ДУРА

   Это просто какая-то пытка холодом, – вот уже почти час, как ни одного автобуса в нужном направлении! А осенний ветер крепчал и пронизывал не только тело, но и душу. Да, душа уже не дрожала, а просто сотрясалась  от обиды. Владимир не приехал, но зачем тогда было обещать, обнадеживать?! И когда она перестанет принимать его всерьез? Это жене нельзя вот так наобещать и не приехать, а ей, Майе, можно врать, сколько угодно, кто она ему? Подумать только, – и это человек, рядом с которым угораздило всегда и везде чувствовать праздник. Почему?!
Час назад Майя пропустила нужный автобус. Еще ждала, еще верила. А теперь все идут не в ту сторону! Было бы хоть время позднее, а то ведь просто ранняя осенняя темнота, нагоняющая тоску. Уговаривала же Наташка переночевать, да дети дома одни.
   
– Девушка, вы какой автобус ждете?
   
Спрашивается, вот зачем ему это знать?  А смотрит-то как! Видно же, что не прочь познакомиться. Поежившись от холода или от хмурого взгляда Майи, незнакомец смущенно пояснил:
   
– Я только хотел узнать, не проходила ли «двойка»?
   
Майя с раздражением думала, что люди сами не знают, зачем задают подобный вопрос. А если прошла, то что? Повернешься и уйдешь? Нет, просто появится повод  посокрушаться. А толку-то? Странный народ!
   
Оказалось, что ехать им в одну сторону и даже на ту же самую остановку.
   
– Господи, я сейчас обледенею!  Да что с этим автобусом?! – сердилась Майя.
   
– Ну, потерпите еще немножко! Скоро, наверное, придет.
    
Удивительный парень! Разве не понятно, как поступил бы настоящий мужик, который хочет понравиться? Конечно, поймал бы любую машину. А этот будет уговаривать пооколевать тут еще немного, захочешь влюбиться, да не получится! Вот говорят, клин клином вышибают. Так ведь другой клин-то еще найти надо...
   
Так или иначе, а продолжать встречаться с Владимиром – сущее безумие, или уж по-простому – дурость беспросветная. Бывают дураки, которые и не подозревают о собственной дурости. Но Майя прекрасно знала, что ничего глупее этой любви, захватившей врасплох и сразу как будто спеленавшей по рукам-ногам, невозможно придумать. Но разделаться с ней никак не могла. И ведь вышло-то все по-идиотски! Вот уж, что верно то верно – не зарекайся! А Майя зареклась, и тут же была наказана. Ей искренне казалось, что в свои тридцать шесть лет она полностью ограждена от опасности влюбиться. Нет былой восторженности, а главное – готовности к новому чувству. Семейная жизнь треснула по всем швам, но кому нужна  женщина с двумя детьми, да еще во времена становления рыночной экономики? Никаких надежд. По крайней мере, пока девчонки не вырастут. Но даже младшая и та сообразила, грустно заметив:
   
– Мама, а ты ведь больше никогда замуж не выйдешь. Сначала из-за нас, а когда мы вырастем, ты состаришься.
   
Но уже и сейчас казалось – если ей вдруг случится влюбиться, то в лесу медведь сдохнет. Вот это она торжественно и произнесла на своем дне рождения. А случай тут как тут. Ну просто насмешка судьбы!
   
Еще не приказали долго жить опорные пункты охраны общественного порядка, куда посылали, как на овощебазу, на стройку и на сельхозработы. А там сидел себе какой-то немолодой начальник, на которого Майя и внимания бы ни за что не обратила. Но Владимир, определяя маршруты, Майю всегда оставлял при себе в качестве дежурной по пункту. Предлагал чай, заводил разговоры, а как-то  обмолвился, что если она далеко живет,  мог бы подвезти, ведь это его машина стоит у входа. Майя поблагодарила, сообщив, что живет рядом, но Владимир предложил располагать им, если и просто понадобится куда-то съездить. И тут не требовалось большого ума, чтобы дать оценку происходящему. Однако Майя простодушно думала, что, наверное, Владимиру всего лишь приятно общество женщины, моложе него на целое поколение, а приставать-то уж он не помышляет, несолидно как-то. А значит и опасаться нечего. Ну не дура ли?! Сказать кому – не поверят. А она ему рассказывала о себе все, что в голову приходило, – и о неудавшемся браке, и даже о своей первой любви. Он тоже не отставал, вспоминая байки из своей жизни, и о том, как служил в армии, чуть-чуть не дотянув до генерала. В его незатейливых рассказах присутствовало необъяснимое обаяние, располагавшее к откровенности. Они проводили время, оживленно беседуя, пока остальные ходили по улицам, надев повязки дружинников.

В спокойном и мягком Владимире было что-то отеческое, и Майя не замечала, как истосковавшееся по душевному теплу сердце все настойчивее тянется в эти уютные вечера, которые вкрадчиво и незаметно становились необходимы. Перспектива сходить на дружину стала радовать. Впрочем, платоническая идиллия длилась недолго. Она закончилась до смешного неожиданно в тот же вечер, когда Владимир впервые пошел провожать. Закрывая опорный пункт, вдруг сказал, что хотел бы поцеловать Майю, а она решила, что если человек чмокнет в щечку, как это часто бывало между приятелями еще в студенческие времена, – от нее не убудет. Но «щечка» была проигнорирована так стремительно, что Майя и опомниться не успела, как оказалась в медвежьих объятиях и стала участницей такого поцелуя, о существовании которых почти забыла. Вспомнился рассказ подруги об одном поцелуе, воспринятом той, как поцелуй очень одинокого человека. Майя так и не поняла, по каким признакам было сделано такое заключение, зато вот этот поцелуй показал ей, насколько она сама одинока. А Владимир уже тащил ее в недра помещения, и стоило немалых усилий доказать ему, что она искренне возмущена таким неожиданным натиском, которому вроде и повода не давала. Нехотя заперев дверь, Владимир отправился провожать Майю, но, пройдя уже треть пути, внезапно спохватился, что забыл закрыть сейф.
   
