Он и Она 1-13 1

И вот мне прямо так и запомнилось - обнаженный красный свет от ламп-фонарей в книжной стенке, тусклый и яркий одновременно, красные корешки книг в библиотеке, стоящей на полках, красная кривизна стекол зеркала и аквариума, красная выпуклость экрана погашенного телевизора - откуда столько красного, почему? - и мы обнаженные, совсем без одежды, по стоящие щиколодку в красном ковре, почти одного роста, она хочет, чтобы я взял ее сзади, и я тоже хочу и боюсь, одновременно, хватит ли меня, понравлюсь ли ей, так на беспредельной зоне тонкие, чрезмерно аристократичные люди боятся стать опущенными, просто за взгляд я прокачан, нет живота, пресс шестью кубами, год поднимал одновременно туловище и ноги, мышцы даже между ребрами, ни атома жира, грудные, дельты, все в порядке, бицепс с трицепсом выставлены на удар в нужной пропорции тридцать-семьдесят, а у нее ступни немного больше, чем надо, примерно на размер и сужаются к концу, становятся острыми, как ячменное зерно, в три этапа, сначала широко, потом все уже, уже, и была любовь. Я спросил ее, как? Для меня секс это продолжение общения, сказала она, хочешь общаться с мужчиной все ближе, ближе, и ты хорошо знаешь классику потом попросила телефон.

 Я не дал.Через несколько недель позвонил ей сам. Она сказала:
 - Я тебя ненавижу. Демон себялюбия. Безликое Эго. Духовное дерьмо!

 Не прощающий ошибок асфальт ее слов бросился мне в лицо. Одной фразой раздавила меня, как ноги в прошлом веке китаянкам, чтобы они были красивыми и миниатюрными.

 - Я заеду за тобой в три, будь готова, - сказал я. - На кадиллаке.

 Она спустилась к подъезду. После этого мы встречались.

***

В пол шестого она подняла трубку, он сказал:

 - Я тебя хочу! Конечно, в сумерках. Сумерки такое время, когда все хорошее и плохое в на - возрастает.

 И она бежала как могла, сначала до метро "Смоленская" по Арбату, быстро работая локтями и расталкивая прохожих, смешно задирая длинные, метр десять, ноги, пятками в сапогах на высоких каблуках почти доставая сзади до края подаренной им юбки, шлепая по ноябрьским лужам. Где давно лежали листы с деревьев - скорей, скорей! Подарить ему свое прекрасное тело, такое красивое, созданное специально для наслаждения, и как-будто только для него. Потом в метро, вниз по лестнице - скорей в поезд, здесь по прямой до "Бауманской"! - потом мимо ларьков, пять минут, машина не нужна, и наверх, мигом, по лестнице на пятый этаж, топотом разрывая тишину этого сонного подъезда, кирпичного дома,  в котором жили одни мажоры и еще не пришли с работы, а он ждал. Зачесал волосы назад в этот свой дурацкий хвост, вот смешно, на улице шарахаются прохожие, лучше бы уж как раньше, короткая стрижка, кожаная куртка, цепь, один раз пришел к ней в офис, охрана хотела вызывать милицию, такое сложение, цепь и лицо, он охраннику сказал:

 - Ты - черт! Чушок!! Как у тебя так деформировало мозг? Я что - Аль Капоне? Я если когда-нибудь с тобой встречусь, дай бог, чтобы так и срослось, все переломаю, конь! Я тебе обосную, кто ты и че ты, и кентов своих прихвати, чтобы тебя уносили, я...

 Турок-охранник охранник Оцгюр обалдел.

 Она знала, что-то там у них было, история, два пистолетных выстела, потом длинная автоматная очередь, это лепестки роз на снегу, сказала она, нет, это человеческий мозг, но спрашивать не хотела, боялась. Он даже разбил кулаком стекло в книжной стенке, когда она уговаривала его изменить прическу:

 - Я интеллигент! Славянский, крутой!

  Он открыл на звонок и обнял ее, так крепко, страстно, так обнимал ее один раз отец, прижимал к себе, уже совсем больной, притянул к себе, прижал к груди, оттолкнул, она запомнила только странную мягкость его тела и пижаму в два года, белую в голубую полоску, больничную, в которой он сидел у обитого черной кожей письменного стола, писал что-то.

 Она затараторила ему сразу, в прихожей, мол, в свое время Лев Толстой на просьбу Николая Страхова сформулировать идею "Аны Карениной" засмеялся, если попытаться сказать словами все, что хотел выразить романом, надо заново написать тот же самый роман. У нас с тобой тоже роман, сказал он, вообще, роман - это жизнь. В первый раз Будда рассказал людям о страдании, во второй раз о Пустоте, чем не является истина, "Сутра сердца", в третий, чем она является, "Уттаратантру", только где ее взять? Ехать в Тибет, учить тибетский? Из ее глаз пошел свет.

 Он старался не думать: "Вот идет свет!", а смотреть боковым зрением, как он выходит оттуда, сияющий, как в луна-парке на колесо обозрения, в его центр, видя огоньки на фуникулерах, соединяя с дыханием Луну - только бы не пересмотреть!.. - входит и пробивается в пространство, втягивается в зрачки назад. Это упорядочивало его, снимало нервозность.

 Потом был секс, обычный и оральный, даже не секс, а буря эмоций, волна, вверх-вниз, вверх-вниз, как звери. Он читал:

 "Их крылья чище снегопада,
 Но нагота еще светлей,
 Чем пух девичьего наряда,
 Уроненного меж ветвей."

 Теофиль Готье. Потом он почти закричал:

 - Я сейчас кончу!

 - Кончай, - сказала она спокойно. - Только когда это делаешь, смотри мне в лицо. Потому что, если ты кончаешь и смотришь мне в лицо, я считаю, что мне - везет.

***

Ему позвонили в офис, сказали, съезди, реши вопрос, он поехал. Это было на то стороне Тверской, за Белорусским, если от Садового кольца. А по дороге джип остановил, куртка. Меховая, сверху кожа, порвали ножом, пырнули давно, большой разрез, как рот у клоуна в цирке, даже огромный, вот, все руки не доходили починить, заехать.

 Он зашел в ателье, там она. Он сказал:

 - Девушка, не зашьете?

 Без "здравствуйте". Некоторым женщинам это нравится, чувствуют - мужчина, такому можно положить голову на плечо. Но разве можно мыслью остановить другую мысль? Нет, конечно. Поэтому деление на относительную и абсолютную истину еще не все, должна быть одна основа. Как когда-то сипло выдохнул в схватке его сенсей:

 - Одна правда!

 Сенсея убрали на зоне заточенным электродом в спину, ученик - уцелел. Когда узнал, плакал, как снежный лев. Слезы сами текли по лицу, значит, он был такой же, как все. В их городке либо борцы, либо боксеры. И били друг друга.

 Она снова взяла куртку. Рыжая, подумал он. Она рыжая, и у куртки рыжий мех. Почему я люблю рыжих? Скорей на стрелку, опоздаешь, штраф, каждые пять минут - штука. Шутка это все для новичков, кто его будет штрафовать? А сенсей - помог, объяснил, что надо идти туда, где не-мысль, только тогда, считай, дома.

 Передавал куртку, глухо звякнул о приемную стойку карман. Ствол. Ствол он вынуть забыл, черт. Все, крыша едет, надо на юга. Взял назад, почти отобрал, вынул, засунул за пояс, улыбнулся ей:

 - Газовый.

 Она сказала:

 - Ищи дуру, ага, у меня муж был мент. У таких, как ты, газовых не бывает.

 Он сказал:

 - Дайте квитанцию. И телефон, домашний. Я хочу позвонить.

 Квитанцию для секретаря председателя банка.

 Она сказала:

 - Кому?

 - Вам.

 - Зачем?

 - Прийти в гости.

 Она сказала:

 - Когда?

 Не "зачем". Он знал, нравится женщинам, хотя маленький, выступал всегда до шестидесяти семи. Пока не стал нравится, переживал из-за своего роста.

 Он засмеялся:

 - Когда пригласите, конечно!

 Потом вздохнул:

 - Если.

 Она дала.

 - Только не давайте другим. А то я вас знаю...Вас, мужчин!

 Он снял с автомата, включил ручную, дал газу, джип не переехал, а почти перелетел через Тверскую на Грузинскую, в скверик, все были уже там. Славяне, звери, мотоциклы, машины, прям День Велосипеда какой-то.(1) Некоторые были огромные, как кони, вставшие на задние ноги. А, подумал, он, все равно один на один просрут. На голову ниже, если я тебе попаду в скулу, сломаю, а потом, через минуту, попаду в перелом - что?

 Все похлопали друг друга по плечам, посмеялись, вопрос был пустяковый, все решили без него и не долго. В ресторан друг друга не приглашали, дорого. И потом, там одни коммерсанты, не их тусовка, так и разъехались, куда кто. С разным скоростями на разном транспорте.

 Он вернулся в ателье, ателье закрыто, еще вздохнул, поехал по делам - чинить видеомагнитофон, оттуда позвонил:

 - Алло! Здравствуйте, это я. Заняты, свободны?

 - Я живу на "Рижской", - сказала она строго.

 Рижский рынок, подумал он. С него все пошло...Там его в лицо каждая собака знает. А, ладно, тоже нужны вторичные причины, чтоб сошлось, без них нельзя.

 - Может, я подъеду, позвоню? Из машины. Съездим куда, шашлыка поедим.

 Также строго она сказала:

 - Я стираю, у меня стирка. Подъедешь, позвони, скажу тебе код, квартиру.

 Он подъехал и - остался. Сначала сидели у телевизора, говорили о чем-то, пили пиво, ели пиццу, потом легли. Она впустила его в себя, когда подошло, как она говорила, поехал поезд, закачался вагон, она замерла, как лань, отчаянно и трепетно, он тоже - торопливо, отвернув от него лицо вправо к окну, она, словно забыв о нем - к свету, к свету! - зажмурив глаза, смотрела, наверное, в себя, он прямо на нее, ему казалось, она была в Неувидье. Неувидье, есть такая страна, когда спишь и видишь сон, а потом оказываешься в свертке, начиная с пальцев ног и макушки - падаешь в середину, другое измерение энергии, даже не доатомное, как цвет и свет, а туда, откуда этот свет шел, изначально. И вселенная воспринималась как игра, игра первоначального состояния сознания, которой могут наслаждаться мужчина и женщина с определенным уровнем его разворота, как драгоценность, найденная в этом сне. Который вот-вот на пол пути оборвется. Почему она его пустила? Если честно, он - не знал. В любви женщина сжигает в тебе то, что тебя мучает. А то смягченное, что осталось, любит ее за это.

 Она была чуть старше, встречались они долго, потом он погиб: снайпер. Умные никому не нужны, всем нужны преданные. Она узнала - уехала за границу.

