Жанна д Арк из рода Валуа 84

ШИНОН
(март 1429 года)


«Говорят, что некая Дева, направляющаяся к благородному дофину, чтобы снять осаду с Орлеана и сопроводить дофина в Реймс, дабы он был миропомазан..."
Ла Тремуй оторвал глаза от письма и усмехнулся.
- Ваше величество, я, конечно, могу понять командующего Дюнюа: он привязан к её светлости вашей матушке, и, несомненно, хватаясь за последнюю надежду, желал доставить удовольствие и ей. Но нам с вами следует трезво смотреть на вещи – чудес не  бывает.
Этот разговор, происходящий в каминном зале Шинонского замка, был уже не первым и далеко не новым. Ла Тремуй, с некоторых пор ставший настолько близким советником короля, что ближе уже некуда, активно внушал ему ту мысль, что угрозу, нависшую и над государством, и над самим Шарлем, можно разрешить только мирными переговорами. Поэтому изо всех сил противился тому, что, по его мнению, могло дофина от этих переговоров отвлечь.
- Орлеан всё равно падет -  это вопрос времени, - убеждал он при каждом удобном случае, - но сидеть в это время сложа руки нельзя! Попробуйте договориться с Филиппом Бургундским. У него сейчас отношения с англичанами складываются не самым приятным образом. Не зря же его светлость уединился в своём замке, предаваясь развлечениям, и под Орлеаном ограничился только небольшим гарнизоном, сквозь который наши гонцы просачиваются, как сквозь сито. Смерть отца Филипп простит, надо только дать удобное для всех обоснование её необходимости, что, впрочем, и не очень сложно. Согласитесь, ваше величество, что, унаследовав огромные земли, глупо пенять на судьбу... А уж если Бургундец простит, да ещё и пойдёт на переговоры с нами, это сильно изменит настроения в Европе...
Шарль к этим разговорам относился по-разному.
Чаще всего ему безумно хотелось послушаться Ла Тремуя, потому что положение, действительно, сложилось такое, что хуже не придумаешь, а мадам Иоланда — матушка, которой он верил даже больше, чем себе — была постоянно занята государственными делами, часто уезжала и оставляла его не только без совета, но и без заботливого участия. Зато когда однажды ему удалось улучить минуту и спросить, не отправить ли, в самом деле, письмо герцогу Филиппу, в ответ прозвучало такое категорическое «НЕТ», что Шарль надолго и сам думать об этом забыл, а Ла Тремую велел больше с ним на такие темы не заговаривать.
Однако время шло, неумолимо показывая, что всё становится только хуже и хуже, а никакого другого выхода всегда разумная герцогиня не подсказала, так что пришлось снова склонить слух к осторожным намекам Ла Тремуя.
«В конце концов,- убеждал себя Шарль, - я волен выслушивать различные мнения и, опираясь на них, искать какое-то приемлемое решение: на то у короля и советники!». И Ла Тремуй, как ловкий царедворец, мгновенно уловил эти настроения в короле-дофине, мучающемся и своим двойственным положением, и полной, как ему казалось, безысходностью.
- Драгоценная моя, - прошептал Ла Тремуй ночью, привалясь к самому лицу жены, - я хочу устроить приём в честь дофина, уповая главным образом на вашу помощь.
- В чём именно?
- В поднятии его настроения, разумеется! Скучная Мари Анжуйская после рождения сына стала ещё скучнее, и, если вы заметили, наш дофин уже давно провожает недвусмысленными взглядами каждую более-менее привлекательную фрейлину.
Мадам Катрин холодно взглянула на мужа. Но он, предваряя негодующие слова, готовые сорваться с её губ, быстро договорил:
- Ваша красота — это воздействие совсем иного порядка. Глядя на вас о грехе уже не думается. Хочется быть лучше во всём и - что самое главное - угождать вам, дорогая, в чём угодно, не раздумывая, лишь бы вызвать удовольствие на вашем лице!
- Хорошо. Я поняла вас, - подавив усмешку сказала мадам Катрин.
Ей бы следовало залепить сейчас супругу хорошую затрещину. Но поднятая над покрывалом ладонь только проползла по его щеке, имитируя ласку.
