Соболёк

Начало ноября выдалось снежным. Снегопады с завидным постоянством чередовались с буранами. Замело все тропки и дороги, стёганым белым одеялом накрыло поля и луга. И даже каждому дереву выдали по тёплой шапке. Вроде всё было укутано снегом. Но кому-то это не нравилось, не соответствовало оно задуманному. И этот кто-то, которому были подвластны все небесные стихии, снова и снова посылал со студёного океана колючие ветра, чтобы переделать, перекроить Великие Белые Одежды.
Зверь в тайге-матушке сел на диету и терпеливо пережидал. Ушастые зайцы, прячась от непогоды в кустах, обглодали кору с ближних веток и, утаптывая рыхлый снег своими длинными мохнатыми пятками, подбирались к тем, что росли поодаль. Хохлатые рябчики, неохотно вспархивая по утрам из-под снега, взлетали на ближайшие берёзы, торопливо склёвывали обледенелые почки, затем, перелетев на ель или пихту, закусывали хвоинками и ныряли обратно в сугробы. Белка, высунувшись из дупла, чихнула на всё это погодное безобразие, и ворчливо стала проводить ревизию сушёных грибов, предусмотрительно заготовленных в её отдельной благоустроенной квартире. И только горностаюшка белой бесшумной молнией неутомимо шнырял по руслам лесных речушек, проводя перепись мышиного племени.
Ученик восьмого класса шёл проверять капканы и ловушки. Первая четверть закончилась и у него была целая неделя для того, чтобы позаниматься любимым делом. Не урывками после школы, когда светлого времени всего-то часа три остаётся, а обстоятельно, с утреца и на весь день. В Сибири многие начинают охотиться с ранних лет. Однако тут не только развлечение. Рябчик или куропатка с превеликой радостью шли в дело, потому что на зарплату родителей не особо разгуляешься. А кушать-то хочется. И вот, когда разливается по тарелкам супчик, сваренный из добытой дичи, в семейном кругу воздаётся хвала великому охотнику, не по годам сметливому и удачливому. Если попадался пушной звёрёк – тоже здорово. Пойдёт кому-нибудь в семье на шапку или воротник. Вон у сестрёнки капюшон курточки подбит колонком, его добыча. А в шкафу мягким золотом лежат шкурки двух норок, это они с братом постарались.
В этот раз «великий охотник» ружьё брать не стал. Всё равно зверь отсиживается в укромных местах из-за непогоды. Да и не хотелось идти через весь посёлок с разобранным ружьём под полушубком. Ствол у дедовской однодулки был длинный, его приходилось запихивать в штанину. И, как ты ни старайся, со стороны по походке было заметно, что у тебя либо проблемы с позвоночником, либо с пищеварением. А то и всё сразу. До официального разрешения ещё долгих три года. Но сидеть на печи не хотелось.
След, оставленный подшитыми валенками следопыта два дня назад, едва просматривался в сугробах, но паренёк шёл ходко. Здесь всё было знакомо. По осени он наметил места, которые зверь посещает чаще других: где кормится, где устраивается на днёвку. Тут и были расставлены ловушки и капканы. Ловушки самодельные, в основном плашки. А деньги на капканы они с братом заработали, сдавая весной молодую крапиву на звероферму. Платили хорошо, по десять копеек за килограмм. Он вспомнил, как заработав целых десять рублей, они поехали в город в магазин «Охотник». Пока шли к магазину, красная купюра с Лениным, чтобы никому не было обидно, кочевала из кармана одного брата в карман другого. Пожалуй, с таким настроением возвращались удачливые золотоискатели, опустошив не одну жилу Клондайка и став в одночасье миллионерами. Нет, эти сибиряки по своим ощущениям были явно богаче. Даже Ленин, хорошо знакомый с «Капиталом» Маркса, с уважением отнёсся к капиталу братьев.
Застигнутый врасплох зверёк стрелой взлетел на ель, но поняв, что охотник большой опасности не представляет, стал проявлять негодование и рычать, всем своим видом говоря: «Ходят тут всякие, честным зверям ни поесть, ни поспать не дают». Это был соболь – мечта и желанная добыча многих охотников. Он был красив и свиреп. Парок вырывался из пасти неугомонного  хищника, и от безнаказанности он распалял себя всё больше и больше. При собственных размерах чуть больше кота, размеры его амбиций в эту минуту превышали порог учтивости голодного тигра. Однако такое неуважение к человеку должно было сказаться на долгожительстве этого нарушителя тишины. Даже медведь или рысь предпочитали загодя сойти с тропы охотника и втихую понаблюдать за ним со стороны, причём человек об этом в большинстве случаев  не догадывался.
На молодого охотника жалко было смотреть. Видно было, что клянёт он себя последними словами. Было бы ружьишко, не ругался бы этот лесной наглец, а лежал смирнёхонько в рюкзаке. Надо что-то делать. Не упускать же такой редкий случай, когда на ловца зверь вышел, а ловец профукал свою удачу. Обойдя дерево и оценив ситуацию, он понял, что не всё так плохо. От этой ели до других деревьев метров пятнадцать. Соболёк не уйдёт по верху, не допрыгнет. Будет пытаться уйти низом. Вот тут и нужно его задержать.