 (1)День Велосипеда (англ. "Bicycle Day") — 19 апреля 1943, дата, когда доктор Альберт Хофманн намеренно, первым из людей принял ЛСД. Через некоторое время начали проявляться симптомы, которые он уже ощущал ранее: головокружение и беспокойство. Скоро эффект стал настолько силён, что он под наблюдением своего ассистента, уведомлённого об эксперименте, отправился на велосипеде домой. Во время поездки он ощутил "эффекты", тем самым, сделав этот день датой первого в мире психоделического опыта с ЛСД - субъективные ощущения Хофмана — очень медленная езда, не соответствовали объективным — очень большая скорость движения. Знакомый бульвар по дороге к дому превратился для Хофманна в картину Сальвадора Дали, ему казалось, что здания покрылись мелкой рябью. Прибывший врач не смог найти у пациента никаких отклонений, кроме расширенных зрачков.

***

Он открыл газету и стал читать:

 "В отношении ретроградных планет у астрологов существуют разные мнения, все они сходятся в одном: ретроградная планета вносит некоторую необычность, особенность в те области жизни, за которые она отвечает. Ретроградность планеты создает некоторые задержки и промедления, а, иногда, и проблемы в соответствующих областях, направляет энергию человека во внутренний мир, вынуждает его обратить внимание на определенные моменты, чтобы их проработать.Также принято считать, что ретроградные планеты указывают нам на кармические задачи."

 Звезды отвечают за то, как мы думаем и говорим? Если уж кто и ретроград, это он! Духом почти как Степной волк - Гессе. Но совсем чуть-чуть, немного - свят. Только не авраамически. В христианской традиции святой обычно некто, имеющий прямую связь с богом-творцом. Возможно, полностью опьяненный этой любовью. И потому способный давать другим некие гарантии всякого рода, люди могут смотреть на него, как на высшую форму духовности и существования. Его собственный подход к святости был иным, не построенным по принципу "внешней" божественности. Таким образом, конечно, не было и возможности получать от  неба какие-либо обещания, донося их сверху вниз. Он и не получал. Его подход скорее был связан с пробуждением внутри себя. Поэтому идея расширения сознания и синхронизации с чем-то иным, великим - Великое Ничто? - чтобы получить от него хоть что-либо, а потом поделиться со всеми, мало занимала. Он хотел доказать всем, что обычный, совершенно задавленный, пришибленный и сконфуженный московской жизнью бывший спортсмен - возможно, даже сломавшийся...- может пробудиться. Проснуться от сна неведения, а потом соединиться с отстальными и привести их к тому же. Путем различных жизненных передряг. Избегая духовного материализма. Для кого истинна абсолютная истина? Для посвященных. Она и не может быть воспринята обычным разумом, выражена обычными словами, действиями, все, что может быть познано через них, относительно. Но если эта истина, абсолют, абсолютное пространство, необъяснимое теорией красного смещения в физике, то, что было до большого взрыва Вселенной, никем не созданы, ум не создан тоже? Так размышлял он, занимаясь с ней любовью. Не с истиной, а с Верой из шестого подъезда. Верой из Иваново. Она снимала  в их доме  квартиру, давно, торговала платьями тканью, он узнал, спустился из своего пятого, допил пиво, бросил в пролет бутылку резким движением кисти, поднялся к ней на третий, позвонил в дверь. На вопрос, кто, сказал:

 - Рэкет!

 Их район, все схвачено. Хотя в сорока минутах езды отсюда Красная площадь, Кремль. Ну  и что? Такая особенность Москвы. Вера открыла в одной ночнушке, ситцевой. Маленькая, стройная. Наверное я ей кажусь огромным страшным зверем, оборотнем, подумал он. Потом узнал - Вера ничего не боялась. И всегда носила ситец. Видно, в память о родном городе. Дождей, ****ей и воинских частей, она говорила так.

 - Это наша земля, - сказал он. - Торгуешь, живешь здесь? Плати! Двадцать процентов. И живи спокойно, не возьму пятьдесят.

 В пику ей он считал Иваново чем-то хорошим. Друг у него служил там на Северном аэродроме. И погиб: забили насмерть арматурой старослужащие. Украинцы.

 - Денег у меня нет, - спокойно ответила она. - Ничего не продается, везде китайский пух. Могу предложить только себя. Если хочешь, конечно. Я совсем, совсем твоя.

 И предложила, он взял. Спальня ее была отделана ашларом, тесанныи иранским камнем для облицовки. Где купила? В постели вытворяла такое, москвички на это не способны, только иногородние. Порнофильмы смотрела?

 - Все бабы дуры, мужики сволочи, - шептала она ему, дергаясь, на ухо. - А счастье в труде! Аааааа...

 Они и трудились, не переставая, туда-сюда. Участковый, одноклассник, насмерть повязанный с ними одной криминальной цепью, предупредил:

 - Тише! А то придут. Скрипит кровать.

 Кто, не уточнил. Но он испугался. И купил новую.

 - А если забеременеешь? - через два месяца спросил он.

 - Мудак!

 А он думал, он яблочный штрудель. Эх, индийские философы, вас бы сюда. Интересно, что бы вы увидели в этом Неувидье.

 ...Во время секса с ней он понял, содержание его ума не что иное, как фантомы. Призраки. Нет этого ничего. Страсти, Лены, любви, Москвы, и не было никогда. Никогда не существовало, как ум любого призрака. И поэтому окончательно замкнулся. Предоставил свой ум самому себе: пусть. Если вдруг увидишь абсолютную реальность, все равно станешь освобожденным. И обнаженным тоже, истине ведь одежда не нужна. Обнаженный ум, это звучало круто. Его с Леной психофизика и стала таким голым, иллюзорным городом, мелодия которого напоминала песнь приведения. Без всяких агрессий или надменности. Впрочем, у Лены из Иваново надменность все же была - понимание того, что субъект, объект и феномены - все пусто. Она так и сказала про стоявшую в их дворе черную "бэху":

 - Видишь! Из этого субъекта вышли два объекта. А, в сущности, все пусто, все. Ментальные инсинуации, базирующиеся на внешних образах этих чудиков. Умственные обозначения. Хотя в них этих образов и нет.

 Чудики на самом дели были двумя братками из Новосибирска, что они делали "на раене", он не знал. И знать не хотел - залетные, опасны. Братков по-московски ласково Алена называла "бэндики", в ее глазах, он, наверное, тоже был бэндик. Магически созданный ее умом, конечно. Она была просветленная.

***

В роскошном зеркале отеля отражались я и она. Оба в черных стрингах от Версаче. А черный - цвет кармических препятствий.

 - В чем дело, - сказала она, - почему мы еще не разделись?

 Вот эта богоизбранность и пугала: дьявол шел за ней по пятам, всегда преследовал ее, помогал. А если вдруг отойдет в сторону, как у Наполеона? Что тогда, ссылка? Опять уедет на Мальту, там у нее дядя. Мой уд напрягся, она начала его жать, как обычно, пока оттуда не потечет сок.Вырывать из земли репу, называла это она. И действительно - почти вырывала. Мои конвульсии и наслаждение нравились ей больше обычного секса.

 На журнале, лежавшем на столике у кровати была надпись:

 Search the global online library on ethics. Sign up for free!

 Черт, подумал я, черт. А этика-то - выше религии. Особенно в наше время, кто хочет найти мудрость, превосходящую интеллект, безопорную, без молитвы своему гуру подобен тому, кто ожидает солнечного сияния в пещере, выходящей на север. Он никогда не добьется того, чтобы внешние явления и его ум стали одной цельностью, а молитва, это этика да еще какая! Открываются новые зоны мозга. Плюс - в момент оргзама я понимал: литератору не надо много писать, надо много читать. Ибо истина нуждается в расшифровке и комментариях.

 В то время ему хотели на автосервисе отрезать голову, но он не знал об этом - друзья. Так он достал их своими разговорами о Великом. Спрятать, уничтожить башку, неопознанный труп никто не найдет! А крутой джип, что обломился этому пацифисту, продать по дешевке. Деньги раздербанить, поделить. И пусть остальные предъявляют претензии, где он. Да, был, приезжал. И  уехал. Куда, не знаем...Нужно было только заманить его, подгадать время. Его друзья любили убивать, просто не могли удержаться от этого. Что поделаешь! Друзей не выбирают. Это как в арабском мире, можно иметь четырех жен. И сколько их у обычных арабов?..

***

...Говорят, в войну нацисты запросто могли вынуть у какого-нибудь цыгана голубые глаза, чтобы исследовать, откуда у арийцев такое небо, такой феномен. А у нас небо было серое, московское. Что, впрочем, ничего не меняло.

 Он разжал ладонь, там были черви. Обычные, дождевые. Только, видно, сжимал давно, серые уже, а не бардово-красные. Как бы она сказала, не "Дип Перпл". Но все-таки еще живые: один побольше, другой поменьше. Или покороче и подлиннее, какая разница.

 - Вот, - с нетеистеческой прямотой сказал он. - Молюсь дождевым червям!

 Мы переглянулись и опешили - прозвучало точно "не авраамически". Так "безначально"...Его слова словно очищали поток сознания.

 Друг молча кивнул головой, мы это не вы, не все способны к высшим практикам, имхо.

 Он отщипнул от более толстого червя кусочек, кинул себе в рот, пожевал, почмокал. Так сказать, получаю энергию. Не то, что вы, в макдональдсах от мертвых куриц. Потом предложил мне:

 - Хочешь, браза?

 Червей ел он давно.

 Я отказался. Зачем?

 "Смех, взгляд, держание руки и потом - соитье.
 Четыре раздела тантр по обычаю червей."

 "Сампута-тантра". Может быть, он имел в виду это? Мои альтриустические чувства стали обострены, он много кому помогал. И ни разу не ошибался при этом. И где он только откопал таких червей! На станции вообще никого не было, совсем никого, ветка давно закрыта. Платформа, шпалы, нас трое и - пусто. Никакой земли, асфальт-бетон. Постиндустриальный ад. Все и бежали отсуда из-за этого. И солнце, как-будто накололось героина.

 - Сладкие, как вересковый мед, - сказал он. - Что умрет вместе со мной. Стивенсон.

 Иногда он говорил правду, иногда нет, а иногда имел выразить в виду обратное сказанному. Как в Японии самураи.

 - Что делал в 87-м? - тихо, но внятно, по-доброму спросил он. Так говорят врачи с пациентом.

 - В армии служил, - ответил я честно. Зачем спрашивает, если все знает? Проверяет меня?

 Напрасно.

 - Коньяк вы будете заказывать?
 - Официант, ты перепутал
 братву кавказскую с алмазами,
 что плачены за ложь иудам!

 Так.

 - Весь год? - нахмурил брови он, не обращая внимания на мои мысли, которые, разумеется, мог читать. Самое малое, кстати, из того, что мог.

 - Да.

 Друг посмотрел на меня, мол, ты че, я добавил:

 - ...ннну да, точно. 87-й - 89-й, 88-й - Афган, вывод войск. Не повоевали, но посмотрели.

 Почему-то он согласно закивал головой.

 - Ну да, ну да! Уезжайте и не приходите сюда больше. У тебя, - он наконец начал нам пророчество, - все будет нормально, и в сорок будешь выглядеть так, как сейчас, ты, - он сказал другу, - развернешься, если только не съедят. Смотри!

