Жанна д Арк из рода Валуа 83

 
День


Жанна вошла в зал безо всякого смущения, с видом, скорее, сердитым. Она не косилась на стены с развешанными щитами, оружием и охотничьими трофеями; не подбирала испуганно юбку, словно боясь занять слишком много места и нарушить собой окружающее великолепие. Даже когда встала перед господином де Бодрикуром, не опустила глаза, как сделала бы любая другая крестьянка, а посмотрела с вызовом и слегка вскинула голову.
Такое поведение крайне изумило и озадачило королевского посланника де Вьенна, но сам Бодрикур, еще не до конца отделавшийся от чувства, что Жанна лишь досадное обременение его каждодневных забот, быстро прикинул, что приехала-то она от Карла Лотарингского, а там замок – ого-го – не чета здешнему. Так что богатым убранством и знатностью господ эту крестьянку уже не смутишь.
На всякий случай он напустил на себя побольше надменности и приготовился сказать что-то вроде: «Так это ты?» или: «Чего тебе от меня нужно?»... Но Жанна его опередила.
- А ведь я предупреждала вас, сударь! – звонко воскликнула она, не кланяясь и не приветствуя, как будто сама стояла перед вассалами. – Я говорила, что случится беда, если вы не поторопитесь отправить меня к дофину! И вот беда случилась, не так ли?!
Удивленный Бодрикур, сразу утративший половину своей надменности, беспомощно повернулся к де Вьенну.
Тот встал.
- Почему ты думаешь, что случилась какая-то беда?
Жанна окинула взглядом камзол с королевским гербом на груди, дорожный плащ, сапоги и дерзко заявила:
- Если ничего не случилось, зачем здесь вы, сударь?
Она бы, конечно, могла рассказать про то, как ночью, подъезжая к городу, Клод вдруг расплакалась горько-прегорько. Что эти слёзы напугали даже дядюшку Лассара, не говоря уже про саму Жанну. Что причины своих слёз Клод объяснить не сумела и только выговорила, размазывая их по щекам, что случилось, видимо, что-то плохое, потому что внутри у неё всё болит и тоска такая, будто никакого счастья в жизни больше не будет. А потом, указывая на башни Вокулёра, которые на фоне светлеющего неба казались совсем черными, попросила Жанну ничего больше не бояться и идти к коменданту, не дожидаясь когда его уговорят согласиться на встречу с ней.
- Я пойду, - пообещала тогда Жанна. И добавила почти обреченно:- Если беда действительно случилась, двери замка сами передо мной раскроются…
Для неё слова и слезы Клод были неопровержимой истиной, которую ничем другим больше не надо доказывать. Но здесь, перед этими двумя мужчинами, один из которых дважды прогонял её и даже сейчас вполне может попытаться выгнать снова, говорить о Клод не хотелось. Поэтому, чтобы не солгать ни в чем, но всё-таки ответить на вопрос королевского посланника, Жанна пояснила:
- Моя душа больна со вчерашнего дня. И так бывало всякий раз, когда у Франции появлялся повод для скорби. Утешьте меня, если я не права, но только не лгите! Или отправьте поскорее к дофину, чтобы не случилось новых бед.
Коле де Вьенн и Бодрикур переглянулись.
- Ты права, - не солгал посланник. – Если хочешь слов правды, честно скажу – я поражён. И речью твоей, и даром провидения. Кто ты такая?
Жанна еле заметно вздохнула. Ритуал посвящения в рыцари, проведенный Карлом Лотарингским, сделал легким ответ на этот вопрос.
- Я – Жанна. Жила в Шато д'Иль, что в окрестностях Домреми, в доме Жака Арка и его жены мадам Изабо. Я и дольше жила бы там, вполне довольная тем что имею, но голос Божий прозвучал в моём сердце приказом идти и помочь дофину надеть корону французских королей как и подобает истинному наследнику – в Реймсе, со священным елеем и двенадцатью пэрами, в присутствии французской знати, клянущейся ему в верности. Вот поэтому я здесь, поэтому надела мужскую одежду, не приличную моему естеству, и поэтому готова надеть даже латы.
Коле де Вьенн почувствовал, как его рука, держащая кубок с вином, мелко дрожит. «Что за чёрт? – подумалось ему, - я что - волнуюсь?».
- Для крестьянки ты слишком хорошо осведомлена о том, как проходят коронации, - зачем-то сказал он вслух.
Голос в середине фразы тоже почему-то дрогнул, и глаза сами собой забегали по углам, смущенные прямым взглядом этой странной девушки.
- Я училась, - прозвучал ответ.
