Часть 1. Московия меняет веру

ЧАСТЬ 1. МОСКОВИЯ МЕНЯЕТ ВЕРУ- СТАРУЮ НА НОВУЮ.

Глава 1.         МОСКОВСКАЯ РУСЬ – ЦЕНТР ПРАВОСЛАВИЯ.
В 1439 году во Флоренции (Италия) был созван церковный собор по вопросу соединения церквей - западной и восточной. Византийский император и патриарх надеялись своим согласием на объединение получить  помощь от римского папы в борьбе против турок, захвативших к этому времени большую часть  Византии и стоявших у ворот Константинополя. На Флорентийском соборе была принята уния (союз), по которой папа признавался главою обеих церквей. За православной церковью сохранялись ее богослужебные обряды, но она  должна была признать основополагающие католические догматы. Во Флоренцию, на собор,  прибыл и московский митрополит Исидор, (грек), поставленный в Москве незадолго до этого константинопольским патриархом. Он открыто примкнул к унии. По прибытии в Москву с  собора в 1441 году митрополит Исидор отслужил литургию, на которой помянул римского папу Евгения IV, а также зачитал документ об унии. Сразу же после этого по приказу великого князя Василия II (Темного) он был взят под стражу. Собор русского духовенства нашел действия митрополита неправильными, и он был низложен с кафедры митрополита. Исидору удалось бежать и добраться до Рима. Спустя шесть лет  великий князь и собор русских епископов приняли решение об избрании митрополита в Москве из числа русских архиереев. Церковный собор, как и 17 лет тому назад, вновь избрал на митрополичью кафедру рязанского епископа Иону, а 5 декабря 1448 года Иона был торжественно посвящен в  митрополиты московские. Это событие стало началом автокефалии, то есть самостоятельности Русской православной церкви. Узнав о смерти византийского императора Иоанна, главного сторонника и творца унии,  была предпринята попытка возвратиться к прежнему порядку. Великий князь подготовил послание преемнику императора Иоанна, в котором оправдывал вынужденные  действия московского собора и заверял, что  Русская церковь остается частью Константинопольской патриархии, повинуется ей и просит благословления. Император Константин XI, теснимый турецкой армией султана Магометом II, в отчаянии снова обратился за помощью к папе римскому и начал переговоры с папой о ратификации унии. Узнав об этом, великий князь московский не счел нужным отправлять к нему заготовленное послание.  29 мая 1453 года Константинополь пал под ударами турок. Византийская империя прекратила свое существование. Зависимость константинопольского патриарха от турецкого султана  и подписание условий  Флорентийской унии в корне изменили отношение Москвы к грекам, которые потеряли  былое уважение и доверие к ним. Русская церковь стала в тот момент единственной, независимой  в мире (Антиохийская, Александрийская и Иерусалимская патриархии также находились под контролем турок). Церковь на Руси переживала огромный духовный подъем. Эти обстоятельства повлияли на дальнейшее осмысление идеи преемственности наследия Византии и создания в Москве нового Православного царства.
В умах русских людей зародилась мысль, что теперь сам Господь предназначил молодой Руси стать на защиту православия и  чистых заветов Христа. Большее впечатление на русских произвело  странное совпадение, что Русь выросла в могучую и свободную от азиатских завоеваний страну в то  время, когда Византия, бывшая в течение столетий главным источником культуры, веры и государственных норм для русских, пала под ударами турецких завоевателей. За полтора десятка лет до падения второго Рима, византийские патриарх и император признали верховный авторитет  римского папы и изменили, в глазах православных, истиной, правой вере. В противоположность Константинополю, Москва же отвергла унию с Римом и осталась верной православию. Теперь русским казалось, что, наказав греков за их отступление, Господь наградил светлую Русь за ее стояние.
.
Учение о том, что Господь укрепил Русь как раз после падения Византии и сделал ее единственным и последним защитником православия, способствовало росту престижа московского государя. В  1492 году, митрополит Зосима заявил в своем послании, что Иван III стал наследником вселенской религиозной миссии византийских императоров и назвал его «новым царем Константином нового града Константинополя - Москвы и всея Руси». Знаменитый игумен Иосиф Волоцкий в своем введении в «Просветитель», развивая идею мессианства Руси и ссылаясь на предсказание апостола Андрея, утверждал, что  Русская земля своим  благочестием всех превзошла. Это благочестие особенно проявилось в святости многочисленных русских святых, которые своим праведным примером подняли сознание народа и осветили светом христианской правды всю Русскую землю. Новгородский архиепископ Геннадий в  легенде «Повести о Белом Клобуке» предсказывал, что, так как «ныне православная вера на Руси почитается и прославляется больше, чем где-либо на земле», и « на русской земле - благодать Святого Духа воссия», то
 «все царствия сойдутся в Руси». Это выражение понималось как предвидение объединения всех православных русских земель в одну нацию и создания единого христианского царства после того, как Русь станет царством Святого Духа.  Русь должна была нести вверенную ей миссию и просвещать  свой народ  в святости раннего православия.  Предсказание ветхозаветного пророка Даниила, что «вечное царство завоюет и разрушит все другие царства»,  псковский старец Филофей, инок Елеазарова монастыря, заменил предположением, что все другие страны перед концом мира должны слиться с этим единственным и подлинно христианским православным царством: «Все христианские царства снидоша, придоша в конец и снидошася во единое царство нашего государя. Два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти». В Москве утверждалось понимание, что русский народ особенный,  избранный Господом, а  святая Русь есть новый Израиль.


Чувство уверенности, что русское православие самое чистое и самое святое, проявилось с особой силой во время Стоглавого Собора 1551 года, названного по числу глав в сборнике. Национальные особенности и заслуги русской церкви постоянно подчеркивались  в речах царя Ивана IV, открывшего собор.  Решения, связанные с каноническим правом, обосновывались грамотами московских митрополитов и уставом Иосифа Волоцкого. В них подчеркивалась роль великих святых русской земли: Бориса и Глеба, Антония и Феодосия - основателей русского монашества; Сергия Радонежского; епископа Леонтия и митрополитов: Петра, Алексея и Ионы. Когда собору приходилось выбирать между новогреческим и русским обрядами, то предпочтение, без колебаний, отдавалось русскому обряду, как более древнему, введенному на Руси еще в десятом веке. Этот собор подтвердил правильность старых церковных книг, указав только на незначительные погрешности в знаках препинания и на некоторые описки, а также привел к единству уставы и наложил строгие церковные наказания на тех, кто нарушает правила святых апостолов, противится совершению службы по церковному уставу и нарушает обряды и предания св. Церкви.
На Соборе были приняты решения относительно личного благочестия русского православного христианина.
1. запрещалось брадобритие (человек - образ Божий);
2. вменялось производить крестное знамение двумя перстами (два перста - в честь двойной природы Господа Исуса Христа, а три сложенных перста -большой палец, мизинец и безымянный - в честь Святой Троицы);
3. указывалось произносить «Аллилуйя»  дважды, а затем «слава тебе Боже», как перевод. Итого,  слава Богу воздается трижды.
Собор решительно настоял, чтобы русская церковь пользовалась древним двуперстным знамением, и запретил пользоваться трехперстным знамением, введенным в греческой церкви только в тринадцатом-четырнадцатом веке, которое широко распространилось в то время в Малороссии. Собор вынес решение, что петь «Аллилуйя» нужно только два раза, как это делалось и раньше в русской церкви, а не три раза, как в то время пели греки.
Величие московского митрополита внушило благочестивому царю Феодору Иоанновичу желание украсить его саном патриарха. Это желание царь передал антиохийскому патриарху Иоакиму, приезжавшему за милостыней в 1586 году, а тот обещал переговорить с другими патриархами. Через два года, в 1588 году, прибыл в Москву константинопольский патриарх Иеремия с соборным определением об открытии патриаршества на Руси. Тогда приступили к избранию патриарха. Сначала предложили самому патриарху Иеремии принять управление Русской церковью и жить в древнейшем городе Владимире, так как не хотели удалять из Москвы митрополита Иова. Когда патриарх Иеремия отказался, то епископы Русской церкви, собравшись в приделе Успенского собора, избрали трех кандидатов: Иова, московского митрополита и двух архиепископов - новгородского и ростовского. Патриарх Иеремия представил имена избранных царю, и выбран был Иов, который торжественно был посвящен в патриарший сан 26 января 1589 года. В 1590 году патриарх Иеремия созвал в Константинополе собор, который признал патриаршество автокефальной Русской церкви, утвердив за патриархом московским и всея Руси пятое место (за Иерусалимской патриархией) в иерархии автокефальных православных церквей. С введением патриаршества была окончательно закреплена автокефалия «Русской Православной Церкви» (РПЦ).
Во время торжеств посвящения первого русского патриарха Иова константинопольский патриарх Иеремия всенародно заявил, что «во всей подсолнечной один благочестивый царь, а впредь, что Бог изволит». Этими словами он указывал, что во всей вселенной остался лишь один подлинный христианский царь Руси - Федор Иоаннович. В грамоту патриарха Иеремии, обращенную к царю Федору, были внесены русскими священнослужителями, идеи, взятые из «Повести Белый клобук»: «В тебе, благочестивый царе, пребывает Дух Святой... древний Рим пал аполинариевой ересью, а второй Рим — Константинополь находится в обладании внуков агарянских, безбожных турок. Твое же великое российское царство, Третий Рим, превзошло всех благочестием, и все благочестивые царства собрались в твое единое, и ты один под небесами именуешься христианским царем во всей вселенной». Подписывая этот важный исторический документ, патриарх Иеремия признавал превосходство русского благочестия, и тем самым предоставлял московским церковникам и публицистам возможность утверждать, что теория превосходства русской церкви над другими была не только плодом русской гордой национальной мысли, но и фактом, признанным главой всего православного греческого мира.
Установление русского патриархата и похвала русской церкви греческим патриархом произвели глубокое впечатление на русское общество и в значительной степени способствовали росту веры в исключительную роль русского народа.  Именно, к этому же периоду относится широкое распространение учения о Москве, как о. Третьем Риме. Списки «Повести Белого Клобука» и послания инока Филофея стали достоянием широких кругов русского образованного общества и особенно духовенства. По рукам русских людей конца XVI и XVII веков ходило также множество подобных книг и рукописей:  «Стоглав» (постановления русского церковного собора 1551 года), «Просветитель» Иосифа Волоцкого, списки с грамот об установлении патриаршества, сборники русской литературы и знаний, известные под именем «Четий Миней».
Книжниками еще в конце XV века и в начале XVI века Русской церкви отводилось первое место в ряду других православных церквей. Москва  в деле православия заняла место прежних греков, так как только у одних русских сохранилась теперь правая, ни в чем неизмененная вера,  и только на одной Руси «большее есть православие и высшее христианство». Только одна русская держава цветет теперь «совершенным благочестием, как свет солнечный»; тогда как у самих греков «вера православная испроказися Махметовою прелестью от безбожных турок», вследствие чего она стала у них ниже  во всем совершенной веры русской.


Глава 2.    БОРЬБА   ПРОТОПОВ ЗА БЛАГОЧЕСТИЕ.
На нарушения правил поведения священнослужителями и мирянами обращали внимание видные представители русской иерархии. Попытки повысить дисциплину среди клира делалась митрополитами и патриархами неоднократно, хотя большей частью безуспешно. Большинство постановлений большого церковного Стоглавого собора были посвящены вопросам дисциплины и борьбе с низким культурным и моральным уровнем духовенства. Возникновение протестантское течения в христианстве в Европе было вызвано в большей степени возмущением мирян распущенным образом жизни епископов, священников и монахов. Обличения порядков в Католической церкви сыграли немалую роль в привлечении мирян к прокламациям вождей протестантства  и в перекрещивании прихожан католиков в новую веру. В Русской церкви критика чаще всего исходила от верхнего руководства, а в правление патриарха Иоасафа (1634-1641) впервые с резким осуждением царивших порядков выступили протопопы (церковные служащие нижнего эшелона).
  В 1636 году девять нижегородских протопопов и священников, возглавляемых викарным (помогающим в управлении правящему епархиальному архиерею) священником Иоанном Нероновым, подали патриарху Иоасафу, преемнику Филарета, «память», (меморандум), в которой описали  весьма печальную картину русских церковных нравов. Протопопы и священники в своей «памяти» обращали внимание иерархов  на царящие в храмах «ложь христианскую», на непорядки и несоблюдение духа веры.  По вине служителей церквей, желающих поскорее провести богослужение, в церквях стало широко использоваться  многогласие - одновременное чтение  разных молитв, «говорят голосов в пять-шесть и более, со всем небрежением, поскору». В результате никто из прихожан не мог понять богослужения. В самой церкви во время службы нередко прихожане ходили, разговаривали, не слушали молитв, а некоторые даже умудрялись обмениваться шутливыми замечаниями и вступали во время службы в спор.

