Из жизи тряпичной куклы

Щелчок возвестил о том, что чайник вскипел и пора наливать горячую жидкость в белые провалы кружек. Встаю, поднимаю тяжёлую пластиковую (или из чего он там сделан?) посудину, смотрю, как дрожат мои слишком тонкие запястья, и белеют пальцы, сжатые на ручке. Слабый, как медуза, вытащенная на берег, как распущенная мочалка, или смертельно больной зверёк, которому давно полагалось бы благополучно издохнуть. Сдуваю с белого, как молоко, как изящный и прекрасный, но, чёрт возьми, неживой фарфор, лица длинную челку, и с тихим стуком ставлю чайник на стол. Ты поднимаешь голову, и у мне на секунду, на одну только секунду кажется, что я проваливаюсь в бездонную пропасть. А откуда-то невообразимо – снизу смотрят на меня твои глаза… Синие-синие. И сейчас они наблюдают за мной неотступно и отсутствующе: как я, хрипло дыша, наливаю в чашку заварку, кладу два кубика сахара. Подумав секунду, добавляю ещё, ты всегда был сластёной, и заливаю всё это кипятком. Плеск воды, и тихое дыхание поднимающегося к потолку пара. Пододвигаю чашку к тебе и сажусь напротив, опуская голову на руки. Слегка улыбаешься бледными жёсткими губами, и отпиваешь. Благодарность? Нет. Ты только позволяешь смотреть на себя.
Выдох мучительной болью отзывается в горле. Я, усмехнувшись, прикрываю глаза, и под веками, будто произошло это две секунды назад, вспыхивает картина произошедшего вчера. И не только вчера... Так повторяется регулярно, но я ни за что не назову это монотонностью. Ты, милый, просто не можешь быть монотонным. Ты в любом случае это огонь, взрыв, фейерверк! Иногда красных цветов и оттенков…

- Бесполезная шавка! – Хрипло смеешься, запрокинув голову чуть назад. У тебя красивая шея, знал? Даже когда смотришь на нее сквозь наворачивающиеся непроизвольно слёзы – красивая. Бьёшь наотмашь; я, зашатавшись, цепляюсь за стену и выпрямляюсь. Волосы закрывают лицо. – Лицемерная тварь, - в два шага подходишь ближе, притягиваешь к себе уверенно взяв за горло. Воздуха отчаянно мало... Твоё горячее дыхание пахнет корицей, выпечкой, и так нелепо здесь - ещё один запах, металлический, горько-солоноватый. Запах крови, я его хорошо знаю. И ещё лучше знаю её на вкус. Спасибо тебе за это, милый… Спасибо. – Думаешь взять меня измором, да? – Кусаешь в окровавленные губы, я задыхаюсь, а ты в тот же миг отталкиваешь меня от себя. Сильно. Хлёстко. Удар о стену, воздух выбивают из лёгких, и задыхаюсь и, кажется, кашляю. Чёртово повреждённое горло. – Не выйдет, шлюха!
Я не двигаюсь с места, сейчас это опасно. Нужно просто переждать… Ты таким ласковым бываешь, милый, когда хочешь. Жестокий мальчишка, экспериментирующий со своей куклой, да? Посмотри на меня, посмотри! Я изношен и помят. Я не из фарфора сделан, милый, я тряпичный и дряблый. Выкинь меня уже, а, и дай сдохнуть нормально.
…Нет. И, наверное, это самая твоя изощрённая жестокость.
Вот и сейчас ты, подняв голову, улыбаешься. Такой трогательной, такой тёплой улыбкой, что в груди ломит и стонет что-то живое и тёплое. Пока что живое и тёплое. Подходишь… Я невольно дёргаюсь. Ты хмуришься, и, притянув меня к себе, взяв за горло, сжимаешь пальцы. Хрип, не то жалобный, не то опустошённый взгляд в твои глаза. Безмятежно-синие, а ещё пару минут назад, когда ты молча избивал меня где рукой, где пряжкой от пояса, были как бутылочное стекло. Я обмякаю в твоих руках, а ты нежно гладишь меня по спине, и шепчешь, шепчешь в волосы: «Сейчас, сейчас… Успокойся, всё хорошо, всё закончилось».
Только дети умеют так искренне лгать. Так непорочно и нежно смотреть. Только дети, жестокие дети в телах взрослых. У взрослых всегда больше возможностей. Возможностей искалечить другим людям жизнь, например.

Сглатываю. Горло всё ещё саднит, говорю я с трудом, но оно мне и не нужно. Говорить будешь ты, мой безумный учёный, мой дорогой Питер Пэн, жестокий эгоистичный ребёнок. Когда ты уже мной наиграешься… И жду этого, и боюсь.
- До встречи, родной, - мягко улыбаешься, и поднимаешься на ноги. Осторожно гладишь меня по плечу тёплой ладонью, и, наклонившись, прикасаешься чуть дрожащими губами к моей щеке. Сегодня ты решил разыграть роль любящего мужа, как я посмотрю. Прерывисто выдыхаю.
- До встречи.
Стоя на пороге ты оборачиваешься ко мне через плечо. Смотришь остро и пронзительно, с любопытством… Болезненным, ломким любопытством. «Дождёшься?».

Я улыбаюсь и отпиваю чай. Милый… Ты же знаешь ответ.