 Внезапно он улыбнулся, и я понял, почему он в 90-х был бандитом, посвящение на свой дар получил во сне на крытой тюрьме. Да и сейчас, нет-нет, а проедет глухой черной ночью сюда бочкообразный дорогой мерседес со страдальцами, стоящими за той стороной двери света. Настоящего атлета узнают по эполету. Эпохи.

 - А с ней...- я скомкал в руке фотографию Алисы и ждал, - надо...рассаться. Она черная, ты белый, это пока баланс.

 Синеглазая Алиса была как английское слово "bluebottle" - сразу "василек", "трупная муха" и "полицейский". Такая бесконечная точка с бесконечной температурой и плотностью одновременно. Мы познакомились в Рейкьявике в баре, сделанном изо льда, вернее, изо льда и снега, он был не весь прозрачный, чистый снег, когда на него падает свет, не мерцает, а блестит, наполовину сверкающий такой бар, внутри мужчины и женщины, европейцы, человек шесть или семь, сидят у стойки, пьют кофе, без копейки, я сел на корточки и прислонился к холодной стене на снежной подушке, прикрыл глаза, отдохнуть. Она вошла и, не обращая внимания на людей, подошла прямо ко мне, накинула сверху на плечи ватник китаййской народно-освободительной армии, зеленый такой, с черным воротником на рыбьем меху, и вышла. Избавление, понял я, избавление от страданий! И догнал ее на улице. И полюбил. Как и она меня. Но иногда графика нашей любви обесценивала ее ритмику. Саади вот избегал в своих стихах восклицательных знаков, не правда ли?

 Он поднял белесые глаза к потолку.

 - А потом...еще: береги голову, Жабриэль! Я понимаю, что жизнь у тебя сложная, и все такое, а жить будешь - за границей.

 Он разжал кулак, засунул обеих червей в рот, проглотил. Так на зонах матерые рецидивисты, для которых давно уже нет ничего святого, носят целый день за щекой лезвие, готовясь в нужный момент, как предсказание, плюнуть в лицо врагу, а потом глотают без вреда для себя, без больницы.

 - Тебя погубят черные женщины, - сказал он. - Берегись!


 Я его тогда не послушал, конечно: хотел умереть в любви, пребывая с ней. Но это - совсем другая история...

***

Грозовые облака высшей реальности сгустились над ним, ожерелье на шее ведьмы из ляпис-лазури замерцало. Вернее, синим, ведьмина шея. Этот цвет, вернее, свет, цвет ведь есмь выражение света, обширная сокровищница небесного пространства напомнила ему о чистом видении, воззрении, изначально, исконно присущей нам мудрости, непрерывно, с рождения, что понять ему, как полному литературоцентристу, временами было тяжело.

 - О, лживые боги и демоны! – закричал он. – Сколько вы называли меня предателем!

 Ведьмины глаза испустили языки пламени: внутренний огонь.

 - Сегодня я выйду из этой матрицы, хватит! – голос его почти охрип, хотелось выпить пива. Да где его взять? Здесь. Посмотрев, она подчинила его величием, страстная привязанность уступило место различению. – Прошу прощения у пространства сострадания, - сказал он, - пусть умножится добродетель. Есть очень абсолютная правда, хочу знать ее. Приводящая к блаженству существ-скитальцев. На почве прочной основы счастья.

 Она ответила:

 - Вот ты – писатель? В чем твой секрет?

 - Нет у меня никакого секрета, - сказал он, - я себе секрет сам. Вот пусть меня после смерти препарируют, разрежут и посмотрят, сколько во мне таланта, и где он там был у меня. «Я когда сидел между вами, сидел и думал, если я украду у него здоровье, а у тебя талант, неплохой может получиться писатель...»

 Она недоуменно подняла брови.

 - В смысле, сюжет для Стивена Кинга, он пишет так примерно...Три друга летят бизнес-классом в самолете, тот, что сидит в середине, крадет у того, что слева – здоровье, а у того, что справа – талант. С помощью дыхания.

 Ведьма согласилась, профессионально:

 - Да, может быть хорошо.

 - Серьезнее, чем я сказал. Ведь человек живет сколько? Пока не кончится дыхание!

 Она поняла:

 - Обменяй других на себя! И никакого секрета.

 Это было круче, чем когда в лифте гостиницы «Международная» на Красной Пресне двое девушек три минуты обсуждали его соски. Тогда он был счастлив, а сейчас?

 ...Он вдохнул все страшные действия ведьмы обеими ноздрями в виде черного пара, вышедшего из нее, его холод пронзил его кости, так бывает, когда случайно, идя по улице, попадаешь в тень вентиляционного колодца, ведущего в морг, сладкий ледяной поток в яркий, желтый день, и, пройдя через нос и горло, расплавился, растворился в демоне самолюбования в его сердце. Как краска, впитываемая шерстью. Он стал обладать обеим: ее страданиями и их причиной. Он понял, насколько ведьма дорога ему, как драгоценна, какую глубокую симпатию он к ней всегда питал, насколько был ей увлечен, как она всегда была ему необходима и незаменима. В сущности, их отношения были подобны отношениям матери и ребенка, первый раз он познакомился с ней в буддийском общежитии в Катманду, она училась там иконописи, писать танки, конкретно – Освободительницу, Белую Тару, и ее сопровождал какой-то мальчик, непалец, возможно, ночами делавший ей то, что он собирается сделать сейчас. Поэтому он радовался, просто радовался, что есть он и она; и чувствовал, что был должен сделать все, чтобы принести ей счастье. Сегодня, сейчас, в этом заброшенном котловане на, казалось, так и не начавшейся стройке в Москве.

 Ранее, в его мыслях и делах так называемого успеха, успеха, которым столь дорожит наше гнусное общество, лежало желание не заботиться об остальных, отсутствие чувства сопереживания, возможно, причиной этого было пренебрежение, игнорирование и равнодушие ко всему живому. Этот демон планирования и действия ради спасения собственной души – такое стеклянное одеяло, ткань-стекловата...- как раз и было тем, что старалась выдавить из него ведьма. Это удивительно, что происходит со временем: друзья становятся врагами, враги друзьями, падают и возносятся империи, а истина остается тем же. Такой, какой она и была с самого начала – линейной. Вернее, круг, заключенный в квадрат. Если еще вернее, квадратура круга. Если вдуматься, мы сами губим себя: мысли непрестанно стекают подобно сбеганию капель по паутинке, издавая звуки, как при вливания масла в пламя, ведьмин кашель:

 - Га -кха-ган-га-ча-чха!

 От этих звуков кишки заворачиваются ниже пояса перевернутой буквой «Ф» - Ф.М. Достоевский?..- замыкаясь где-то в пищеводе в области желудка. Говорят, во время геноцида цыган, который так и не признала ООН, в лагерях смерти в Польше у цыган с голубыми глазами могли вынуть эти глаза, сделав их предметом точного изучения – редкий феномен. Да, эскулапы...Вот так же и он хотел, литературоцентрично, вынуть эго из себя, убить канцлера, а потом исследовать, как и чем он мешал править рукам, ногам, голове – министрам. Почти, как в трактате древних китайских военных – «Суньцзы биньфа». Когда он учился в академии спецназа на Тайване, на экзаменах спрашивали только это. И кросс.

 Да будет она счастлива всегда! О, если бы она была счастлива всегда! Это я тот, кто должен сделать ее счастливой...Проносилось с Непала у него в голове, потом он молился, и вот, через двадцать с лишним лет вновь встретил ее. У красного флажка ограждений огромного котлована, вместе – буддизм и Платонов.

 Она медленно сняла с себя все, распустив волосы и одевшись в небо, говорят, такой она несколько столетий тому назад каталась в Тибете на гигантских собаках, «цзанг ао», тибетские сторожевые, в холке метр двадцать, черного цвета, в тех местах женщинам вообще было принято иногда ходить без одежды – о, как сверкали ее глаза!..- он тоже, потом поклонился ей, обнаженной. Только обнаженным возможен настоящий диалог между белым и черным, мужчиной и женщиной, истине одежда не нужна.

 Он встал на колени и сказал:

 - Кто произносит звуки эха, кто рисует образы зеркала, где происходят сновидения?

 Она ответила:

 - Надо быть зеркалом, а не отражением, никто, нигде. Такова природа ума!

 На ее плече был наколот направленный вершиной вниз треугольник, белый снаружи и, каким-то образом, красный внутри – кто сумел так наколоть тетраэдр, где, в Токио, в Лондоне, мастера! – и два иероглифа «чо юнг», что значило источник, матка Вселенной. Форма треугольника, обращенная острием вниз, указывала на то, что все может быть воспринято мнгновенно, как мирское, так и – вечное...Казалось, она сейчас запирала весь пережитый им жизненный опыт, запирая рубежи, замыкаясь с ним в радужном, подобном сфере, шатре из света. Махарага, великая страсть, охватила их.

 - Нету большего греха, чем бесстрастие и большей добродетели, чем наслаждение, - она крикнула.

 Он тоже почти кричал, криком рыб, молча.

 Он поклонился ей, обнаженной, чуть коснувшись лбом пальцев ее ног – как часто мужчина хочет женщину за пальцы, сколько романов сложилось из-за босоножек, воображение дорисует остальное – поднялся, взял ее на руки и бережно отнес на стоявшую на дне котлована-карьера кровать, без матраса, одна железная сетка. То, что она была там, его не удивило, она и должна была быть там. Он положил ее на спину, согнул ей колени, а сам сполз к краю кровати, снова встав на колени, и погрузил лицо туда, что теперь стало напоминать пузырящийся, волнующийся вулкан. Его язык сорвал запретный плод, всасывая кипящую кисло-пресную лаву, и он замер: вкус прекратил в нем мышление, головка его плоти налилась, еще секунда, и он пойдет перламутром сам.

 Беря на себя ее потери и поражения, он отдавал ей свои приобретения и победы, с каждым выдохом его долголетие, заслуги, удача, влияние, а он был достаточно влиятельным в гангстерских кругах человеком, вернее, в определенных кругах, все – переходило к ней. Крепость его тела, богатство, счастье, все, что вообще было хорошо. Оно формировалось в виде тонкого, но плотного пара, такой виден над монастырями в День всех святых при воскурении фиолетового можжевельника, выходило из его ноздрей, впитывалось ей самой. Он становился разлучен со своим счастьем и создающими его причинами – может быть, навсегда...- она начинала иметь это все, кажется, армяне говорят «цавет танем», возьму твою боль себе, примерно так, словно привычно надевала на себя новую пару индийских украшений; брал он на себя ее грехи с состраданием, отдавал – с любовью. Надо ли было говорить, что ему было хорошо?

***

Она вошла в мужской туалет бассейна МГУ, оставив свои туфли у входа. Крохотные, тридцать четвертый, дальше - вразвалочку по полу: босиком в душевую. Отдаться ему, моющемуся, прямо там. Пригласить на перевал, где разбиваются сердца. Любовь - как танго, на этот раз так просто тебе не отделаться.