Нижегородские священники отмечали, что в храме прихожане не получают никакого христианского воспитания, их духовный уровень остается очень низким. Нравственное состояние населения вызывает особое огорчение - прихожане пьянствуют, предаются разврату; «самой позорной нечистотой языки и души оскверняют», дети  относятся без уважения к отцам и матерям.  По праздникам, вместо того чтобы проводить время благочестиво, молодые и старики сходятся в толпы и устраивают «бои кулачные великие... и многие в тех играх без покаяния умирают». А после Пасхи «собираются девицы и жены под березы и  приносят, яко жертвы, пироги и каши и яичницы, и, поклоняясь березкам, ходят, распевая сатанинские песни и всплескивают руками». В день св. Духа они плетут венки из березы и возлагают их себе на головы, а в день Иоанна Предтечи устраивают костры и «всю ночь до солнечного восхода играют, и через те огни скачут жонки и девки». Скоморохи ходят по городам и деревням с «медведями, с плясовыми псицами... с позорными блудными орудиями; с бубнами и сурнами и всякими сатанинскими прелестями». Во время их представлений население пляшет, пьянствует и предается разврату. Стараясь развеселить население и привлечь его внимание к своим выступлениям, скоморохи вводят в свои рассказы скабрезные прибаутки, пословицы и шутки. Нередко в шутках и песнях скоморохов  высмеивается духовенство. Протопопы просили патриарха принять срочные меры для поднятия благочестия и спасения находящегося в опасности православия.
Нижегородцы полагали, что  с безнравственностью населения можно бороться только воспитанием и разъяснением христианских истин, которые  могут быть донесены до мирян   в церкви и, прежде всего, во время литургии. Если бы молитвы и песнопения были хорошо поняты населением, то они изменили бы моральный облик народа. Поэтому особенно важно, чтобы слова Христа и смысл молитв доходил до сердец и душ прихожан, и богослужение происходило медленно, отчетливо, ясно и в один голос. Многогласие должно быть запрещено. Священники умоляли патриарха ввести единогласие,   принять меры и  поднять дисциплину среди духовенства.
На самом деле эта «память» была не информацией о положении дел, а серьезным  возмущением низов духовенства, началом проявления их недовольства руководством Церкви и выступления их как самостоятельной силы. Вслед за Нижним Новгородом, по всей стране - в Пскове, Калуге, Вологде, Суздале и других городах Руси выступили священнослужители с требованием от иерархии перемен в жизни и режиме церкви. Представители низшего  духовенства призывали всех церковных служащих стать  христианами не только на бумаге, но и на деле, и они были готовы провести в жизнь свои идеалы и реформировать русскую церковную жизнь на практике. В ответ на доклад нижегородцев 14 августа 1636 года патриарх разослал свою особую «память», предписывая, «в церкви говорити голоса в два, а по нужде в три голосы, опроче экзапсалмов, а экзапсалмы бы по всем церквам говорили в один голосе, а псалтыри и канонов в те поры говорити отнюдь не велети».
Волна движения за моральное оздоровление Церкви и введение единогласия стала расти и расширяться. В Суздале священник Агафоник обратился к местному архиепископу Серапиону с обширным посланием, в котором настаивал на переходе к единогласию, считая, что беспорядочное богослужение является одной из главных причин нравственного и духовного упадка Церкви. Откликаясь на обращение, архиепископ Серапион 30 мая 1642 года повелел: «в церкви велети говорити голоса в два, а экзапсалмы по всем церквам говорити в один голосе, а псалтыри и канонов в ту пору говорите отнюдь невелет» и потребовал от духовенства вести нравственный образ жизни. Архиепископ предписывал, чтобы все православные христиане обязательно постились в великий пост. «А буде кой не учнет вас слушати и во святый великий пост не учнут поститися и на предняя дела злая своя обратятся: учнут блуд и прелюбодейство творити, или хто пойдет к крестному целованью, или жены их учнут лица свои пременяти - на бесовский обычай белитца, или иное какое дурно учнут делать; и таковым православным християном безчинником запрещати, и в церковь Божию не пущати, и приносу от них никакова не приимать, дондеже обратятца; и вам извещать на них архиепископу, и от нас таким безчинником быти в великом и жестоком наказании и в пене безпощады». Он особенно строго осуждал духовенство за пристрастие к крепким напиткам. «А буде вы сами (протопопы священники и дьяконы), не учнете творити так, и от пьянства и от иных неподобных дел, яже писано в сей памяти, не воздержитеся и детей своих духовных и прихожан не станете наказывать и поучать, и вам за то от нас, архиепископа, быть в великом жестоком наказании и в пене».  Помимо этого он потребовал от священников, чтобы они больше обращали внимания на нравственность прихожан и боролись с  распущенностью. «Вы священницы, разсмотряйте детей своих духовных, аще кто в них повинен, и беззаконник, и непокорлив, и нечестив, и грешник, неправеден и скверен, хульник, отца и матери досадитель, мужебийца, блудник, мужеложник, клятвопреступник, — с таковыми грешники не поведено ни пити, ни ясти; — и вы бы, священницы, в таковых гресех кто у вас обрящется, и вы бы им за такие грехи опитемьи давали и запрещали бы впредь таких богомерзких дел не творили». 
Во Ржеве Пустой, у Пскова, местные священники в 1637 году потребовали от правительства закрытия местного питейного заведения, которое, по их мнению, являлось очагом безнравственности и преступлений и вело к разорению населения. В Вологде сам епископ Варлаам в 1639 году стал активно бороться против пьянства среди подчиненного ему клира.  На Севере в 1641 году группа крестьян дала торжественное обещание не сквернословить и жить в соответствии с канонами церкви. В районе Ярославля священник Григорий Иванов и три его брата разработали  программу христианского оздоровления прихода и стали ее претворять в жизнь.
Патриарх Иоасаф считал, что улучшить процесс богослужения и повысить культурное состояние Церкви можно добиться и путем увеличения числа изданных книг и широкого распространения христианских знаний.  Восемь лет его руководства Церковью стали периодом расцвета печатного дела в Москве. За  десять лет (1631-1640) число изданных книг увеличилось в полтора раза по сравнению с соответствующим предыдущим периодом, с 45 до 71 книги. Сторонникам возрождения Церкви - священнику Ивану Наседка и монаху Арсений Глухой удалось проникнуть и занять важное место справщиков (корректировщиков) в издательстве, и благодаря этому они смогли поддерживать дело белого духовенства (нижнего звена в иерархии)  распространением печатного церковного слова. Помимо богослужебных и предназначенных для педагогических целей книг Печатный двор издал в эти годы ряд богословских трудов, которые ясно отражали общее направление мыслей их издателей. В 1640 году вышло первое печатное издание трудов Иоанна Златоуста. Через два года был издан сборник статей самого отца Наседки и других православных богословов, в которых защищались  обычаи восточного христианства и почитание икон. В том же году патриарх Иоасаф выпустил из печати сборник своих проповедей и поучений. Патриарх в своем сборнике настойчиво советовал внимательно относиться к церковной службе и настаивал на прекращении многогласия, указывая, что не следует служить больше, чем в два голоса.
Глава 3.           КРУЖОК  РЕВНИТЕЛЕЙ

  Алексей Михайлович взошел на престол в 1645 году, когда ему еще не было шестнадцати лет. Из ближайшего окружения царя особое влияние на него оказывали:  умудренный опытом дядька царя боярин Морозов, царский духовник Стефан Вонифатьев и личный близкий друг юного Алексея молодой Федор Ртищев. Морозов вошел в  историю как умелый правитель и успешный делец. Его свержение в 1648 году в результате бунта, происшедшего среди широких кругов московского населения, произошло главным образом из-за его попытки ввести новую, более рациональную систему налогового обложения.  Его современники считали, что по доходам он уступал только Строгановым, богатейшим людям Московии, владельцам северорусской и сибирской промышленной и торговой империи. Этот умный и практичный аристократ за сорок лет (1620 – 1660) увеличил свое состояние в пять раз. К концу жизни он имел свыше 30 тысяч десятин земли, которые вместе с его промышленными предприятиями давали ему более 100 тысячи  рублей дохода  (весь годовой доход Московского государства в это время был меньше  миллиона рублей). Морозов был деловым человеком умеренным, трезвым, порой консервативным. Тем не менее, он дал своему воспитаннику, юному царю, передовое образование, познакомил его с западной культурой и  даже приучил его носить европейскую одежду.
В своей деловитости и в своем уважении к Церкви Федор Ртищев несколько походил на дядьку царя. Во всем остальном он был совсем другим человеком. Несмотря на знатный род и близость к царю, он совсем не интересовался политикой, государственной карьерой и придворными делами. Он стал покровителем Церкви и культуры. Своими заботами о просвещении и искусстве он был похож на итальянских меценатов раннего Возрождения. Ртищев помог организовать переезд ученых монахов из Киева в Москву, устроил многих из них у себя на дому или в своем подмосковном имении, построил для них монастырь и организовал школу. Благодаря его стараниям в окружение царя вошли люди, которые затем образовали кружок ревнителей благочестия. Протопоп  Иоанн Неронов в 1647 году был переведен из Нижнего Новгорода в Москву, назначен настоятелем храма Казанской Божьей Матери и был приглашен к царю.
  Протопоп Стефан Вонифатьев, духовник царя и настоятель Благовещенского собора в Москве постоянно навещал своего воспитанника, «глаголя  словеса полезные, увещевая со слезами юного царя ко всякому доброму делу и врачуя царскую душу от всяких злых начинаний». Он заботился о нравственном здоровье своего духовного сына,  стараясь его сберечь от всякого соблазна. Когда молодой царь Алексей женился, то свадьба по настоянию Вонифатьева прошла без обычных шумных торжеств и забав, игр и «песен студных», старинных языческих обрядов. Вместо традиционных народных свадебных песен певчие пели церковные песнопения, а после свадьбы молодые сразу же поехали на богомолье в монастырь. Он не только словом, но и делом проявлял христианскую заботу о ближних и на свои средства построил приют для бездомных.
В 1647 году в дворцовую группу боголюбцев был приглашен игумен  Кожеозерского монастыря Никон,  представленный царю Стефаном Вонифатьевым. По просьбе царя игумен Никон был переведен из своей дальней северной обители в Москву и назначен архимандритом Ново-Спасского монастыря.
Никон стал одним из самых энергичных деятелей церковного возрождения - введения единогласия в церквях и нравственного оздоровления духовенства и паствы. Его природный и ясный ум, высокое мнение о роли Церкви в государстве, вполне совпадавшие со взглядами царского духовника и других боголюбцев, произвели приятное впечатление на молодого царя. Никон был моложе большинства ревнителей благочестия, кроме Федора Ртищева и царя. В своей частной жизни он был  аскетом, умевшим подчиняться строгостям православной монашеской дисциплины, был щедр к бедным, любил навещать больных, несчастных и даже заключенных в тюрьмах. Крепкого телосложения, с длинными, слегка вьющимися волосами, приятным голосом и неутомимой энергией Никон завоевывал симпатии окружавших его людей.  Не удивительно, что он быстро завоевал привязанность царя-юноши, который вскоре поручил ему взять на себя царскую личную канцелярию, заведовавшую вопросами благотворительности и челобитных. «Собинный друг», как называл Никона царь Алексей Михайлович, быстро продвинулся в советники и докладчики государя. Иностранцы, зная о его влиянии на царя, старались встретиться с ним и угодить ему. В 1649 году архимандрит Никон в возрасте 44-х лет стал митрополитом Новгородской митрополии, где стал внедрять  программу ревнителей благочестия при царе.
Самым выдающимся из новых провинциальных проповедников был священник, позже - протопоп, Аввакум. В 1652 году он был приглашен в Москву, стал помощником Неронова и вошел в кружок ревнителей. В Костроме ввел единогласие протопоп Даниил, старый друг Неронова и Аввакума, а настоятель Герасим - в Богоявленском монастыре. В Романове-Борисоглебске проповедовал священник Лазарь,  в Муроме - протопоп Логгин, защищая которого вождь ревнителей Неронов попал в ссылку. В Ярославле проповедником благочестия был протопоп Ярми, в Темникове  - другой протопоп Даниил, в Нижнем Новгороде - протопоп Гавриил, ставший настоятелем храма Воскресения Христова. В больших монастырях — Троицком, Суздальском, Печерском и Вязниковском - программу духовного возрождения и единогласия проводили архимандриты Адриан, Иосиф, Тихон и игуменья Марфа. Многие из молодых энтузиастов среди духовенства были глубоко преданы «вере Неронова» и вели пропаганду в церквях и на улицах. В Москве, в Тверском монастыре, архимандрит Феоктист ввел единогласие. В июле 1651 года был возведен на должность игумена Пафнутьево-Боровского монастыря отец Павел. На настоятельство в прославленной обители Павел был поставлен патриархом Иосифом, по рекомендации  Стефана Вонифатьева. Павел стал членом кружка ревнителей благочестия. Особо тесные связи поддерживал святой Павел со своим другом протопопом Иоанном Нероновым. 17 октября 1652 года игумен Павел был рукоположен Никоном в епископы на коломенскую и каширскую кафедру.