- Училась, - фыркнул Бодрикур, - это в деревне-то!
Он был уверен, что сомнения – необходимая составляющая любой проверки, и ждал, что королевский посланник посмеется вместе с ним, но взгляд девушки обернулся на коменданта, и смех застрял у него в горле.
- Разве в деревне нечему учиться? Или там нет Бога, который определяет ученость каждого, даруя ему желание или нежелание узнавать что-то новое?
Бодрикур смутился. В глубине души людей ученых он побаивался, а потому презирал. Но сейчас вдруг вспомнилось, как в юности, воспитываясь при старом герцоге де Бар, он впервые смог сложить написанные значки в слово и изумился так, будто волшебник из сказки сотворил на его глазах настоящее чудо! А еще вспомнилось, как старая герцогиня читала им, мальчикам-пажам, старинные легенды о жизни святых, и как они слушали: разинув рты, утопая в мудрёных названиях стран, где росли никогда ими не виданные деревья с гигантскими листьями, свисающими прямо из макушки ствола... Где бродили горбатые кони с двумя пальцами на ногах, и где никогда не бывало ни зимы, ни снега… Как ему тогда мечталось! Как нетерпеливо ожидался тот час, когда герцогиня снова откроет книгу как маленькое оконце в другой мир…
И как быстро всё это ушло вслед за детством и его простодушной верой. А теперь вовсе стало ненужным за войной и последующими комендантскими заботами.
- Я только хотел сказать, что в деревне учиться особенно не у кого, - забормотал, невольно оправдываясь, Бодрикур. - И потом... его величеству нужны воины, а не учёные…
- Дофину нужно прежде всего Божье благословение, - перебила девушка. - И я принесу его, потому что точно знаю: Господь хочет, чтобы только дофин стал королем.
Коле де Вьенн тихо поставил кубок на стол.
- Сядь, Жанна, - сказал он. – Сядь и расскажи нам с господином де Бодрикуром, как ты услышала Господа. Являлся ли он тебе, или это был просто голос? И какой это был голос? Почему ты решила, что это именно Господь, а не искушающий тебя нечистый дух?
Жанна посмотрела ему в лицо и села.
Перед глазами её качнулась голубая ленточка, привязанная на Дереве Фей выше всех других…
Именно тогда она поняла, что без подобных вопросов не обойтись. На прощальном пиру у Карла Лотарингского, после того, как герцог подарил ей коня со всем необходимым снаряжением, улучила минуту, чтобы спросить у Рене, достаточно ли убедительным станет её рассказ о внезапном озарении тогда, возле оврага?
- Меня бы такое убедило, - сказал молодой человек. – И Карла убедило бы тоже. Но там, куда ты отправишься, мало кто поверит в подобное. Люди перестали слышать Бога внутри себя, и голоса извне убеждают их сильнее. Так что придется тебе приводить другие доводы. Но я не сомневаюсь – ты их найдешь.
И Жанна много думала с тех пор.
Отец Мигель и Клод – вот два голоса извне, про которые она могла сказать: «Им верю». Да еще вокулёрский церковный колокол, чей голос словно оградил её от всего лишнего в тот памятный отчаянный день, когда она ранним утром полезла по ветвям - выше и выше - с голубой ленточкой в руках… Оградил... И  возвысил тот миг, когда она - наконец без боязни - прижалась к старому стволу всем телом, всей душой, слушая и понимая, потому что Дереву Фей не требовалось ничего объяснять про озарение – оно первым почувствовало и сказало: «Ты готова»…
- Я слышала сначала звон колокола, - сказала Жанна, не опуская взгляда перед королевским посланником. – Сначала только звон, а потом голос. Он был похож на сноп света, внезапно падающий с небес, и в нём было всё: и доброта, и забота, и скорбь по неправедно обиженным. Я не назову вам слов. Но разве нужны они, когда глаза наполняются слезами, а сердце - болью за человека, которого никогда не видела? Чувствуют ли люди, стоящие сейчас возле дофина, то же самое? Не знаю. Но Господь, стоящий над ним, вложил в меня свои чувства, которые нашему принцу необходимо знать, чтобы совсем не пасть духом и продолжать сражаться.
Коле де Вьенн подался вперед.
- Если ты прямо сейчас объяснишь мне, почему Господь выбрал именно тебя, я сам отвезу тебя ко двору и сам буду хлопотать перед королем, чтобы тебя приняли!
Спокойный голос Жанны не выдержал даже паузы.
- Я умею стрелять из лука и управляться с мечом. Я езжу верхом, как воин, потому что, не зная для чего, училась этому с детства, хотя считала, что всего лишь играю. Но зато теперь - если дофин того пожелает - я смогу выехать даже на поле боя, чтобы делом подтвердить волю Господа.