 Как на этот танец пригласить? Кабесео. Cabezeo, если точно. От латинского "cabeza", голова. Боковым зрением, по касательной поймать-встретить взгляд партнера, задать "вопрос". Пойдем?..Он ответит легким, как ветерок движением головы, да или нет. Нет или да...Под ногами хрустит желтый, мягкий морской песок - все портит хамсин, "хамсин" по-арабски пятьдесят, кроме этого других неприятностей тут нет, почти беззвучен идеальный шаг куклы, которой она теперь стала, танцуя, записывая свой мистический диктант, кабесео, и вот - он (или она), увидеть ответный кивок, прочесть в его, ее взгляде:

 - Согласен!

 "Послушай, - сказал он мне 9-го декабря, - послушай, я хочу сообщить тебе ужасное: через три дня я буду застрелен солдатами Господа." Пока слезы душили меня, я придумывал всему происходящему другие объяснения. "...твои объяснения - не такие точные, как мои," - сказал он. - "Приказ уже был отдан, я слышал приказ!" Потом он сказал: "Это цвет, который в движении; люди спрятаны в цвет". Я спросил, нельзя ли прогнать их, вон? Он ответил: "Это невозможно. Невозможно прогнать их, так же, как и невозможно - не видеть цвет". Потом назвал нас всех по именам, удивленно, словно не узнавая, посмотрел на отца и мать, на свои руки. И отошел."

 Она помнила наизусть эти строки, эта ее дислексия, на бумаге переходящая в графоманию, Жан Кокто, "Раймон Радиге", некролог о мальчике-вундеркинде, гениально описавшем любовный роман шестнадцатилетнего мальчика со взрослой женщиной, муж которой ушел на фронт Первой мировой войны в книге "Дьявол во плоти", настоящие изложения формируются в глубинах, которые не достигает разум, поэтому иногда они заставляют нас делать вещи, понимаемые нами неверно, это оттуда. А сам сгорел за несколько дней от лихорадки в двадцать. Если ей не изменяет память, в 1923-м.

 Мальчики у одной стены, девочки напротив, подойти, пригласить, отлюбить, проводит назад, вернуть на место, откуда брала. Если он женат - а он женат?..-ну и пусть, жена не стенка. Так, мыльный пузырь его мечты. Часто - лопнувший, черные состояния. Хотя...Всякое бывает.

 Я пел бы в пламенном бреду,
 я забывался бы в чаду
 нестройных, чудных грез.

 Полуквинтиль, подсказка о возможности нестандартного решения во времени. Астрология. А что - звезды? Звезды, это люди. Или, по крайней мере, в человеческой форме. У китайцев созвездий вообще двадцать восемь, серьезный натал.

 ...Они познакомились в огромном танцевальном танго-зале Буэнос-Айреса "La Viruta". В цоколе армянского культурного центра, в каждой стране есть две нации, евреи и армяне, вечно гонимые и потому столь любимые ею. Хотя ашкенази, это вопрос; ей нравились сефарды. И таты, почти из Персии. Европеизированные ашкенази были слишком академичны. Хотя...Все бывает.

 Почти ночной клуб, нереальные, почти виртуальные тени в танцевальном бреду, непонятные фигуры, одна из них точно сейчас возьмется за нож, звуки растягивания банданеона, этого уникального аккордеона танго, поет и на свертке, изобрел немец, мягкий свет, почти газ, шелк, чуть слышно скупо, по-мужски пускает слезу контрабас. Но хорошо, в "El Beso", другом танц-холле, могут ни разу не пригласить за целый вечер, хоть криком небо режь, а тут...Она сразу поняла, что он не тангеро, тем более, не профессионал, тэкси-дэнсер, немолодые дамы, триста песо за вечер, еще столько же за ночь, по договоренности, слишком большие мышцы. Скорее, он был похожим на борца. Или боксера, она плохо разбиралась в тонкостях. А потом, такие шляпы уже никто не носит, покупают на сувениры, а он - надел.

 Получив согласие на танец, он сразу сжал ее груди, двумя руками. И сдавил, мастерски - зажал соски между своими железными большим и безымянным, словно хотел надоить молоко. Одна половина ее зашлась от ужаса, белая, ангел, другая - к черту, хотела. Говорят, энергия страсти хранится у мужчин на темени головы потом выходя через отверстие их друга потоком, уже в материальной форме, у нее тоже было что-то вроде этого, ноги напряглись, внизу живота ощутила жжение, тепло, потом стало влажно, как ксероксу, он задал ей своим захватом параметры печати.

 - А! - от боли сказала она. И добавила сладко:

 - Ааа...

 Он сказал ей шепотом на ухо:

 - Я из Москвы.

 Она сказала:

 - Я тоже.

 Вопреки внешним проявлениям, танго не навязывает интим, так, только иногда, трехминутная love story, этому содействуют закрытые глаза партнерши. Если она занимается любовью, а у нее глаза открыты - беда. Не отдается она вся "ему", думает о чем-то о своем.

 Афро-уругвайски улыбаясь, видимо, здесь научился, он закончил:

 - Когда я танцую, визуализирую. Что в моих объятьях находятся две женщины, одна реальная, а вторая воображаемая, стоит за мной в затылок, дышит в него. И моей энергии столько, что хватает для обеих.

 За эти слова она влюбилась. Он особенный, не такой, как все. Возможно, неудачник. Все неудачники говорят красиво. Пусть держит грудь, как хочет, хотя ей больно, но хорошо. Боль и секс вместе, это модно. Соски напряглись, проступили сквозь майку на голое тело, на них упал свет. Одна ее половина стала красной, другая - розовой. Он шел вперед, она назад, в танце.

 - Нам сейчас надо расстаться, - отпуская ее, сказал он. - Вернуться в Москву. По воскресеньям я всегда тренируюсь в секции бокса в главном здании МГУ, мастер спорта. Войти в сектор, спуститься по лестнице вниз, где бассейн, потом налево, и еще раз. Заканчиваю в два, найдешь!

 Взяли вдвоем пиво и коку, недорого, четырнадцать песо, он выпил последнее, потом, как джентльмен, приложил два пальца к козырьку шляпы, подмигнул ей и ушел. Просто растаял в сумраке улицы, испарился. Она смахнула слезинку. Реву, как дура, зачем?..

 Взял и ушел, так! Возможно, его дела нельзя охватить обычным умом, подумала она. С ним надо не просто поставить пистончик, спорт-секс, а отношения. Отношения у нее до этого были только с женщиной, годящейся ей по возрасту в матери, об этом по утрам напоминал небольшой шрам над бровью, подруга монетой. Возможно, потому, что ее мать умерла, когда она была молодой, ты не моя дочь, сказала ей мать, мою дочь в три года украла цыганка, оставила тебя, и сейчас так же скучает по тебе, как я по своей дочери, это ж надо, сказать такое трехлетнему ребенку, она не скучала. Но вопрос, может, так и было, остался. Потом она увлеклась Редклифф Холл, первой английской писательницей-лесбиянкой, могила которой до сих пор засыпана цветами в Лондоне, потом пошла в кафе секс-меньшинств, осознанно, сказала адрес таксисту, всю дорогу тихо сидела, в центре "Три обезьяны", там, в основном, были одни мужчины, всю ночь ждала и уехала с этой.

 - Ну что ты, как эта! - сказала она. - Раздевайся!

 Это было давно. Потом год безумных мук, ревность, бой. Она думала, та ее живой не отпустит, отпустила. Потом начала танцевать, чтобы отвлечься. Двигательная память и гибкость были нормальны, получалось неплохо. Потом стала учить сама, ездить по свету. Взяла ипотеку, поселилась на улице Куусинена, метро "Аэропорт", тихий буржуазный квартал, купила вольво. Потом мужчины, много, но не любила, а он...Чем-то он ее сразу взял. Может быть, за соски.

 Делай, что хочешь, говорила себе она, соблюдая права партнера, добивайся самоуважения. В постели, как и в танго, люди могут делать под одну и ту же музыку разные вещи. И думать по-разному. А это все - изменение мышления. И, одновременно, самое трудное.

 В течение последних двух лет она выполняла "Практики пяти путей", "Лам Нга" по-тибетски, составленные отшельником Ченом Пэлченом в Гималаях с года земли-змеи (1269) до года воды-зайца (1303), была, видимо, благословлена, ей открылось очень много необыкновенных знаков, например, однажды в метро увидела саму себя и спросила:

 - Как ты?

 Оно ответило:

 - Хорошо! Ты уже можешь подоить нарисованную на стене корову?

 Она честно сказала:

 - Пока нет.

 - Стань трупом, - сказало оно. - Бескорыстным живым трупом на благо людей.

 Она сказала:

 - Хорошо!

 И больше не жалела себя, стала ее заниматься и тибетским тайным боевым искусством маг-цзал, родившемся в монастырях между Китаем и Индией, а потом заболела. Болела долго и чуть не умерла. Как выздоровела, продала квартиру, деньги положила в банк и поехала на родину танго в Аргентину. Название страны ассоциировалось в ее сознании со словом "аргентум", серебро. А серебро в Тибете ценили. Иногда даже больше, чем золото. Оно более оккультно. Жалко, умер Анри Папюс, спросить бы у него. И потом...Она была порочной. Это мало кто знал.

 ...Учителя ей говорили, что все наши препятствия могут быть двух видов, эмоции концепции. Страсть, привязанность, обычная мания величия, смешанная с комплексом неполноценности, это первое. А мысль о том, что все вокруг реально, существует независимо, так, как оно есть, второе. Ничего независимо не существует, это глупость, нам кажется. И пустота всего есть не пустота в комнате, где висит лампочка, а та пустота, которой нет, теоретически. То есть, даже не иллюзия. Она соглашалась, ро себя думая, что, возможно, основа у них общая, потому что убеждение в том, что все вокруг реально существует на уровне высшей истины - это все-таки эмоция. А когда эмоциональные препятствия становятся все более тонкими - нежными? ночь нежна?..-они становятся концептуальны. В свою очередь потом еще более утончаясь, становясь привычкой, на санскрите "васаной". Вот она и привыкла получать тех мужчин, которых хотела, и где. Как запах муската, который долгое время хранят в шкатулке из красного дерева, и с годами он становится все тоньше и тоньше. Притягивая их, как магнит. Интересно, по-китайски дословно "магнит" так и будет, притягивающий железо камень.

 Да вот беда: сойти с ума,
 и страшен будешь, как чума,
 как раз тебя запрут,
 посадят на цепь дурака,
 и сквозь решетку, как зверька,
 дразнить тебя придут.

 Она и думала иногда, что люди, это животные. Высокоорганизованные просто.

 Она была Близнецы, Gemini. Цвет - желтый, легкость и сообразительность, переменчивость. Она вернулась в Москву, сошла с ума и поехала к Ленгорам. Когда-то она жила тут, на Косыгина. Потом квартиру отдали родственникам с компенсацией, сорок тысяч долларов, она впервые увидела доллары, четыре пачки по десять тысяч, каждая перехвачена ленточкой, "Bank of America", сейчас это смешно. Сорок тысяч долларов в Москве, это книги, хорошая библиотека, и только. Без антиквара.