Кружок ревнителей поставил своей задачей внедрить в народ истинное христианское благочестие, уничтожить разные церковные беспорядки, вызвать к жизни церковную проповедь и выступил с облечением  пьянства, разврата, языческих игрищ, забав, увеселений и суеверий. Благодаря участию и поддержке царя  кружок стал оказывать заметное влияние  на ход всех церковных дел, на назначение митрополитов, архиепископов, епископов, архимандритов и протопопов. К кружку ревнителей фактически перешли все рычаги правления Русской церковью. Между духовенством и ревнителями сразу развернулась ожесточенная война по вопросу  введения единогласия в церковном пении и чтении. Все остальные претензии ревнителей к духовенству как бы не вызывали возражений,  поэтому главный спор развернулся вокруг вопроса о единогласии.
Несмотря на  постановление Стоглавого собор в церквях по-прежнему церковные  службы «совершались разом несколькими голосами: один пел, другой в это время читал, третий говорил эктении или возгласы, или читали сразу в несколько голосов и каждый свое особое, не обращая внимание на других, и даже стараясь их перекричать». Многие из прихожан стали смотреть на посещение церкви, как на  формальное присутствие, во время богослужение держали себя крайне непристойно и старались ходить в те именно церкви, где служба совершалась с особою скоростью. Со своей стороны духовенство, желая заманить в свои храмы больше прихожан, доводило скорость церковных служб до крайности, дозволяя в храме читать единовременно шестью и более голосами. Стефан Вонифатьев вместе с Федором  Ртищевым убедили царя, который разделял с ними взгляды, выступить против многоголосия и  настоять на введении в Церкви единогласия.  Неронов, узнав о позиции царя, немедленно ввел в Казанском соборе на Красной площади единогласное пение и чтение. К нему  примкнули новоспасский архимандрит Никон, протопопы Аввакум, Лазарь и другие.
В те времена русские  были убеждены, что при совершении всех церковных служб необходимо прочитать и пропеть, что положено в церковном уставе, без всяких пропусков.  Этот устав был взят русским духовенством из восточных монастырей и введен  в обыкновенных приходских церквях. Благодаря этому обстоятельству службы в приходских храмах при прочитывании всего положенного строгим монастырским уставом тянулись чрезмерно долго и крайне утомительно для прихожан. Стоял вопрос о  сокращении церковных служб в приходских церквях. Пришли к решению, не сокращая устав, читать  положенное в несколько голосов сразу.  При этом церковные службы проходили значительно  скорее, а все положенное уставом выпевалось и вычитывалось   без  пропусков. Для ускорения службы чтение разделялось на пять, шесть и даже семь голосов. В монастырях же  строго соблюдалось единогласие,  и монахи выстаивали всю  службу по уставу. Полагалось, если кто из мирских хотел слушать настоящую службу, тот должен был отправляться на богомолье в монастырь. Благочестивые русские люди считали себя обязанными, времени от времени, посещать ради богомолья монастыри, чтобы помолиться, как следует, выстаивая все длинные монастырские службы. Когда заговорили о запрещении многоголосия, то сам собою возник практический и очень важный вопрос: как отзовется введение единогласия на посещаемость храмов народом? Ведь  сторонники единогласия никаких пропусков и сокращений в службах не допускали; напротив они все совершали по уставу, очень истово, точно, без малейших опущений. Сын антиохийского патриарха Макария, Павел Алеппский, искренно изумлялся необыкновенной выносливости русских, выстаивавших чрезмерно длинные службы. «Что за крепость в их телах и какие у них железные ноги! - восклицает он. - Они не устают и не утомляются. Вышний Бог да продлите их существование!.. Какое терпение и какая выносливость! Несомненно, что все эти люди святые: они превзошли подвижников в пустынях. Мы же вышли (из церкви) измученные усталостью, стоянием на ногах и голодом».

Единогласие, истовость в совершении церковных служб не только изменяло привычный для прихожан строй богослужения, но, что особенно важно, оно чрезмерно удлиняло все церковные службы, делало их  утомительными и обременительными для обыкновенных молящихся, которые, не имея возможности уделять на них слишком много времени и сил, предпочитали вовсе не ходить в церковь. Именно на это-то практическое последствие введение единогласия и обращало внимание духовенство, которое материально зависело от числа посещений церкви прихожанами. Патриарх Иоасаф, вопреки ревнителям, стал на сторону умеренного многогласия и решительно выступил против пагубного единогласия.

