то? В ответ молчание. Она повернулась. Никого.
— Людка, ты в прятки со мной играешь?
Тишина.
Лариса вскочила с кресла и опрометью кинулась в холл. Она решила поддержать игру Людки-кухарки. Эта тридцатилетняя женщина могла поозорничать, когда подопьет. Выскочив в холл, Лариса не обнаружила никого. Она повела взглядом вокруг и увидела приоткрытую дверцу шкафа. «Ну погоди же, дрянь, я тебе сейчас!». Поискав глазами, чем бы подпереть дверцу, и не найдя ничего подходящего, она юркнула в спальню и первое, что попалось на глаза, собачий поводок: схватив его, она тихонько подкралась к шкафу. Плотно притворив обе дверцы, она ручки на шкафу обмотала поводком.
— Посиди там, подруга, а я пойду, покушаю.
Приложив ухо к шкафу, она прислушалась. Никакого шевеления, ни дыхания, ни звука. Лариса, затаив дыхание, ждала.
— Что притихла, как мышь? — уже громче спросила она. — Или уснула там?
— С кем ты разговариваешь, Лара? — наверх по лестнице поднимался Петр.
Не отрывая уха от шкафа, Лариса ответила:
— Да вот, одна мадам решила со мной поиграть, ну я ее и прикрыла тут.
— И кто же это? — Петр приблизился.
— Поварешка наша, Людка, кто же еще? — Лариса торжествовала: она была уверена, что Людмила там, в шкафу, затаилась и не дышит.
— Ты ошибаешься, девочка. Людмила на кухне, я ее только сейчас видел. — Невозмутимый Петр внимательно смотрел на Ларису, возвышаясь над ней.
— Как… на кухне… этого не может быть… она не могла так быстро спуститься, — Лариса лихорадочно размотала ошейник, и, распахнула дверцы шкафа.
Шкаф был пуст.
— Но… как же так… она должна быть здесь, — ее лицо покрылось мертвенной бледностью. — Тогда… кто же со мной говорил?
— О чем ты, Ларочка?
— Со мной кто-то говорил, и я подумала… Люда…
— А ну-ка пойдем в твою комнату, ты мне все объяснишь.
— Пьер… мне страшно, я…, я, не знаю… как это, — она сбивчиво рассказала Петру, ежеминутно оглядываясь назад, что с ней произошло. — Я только сейчас поняла… что это был не ее… голос, ну… не Людкин. А она точно там… внизу, на кухне?
— Это так же точно, как то, что я рядом с тобой. Тебе показалось, девочка моя. Успокойся, — он погладил ее по голове, щеке, затем повернул к себе ее лицо, испытующе глядя в глаза. — Ну, конечно, же показалось, ведь ничего не было, правда? Пойдем со мной на кухню, посмотрим, чем занимается наш шеф-повар, пойдем?
Людмила, конечно же, оказалась на месте: терзала кухонный комбайн, в гараже возился Максим, Матвеевич в саду, и два охранника в беседке лениво потягивали пиво. Одним словом — домашняя атмосфера, будничная. Лариса начала успокаиваться и окончательно поверила: показалось.
Кошмар начался ровно через три дня и, как и в прошлый раз утром. Лариса была еще в постели. Она ужасно стеснялась своей лысой головы, поэтому сразу же протянула руку за косынкой. Начался, уже знакомый ей, зуд на голове. Лариса сжалась в комочек: она до последнего не верила в это наваждение и вдруг услышала голос. Тот же грудной, женский.
— А-а-а, — истошно завопила Лариса, обхватив голову руками. — Папочка, а-а-а, скорее, а-а-а… Пьер… кто-нибудь… сюда. — Лариса каталась по постели, сбив в кучу белье, затем упала на пол, продолжая крутиться волчком и не переставая кричать — а-а-а-а-а-а-а-а… разносилось даже за пределами дома.
Перепуганная насмерть Ирина, а за ней Людмила с Оксаной и два охранника ввалились в спальню Ларисы. При виде, что творится с Ларисой, все оцепенели: она, продолжая кататься по полу, обеими руками держалась за голову. Глаза, наполненные ужасом, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Вбежал Петр и, растолкав всех, нагнулся над Ларисой, поднял ее как пушинку, бьющуюся в руках, рявкнул:
— Что стали как истуканы! Моисея, быстро!
Кроме Петра никто не понимал, что происходит с Ларисой, но Ирина тут же схватила мобильный телефон Ларисы. Моисей Аркадьевич, семейный доктор Ллойдов, незамедлительно являлся по первому вызову любого из членов семьи Ллойдов.
— Во мне кто-то говорит… женщина, — уже успокоившаяся Лариса, ответила на вопрос доктора, что ее беспокоит.
— Вот как? И как же эта женщина попала в тебя?
Моисей Аркадьевич, опытный терапевт и, в некотором роде, психолог, сражу же уловил симптом психического расстройства у девочки.
— Во мне не женщина, … женский голос, который я и сейчас отчетливо слышу. — Глаза Ларисы приобрели осмысленное выражение и она добавила: — она с кем-то говорит, которого я не слышу.
Моисей Аркадьевич переглянулся с Петром и, приблизив свое лицо совсем близко к Ларисе, спросил:
— А как же ты слышишь этот голос, девочка?
Лариса поняла, что тот с недоверием смотрит на нее и отстранилась.
— Моня, что ты уставился на меня, как на душевнобольную… — и осеклась. Она явно прислушивалась к этому голосу.
— Что ты, успокойся девочка. Я не хотел тебя обидеть, я только спросил, как ты слышишь этот голос? Ну, откуда он исходит?
Лариса, казалось, не слышала доктора: ее сейчас одолевали три чувства — страх, любопытство и недоумение. Видя, что Лариса не спешит с ответом, Моисей Аркадьевич истолковал ее молчание по своему, и шепнул Петру:
— Девочку нужно везти в клинику.
— Без ведома Михаила Андреевича, Лариса никуда не поедет, — категорично отрезал Петр.
— Ну что ж, согласовывайте с Михаилом Андреевичем, но, девочка явно не в себе и нуждается в стационарном осмотре. Звоните… — Моисей Аркадьевич поднялся.
— Подождите, — Петр тоже поднялся с постели Ларисы, и укрыл ее одеялом. — Давайте выйдем в холл… Видите ли, доктор, три дня назад у нее это уже случилось, но я убедил ее в том, что это все ей послышалось, и она в это поверила, а сегодня…
— Вот как? Ну что ж, милейший, тем более. Это — патология, девочка нуждается в госпитализации. Звоните Михаилу Андреевичу, решайте…
— Пьер, идите сюда, — раздался из спальни голос Ларисы. Она сидела на постели с обнаженной головой, наполовину прикрытая одеялом. Она плотно прижимала ладошками уши.
— Скажи-ка мне, пожалуйста, наш добрый Айболит: как это может происходить? Я слышу голос в любом случае, даже если затыкаю уши? Как? Скажи мне, ты же все знаешь?
— Это, девочка, возможные побочные эффекты последствий черепно-мозговой травмы. Это временное явление и, поверь мне, скоро прекратится. — Моисей Аркадьевич не верил самому себе, но откровенно лгал не только, чтобы успокоить Ларису, но и себя в том числе.
— И сколько же это будет продолжаться? — отняв ладошки от ушей, поинтересовалась Лариса.
— Этого я не могу сказать. Обследование покажет.
Михаил Андреевич, конечно же, воспротивился госпитализировать свою дочь, заявив: — Все лечение будет проходить дома, а тебе, доченька, если нужно, я найму сиделку.
— Нет, папочка, я не маленькая и не нуждаюсь в уходе. Уйми свою гордыню, верни маму, нельзя быть таким жестоким, — такой был ответ и просьба Ларисы.
Но оскорбленное самолюбие Михаила, отказывалось пойти на этот шаг.
— Пойми меня правильно, доченька. Я по-прежнему люблю твою маму, но даже при огромном моем желании, я не смогу пробить ту стену неприязни, которая образовалась между нами, ты меня понимаешь?
Очень много было недосказанного в словах отца, и Лариса это хорошо понимала — грусть и печаль в его глазах объясняли все без слов. А вот сестренка, Ирина, была категорична:
— Я никогда не прощу матери предательства…
Кроме транквилизаторов никакого лечения Ларисе назначено не было. Специалисты-медики приходили, осматривали, ощупывали, подолгу беседовали, делали какие-то записи и удалялись восвояси, обескураженные и удивленные.
В октябре месяце отец пригласил из Белгорода своего сослуживца — психоневролога. Из всех медиков Лариса выделили его как обходительного, внимательного и заботливого врача. Ирина почему-то прозвала его телком. Сергей Васильевич, так звали белгородского специалиста, как и все его предшественники, очень долго расспрашивал Ларису, осматривал, ощупывал и, наконец, очень скрупулезно начала рассматривать пластину у нее на затылке. Находящаяся тут же Ирина, не выдержала:
— Может вам попу показать, любезный, чтобы вы убрались отсюда?!
— Не хамите, девушка. Вы мне мешаете.
— Подумаешь! — фыркнула та и пошла из комнаты. — Телок!
Месячное пребывание в белгородском диспансере далось Ларисе очень тяжело: за это время ее возлюбленный парень Дима навестил ее всего лишь раз: он учился в энергетическом на втором курсе дневного отделения. Лариса не находила себе места: нервничала, переживала. С Димой Сапко она познакомилась в прошлом году на море: восемнадцатилетний, голубоглазый парень, из всех отдыхающих пансионата, как-то сразу запал в душу. Внутри что-то затрепетало и всколыхнулось, когда он подошел к ним. В одинаковых сарафанах, такие же босоножки на шпильке, маккиях и прически, и даже лак на ногтях — все было один в один на этих двух близняшках. Различить, практически, было невозможно.