Когда-то, проснувшись ранним утром в день свадьбы с Ла Тремуем, эта женщина, так восхищавшая своей независимостью самого Жана Бургундского, дала себе слово никогда и ни в чём не показывать того презрения, которое она испытывала к будущему супругу. «Я ему многим обязана, - размышляла мадам Катрин, - и в известной ловкости ему не откажешь. А если у мужчины находится хотя бы пара плюсов, его уже можно терпеть. Что я и стану делать, потому что в наши тяжкие времена вдове, пусть даже и богатой, ничего другого не остаётся». 
С тех пор она исправно играла свою роль. И даже если господин Ла Тремуй о чем-то и догадывался, упрекнуть супругу ему было не в чем.
Не нашлось повода для упрека и на этот раз. Появление мадам Катрин перед дофином получилось эффектным: её наряд и всё последующее поведение были продуманы до мелочей, а речь приветлива настолько, что Шарль совсем раскис и на заданный небрежно - почти наивно - вопрос «Почему же всё-таки невозможно договориться с Филиппом Бургундским?» ответил с игривой усмешкой: «Отчего же невозможно, мадам? Только попросите, и при этом дворе не останется для вас ничего невозможного»…
- Умница, умница!!! - восторгался Ла Тремуй, сжимая её в объятиях после приёма. Но мадам Катрин смотрела на всё менее оптимистично.
- Дождитесь сначала приезда герцогини, а потом празднуйте победу, друг мой, - сказала она, отлично зная цену обещаниям, которые даются под воздействием минуты. - Как только Шарль и при герцогине начнет говорить так же, как без неё, считайте, что он уже повзрослел и в матушке больше не нуждается.
- Ах, хорошо бы! - Ла Тремуй зарылся носом в распущенные волосы жены. - Почему вы, дорогая, не из тех прорицательниц, которых натащила ко двору эта Анжуйская мадам? Я бы дорого дал, чтобы слова ваши сбылись.
Но прошло совсем немного времени, и сбылись совсем другие слова мадам Катрин.
- Как вы были правы! - почти стонал неделю спустя Ла Тремуй. - Не успела приехать эта «матушка», как все наши усилия пошли прахом. Она, как собака - сразу чует, где какой крот копается. Шарль вчера смотрел на меня, как на какого-то ничтожного раба, который плохо почистил его лошадь, а ведь совсем недавно говорил, что только я его и поддерживаю! Что делать — ума не приложу! Если так пойдет и дальше, нам с вами придется искать другой двор и самим договариваться с герцогом Филиппом...


Вести из Орлеана приходили тревожные, и мадам Иоланда, не желая отвлекаться ни на что другое, вернулась в Шинон надолго. Сначала она вплотную занималась отправкой подкрепления для Жана Бастарда, а потом - после «селёдочного» разгрома - как будто это могло чем-то помочь, с удвоенной энергией стала привечать всевозможных прорицателей и кликуш.
- Все они твердят о каком-то чуде, которое якобы нас спасет! - возмущался Ла Тремуй. - Но чудес не бывает! Спасают только ум, трезвый расчёт и тонкая политика, но никак не полоумные болтуны! Кто такой, к примеру, этот Паскераль?! Откуда он взялся?! Она говорит - монах-францисканец, весьма сведущий в теологии. Ну и что?! Неужели только одно это даёт ему право одурманивать короля старыми сказками о некоей Деве, которая явится, чтобы всех нас спасти?
- А дофин верит? - поинтересовалась мадам Катрин.
- Ещё бы!
- Так подсуньте ему какого-нибудь своего прорицателя, который предречет успех от чего-то другого, что выгодно именно вам.
Ла Тремуй немного подумал, но потом кисло скривился.
- Нет, боюсь, это невозможно. Мадам герцогиня никогда ничего не делает без дальнего прицела и наверняка предусмотрела такую возможность.
Он побарабанил пальцами по основанию глубокой оконной ниши, на которую опирался во время разговора, и вдруг вспомнил о странном поручении, данном ему когда-то королевой Изабо. Подумал - не рассказать ли об этом жене, но тут же решил, что не стоит. Лучше потом, когда его давние подозрения, подкрепленные нынешними событиями,  полностью оправдаются. Поэтому, поразмыслив ещё немного, Ла Тремуй ограничился лишь туманным намеком:
- Нет... Уж если все её кликуши твердят о Деве, значит, где-то эту Деву уже готовят. И если это так, то более глупого действия от её светлости я не ожидал.