 Он-таки и стоял там, под душем, голый. Мылся. Мылся странно, как-будто видел внутри себя роман, который он сейчас пишет мылом по телу. На спине - татуировка, огромная летучая мышь на фоне земного шара, только потом она узнала, что это эмблема ГРУ. Вода стекала по его спине, шее, ягодицам, образуя многочисленные островки, столь схожие с тайными островами ее души, по большей части необитаемыми, наверху на лопатке, было наколото:

 НЕТ ДАЖЕ НЕБА

 И огромный член, он занимался джелкингом. Или, по-турецки, челиком. То есть, она не знала это все стопроцентно, но поняла. Проживающие в Судане арабы обладают самыми длинными. Хотя они все рождаются с фаллосами среднего размера. Начиная с подросткового возраста их приобщают к практике, передаваемой от отца к сыну, секретам поколения. Когда мальчику исполняется восемь, отец заставляет его взять большим и указательным пальцами руки за основание своей гордости и резким движением провести ими до головки. Так начинается процесс удлинения, мальчика заставляют заниматься такими упражнениями ежедневно по тридцать минут. Если он чувствует, что наступает высшая точка, прекращает движения и ждет, когда ощущения пройдут, и затем снова возвращается к упражнению. В более зажиточных семьях, конечно, отец с этой целью посылает сына в мехбил, этакий спортивный клуб. Там квалифицированный тренер занимается с мальчиком, ежедневно совершая с ним сеансы. Сначала мальчика раздевают догола, потом энергично массируют и натирают маслом, говорят, с примесью кукурузной муки. И потом тренер начинает ловко манипулировать его членом, доить, гонять кровь туда-сюда, не давая ей отливать, крепко держа у корня руками, гнуть вправо-влево, вверх-вниз, тереть до красного. Мальчику строго запрещено кончать! А когда наставник чувствует, что мальчик сейчас не сдюжит, он отдыхает, потом возобновляя упражнения. Такое повторяется раз шесть, семь. Самое важное заключается в том, что такой массаж стимулирует кровообращение, тем самым увеличивает приток, кровь таким образом остается в пещеристых телах члена, удлиняя его и расширяя. И постепенно там остается, меняя саму фактуру. Ндаа, у него, как у жеребца, с атласным блеском и до колен. Как она будет с ним сейчас? Врут все женщины, что не смотрят на это, смотрят, и еще как, у самих-то - нет.

 Ну ладно, как-нибудь там. Не торопясь, уверенно, она тоже разделась, вошла в скользкую от грязи кабинку, господи, здесь никто не чистит, один вирус, но плевать, брезгливо и осторожно ступая стройными ногами по сырости, подошла сзади и обняла его, скромно уткнулась в него, в середину летучей мыши: женщина должна уметь ждать действий партнера. Вышло очень витально. Интересно, у животных есть сердечная чакра, подумала она, средоточие тонкого ума, когда танцуешь танго, танцуешь ведь чакра к чакре, сердце к сердцу, возможно, аргентинские иммигранты инстинктивно вывели всех на эту энергетику, совершенно ничего не зная о Тибете. Но в основе танго великий Борхес усматривал также уличную схватку и любовную дуэль, чего в медитации не было. Так сказать, радость боя, над выражением которой бились в незапамятные времена греческие сказители. Внушая аргентинцам веру в их былую отвагу. А также, в текстах танго часто плакали сильные мужчины, и этот образ часто надевали, двигаясь с партнершей под музыку, лучшие танцоры, конвентильо, короли бараков - не оттого ли и летучая мышь?..- заархивировав в базовых движениях, фигурах свои страсть, вожделение, одиночество и целую сумму конфликтов. И танцевавшие ради собственного удовольствия, напоказ всем. Мука, дрожжи, вода, тесто. Люди, музыка, объятие, движение. Хлеб и танго.

 Если он до этого знал, что она вошла, то виду не показал. А сейчас - ни слова ни говоря. повернулся и обнял: продолжение. Продолжение того вечера, словно и не расставались никогда совсем. Потом выставил веред ногу, стараясь не поскользнуться на плитке, а она сделала сентаду - села на нее, драматический элемент в конце танца.

 - Lento! - сказал он. - Медленно.

 Она была его, вся. Страстно и неприлично. Голые мужчины ее не пугали, второй муж мамы часто ходил дома перед ней голый, видно, готовил ее к чему-то. Встреча с ним в Буэнос-Айресе - огромная провинциальная Европа...-прервала ее жизненный поворот в сторону духовного материализма, он остановил ее мещанское вращение вокруг собственной оси на опорной ноге, Москва, в результате чего ее свободная, ...взлетела вверх подобно кнуту. Это не было украшением, а именно эффектом смены направления.

 - Милый мой, любимый...- сказала она. - Я люблю!

 Маракотова бездна страсти, воронка. Любовь, это все, что зачастую остается человеку, который потерял все. Или не имел. Иметь и не иметь, как писал Великий.

 Вы что, не знаете, как это бывает? Ты сидишь, говоришь с ним о каких-то глупостях, ни о чем, потом он берет твою руку и кладет к себе на колено, ты гладишь его бедро легко, но в то же время сильно, а рука скользит внутрь, ближе, начинает теребить бугорок. Он выпрямляется в талии, расстегивает ремень - сначала пряжку...-потом верхнюю пуговицу брюк, приглашает внутрь, в пещеру вулкана, оттягивает вперед резинку нижнего, горячее, плоть, и ты ныряешь в эту впадину, нащупывая ствол растущего в ней дерева, начинаешь двигать по нему рукой туда-сюда, но в меру, а то он потом не будет годен ни на что, только спать, и ты в этот момент начинаешь понимать окружающий тебя большой обман, гигантское шоу под названием "Все реально", и схвативший тебя с рождения этот большой спрут понемногу ослабляет кольца. Мужчина получает наслаждение, ты - правду. Что лучше, возможно, хотя...Вот если пойдешь против нее после того, уже знающей, а не в вере, можно накопить гигантскую отрицательную карму, сверх черный потенциал, невероятно тяжелый негатив: обманешь и сансару, и нирвану. Тогда ничего не спасет, это надо знать.

 Он шагнул вперед с легким, почти пижонским покачиванием корпуса в момент касания ногой пола и надел ее на себя. Наступила внезапная пауза, от боли она закусила губу и моментально расслабилась, иначе все порвет. И захрипела от наслаждения. Мужчины не могут понять женского счастья, им это не дано, так, десять процентов. Как-будто она помчалась на огромном поезде вперед - только вперед! - к смерти. На это было похоже: поцелуй дервиша, исступление до стона в ритме, пропахшем мятой. Затем - бесстыдно-чеканном, затем свирепо-флорентийском.

 Она обхватила его спину крепкими ногами, и они стали качаться, это был даже не секс, а вибрация - в конце концов, все вибрация в этой жизни, правда?..- и так было долго. Потом оба вышли на крик, и оборвалось. В раздевалки он долго вытирал ее полотенцем, мужским и не очень свежим. Прошли мимо сталинского вида скамеек в коридоре, такую краску она видела в последний раз в пионерлагере в детстве, к выходу.

 На выходе, чуть не дойдя до лестницы, ведущей наверх из этого ада, этого подземелья, дорогу им преградили двое, одинаковые лица, глаза как пуговицы, в кожаных куртках.

 - Московский уголовный розыск! - представился тот, что ближе. Второй поднес к уху телефон. Менты, пронеслось в ее мозгу, оперативные сотрудники, будут брать его, ее? В России преступником может вдруг стать каждый. Его, второй сказал ему:

 - Пойдем!

 Он послушно протянул вперед руки. Что-то там было, вспомнила она, он в Аргентине говорил, какой-то криминальный авторитет, задушенный собственными охранниками, из-за этого уехал из России.Смерть и рождение, это не окна, а двери. Тот человек вышел не в ту дверь. Или вошел.

 Потом она узнала тоже: он стал инвалидом, в тюрьме проиграл спор, кто-то в камере приставил ему к руке китайский кухонный тесак и ударил по тупой стороне молотком, разрубил кость, так или иначе, больше она его не видела.

 Как бог - или дьявол, они часто вместе, не разобрать! - он сделал то, что посчитал необходимым - привел ее в момент оргазма в кабинке душевой туда, куда следовало, в истину, все ее концептуальные мысли растворились в абсолютном пространстве, сломал ее кувшин, и пустота внутри и снаружи объединилась в одно целое, став необратимой. Беловодье, ирий, рай древних славян, невидимый град Китеж, молочные реки, кисельные берега, по-научному - параллельный мир, Шамбала. Где все счастливы абсолютно и абсолютно все. И заплатил за это своей свободой, а потом и здоровьем: случайностей не бывает. Вы же понимаете, не приди она в то хмурое осеннее утро - "осенний, Есенин..."- в ГЗ МГУ, не появились бы в его сознании и те двое. Уходя вместе с ними на каторгу души, он обернулся и снова, как в Буэнос-Айресе, подмигнул ей, мол, сделал. И все идет своим чередом, пусть идет, как идет, все хорошо. И пусть за мой счет, я согласен. И она увидела, его тело приняло светоносную форму, а затем растворилось в середине ее груди, в точке между сосками на глубине позвоночника, осевой линии тангеро, идущей от промежности к темени, стало тепло и ясно, как весной, а не осенью. Ноги ее подкосились, она присела на антикварную скамейку. Потом взяла себя в руки, она умела, как мама, и, как она, в трудных ситуациях смешно морщила лоб, и пошла. Вперед и вверх, к свободе. Ибо когда мы моем чашку, мы моем не чашку, мы смываем грязь, она поняла, если бы мы мыли чашку, чашка бы истончилась и исчезла. А грязь, это совсем не чашка, отнюдь.

 ...На скамейке в скверике перед главным зданием МГУ какой-то хорошо одетый старик читал внуку. Видимо, воспоминая эмигранта 30-х годов о Китае:

 "Когда меня перестали считать за шпиона гоминьдана, несмотря на мое офицерское прошлое, разрешили присутствовать на собраниях ячейки. Я перевел и читал товарищам Маяковского. После одного из них я вышел в вестибюль покурить, из окна была видна написанная старинными иероглифами, "цю-линь-гун-сы", всего четыре чуть почерневшая от северо-западного снега вывеска основаной в Иркутске в конце 60-х годов девятнадцатого века громадной торговой фирмы "Чурин". Тогда (тут старик немного закащлялся) советское правительство еще не успело национализировать ее и передать Китаю, это произойдет в 53-м. Выбежала одна китаянка с косичками, в крохотных валенках.

 - Господин! - радостно закричала она. - Возьмите меня, сэр, take me, please! 15 долларов.

 - ?! - мое лицо выразило недоумение, я нахмурил брови. Это самый лучший тут жест, и не согласен, и не грубо, по ритуалу. Так она вроде не должна, все-таки. И почему она назвала меня "господин"? А не "тун-чжи", "товарищ"? Воистину, как говорят их мудрые книги, анналы Конфуция, "две девятки возвращаются к одному". Все мы рано или поздно вновь приходим к тому, с чего начали.

 - Дешевле нельзя, - нимало не заботясь, пойму я или нет ее речитатив, затараторила китаянка, - только если вы закажете у нас в типографии тысячу брошюр, тогда бесплатно!"