Государь в 1649 году приказал патриарху Иосифу устроить соборное заседание с тем, что бы на нем был рассмотрен вопрос о единогласии и решен «как лутче быти». 11-го февраля 1649 года, в царской средней палате, состоялся собор под председательством патриарха Иоасафа. Собор отметил, что от введения в московских приходских церквах единогласия, что было сделано в самое последнее время, «на Москве учинилась молва великая, и всяких чинов православные людие от церквей Божиих учали отлучатися за долгим и безвременным пением». В виду этого патриарх «со всем освещенным собором советовали и уложили: как было при прежних святителех митрополитех и патриархех по всем приходским церквам божественной службе быти по прежнему, а внове ничево не вчинати». Так соборным постановлением 11-го февраля 1649 года, вопреки настояниям ревнителей, единогласие в приходских церквах формально было отвергнуто, как мера вредная для народного благочестия, а многогласие, как старый обычай, торжественно был узаконен. Царь не утвердил соборного постановление,  так как сам всецело был на стороне Стефана и кружка ревнителей, вполне одобрял и поддерживал их старание ввести на Руси во всех церквах обязательное единогласие.
Деятельность кружка ревнителей не исчерпывалась проповедью, восстановлением единогласия, распространением новых печатных изданий. Пользуясь своим влиянием на правительство, они старались претворить в жизнь свои идеалы и создать условия, которые могли бы поднять нравственность населения и духовенства, уменьшить пьянство, привлечь население в церковь и искоренить пережитки язычества в народном быту. Борьба с пьянством или, по крайней мере, с продажей водки, которую было легче всего регулировать правительственными мерами и распоряжениями, заняла одно из главных мест в их программе. Многочисленные указы правительства и церковных властей, изданные в эти годы, строго осуждали пьянство, запрещали священникам и монахам посещать питейные дома и призывали само духовенство бороться с пьянством.
В 1646 году патриарх особым указом предписал духовенству строго смотреть за тем, чтобы население соблюдало посты. В следующем 1647 году новые указы и распоряжения того же патриарха Иоасафа напоминали настоятелям монастырей, что они обязаны следить за тем, чтобы монахи и послушники аккуратно посещали храм, не работали по воскресеньям и не употребляли хмельное. Особый правительственный указ ограничил в том же 1647 году продажу алкоголя и предписал закрывать по праздникам кабаки, лавки и питейные заведения. В 1651 году Никон, ставший к этому времени митрополитом Новгородским, предложил правительству ввести государственную монополию и осуществлять продажу алкогольных напитков только через правительственные магазины. Властный и решительный Никон, не дожидаясь окончательного согласия правительства, личным указом запретил во всей своей епархии продажу напитков во время масленицы и поста. Его примеру последовали и другие ревнители. В Костроме, где проповедовал друг Неронова протопоп Даниил, все кабаки были  закрыты.
Под председательством патриарха Никона 11 августа 1652 году состоялся собор, вошедший в историю под названием «Собора о кабаках», на основе решений которого был издан указ, запрещавший продажу водки по праздникам и во время великих постов. На каждый город оставлялся только один питейный дом, но и в нем продажа ограничивалась одной бутылкой на человека. В небольших деревнях питейные дома были  закрыты, продажа водки монахам и духовенству была вообще запрещена. Через четыре недели новый указ от 9 сентября запрещал открывать новые питейные заведения и предписывал закрывать уже существующие кабаки в вотчинах и поместьях.  Запрещался откуп (кредит), так как содержатели кабаков нередко сами одалживали крестьянам деньги для покупки водки. Указывалось строго следить за тем, чтобы никто не напивался до смерти. Виновных кабатчиков, а с ними и собутыльников умершего наказывали кнутом и взыскивали с них штраф в 20 рублей в пользу семьи спившегося до смерти, если близких не оказывалось,  деньги отдавались в ближайшую богадельню или в храм.
По настоянию ревнителей правительство своими указами запретило заниматься колдовством, гаданием, игрой в карты и кости. Особенно ополчались ревнители против скоморохов, которых Неронов считал ответственными за распространение языческих обычаев и безнравственность. Начиная с 1648 года грамоты, запрещавшие зрелища скоморохов, показ дрессированных медведей и дрессированных танцующих собак были разосланы в Белгород, Шую, Дмитров, Кашин, Новгород, Вологду, Верхотурье, Владимир и, видимо, во многие другие города. Указы предписывали в случае нарушения этих правил строго наказывать «ослушников», а при неоднократном повторении ими запрещенных действий высылать виновных из городов. Аввакум ревностно преследовал скоморохов: «Придоша в село мое плясовые медведи с бубнами и с домрами, - писал Аввакум, - и я, грешник, по Христе ревнуя, изгнал их, и ухари и бубны изломал на поле един у многих и медведей двух великих отнял, - одново ушиб, и паки ожил, а другова отпустил в поле».
Недовольство ревнителей иностранным влиянием  на благоверных Руси высказывалось еще в 1642 году. Они требовали, чтобы протестантские церкви, построенные в разных  районах Москвы, были закрыты и чтобы иностранцы, жившие в этих слободах, были переселены в другое место, так как своим поведением они оскорбляют религиозные чувства русских людей. Под воздействием кружка ревнителей  правительство потребовало от  иностранцев, находившихся на русской военной службе, перейти в  православие иностранцев.  Весной 1652 года царским указом было запрещено иностранцам пользоваться на дому услугами русской прислуги в возрасте до 50 лет. После избрания на патриарший престол Никон указом от 4 октября 1652 года запретил иностранцам-иноверцам проживать в самой Москве и предписал им переселиться в особую слободу на берегу реки Яузы. Кроме того, иностранцам было запрещено одеваться в русское платье, чтобы во время разговоров с ними русские заранее знали, с кем имеют дело. Так как иноверцы, протестанты, не соблюдали постов, то им было запрещено брать в свои дома русскую прислугу. Никон активно боролся с иностранными манерами и платьем, которые начали распространяться среди русских, и с иноземным художественным влиянием.  Ни один иностранец не должен был держать у себя русских икон. Русским было категорически запрещено поддерживать дружеские отношения с «немцами», ходить в их дома, есть и пить с ними. Мероприятия, проведенные под диктовку лидера кружка ревнителей Стефана  Вонифатьева, а потом Никона против иностранцев находили  благодарный отклик среди определенной  части населения, особенно среди русского купечества, которое все более раздражалось привилегированным положением иностранных  купцов на Руси. На земских соборах 1648—1649 годов поддержанные  дворянством купцы  добились запрещения иностранцам торговать в розницу на внутренних русских рынках, а в 1653 году были даже введены таможенные пошлины, которые для иностранцев были несколько выше, чем для русского купечества.
Проповеди Неронова, Аввакума, Даниила и других ревнителей, в которых они призывали прихожан целиком отдаться молитве во время  богослужения и забыть в храме о делах житейских, далеко не всегда встречали сочувствие у прихожан. Бояре привыкли к тому, чтобы их домовые священники служили так, как этого хотели аристократы. Долгие службы в соборах и царской церкви  вызывали у них нескрываемое раздражение. Неодобрительное отношение боярства и дворянства к ревнителям нередко выливалось в открытое выступление против них. В  первые годы своей проповеди Неронов был встречен недоброжелательно боярством, придворными кругами и патриархом Филаретом и был сослан за свою резкую проповедь. В Нижнем Новгороде его выступления против распущенности и скоморохов навлекли на него гнев местного воеводы, богатого аристократа Бориса Шереметева, который посадил его в тюрьму и даже приказал нещадно бить батогами сурового моралиста. Другой боярин Шереметев, Василий, приказал бросить в Волгу Аввакума, когда последний отказался благословить сына боярина, известного своими чужеземными нравами, легкостью поведения и бритьем бороды. Жития Аввакума и Неронова изобилуют рассказами о преследованиях, которые они претерпевали за их суровую проповедь о нравственности, обличающей бесчинства дворянства, администрации и духовенства. Когда Аввакум в селе Лопатище, 22 лет отроду, будучи священником в селе, выступил против местного земского начальника, безобразно поступившего с дочерью одной вдовы, разъяренный управитель  дважды избил проповедника в самой церкви. Другой местный начальник в припадке негодования «огрыз персты» Аввакума и стрелял в него за то, что проповедник обличал его самого за распутное поведение.
В 1652 году по всей Верхней Волге прошла  волна  беспорядков, направленных против  деятельности ревнителей. В Юрьевце, где в это время служил Аввакум, толпа в полторы тысячи человек «и попов, и мужиков и баб», которые были обозлены на проповедника за его нравоучения, разгромила его дом и избила его самого. Только вмешательство местного командира гарнизона и пушкарей спасло Аввакума и его семью от смерти; но ему все же пришлось покинуть Юрьевец навсегда. Почти в то же самое время начались демонстрации против ревнителей  в Костроме. Обличения пьянства и безнравственности и закрытие  кабаков объединили против них и духовенство, и кабатчиков и даже администрацию во главе с самим воеводой Юрием Аксаковым. Толпы демонстрантов «с ножами» подошли к собору во время обедни и хотели избить самого протопопа. Когда по требованию Даниила несколько наиболее буйствующих пьяных демонстрантов были арестованы полицией, воевода Аксаков распорядился выпустить их. Костромские беспорядки продолжались несколько дней и достигли апогея 28 мая, когда толпа перепившихся мужиков из имения боярина Морозова под предводительством попа Ивана двинулась в город, осадила собор и снова едва не избила протопопа, которому, к счастью, все же удалось скрыться. Мужики были возмущены предписаниями боярина Бориса Морозова и проповедью протопопа Даниила, в которых объявлялось, чтобы по праздникам надо ходить в церковь, не работать  и не пьянствовать. Расследование подтвердило, что в организации беспорядков были замешаны  часть духовенства и сам воевода со своим окружением. Около Ярославля погромы, устроенные   населением вместе с кабатчиками, заставили уйти из прихода священника Григория Иванова.
Максимализм ревнителей в вопросах веры и участия в церковной жизни и их попытки установления жестких правил поведения  в светской жизни не были по душе многим, в том числе боярству, дворянству и администрации, привыкшим смотреть свысока и часто пренебрежительно на приходских священников. Конечно, были среди всего населения люди из числа дворянства, горожан и крестьянства, которые приветствовали действия ревнителей  и стали сами следовать «вере Неронова» и стали строго соблюдать религиозные правила и обряды, для многих же проповеди Неронова и его друзей нарушали сложившиеся стереотипы поведения и  отношения к делам веры.
Глава 4.             ИДЕЯ   ВСЕПРАВОСЛАВНОЙ   ИМПЕРИИ.
В русскую столицу в январе 1649 года прибыл иерусалимский патриарх Паисий.  По дороге с Балкан через Малороссию он  навестил гетмана Богдана Хмельницкого, вел с ним долгие переговоры о возможности соединения с Москвой православного населения Польши и Литвы. Сам Паисий был горячим сторонником воссоединения Западной и Восточной Руси, в котором он видел залог будущего православного единства и могущества. В Москве патриарх  красноречиво рассказывал в кружке ревнителей о бедах христиан,  о преследовании их  турками и поляками и о том, что весь православный мир видит в  лице русского царя своего защитника и наследника византийских императоров. Сириец  Паисий убеждал молодого двадцатилетнего царя, что «Пресвятая Троица, - Отец, Сын и Святой Дух, - едино царство и господство, благословит державное ваше царствие! Да умножит вас превыше всех царей, покажет вас победителем и одолетелем видимых противников и невидимых врагов, подобно древним и новым царям: царю Давиду, царю Иезекие и великому царю Константину. Да утвердит вас и умножит лета во глубне старости, сподобит вас благополучно восприять превысочайший престол великого царя Константина, прадеда вашего, да освободит народ благочестивых и православных христиан от нечестивых рук, от лютых зверей... Будь новым Моисеем, освободи нас от пленения, как освободил он сынов израилевых от фараонских рук жезлом — так ты знамением честнаго животворящего креста».   Перед мысленным взором государя территория Московии расширялась до Константинополя. Придворные и приезжие  напоминали ему при удобном случае услышанное от Паисия, что он является преемником и законным наследником древних благочестивых греческих императоров. От окружения не укрылось, что и сам Алексей Михайлович время от времени проговаривался публично, что хотел бы видеть всех  вселенских патриархов, совершающих богослужение вместе с московским патриархом,  в константинопольском соборе св. Софии. Молодой царь воспринимал эту идею, как свою будущую миссию, для реализации которой он должен использовать всю мощь государства. Ему представлялось, что, если он не выполнит возложенные на него обязанности, то Бог с него взыщет. Понимал и Никон, что  в случае объединения всех православных стран под властью русского царя влияние и власть русского патриарха также должны были бы вырасти, а сам московский патриарх мог бы фактически стать патриархом вселенским. Окружение царя, заинтригованное идеями Паисия, взвешивало все за и против активных действий по освобождению православных, и все же  начать военные действия на южных рубежах не торопилось. Русское правительство понимало, что Московия еще не готова для войны, хотя в армии спешным порядком шла реорганизация, и не намеривалось развязывать  войну с Турцией или брать под свою защиту  Малороссию, что однозначно означало объявление войны  Польше. Против войны выступал лидер ревнителей протопоп Иоанн Неронов и его поддерживал дядька царя, ставший тайным советником, могущественный Борис Морозов.
Вернувшись на Балканы из Москвы с подарками  соболями на 4 тысячи рублей, патриарх Паисий стал распространять слухи, что русские скоро освободят турецких подданных христиан от мусульманского ига: «Цареградом владеть будет великий царь Алексей Михайлович». В течение пяти лет патриарх вел пропаганду своих идей на Балканах и на Руси среди православных. В своих обещаниях освобождения русскими православного Востока от турецкого ига Паисий был далеко не один. Вселенский патриарх Иоанникий II, коринфский митрополит Иоасаф, конийский митрополит Иеремия, митрополит Гавриил из Навлаки и Арты, назаретский митрополит Гавриил, сербский патриарх Гавриил и многие другие иерархи Балкан и Ближнего Востока неоднократно уговаривали царя и Богдана Хмельницкого объединиться в одно сильное государство, которое могло бы освободить православное население Турции. Со времени учреждения московского патриархата православный Восток привык видеть в Московской Руси своего защитника и поэтому не удивительно, что слухи о  скором приходе освободителей русских не переставали циркулировать в течение всего XVII века. Бывший константинопольский патриарх Афанасий Пантеллярий, приехавший в Москву вскоре после избрания Никона, прямо называл царя Алексея Михайловича «столпом твердым и утверждением веры, помощником в бедах, прибежищем нашим и освобождение».  Никона он убеждал, что он предназначен судьбою «освещати соборную апостольскую церковь, Софию премудрость Божию», то есть, стать вселенским патриархом и вернуть православию храм св. Софии в Константинополе.
Открытые патриархом Паисием перспективы всеправославной империи были настолько привлекательны, что они перевешивали любые опасения. Алексею Михайловичу очень хотелось быть императором всего православного мира Настроения царя, его окружения, а затем и правительства стало меняться.  Земский Собор 1649 года отказался от принятия Гетманщины под русское покровительство и решил избежать войны с Польшей. Но в 1652 году, когда власть гетмана распространилась на Правобережье и Левобережье, казалось, наступил тот важный и единственный момент для объединения с Малой и Белой  Русью.  По словам Паисия, Балканы и весь православный Восток был готов подняться против турок и оказать содействие русским. Впереди маячил Константинополь. Не имея достаточной информации о силе и мощи турецкой армии, о возможной реакции европейских стран и особенно Польши на продвижении русской армии на юг, царь принял решение, которое будет будоражить умы всех русских императоров. Старшая дочь его, София, дважды направляла войска, возглавляемые фаворитом Василием Васильевичем Шереметьевым, на Крым. Младший сын его, Петр I, уговаривал страны Европы создать антитурецкую коалицию, пытался сам разбить турок на Балканах, но потерпел сокрушительное поражение. Эта стратегическая задача будоражила умы женщин императриц России, а Екатерина II после блестящих побед Суворова, Орлова и Ушакова грезила, как будет въезжать в Константинополь со своим фаворитом Григорием Потемкиным. Пытался воспользоваться восстанием греков Николай I, но не прошел дальше Селистры на Дунае. И только Александр II сумел подойти к самому Константинополю, освободить православных от турецкого ига и поставить точку в этом проекте, рожденным молодым 23-летним царем Алексеем и его окружением под сладкие песни патриарха Паисия. Но осуществить давнюю мечту всех великих киевских князей, московских царей и императоров, - торжественно въехать во взятый штурмом Константинополь, не удалось и Александру II – помешали французские и английские военные корабли, стоявшие на рейде в порту Стамбула.
Земский Собор, собравшийся 1 января 1653 года после предварительной подготовки думцев, постановил принять Малую Русь под высокую руку царя Руси Великой и «за государя стояти, против литовского  короля войну вести». С этого момента царь до самой своей смерти будет претворять в жизнь планы и идеи, предначертанные Богом, по освобождению православных.  А все, что будет мешать, тормозить их осуществление, будет им беспощадно уничтожаться и предаваться огню.
Во время бесед с Никоном Паисий поднял вопрос о  расхождениях между русским и новым греческим обрядом, которые он заметил во время посещения русских церквей. Таких разногласий было немало, и они возникли на почве развития двух различных уставов церковного богослужения. Получалось, православие в обрядовом отношении разное, а этому придавалось огромное значение, под этим понималась сама вера христианская.  Эти русские «уклонения» и «нововведения» в уставе отдалили русскую церковь от ее матери  - Греческой церкви и, по настоятельным заверениям иерусалимского патриарха, должны были в значительной степени сдерживать православных Малой Руси и Балкан от перехода под главенство Московской церкви. Эти «уклонения», по разъяснениям Паисия,  могут стать  определяющими тормозящими силами в общем деле, которые не позволят  большой массе православных присоединиться к русским, а объединение из-за этих разногласий может вообще не произойти. Он особо обращал внимание на тот факт, что в 1640-х годах киевский митрополит Петр Могила отказался от старого русского устава и ввел в западнорусской церкви целиком новый греческий устав, и что  на Балканах во всех церквах используется греческий иерусалимский (Саввы Освященного) устав.
На самом же деле, как это  было выяснено в конце XIX века такими авторитетными историками русской церкви, как Е. Голубинский и Н. Каптеров, эти разногласия образовались совершенно иначе. Уже в ранние века христианства существовали разнообразные уставы и различные тексты церковных служб. В годы принятия христианства Русью в Византии господствовали два близких друг другу, но все же несколько различных между собою устава - на востоке Византии наиболее распространенным был так называемый устав иерусалимский, составленный св. Саввой Освященным, а на западе преобладал так называемый студийский, или константинопольский устав. По принятию Киевской Русью христианства греки принесли туда студийский (константинопольский) устав, который и стал основой русского устава, в то время как в Византии в XII и XIII веках, преобладающим стал устав св. Саввы (иерусалимский). В конце XIV и начале XV века митрополиты московские Фотий и Киприан: первый из них - грек, а второй - болгарин греческой школы - стали вводить на Руси устав св. Саввы, заменяя им студийский устав, но они не успели довести свою реформу до конца. Поэтому в русском уставе осталось много ранневизантийских черт из студийского устава, чем в уставах, которыми пользовались греки XIV и XV веков. Так как после 1439 года в России больше не было греческих митрополитов, то Русская церковь так и сохранила до середины XVII века этот первоначальный устав.
Московская церковь пользовалась так же, как и старая византийская церковь до XII века, двуперстным, а не трехперстным крестным знамением, которое греки позже, в XIII веке, заменили трехперстным. Летом 1650 года, греческие монахи сожгли несколько богослужебных и богословских книг русской печати,  так как в них предписывалось делать крестное знамение не тремя пальцами, как это делали греки, а двумя. Афонские монахи-греки, так же как и Паисий,  забыли, что это был их же старый греческий православный обряд, который они переменили в XIII веке на трехперстное знамение и который сохранился только в Московской Руси. Не зная истории своего же православного греческого крестного знамения, они сочли двуперстное знамение за  еретическое и  сожгли эти книги.
Из разъяснений Паисия вытекало, что Русская церковь, претендовавшая на сохранение православия в его максимальной чистоте, «отпала»  от вселенского православия и по сути дела является неприемлемой для истинного православного христианина. На Востоке всегда признавалось в Православной церкви первенство Константинополя. В писаниях указывалось, что ее церковь «восприяла от Бога силу отверзать двери верным к разумению божественного учения, утверждать их в разумении истинной и правой веры Христовой», что «великая церковь Христова, благодатью св. Духа, есть начало иным церквам и должна в них исправлять неисправленное», и. что она есть «источник и начало всем церквам, напаяет и подает живот всем благочестивым Христианам во все церкви», так как она все догматы благочестия «хранить ненарушимо и неподвижно, как сначала приняли, не умалили и не прибавили». Русская церковь из-за своей изоляции пошла, по мнению Паисия, по своему пути, и хотя время от времени некоторые небольшие разногласия устранялись приезжавшими патриархами и епископами, но многие отклонения оставались незамеченными (греки, забывшие студийский устав, считали старые черты русского устава русскими нововведениями). Теперь, когда стоял вопрос  об объединении, Русская церковь, по советам Паисия, должна была измениться, принять принятый повсеместно устав Саввы Освященного, войти в лоно вселенского православия и признать сложившийся порядок в ней, а не создавать свой, главенствующий, наперекос признанному всеми. И к переустройству надо приступать в первую очередь и энергично, чтобы готовые к восстанию силы получили сигнал от Московии о готовности к сближению.
По мнению иерусалимского патриарха с такой задачей мог справиться митрополит новгородский Никон, которого Паисий рекомендовал в патриархи. Во время своего первого приезда в Москву в 1649 году Паисий познакомился с Никоном, бывшим тогда только архимандритом Новоспасского монастыря, который произвел на патриарха  благоприятное впечатление. Паисий писал царю: «В прошлые дни говорили с архимандритом Никоном и полюбились мне беседы его», — и просил разрешения и в дальнейшем встречаться с архимандритом.  Паисию удалось завоевать сердце Никона и подействовать на него, За годы управления новгородской епархией, в особенности во время происходивших в 1650 году беспорядков, Никон проявил себя решительным и твердым правителем, не боявшимся опасности и ответственности. Царь уважал его и надеялся на его кипучую энергию. После смерти патриарха Иоасафа царь поспешил с избранием нового патриарха. Собор 22 июля 1652 года единогласно выбрал в патриархи Никона, и после одобрения царя, за ним на новгородское митрополичье подворье была послана особая делегация. В официальном акте об избрании Никона говорится кратко, но многозначительно: «Удалось умолить Никона быть патриархом с великой нуждой». Через два дня произошла интронизация нового патриарха, прошедшая крайне торжественно и показавшая, что интересы Никона ограничиваются не только Русской церковью, но и всем православным миром. Призывая Господне благословение на царя, Никон заговорил о мощи и росте московского государства. Он обещал молиться, чтобы «благочестивое царство прославилось от моря и до моря и от рек до конца вселенной».