– Нет-нет, пойдем обратно, это недолго, я не могу тебя отпустить одну, раз уж взялся провожать,  – настаивал он, и Майя дала себя уговорить, согласившись подождать на улице.
   
– Да зайди на минутку, чего тебе в дверях стоять? Я что-то ключа не могу найти. Не съем же я тебя, в самом деле!
   
Но Майя оказалась-таки съеденной, ибо стоило ей войти, дверь была поспешно закрыта с обратной стороны, а на сомнения, раздумья и даже сопротивление не осталось ни секунды. Полковник проявил такую прыть и столько страсти, что единственной мыслью, успевшей промелькнуть, была только та, что Майя, в конце концов, не монашка, и мужчины все же нужны, пусть даже такие пожилые как этот. Если уж собственный муж давно обходится без нее...

Пожалуй, тот вечер оказался последним, когда Майя сочла Владимира пожилым. И тут же пришло великое изумление: а каков мужик-то! Наспех что-то там брошено на пол, но ничто уже было не важно.
   
Где, на какой цепи изнывала эта сумасшедшая страсть, вдруг вырвавшаяся на свободу и запустившая сразу все свои когти в женское тело, оказавшееся настолько истомившимся и так наивно не подозревавшее об этом?!
   
Может быть, когда одной страсти удается разбудить другую, то вместе они становятся неуправляемы? Так или иначе, но внезапное вожделение, дикое и первобытное, подстерегшее и накрывшее Майю, сотрясало и выкручивало, как в электрической сети, предоставляя только одну возможность: плыть, куда несет этот взбесившийся поток и наслаждаться, наслаждаться... Кажется, Майя что-то кричала или бормотала, как в бреду, потрясенно понимая, что никогда, ни за что и ни при каких обстоятельствах не повела бы себя так с мужем, цинизма которого, оказывается, просто стеснялась. А этот напористый увалень, такой восторженный и сразу ставший родным, не вызывал ни капли стеснения! Даже сама тяжесть его тела, мужского грузного тела, под которым буквально трещали кости, была целительна и бесподобна. Это именно то, что надо! Не худосочное, колющее своими костями, невесомое и, соответственно, невразумительное тело мужчины-пигалицы, а вот такое, похожее на шкаф!
 
– Господи, с тобой просто теряешь голову! – едва отдышавшись, воскликнул  Владимир, и Майя, увлеченная порывом нежности, бросилась ему на шею и покрыла его лицо множеством поцелуев, которые были тут же возвращены с лихвой.
 
Так они оба оказались внутри подхватившего их шквала, но Майей, как оказалось впоследствии, этот шквал завладел гораздо сильнее. Владимир  давно и прочно женат, а значит, не такой изголодавшийся и обездоленный. Разница в возрасте не чувствовалась ни в чем, кроме одного: отнимала надежду на будущее. Если молодой человек, влюбившись без памяти,  еще может рискнуть и решиться разрушить семью, то для Владимира такой поступок таил в себе опасность. Долго ли молодая женщина будет терпеть стареющего мужчину, как оказалось, еще и склонного к выпивке? К тому же поведение его младшего сына почти не оставляло надежды, что мальчишка, не успевший окончить школу, не балуется наркотиками.
 
– Подумать только, – жаловался Владимир, – другие выходят во двор, так их хотя бы можно найти, а этот уходит и растворяется! Да меня бы заставили с утра до самой ночи где-то шляться, я бы весь исстрадался!
 
– Что ты себя сравниваешь с ним? – уныло отзывалась Майя, нехотя понимая, что если человека с такими проблемами оторвать от семьи, то получишь просто мятущегося в муках совести и еще сильнее пьющего мужика, жизнь с которым очень быстро превратится в сплошное наказание. И поделом, ведь недаром же народная мудрость не советует строить свое счастье на чужом горе.

Все и так было понятно, но почему-то не помогало вырваться из этого омута. Майя оказалась растерянной и раздавленной мощью накатившего  чувства, которое крепло и разрасталось, несмотря ни на какие собственные соображения и доводы подруг. Оставалось только надеяться на чудо.
 
– Майка, да ты посмотри, какие мужики слюни пускают, глядя на тебя! – увещевала ее ближайшая подруга Наташка. – И что тебя заклинило?! Ну прямо как с ума сошла!
 
– Да понимаешь, все вроде так, но ничего не получается, что уж только не делала, не могу оторваться! Глаза бы на других не глядели, как привороженная. Не верю я, что другой мне его заменит, все у него будет не так! – оправдывалась Майя.
 
– Ох, дорогуша, глядя на тебя, нельзя не согласиться, что любовь зла.
 
Каждый вечер, уложив детей, Майя отправлялась в одну и ту же сторону, и каждый день был заполнен одним и тем же стремлением – увидеться. Это освещенное тусклой лампочкой полуподвальное помещение стало средоточием праздника и облегчения, как доза для наркомана. Майя могла просто сидеть и смотреть на Владимира, пока он перебирал какие-то бумаги или с кем-то разговаривал. Немного тронутые сединой, зачесанные назад волосы с выбившейся одной прядью, крупный, чуть крючковатый нос, маленькие серые глаза, кустистые брови. А нижняя губа чем-то напоминала губу медведя, под которой вдруг резко начинался подбородок, образуя глубокую лунку. Эта луночка придавала рту какую-то особенную трогательность и вызывала у Майи неутомимый восторг. Такой мужской портрет казался совершенством. Когда никого не было, она подходила к Владимиру, прижималась щекой, обвивала руками шею и приговаривала, как над ребенком:
 
– И что это у нас за луночка такая уютная? А глазки-то какие серенькие, в крапинку! Солнышко ты мое!
 
