О том, как Петров остановил деградацию Иванова

Иванов и Петров сидели на кухне и смотрели телевизор. Близились выборы в Государственную Думу. 


По ящику показывали, как президент Медведев и премьер-министр Путин встречались с пенсионерами. Видимо, PR-щики придумали этот ход, чтобы старшее поколение проголосовало не за коммунистов, а за «Единую Россию». А, может быть, - первые лица просто соскучились по пенсионерам, кто знает?


Говорили о пенсиях. О том, что их повышали и будут повышать.


Петров, делая себе бутерброд с колбасой, сказал:
- Да ладно, что они народ парят? Пенсия-то, наверное, не больше девяти тысяч... Как на такое прожить можно? Да, Иванов? А ведь я знаю — Медведев зарабатывает двести восемьдесят тысяч в месяц. Вот тебе и забота о пенсионерах. Лучше бы он просто поделился. Иванов, что ты молчишь?
Иванов пил чай. С минуту он не подавал голос, а потом заговорил:
- Знаешь, я в последнее время очень много думаю... Смотрю теледебаты и думаю. И в голову мне приходят какие-то странные страшные мысли. Я сам их боюсь.
Петров был заинтригован: 
- Правда? Ну и что за мысли?
Его приятель немного поколебался, и ответил:
- Люди живут в этом огромном бесконечном мире и почти ничего не понимают, что в нем происходит, главное — они не понимают, что им здесь нужно. А политика — это такое место, где люди изо всех сил делают вид, что им все ясно. Но ведь это неправда. Совсем неправда. 
Иванов закончил пить чай и стал курить.
- Вот, например, с этими пенсиями. Люди, которых мы с тобой видим сейчас по телевизору, уверены, что получать пенсии — это хорошо и что чем больше пенсия, тем лучше.
Петров законно удивился:
- Ну так конечно. А как же иначе?!
- А так, что, на самом деле, ни президент, ни премьер-министр, ни сами эти пенсионеры не знают, нужна ли им пенсия, и должна ли она все время расти.
- Не понял...
- Может быть, эти люди в глубине души не хотят никакой пенсии, понимаешь? Ведь пенсия — это зависимость от государства. Это несвобода.
- Да ты чё, Иванов, они же умрут все!
- Во-первых, совсем необязательно, что умрут. Кто-то — будет работать активнее, чем сейчас, кто-то, может быть, вообще свой бизнес организует.
- Но это ведь не все!
- Да, не все. Это уже во-вторых. Кто-то умрет с голоду.
- Да? И ты так легко об этом говоришь? Ты, циник! - Петров был настолько возмущен, что перестал есть бутерброд с колбасой.
- Но в том-то и дело, Петров, что мы не знаем, ни что такое жизнь, ни что такое смерть. Кто знает, может быть, смерть даст этим людям намного больше, чем жизнь?!
Петров задумался. Мощный эмоциональный поток, который нарастал в нем по мере того, как он слушал своего приятеля, вдруг развернулся и пошел не вовне, на громкое возмущение, а внутрь, на работу мысли.
- Это... это какое-то безумие.
Иванов страдальческими глазами посмотрел на Петрова.
- Да, безумие. И я никак не могу от него избавиться, понимаешь?
- Да, понимаю.
Иванов продолжил говорить, он был похож на пациента, который с ужасом в голосе рассказывает врачу о своей страшной невиданной болезни:
- Вот что со мной происходит. Я слушаю о том, как Путин говорит о повышении рождаемости, а в голову лезут мысли — да ладно вам, вы же сами не знаете, рады вы тому, что родились на свет или нет! Я слушаю слова оппозиционеров о демократии и свободе, и думаю — мы не знаем природу человека настолько глубоко, чтобы быть уверенными в том, что он хочет свободы, может быть, наоборот, он хочет рабства?
Пораженный, Петров молчал. А, спустя минуту, произнес:
- Ты деградируешь, Иванов.
- Да, это правда.


Разложение Иванова продолжалось в течение нескольких недель. Молекулы, из которых он состоял, ссорились друг с другом и разбегались в стороны. Иванов лежал на полу кухни и медленно распадался на части. Но ничего поделать со своими мыслями и их страшными последствиями он не мог.               


Петров с ужасом наблюдал моральное и физическое разложение своего приятеля. Прошли выборы в Государственную Думу. Он сходил и проголосовал (за «Яблоко»), а Иванов так и не собрался, потому что одни его молекулы хотели голосовать, а другие — нет, одни хотели прогнуться под партию власти, а другие — дать шанс демократической оппозиции. Вобщем, Иванов как цельная личность существовал все меньше.


Наконец, пришел день разговора Владимира Путина с избирателями в прямом эфире — четверг, теперь уже в свете не думских, а президентских выборов. Премьер-министр, как всегда, был в духе — отвечал быстро, четко, метал громы и молнии. Иванов и Петров снова его смотрели (правда, первый лежал на полу и каждую секунду прощался с какой-нибудь своей молекулой).      


Смотрели молча, и только ближе к концу трансляции Петров вдруг заговорил, почти закричал:
- Слушай, Иванов! Я долго думал о твоих словах. Я понял, что в них есть правда, и даже сам чуть не начал деградировать. Но потом до меня дошло вот что — да, мы, люди, не уверены в своих знаниях, мы ни в чем не уверены, но все равно, есть что-то очевидное для нас. А подкопаться можно подо что угодно. Но, как ты ни изворачивайся, Иванов, жизнь — это жизнь, а смерть — это смерть, и для человека естественно хотеть жить и неестественно хотеть умирать. В жизни есть свет и есть смысл. Он — в том, что мы вместе, что мы хотим общаться и любить друг друга, хотим жить и жить лучше, чем сейчас. Вот так. И я не боюсь этих банальностей, в отличие от тебя. Посмотри и послушай Путина — как он уверен в своих желаниях, в наших желаниях, как он уверен в том, что жизнь — это жизнь, а смерть — это смерть.


И с этими словами Петров взял в руку пульт и увеличил громкость, так что голос премьер-министра загремел на весь подъезд, и он был похож на голос мага, который заклинает бездну, заклинает силы хаоса и распада, силы смерти и разложения.      


Так Петров остановил деградацию Иванова.







17 — 18 декабря 2011 года,
Колтуши