 Как бы сейчас сказали, бонус, горько усмехнулась она. Внук спал, дедушка читал сам себе.

 "- Я...Милочка, - я не находился, что ответить. Лучше правду? - Во-первых, я не привык платить за любовь, во-вторых...Я русский, офицер, это...

 Договорить она мне не дала.

 - Ну ладно...Только не говорите никому, а то- конец."

***

Становясь пустым, аспект времени вжикает и становится безопасным.

 - Ты моя женщина, - сказал он ей в темноте, входя в нее и находясь на ней сверху, мысленно смотря в ее прорезь. Если женщина пускает - пустила?.. - мужчину в себя, далее он обязан все терпеть?.. Или же - сообразно разуму?.. Но как?

 - Ты здесь только потому, что я здесь, - ответила она.

 Только что, сжимая его плечи руками, впиваясь в них, свои ногти она называла когтями, вообще старалась быть похожа на дикую кошку, говорила, что любит! А, все непостоянно...Друзья, если вдуматься, тоже губят нас. И любимые. Как она, с порочным, тонким лицом. Ведь если мы смотрим на что-то типа солнца, луны или Бога, он, они всегда здесь, и были здесь, мы же знаем. Но с точки зрения истины, так как они с нами остаются, у них должно быть начало. Начало Бога...Звучит хорошо. Этого присутствия. И конец. Так как Бог, это тоже феномен. А если начала нет, не феномен все это.

 Ее брови были выгнуты очень красиво.

 - Ты даешь? - сказала она. - Давай, двигай! Быстрее!

 Даю, подумал он. Но сначала я бы тебя убил. Поэтому боги - непостоянны. Он ослабил хватку, одной рукой контролируя ее две, и спустился ниже к ее животу, под пупок, туда, где была наколота роза. С шипами. Потом еще ниже и поцеловал: любишь куннилингус, люби и фелляцио. Она застонала.

 - Дикая, дикая ночь!..

 "Sub Rosa", "под розой", символ молчания. Или "тайно, по секрету". Розу древние римляне часто вешали над столом на время пиршества, в знак того, что о сказанном в застолье надо во что бы то ни стало молчать. С той же самой целью в залах, где проводились совещания имперского легиона, на потолке изображалась роза. А также в исповедальне, как говорится, не согрешишь, не покаешься. Амур, получив её в подарок от матери, богини любви Венеры, посвятил этот цветок Гарпократу, богу молчания, египетскому богу, чтобы влюблённые не разглашали - тайны.

 Сразу вспомнился Пушкин:

 Где наша роза,
 Друзья мои?
 Увяла роза,
 Дитя зари.

 Шалун, увенчанный, Эратой и Венерой, так сказать.

 Как поэт, он сказал ей:

 - Я тебя люблю!

 Он любил ее за то, что она разделяла с ним его комплексы. И паранойю. А вот от роз у него аллергия. Его язык проник туда, куда нельзя, ее губы сомкнулись соответственно.

 - Холодно, - тихо сказала она. И спокойно. - Когда холодно, у женщин соски стоят. Так говорят в Тибете.Какая была техника расслабления у Иисуса?

 Внезапно у него в ушах зашумело, зажурчало хотя в Тибете он еще не был. Пустота в почках, пустота в почках, подумал он, завтра пол дня будут усталые глаза, с синяками. Компьютер будет плясать, ходить туда-сюда. Говорят, китайская медицина не позволяет больше пяти раз за ночь. А я-то - одного не могу. Звук в ушах при пустоте в почках похож на воду: иногда как водопад, громко.А иногда-тихое журчание "Ш-ш-ш-ш-ш-ш..." Потом: "Шшш!" А, ладно, в сущности это та же самая Пустота. Когда  она есть, все работает, но как - непонятно. А когда ее нет, понятно все, но не работает ничего. Он стал слушать этот звон-звук воды: так кричат чайки. И заснул...

 Когда проснулся, ее уже не было. Не было и денег, паспорта, билетов. Трубчатый презерватив валялся на полу, словно напоминая о преходящем, так исчезают династии.

 - О, Намгьялма!(1) - простонал-прохрипел он. - Надеюсь, это все сны!

 (1) Намгьялма, Цугтор Намгьялма или Ушнишавиджайя - богиня долгой жизни, по преданию пребывающая в узлена макушке головы Будды. Её имя особенно эффективно для предоления препятствий к долгой жизни, действенного очищения результатов неблагих деяний тела, речи и ума, и помощи всем живым существам, страдающим тяжёлыми заболеваниями. Она также защищает от восьми видов страха и от рождения в нижнем. Защищает как в этой, так и в следующих жизнях. Особеннo 22 декабря, «когда световой день и тепло снова начинают увеличиваться».

***

...Перед тем, как заняться сексом, она заставляла читать его «Клятву гладиатора»:

 - Я продаю свою плоть, мой разум, мою волю славе этого людоса(1) и приказам моей хозяйки; я клянусь принять огонь, оковы, побои или умереть на арене в кровавой битве за него!

 От себя добавлял: - Чертовой.

 Я могу спать только с гладиатором, говорила она. - Ты принят в братство, сделай мне больно!

 Он делал. Его любовь доводила его до безумия, ибо в любви, как и в жизни, наиболее трудное быть тем, кто ты есть. Быть тем, чем ты не являешься, гораздо легче. Он это и был я. Или не он?

 Или нет? Я спал с ней и ел мясо.

 - У каждого вида мяса, которое мы едим, свое значение,  - шептала она. - Коровы очень мрачные и тупые поэтому их мясо символизирует смятение, беспокойство. Мясо собаки - жадность, потому что собаки - собственницы. Хотя они обычно не могут наслаждаться тем, чем владеют их хозяева, тем не менее они ревностно охраняют это, атакуя любого, кто угрожает! Лошадь, это зависть, потому что лошади очень любят соревноваться. Когда они скачут вперед в табуне, и одна вырывается, остальные начинают преследовать, соперничая. Мясо человека - держание за "я", у большинства гипертрофированное чувство собсвенного достоинства. И все это должно быть очищено во время готовки!

 Перед встречей с ней мне снился Матео Максимов, тот самый, что перевел «Библию» на цыганский. «Если бы цыгане умели писать, - замечал он, - сколько бы было писателей!» Ночь...День, это время относительной истины, ночь - абсолютной. Говорят, великомудрые после ее объявления давно тому назад, много эонов, убрали все географические мандалы, схемы мироздания, с лица нашей Земли, что происходило в других космических системах, я не знаю, свернули, так сказать, обнулили, а одну, женскую, соответствие двадцати четырех астральных точек тела двадцати четырем святым местам в Непале и Индии, оставили из сострадания. И ночью оттуда приходят такие тонкие создания, феи-дакини, поддерживая и помогая тех, кто имеет в эту схему и в них истинную веру. О вере в моем случае речь, наверное, не шла, но жаркими, душными ночами в Сочи иногда я выспался. Город? Ну так себе. Но иногда все все-таки по понятиям.Что это будет моя последняя ночь, не только в этом гоороде, а вообще, разумеется, я не знал.

 - Бенсама Бенсон.

 Стол на презентации открытия гостиницы «Рэдиссон-Лазурная» в был накрыт как надо. Практически двадцать четыре часа в сутки. Спускаешься на первый этаж, ох уж эти американцы с их пртояжно-тянучим техасским «гррраунд-флооор», вы-то что здесь забыли, говоришь номер комнаты и - пошел. Накладываешь на тарелку сначала горы море продуктов, потом все остальное. И малиновое повидл прекрасно сочетается с майонезом. Самый хороший магазин «Океан», который я в своей жизни видел, кстати, был в Барнауле, это Кахахсиан. Где и слово-то «море» никто не слыхал. А потом садишься за какой-нибудь свободный столик и это все пожираешь. Как только казахи из буддистов стали мусульманами? Метаморфоза.

 Я пожал сухую маленькую ладошку. Был такой тибетский святой Венсанпа, ее имя определенно давало мне с ним какую-то с ним ассоциацию. А быть рядом с источником сверхсил всегда хорошо. У меня вообще ассоциативное мышление, всегда что-нибудь ляпну, мне понятно, другие недоумевают. А не вагабондом, убийцей, философом и бродягой. Аудиалом, воспринимающим мир только на слух. Авторитетом, имеющим признание только в криминальном мире, да и то не у всех и не всегда. В принципе, абсолютно жизненно дислектичным.

 Ее светлые были расчесаны на аккуратный пробор, уши торчали в стороны, как у Микки Мауса. Шведка пуэрториканского происхождения, работает в России. Взгляд влажный и хищный. Эгоистка, подумал я, эгоистка.. Все в мире только для нее. Эта гостиница, солнце, море и вода. Для нее существует только «хочу» и «не-хочу». На вид лет тридцать-двадцать пять. Пора бы.

 Я улыбнулся:

 - Добро пожаловать в Сочи!

 А как сказать? Она тоже оскалилась мне в ответ, обнажив острые, как иглы верхние и нижние резцы, и мигом бросилась под стол, за которым мы сидели. Такого минета я не знал никогда!Потом мы сразу поднялись наверх ко мне в номер. Я боялся, она начнет садо-мазо. Проблемы садо-мазохихма, это все проблемы «бинду» на самом деле. Маленькой тонкой голубой точки в центре нашего тонкого тела, являющейся хранилищем тонкого ума. Энергия человека находится внутри каналов, бинду - внутри энергии. Чтобы это хорошо понять, надо читать тантры. Только потом обратного пути нет.

 Всю ночь я кричал:

 - Бенсама Бенсон, я люблю тебя! Бенсама Бенсон!!

 Она отдавалась мне, подобно пчеле, брошенной в океан страсти меда. Люблю мужчин, которые точно знают, чего они хотят, так она объяснила. Хотя, признаться, до завтрака с ней я хотел другого. Потусоваться здесь на халяву на открытии дня три, проиграть в казино сто долларов, посмотреть на море и под шумок на чартерном самолете убежать с этого проклятого Черного моря, из этого проклятого города, в котором я скрывался после убийства банкира С. три года вместе с толпой менеджеров, журналистов и их любовников и любовниц в Москву. А там на конспиративную квартиру-«кукушку» на Киевском вокзале, найти в цветочном горшке, стоящем в лестничном пролете ключ, открыть, войти внутрь и ждать куратора. Чтобы сказал мне снова, куда и кого.

 Изо рта у нее вдруг пошла пена. Потом, тоненькой струйкой, кровь.

 - Бенсама Бенсон! - крикнул я. Все было напрасно, она умерла подо мной. Тело не выдержало высокого напряжения. Я стоял и смотрел на это море, где ее душа в данный момент растворялась. Возможно...Или дух? Дух-материализм.

 «Губы сталкиваются друг с другом,
 как в аварии разбивается дизель.
 Я сегодня тобою поруган,
 о веревке думает висельник.»

 Кто написал? Сейчас многое пишут.