«Солнышко» счастливо улыбалось и лукаво кивало на раскрытую створку маленького окошка:
 
– А в окно-то кто-нибудь подглядывает! И что они подумают?
   
Какое Майе дело до того, что думают другие? Разве можно было предположить, что в возрасте между тридцатью и сорока годами на нее обрушится такое безумие? Нет, муж никогда не вызывал похожих восторгов. Первая любовь? Да, тогда это было нешуточное влечение, которому дать выход в четырнадцатилетнем возрасте было равносильно самоубийству. Грозное НЕЛЬЗЯ пуританского воспитания нерушимо стояло на страже. А теперь Майя с изумлением обнаружила в себе залежи доселе неведомого женского естества, взбунтовавшегося до предела. Одна короткая мысль-воспоминание прошивала молнией, вызывая вспышку тягучей боли, с которой не хотелось расставаться, и та утягивала за собой в такие недра, где неминуемо попадаешь в лапы сжигающей страсти, не оставляющей выбора. Эта страсть, нарастая в измотанном теле, возвращалась обратно и темной волной била в голову, затуманивая взгляд и превращая тебя в тупое, алчущее существо, одержимое и совершенно безвольное.

Эти разряды-молнии между телом и сознанием терзали Майю днями и ночами. Где уж тут собраться и взять себя в руки? Наверное, наркоман тоже понимает, что катится в пропасть, но каждый раз дает себе отсрочку. Но здесь-то всего лишь естественное влечение к мужчине, откуда же такой камнепад?! Не успев расстаться с Владимиром, Майя тут же начинала мечтать о новой встрече. В нем нравилось все – и запах, и крупные руки, и даже слегка выпирающий живот. Как, наверное, здорово, если такое испытываешь к собственному мужу! Но почему этому надо было случиться именно в таких безнадежных обстоятельствах?!
   
Обстоятельства и правда были безнадежны. Владимир мог назначить встречу и не прийти, пообещать и не выполнить. Иногда вдруг исчезал на несколько дней, и опорный пункт стоял темным и закрытым, повергая Майю в отчаяние. Значит, Владимир не скучает, как она. Зато она сметала с пути к нему все преграды, умудрялась успеть буквально отовсюду.
   
Вот и сейчас повторилось то же самое. Обещал приехать и не приехал, а потом сошлется на что-нибудь, оправдается. Это жена для него царь и бог. Непонятно только, почему же он ей тогда изменяет? И почему, несмотря ни на что, Майя так ей завидует? Ясно как божий день, что завидовать нечему.
   
Наконец подполз автобус! Ехать вдвоем все-таки гораздо лучше. Разговорились. Парня звали Саша.  Рассказал, что ходит в моря механиком, но что-то стали легкие беспокоить, наверное, придется искать работу на берегу. А Майя тут же подумала, что вот Владимир насколько старше, а здоровьем крепче этого молодого парня, оказавшегося на семь лет младше нее самой. Она решила особенно не рассказывать о себе, тем более на душе кошки скребли, и хвастаться было нечем. А Саша сообщил, что ездил к другу, у которого родился сын, и, глядя на малыша, поймал себя на мысли, что и самому уже пора бы... На логичный вопрос о причине, мешающей  последовать примеру, охотно поделился, что до сих пор не женат из-за длительной привязанности к женщине, которая была на четырнадцать лет старше, имела дочку и категорически отказывалась выходить за него замуж. А потом и вовсе решила расстаться. «Ну еще бы, – подумала Майя, – что за радость связываться с мальчишкой? Только время зря тратить, а он тебя все равно бросит потом, когда начнешь стареть. И будет поздно искать другого. А я разве лучше? Может, меня Владимир так же боится принимать всерьез, как та женщина этого парня? Правда, из нас двоих я трачу свое время даром, а не он.»
   
– И что же, сильно переживали разрыв?
   
– Да, очень.
   
– А сейчас?
   
– А сейчас уже почти забыл, только иногда вдруг защемит сердце... – с подкупающей искренностью признался Саша.
   
Подошли к дому, и Саша, выказав нежелание сразу уйти, присел на скамейку.

– Послушайте, а давайте завтра встретимся?
   
– И что мы будем делать? – коварно спросила Майя, не видя никакого смысла в продолжении знакомства.
   
– Ну, мало ли... Пойдем в цирк, например.
   
– Ой, терпеть не могу цирк! – почти радостно воскликнула Майя.
   
– Да какая разница куда? Можно в кино сходить или просто погулять, за город съездить, – не терял оптимизма Саша.
   
– А там что делать? – вредничала Майя.
   
– Да просто осенью любоваться, листья собирать.
   
Но Майя нисколько не надеялась, что прогулка с этим мальчиком  поможет пережить случившееся. Парень моложе только на семь лет, но у него еще вся жизнь впереди, а у Майи уже неудачный семейный опыт, двое детей на фоне жуткого материального неблагополучия, да еще и эта глупая, отравляющая жизнь бессмысленная привязанность. Даже если допустить, что парень влюбится, захочет жениться. Значит, начнет терзать желанием иметь хотя бы одного общего ребенка, а Майя категорически не хочет больше никаких детей. Нет уж, хватит! Сегодня муж есть, а завтра нет, а дети остаются, и их надо чем-то кормить.
   