Тронув Ларису за руку, он проговорил:
— Привет! А ты не такая, как все!
Лариса удивленно вскинула брови.
— Какая же?
— Ну, неземная, что ли…
— А она? — кивнула Лариса головой в сторону сестры.
— Обыкновенная, как все. А вы что — подруги?
— Как ты это определил?
— Ну, вы постоянно вместе, я давно заметил.
— А больше ничего не заметил? — в разговор вмешалась Ирина.
Ни тени улыбки или смущения на лице незнакомца не наблюдалось.
— А что нужно заметить?
— Да то, что мы одинаковые, кретин!
— Ну да, похожи, ну и че?
— Да ты, блин, дебил или дурака включил! Мы сестры, понимаешь?! Родные сестры!
— Ладно, девочки, шутка. Пойдем в «Глорию», мороженное, коктейль, угощаю…
Так состоялось их знакомство, а при дальнейших встречах с Димой Ларису бросало в жар от одного его прикосновения. Это неведомое, доселе, чувство манило и влекло Ларису. Его первые поцелуи, губы, руки, приводили ее в неописуемый трепет и доставляли уйму такого блаженства, что, казалось, она где-то парит высоко в небесах.
Вспоминая эти деньки, она горько усмехнулась: Дима поостыл к ней в своих чувствах, и причина этому была ясна, как белый день. Конечно же, лысая, с пластиной в голове, кому нужна такая уродина, да еще с какими-то причудами. От чувства своей неполноценности ей стало казаться, что и отношения окружающих в доме к ней изменились. Даже Джесси, любимая ее собачка, изменилась: стала агрессивной и подозрительной. А три дня назад Эрик, полуторагодовалый щенок от Джесси, сорвался с поводка у Оксаны, убежал в лес и, по непонятной причине издох. Джесси две ночи подряд воет, наверное, тоскует по Эрику. Джесси, сама доброта и нежность, очень любила Ларису и, даже в пятилетнем возрасте играла и забавлялась с ней, как маленький щенок. Лариса всегда приносила ей лакомства, кормила с рук, а Джесси, преданными глазами встречала ее в вольере, и не хотела отпускать из вольера, ухватив зубами за подол сарафана или платья.
…Лариса взглянула на часы: ровно семь утра, должен скоро зайти к ней папа перед тем, как уезжать на работу. Она снова устремила взор в окно. Теплый февраль в этом году позволяет пробиваться травяным стебелькам, а вдали, за дорогой — обнаженный лес, сиротливый и безрадостный. А сколько воспоминаний осталось о нем! Они с Димой знают каждую кочку в этом лесу. А если у него появилась другая девчонка? Нет, этого не может быть. Как же тогда расценивать его слова, клятвы, обещания? Лгал, обманывал? Но зачем? Нет, нет, я уверена. Он любит. Но, почему же, тогда так редко стал приходить? Занятия, учеба? Но в прошлом году он также учился и приходил почти каждый день. Другая. Ну, конечно же, нашел другую, а я об этом не могу узнать. Неужели он мог поступить со мной так жестоко и коварно?
В спальню вошел отец.
— Доброе утро, доченька! Как дела? — он подошел к ней и поцеловал в щеку. — Показывай, как твоя ручка, подживает? А почему ты сняла бинт?
— Рана почему-то развернулась, не затягивается, и я решила снять, пока не подсохнет.
Михаил внимательно осмотрел рану и покачал головой.
— Плохи дела, дочка. Я сейчас же свяжусь с Моисеем Аркадьевичем, он придет и все сделает. Тебе еще что-нибудь нужно?
— Нет, папа. Я сейчас позавтракаю и попробую уснуть.
— Ну, хорошо, доченька, до вечера, и дождись Моню.
Не успел Михаил Андреевич уйти из дома, как в приоткрытую дверь спальни Ларисы просунулась огненно-рыжая голова, а затем и ее хозяйка.
— Ларка, к тебе можно ввалиться?
— Ты уже вошла, чего тебе?
Оксана без приглашения плюхнулась в кресло.
— Собака всю ночь выла, слышала?
Лариса молча глядела на нее. Оксана из передника вытащила фляжку с каким-то напитком.
— Во зима, блин, трава зеленеет, — она дрожащей рукой отвинтила крышку на фляжке. — Хочешь?
— Ксюха, ты что с утра пришла рассказать о погоде и собачьем вое?
— Хочешь? — повторила Оксана, протягивая ей фляжку.
— Ты же не пьющая, Ксюха, — принимая от нее из рук емкость, сказала Лариса. — Что это?
— Пей, тебе понравится. Бальзам, из личных запасов.
Лариса сделала несколько глотков.
— Приятный, но крепкий.
Оксана тоже приложилась к горлышку.
— Сорок градусов, между прочим, — выдохнула она.
— Так какого черта ты меня поишь этим зельем?! С Людкой, что ли, набрались с вечера?
— Да ты что, Ларка? Ты же знаешь, я не пью!
Оксане было тридцать лет. Это была шустрая, энергичная женщина с подвижным лицом и выразительными глазами. Она уже пятый год работала в семье Ллойдов прачкой-уборщицей, но за это время ни разу не была замечена в подпитии.
— А что же у тебя руки дрожать и подбородок трясется как студень? — язвительно спросила Лариса.
Оксана отпила еще из фляжки и выдохнула:
— В этот ваш бункер я больше не пойду! Ты меня знаешь, Ларка, мне по барабану всякие там нечисти и привидения, но в вашем подвале завелась какая-то хренотень, точно! Вот и колотит меня поэтому!
— Ну, теперь я понимаю, откуда взялась там хреновая тень! Ты какую уже бутылочку приканчиваешь?
— Лара, брось этот тон, не до шуток мне сейчас… Рано утром Людка попросила меня принести из подвала картошки, свеклы ну и всяко разно. Она, видите ли занята, а мне, дуре, больше всех надо. И поперлась я, хотя это не входит в мои обязанности. Мое дело постирать, убрать, ну и все такое, а она…
— Да не тяни ты, че дальше то?
— А дальше… — Оксана снова отхлебнула пару глотков и утерла губы рукавом.
— Ксюха, ты глотаешь, как заправский алкаш, — сгорая от любопытства, торопила ее Лариса.
— Спустилась я в подвал, ты там сама была, знаешь эти все закоулки. Ну так вот… спустилась…
— Да что ты спустилась, спустилась, завела волынку. Че увидела там, ну?
— Горели только две лампочки: одна у входа из гаража, а другая в самом конце, где другой выход из подвала. В правом отсеке вообще было темно, да мне туда и не надо было… Фаза позавчера менял лампочки, так его так шибануло, по сейчас трясет, электрик хренов… Я пошла в левый отсек, ну где картошка, овощи одним словом, короче стала набирать в сумку картошку, как слышу в противоположном углу, ну, какой-то щелчок, что ли, или скрежет… мне стало жутко, потом такой громкий треск и глухой удар. Ларка, веришь, у меня душа в пятки ушла, обомлела, вылупила глаза и… смотрю туда… в угол… там, в стене дыра образовалась, все, думаю, мне хандец… щас оттуда кто-то выползет. Ну, и как это бывает, любопытство пересилило страх, и я подошла ближе, гляжу… а это кусок бетона отвалился и упал на пол, а из дыры… корень торчит, ну, обычный корень, которые здесь как грибы растут и бетон им нипочем.
— И что тебя так напугало?
— Слушай… Моя душа постепенно возвратилась на свое законное место, я осмелела и стала нагребать картошку в сумку и вдруг… ярко сверкнула и грохнула лампочка… свет погас везде, и я стою в кромешной тьме, прикинь? До выхода в гараж метров двенадцать, а этот, вот он, рядом, но он закрыт снаружи, это я знаю точно, и я на ощупь стала продвигаться к выходу в гараж. — Оксана снова приложилась к фляге.
Лариса терпеливо ждала, всматривалась в глаза Оксаны: выдумывает та эту историю или же говорит правду?
— И это тебя так сильно напугало?
— Нет, Лара, не это… Когда я приблизилась к двери, она оказалась почему-то запертой… а я точно помню, что оставила ее открытой… нащупала ручку и открыла… наверху дверь была распахнута, и свет из гаража проникал… ну, и освещал ступеньки… Я поставила ногу на одну, рукой взялась за перила и, оглянулась… ты не поверишь, Ларка… я увидела… Эрика… живого, глаза кровяные, пасть оскалена и эти… жуткие клыки, прикинь… Я хотела заорать, но только рот, как у рыбы, открывался…
— Да ты что, девка, шутишь что ли? Мы с тобой рядом стояли, когда Эрика закапывали!
— Я вижу, Лара, ты на меня смотришь как на идиотку. А я вот сейчас принесу свои трусы, и ты понюхаешь, чем пахнут эти шуточки!
— Ладно, не сердись, я не хотела тебя обидеть! Ну, и что потом?
— Я выскочила оттуда пулей, заскочила к себе, сменила трусы, прихватила бальзам и к тебе.
— И ты никого не видела в гараже?
— Как же, встретила амбала, Петьку…
— И что же ты ему сказала?
— Как я могла что-то говорить? Он мне сказал, что я чума болотная и глаза у меня как у рака. Слушай, Ларка, я щас пойду покурю, а ты пока не ложись спать, я быстро.