- Думаешь, она способна на такое?
- Почему нет? Хотя всё это мне только на руку. Как только «Дева» явится, тут же буду требовать от парламента всех проверок, какие только возможны, и обязательно добьюсь разоблачения.
- Стоит ли? Может, в этом случае умнее подыграть?
Но Ла Тремуй, словно глядя куда-то внутрь себя, отрицательно покачал головой.
- Нет, мадам. Если герцогиня даст дофину чудо, которое его спасёт, мне при этом дворе места не останется.
- Но если не останется и самого двора, это будет ещё хуже.
- Не беспокойтесь, дорогая, втайне я предпринял кое-какие шаги и через епископа Бовесского точно знаю, что Филиппа к переговорам склонить можно. Он, конечно, поломается для вида, но, учитывая аппетиты герцога Глостерского, абсолютной победы англичан его светлость тоже не жаждет... Давайте пока дождёмся действий от герцогини, раз уж она мешает нам действовать самостоятельно. А потом помешаем ей.


Долго ждать Ла Тремую не пришлось. В самом конце февраля двор взбудоражило письмо от Бастарда Орлеанского, в котором тот сообщал о «некоей Деве», которая, по слухам, едет в Шинон, пересекая «самым чудесным образом» вражеские территории. Мадам Иоланда при этом хранила удивляющее всех молчание. Но президент счётной палаты Шарль Симон как-то обмолвился, что по устному соизволению её светлости в замок срочно созваны почти все военачальники королевской армии: Луи Бурбонский, де Ре, Ла Ир, недавно выпущенный из английского плена Жан Алансонский и даже смертельно обиженный Артюр де Ришемон.
- Мадам готовит военную операцию? - насмешливо спросил Ла Тремуй.
Но в ответ услышал:
- Её светлость желает обсудить вопрос о Деве. Вы ведь уже знаете о ней, ваша милость?
- Знаю, - процедил сквозь зубы Ла Тремуй.
И поспешил к дофину.
Шарля он застал в самом распрекрасном настроении, явно не в первый раз перечитывающим письмо Бастарда.
- Вы слышали, Ла Тремуй, нас ожидает чудо! - воскликнул дофин, едва советник появился на пороге. - Хотите почитать, что нам пишет Дюнуа? Прочтите, это очень воодушевляет.
Ла Тремуй с поклоном принял письмо.
- Я, конечно, прочту, ваше величество, но слухи у нас опережают любую почту, поэтому вряд ли узнаю что-то новое для себя.
Он прочел несколько первых строк и с усмешкой отбросил письмо.
-… Мы должны трезво смотреть на вещи. Даже если предположить на мгновение, что эта девушка обладает каким-то сверхъестественным даром убеждения и смогла заставить нескольких вельмож поверить в себя как в спасительницу, она все равно останется простой крестьянкой. В лучшем случае её можно воспринимать, как ту же Катрин Ла-Рошель – эту монахиню-кликушу, так обласканную мадам герцогиней, вашей матушкой - но никак не чудом, и, уж конечно, не Божьей посланницей.
- Не разочаровывайте меня, Ла Тремуй, я слишком долго ждал какого-нибудь знамения.
- Я всего лишь предостерегаю. Многочисленные прорицатели, которыми наводнила Шинон герцогиня Анжуйская, в глазах Европы большой чести вашему двору не делают. Но они хотя бы не величают себя спасителями вашего величества и Франции. А против этой девушки поднимется целая волна протеста, который начнут в английском парламенте, а продолжат в Риме. И первым обвинением, которое полетит в её адрес, будет обвинение в ереси и колдовстве!
Шарль задумчиво посмотрел на письмо.
«Рим... Европа... Разве могут правящие там понять, что значит быть никем в стране, корону которой родная мать отдала другому? Само собой, они поднимут вой и крик, которые не осмелились поднять, когда победоносный король Гарри заявил, что ему послана благодать Господняя. Но Гарри умер, и почему бы Господу не обратить взор на кого-нибудь другого? Чем я хуже, если и по праву рождения, и по самой своей судьбе должен стать Его помазанником?!».
- Посмотрим, - сказал дофин вслух. - Пускай она сначала доедет до Шинона, а там и решим...