 Я спустился на лифте и вышел туда, в ту точку, на которую только что сверху смотрел. На пляже никого, гостиница официально еще не работает. Ха, каждому участнику открытия даже подарили дощечку для резки овощей-фруктов, псевдогжэль с ее изображением, датой и видом моря. Бенсама рассказывала мне, что она хотела покончить с собой -  Стокгольм, вечером в четыре часа в Швеции уже темно, финансы, биржа, вуду - но увидев этот вид, решение изменила. Впрочем, отсрочив все совсем ненадолго.

 Сзади неслышно подошли два крепыша-азиата, глаза, как у японких пауков. Что всегда прижимают к небу тоненький язычок. Такие после этой жизни катятся в ад прямиком, как камни, связанные друг с другом веревкой страшных деяний.
 - Бенсама Бенсон? - спросил я. Хотя, чего спрашивать, конечно. Один молча кивнул. Наверное, вьетнамцы. Их сейчас много в Сочи. Многие убийцы-профессионалы. Могут на заказ по частям привезти заказчику руку, ногу. Боли я не почувствовал, только липкое, я сам почти профессионал. Что-то горячее потекло внутрь под пятый позвонок, куда вошел отлично вогнанный ножик. Колени подкосились, киллеры плавно и даже, как мне показалось, прямо бережно, опустили меня на песок. Он пах морской капустой, салатом, такой в застойные годы дядя привозил из Владивостока, они там делали Ботанический сад. А еще  сушеных кальмаров и лимонник. Лимонник мы заваривали прямо в таком же псевдогжельском чайнике.

 Да, подумал я. Бенсама Бенсон, последняя любовь. Такой любви я не знал никогда...

 Примечания: (1) «людос», «людус», от лат. «ludus - игра» - один из первичных видов любви, наряду с «эросом» и «сторге» в концепциях известного канадского социолога, публициста и общественного деятеля Джона Алана Ли, выделяющего шесть стилей, или, как он бозначил это, цветов любви. Пользующейся, к слову, популярностью в современной американской социальной психологии. И, в определенных кругах, и у нас. Согласно мистеру Ли, людус это «любовь-как-игра», не слишком глубокая и ориентированная только на получение удовольствия. Комбинируясь с другими базовыми разновидностями, людус иногда образует вместе с эросом навязчивую любовь-манию. Вместе со «сторге»,  древние греки так называли семейную, родственную любовь, привязанность, которую, например, испытывают родители по отношению к детям, - реалистичную и практичную любовь-прагму. Есть еще и агапе. Возлюби ближнего своего, как самого себя.

 См. «Lee J. A. Colours of love: an exploration of the ways of loving,New York: New Press, 1973.»

***

Общение  ней казалось ему агонией, медленной, мучительной смертью от укуса обвившейся вокруг гигантского дерева ядовитой рептилии, каковую, приблизившись к которому, он по ошибке принял за прохладную летнюю тень. По латыни - "кви-про-кво", недоразумение, принятие одной вещи за другую.

  У него неполучалось с ней спать: чем больше он пил, тем хуже мог, чем хуже мог, тем больше он пил; то есть, сначала все время "мог", а потом - внезапно! - перестал.

 - Вставляй! - как-то в постели приказала она, грубо. После этого. Слишком он был чувствительный человек - писатель. Был бы слесарь, вставил. Но развестись? До этого не доходило. Вилла в горах Трансильвании, свои газеты. Деньги держали? Наверное, деньги. Он проклинал себя за это. За эту немецкую машину, бороду клинышком и осенний виски. И терпел.

 Секс было не главное, он воплощал квинтэссенцию их вазимоотношений, но не полноту, казалось, они, отношения эти, первоначально были рождены между какими-то волшебными континентами, куда не доходят лучи солнца, так что они не могли видеть, вытянуты или согнуты на белой простыне постели их ноги. Она любила сверху, он сзади, но это было не важно. Спать с ней было все равно, что спать, осознавая сон и не желая просыпаться. Мужества потянуться, встать, открыть глаза и заняться исследованием - именно это называют отречением - у него не было. Он не мог допустить, чтобы голубь его любви продолжал разбиваться о ветровое стекло ее логики. Как не мог контролировать и других водителей на этой автостраде.

 И как-то раз, в самом начале очередных супружеских близких отношений, вскричал ей:

 - Пошла вон!

 - Ты - fuck!!

 Она тоже крикнула.

 Пораженный чумой не ощущает недомогания в уме. Он постоял у окна голым минут пять-семь и медленно ответил:

 - Нет, я - йети. Йети очень трудно практиковать то, что он понял. Когда он ловит одного зверька, чтоб сожрать, кладе его себе под живот, двумя руками и ждет следующего. Его ловит, хватает, тоже кладет. А первый - убежал. Чем ходить всюду, собирать балласт ненужных книг и секса, лучше прочесть одну книгу ли, женщину, выудить знания. Хорошая книга, как и женщина, медленно раскрывается...

***

Днем ему казалось, что день бесконечен, а ночью, что бесконечна - ночь. Зимой солнце было холодным, летом лунный свет - обжигал. "Она, она, она..." - вертелось у него голове. Мысль, что их любовная горячка может внезапно кончиться их смертью - пугала. Под властью ее смертоносного "внимания" - "милый, не ходи туда, не ешь это, не пей кока-колу..." и прочее - и из-за нехватки собственной целостности они теряли контроль над умом и телом. Где основание кармы, где хранятся кармические эффекты всех наших действий? Древние индусы говорили, что такого основания нет, действие исчезает в пустоте после того, как оно произведено. И когда переживается его эффект, "эффект бабочки"(1) этот опыт тоже приходил из пустоты, с помощью взаимозависимости, зависимого поисхождения. Она верила в "только-сознание", говорила:

  - Из Первоосновы.

 А тибетские ламы, отвечал он, утверждают, что в состоянии нечистого восприятия Вселенной продолжительность нечистых состояний ума и энергии, таких, как находящиеся в нашем теле шесть хранилищ-семян шести миров сансары, обеспечивают эту базу! "Откуда берется карма?.." - было похоже. Из-за нехватки собственной целостности они теряли контроль над умом и телом, становились "трудновкупаемыми", с трудом осмысляли и оценивали происходящие вокруг них события. Любовь - опасное состояние...И - сверх того! - их обычно искаженное страстью восприятие начинало еще больше галлюцинировать.

 Она любила сверху, он сзади.

 Но, если честно, это было не важно: губы сталкивались друг с другом, как-будто разбивался дизель. Каждый день он был ею, этой любовью, поруган, думал о веревке.

 Писал:

 - А я стою, как гладиатор.
    Любовных стрел со всех сторон
    в меня потоки. Словно в вату
    вонзился древний скорпион.

    Горчица летом пахнет солью,
    но боль стерпеть мне легче, чем
    найти в душе покой и волю,
    с слезе увидеть твой тотем.

 Потом их убили, прошили очередью из автомата ассирийцы, в кровати на заре в гостинице "Радиссон". Кто-то был должен кому-то денег.

 (1) "Эффект бабочки" — термин в естественных науках, обозначающий свойство некоторых динамических систем: незначительное влияние на систему может иметь большие и непредсказуемые эффекты где-нибудь в другом месте в другое время. В хаотической системе бабочка, взмахивающая крыльями в Айове, может вызвать лавину эффектов, которые могут достигнуть высшей точки...в дождливый сезон в Индонезии. Ошибки и неопределённость нарастают экспоненциально, предсказание становится - невозможным. Причиной глобальных изменений могут послужить совершенно незначительные вещи: плитка шоколада, белый камушек, таракан, лист салата, кусочек печенья, случайно услышанное слово и многое другое. Примерами хаотических динамических систем могут являться "Подкова Смейла" и "Преобразование пекаря" (математика, физика).

***

Медитацией он не занимался, зачем тратить время? Большинство медитирует на свое невежество в божественном облике, представляют божеством свое «я». Тантрой - тем более. Толком ничего не поняв, практикуя тантру? Зло торжествует. Вот если бы кто-нибудь мог его насильственным образом, без медитации привести к состоянию совершенства...Типа «человечество должно быть принуждаемо к добродетели!»,  Анатоль Франс. Эта надпись висела у них на стене в зале бокса. А машина у тренера была, как лимузин у Ангелы Меркель. Откуда он себе столько навыступал? Или на ней смело можно было зачеркнуть слово «спорт», написав «мафия»? А что? Сейчас даже сдачей пустых бутылок в Москве заведует она. К пункту приема стеклопосуды подлетают не растаможенные огромные джипы, оттуда вылетают сильно накачанные ребята с худыми, синими от наколок наркоманами вперемежку, так сказать, дух и тело, напалм стеклотары ураганным огнем летит в окошечко кладовщика. Не верите, попробуйте влезть в этот бизнес! Это все равно, как в чеченском ресторане поесть и не заплатить.

 По призванию жизни он был когнайзер. От английского «cognize», осозновать. Все, безобъектно. И абсолютно верно. Наверное, это и есть мудрость...И первое, что он осознал: умереть можно толькл двумя способами. Заснуть, и потом никогда больше не проснуться, или умереть и потом никогда уже больше не засыпать. Он бы предпочел второе. А то мы живем и не знаем, вдруг вся наша жизнь сон. Во сне, разумеется. Или знал, что после достижения просветления надо нарисовать себе  на лбу между бровями маленький кружочек, а потов взять тоже маленькое зеркальце и странствовать, посещать публичные дома, базарные площади, парады красоты, концерты, в общем, все места, где много женщин, чтобы там увидеть одну с таким же точно кругом, богиню, она может быть любой, красивой, безобразной, старой, молодой, а потом тихонечко посмотреть в зеркальце, зажав его у бедра в кулаке, отразить свой лоб, и если этот свой круг исчез, так оно и есть, это Она. И тогда уже ни за что ее не отпускать, быть как муж с женой с нею, чтобы освободиться. Потрясти, разрушить этот свой круг сансары, скитания вечного, трансмиграции и самому  - стать святым. А на жизнь зарабатывал уроками секса, ставил оргазм. Конечно, женщинам, не мужчинам. Ему хорошо платили за это. Во время оргазма казалось, плоть его и клиентки состоят только из чистого ума и энергий, она трансформировала их, очищая огнем любви грубое в тонкое. Давая, что ли, магию … и бессмертия, иногда они просто ею сияли, пока не брали свое омрачения. Но когда у них возникали эти чувства он просто в них пребывал, следующим образом - сначала зажигал партнершу, бумагу, дул, куда надо, чтобы пламя разгоралось сильнее, постепенно огонь переходил на дрова. А когда пламя начинало гореть ярко и ровно, переставал дуть, любовь ведь подобна раздуванию огня. Если у вас под рукой не будет бумаги и щепок, ее материала вы вообще не сможете зажечь огонь. Когда пламя их чувств разгоралось, анализ прекращал. На этом этапе он совершенно естественно входил в однонаправленное сосредоточение, иными словами, просто  в нем пребывал, делая себя и ее счастливым. И все было хорошо. Иногда его, впрочем, посещало настоящее чувство печали. Ну...Словно гонка против времени. Как-будто спишь и видишь сон, но знаешь, в конце концов все равно проснешься, как бы ты им не наслаждался. Глубоко-глубоко внутри себя зная, что изменения неизбежны, дай вам бог жить в эпоху больших перемен! Хотя настоящее чувство печали всегда с нами, не так ли? Как и духовный материализм. Кто-то все время гонится за тобой.