— Кури здесь, папы нет и кондиционер работает… А, впрочем, иди. Заодно и кофе мне принесешь.
Оксана умчалась, а Лариса уже вспоминала, что нечто подобное произошло и с ее матерью, пять лет назад.
За окном снова раздался протяжный, собачий вой. Сердце Ларисы сжалось от боли: собачья скорбь утраты передавалась ей вдвойне, непрошенные крупные капли из глаз орошали щеки, шею. Вторую ночь подряд Лариса тщетно пыталась разгадать перемену в Джесси: ее агрессивность за последние дни, никак не соответствовала флегматичному нраву, добродушному и покладистому.
На кухне Оксана никого не обнаружила, в столовой тоже. В гостиной Людмила также не оказалась. «Наверное, пошла меня искать в подвал. Ха-ха, ну-ну, подруга, давай», — подбадривала себя Оксана. Она поставила на плиту кофейник и, устроившись у окна, закурила. «Может мне приснилась эта чертовщина?» — с надеждой подумала она и ощупала себя за бедро: под спортивным трико трусиков не оказалось. «Так что же тогда это было: призрак Эрика, или мое воспаленное воображение от испуга? Галлюцинации, или как там еще называют, белочка?» Такое наваждение с Оксаной произошло впервые в жизни.
Несколько дней назад, Лариса, набрав лакомых сладостей, подошла к вольеру Джесси, и хотела открыть дверцу.
— Дочка, ты бы не заходила к ней. Что-то с ней не то, да и с Эриком тоже. Лучше в кормушку положи.
Тогда Лариса очень удивилась совету Матвеевича, но сейчас, вспоминая вчерашний день, она поняла предостережения садовника: Джесси изменилась до неузнаваемости и, казалось, внешне она та же, а вот какая буря бушевала у нее внутри…
А вчера утром Лариса, набрав всякой вкуснятины, направилась к Джесси. Та сидела в углу вольера и внимательно наблюдала за каждым движением Ларисы. — Иди ко мне, собачка, смотри, что я тебе принесла.
Джесси никак не реагировала, продолжая следить за руками Ларисы. Она очень любила кексы и Лариса правую руку, по локоть, просунула в кормушку. — Ну, иди же, милая. Это очень вкусно.
Джесси в прыжке преодолела четырехметровое расстояние, и мощные челюсти сенбернара сомкнулись бы на Ларисином предплечье, не отдерни она вовремя руку. Она опрокинулась на землю и прошептала побелевшими губами: — Что происходит с тобой, Джессика? Ты меня не узнала, собачка?
Лариса с ужасом подумала, что бы произошло, если бы она своевременно не убрала руку. Она поднесла к глазам правую руку: тонкая царапинка, от локтя до запястья, сочилась кровью. «Зацепилась за что-то».
«Призраки — бестелесные существа и не могут причинить вреда», — успокаивала себя Оксана, устанавливая на поднос кофейник и розетку с конфетами. Все еще находясь под воздействием увиденного в подвале, она еще больше стала заводить саму себя, нагоняя на себя страх. Это чувство обволакивало ее, как туманом, медленно заползало в самую глубину души, обезволивало. «Так может и крышку напрочь своротить», — отгоняя от себя это прилипчивое состояние, пыталась Оксана мысленно переключиться на что-то другое, будничное. Но, вопреки ее усилиям, какая-то невидимая сила, возвращала ее вновь и вновь к этому кошмару. Кроме тихого жужжания кондиционера ничто больше на нарушало тишину этого огромного дома. — И Людка куда-то запропастилась, — уже громко, отгоняя жуткое наваждение, проговорила Оксана. Она взяла поднос и вышла из кухни. Тусклый свет ночника освещал просторный холл первого этажа. Приблизившись к лестнице, ведущей на второй этаж дома, она ступила на первую ступеньку, одной рукой держась за перила.
В этот же самый момент Лариса с ужасом подумала: «А если бы я вошла в вольер к Джесси?!» — от одной только мысли ее тело содрогнулось и, в этот миг раздался грохот, эхом расплескавшийся по всему дому. Лариса замерла в кресле. «Что это могло быть?». Она вышла в холл и, подойдя к перилам, глянула вниз. Напрягая зрение, увидела: у подножия лестницы, кто-то лежал, раскинув руки в стороны.
Открылась дверь спальни сестры и на пороге появилась заспанная Ирина. На ней, кроме трусиков, ничего не было и, сонным голосом она проговорила:
— Лара, что происходит? Землетрясение что-ли?
— Иди сюда, — позвала ее Лариса. — Посмотри, внизу кто-то лежит.
— Ну, лежит… Ксюха, — зевая, пробормотала подошедшая Ирина. — Сейчас я халат накину и спущусь.
Лариса, держась обеими руками за перила, начала осторожно спускаться по лестнице вниз. Нагнувшись над Оксаной, а затем присев на корточки, Лариса взяла ее безвольную руку, пытаясь нащупать пульс. От волнения у нее ничего не получалось. Спустилась Ирина и присела рядом.
— Ну что?
— Не знаю, не могу нащупать пульс.
— Дай я, — Ирина задрала на Оксане кофту и приложила ухо к груди. Подняла голову, посмотрела на Ларису.
— Мотор работает, значит будет жить наша стиральная машина. — Затем, поведя носом, она наклонилась к лицу Оксаны. — Ха-ха, она же в стельку пьяная, и в луже лежит.
— Она мне несла кофе, — пояснила Лариса.
— Да и от тебя разит, Ларка?! Вы чего это с утра?
В холл вошел Петр и за ним Людмила с сумкой. Он подошел ближе.
— Что здесь произошло?
— Да так. Ксюха шла и не дошла. — Ирина поднялась. — Отдыхает, видишь?
— Где Максим? Кто его видел? — поднимая Оксану за руки, спросил Петр.
Ирина, отряхнув коленки, стала подниматься по лестнице наверх, и уже сверху, громко:
— В гараже, где ему еще быть.
Петр в гостиной уложил Оксану на диван и посмотрел на Ларису.
— Лара, детка. Ты пока не ложись спать. Сейчас, с минуты на минуту придет Моисей Аркадьевич, осмотрит твою руку. Так что же все таки случилось с Оксаной? Я услышал последнюю фразу Ирины, что она пьяна. Так ли это?
— Мы вместе выпили бальзама и она…
В это время запел мелодичный звонок.
— Это наш доктор, — заспешил Петр из дома.
Моисей Аркадьевич вкатился в гостиную, как колобок. Он был небольшого росточка, пухленький, его щеки свисали почти до плеч, в неизменном коричневом пальто с шарфиком и пыжиковой шапке. Раздеваясь на ходу, он радушно приветствовал Ларису тоненьким, как у мальчика, голосом:
— Здравствуйте, милая хозяюшка! Как наши дела? Только одну секундочку, ополосну руки, и я к вашим услугам. — Все это он выпалил на одном дыхании.
— Ну-ка, давайте поглядим, вашу царапину, барышня… Так-так, об корешок, значит. Интересно… — он долго рассматривал рану и, наконец, изрек. — Ты не об корень оцарапалась, девочка. У тебя же рваная рана.
— Вчера была тоненькая царапина, и кровь едва-едва сочилась, а сегодня…
— Гм-м, странно, — доктор взглянул на Петра. — Но как бы там не было, давай, красавица, свою попку, сделаем ма-а-ленький укольчик… Вот и хорошо. Это на всякий случай, чтобы не было заражения.
Затем доктор обработал рану и забинтовал руку.
— Не снимать до утра. Завтра я приду, посмотрим.
Моисей Аркадьевич протянул руку за шапкой.
— Моня, подожди. Оксана упала с лестницы и вот лежит, не приходя в себя. Посмотри, что с ней.
Петр укоризненно покачал головой: мол, сама бы очнулась.
Моисей Аркадьевич подошел к дивану, на котором лежала Оксана и уселся на край. Он приоткрыл пальцами одно веко, пощупал шею, затем приказал:
— Дайте нашатырь.
Через десять секунд Оксана пришла в себя, но как-то неестественно себя повела: правая сторона — глаз, щека, рот оставались без движений. Моисей Аркадьевич приподнял ее правую руку и отпустил: она безжизненно упала. То же он проделал и с правой ногой.
— Дело дрянь, дорогие мои. Ее разбил паралич…

 
Жанна
Развод с Михаилом Жанна восприняла как должное, неизбежное. Она спокойно отнеслась ко всем судебным формальностям, не проявив при этом, совершенно никаких эмоций, чем вызвала раздражение экс-супруга.
— Чего же тебе не хватало в моем доме, женщина? — сразу задал процесс после бракоразводного процесса Михаил.
«В моем доме! Женщина!», — отметила про себя Жанна отчужденность бывшего. Она повернулась к нему лицом, улыбнулась.
— А ты так ничего и не понял, дорогой. Мне очень жаль, но… — не договорив, она перекинула сумочку через плечо и застучала каблучками прочь.
— Стерва! — глядя ей вслед, процедил Михаил.
Жанна, после развода стала активно заниматься общественной деятельностью, помогала благотворительным обществам, детям-сиротам, старикам и инвалидам. Слава Богу, средств у нее хватало. Она часто навещала дочерей, и хотя Михаил не препятствовал этому, старалась бывать у них в его отсутствие. Однажды, в один из дней посещения дочерей, Лариса задала ей простой вопрос, от которого до боли сжалось сердце.
— Мамочка, я знаю, что вы с папой любите друг друга по-прежнему. Почему бы вам не забыть все обиды и снова жить вместе? Мне очень не хватает тебя. Кроме Пьера, голову прислонить не к кому.