*  *   *
В развевающейся за спиной накидке, неся в руках, как ребёнка, несколько свитков с тяжелыми печатями, герцогиня Анжуйская шла на встречу с вызванными ею военачальниками. Выглядела она крайне раздражённой, потому что не так - совсем не так - виделись когда-то эти долгожданные дни! Мадам Иоланда с досадой поджала губы, отгоняя назойливое воспоминание о прежних наивных мечтах, в которых она раскрывала тайну рождения Жанны дофину, а он величаво и торжественно вручал новоявленной Деве королевский штандарт и золотые шпоры, чтобы она возглавила войско, которое поведёт его сначала к Реймсу, потом к Парижу - без сражений, без единой капли пролитой крови, с хоругвями вместо знамён, с верой вместо вражды!
Но сегодня такое развитие сюжета уже невозможно!
«Зачем только я решила уподобиться Алиеноре Аквитанской и взвалила на себя весь этот государственный груз?! Надо было неотлучно находиться возле Шарля, не допускать никакого влияния на него от таких проходимцев, как Ла Тремуй и воспитывать, воспитывать, заставляя заниматься делами самостоятельно, но не бесконтрольно!.. Ведь было уже один раз! - герцогиня даже тряхнула головой, так разозлило её воспоминание об убийстве герцога Бургундского. – Тогда, правда, еще можно было всё списать на молодость и на обиду, но выводы-то надо было сделать!.. Впрочем, тогда столько всего навалилось! Пришлось спасать Анжу, потом Вокулёр, потом Орлеан… Генеральные Штаты, уговоры герцогов Бретонских, выкуп Алансона и освобождение его под честное слово… Я совершенно выпустила Шарля из вида, и слишком многое позволила за своей спиной Ла Тремую!.. Или я переждала?».
Мадам Иоланда шумно вздохнула.
Столько лет ждать! Не удивительно, что, распыляясь на массу других неотложных дел, она чувствует себя сейчас совершенно не готовой. И это при том, что разосланы письма в Рим, в Авиньон, в Пизу и в Милан, в которых влиятельным святым отцам  сделаны  напоминания обо всех прошлых долгах и намеки на скорую возможность их «погашения». Собраны надежные люди, которые будут создавать вокруг Жанны нужную атмосферу и описывать для истории и потомков её деяния так, как это нужно, чтобы Шарль правил, ни в чем не сомневаясь… Короче, подготовлено всё, кроме самого главного – самого Шарля.
К сожалению, отголоски тяжелого детства в нём сказываются на каждом шагу. Он до конца ещё не привык к положению наследника престола, а уж королём себя вообще не ощущает. Военные неудачи снова сделали его неуверенным, напуганным, ищущим поддержки в ком-то сильном. А Мари - как ни прискорбно это признавать - надежд, на неё возложенных, не оправдала.
«Да, не надо было оставлять его… И Дю Шастеля забирать с собой не следовало… Но кто мог представить, что годы воспитания в Анжере так быстро сойдут на нет, едва рядом окажется наушник Ла Тремуй?! Переговоры с Филиппом Бургундским! Это же надо было до такого додуматься теперь, когда в их бедственном положении любая помощь со стороны чревата условиями, равносильными поражению! Да и что за переговоры? О чём?! О сохранении жалкого клочка земли вместо целого королевства?! Или о содержании этого потешного двора, как обрамления для унизительной должности наместника при английском короле?..»
Герцогиня Анжуйская злобно сверкнула глазами. Как всё было бы просто, сумей она рассказать дофину о Жанне... Но от реальности уже не отмахнёшься. Шарль сейчас настолько ни в чём не уверен, что сообщение о чудесной Деве как о своей единоутробной сестре воспримет, пожалуй, с опаской. И чего доброго, побежит советоваться с Ла Тремуем, которому об этом знать никак нельзя!
Мадам Иоланда не сомневалась: скользкий советник выставит Жанну перед дофином как опасную конкурентку, и легко добьётся своего, учитывая то, как неуверен Шарль в своих правах. Так что теперь виделся только один выход – раскрыть тайну наиболее влиятельным вельможам-военачальникам и заручиться их поддержкой. Как только они скажут своё «да», его скажет и Шарль, как бы ни противился этому Ла Тремуй: в конце концов, воевать с Жанной им, а не ему!
