Пластилин

Из цикла «Всё на продажу»


Детские души как пластилин. Я это глубокомысленное изречение, когда слышу, о своем  вспоминаю, и думаю пластилин-то пластилином, конечно, вот только бы из него чертей не наделать.

Я сам-то, когда родился, в деревне первые годы жил. Родителям не до меня было, они коммунизм строили – их понять можно. Старая Бабушка моя в деревне жила, с работы уволилась, попрощалась со своими телятами – телятницей была, с телятника ушла (Телятник – детский сад для бурёнок). Хорошо жили с бабушкой –  ладно. Глаза открою – завтрак. Вокруг дома обойду – обед. «Почталионка» (Почталионка – женщина-почтальон) принесёт газеты – ужин. По вечерам «баушка» очки наденет –  в «дурачки» играем,  а можно и в «акулину».

И вот словно гром среди ясного неба. Мать моя приехала и говорит: «Решили в сад на пятидневку отдать». Вот так Новость – я в детский сад иду. Позже, вечером встретились мы с братом, двоюродным, о делах перетерли. Он на два года раньше меня в школу пошёл. Жизнь хорошо знал. Выслушал новость. «Плохи твои дела, брат, –  говорит, –  у нас в саду тех, кто не слушался, пластилин заставляли жрать». Пришёл я к бабке «там, говорю ей, непослушных пластилин заставляют есть». Ох, и наплакались мы со старой баушкой. Ужас.

В детском саду ничего особенного не случилось. Сперва пыжился чего-то другим доказать. А потом разобрался что к чему. Фишку просёк. Вечером бывает, разбегаемся, кричим, бесимся, а Антонина Николаевна (воспитательница) уже намаялась с нами за день сидит в уголку тихонечко, не мешает. Вроде как, на мою старую бабушку похожа. Мне ей хочется сказать что-нибудь приятное, посочувствовать. А как это сделать, какие слова говорить – не знаю. Подошел к воспитательнице и говорю: «Нинтанина Николаевна, они  так шумят, что у меня даже живот заболел». Умный-то мальчик сказал бы – голова заболела. Хорошо хоть, что она всё понимала, засмеялась только.

А ещё дружков вспоминаю. Беспятко с Чуевым. И Лильку Геращенко с Иркой Коневой (нравились мне обе). Где они все сейчас?

Смотрю на фотографию группы детсадовской, чудом сохранившуюся с той поры, на ботинки свои со сбитыми носами смотрю (тогда это, правда, не беспокоило никого). И вот что ещё, оказывается,  всех помню, всех узнаю  и люблю до сих пор. Только никого больше рядом со мной нет. Ни Антонины Николаевны, ни старой бабушки. Грустно, но вернутся не хочется, и даже пробовать бесполезно. Что толку?

Лилька, Ирка –  прикольно, наверное, встретиться. А потом  всё то же самое начнётся, те же разговоры: школа, работа, дом, дураки и зарплата.

И опять все сначала.

И опять сначала.

И так до тех пор, пока не устанешь сначала начинать.

Тем более жалеть-то особенно не о чем.

И пластилин меня там кушать  никто не заставлял.