– Ладно, все равно завтра воскресенье, – вдруг согласилась Майя не столько из стремления к новому приключению, сколько для того, чтобы закрыть тему.
   
Но, уже заходя в подъезд, вдруг услышала:
   
– Знаете, я смотрю на вас и чувствую, что вы не придете. Но я буду ждать. Здесь, на скамейке.
   
Удивившись, как Саша уловил ее упадочническое настроение, Майя вяло пообещала, что все-таки придет. Мало ли что будет завтра? Если Владимир прибежит с извинениями – тут же наступит облегчение, ведь Майя была бы рада выслушать любую ложь, лишь бы почувствовать, что ею хоть немного дорожат. И зачем тогда идти на свидание? А если Владимир не прибежит?.. Что ж, вот тогда и посмотрим.
   
Ночью приснился сон-издевательство. Будто в ответ на слезные обращения к судьбе послать нормального мужчину, к Майе подвели карлика и на вопрос, что это еще за явление, сказали:
   
– Но ты же просила послать тебе мужчину, а это разве женщина?
   
Майя проснулась в слезах. А тут еще разбил радикулит. Сказалось вчерашнее долгое пребывание на холоде. Еле поднявшись с постели, так и не смогла выпрямиться и с трудом ковыляла по дому, превозмогая боль. Отправила Катю за сметаной, а сама погрузилась в горькие мысли. Что делать, как жить, если впереди только нужда и беспросветное одиночество? Ни о каком свидании с Сашей не могло быть и речи. Но дочь, вернувшись из магазина, вдруг сообщила, что, столкнулась на лестничной площадке с каким-то парнем, который спросил, не знает ли она Майю. Катя ответила отрицательно, а когда возвращалась, этот высокий блондин все еще сидел у подъезда.
   
– Мама, я только сейчас подумала, что, может быть, это тебя он искал?
   
Господи, бедный мальчик! И как он догадался подняться на ее этаж? Ну, конечно, она же сама рассказывала ему, какой красивый вид открывается из окон последнего этажа, а он запомнил! Но что серьезного они могут дать друг другу? А временных облегчений, пожалуй, и так достаточно. Удивительно, до чего неисчерпаем у судьбы запас любого, только не того что надо! Молодой парень. Женатый и пьющий дядька. Даже во сне, и то какой-то карлик! А нужен обыкновенный, нормальный мужчина, с которым была бы хоть какая-то надежда на будущее.

Мелькнула  мстительная мысль выйти и пригласить этого Сашу, если еще не ушел. Пусть придет и увидит двоих детей и ее, скрученную радикулитом. Да нет, пустое. И везет же ему на женщин старше себя, а теперь уже не с одной, а с двумя дочками. Нечего помогать человеку наступать на те же грабли.
   
Майя взяла больничный, а Владимир не показывался. Наконец, пришла проведать подруга с работы и сообщила, что видела его в сильном подпитии, едва стоящим на ногах.
   
– Честное слово, если бы не знала, что это чудо в перьях и есть твоя любовь, не поверила бы! Да, хотела сказать тебе, что у вас, похоже, векторное притяжение! Это роковое притяжение двух знаков зодиака, расположенных прямо напротив друг друга. Ты же говорила, он Кабан? Ну да, а ты Дракон. Так вот, пока Кабан держит Дракона, тот от него не вырвется. Он твой Хозяин, а ты его Слуга. История знает много известных пар с векторным притяжением. Такие пары привязаны друг к другу до трагических пределов. Тут не обычная любовь, а какое-то наваждение.
   
От этого открытия Майя совсем приуныла. А ведь так оно и есть! Был даже случай, когда Майя решилась  поместить объявление в газету в разделе знакомств. В успех этого мероприятия совершенно не верилось, но чем черт не шутит? Это была попытка отвлечься. Долго думали с Наташкой над текстом письма и решили, что надо так составить объявление, чтобы часть писем, если их будет много, передать кому-то из подруг, у кого жизнь не устроена. А жизнь не устроена почти у всех.
   
Писем оказалось много. Майя читала их и не представляла, как можно по нескольким строчкам составить о человеке верное представление. Однако часть удалось отсеить. Например, письмо, где на листе бумаги явно проступал грязный след башмака. Еще одно, написанное несомненно сумасшедшим, с какими-то туманными рассуждениями об одиночестве. Письма из других городов. Какой смысл в таких знакомствах? Наконец, для начала было отобрано несколько.
   
В день свидания с первым кандидатом в женихи Майя, еще не успев собраться, вдруг услышала звонок в дверь. На пороге стоял невысокий плотный мужчина. Оказалось, пришел знакомиться. Странно, как он узнал, где она живет?
   
– А у вас на конверте был написан обратный адрес.
   
Какой ужас! Майя, видимо, автоматически написала, забыв, что это не тот случай!
   
– Так что же вы не пришли туда, где я свидание назначила? Я как раз уже собиралась выходить.
   
– Ну да, чтобы я вас ждал, а вы меня из-за угла рассматривали? – ответил мужчина, очевидно, успевший изрядно поднатореть в такого рода делах.
   
Значит, увидев его из-за угла, женщины убегали? Между тем, во внешности незнакомца было явно что-то не так. Ах, вот оно! Светлый плащ-пальто почему-то подпоясан обыкновенной бельевой веревкой. Майя переминалась с ноги на ногу, не зная, как отделаться от гостя, сразу же ставшего непрошеным.
   
– Ну, проходите, раз уж пришли... – обреченно протянула она, чувствуя, что вляпалась.
   
Гость рассказал, что работает на бульдозере, живет один, и ему нужна жена на хозяйстве. У него и дача есть.
   