Но первое «да» ещё нужно было получить…

В зале, где мадам Иоланда намеревалась проводить беседу, всё уже было подготовлено: жарко пылал камин, и длинный стол с высокими стульями перенесен в самый центр, чтобы ни до окон, ни до дверей не долетел ни единый звук.
Молодые люди тоже собрались.
Одетые в лёгкие доспехи Ла Ир, де Ре и Бурбон что-то рассказывали недавно приехавшему в Шинон Алансону, а всё ещё дующийся Ришемон и спокойный как всегда Танги дю Шастель слушали их, стоя рядом.
Алансон смеялся. Этот юноша в плену сильно похудел и еще не вернул лицу прежний здоровый вид, но, заметно возмужав, словно расцвел той быстро грубеющей мужской красотой, которая со временем только шлифуется, чеканится и даже старость встречает достойно. Его выпустили под честное слово, не дожидаясь полной уплаты огромного выкупа. Согласно условиям освобождения герцог в военных действиях участвовать не мог, поэтому явился в простом тёмном камзоле с единственным украшением – фамильным гербом на груди. Но рука его то и дело опускалась на пояс, словно ища рукоять кинжала.
Ришемон тоже не надел даже кирасу, словно желая подчеркнуть, что коннетаблем больше не является. Демонстративно сложив руки на груди, он всем своим видом заявлял: «Не желаете видеть во мне командующего? Так вот он я – простой придворный, и большего от меня не ждите!».
На шаги мадам Иоланды Ришемон повернулся первым и дал знать болтающей молодёжи, что герцогиня пришла.
- Все слуги и оруженосцы могут уйти! – громко сказала мадам Иоланда, проходя мимо склонившихся в поклоне мужчин во главу стола и сгружая на него свои свитки. – А вас, господа, прошу садиться.
Грохоча тяжёлыми стульями, военачальники стали рассаживаться. Все, кроме Ришемона и Дю Шастеля, весело переглядывались и посмеивались, потому что причина, по которой её светлость их собрала, ни для кого секретом не являлась, и ничего, кроме усмешек, не вызывала. «Зачем тащить какую-то Деву из Лотарингии, когда можно было выбрать из тех, что есть у нас? – с притворным возмущением спрашивал де Ре. – Или её светлости непременно требуется прошедший по вражеским землям командующий для армии прорицателей, которую она собрала?». И все дружно посмеялись, но потом так же дружно явились по первому зову, уважая герцогиню Анжуйскую отчасти как королевскую тёщу, отчасти как человека непреклонно, щедро и целеустремлённо делающего всё для их победы. Но комичность ситуации оставалась, и рыцари усмешек не сдерживали.
- Вижу, настроение почти у всех хорошее, - заметила мадам Иоланда, обводя их взглядом. – Это хорошо. Легче будет говорить.
- Смотря о чём, - тут же откликнулся Ришемон. – Если о глупостях, про которые я думаю, то честно сознаюсь, мадам, не представляю, что вы от нас хотите услышать?
- Слушать будете вы. И, по возможности, внимательно, потому что разговор может выйти долгим.
- Долгим?! О какой-то безвестной девушке? Да кто она такая?!
- Пастушка, - не удержался Ла Ир.
И все снова засмеялись.
- Что тут смешного? – сердито нахмурилась герцогиня.
- Простите, мадам, - словно каясь, хлопнул себя по груди Ла Ир. – Мои лучники одну из бомбард Орлеана прозвали «Пастушкой» и говорят, что Деву эту мы тоже, видимо, выставим как бомбарду, и все англичане тут же разбегутся.
Де Ре и Алансон прыснули, но Танги дю Шастель, заметив, как сдвинулись брови  мадам Иоланды, сжал ладонь в кулак и грохнул им по столу.
- Хватит, судари! Что бы там ни говорили ваши лучники, вы должны проявить уважение и выслушать!
Ла Ир подавил очередной смешок, пробормотал извинения, но веселый блеск в его глазах остался.
Мадам Иоланда поправила бумаги, лежащие перед ней.