Они долго сидели обнявшись, поливая слезами друг друга.
Ранним майским утром зазвонил мобильник. Жанна взглянула на экран, удивилась: после развода это был первый звонок Михаила.
— Привет! Нам нужно поговорить.
— Говори.
— Это не телефонный разговор, нам нужно встретиться.
— Ну, хорошо, приезжай.
Жанна снимала двухкомнатную квартиру в центре: хозяева-молодожены уехали надолго по контракту в Италию.
Михаил явно нервничал. Закурив сигарету и отказавшись от предложенного кофе, он сразу же приступил к делу.
— Как ты знаешь, две недели назад, я возил Ларису к старой колдунье у черта на куличках. Я не верю в тот бред, который наговорила эта старуха, но все же…
— Я тебе уже говорила, Ллойд: халат Ларисы, купальник и волосы я приказала сестре сжечь, так что о никаких париках речи не может быть.
— Подожди, не кипятись. Ты же знаешь, что у Ларочки были шикарные волосы и, возможно, эта сестра позарилась на них, не сожгла, а, действительно, изготовила парик, и…
— Ты когда последний раз был у психиатра, Ллойд?
— Зачем такой сарказм, Жанна?! Речь идет о нашей дочери.
— Но ты же сказал, что не веришь в эту чушь?
— Да, но… — Михаил закурил новую сигарету. — Но нужно убедиться в том, что волосы сожгли.
— И ты хочешь, чтобы я поехала в этот госпиталь и разыскала эту сестру? — прикуривая сигарету, ядовитым голосом спросила Жанна. — У тебя целая армия подручных бездельников, а ты остановил свой выбор на мне?
— Не ерничай. Кроме тебя, никто не помнит и не знает эту сестру, понимаешь? Я дам тебе людей.
Жанна глубоко затянулась и, прищурив, глаза выдохнула:
— Хорошо, Ллойд. Я сделаю это, но не для тебя, а для своей дочери.
— Для нашей дочери, — поправил ее Михаил.
— Прошел уже почти год, — пропустив мимо ушей дополнение Михаила, сказала Жанна, — и, возможно, эта сестра уже не работает там, но как бы там не было, я… поеду.
Через два дня, в микроавтобусе «Даф», за рулем незаменимого Виктора, в сопровождении тридцатилетнего телохранителя Игоря и Петра Дьякова, они выехали. Майское солнышко нещадно палило, но в салоне была прохлада — работал кондиционер. Игорь, обнажив свой могучий торс, явно демонстрируя перед Жанной свои мускулы, попытался заигрывать к ней: он, конечно же, знал причину развода. Наконец, Жанне надоело:
— Ты себя в зеркале видел?
— Типа свое отражение, так я врубился?
— Типа того, неотразимый примат!
Петр за всю дорогу не проронил ни слова.
«Даф» въехал на территорию госпиталя. Во дворе, на лавочке сидел тот же, прошлогодний мужик с метлой. К счастью, медсестра Таня оказалась на месте: она была на дежурстве.
— Я прекрасно помню тот день, а также то, о чем вы просили. Я сложила все в пакет — купальник, халат и волосы, и отдала Филипповне, ну, нашей уборщице. Она, наверное, все сделала.
— Вы понимаете, Танечка, мне нужно точно знать: сожгли или нет.
— Подождите минуточку, я сейчас спрошу у Михалыча, уж он то все знает.
Уже знакомый Петру дворник, оказался также с хорошей памятью и, хотя уже к вечеру был в изрядном подпитии, все отлично помнил.
— Как же, помню. Это было в аккурат на Ивана Купала, стал быть. У меня здесь за всегда порядок… а вывоз мусора у нас воспроизводится раз в месяц, стал быть. Вот соберутся короба, мешки, ну всякое такое с мусором, приходит транспорт с грузчиком, и в аккурат, стал быть, грузим. Я хочу и могу, того, калтыхнуть, но за порядком у меня, стал быть, строго… А чтобы жечь, то ни-ни, у нас с этим строго. Осенью, когда стал быть, листва, да, это можно, а так нет, строго, только на свалку.
— Значит, в тот день или на следующий вы ничего не жгли? — допытывалась Жанна.
— Упаси Бог. Прибрежная полоса, у нас с этим строго. Только на свалку, стал быть.
— А где свалка, куда вы вывозите мусор? — поинтересовался Петр.
— Отсюда, верст восемьдесят… а то и поболее… Центральная, стал быть, отовсюду прут!
Уже в машине Петр спросил Жанну:
— Что будем делать, Жанна Алексеевна?
— Сейчас в район, переночуем в гостинице, а с утра на свалку, стал быть, тьфу, черт!
Но на следующий день с утра зарядил дождик: мелкий, пронизывающий, холодный. Небо затянуло тучами, по всей вероятности — надолго. Жанна набрала номер Михаила и объяснила положение вещей.
— Что будешь делать?
— Сейчас у нас дождь. Переждем, и поедем на свалку.
— Что от меня требуется?
— Зарабатывай деньги, дорогой! — ответила Жанна и отключилась. В ее тоне было столько яда и желчи, сколько не соберется у королевской кобры.
Однако ни в этот, ни в последующие два дня, дождь не прекращался, как будто все небесные осадки разом хлынули на землю. Небо было затянуто серо-свинцовой завесой, от горизонта до горизонта.
Жанна вернулась домой опечаленная. Несколько дней кряду она ходила как в воду опущенная. Лариса тут же заметила перемену в матери, и участливо спросила:
— Мамочка, у тебя неприятности, да? Скажи мне, не мучай себя, что случилось?
— Нет, доченька, все нормально. Скажи, мне, девочка, ты мне как-то говорила, что у этой женщины, ну, голоса, проскальзывают вульгарные словечки, и, помнится, ты даже не хотела их повторять, когда записывали на диктофон?
— Да, у меня язык не поворачивается говорить матерные слова… Ах, вот оно что! Ты думаешь, что кто-то на это свалке ходит в парике из моих волос, да? Мамочка, не фантазируй, я умоляю тебя! Это же бред сумасшедшего! Я думаю, папа таким образом, хочет найти повод к перемирию, ты не задумывалась?
Но теперь Жанну не покидала эта бредовая догадка. Вульгарный сленг, свалка, общество, все сходилось к тому, что действительно это могло быть так: какая-то женщина-бомж, нашла волосы, изготовила парик, днем бодрствует, по ночам храпит, почему бы и нет? Но вот как это все происходит? Господи, я, кажется, начинаю сходить с ума.
Прошел май, на исходе июнь, а поиски на свалке ни к чему не привели. Это обширное, достопримечательное место было настолько отталкивающим и ужасным, что Жанна в первый день сказала Петру:
— Нет, я, наверное, не смогу, меня сейчас стошнит.
— Мы еще не выходили из машины, Жанна Алексеевна.
Она смогла. И в этот день, и в последующие. Эта бескрайня, холимистая и дымящаяся местность благоухала смрадом, дохлой псиной. Этот запах впитывался не только в одежду, но и в каждую клетку тела. По этой территории бродили грязные, в обмотках люди, любого возраста и пола. У каждого из них в руках были палочки, крючья, ножи, топоры. Они рылись во всем этом дерьме, вороша, переворачивая, выискивая то, что им было нужно.
В один из дней пребывания на свалке, между Игорем и Петром произошел короткий инцидент, плачевно закончившийся для Игоря.
— Не по теме работаем, Дьяк! Я не догоняю этой кухни, поэтому умываю руки. Не пойду!
— Ты уволен! Можешь идти домой пешком, — невозмутимо проговорил Петр, даже не повернув головы в его сторону. Дело происходило в салоне «Дафа», потолок в нем высокий, поэтому Игорь стал во весь рост.
— Ты что-то сказал, мусор? — еще не докончив фразы Игорь сделал обманчивый взмах левой рукой и тут же резко выбросил прямой удар, правой целясь в висок Петру. Он просчитался, недооценил Петра, понадеялся на свою молодость и силу. Петр сидел боком к нему и, когда тот поднялся, ни одни мускул не дрогнул на его лице. Он боковым зрением определил опорную ногу Игоря и, не прилагая особого усилия, точным ударом левой ноги выбил ему коленный сустав. Заорав диким голосом, Игорь упал на пол, держась за колено.
— Ты что сделал, сука?! — через силу сдерживая стон боли, процедил Игорь.
— Не груби, малыш. Пойдемте, Жанна Алексеевна?
— Какого дьявола?! — вновь заорал Игорь. — Она вообще не член семьи Ллойдов.
— Ты получил бабки за ее охрану? Теперь не дергайся, Виктор, позаботься об этом потерпевшем.
Они вдвоем вышли из машины и направились в сторону свалки, как зазвонил мобильник Жанны.
— Мамочка, ты где? — это была Лариса.
— На море, доченька, что случилось?
— Мама, я только что сейчас услышала: «Я двадцать восемь лет Яна, не учи меня жить». Это вам поможет, я думаю. Она кричала и поэтому я проснулась.
— Хорошо, доченька, спасибо. Одевай наушники, как ты обычно делаешь, и отдыхай. Я тебя целую.
Жанна взглянула на Петра.
— Ларочка нам помогла. Эту женщину звать Яной, ей двадцать восемь лет.
Петр невесело улыбнулся.
Здесь, на этом пожарище, его обитатели почти не хотели разговаривать с ними: одни просто поворачивались и уходили, другие исподлобья, с недоверием присматривались, третьи нагло издевались, предлагая обменяться одеждой. Здесь была их вотчина, дом. «Как же они живут, спят, моются?»