 ***

 - Ты брала деньги из тумбочки? Опять?! - несмотря на рост  метр девяносто два, голос мужа стал визгливым. Она ненавидела это. Лучше уж веди себя, как мужчина. Не унижай, но убей. Кишка тонка.

 Она твердо ответила:

 - Да, брала. И тратила на любовника.

 Ей было все равно.

 Он ворвался в спальню, схватил ее за горло, ударил по щеке. Голова мотнулась, как мешок, ударилась об стену, раздался хруст. В ней загудело, из носа тонкой струйкой засочилась кровь.Зря он так, подумала она. Побеждает всегда женщина. Когда смеется и уходит. Тумбочка действительно была «тумбочкой», в ней пачками лежали деньги, купюрами по сто евро. Когда ей надо было ехать к любимому человеку, она просто открывала дверь и тащила оттуда. Обычно, чтобы муж не знал, - из середки. Вообще он не считал, некогда, успевал только воровать: докторская степень, дипокно на таможне, фарцовка хайтехом, и, в Варшаве, девочка. А с нее взял только одну клятву — третья жена... - чтобы родила ему сына и никогда не бросала. Она родила, это она смогла. Не смогла жить с этим.

 - Я хватаю вертолеты, - сказала она. - Не бей, в голове все плывет, дорогой. Ты уже меня достаточно сильно приложил мордой.

 Муж забился в истерике, залился слюной.

 - Аааааааа...

 Она ушла от мужа с деньгами. Из той же тумбочки, забрала все, он себе еще заработает. Улетела к подруге в Пекин. Типа fuck u, Моscow, Peking, гуд монинг.

 ***
 
 Город он запомнил плохо, да и не хотел. Аэропорт, очередь на таможне, шманали какой-то рейс из Боготы, всех колумбийцев до трусов раздели, такси, адрес, Манхеттен, стекло и бетон. Хотя внизу, у подножия небоскребов тихо и спокойно. Потом какие-то наголо стриженные коммивояжеры на улице пытались продать ему пылесосы фирмы «Катерпиллер». Или какая другая? Все равно к черту! Походил, погулял, поглазел на этот Вавилон, пообедал пиццей, получилось недорого. Потом спустился в метро, поехал на Брайтон, отдал посылку. Это было целью, его наняли для этого. Что в посылке, он не стал осозновать. Зачем? Меньше знаешь - крепче спишь. А то вот Пете так отрезали голову, тоже был когнайзер и достойный. За то что постоянно осознавал все то, что не надо. Не понял, что такое неавраамическая святая ложь...Тут такакя хитрость, когнайзер должен иногда сознательно понижать осознование действительности. Например, водкой. А то можно погибнуть. И гибли, как камни, связанные одним канатом, опускающиеся на дно моря. Сколько их было, о!

 «На раене», в Брайтоне из окна пело:

 - В темной хате на большой кровати
 лежит Марина, а на ней матрос.
 Марина вьется, матрос смеется,
 - Марина плачет, матрос поет:
 Марина, Марина, подари мне сына,
 не хочешь сына, подари мне дочь,
 не хочешь дочку, подари мне ночку,
 не хочешь ночку, подари любовь!

 Пело вполне по-русски. Так, красиво. А, мир сейчас одна большая, дружная семья: глобализация. И в этой глобализации у одних классовых прослоек гораздо больше денег, чем у других. Это он осознал тоже. И хотел принадлежать. В Москве иначе нельзя, Москва слезам не верит. Хотя не веры нам надо бы, она и так у нас есть, а знаний, если прямо. С этим туго, господа Головлевы.

 Потом поехал в негритянский готический квартал, сам не занл, почему. Наверное потому, что в путиводителе было сказано четко, туристу ехать туда нельзя, могут турилку оторвать. Он всегда шел против течения. Приехал, ничего: негры-готы сновали туда-сюда по раскаленному тротурару, кое-где украшенному собачьим дерьмом, косые деревянные домишки слепо щурились на закатное солнце. Прямо начиная от выхода с платформы, как тараканы, только совсем не такие безобидные, на перилах вверх по лестнице, видимо, ведущей вниз, в преисподнюю сидели люди, что-то ели. Один - огромный, жирный, и сине-черный,папа-Сенегал, такой цвет бывает только в кино - сразу у выхода налево и смотрел прямо на него. На шее у папы болтался на цепочке огромный золотой теодолит. Или, по крайней мере, золоченный. Тоже мне топограф, подумал он. Видимо, ночной геодезист. Составляет криминальные натальные карты, а мы все его деревья, захочет, посадит, захочет, вырубит. Негр, это хорошо, подумал он: жизнь, это сон. А по соннику Чжоу-Гуна разговор во сне с черным человеком предвещает успех в делах. Значит, не зря ехал. И сюда, и вообще.

 - How do you do? - негромко спросил негр.

 Ему захотелось созорничать. Хау ду ю дую, мистер Браун? Хау ду ю дую, мистер Браун? Я дую-дую прямо в хууууую, мистер Браун!..Хотелось ему ответить. Но так ли должен вести себя когнайзер, просвещенный адепт эзотерики? Однозначно нет. Он сказал, как того требовал английский, проходил он когда-то с мамой такую книгу «Ситуационный Инглиш». Ничего, хороша.

 - Айм квайт олл-райт! - сказал он. - Энд вот эбаут ю?

 Мол, все хорошо пока, а у вас?

 - Откуда? - спросил адский знакомый. Спросил вполне откровенно. Собственное благополучие, его, похоже, не волновало. Как и всех в этом районе: даунтаун есть даунтаун. Страшный, неработающий, черный.

 - Из  Москвы, - сказал он.

 Негр спросил:

 - Как Америка?

 - Что? - изумился он.

 - Америка как?! - Мол, для особо тупых.

 Он понял, ответил по слогам:

 - Ни-че-го!

 Шутка юмора? Развернуться бы и уйти. Быстренько нырнуть в поезд назад, в викторианский центр, под сосны и дубы, денег хватит на несколько дней на любую гостиницу. Просто жить, ощущать вкус холодного солода виски, запах окровавленных бифтексов, сострадательную мягкость пирожных, коричнево-красных гор с шапкой из сливок и крема. Ну ее, эту погоню за истиной! Все равно у прозрения много ступеней и успешноеподвижничество есть результат не одной жизни. Но он не хотел сам себе строить из себя сумашедшего, замахнулся, значит, бей, надо идти до конца. Остальное несерьезно. Приехал сюда, давай, веди диалог. Может, это и не негр вовсе? Кстати, бывают и белые негры, еще как! В любой ненормальности ведь всегда есть усмешка, я, видишь, выиграл, а ты програл, или все общество, а с кем и, главное, кому ему было играть? Нет, безумная мудрость это другое.

 - А! - заулыбался негр. - А настоящую Америку хочешь узнать?

 Говорят, в диалогах с местным населением для туриста самое главное - психологическая устойчивость, как в драке. В отличие от спортзала, на улице. Так говорил тренер.

 Он сказал почти по-московски:

 - Хачу!

 - На! - негр с высоты свитого им гнезда наклонился вперед отвесил ему огромную затрещину. Свеху вниз, так рубят деревья. Под самый корень.

 От пощечины голова мотнулась, как мешок, ударилась об стену, раздался хруст. В ней загудело, из носа тонкой струйкой засочилась кровь.

 - Ну как? - удовлетворенно спросил негр.

 - Что? - сказал он. Гудело так, что почти не было слышно слов.

 - Эйфория - прошла?! - заорал негр. - Осталась боль?!

 Больно было, но разочарования не было, оно не наступало. Он бы мог сам ударить гораздо сильнее и точней, но не хотел. Особенно, если бы тоже имел преимущество в высоте. Впрочем, негр, может быть, тоже мог. Вообще это прикольно - иметь хороший, поставленный удар и не отвечать. Обеим сторонам. Если я ударю вас не сильно, неприятно будет вам, а если сильно, то мне, так говорили на боксе. В этом было что-то очень высокое, честное, пахнущее свежескошенной рожью. Над пропастью.

 - Ага, - с трудом улыбнулся он. Щека болела, ухо распухало. Выпустят ли, когда будет улетать? - В смысле, эйфория...Прошла. Больно? Средне так... - Он вновь начинал осозновать: Нью-Йорк, небо, солнце, истину, свой авторитет. И этот сраный, ветхий метрополитен. В Нью-Йорке надо ездить везде на машинах. Железная дорога здесь, наверное, тоже говно. Вообще, самый хороший город в мире Копенгаген, но туда ему больше нельзя, назад дороги нет. 

 - Спасибо вам большое, - сказал он, - я пошел!

 - Подожди, - вдруг забеспокоился негр. Он запрокинул олову кверху, как даос, словно пытаясь с помощью глубоких дыханий устранить несварение желудка. У себя и, заодно, у Нью-Йорка. - Вот, это, слышь? Мне был сон. Русский придет...Надо ему сказать, где та женщина...

 Негр с неожиданными для его комплекции проворством и быстротой спрыгнул с перил. От тяжести его веса тротуар под ним чуть не прогнулся. Проходящие мимо два черных полицейских с ленцой и любопытством повернули головы, посмотрели на это. Потом быстро потеряли интерес и занялись стоящим у обочины рекламы сигарет «Лаки-Страйт» высоким кавказцем с усами песняры 60-х годов, продававшим ворованный айфон.

 - Она там, - жирным пальцем негр показал на северо-восток. - Твоей нации телка.

 Он даже не был удивлен, чувствовал, не будет дальше языкового барьера. Уж пора.

 - Пекин?

 Негр утвердительно закачал головой. С ней вместе, как гигантский маятник смерти из новеллы Эдгара По, начал рассекать воздух со свистом теодолит, с каждым взмахом опускаясь все ниже.

 - В баре, проститутка.

 Потом честно сказал, отвел глаза:

 - Не знаю, браза, в каком районе, в каком.

 Все-таки есть в них чувство локтя, в этих черных. Тренер рассказывал, когда он приезжал в Вашингтон, тоже остановили на улице такие гопники. Спросили, откуда. Тренер сказал, Россия. Не только не стали грабить, дали десять долларов и попросили больше не приходить к ним в гости. А то убьем.

 Теодолит застучал в грудь негра, вернее, загремел, разрезая ему майку и кожу. Еще точнее, загрохотал как кара Господня.

 - Понял, - сказал когнайзер. - Я поехал, прощай, друг. Даст бог, больше не увидимся никогда.

 Так он говорил иногда обычным смертным. Что было не очень правильно.

 - Удачи тебе, - серьезно сказал негр. - Освободишься из круга, не забудь меня, хорошо?

 - Хорошо, - сказал русский, - не забуду! Хер ли тебе тут доедать без соли последний член. Приду во сне, вознесемся вместе, в этой жизни. В этом теле, так сказать.

 - Вознесемся, - сказал толстый кошмар, снова залезая на свой пограничный столб. - Как пить дать, вознесемся, бро!

 продолжение следует