– Что хорошего одному? Придешь с работы, пока картошку почистишь, камни из гречки вытащишь, ужин сваришь – и вечер прошел, – простодушно сетовал потенциальный жених.
   
Так-то оно так, вот тебе и мужик, неженатый, с квартирой, но почему же тогда такая тоска на душе? А главное, чем мотивировать свое нежелание продолжать знакомство? Неужели из-за бельевой веревки? Пришлось дать рабочий телефон, чтобы уж как-нибудь потом, заочно, отвязаться.
   
– Почему же ты не хочешь встречаться, кисочка, лапочка? – позвонив через пару дней, донимал Майю новый знакомый. – Как жаль! А я уже и тазик нам купил.
   
– Какой тазик?! – изумилась Майя.
   
– Ну а как же, в хозяйстве пригодится, – удивляясь такой непонятливости, разъяснил жених и радостно добавил: – Я уже и картошку на даче окучил!
   
Майя вспомнила, как завидовала Владимиру и его жене, когда те отправлялись на дачу. Как же здорово поехать вдвоем и пробыть целый день вместе! Птички поют, всюду нежная зелень, а воздух!.. Это казалось великой роскошью. Так почему же теперь, когда можно было бы иметь мужа, ездить на дачу и жить нормально, кроме удушающей тоски, ничего не предвидится?!
   
Следующего претендента Майя выбрала по имени. Этот был тезкой Владимира, хоть что-то родное. Он оказался поджарым и плоским – ничего похожего, кроме имени. Поведал, что, в принципе, есть девушка, но очень уж молодая, а потому он ни за что не верит в успех такого союза и уже давно находится в поиске, но как-то никто не нравится. Вот недавно встретился тут с одной, а она слишком полная для него. Майя никогда худышкой не была, и сейчас же подумала, что если чуть-чуть поправится, сразу станет не в его вкусе. Значит, опять живи в напряжении, чего-то бойся... И тут тезка Владимира пустился в описание способа, который помог ему похудеть на целых восемь килограммов.
   
– А знаете, способ простой. Я ставил себе клизмы и голодал.
   
Разглядывая его фигуру, Майя убедилась, что лучше бы он так не старался. Ну что хорошего – тощий мужик?! Взгляд невольно скользнул чуть ниже спины в поисках того места, которое имеет непосредственное отношение к клизмам, но такового не оказалось. Спина без малейшей выпуклости сразу переходила в ноги.
   
– А ты что думала, прямо так сразу и попадется то что нужно? – увещевала Наташка, слушая рассказы Майи о целой галерее самых разнообразных субъектов.
   
– Наташка, ну не могу я больше! – взмолилась Майя. – Ведь полная безнадега! Нет сил. Если ты думаешь, что это развлечение, то глубоко ошибаешься. Это дорога в депрессию. Никто не виноват, но у меня такое ощущение, будто мне нужно хорошее пальто, а магазинов нет, и я иду на свалку. Сама понимаешь, сколько там ни копайся... Мужчин-то меньше, но, думаешь, почему они не пристроены? Потому, что от них веет таким унынием, хоть вешайся! Насмотришься  – одиночество благом покажется.
   
– Ну, а этот вот, смотри, вроде ни к чему не придерешься, – заметила Наташка, перебирая оставшиеся письма. – Инженер, даже машина есть...
   
– Вот и бери его себе, тебе тоже не мешало бы со своим мусульманином расстаться. А с меня хватит.
   
Наташка после давнего развода с мужем жила с чеченцем, которого неизвестно, какими судьбами занесло так далеко от солнечной родины. Чеченец  холостяк, но здесь тоже не было перспектив. Наташка бы ни за что не решилась принять их веру, а иначе этот брак был невозможен. Сначала она еще думала хотя бы родить ребенка, но вовремя узнала, что мусульмане своих детей никогда женщинам не оставляют. Все равно рано или поздно уедет в свою Чечню и ребенка увезет.
   
– А, пожалуй, что и попробую, давай-ка мне это письмо, – вдруг решила Наташка.
   
Но ничего хорошего не получилось и тут. Поначалу вроде и придраться было не к чему. Наташка даже вечеринку устроила, Майю пригласила. Приглядываясь к новому приятелю, Майя надеялась, что хоть подруге повезет. Но оказалось, чеченец так просто не собирался исчезать из Наташкиной жизни и для начала ворвался в дом и избил соперника. Тот удрал и больше не вернулся. А потом Наташка сказала, что не особенно жалеет о случившемся:
   
– Мой Чингиз хотя бы чистоплотный, ни разу отвращения не вызвал. А этот уже и ночевать остался, предложила в душ сходить – отказался. Потом сел на кровать, снял носки, протер ими между пальцами ног...
   
– Ой, б-р-р! Не надо, не продолжай! Теперь ты видишь, что творится? Эти способы знакомства – просто фабрика уныния какая-то! Чужой ведь человек, зацепиться не за что, хоть плачь! Должен быть какой-то разряд, искра, а как ее добудешь в таких условиях?
   
За время, пока Майя, добросовестно пытаясь отвлечься, категорически отказывалась от свиданий с Владимиром, прошел целый месяц, и она даже начала верить, что сумеет выбраться. Но Владимир, случайно увидевший на улице Наташку, буквально затащил ее к себе в машину и тут же принялся изливать душу:
   
– Вы знаете, у меня случилось большое несчастье. Майечка меня оставила.
   
– Оставила – и правильно сделала. Какой смысл терять с вами время? – ответила Наташка без обиняков.
   
– Да нет, мне просто надо еще немного подождать, чтобы сын закончил школу...
   