У Петра через плечо висит сумка, в ней продукты. Они угощают все, кому задают интересующие вопросы. Дело не двигается ни на йоту. Да, они знают, из каких точек, и какой мусор может там быть, территория распределена, и каждый знает друг друга. Если появляется новичок, к нему присматриваются, сразу определяют, на что он способен и где его можно использовать. Здесь живут в основном общиной. Редкие уединяются парами, но ненадолго. Здесь своя республика, свой мир, свои законы.
Несведущему человеку на первый взгляд покажется: это сброд оборванных, грязных, потерявших человеческий облик людей — самый низкий слой, безграмотных, безмозглых идиотов, отвергнутых обществом, но в первую очередь правительством, которое из богатейшей страны превратило свой народ в нищих оборванцев.
Это не совсем так. Среди этих людей есть бывшие инженеры и учителя, медики и агрономы, художники и писатели. В этот день Жанна и Петр воочию убедились в этом, разговаривая с бульдозеристом Яшей. Вот что он им сказал:
— Вообще-то меня звать не Яшей, но это не столь важно. Вы ищите то, чего сами не знаете, но я понимаю, что вам это необходимо, я уже не первый раз вас вижу. Здесь живет около тысячи человек, да-да, именно живет. Как? А вот так. Лето можно под открытым небом, на случай дождя имеется временные навесы, тенты, а зимой жгут мусор и, расчистив это прогретое место, устанавливают брезентовый шатер. За бортом, как говорится минус двадцать, а внутри, сами понимаете, тепло. Есть тут инженер-электрик, соорудил мини-электростанцию, накопитель энергии, так что и по ночам бывает освещение. А вот, кстати, и Ларион. — Яша нажал на кнопку в кабине, мощного сигнала, и призывно помахал рукой. — Возможно, он вам чем-то сможет помочь. Ларион — старожил, и почти всех знает, да и централизацию вывоза.
Метров за пятьсот от них, двигалась фигура мужчины, в их направлении:
— На вид ему лет семьдесят, на самом деле ему еще и пятидесяти нет.
Разговор с Ларионом ничего не дал, однако он пообещал расспросить своих «огольцов» и, если что-то обнаружится, интересующее их, он даст знать. Петр дал ему пятьсот гривен и тот их взял.
— Послушай, Ларион, а может эта Яна какая-то заезжая, залетная?
— Земляк, я тебе еще раз повторяю: здесь добрая половина народу в бегах, прячутся от закона, поэтому и я не Ларион, ты меня понимаешь?
— Добро, Ларион, завтра я тебя найду.
— Не найдешь, я к тебе сам приду или пришлю кого. Я знаю, где ваша машина.
Игорь расположился на задней площадке «Дафа». Виктор, эластичным бинтом стянул ему колено, ходить Игорь не мог, волком смотрел на Петра.
— Дьяк, ты за это поплатишься, отвечаю! — угрожающе проговорил он, когда они только вошли.
Петр ничего не ответил и Игорь замолчал.
На следующий день, около полудня, пришел гонец от Лариона. Это был парень лет двадцати в рваных джинсах и таких же кроссовках. Длинные, черные волосы сосульками свисали до плеч.
— Я знаю ту, которую вы ищете, — без предисловий сказал он.
— И где же она? — насторожился Петр.
Длинный, как жердь, парень выжидал.
Петр достал ассигнацию в пятьсот гривен, протянул ему.
— Этого мало, — не протянув руки, сказал парень.
— Сколько же тебе нужно?
— Еще пять раз по столько.
— В три штуки оцениваешь свои услуги? Дешево.
— Она стоит больше.
Петр отдал требующуюся сумму, так и не поняв, что стоит дороже — услуга или эта женщина.
Заинтригованный Виктор тоже вышел из машины, в окошке «Дафа» красовалась рожа Игоря. Парень взял деньги и, чуть поколебавшись, начал:
— Эту женщину зовут не Яна, здесь ее знают как Лану. В прошлом году она обгорела, была лысой, все лето ходила в спортивной шапочке, а потом у нее отросли волосы, каштановые, чуть ниже плеч. Вы ее можете найти с северной стороны возле лесопосадки. Там у них палатка и темно-коричневая «шестерка». Днем ее не бывает, на работе. Это все, что я могу для вас сделать за три тонны. Когда вы будете говорить с ее покровителями, не говорите, что это я навел, не надо, это будет лучше для вас. Пока. — Он повернулся уходить.
— Подожди, — остановил его Петр. — Ты сказал, она работает? Где?
На лице парня заиграла презрительная усмешка.
— Так ты спроси еще с кем! Будь здоров — он зашагал прочь.
— Петя, я думаю, нам нужно поехать прямо сейчас. Северная сторона это почти противоположная, и пока мы объедем и найдем, неизвестно еще какая дорога, наступит вечер, — предложила Жанна.
— Как скажете, Жанна Алексеевна.
— Как скажете! — передразнила его Жанна. — У тебя что, башки на плечах нет?! Бабу слушает, тоже мне мужик называется, — разъярилась Жанна и скомандовала:
— Заводи, Виктор!
Они погрузились в машину и тронулись. Жанна никак не могла угомониться.
— Что за мужики пошли!? Если у вас отросток мужского рода, это еще не говорит, что вы мужчины!
Жанна оказалась права: дорога была вся в рытвинах и ухабах, передвигались почти ползком. Уже к семи часам вечера она нашли эту лесопосадку с разбитой палаткой. Никаких «Жигулей» поблизости не оказалось. Перед палаткой была расчищена площадка, с вбитым в землю длинным столом, за которым сидело несколько мужчин и две женщины. Было явно очевидно, что Ланы среди них нет: им обоим не менее, как по сорок лет. Жанна с Петром вышли из машины. Виктор тоже хотел было выйти, но Петр его осадил.
— Сиди.
Они подошли к столу.
— Здравствуйте, добрые люди! С кем мы можем поговорить?
Пять пар мужских и две пары женских глаз впились в незнакомцев.
— О чем? — не отвечая на приветствие, поинтересовался один из мужчин. На столе стояла выпивка и еда.
— Мы ищем женщину по имени Лана.
Сидящие за столом переглянулись.
— Мы хотим задать ей пару вопросов, — добавил Петр.
— Батя, к нам гости! — громко крикнул все тот же мужчина.
Из палатки вышел бородатый, по пояс обнаженный мужик, лет пятидесяти. Его мощный торс был заросшим густой порослью. За ним появились еще двое, также оголенные по пояс. Бородатый смерил из с ног до головы и, на удивление, мягким голосом спросил:
— Чего надо?
Петр повторил вопрос.
— Кто вы? — спросил бородатый.
Петр сразу заметил, как напряглись сидящие за столом люди. Обстановка накалялась и, чтобы как-то разрядить ее, Петр сделал два шага вперед.
Но тут опять выручила Жанна. Она изобразила на лице обаятельную улыбку и заговорила:
— Боже, да вы нас, наверное, приняли за сотрудников милиции, верно? Упаси Бог, вы ошиблись. Нам нужна Лана, и мы хотим с ней поговорить, даже в вашем присутствии.
Бородатый, как бы невзначай взглянул на часы, и повернулся к одному из мужчин, стоявших рядом.
— Ах, Лана, — бородач широко улыбнулся. — Смею вас огорчить: Лана сегодня утром ушла и сказала, что не вернется. А она что, чем-то обязана вам?
Объяснять истинную причину их поисков было бы глупо и бессмысленно.
— Нет, конечно. Но нам бы хотелось с ней встретиться, это очень важно. Может, вы подскажите нам ее координаты.
— Очень сожалею, — развел бородатый руками, но помочь не смогу.
Не было смысла больше оставаться, и Жанна с Петром покинули это неуютное место. «Даф» стоял на открытом месте, в метрах тридцати от палатки. Огромные полчища мошкары, тучами вились над головами, залетали и заползали в уши, нос, глаза. Здесь, на окраине свалки, воздух был намного чище и свежее, но дневная жара настолько растопила эти горы гниющих отходов, что, казалось этот запах присутствует везде. Двери и окна автомобиля были плотно закрыты и зашторены. Солнце уже закатилось, сгущались сумерки. Жанна с Петром вошли в салон «Дафа» и устало откинулись в удобных креслах. Игорь потягивал пиво из банки, и даже не посмотрел в сторону пришедших. Он явно игнорировал всю эту затею, всем своим видом доказывая это.
В салоне громко работал телевизор: Виктор с интересом смотрел боевик.
— Витя, сделай потише телик, и отдерни шторы с правой стороны, — попросила Жанна. — Пьер, как я устала, если бы ты знал. Окунуться бы сейчас в горячую ванную, смыть с себя все это дерьмо, — она понюхала свою руку, — бр-рр, я сама себе противна.
Петр вопросительно взглянул на нее.
— Значит, едем в район?
— Ты что, ополоумел?! — встрепенулась она. — Остановиться на полпути? Ну уж нет! Я разыщу эту девицу, чего бы это мне не стоило. Ты поверил им? Ты видел, как он взглянул на часы и сразу же дал знак одному из мужиков, и тот сразу скрылся в палатке. Конечно же он дал маяк тем, кто в «Жигулях». Надо сделать вид, что мы уезжаем, и где-нибудь затаиться, понимаешь?
— Их там восемь человек, Жанна Алексеевна.
— Пьер, на тебя это не похоже. Ты боишься? Мы можем упустить шанс, и тогда они ее спрячут, где мы ее уже никогда не найдем.