Глава 5. НИКОН – ПРОВОДНИК ИДЕИ ЕДИНСТВА ВСЕЛЕНСКОГО ПРАВОСЛАВИЯ.
После Собора, принявшего Малую Русь под защиту Москвы, царь Алексей и его окружение начали интенсивно  готовиться к войне. Патриарх Никон, по указанию царя,  должен был в кратчайшие сроки произвести необходимые перемены в обрядах и уставе Русской церкви для их унификации с существующими канонами и порядками в церквях других патриаршеств.  Для осуществления замысла царь предоставил Никону все необходимые полномочия и всю полноту своей светской власти, Никон получил  титул «Великого государя».  Сам же царь погрузился полностью в  военные дела. Поход на Речь Посполитую планировался штабом военноначальников,  которым руководил  молодой двадцатичетырехлетний царь. В 1653 году были сформированы четыре полка иноземного строя, но на большее не было денег. Мануфактура на Яузе работала на полную мощность, но мушкетов все равно не хватало, и в октябре в Голландию направился подьячий Головин с небывалым по масштабам заказом на 20 тысяч мушкетов.  Для проведения операции наступления на Польшу были сформированы  три армии: Смоленская, Новгродская и Севская – общей численностью 70 тысяч человек. Когда Алексей Михайлович уезжал на войну, Никон в его отсутствие вершил все государственные дела, проводил соборы и принимал новые законы. Он всенародно объявил о двоевластии на Руси:    «Бог избра в начальство и снабдение людем Своим сию премудрую двоицу, Царя Алексея Михайловича и великого Государя святейшего Никона Патриарха».