– Ну что вы морочите голову?! У всех у вас маленькие дети и больные жены! А потом надо будет сына женить, а потом дождаться внуков и тех воспитывать...
   
– Нет-нет, я правда ее люблю! Майечка – самое лучшее, самое светлое, что есть в моей жизни!
   
Вот зачем Наташка это рассказала?! Да еще добавила, что, похоже, Владимир говорил искренне, чуть не плача. Конечно, надо порвать, расстаться, но все-таки Майя не представляла себе Владимира, ставшего чужим, а кого-то другого таким родным. С горечью подумалось, что ведь любовь сама по себе – драгоценность, так почему же, являясь в этот мир, она, как нежеланный ребенок, так часто оказывается лишней, и надо выжигать, вытаптывать  редкое чувство, этот дивный цветок из души?! Да еще и не получается – ты его мнешь, выгрызаешь, а он подымается, рвется к жизни ростком сквозь асфальт! Сердце сжалось, и все поехало по-старому.
   
И сколько раз Майя опять зарекалась, давала себе слово, но у Владимира всегда находилась масса способов не отпустить ее. Торжественно объявляла об окончании их романа, а Владимир как ни в чем не бывало приезжал на следующий день к концу рабочего дня, и сотрудницы, увидев знакомую машину, подтрунивали:
   
– Майка, Солнышко твое нарисовалось!
   
Обычно они  ехали в ближайший лесок на «свою» поляну, где Солнышко, едва заглушив двигатель, откидывал сиденья и припадал к Майе, как задыхающийся к кислородной маске.
   
– Ты никогда мне не надоешь! Я не знаю ни одной такой как ты! Господи, что же нам делать, я так люблю тебя!
   
Как-то ранней осенью, во время очередной отчаянной попытки разорвать этот порочный круг, Майя вторую неделю отклоняла любую возможность встречи с Владимиром. Все вечера сидела дома, тщетно пытаясь побороть тоску. Рядом уютно копошились дочки, что-то рисуя и перебирая свои «сокровища». Надо же, и дети не могут отвлечь! Стояла любимая пора года, когда короткое, как сама жизнь, бабье лето с обманчивой щедростью выдает золотые деньки. Небо звенит синевой, и особенно трудно мириться с тем, что все эти – и без того штучные – мгновения проходят мимо, а ты мечешься в преступной тоске. Душу переполняла безысходность. Она сочилась пугающе безостановочно, как кровь из раны больного гемофилией. Честно пытаясь положить конец этой пытке, Майя чувствовала себя углубляющейся в бесконечно длинный и ужасно темный туннель, из которого якобы есть выход к свету, но чем дальше идешь, тем беспробуднее тьма и меньше мужества. А позади еще пульсируют отблески дозированного, горького счастья, и это хоть какой-то, но все же свет. Еще шаг – погаснет и он, а ты останешься один на один с кромешной тьмой... И снова Майя не выдержала. Назад, к временному облегчению! Едва дождавшись утра, она бросилась разыскивать Владимира. Застав его дома, приникла к нему, дрожа от рыданий:
   
– Я так больше не могу! Не могу без тебя! Не могу жить! Если что-нибудь случится...
   
– Да что ты, что ты, дурочка?! – мягко обнимая трясущиеся плечи, добродушно укорял Владимир. – Так что же ты тогда?.. Дура ты, дура... А жена уехала к сестре, я целую неделю один...
   
Целую неделю один и не приходил, поверил, что можно положить этому конец?! И в таком благодушном настроении, не измучился даже нисколько! А чего мучиться? Он и так знает, что никуда от него Майя не денется. И откуда такая уверенность? Ах, да, проклятое векторное притяжение, он же Хозяин. Оставалось только согласиться, что так оно и есть. Удалишься на пару шагов, прилагая титанические усилия, а потом неизменно и со страшной скоростью несешься назад, к предмету своих терзаний. А тот спокойно и снисходительно созерцает присходящее.
   
Майе иногда говорили: «Ты ведь не одинока, надо радоваться, что у тебя дети есть!» Она и радуется. Но при чем тут дети?! Как можно забыть о воде, которой нет, и быть счастлив, что у тебя есть воздух?
   
Повстречай она такого, как Владимир, в молодости – это было бы счастье неописуемое. Вот, например, муж. Да ведь он измучил ее своими сексуальными претензиями, упреками, что она не хочет фантазировать, и ничего нового ей не надо. Получалось, что рядом такой мужчина, которого необходимо вечно чем-то взбадривать, чтобы не заскучал, то есть жить в постоянном напряжении. А Майе эксперименты мешали и портили настроение, ничего, кроме тревоги и досады не вызывая. С мужем было неспокойно и неуютно. А Владимиру не нужны были никакие фантазии, ему нужна была только Майя, а уж где и как – волновало в последнюю очередь.

Наверное, если в мужчине заложен здоровый потенциал, то допинги ни к чему, главное – любимая женщина. И, впервые познав такую гармонию, трудно было так вот просто взять и отказаться, понадеявшись, что это не редкость. Майя была уверена  – такого она больше не встретит. Он ведь и говорил-то в нужные моменты именно то, что больше всего хотелось слышать, причем без всяких подсказок. А то будут попадаться мерзкие типы, у которых в критический момент возникает словесный понос, и они несут тошнотворный бред, вызывая стремление вскочить и удрать. Или импотенты, не желающие поверить в свою несостоятельность, а потому изводящие женщину бесчисленными и совершенно бесплодными попытками, пока она, опять-таки, не удерет, согласившись скорее на расстрел, чем на еще одну такую встречу. Будут попадаться «фантазеры», а по сути уже почти импотенты, которых еще какие-то новшества могут довести до кондиции. А поколение Владимира не нуждалось в изысках. Наверное, потому, что их взросление пришлось на времена запретов, когда даже маленький эротический намек воспринимался, как зверски голодным человеком –  запах самого простого хлеба.