— Жанна Алексеевна, взгляните на это реально: их там восемь, неизвестно сколько в машине, и еще где-нибудь поблизости. Просто так они ее на нам не отдадут, а нас только двое…
— Даже если бы я был здоров, не подписался на это дерьмо! — со злобной ненавистью почти выкрикнул Игорь.
— Заткнись! — Петр пересел в кресло, напротив Жанны. — Здесь на свалке — сброд, люди, которые в бегах, им терять нечего, это в первую очередь нужно взять в расчет, а главное — это девушка им нужна. Я это понял из слов длинноволосого, когда сделал ударение «на работе». Они ее берегут…
В салоне темно-коричневых «Жигулей» находилось четверо: трое мужчин и одна женщина. Машина стояла в густых зарослях лесопосадки, скрытая от постороннего глаза. Водитель повернул голову назад и, обращаясь, к женщине, сказал:
— Засветилась ты, девка, ищут тебя. Где-то недосмотрела, прокололась.
Сидящий рядом, также повернулся и, вожделенно глядя на нее, мечтательно изрек:
— Да-а, красавица, если бы не Батя, покувыркался бы я с тобой напоследок, только гриву не снимай.
— Обсосок, ты сдохнешь на мне и кончить не успеешь!
— Да ты…, — задохнулся от ярости мужчина.
— Нишкни, щенок! — властным тоном приказал, сидящий сзади, мужчина.
В это же самое время, бородатый мужчина, которого называли Батя, сидел за столом с, наполовину наполненным стаканом в руке. За столом оставались сидеть все те же люди.
— Вона, как оно оборачивается, — вслух говорил он, рассуждая с самим собой. — У Лариона он интересовался Яной. Хм. Яна. Это ее имя здесь уже почти забыли, стало быть эти люди не просто интересуются ей, если знают ее настоящее имя… А посему… — он опрокинул в себя содержимое стакана, крякнул. — Манкей, пусть Валет тоже присмотрит за ними. А посему… ежели уедут, перекантуемся на старое место, а вот если останутся… нет машины… нет людей, ничего нет. Территория позволяет, а? Что притихли, как рыбы? — повел он взглядом.
— Батя, а может это и не мусора вовсе?
— Значит так, — пропустив мимо ушей сказанное кем-то, — их трое, не считая бабы, наверняка имеются стволы, я в этом почти уверен, стало быть будем жечь. Всех, ха-ха… но не машину.
Как-то не вязался мягкий, располагающий голос бородатого с его изуверскими наклонностями.
— Хорошо, Жанна Алексеевна, — Пьер закурил и, чуть помедлив, продолжал. — Тогда мы сделаем так: сейчас мы поедем вдоль лесопосадки и, метров через двести углубимся в заросли, найдем какую-нибудь просеку. Вот тут-то, мы с вами выйдем, а Витя выведет «Даф» на противоположную сторону лесопосадки. Там пустырь, пусть отъедет метров пятьдесят, чтобы был обзор и ждет. А мы подождем в посадке: бородатый обязательно кого-нибудь за нами пошлет. Вот мы его и встретим и, думаю, если хорошо попросим его, он нам скажет, где эта девочка.
— Пьер, я тебя обожаю! Ты — настоящий военрук, — Жанна щекой прижилась к нему.
Уже совсем стемнело, когда вернулся Валет.
— Они здесь недалеко, на другой стороне. Похоже, будут ночевать.
— Все в машине?
Последовал утвердительный ответ и Батя достал мобильник:
— Подъезжайте, — и, уже обращаясь к Валету: — Где Шпала?
— Остался караулить.
— Так, под звездами они спать не станут, комарье сожрет, значит в машине. А ну-ка, быстро соберите ваты, да побольше. Разомлели, толстожопые.
Женщины вскочили и шмыгнули в кусты.
— Ты и ты, — ткнул в грудь пальцем двоим мужчинам Батя, — возьмете «пугачи», ты Валет — «калаш». Пацан, остаешься здесь, бабам поможешь палатку свернуть и собрать все ланцы.
Подошли две женщины с тюками и тут же на площадку въехали темно-коричневые «жигули».
— Петя, ты бы взял «макарова», мало ли что?
— Нет, Витя, оставь его себе, и будь на связи — с этими словами Петр с Жанной покинули «Даф».
Подходящее место для наблюдения долго искать не пришлось: тут же рядом, густой ивняк предоставил им неплохое, для намеченной цели, убежище. Отсюда, как на ладони, был виден, сверкающий под луной «Даф». Они удобно устроились и стали ждать. А ждать пришлось недолго: не прошло и пятнадцати минут, как в метрах десяти от них вспыхнул огонек — кто-то прикуривал. Петр, напрягая зрение, всматривался: не появится ли еще один огонек от сигареты? Но нет, хвост был в одном лице.
— Сиди здесь тихо, — шепнул он Жанне и, крадучись, стал продвигаться на огонек. Плотный мужчина в безрукавке, сидел на земле, опершись на левую руку, в правой была сигарета. Петр подкрался сзади, правой рукой обхватил его шею, сдавил. Тот не издал ни звука, и, секунд, через десять, сигарета выпала из пальцев, тело обмякло. Ослабив хватку, Петр стал ждать пока тот придет в себя. Мужчина шевельнул головой, пытаясь освободиться.
— Не дергайся, — зашептал ему в ухо Петр. — Если жить хочешь, скажи, где Лана?
— Кончай уж сразу, потому как, если кажу, Батя из меня живого ремней нарежет.
— Слушай, приятель, ты еще молодой, я не хочу брать грех на душу. Говори, и вали отсюда, слово даю.
— Отсюда теперь ни ты, ни я, никто не уйдет.
— Ты сюда шел один?
— Один, но Батя хитрый, перестраховочный…
Петр отлично понимал: отпускать нельзя и другого выхода нет. Он второй рукой взял парня за подбородок, резко дернул кверху и вбок. Хрустнули шейные позвонки, все было кончено. Петр с минуту вглядывался и вслушивался в темноту. — Прости, брат, так будет лучше и для тебя, и для нас, — прошептал он, и так же тихо, взвалив тело на плечи, пошел в противоположную сторону, к свалке. Забросав труп мусором, он вернулся к Жанне.
— Ну что там? — спросила она, тронув его за руку. Сквозь листву свет луны не проникал, они сидели в кромешной тьме. — Пьер, дай огоньку, хочется покурить.
— Все нормально, Жанна Алексеевна, а вот курить пока нежелательно, потерпите.
Потянулось время напряженного ожидания. Замлели суставы, спину ломило и Жанна прислонилась спиной к спине, к Петру. Прошло уже больше часа, но никаких движений, звуков они не слышали.
— Петя, — зашептала Жанна, — а может мы зря ждем и никого не будет?
— Будут, — уверенно ответил он.
Где-то неподалеку хрустнула ветка и опять все стихло. Сбоку, в просвете между зарослями, мелькнула чья-то тень, и тут же раздался мягкий голос бородатого:
— Где Шпала?
— Был тут, — ответил другой голос.
Послышался далекий рокот бульдозера.
— Батя, мы, наверняка, с ним разминулись. Мы шли по этой стороне, а он по хребтине, вот и не заметили.
Гул трактора приближался.
Петр весь ушел в слух, стараясь не пропустить ничего. Теперь в просветах между стволами и ветками можно было увидеть множество силуэтов и теней, мелькавших взад-вперед.
— Пьер, сколько же их там? — с ужасом в голосе зашептала Жанна.
— Тс-сс, тихо, они могут нас услышать.
В «Дафе» открылась дверь, показался Игорь. Не выходя из машины, он прямо со ступеньки помочился, и дверь снова закрылась.
— Кайфуют, голубцы! — голос Бати был веселый, задорный, как в предчувствии какого-то торжества.
Людские фигуры замелькали среди деревьев, но на открытое место никто не выходил. Шум бульдозера уже раздавался неподалеку.
— Ну вот, красапеточка, скоро ты увидишь своих спасателей! — бородатый великодушно рассмеялся. — Не в жилу тебе стало здесь с нами, захотела к ним, в цивилизацию, ха-ха. Вот ты и попадешь туда, в ту самую цивилизацию, вместе со своими новыми хозяевами. Запомни, сука, от меня еще никто просто так не уходил. Вот только будет жаль терять такого искусного ювелира, да и в кровати тебе цены не сложишь, а то, что скрипишь зубами по ночам, не хуже бульдозера гусеницами, так это дело поправимое. Я щас вас буду жарить! Что облизваешься? Не в твоем понимании жарить, а в натуральном, ха-ха, на вертеле, а тебя, паскуду, первую.
От этих слов Жанна чуть было не вскрикнула, и Петр зажал ей ладонью рот. И тут раздался женский голос, нежный, грудной.
— Коля, ты жестоко ошибаешься, и я не могу понять откуда эти люди и почему ищут меня.
— Молчи, сука. Они у Лариона интересовались о двадцативосьмилетней Яне! А твое имя и возраст никто и никогда не упоминал уже много времени! Что на это скажешь?
— Я не знаю.
— Ну, тогда и отправишься в ад вместе с ними. Если они знают все о тебе, значит в курсе обо всех наших делах. Ты оказалась сукой, и сейчас сполна поплатишься за это!
Где-то совсем рядом, на холостых, работал двигатель бульдозера.
— Значит так, — уже громче заговорил бородатый. — Трактор под морду, тачку боком к жопе. Остальное делать так, как я сказал: вату под брюхо и пусть дымит. Мы их выкурим оттуда. Ты, Валет, если будет хоть один выстрел с их стороны, полоснешь очередью из «калаша». Дальше по обстоятельствами. Все ясно? Давай!