Перемены начались 11-го февраля 1653 года  с того, что Патриарх повелел исключить статьи о двуперстии и о 16 земных поклонах на молитве Ефрема Сирина в новом издании «Псалтыри». За неделю до Великого поста 1653 года по московским приходам была разослана «память» (меморандум). Устанавливалось трехперстное крестное знамение и сокращалось количество поклонов при чтении великопостной молитвы. «По преданию святых апостол и святых отец не подобает во церкви метания творити по колену, но в пояс бы вам творити поклоны, еще и тремя персты бы есте крестились». Этим меморандумом Никон оповещал свою паству, что отныне следует творить  поклоны Ефрема Сирина по-новому - 4 земных и 12 поясных, а не 16 земных - и креститься троеперстно. Никон, по его собственному разъяснению, производил церковные исправления с совета и по указаниям восточных иерархов, руководствовался в этом деле присланной ему константинопольским патриархом  книгою «Скрижаль», а также древними, собранными по его поручению на востоке греческим книгам, с которых делались переводы.
Внешняя обрядовая сторона христианства, в отличие от отвлеченных истин, была ближе и понятнее для простого народа. Обряд всегда выступал на первый план в христианской жизни русских: людей, и уже через обряд  приходили к усвоению и пониманию самого учения. На Русь обряд пришел уже готовый, вполне сформировавшийся и законченный; процесс его исторического происхождения и совершенствования остался для них неизвестным. Русские приписали ему одинаковое происхождение и значение с самим вероучением. Поэтому для значительного большинства русских людей обряд был также важен, как и вероучение, он оставался неизменным, столь же святым, как и вероучение. Изменить обряд, по их мнению, значило тоже, что изменить вероучение. Отличия в обряде указывали и на различия в учении, а не на иную  внешнюю форму его выражения. Всякий, придерживавшийся иного обряда был в его представлении еретиком, так как  истинный обряд повсюду един, как едино повсюду правое вероучение. При этом большинство русских искренно и твердо было убеждено, что правый обряд во всей его чистоте и первоначальной неизменности сохранился только у них одних, тогда как у современных греков и у других восточных православных христиан, он уже несколько видоизменился, воспринял в себя некоторые новшества.
Никон, только что успевший войти на патриаршую кафедру, без всяких разъяснений и оправданий, единолично своим распоряжением изменил вековой обряд, который постоянно употреблялся каждым православным христианином, и неизменяемость которого была утверждена и ограждена клятвою Стоглавого собора.  По мнению большинства населения,  Никон, фактически упраздняя постановление Стоглавого собора о двуперстии, и стал сродни с антихристом. 
Неронов, Аввакум и другие бывшие в Москве ревнители собрались на совещание, чтобы решить, как отнестись к «памяти» патриарха. После долгих прений и колебаний было решено подать  царю челобитную протеста против действий патриарха. Текст петиции был составлен Аввакумом и протопопом Даниилом Костромским. Ревнители писали, что христианское чистое учение может пропасть и на Руси и что глава церкви, Никон, отошел от заветов православия. Царь передал петицию патриарху. В течение последних лет голос ревнителей громко раздавался в Русской церкви, царь заставлял самого патриарха Иоасафа считаться с ними и принимать их программу оздоровления русского православия, и они привыкли не бояться гнева и угроз епископата. Ревнители благочестия, во главе которых стоял Стефан Вонифатьев, ополчились против Никона. Большой активностью выделялись настоятель Казанской церкви на Красной площади Иван Неронов, протопопы - костромской Даниил, муромский Логгин, темниковский Даниил, юрьевский Аввакум. О Никоне заговорили как о «латыннике», предтече антихриста. «Всяк бо, крестяся тремя персты, - писал по этому поводу протопоп Аввакум, - кланяется первому зверю папежу и второму русскому, творя их волю, а не божию, или рещи: кланяется и жертвует душою тайно антихристу и самому дияволу. В ней же бе, шепоти, тайна сокровенная: зверь и лжепророк, сиречь: змий - диявол, а зверь - царь лукавый, а лжепророк - папеж римский и прочий подобии им. Всякий, крестящийся тремя перстами, будет мучен огнем и жупелом».
На свою сторону в качестве поддержки Никон привлек бывшего константинопольского патриарха Афанасия Пантелляра, который составил по просьбе Никона особый,  торжественный чин патриарших служб. В новое издание «Кормчей книги» - свода канонических постановлений церкви, по распоряжению Никона были введены новые тексты церемониала постановлений патриарха. Для Никона бывшие его друзья, единомышленники по кружку, стали главными противниками по претворению в жизнь намеченной программы унификации русского православия.  Патриарх  приступил к расправе с бунтарями - протопопами. В это время один из видных ревнителей, муромский настоятель собора отец Логгин, оказался в конфликте с местным воеводой, жену которого он обличал «за белила на лице». Становясь на сторону воеводы, Никон распорядился взять Логгина под стражу. Исповедника сковали цепями, прямо в церкви начали избивать метлами и потащили обнаженного на позор по улице в Богоявленский монастырь, в Китай-городе. На соборе московского духовенства, состоявшемся в июле того же 1653 года, Неронов вступился за Логгина. Выступление вождя ревнителей переросло в резкий спор с Никоном. В ответ на ссылку Неронова, что «Тут дело великое, Божие и царево»  Никон крикнул: «Не нужен мне царский совет, я на него плюю и сморкаю!». Неронов решил жаловаться царю, но обещавшие ему поддержку митрополит Иона Ростовский и другие видные церковные деятели, испугавшись патриарха, отказались быть свидетелями, и Неронова обвинили в нарушении дисциплины и необоснованной жалобе. Никон добился от собора, состоявшегося в июле 1653 года, осуждения главы ревнителей благочестия. Через несколько дней протопоп Неронов был жестоко избит на патриаршем дворе и затем отведен в собор для церковного наказания. Митрополит Крутицкий Сильвестр снял с протопопа скуфью и наложил на него запрещение служить священником. На следующий день, 13 августа 1653 года, Неронов был выслан в Каменно-Островский монастырь в Вологодском уезде. Когда Неронова в цепях везли из Москвы, толпы народа провожали пастыря до реки Клязьмы. Братия Казанского собора подала царю челобитную в защиту Неронова, которую написали костромской протопоп Даниил и протопоп Аввакум, но царь Алексей Михайлович на нее никак не отреагировал и передал ее патриарху. 
После ареста и ссылки Неронова патриарх, не теряя времени, приступил к   расправе с другими ревнителями, которые продолжали борьбу. Аввакум и Даниил немедленно подали царю челобитную с разъяснениями и протестами. Через несколько дней, используя в свою пользу конфликт между Аввакумом и его сотрудниками по Казанскому собору, патриарх арестовал  Аввакума, он был приговорен к высылке и лишению сана за запрещенное каноническими правилами богослужение. Только личное заступничество царя за популярного среди населения проповедника спасло его в последнюю минуту от расстрижения.
Стефан Вонифатьев умер в 1656 году в Иверском монастыре на Валдае. Логгин был расстрижен 1 сентября самолично патриархом в Успенском соборе, (во время процедуры Логин плюнул Никону в глаза). Его бросили в темницу, где он страдал от холода. Через год протопоп Логгин скончался. Даниил Костромской, участвовавший в подаче челобитной царю, был выслан в Астрахань, где и умер в земляной тюрьме. Ермил Ярославский был сослан. Протопоп Даниил Темниковский был посажен в бывший никоновский Новоспасский монастырь, где он и скончался. Петр Моисеев, Семен Бебехов и многие другие верные прихожане Неронова были сосланы или посажены в тюрьмы. Протопопу Семену Трофимову, товарищу Неронова по службе в Нижнем Новгороде, удалось бежать. Несколько раньше, в июле, Никон приказал арестовать и бросить в тюрьму Герасима Фирсова, известного соловецкого писателя. Приблизительно в то же время был уволен и арестован протопоп Михаил Рогов, последний ревнитель  на Печатном дворе, составитель «Кирилловой книги». Священник Михаил, служивший в Богородичнином монастыре в Москве, был посажен в тюрьму. Два других священника-волжанина были схвачены и пропали без вести. Протопоп Гавриил, заменивший в Нижнем Новгороде протопопа Неронова, был арестован и казнен. Лазарь, протопоп Романово-Борисоглебского собора, скрылся у игумена Никанора в монастыре Св. Саввы Сторожевского, но позже был пойман и сослан в Сибирь. Помимо этих наиболее известных лидеров ревнителей благочестия, многие другие священники и прихожане пострадали во время этого разгрома, организованного Никоном. По церквям ходили подьячие патриаршего приказа, разыскивая всех тех, кто был близок к ревнителям или участвовал в их движении.
Народ говорил, что на патриаршем престоле воссел палач и мучитель. Все трепетали перед ним, и никто из епископов уже не посмел открыто выступить против него. Робко и молчаливо они соглашались с его требованиями и распоряжениями. Те же, кто не могли переступить через свою совесть, но не были в силах сопротивляться, постарались отойти от дел. Так, епископ вятский Александр, сохраняя личную верность старой вере, предпочел оставить свою кафедру, удалившись в один из монастырей. Были и такие, которые келейно (а иногда и соборно) молились по старому обряду, но внешне пребывали в полном послушании новому начальству. Среди них: Макарий - митрополит Великого Новгорода, Маркел - епископ вологодский и пермский, Иоасаф - епископ тверской, Питирим - епископ тамбовский, Исайя - митрополит нижегородский, Лев - епископ воронежский и другие.
Позже летописцы династии Романовых будут настаивать, что преследования ревнителей благочестия осуществлялись по инициативе властолюбивого, жестокого  Никона, и что царь Алексей был еще молод, был набожным, «Тишайшим», как его прозвали, и в вопросах Церкви  полностью доверился   патриарху. И все, что творилось, это было только делом рук патриарха и его слуг. Так и остается в истории версия о непричастности царя Алексея к репрессиям. На самом деле царь Алексей был совсем иного склада. И судя по его распоряжениям, по его активному участию во всех государственных делах, в его умении разбираться в наиболее важных проблемах  до мелочей, он был человеком волевым, мудрым и опытным организатором. Выступившие войска против Польши в 1654 году, ведомые самим царем, одержали немало блестящих побед и освободили к 1656 году территорию от Смоленска до Бреста. Не мог приступить Никон к устранению ближайших соратников, единомышленников царя без его согласия. Передавая челобитные патриарху без какой-либо реакции, он предоставлял Никону полную свободу действий, негласно одобряя расправу. До сих пор жалобы на местное начальство, отправленные высшему руководству, переправляются тому же начальству, на которое жалуются, для принятия мер. И оно их осуществляет так, что у жалобщиков отпадает всякая охота беспокоить начальство.   В чиновничьей среде этот ход использовался давно, и означал он для того, кому возвращалась жалоба, только одно – действуй. В народе же распространяются версии и слухи, что во всех бедах виновата чиновничья братия, а царь (император, генсек Сталин) нечего не знали об их кознях. И народ доверчиво писал к Сталину и даже в последний момент перед расстрелом выкрикивал имя непорочного вождя, который, по их мнению, не был осведомлен о творимых безобразиях и казнях невинных людей. Вера в царя, императора - божественного избранника, генсека - Бога была  и остается важным элементом политики властей. Поэтому так усердно летописцы вымарывали всякую информацию о причастности их Высочества к организации дел, порочащих их светлый образ. Все перемены в Русской православной церкви, начиная с 1654 года по 1991 годы,  происходили по воле высшего руководства государства  и  под их личным контролем.  Это надо всегда помнить.
В конце марта – начале апреля 1654 года был созван в Москве собор, чтобы рассмотреть и отменить те русские чины и обряды, которые отличались от  греческих.  На собор Никон пригласил лишь тех лиц, «от которых не ожидал себе никакого противоречия, которые дрожали перед всемогущим патриархом и не отваживались на заявление своих, неугодных ему мнений». Прибыли пять митрополитов, четыре архиепископа и коломенский епископ. Также на соборе присутствовали одиннадцать архимандритов и игуменов, тринадцать протопопов и несколько приближенных царя. На соборе выступали только царь и патриарх. При обсуждении вопроса об отмене земных поклонов на великопостной молитве Ефрема Сирина, епископ  Павел Коломенский выступил в защиту церковных обрядов и заявил: «С того времени, как мы сделались христианами и получили правую веру по наследству от отцов и дедов благочестивых, мы держались этих обрядов и этой веры и теперь не согласны принять новую веру». Слова епископа святого Павла не были поддержаны, и когда все подписывали  соборное постановление, «коломенский епископ, будучи нрава строптивого, не хотел принять и одобрить этот акт, ни приложить свою руку, не говоря уже о том, чтобы дать свое засвидетельствование». Относительно исправления книг на соборе  была одобрена формулировка: править «против старых и греческих книг», то есть, сверяясь по древним образцам. Владыка Павел не усмотрел в этой записи ничего еретического и поставил подпись с  оговоркой, выражая  своё особое мнение о поклонах:

Епископ  Павел Коломенский жестоко  поплатиться за свою попытку возражать на соборе и выражать собственное суждение, несогласное с мнением патриарха. Вначале Никон пытался ласкою и лестью склонить коломенского епископа на свою сторону, но Павел мужественно заявил Никону: «Мы новой веры не примем». Увидев, что  коломенский епископ продолжает возражать, Никон накинулся на него, сорвал с него иноческую мантию и  избил нещадно. Потом патриарх приказал слугам отобрать у Павла древний устав и бросить в темницу. В нарушение всех  церковных правил Никон единолично лишил сана святого Павла и отправил в ссылку на Онежское озеро, в далекий Палеостровский Рождественский монастырь, где он пробыл полтора года. В монастыре Павел  принимал мирян и священников, желавших получить от исповедника архипастырское благословение, совет или утешительное слово. О его проповеднической деятельности стало известно в Москве, и его без слуг в феврале-марте 1656 года перевели под строгий надзор в новгородский Хутынский монастырь, где он был полностью лишен возможности общаться с единомышленниками. Тогда «Павел же той блаженный епископ начал уродствовати Христа ради». Стражники и наблюдатели посчитали, что Павел «изумился» – то есть, помешался умом от перенесенных страданий. Хутынский игумен и монастырская братия, считая Павла сумасшедшим, решили не отягощать себя надзором за «безумцем» и предоставили святителю возможность бродить в окрестностях монастыря. Эту свободу владыка всецело употребил на проповедь среди окрестных жителей. О том, что Павел Коломенский по-прежнему проповедует, стало известно Никону, по приказу патриарха он был убит, а тело его было сожжено, а пепел развеян.

Но Никон не стал сверять книги со старыми образцами. Такая кропотливая работа затянулась бы на годы и возможно на десятилетия. Древних книг было много, и трактовки церковных положений были разными, требовался великолепный перевод, знания предмета до мельчайших тонкостей.  На Руси не было достаточного количества специалистов требуемого  уровня. Для ускорения процесса (такие ему были даны указания) Никон решил проводить исправления не по древним византийским и славянским образцам, а по современным греческим книгам, напечатанным в Европе (в униатских типографиях Рима, Венеции и Парижа). А в качестве правщиков были приглашены ученые мужи из Малороссии и греки.  В самом начале 1654 года  Печатный двор перешел под полный контроль патриарха, и в нем стали безраздельно господствовать грек Арсений, чудовский старец Евфимий, старец Матвей, завзятый враг ревнителей, протопоп Адриан и игравший ведущую роль в исправлении книг Епифаний Славинецкий. Киевские монахи  были приглашены в Москву для перевода богословских текстов  еще в 1649 году. Для них боярин Федор Ртищев построил в своем имении Андреевский монастырь. В этом монастыре и при Печатном дворе, где работали киевляне Епифаний Славинецкий, Дамаскин Птицкий, Арсений Сатановский обучалось новое поколение переводчиков, знатоков «Писания» и творений отцов церкви. В Москве на выходцев из Киева смотрели как на тайных еретиков, и даже патриарх Никон в 1640-х годах относился к ним с недоверием: «греки да малороссы, потеряли веру, и добрых нравов у них нет». Никон отдал распоряжение Печатному двору немедленно приступить к исправлению русских богослужебных книг по новым греческим изданиям. 1 апреля 1654 года начали печатать новое издание «Служебника», а 25 апреля была сдана в печать  новая редакция книги «Скрижаль». Свод церковных законов печатался на основе венецианского издания греческого текста, напечатанного в 1574 году, экземпляр которого был послан Никону патриархом Паисием.
18 мая 1654 года царь вместе со своими главными советниками Б. И. Морозовым и Ив. Д. Милославским ушел в польский поход. В течение нескольких лет царь отсутствовал в столице, принимая активное участие в польской кампании в Белой Руси. Никону было поручено  заниматься и государственными делами. Грамоты, которые он рассылал, подписались не только от имени царя, но и от имени патриарха. «От великого государя светлейшего Никона патриарха московского и всея Руси... указал государь и великий князь Алексей Михайлович всея Руси и мы великий государь». После присоединения Малой Руси и успешного продвижения русских войск на запад по Белой Руси его титул стал еще величественнее: «Никон, Божиею милостью, великий господин и государь, архиепископ царствующего града Москвы и всея Великий, и Малыя, и Белыя России и всея северные страны и помория и многих государств патриарх». Переданной ему властью самодержца Никон воспользовался для расправы с непокорными или нарушающими дисциплину представителями клира. Побои, кандалы, голодовка, тюремное заключение и ссылка в Сибирь были самыми обычными и постоянными способами наказания. По всей стране начались казни икон, были изъяты насильственно у богатых людей иконы, написанные, как  считал Никон, «по-фряжски», а в Успенском соборе им устраивали публичную казнь - брали икону из рук слуги и бросали на пол, а затем ее закапывали. Используя власть, патриарх направлял  карательные отряды, которые следили за исполнением его указов, и, если требовалось, применяли силу, чтобы изъять старые книги  из церквей и заставить попов служить по новым книгам.  Власть Никона, по словам шведского представителя Эберса, была настолько велика, что он отнимал имения у дворян и раздавал их своим любимцам. Царя радовали события на фронте и ход церковной реформы, и он открыто выражал свое удовлетворение действиями Никона. Приехав в 1655 году с похода в Москву, царь в знак уважения вышел из саней и  шел пешком, чтобы встретить патриарха.