Владимир вспоминал, как однажды у курсантов училища появилась настоящая фотография голой женщины. Тогда шел какой-то фильм, где был редчайший кадр:  в дверном проеме долю секунды виднелась обнаженная актриса. Так вот, один курсант упорно ходил на этот фильм с фотоаппаратом, пока ему не удалось поймать пикантный момент. Фотография диковиной ходила по карманам, но как-то попала в руки начальства, наделав много шуму и даже став причиной получения нарядов вне очереди. Зато, может быть, благодаря таким строгостям и остались еще целомудренные мужчины со здоровым подходом к делу, не нуждавшиеся ни в какой экзотике.

Майе тоже любые изыски мешали и сбивали с нужной волны. Зачем получать дубиной по голове, если и намека достаточно? Никакой раскрепощенный эстет с самыми оригинальными выдумками не будоражил так, как обыкновенный бугай с горящим глазом и молниеносной готовностью к любовным утехам без всяких затей. Ничего не разнообразя и никак друг друга не подстегивая, они с Владимиром всегда находились на одном и том же мощном гребне взаимного влечения.
   
– Ну какая там любовь?! Вы сошлись на сексуальной почве, – убеждала Майю одна подруга.
   
– Ох, Майка, однова живем, а ты поди найди еще, чтоб вот так в десятку! Люди годами мучаются и не подозревают, что просто не подходят друг другу. Скандалы, раздражения, думаешь, отчего это? А все от физической неудовлетворенности! – авторитетно заявляла другая.
   
А третья открывала еще одну Америку, определив Майю, как редчайший тип женщины, мгновенно вспыхивающий соломинкой на огне. Но соломинка быстро сгорает, поэтому промедление или «обмусоливание», как называла это Майя, ни к чему хорошему привести не могло. Сгорев почти вхолостую из-за всяких фокусов, раздосадованная и неудовлетворенная, Майя казалась просто фригидной тому, кто ей не соответствовал. В пылу одной из последних ссор перед тем, как окончательно расстаться, муж пренебрежительно бросил ей:
   
– Да знаю я, на что ты способна! Толку от тебя...
   
– Много ты знаешь, изощренец! Только на ушах еще не стоял, чтобы «толк» был! – огрызнулась Майя.
   
Муж не раз пытался добиться от Майи вразумительных объяснений, чего ей надо, но так уж она была устроена, что любые разъяснения  безвозвратно портили все. Почему-то это было как тишина: назови мое имя, и меня не станет. Не хватало еще расставить в этом таинстве все точки над «i», перечислив эрогенные зоны и предпочтения, как учитель, тычущий указкой в географическую карту и внятно называющий континенты.
   
В бесконечном водовороте «не тех»,  встретив мужчину, с которым при благоприятных обстоятельствах можно было бы прожить целую жизнь, как один самый чудесный день, Майя чувствовала себя просто зацепившейся за ветку в ревущем потоке. Ясно, что долго так не продержишься, а отпустишь – неизвестно, куда  унесет.

Вот если бы Владимир овдовел, то все решилось бы само собой. И Майя стала думать, что ведь каждый час умирает масса народу, чья смерть не приносит ничего, кроме горя, а вот умри жена Владимира, то, по крайней мере, хоть Майе выпала бы счастливая карта. Лучше было не углубляться в такие мысли, но они настолько прочно засели в голове, что однажды во сне Майя вдруг увидела, как идет за пышной блондинкой по какой-то лестнице, несет что-то вроде камня или молотка и напряженно думает, что сейчас вот один, только точный, удар – и проблема решена.
   
Ну, похоже, дошла до ручки. И что было бы хорошего? И почему совершившие такое в последнюю очередь додумываются, что даже если никто ничего и не узнал бы, то ведь будешь вздрагивать от страха всю жизнь? А жуткие воспоминания, в конце концов?! Похоже, пора уже молиться о спасении души и ниспослании облегчения, если снятся такие сны.
   
– ...не отчаивайтесь! Не отчаивайтесь даже из-за несчастной любви! – как по заказу, вещал из телевизора голос Кашпировского.
   
Майя прислушалась и ей показалось, что это чуть-чуть действует.
   
   
Уже и радикулит почти прошел, а Владимир где-то пропадал, о чем свидетельствовал закрытый опорный пункт. Неужели можно так долго пьянствовать? «Вот видишь, – злорадно говорила себе Майя, – а ты еще его жене завидуешь!»
   
Владимир пил со времен Афганистана, где был командиром танковой колонны. По его словам, он и раньше трезвенником не был, но в тех условиях без спирта обойтись было невозможно.
   
– Знаешь, я об этом до сих пор никому не рассказывал. На тамошней жаре сломался рефрижератор, где хранили тела убитых бойцов. И надо было обеспечить срочную погрузку в самолет. Убитые были в герметических пластиковых мешках. Но к тому времени тела уже разморозились и оказались в таком состоянии, что... Ну и как такую работу можно было делать на трезвую голову? Попросил я, чтобы выдали мне несколько литров спирта и приказал раздать бойцам. Ну и сказал: «Ребятки, не приказываю, а прошу, помогите! Ведь родные ждут, надо хоронить!» Сам не знаю, уж как заставил себя подать пример. Первым подошел, поднял одного майора с раной в горле. Ох, и тяжелый!.. Да еще, знаешь... Я никогда не думал, что в человеке столько воды...
   
Майя слушала Владимира и приходила к тяжелым выводам: уж если даже таким уравновешенным людям со здоровой психикой требовалось напиваться, то немудрено, что иные возвращались оттуда душевно надломленными.
   