Петр включил мобильник.
— Витя, уезжай, — как можно громче шептал он в трубку, — уезжай быстрее, Витя…
— Говори громче, я ничего не понимаю.
Взревел бульдозер и, ломая ветки и сучья гусеницами, рванул с места.
— Витюша, уезжай быстро, — уже громче приказал Петр.
— А как же вы? — забеспокоился тот. — Что происходит?
— Да уезжай же быстрее, твою мать!
Но было уже поздно: бульдозер, выскочив из зарослей, насколько ему позволяла скорость, мчался к «Дафу». Слева выехала «шестерка» и также отправилась к микроавтобусу.
— Петенька, что же сейчас будет? — дрожащая и насмерть перепуганная Жанна, жалась к Петру.
Петр, молчал, наблюдал за происходящим. Все произошло быстро, четко и слаженно.
Бульдозер и «Жигули» одновременно подъехали к переду и заду «Дафа», и таким образом лишили его какой-либо возможности двинуться с места. Из «шестерки» выскочили двое с тюками в руках и быстро затолкали их под днище «Дафа».
Стояла безветренная, лунная ночь, и дым, от тлеющей ваты, медленно начала обволакивать корпус «Дафа», проникая через возможные щели вовнутрь. Никаких ультиматумов или предложений со стороны этих изуверов не поступало: они молча ждали исхода. Наконец, когда микроавтобус полностью поглотил дым, весь этот сброд осмелел и вышел из зарослей. Из «Дафа» раздался одиночный выстрел и тут же Валет выпустил очередь из «Калашникова».
— Жанна Алексеевна, нам нужно уходить, — прошептал Петр в ухо Жанне.
— А как же…
— Мы им уже ничем не поможем, а за вашу жизнь я отвечаю. А когда они обнаружат, что нас там нет, начнут поиски. Мы пойдем в сторону их палатки, я надеюсь, что все мужчины здесь. Если нас увидят те две женщины, мне придется их убить. Жанна Алексеевна, встряхнитесь, наша жизнь зависит от нас самих.
Ширина лесопосадки была не более ста метров. Выбравшись на другую сторону, они попали на так называемую хребтину. Петр, держа за руку свою спутницу, ускорил шаг, в направлении огонька, мерцавшего вдали. Чем ближе они приближались к огоньку, тем понятнее было, что это горит костер. Возле костра суетились две фигуры.
Судя по их движениям, Петр сразу определил: это те же две женщины, его расчет полностью оправдался. Он осторожно, шаг за шагом, огибал это место, стараясь ничем не выдать своего присутствия, увлекая за собой Жанну. Неожиданно из кустов поднялся парень. Он стоял к ним боком, заправляя штаны, видимо справлял нужду и вдруг повернулся к ним. Он увидел их и застыл, так и не заправив брюк. Между ними было около трех метров.
— Тихо, — Петр приложил палец к губам и сделал шаг.
Тем временем, уже осмелевшие оборванцы, почти вплотную обступили дымящийся «Даф». Бородатый, взглянув на часы, властным тоном приказал:
— Все, кончай! Они там задохнулись. Ты отгони тачку, а ты отпихни этот сарай метров на пять. Если у них нет противогазов, ха-ха, им кранты. Давай.
Но в этот момент дверь «Дафа» распахнулась, из него вывалился Игорь и, волоча за собой, ногу, пополз. Валет было вскинул автомат.
— Осади! — поднял руку Батя, и подошел к ползущему Игорю. — Остальные что, спеклись?
Игорь поднял голову и попытался открыть глаза, но не тут-то было. Острая резь в глазах пронзила мозг.
— В машине один… мертвый…
— Что-о?! Говори, сука, или сейчас кишки свои жрать будешь! Ну?!
— Только не убивайте… я все скажу… Они здесь, в посадке… прячутся… не убивайте… — Игорь рассказал все, что знал.
— А как же ты уцелел, если тот задохнулся?
— Он не задохнулся… вы его убили… в машине кондиционер…
— Что стоите! — голос Бати превратился в визг. — Иска-ать, барбосы, живо! Шкуру спущу с каждого, падлы! Ну-у!!!
В мгновение ока почти все разбежались. Возле «Дафа» осталось четверо, с Игорем в том числе. Батя подошел к Игорю и со всего маху ударил его ногой.
— А ну-ка покажи свою рожу… Смотри, детка, знакома тебе эта обезьяна, ну? — Батя пристально смотрел на Лану, пытаясь уловить фальшь в ее глазах.
— Я его никогда не видела.
— А ты, горилла, знаешь эту девку?
— Клянусь, первый раз вижу, — от страха Игорь начал быстро говорить о Ларисе, парике, голосе, из чего бородатый понял только одно.
— Ты зачем ей моргаешь, а? Валет, кончай его, у него балкон сорвал, пургу несет!
Игорь вцепился в ноги Бати.
— Не убивай… прошу…, я буду нужен, я…
Прозвучал одиночный выстрел, Игорь замолчал навсегда.
— Ну, пойдем посмотрим, может, второго узнаешь. Валет, вытащи из под машины это вонючее дерьмо.
Спустя пару минут, они втроем забрались в «Даф». Виктор лежал прямо у входа, с раскинутыми в стороны руками, широко раскрытыми и, как бы, удивленными глазами, с маленькой дыркой во лбу: шальная пуля Валета оборвала его жизнь.
— Ну-ка, Валет, разберись, где тут освещение включается! — скомандовал Батя. — О, да тут и телевизор!
Через минуту в салоне вспыхнул свет.
— Ах ты ж, мать твою, круто-то как!
— Рыба! — раздался возмущенный женский голос.
— Тихо, — повторил Петр и вплотную подошел к парню. — Отойди в сторону, не то вступишь в свое дерьмо. Это ты рыба?
Парень был перепуган до такой степени, что потерял дар речи и в ответ только утвердительно покачал головой.
— Рыба! — снова раздался уже раздраженный все тот же женский крик. — Ты что та, сучонок, усрался, шилокрут херов!?
— Молчи! — приказал шепотом Петр и подтолкнул его в спину. — Иди вперед, на свет не выходи и никаких резких движений, понял?!
Петр складками собрал в кулак футболку у парня на шее, при этом немного стянув ему горло. Они обогнули пылающий костер с суетящимися женщинами, и стали удаляться.
— Там гупали, мабуть подался на выстрелы, — услышали вслед догадку другой женщины.
— Выведешь нас к железнодорожной линии, и я тебя отпущу. Будешь хитрить — убью! — угроза Петра подействовала на парня угнетающе: он втянул голову в плечи и заискивающе залепетал:
— Я все сделаю, как вы скажете, я здесь знаю все тропинки… я могу…
— Веди! — оборвал Петр его красноречие.
Они ускорили шаг и, обогнув пустырь, углубились в другую лесопосадку, перпендикулярно примыкающую к предыдущей.
Жанна семенила сзади, не разбирая дороги и дрожа всем телом. Она держалась одной рукой за брючный ремень Петра, чтобы не отстать и не упасть. Она была в кроссовках, джинсах и бирюзовой кофточке. На шее висел отключенный мобильник, через плечо перекинута маленькая сумочка на длинном ремешке.
— Пьер, может передохнем? — с мольбой в голосе спросила Жанна. Они молча шли уже более часа. Петр определил, что двигались они строго на северо-запад: на небе Большая Медведица указывала им это направление. Не было слышно перестуков колес на железнодорожных стыках.
— Ты уверен, что мы идем в нужном направлении? — Петр чуть сжал шею паренька.
— Да, да, конечно, можете не сомневаться, — заверил тот. Скоро, впереди будет большой котлован, а от него километра три.
Справа простирался все тот же холмистый пустырь. Тишину нарушали стрекочущие кузнечики или одинокий вскрик проснувшейся птицы.
— Жанна Алексеевна, — остановился Петр, не выпуская парня. — Потерпите еще немного. Наш проводник говорит, котлован скоро будет. Вот за ним передохнем и…
Он не успел договорить, как где-то вдалеке послышался шум двигающейся машины.
— Сколько до котлована? — спросил Петр у парня.
— С километр будет, даже меньше… Дядь, если они меня поймают… убьют.
Петр подтолкнул парня, и они ускорили шаг. Минут через пятнадцать деревья стали редеть и они вышли к огромному котловану. При лунном свете стало очевидно, что через него перебираться никак нельзя: там, внизу они были бы как на ладони. Шума мотора не было слышно. Петр замешкался.
— Дядь, мы можем смело идти по низу котлована. Они сюда не подъедут, дорога идет намного правее, а через пустырь они и десяти метров не проедут, это точно.
— Ну, смотри, малец! Если что, сам понимаешь, — и они решительно двинулись в котлован.
— Здесь пассажирские не ходят, только товарняки, — скороговоркой объяснял им парень, когда они выбрались на другую сторону.
— Я знаю, — все больше воодушевлялся юноша, — здесь крутой изгиб, где товарняк замедляет ход, вот там можно запрыгнуть очень легко.
— Тормози! — приказал Петр.
Парень остановился: при лунном свете лицо его стало мертвенно-бледным.
— Дяденька, не убивайте… я, я все сделаю… только не убивайте… — он рухнул на колени.
— Присаживайтесь, Жанна Алексеевна, отдохните, покурите. Ты курящий, малыш? — спросил Петр, присаживаясь на корточки.
— Да, да, я сейчас… вот, — вытащил он помятую пачку «Мальборо», — вот… угощайтесь…
Петр улыбнулся.