В марте 1655 года Никон уже публично выступил против старинного русского двуперстия. Он пригласил сослужить ему во время торжественного богослужения пребывавших в Москву патриархов антиохийского Макария и сербского Гавриила, Во время проповеди он попросил патриарха Макария высказаться по  вопросу крестного знамения. Макарий подтвердил через переводчиков, что на греческом Востоке крестятся тремя перстами и что русским перстосложением там не пользуются. Во время этой же службы Никон приказал принести ему иконы, написанные на новый «западный» лад и отобранные им у бояр. Он стал их разбивать  о каменный пол церкви и приказал сжечь обломки. Вслед за этим греческие владыки провозгласили анафему тем, кто такие иконы покупал и держал в доме. 25 марта 1655 года Никон созвал следующий  собор с участием патриархов-гостей. К этому времени киевские ученые Славинецкий и другие подготовили целую программу изменений устава и новый текст «Служебника». Собор, помня страшный пример расправы с епископом Павлом Коломенским  и другими священниками и видя твердую поддержку Никона царем и двумя патриархами-гостями, принял все поправки. Во время этого собора, патриарх Никон  заявил: «Я русский и сын русского, но моя вера и убеждения греческие».
24 февраля 1656 года, все три патриарха Никон, Макарий и Гавриил снова вместе служили в Успенском соборе. Когда дьякон возгласил анафему всем противникам православия, то по настойчивым настояниям Никона патриарх Макарий вышел перед царем и народом и, показав греческое трехперстное знамение, сказал, что так подобает креститься всем православным христианам, а кто так не делает, тот проклят. Вслед за Макарием проклятие повторили патриарх Гавриил и никейский митрополит Григорий. Собор, собравшийся 23 апреля при участии трех патриархов, узаконил трехперстное знамение и еще раз отлучил от церкви всех отказывающихся креститься по-гречески. Греческие иерархи затем подтвердили сказанное в изданной Никоном книге «Скрижаль: «Предание прияхом с начала веры от святых апостол и святых отец, и святых седьми соборов творити знамение честнаго креста тремя первыми перстами десныя руки. И кто от христиан православных не творит крест тако, по преданию восточныя церкви, еже держа с начала веры даже до днесь, есть еретик и подражатель арменов. И сего ради имамы его отлучена от Отца и Сына и Св. Духа, и проклята».  Все православные христиане,  исповедовавшие в символе веры Дух Святой истинный,  были  преданы  анафеме.  При проведении реформы Никон опирался на авторитет восточных патриархов, на их высшие разрешения и поддержку.  Их святость и значение во вселенском мире никто не умолял и не подвергал сомнению. Они доносили и разъясняли идеи мысли и понимание всей восточной православной церкви, а противление им означало противопоставить себя всему миру.

В результате реформ Никона русский обряд был совершенно переделан на новогреческий лад. Наиболее значительными поправками этих разночтений в новом «Служебнике» 1655 года были следующие:


1. Вместо двуперстного крестного знамения, которое было принято на Руси, было введено трехперстие. В иерейском двуперстном благословляющем жесте используется т. н. «именословное перстосложение», в котором пальцы знаменуют собой буквы имени Христа — ІС ХС. .Два перста означают два естества Сына Божия, при этом чуть согнутый средний палец означает «умаление» (кеносис) божественной и человеческой природы Спасителя. Три другие перста соединены как знак соединения Святой Троицы в единое. При троеперстном крестном знамении символ Христа заменяется символом Троицы. Старообрядцы упрекают «никониан» за, что они таким образом «распинают Троицу» на кресте.
2. Внесено изменение в Символ Веры: убран союз-противопоставление «а» в словах о Сыне Божием «рожден, а не сотворен».  Вместо смыслового противопоставления свойств, получилось простое перечисление: «рожден, не сотворен».
3. Традиционное написание имени Христа Ісус (Исус) было заменено на новогреческое Іисус. (Иисус).
4. В Символе Веры  из ранее провозлашавшегося: «И в Духа Святаго Господа истинного и животворящаго» исключено слово «истиннаго».
5. Восьмиконечный крест заменен на четырехконечный, взятый позднее  в средние века греками у «латинян».
6. Во время крещения, венчания и освящения храма  обход стали делать против солнца, вместо ранее используемого - по солнцу.
7. Вместо «сугубой» (т. е. двойной «Аллилуйи», которая в переводе с древнееврейского языка означает «хвалите Бога»), «аллилуйя, аллилуйя, слава Тебе Боже», была введена «трегубая» (тройная «Аллилуйя»). «аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя, слава Тебе Боже...». По мнению «никониан» (новообрядцев), тройное произнесение «Аллилуйи» символизирует догмат о Святой Троице. Приверженцы  старого обряда утверждают, что сугубое произнесение вместе со «слава Тебе, Боже» уже является прославлением Троицы, поскольку слова «слава Тебе, Боже» являются одним из переводов на славянский язык древнееврейского слова  «Аллилуйя»
8. Божественную литургию стали  совершать на пяти просфорах, вместо семи просфор, две просфоры исключили.
9. На просфорах стали печатать четырехконечный крест вместо восьмиконечного.
10. Монодическое, унисонное пение заменено на светские типы пения: партесное, хроматическое и пр.

Кроме этих особенно важных нововведений было сделано  много других,  менее значительных, иногда сводившихся просто к графическим поправкам. Перечень, составленный в 1655 - 1660 годах священником Никитой Добрыниным, позже названным прозвищем Пустосвят, всех перемен текста молитв, порядка чтения этих молитв, изменений в священнодействиях духовенства составляет более 200 страниц. Приводя сотни примеров мелких, придирчивых и бессмысленных поправок, которые заменяли привычные тексты молитв и песнопений, отец Никита Добрынин приходил к заключению, что целью правки было внесение смущения в души русских людей, подрыв их доверия к смыслу обряда и богослужения, желание поселить «еретическую новизну». Для большинства прихожан и духовенства эти бесконечные перемены были непонятны и противоестественны. Прихожане не слышали привычных слов молитв, а духовенство, знавшее богослужение наизусть и произносившее в течение многих лет и десятилетий привычные слова и выражения, могло только с большим трудом перестроить себя и свою память. Не внося никаких улучшений текста или порядка богослужения, все эти нововведения затрудняли службу духовенства, вносили хаос в церковную службу и, что было особенно опасно, подрывали веру прихожан в осмысленность, благочестие и правильность устава. Как пишет А. В. Карташев «нетактично проводимая Никоном правка книг по темпу, широте обхвата, по чуждости своего источника и по обидности ее для серьезно усвоенного, не только национального, но и подлинного православного самосознания русских людей, не могла не вызвать протеста. Протест был по глубине всеобщий: и епископата, и белого, и черного духовенства, и мирян и простых людей».

Глава 6.          МАВР СДЕЛАЛ СВОЕ ДЕЛО И МОЖЕТ УДАЛИТЬСЯ.

В 1655 году после отхода польских войск за Брест казалось, что не только Малая и Белая Русь, но и вся Литва с Польшей попадут под власть русского царя. Никон подталкивал своего монарха идти дальше  на Варшаву и Краков. В 1656 году эти мечты едва не начали осуществляться мирным путем, и русские послы уже вели с литовско-польской аристократией переговоры о конституционных условиях избрания царя на престол Речи Посполитой. Воодушевленные победами, русские начали войну за Балтийское побережье,   за выход к удобному для торговли морю. Планы патриарха Паисия Иерусалимского о всеправославной империи под скипетром русского царя представлялись близкими к осуществлению.  Принимая в 1656 году греческих купцов и путешественников, царь высказал им свои надежды на их скорое освобождение от турецкого ига.  После побед 1655 года царь Алексей Михайлович поменял старый титул «Царя всея Руси и великого князя Московского» на новый более пышный: «Царь всея Великия, Малыя и Белыя Руси, и самодержец, великий князь Литовский, Волынский и Подольский».  Титул с нововведенным словом «самодержец» отражал дальнейшее усиление  монархической власти в Московии. В 1654 году царь создал новый аппарат контроля  - «Приказ тайных дел».
Когда наступление на западном фронте затормозилось, а на юге взбунтовалась Гетманщина,   царь стал чаще приезжать с фронта в столицу. Сложность дел требовала его присутствия. Присвоивший себе титул «великого государя» патриарх Никон своим вмешательством в государственные дела стал раздражать молодого царя. По мнению окружения царя, Никон слишком много себе позволял,  стал считать себя выше всех в государстве. Опасность дальнейшего пребывания патриарха Никона стала ясна для царских приближенных. Царь в своих размышлениях шел дальше. Переданные полномочия на время у патриарха следует забрать,  и от государственных дел отстранить. Церковь должна помочь власти в борьбе с врагами в трудную годину, когда народ вынужден переносить свалившиеся на него испытания: чуму, смерть близких на фронте, надвигающийся голод. Церковь должна подчиниться монарху, чтобы вместе противостоять невзгодам.  Никон это должен понять.
Начиная с конца 1657 года, царь совсем редко приглашал патриарха на совещания и заседания, редко видели его даже на неофициальных обедах и приемах во дворце. Свою перемену отношений к Никону царь Алексей особо проявил во время приезда в Москву грузинского царевича Теймураза 6 июля 1658 года. На торжественный обед в честь царевича патриарх приглашен не был, а патриарший посланный был оскорблен придворными. Через четыре дня перед самым началом патриаршего богослужения в Успенском соборе царь прислал к патриарху князя Ю. Ромодановского, который заявил патриарху, что царь гневается на него за присвоение им титула «великого государя». Никон ответил князю, что он принял этот титул не самовольно, а с разрешения царя. У патриарха не был никаких доказательств, так как распоряжение было дано устно, и царь  этим воспользовался, чтобы укротить размечтавшегося Никона. Ответ не был принят, и в царском кругу распространили слух о самоуправстве патриарха и лживости его заявлений. В этот же день после своего служения в Успенском соборе патриарх заявил пораженной толпе прихожан, что он «оставляет град сей и отходит оттуда, давая место гневу». После этого патриарх надел простое монашеское платье и уехал в Вознесенский монастырь, находившийся в 50 верстах от столицы. Когда посланцы царя приехали туда, чтобы выяснить намерения патриарха, Никон заявил им, продолжая гневаться за нанесенные оскорбления, что отказывается от престола и добавил: «Кому государь укажет быть патриархом, [того] благословлю... а церковь и дом пресвятыя Богородицы благословляю ведать, покамест патриарх будет, митрополиту Крутицкому».
Никон рассчитывал на  то, что царь раскается и позовет его обратно. Но царь этого не сделал.  Он как раз своими действиями и добивался подобной реакции. Поставленную задачу по преобразованию Церкви Никон успешно выполнил, расправившись с ревнителями благочестия и их сторонниками. Его жестокие меры вызвали негодование во всех слоях общества, но никак в царских кругах.  Расправа Никона с ближайшими сторонниками царя в прошлом никак не комментировалась царскими сановниками, и не ставились ему в вину ни стиль ее проведения, ни ее массовость. Не осуждалась она ни в какой мере  и в более поздние времена.  Отсюда следует вывод, что царь именно этого и добивался и полученными результатами был удовлетворен. Но бурление в обществе заставило его пойти  на разрядку  напряженности путем отстранения Никона от государственных дел за самовольные действия. Тем самым вся вина за произошедшее перекладывалась на Никона, которого историки и представили необразованным, жестоким, упрямым,  гордым и самолюбивым. Народ надо было успокоить, жесткие кровавые  меры  должны были быть смягчены. Одновременно поступили распоряжения царя по ослаблению мер наказаний сосланным ревнителям. Вначале 1661 года Алексей Михайлович позволил Аввакуму вернуться в Москву.  К подобной же тактике « пряника после кнута» прибегали разные политики в обострившихся ситуациях. Ярким примером коварства властей можно считать  действия Сталина, расстрелявшего наркома Ежова за превышение полномочий, и реабилитировавшего часть сосланных в лагеря. Позже назначенный новый нарком Берия продолжил дело Ежова.
Никон, отказываясь от власти и  не отрекаясь от самого титула патриарха, создал благоприятную ситуацию для царя. Официально возглавлявший русскую церковь митрополит Крутицкий Питирим был послушным иерархом. Восемь лет Русская церковь фактически была без патриарха, и только собор 1666-1667 годов с участием восточных патриархов  низложил Никона и выбрал нового патриарха. Управление Церковью в эти восемь лет перешло в руки администрации царя. Близкий родственник царя, его дядя по матери, боярин Семен Лукьянович Стрешнев по поручению государя строго присматривал за церковными делами и за спиной иерархов руководил деятельностью соборов. Можно считать, с этого времени царь  стал абсолютным монархом на Руси.
В 1664 году Никон попытался вернуться к власти и неожиданно для всех 16 декабря во время утрени прибыл в Москву в Успенский собор. Он направил послание царю, в котором возвещал, что в 1658 году «сошел он с престола никем не гоним, а ныне пришел на престол никем не зовом». Никон надеялся, что царь его простит, и что он снова станет «собинным другом» царя,  но он уже был не нужен монарху. Срочно созванное  Алексеем Михайловичем заседание бояр и епископов предписало Никону немедленно, «до восхода солнца», вернуться в свой Вознесенский монастырь, где для него был введен строгий режим.  Подготовкой к низвержению Никона  с патриаршего престола были посвящены следующие два года.