Решение пришло быстро. Заорав что-то весёлое и постучав подобранной палкой по дереву, охотник загнал зверя аж на самую верхушку, заставил его затаиться, а заодно и подумать о своём поведении. Потом снял шапку, шарф, рукавицы и распределил их по отдельности на нижних ветках по кругу. Немного подумав, скинул с себя свитер и приспособил рядом, как будто на просушку. Даже рукава раскинул. Здесь же внизу бросил рюкзачок и налегке ломонулся к посёлку.
Километра четыре по заснеженному лесу – это минут сорок. Там по посёлку до дома бегом, тоже минут пятнадцать уйдёт. Обратно с ружьём уже не побежишь, попадёшь в лапы милиции или лесника. Придётся с разобранной одностволкой за пазухой  шкандыбать инвалидом до леса. А ведь зверь ждать не будет. Как только почует, что оставленные охотником вещи не опасны, сиганёт мимо них и ищи  свищи.
 
Стоп. Как же он забыл? Во второй от леса избе живёт друг Витька из параллельного класса, такой же охотник. У него двустволка тридцать второго калибра. Лишь бы застать его дома. А ну, поддай скорости.
Уже через полчаса горе-охотник стучался в Витькины окна, а потом, не вытерпев, ввалился в избу. Дома была его бабка, туговатая на ухо, да и Зорким Соколом её нельзя было назвать.
- Здрассьте, баушка.  Витька-то где?
- А бес его знает? Шлындрает где-то в посёлке.
- Бабушка, срочно нужны ружьё и патроны.
- Дак ты обожди его, чай скоро вернётся – старушка что-то жевала.
- Бабуля, у меня соболь на дереве сидит загнанный. Я-то подожду, а зверь ждать не станет.
- Ты, милок, угомонись. Я и знать не знаю, где ружьё, где патроны? Вон за шкафом посмотри. Может, и найдёшь чего?
Метнувшись за шкаф, он нащупал стволы. Вот оно родное.
- А патроны?
- Отстань ты от меня, окаянный. Давай то, давай это. Ты что, в магазине?
Переломив ружьё, он обнаружил в стволах два патрона. «Только бы не пули» - подумалось ему. Он потряс их над ухом и, услышав колебание дроби, уже веселее водворил их снова в патронник.
- Бабушка, на обратном пути занесу.
- Ты погоди. А Витька не будет меня гноить, пошто мол ружьё отдала?
- Не будет, у нас с ним уговор. Да и должен он мне полпачки пороху.
Метров за сто до этой самой ели охотник перешёл на шаг, старался наступать мягко, чтобы ни скрип снега, ни хруст ветки не выдали его приближение. Ружьё взял наизготовку и плавно взвёл курки. Вот и дерево. Соболёк, спустившись вниз по стволу, обнюхивал шапку, что была чуть выше остальных вещей. Надо стрелять. Прицелившись, молодой охотник в последний момент взял немного выше (жалко было шапку) и плавно нажал на спуск. Грохнул выстрел. Зверь невредимым метнулся вверх и спрятался среди ветвей. Шапка осталась на своём месте. Всё-таки чужое ружьё – есть чужое. Из своего он, пусть парой дробин, но зацепил бы зверька. Ну что, последний патрон, последний аргумент.
Теперь надо опять стучать по стволу дерева и заставлять соболя движением выдать себя и подставиться под выстрел. Вот было движение. Выстрел. Есть! На фоне неба охотник видит распластавшуюся в воздухе фигурку. Так парашютисты прыгают затяжным прыжком. Но зверьку не надо дёргать за кольцо. У него нет кольца. И парашюта нет. По-кошачьи спружинив лапами, он тут же помчался по сугробам подальше от человека. Было видно, что заднюю лапу зверь подволакивает, роняя в ямки следов огненные ягоды клюквы.
Эх, была бы собачка, были бы патроны? Ну да ладно. Будет и на нашей улице праздник. На сегодня всё, никакой охоты. Сейчас в горячке зверь пройдёт километр-два. Потом будет отлёживаться и зализывать рану.
 Под утро он направится подальше из этого негостеприимного леса, но будет идти медленно, подранок как-никак. Вот тут и надо его перехватить.
На обратном пути охотник почувствовал усталость. Усталость от лесного кросса, от промахов, от переполнявших эмоций. Вернув Витьке ружьё и отмахнувшись от его расспросов, он вернулся домой. Аппетита не было, обошёлся чаем с вареньем. Зарядил два десятка патронов, набив ими патронташ, смазал ружьё и завёл будильник на пять утра.
Ночью спалось плохо. В перерывах между созерцанием светящейся стрелки будильника назойливо снился соболь: то парящий как белка-летяга, то пытающийся цапнуть охотника острыми клыками, то ехидно хихикающий, и, при этом прикрывающий пасть лапой.
Так и не дав возможность тикающему товарищу исполнить соло, охотник собрался на скорую руку и вышел из дома. Он чувствовал, что внутри сжималась неведомая пружина, нацеливая его на добычу. Только на добычу. Уж сегодня-то он должен осилить зверя. Рассвет он встретил в лесу, далеко от посёлка. Через полчаса хода по снежной целине до него донёсся азартный лай собаки, явно не по белке, и тут же гулкий выстрел. От дурного предчувствия заломило в груди. А тут и ковыляющий след вчерашнего зверя показался одинокой строчкой. Свернув на него, через пять минут увидел соседа, Мишку-татарина, что был старше на два года, и лайку Эльбу. Собачка, узнав охотника, гавкнула для приличия и завиляла хвостом. Мишка держал в руках тёплого соболька и улыбался.