Кадык на шее королевского посланника тяжело дернулся. Он молчал, не отрывая глаз от лица Жанны. Мелкая дрожь в руках передалась всему телу, но теперь де Вьенн не задавался вопросом, волнуется ли он. То ли азарт, то ли предчувствие чего-то великого, что творится с ним и вокруг него, сотрясали его изнутри, побуждая к действиям немедленным, активным и, может быть, впервые за последнее время к действиям, имеющим достойную цель!
- Я сам отвезу тебя! – завил он, и громко хлопнул рукой по столу. – Люди, которые прибыли со мной, пускай отдохнут, а мы отправимся сразу, как только господин комендант найдёт нам сопровождение!
Де Бодрикур, словно проснувшись ото сна, мелко и часто закивал.
- Конечно, конечно… Люди будут... то есть - уже есть, не сомневаюсь… Я и письмо его величеству напишу…
Он вдруг осекся, вспомнив произнесенные ночью слова жены об упускаемых возможностях, и на мгновение затих.
Нет, нет, он ничего не упустит, вот только…
«Господи! Как мне помолиться, чтобы ты поверил: не ради выгоды и наград я хочу помочь этой девушке?! Сам не знаю, что со мной происходит... Стыд? Почтение? Надежда… Я же клялся, принимая рыцарские обеты, и они вдруг вспомнились – осмысленные, как никогда прежде… И вся жизнь, служение этой стране вдруг приблизились, вошли в меня неудобным и непривычным чем-то, от чего на всей душе словно чище стало… Прости, Господи! Ни капли вина, ни крохи мяса в пост… Не то, конечно. Но зато от души и от сердца».
- И сопровождение найдётся, и провизию соберем, - повторил он, уже не путаясь в словах. - Лишь бы там, при дворе, никто не стал чинить препятствия.
Недавние упрямые отказы принять Жанну заставили де Бодрикура при этих собственных словах  покраснеть, но продолжил он уверенно, со знанием дела:
- Нам здесь обязательно нужно провести хоть какой-то ритуал проверки, чтобы ни тени сомнения не было даже в тех слухах, которые наверняка долетят до Шинона быстрее, чем вы доедете.
- Проверка? – изумилась Жанна. – Господь всемогущий, какая же ещё проверка вам нужна?
- Нет-нет, он прав, - поддержал коменданта де Вьенн. – Ты не знаешь двор, Жанна. Там всего лишь люди, но люди, стоящие возле власти и даже имеющие на неё влияние. Кто-то несомненно будет рад тебе, как последней надежде. Но кто-то... - перед глазами королевского посланника всплыло настороженное лицо Ла Тремуя, - кто-то обязательно сочтет тебя опасной.
- Почему?!
- Потому что это политика. И веру, и надежду, и саму любовь она принимает только как слуг. В качестве чувств господствующих они ей не нужны.
- Хорошо, - Жанна тоже встала, - что я должна сделать?
Де Вьенн вопросительно взглянул на Бодрикура.
- Отряд сопровождения соберется не раньше утра, - прикинул комендант. - Сегодня вечером всё и проведем. Я приду к тебе в дом, Жанна… Кстати, где ты живёшь?
- У каретника Ле Руайе.
- Значит, к нему... в сопровождении отца Фурнье, который знает, что нужно делать.
- Как глупо, - прошептала Жанна. – С первых же шагов такое лицемерие.
- Это не лицемерие.
Комендант, который вдруг почувствовал себя так, словно вновь руководит обороной города, окинул девушку взглядом с головы до пят.
- Ты же надела мужскую одежду, хотя сама только что говорила, что это против твоего естества. Вот и наши с кюре дела считай такой же одеждой. Ты что думаешь, за городскими стенами тебе везде будут рады так же как и тут? Нет! Мессир де Вьенн не пугал тебя, когда говорил о людях при дворе. Он предупреждал, потому что хорошо их знает. Да и я уверен: обязательно найдется кто-то, кто захочет тебя оклеветать.
Господин де Бодрикур нахмурился и опустил было голову. Но когда снова заговорил, вскинул её почти с вызовом.
- Я дважды тебя прогонял и достаточно решительно. А тут вдруг не просто принял, а ещё и выполнил все требования – далеко небезобидные, кстати – да ещё и после одной короткой беседы. Думаешь те, кому ты не нужна возле короля, назовут это Божьим вразумлением? И не надейся! Только колдовством и дьявольскими кознями! Но если провести обряд... если позвать свидетелей – а в них недостатка и так не будет – и заручиться церковным вердиктом хотя бы о том, что ты не от нечистого, тогда обвинить тебя в ереси и колдовстве будет трудно.