Пока болела спина, приходилось сидеть дома, лишь мечтая, что Владимир мог бы и прийти, знает ведь адрес. Наверное, так бы и случилось, если бы Майя, сама проходя мимо опорного пункта, не увидела, что над входом горит свет. Изо всех сил борясь с собой и уже почти миновав опасное место, даже не заметила, как ноги вдруг сами повернули обратно – и вот оно опять, это временное облегчение.
   
– О, куда ты пропала, Майечка?! – радостно завопил Владимир так, как будто днем с огнем разыскивал ее.
   
Конечно же, опять спектакль! Но, глядя на потемневшее, осунувшееся лицо комедианта, стало все понятно. Ох, тоска!.. Но Владимир и не скрывал:
   
– Сначала я пил дома, а когда закончилось, начал ходить в гараж, там у меня заначка. Потом жена ключи от гаража спрятала. Тогда пришлось ходить в магазин. А потом язва дала себя знать, неделю в больнице пролежал. Все - завязал, больше не пью!
   
Еще бы! С язвой желудка! Конечно, пока болит - сделает передышку, только и всего. Удивительно, что и мужскую силу Владимира не могли ослабить никакие запои. Чувствовалось крепкое крестьянское здоровье, которого могло бы хватить на многие годы, и было невыносимо жаль, что человек сам себя гробит. Майя неоднократно пыталась уговорить его лечиться, но пациент должен был верить в лечение, а Владимир не верил. Или просто не хотел верить. Еще поначалу даже пытался мечтать о совместном будущем, но сам же и говорил:
   
– Бросишь ведь ты меня! Пройдешься по жизни танком, а потом скажешь: «Пошел вон!», и останусь я у разбитого корыта...
   
Майя кипела от возмущения. Это она-то бросит?! 
   
– Еще как бросишь, Кармен ты моя дорогая!
   
Или, подвыпив, начинал плакаться:
   
– Зачем я тебе нужен, ведь горький я пьяница! И как только меня жена терпит?
   
А вот действительно - как? Однажды Майя видела ее. Внешне вполне благополучная женщина, кокетливо одетая, красивая и яркая. И не подумаешь, что муж пьяница, а сын наркоман.
      
   
Прошло пять лет. К тому времени у всех появились домашние телефоны, легче стало найти друг друга, а жизнь никак не менялась, разве что накапливалась в ней какая-то непонятная пустота. Возникли усталость, безразличие, а потом и раздражение. Все это мешало заметить, что костер-то почти догорел, а ты сидишь, по инерции глядя на тлеющие головешки, и почему-то не находишь сил подняться и уйти.
   
Однажды поздним вечером, почти ночью, Владимир позвонил Майе, слезно умоляя прийти к нему домой. Майе хотелось спать. Чего туда идти? Жена лежит в больнице, и как это будет выглядеть? Но телефон не умолкал, и Майя уступила. Владимир был пьян. Что с женой? Жена в тяжелом состоянии, обширный инфаркт. А тут еще сын пропал. Как пропал? Да вот уже три дня не появлялся дома. Ну, это старая песня...
   
Владимир, сидя в неприбранной комнате, пьяно всхлипывал, прижимая к лицу полотенце, вздыхал и жаловался. Майя прошлась по квартире. Не гора немытой посуды, не разбросанные повсюду вещи, как и бывает у многих мужчин, оставшихся на хозяйстве, – нет, не это, а нечто другое вдруг заставило впервые не умом, а сердцем понять, что вот он, выстраданный конец. Вдруг четко обрисовалась унылая мысль, что если бы Владимир даже овдовел, Майя бы не обрадовалась. На месте привычной веры в чудо зияла пустота. Но откуда же раньше, из какого загадочного и мощного источника поступала эта абсурдная вера?! Чем рядом с этим человеком годами питалось ощущение праздника?  Ведь с самого начала было предельно ясно: любви к тому, кто периодически превращается в свинью, надолго бы не хватило. И как можно было завидовать его жене?! Ну, был перспективным военнослужащим, исправно получал звездочки и прекрасно обеспечивал семью, но ведь все это в прошлом. А теперь-то приходится жить с мужем, который сморкается в кухонные полотенца, мочится в мусоропровод, не успевая по пьянке добежать до собственной квартиры, а потом еще и валится на пол посреди прихожей и там храпит до утра, а проспавшись, ищет очередную бутылку, слоняясь перед домашними с измятым, потемневшим от возлияний лицом и тусклым взглядом. Да еще изменяет! И ведь целых пять лет Майя, барахтаясь в своем наваждении, нисколько не сочувствовала его несчастной жене и, – стыдно, страшно подумать, – даже смерти ей желала! А чем эта женщина виновата? Вот свяжется твой муж с какой-нибудь дурой-бабой, а она придет да еще и убьет тебя, хотя тогда бы уж лучше его, козла этого убить.
   
Говорят, любовь сама по себе – счастье, даже несчастная. Да уж такое ли счастье? Майя чувствовала себя, как после тяжелой, длительной душевной болезни, которая хоть и отцепилась, но успела опустошить душу и чуть не довела до беды.
   
Вспомнился тот давний попутчик, Саша. Милый романтик, мечтавший бродить по осеннему лесу и собирать листья. Это ведь всегда было так созвучно душевному состоянию Майи. Саша, где ты теперь? Мальчик с нежной душой, ты счастлив?
   
Бывают дураки и дуры, не подозревающие об этом, а Майя знала, что дура, но это почему-то вовремя не сработало. Вероятно, дурость – просто такая уж болезнь, правильный диагноз которой не помогает лечению.