- Раз всем так хорошо известна причина, по которой мы собрались, обобщу. Согласно древнему пророчеству Дева, призванная Господом спасти гибнущее государство, явится из земель Лотарингии, чтобы возглавить войско дофина и привести его к победе. Та девушка, что едет сюда, жила в деревне Домреми, которая расположена на границе Лотарингии и Шампани, так что одно из условий соблюдено…
- Ну - красота! – снова не удержался Ла Ир, - крестьянка во главе нашего войска! Ей Богу, веселее терять королевство невозможно!
- Теперь второе, - не слушая его, продолжила герцогиня, разворачивая один из свитков. – Вот это - записанные моим личным лекарем показания повитухи, которая шестого января четыреста девятого года приняла роды в особняке Барбетт у матери нашего дофина – королевы Изабо. А это, - она показала другой свиток, - собственноручные показания бывшей фрейлины её величества мадам де Монфор, присутствующей при родах. Обе они подтверждают, что была рождена здоровая девочка, стразу после рождения отданная на воспитание некоей Изабо де Вутон, вышедшей впоследствии замуж за господина Арка из Домреми.
Мадам Иоланда подвинула два первых свитка к середине стола и, бегло с легким прищуром осмотрев собравшихся, продолжала уже в абсолютной тишине.
- Девочку назвали Жанной. Воспитывалась она в строгости католической веры, что подтверждает мой духовник, живший в Домреми с тринадцатого года. – Новый свиток добавился к двум первым. - Впоследствии мой сын Рене втайне обучил Жанну навыкам ведения боя, и теперь она прекрасно умеет стрелять из лука, владеет мечом и бросает копье не хуже любого из здесь собравшихся. Тем, кто не готов в это поверить, советую ознакомиться с письмом Карла Лотарингского, который якобы под воздействием слухов о некоей чудесной Деве приглашал  Жанну в свой замок, чтобы получить исцеление от болезни. – Мадам Иоланда выложила на середину стола последний свиток. – Здесь он сообщает о своем полном восхищении её способностями, и чрезвычайно развитым умом. А в конце письма есть подробный отчет о церемонии посвящения в рыцари, на которой герцог был восприемником и собственноручно надел на Жанну шпоры.
Мадам Иоланда замолчала, чтобы дать собравшимся возможность «переварить» услышанное. Но, видя вытянутые лица тех, кто буквально минуту назад готов был поднять её на смех, всё же не удержалась от мелкого мстительного добавления:
- Замечу, кстати, что герцог Карл действительно был исцелён(1).
Вот теперь тишину в зале можно было бы резать ножом, если бы не треск поленьев, мучительно прогорающих в камине.
- Но... как же так? – забормотал Луи Бурбонский. – Получается, все эти годы... сколько там выходит?
- Да, герцог. Все эти двадцать лет я готовила для Франции Чудо, чтобы во главе французской армии встала не просто крестьянка из пророчества, но Дева, про которую вы - избранные мной высокородные господа - знаете, что она королевской крови, а все остальные будут думать, что она простая девушка, отмеченная Божьим откровением.
- Вы очень дальновидны, мадам, - потрясенно покачал головой Бурбон.
- Не стану этого отрицать. Но замечу: число людей, посвященных в тайну как рождения, так и воспитания девушки, крайне ограниченно. Вы увеличите его вдвое, но больше никто б этом знать не должен.
- А дофин? – еще не сообразив толком, как ко всему относиться, спросил Ришемон. – Он знает?
- Нет.
Герцогиня откинулась на спинку стула и сцепила руки перед собой.
- Незнание дофина в мои планы, конечно, не входило. Но некоторые веяния при дворе привели к тому, что он оказался в положении человека, словно привязанного к хвостам двух лошадей, готовых кинуться в разные стороны. Как любящая мать, я не могу позволить Шарлю разрываться на части и должна предложить ему достойный способ хотя бы отвязаться от того из хвостов, который увлечет не туда. Для решения этого вопроса мы здесь и собрались, и, ради всего святого, что ещё осталось в наших душах, никогда и никому не должны рассказывать о том, что здесь будет говориться.
Артюр де Ришемон подтянул к себе письмо Карла Лотарингского.
- Девчонку в рыцари… Даже не знаю, что и думать… Если бы это сделал не Карл…
- У «девчонки» в жилах королевская кровь! – перебил де Ре.
- Кто же в таком случае отец? Надеюсь, не Бурдон?