— Днем ты был посмелее, малыш. Почему тебя Рыбой зовут?
— Фамилия у меня Рыбаков.
— Значит должен быть Рыбак.
— Дядь, — сменил он щекотливую тему, — возьмите меня с собой, а? Вот увидите, не пожалеете…
— Во сколько времени идет товарняк и чем будет гружен?
— В два сорок, в бункерах щебенка или песок, на платформах лес, бревна. Не бросайте меня, а? Меня они найдут, и убьют, я знаю…
— Пьер, — подала усталый голос Жанна. — Сколько нам еще идти?
— Не больше часа, — тут же вставил парень. Он как преданная собачонка, переводил ждущий взгляд с Петра на Жанну. — Возьмите, а?
Жанна нервничала, она докуривала уже вторую сигарету, но нервная дрожь не унималась. Ей был неприятен этот длинноволосый, грязный парень.
— Петя, они убили их?
— Жанна Алексеевна, нам пора идти, — сказал Петр, поднимаясь. — Не думайте об этом сейчас.
Они быстрым шагом двинулись в том же, северо-западном направлении. Шел третий час ночи. Лунный свет очень облегчал при выборе дороги, и в скорости они вышли к железнодорожной насыпи, с пологим спуском.
— В каком направлении будет идти товарняк? — Петр взглянул на часы — два тридцать.
— На Запорожье, но нам нужно еще пройти вправо метров сто, — указал парень рукой. — Электропоезда тут не ходят, одни дизеля. Идемте, это рядом.
Шум дизеля появился как-то внезапно, неожиданно и, освещая мощным прожектором железнодорожное полотно, как гигантская гусеница, выполз товарный состав. Он двигался совсем медленно.
— Там где бункера, есть тормозные площадки, нам на них и нужно. — Парень загорелся, он понял, что его не оставят.
Сначала подсадили на площадку Жанну, затем, с удивительной легкостью запрыгнул Петр и подал руку спутнику.
— Не надо, я не баба, — город произнес тот, и так же легко впрыгнул на подножку.
Через несколько минут поезд стал набирать скорость. Монотонный перестук колес успокаивал, усыплял, и Петр уселся на пол и закурил. Парнишка также закурил и, мурлыкая песенку, уселся на подножке, свесив ноги. Жанна пристроилась рядом с Петром, вынула сигарету, но не торопилась прикуривать.
— Пьер, зачем ты его взял с собой? Он мне неприятен, как бельмо на глазу!
— Успокойтесь, Жанна Алексеевна. По большому счету, он спас нам жизнь, нельзя быть такими неблагодарными. У него и так судьба не подарок.
Но Жанна не могла ничего с собой поделать: чувство неприязни к этому парню нарастало, ее раздражало то, что он сидит к ним спиной, его омерзительная песенка, голос, длинные патлы. Это отчуждение к нему порождало ненависть, сопряженную со злобой, закипающей, неукротимой.
По ночам Лариса никогда не включала свет: он ей был не нужен. Вот уже два месяца, как перед глазами стоял черный, вязкий туман. Она сидела на своем излюбленном месте, в кресле у окошка, поджав под себя ноги. Этой ночью она с интересом прислушивалась к голосу, который в этот раз был испуганным и подавленным. Голос на полуслове резко оборвался, и больше не появлялся. Наушники она уже почти не снимала, иногда засыпала с ними. Сегодня она была на седьмом небе от счастья: вечером приходил ее любимый и они просидели допоздна. На ее теле до сих пор ощущалось тепло его рук, жарких губ, трепетных слов. Этим вечером она убедилась, что Дима ее любит по-прежнему — пылко и страстно, и она уже не сомневалась в искренности его слов, о преданной, беззаветной любви к ней. Они долго танцевали, обнимались и целовались, и порывы их страстных желаний уже перешли бы в полное блаженство, если бы… Она не хотела об этом думать. Дима пришел с легким запахом вина, чего раньше почти никогда не было. Ну, так что же с этого? Он мужчина, и волен делать, что сам посчитает нужным. И поначалу Ларисе понравилось это: Дима был посмелее обычного, и запах спиртного от него, еще больше волновал и возбуждал.
Лариса включила плейер, и в ушах поплыла та музыка, под которую они танцевали. Ей показалось, что она снова в объятиях Димы, как он ее целует, как… она застонала. Нет, не от боли, а от наслаждения, которое должно было сбыться, но… Они уже лежали в постели, почти обнаженные, — она ждала с трепетом, с нескрываемым желанием того таинственного, неизвестного, доселе ей незнакомого. Он снял с нее трусики, и она, трепещущая в его объятиях, задыхаясь, зашептала:
— Димочка, милый… я… я сейчас провалюсь в бездну… мне… хочется… я не знаю, что мне нужно делать, я…
Он накрыл ее рот своим поцелуем, продолжая нежно ласкать ее тело: ноги, живот, грудь, шею, волосы.
— Лара, любимая, у тебя волосы стали как прежде, даже еще мягче и пушистее. И даже запах… о, этот незабываемый…
И вдруг он вздрогнул, как будто чего-то испугался. Он на минуту замер, и чуть отстранился.
— Димочка, что случилось? — она прижалась к нему всем телом.
— Лара, какой же я идиот! Совсем из головы выскочило. Я ведь маме обещал до двенадцати быть дома. Как же я мог забыть? — он поднялся с постели и начал торопливо одеваться. — Прости меня, зайка! Вот уж совсем памяти нет…
— Димочка, не уходи, я прошу тебя, ну пожалуйста, останься…
Осталась она, а Дима ушел, убежал, на ходу пообещав, в ближайшее время заскочить.
Лариса сидела на постели, опустошенная и, как ребенок, у которого отняли любимую игрушку, обиженная. Нет, ни на Диму, ни на его маму, она не сердилась, отнюдь. Она теперь с нетерпением будет ждать возвращение любимого и, тогда… тогда она его больше никуда не отпустит.
Но почему он так вздрогнул, как будто обо что-то укололся? Неужели он, именно в этот момент вспомнил об обещании матери? Нет, тут что-то другое. И вдруг ее осенила страшная догадка. Он целовал и ласкал меня, а мысленно был с той другой, а когда открыл глаза и увидел… О, Боже, этого не может быть!
Но воображение разыгралось и рисовало в голове фантастические любовные сцены с той другой. Лживый лицемер, подлый обманщик! Ну, конечно, так и есть! Не к мамочке он заспешил, а к ней. Стоп!
Он ласкал мои волосы, и его пальцы нащупали пластинку на затылке. Вот причина его испуга!
Ах ты гнусный и жалкий поддонок! Как же я этого не поняла сразу?! И все это время он приходил ко мне только из жалости! Ублюдок! А я, дура, верила его каждому слову, и лащилась, как собачонка! Ничтожество! Я выскажу ему все, что думаю, пусть только явится!
Лариса не находила себе места, и распалялась все больше…
Товарняк мчался на предельной скорости. Петр, казалось, дремал, склонив голову набок. Рыба продолжал напевать себе под нос нехитрые песенки, в той же позе, спиной к ним. Жанна окончательно вышла из себя, внутри нарастала какая-то решимость. Что-то ей подсказывало, что виновник тому, что произошло с ними этот патлатый оборванец, который умышленно свел их с этой кодлой бомжей. И он сейчас ухмыляется и напевает. Внутри закипала неудержимая ярость, дикая злоба. Жанна встала. Состав въехал на эстакаду из металлоконструкций, и его поглотил неимоверный грохот. Глаза Жанны загорелись холодным, змеиным блеском. Она взялась обеими руками за поручень площадки, и изо всей силы ударила ногой в спину сидящего парня.
— А-а-а-а, — крик пацана потонул в шуме грохота и лязга, мчавшегося на бешенной скорости, товарняка.
Она продолжала все так же стоять, уцепившись двумя руками за поручень.
— Зачем вы это сделали, Жанна Алексеевна?
За ее спиной стоял Петр, не прикасаясь к ней.
Она молчала.
— Зачем? — повторил вопрос Петр. Он попытался повернуть ее к себе лицом, но она крепко держалась руками за поручень.
— Расцепите пальцы, — попросил он.
— Не могу. Судорогой свело.
Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы по одному разжать скрюченные, как крючья, пальцы Жанны. Повернув ее к себе лицом, он спросил:
— Что случилось, Жанна Алексеевна?
— Я не знаю. Не могу объяснить. Это какое-то наваждение. Я не понимаю, Пьер, что со мной произошло.
— Успокойтесь, Жанна Алексеевна, — он обнял ее, и почувствовал, как ее бьет крупный озноб. — Ничего не было, забудьте…
— Что ты такое говоришь, Петя? Как забыть? Ты понимаешь? Что мы нашли эту женщину… она… я даже не знаю, как сказать, но моя девочка слышит именно ее голос! Я не знаю, что делать, у меня мозги начинают плавиться… и этот парень…
— Все будет хорошо, как мог успокаивал ее Петр, хотя и сам сомневался в этом. Он сам впервые в жизни столкнулся с таким удивительным явлением, и как ни пытался представить своем воображению, как это может происходить с Ларисой, увы, не мог.
«Вот только, что же чувствует эта женщина, Лана, как у нее это происходит? Бородатый, упоминая о зубном скрипе Ланы во сне, рассеял этим все сомнения, что именно Лара слышит голос этой Ланы! Но как?! Это какая-то загадка природы».
Состав заметно сбавил скорость.
— Жанна Алексеевна. Нам нужно спрыгнуть с поезда до того, как он прибудет на станцию, и выбираться на автостраду.
На горизонте уже занимался рассвет.