Господин де Бодрикур перевел дух. Он уже и не помнил, когда  бы  ещё говорил так долго и так складно и в глубине души остался доволен всем: и своей речью и, что важно, своими доводами. 
Жанну они, похоже, убедили, потому что возражать дальше она явно не собиралась, но и уходить не спешила.
- Тебя что-то смущает? – спросил де Вьенн.
- Я хочу знать, что случилось? – тихо спросила Жанна. – Орлеан пал?
- Нет. Жан Бастард его ещё удерживает. Но разбито наше подкрепление, и надежды у него почти не осталось.
- Она только что появилась, - сказала девушка, поворачиваясь к дверям. – Я уверена, теперь всё будет хорошо.

Вечер

Господин Экуй тяжело опустился на колени перед распятием.
Он уже давно не молился. Во всяком случае, сам так думал, не считая свои каждодневные обязательные ритуалы истинной молитвой.
Теперь всё было по-иному.
Освобожденный мадам Аларде Экуй, конечно же, увязался за процессией к дому каретника, но внутрь не заходил. Его мало интересовал условный обряд, который собирался провести отец Фурнье, да и с господином де Бодрикуром встречаться не хотелось. Однако всему его существу требовалось находиться рядом с тем местом, где наконец-то вершилось дело, угодное Господу.
В том, что оно было угодным, господин Экуй не сомневался. Отъезд Жанны к королю и ему представлялся последней надеждой — той спасительной веткой, которая посылается всем сбившимся с истинной дороги слепцам на краю пропасти. Почувствуют, ухватятся – спасутся. Не почувствуют – туда им и дорога, в пропасть… Хотя счастливое «прозрение» господина коменданта очень уж волшебным не казалось, но по твердому внутреннему убеждению Экуя иначе просто и быть не могло.
«Всё вершится так, как и надо, - думал он, поднимая глаза к распятию. - И я тоже должен поступить по совести и по убеждению».
Сомкнув руки, бывший священник вознёс молитвы за мессира де Пуланжи, Жана де Нуйонпона и их оруженосцев — Жюльена и Жана из Онкура, за мессира де Вьенн, а потом и за того мальчика с лицом ангела, которого видел ещё в церкви, и который, к великому удивлению господина Экуя, оказался среди сопровождающих Жанну мужчин. Это ещё больше убедило в том, что девушка — истинная Божья посланница. Поэтому, не дожидаясь окончания ритуала, Экуй ушел.
Он твердо знал, что ему нужно делать. Первым делом завтра, прямо с утра, нужно будет попросить расчет у господина де Бодрикура, который из мелкой мстительности даже не посмотрел в его сторону, когда искал добровольцев для сопровождения Жанны. А потом сразу в Шинон! Может, удастся даже нагнать отряд...
Хотя нет. Королевский посланник сказал, что проведет Жанну по каким-то особым дорогам. Но это уже неважно! Сегодня все пути ведут в Шинон, да и там дорога одна — прямиком под знамёна Девы.


Утром со всем возможным смирением господин Экуй предстал перед комендантом.
- Хочешь знать, что я сказал ей на прощанье? – спросил де Бодрикур.
Он стоял у окна и на шаги даже не повернулся, как не повернулся и на слова своего цирюльника и лекаря, словно знал и ждал его добровольной отставки.
- Хочу, - без особого интереса выговорил Экуй.
Комендант косо глянул на него через плечо.
- Я сказал ей: «Иди, и будь что будет».
Экуй сглотнул.
- А мне вы это зачем говорите?
- Чтобы заново ничего не выдумывать. Считай это моим извинением.
Экуй согнулся в поклоне.
- Я оставлю вам лекарство, а человека, который мне его дал, попрошу подыскать для вас нового цирюльника, умеющего его изготовлять.
- Да уж, сделай милость.
Господин де Бодрикур, наконец, повернулся.
- Скажи мне, Экуй, - слегка помявшись спросил он, - почему ты, а не я, сразу понял, что она... это ОНА?
Бывший священник - а теперь и бывший цирюльник - в ответ еле заметно усмехнулся. При другой постановке вопроса он бы ответил, обязательно ответил, как отвечал раньше, когда учился понимать и прощать, и когда ещё верил, что слова и дела всегда равноценны. Теперь же он только беззлобно произнёс:
- У вас просто болели зубы, ваша милость.
И вышел.

Продолжение: http://www.proza.ru/2011/12/17/1279