- Бурдона в ту пору еще не было.
Ла Ир закатил глаза, прикидывая.
- Восьмой год... январь… Это вполне мог быть Луи Орлеанский.
- И - с той же долей вероятности - король. Упокой Господь его душу с миром, - вставила мадам Иоланда. – Надеюсь, мы сейчас не будем решать вопрос об отцовстве.
- Не знаю, не знаю, - Ришемон заёрзал на стуле. – Подчиняться, встать под знамена отпрыска неизвестно какого отца…
Герцогиня резко подалась вперед.
- По договору в Труа дофин Франции тоже объявлен бастардом, но под его знамена - насколько я помню - вы даже просились! И даже командующим.
Ришемон покраснел.
- И бастард мне отказал.
- Зато король, коронованный в Реймсе, вполне может изменить решение бастарда.
Глаза Ришемона сверкнули надеждой.
- Вы мне это гарантируете?
- Я гарантирую, что всё для этого сделаю. Конечной целью Девы, идущей сюда, есть и будет торжественное миропомазание Шарля в Реймсе. Благодарность его в этом случае должна стать безграничной.
Ришемон отбросил письмо.
- Я готов признать эту Деву, - возвестил он. – И как чудо Господнее, и как командующую нашими войсками.
Герцогиня вопросительно взглянула на остальных.
- Пожалуй, да, - задумчиво изрёк де Ре. – Признай мы такую «пастушку», и для англичан она станет пострашнее вашей бомбарды, Ла Ир. Но считаю, что дофину об их родстве знать не следует
- Я тоже так считаю, - вскинулся молчавший до сих пор Алансон.
Молодой герцог был благодарен Шарлю за выплату из казны части его долга, поэтому считал себя обязанным блюсти не только государственные, но и чисто человеческие интересы дофина.
- Неизвестно ещё, как он воспримет это новое доказательство распутства своей матери.
- А если девочка от короля?
- Тогда это станет лишним доказательством того, что от детей, рожденных в законном браке, Изабо предпочитает избавляться.
- Это может их сплотить…
Но Алансон не унимался.
- Девушка с королевской кровью станет большим соблазном для тех, кто абсолютного господства англичан не желает, но и к нам, учитывая последние поражения, примыкать не спешит.
При этом он выразительно посмотрел на Ришемона, поскольку частые метания герцогов Бретонских от одной враждующей стороны к другой были здесь хорошо известны.
- Кстати, да! – поднял палец Бурбон. – Появление у дофина этакой сестры может сыграть на руку и Бэдфорду. Предложит прекращение военных действий в обмен, скажем, на династический брак между малолетним Генри и этой… Жанной. А наша королева такое соглашение подпишет, не задумываясь.
- Королева?! – повысила голос мадам Иоланда. – Если даже тайна рождения Жанны будет когда-нибудь разглашена, Изабо станет последней, кому об этом следует сообщить! Но я считаю, что ей ничего не нужно знать вообще. Да и нам с вами следует вернуться к основному вопросу. Девушка уже в пути. Примерно через неделю она будет здесь, и нужно, наконец, определиться, чем и как убедить Шарля принять её поскорее.
- А почему вы так уверены, что он её не примет? – спросил де Ре.
- Потому что этого не хочет Тремуй! – с явным отвращением ответила герцогиня. – Он спит и видит переговоры с Бургундией, и уже шепчет на всех углах, что Дева либо не в себе, либо самозванка. А вы все знаете, какое влияние этот господин сейчас имеет.
Снова повисло молчание.
- А девушка? – тихо спросил Бурбон. – Она знает кем является?
- Нет.
Мадам Иоланда поднялась, собрала со стола все письменные свидетельства, а потом, выбравшись из-за стула, бросила их в камин.
- Она верит в свою миссию, верит, что избрана Богом, так что известие о принадлежности к королевскому семейству её, скорее всего, огорчит… В связи с этим хочу просить всех вас быть очень осторожными в своих высказываниях и действительно уверовать в Жанну, как это сделал герцог Лотарингский. Только вера вознесет её до чуда, а чудо принесет нам победу.




_______________________________________________________
1. По, идущей из Англии традиции считалось, что руки короля – руки целителя


Продолжение:  http://www.proza.ru/2011/12/22/1629