Глава 7.                НАДЕЖДА НА ВОЗВРАТ СТАРОГО.

После ухода Никона с патриаршей кафедры, царь стал единственным фактическим правителем всей Русской церкви, именно от него исключительно зависело признать или не признать проведенную Никоном церковную реформу.  По мнению русского общества,  самым подходящим выходом из запутанного положения церковных дел, была бы отмена нововведений в церковные дела, что соответствовало  желаниям и настроенности значительного большинства населения. Такое решение способствовало бы объединению русских и могло привести к снижению напряжения в обществе. Казалось, дело с реформою Никона висело на волоске.  Сам Алексей Михайлович не торопился официально проявить свое отношение, он старался оставить достигнутое Никоном без перемен, при этом постепенно примиряя сторонников старой веры с новыми порядками. В этот момент приверженцы старины не подвергались прежним беспощадным преследованиям и насилиям за их убеждения, им даже была предоставлена некоторая свобода. От ревнителей старины требовалось, чтобы они открыто не восставали против новых церковных порядков и не хулили их.
Изменить тактику в отношении ревнителей от репрессий к мирному сосуществованию заставила царя  резко ухудшившаяся экономическая ситуация из-за продолжавшейся войны. На Гетманщине пришедший на смену Богдану Хмельницкому гетман Иван Выговский перешел со всем Правобережьем на сторону Польши.  В битве под Конотопом князь Трубецкой был разбит наголову, Для запорожцев и крымских татар больше не было преград для опустошения южного пограничья Московии вплоть до Воронежа и Усмани. Крымские татары совершили походы на 18 волостей и угнали в Крым более 25 тысяч  человек. В сентябре 1660 года армия Шереметьева была окружена под Чудновым. От голода, болезней и постоянных боев армия потеряла треть состава, Шереметев капитулировал. Пленных поляки передали  татарам. Потеря целой армии полностью лишили русских наступательной инициативы на южном театре военных действий. Чудновская битва стала одним из самых крупных поражений русской армии в XVII столетии. Отсутствие средств в казне привели к резкой инфляции, введенные медные деньги быстро обесценивались, и правительство вынуждено было платить служащим, наемным солдатам и офицерам медными деньгами, а принимать в оплату  налогов только серебряные монеты. В итоге к 1662 году цена 100 серебряных копеек достигла 20 рублей медью. Все цены повысились в той же пропорции, а жалованье служилым людям оставалось прежним - сколько раньше получали серебром, столько и медью. В стране начались волнения, иностранные офицеры и солдаты стали переходить на сторону вражеских армий. Польские войска стали стремительно возвращать завоеванные русскими города. Зимой 1662 года поляки  овладели Могилевом, летом Борисовым. С потерей Вильно в ноябре 1662 года пал последний русский оплот в Литве. К концу 1662 года русские удерживали в Белой Руси только район Витебска. Панические настроения распространились в русских войсках,  началось повальное дезертирство.  В Москве вспыхнул «Медный бунт». В условиях военных неудач и обострения внутриполитической ситуации царь дал указание  начать мирные переговоры с Польшей.
Ослабление карательных мер в отношении ревнителей старины вдохнули надежды во многие слои общества на возможный возврат к старым, святым обрядам.  Всем казалось, что стоит объяснить обманутому Никоном царю истину перемен и к чему они ведут, и царь отменит все нововведения, и все будет по-прежнему. В Москве центром сбора сторонников ревнителей старины стал дом молодой и влиятельной боярыни Феодосии Прокопьевны Морозовой, которая была женой боярина Глеба Ивановича Морозова, младшего брата Бориса Ивановича – дядьки царя.  В  1661 году умер Борис Морозов. Так как у него не было детей от сестры царицы Анны Ильиничны Милославской, его брат, Глеб,  унаследовал все его громадные богат¬ства.  Несколько месяцев спустя скончался боярин Глеб Иванович, и совокупное состояние обоих братьев номинально по наследству перешло к малолетнему сыну Глеба и Феодосии Морозовых - Ивану Глебовичу.  Всем этим огромным состоянием, с которым по богатству могли поспорить Романовы, да Строгоновы,  стала распоряжаться двадцатидевятилетняя Феодосия Морозова. Сестра Анна Ильинична и ее невестка Феодосия Морозова были самыми близкими людьми царицы Марии Ильиничны.   Феодосию Прокопьевну окружало не просто богатство, а рос¬кошь. Современники вспоминали, что она выезжала в позолоченной карете, которую везли 6 -12 лучших лошадей. В морозовском имении Зюзино был разбит огромный сад, где гуляли павлины. По воспоминаниям современников «Дома прислуживало ей человек с триста. Крестьян было 8 тысяч; другов и сродников множество много; ездила она в дорогой карете, устроенной мозаикою и серебром, в шесть или двенадцать лошадей с гремячими цепями; за нею шло слуг, рабов и рабынь человек сто, оберегая ее честь и здоровье». Феодосия была дочерью окольничего П. Ф. Соковнина, близкого родственника и дворецкого царицы Марии Ильиничны. К тому же  она приходилась племянницей М. А. Ртищеву и двоюродной сестрой его сыну Федору Ртищеву, который в это время стоял во главе приказа Большого Дворца. Ртищев, хотя уже не был так близок царю, как в годы их молодости, но все же оставался одним из самых выдающихся по положению лиц при дворе и в правительстве.
Благодаря своему родству и связям c царской семьей и ее окружением боярыня Морозова могла оставаться в течение долгих лет независимой.  В ее доме себя спокойно чувствовали собиравшиеся здесь со всех  земель  Московского государства сторонники  старой веры. Зюзино стало центром ревнителей старины. В доме боярыни находили приют, защиту и   покровительство юродивые и странники, вожди ревнителей и монахи,  изгнанные из монастырей за отстаивание старой веры. Здесь  поселился и Аввакум с семьей, вернувшийся в начале 1664 года из сибирской ссылки, а сама боярыня  стала его духовной дочерью. Аввакум воспрянул духом, решив, что царь отвернулся от «никониан» и теперь будет следовать советам ревнителей. Оставались верны своей святой вере  и  братья боярыни Морозовой - Федор и Алексей – и их сестра Евдокия, бывшая замужем за князем Урусовым. В подмосковном имении Зюзино поселилась жена стрелецкого полковни¬ка Мария Данилова и влиятельная старица Меланья. Здесь же часто находились двое юродивых – Киприан и Федор. Царь пытался повлиять на богатую родственницу, отбирая и возвращая поместья ее вотчины. Царица Мария Ильинична Милославская душою была на стороне боярыни и защищала ее по мере своих сил.
 Собиравшиеся у боярыни Морозовой подвергали острой критике все нововведения, а особенно изменения в священных книгах и искали пути, каналы воздействия на царя. Они продолжали  писать челобитные, пытаясь его переубедить, направить на путь истинный. Приезд Аввакума в Москву и его торжественная встреча царем и вельможами подняли дух членов кружка боярыни Морозовой и их желание продолжать бороться. Его звали в духовники царя и в правщики текстов при Печатном дворе, но при условии, если он, Аввакум, присоединится к их вере. От правительства Аввакум получил немало денег; ему выдали 100 рублей, что равнялось двухгодичному жалованью правщика Арсения Грека. Немало денег передавали ему и бояре, особенно его старый друг по 1640 -1650-м годам боярин Федор Ртищев.  Царь пытался переманить на свою сторону Аввакума, самого упрямого, ставшего самым непререкаемым авторитетом среди ревнителей, в чудодейственную силу молитвы которого верила вся Московия.  Сама боярыня Морозова, ее сестра княгиня Евдокия Урусова и их друзья были слепо преданы Аввакуму. Приглашался Аввакум и к Федору Ртищеву, который устраивал у себя споры о вере. Проповеди старой веры снова стали слышны в церквях, где служили друзья протопопа, на площадях, на улицах Москвы.
Помогали протопопу и московские юродивые  Киприян, Федор и Афанасий. В Москве они жили при дворе на средства царя Алексея. Киприан не только везде «свободно укорял новопреданные догматы», но и, бегая за царской колесницей, кричал: «Добро бы, самодержавный, на древнее благочестие вступити!». Полгода Аввакум прожил в относительном спокойствии, а потом подал Алексею Михайловичу обширную грамоту, требуя восстановить старую веру. Юродивый Федор передал послание царю. На протопопа тотчас же обрушились прежние преследования: «И с тех мест царь на меня кручиноват стал: не любо стало, как опять я стал говорить; любо им, когда молчю, да мне так не сошлось. А власти, яко козлы, пырскать стали на меня». Аввакум был снова посажен на цепь, а потом его расстригли в соборной церкви: «потом и проклинали; а я их проклинал сопротив».  В августе 1664 Аввакум был отправлен в новую ссылку в Мезень.

На левом берегу Волги на север от Нижнего Новгорода, по речкам Керженцу и Бельбаш с начала 1660-х годов вырос  большой район поселений и скитов противников нового обряда. Сюда в дремучие чернораменские леса устремились боявшиеся преследований властей церковные оппозиционеры. Мирские селились в деревне Починки, монахи жили в скитах. Здесь, на Керженце образовался центр старообрядчества. Одними из первых поселенцев  были Ефрем Потемкин,  бывший монах Бизюкова монастыря, пришедший сюда около 1662 года, и его товарищ по этой обители иеромонах Сергей Салтыков, которого Аввакум по своему возвращению в Москву в 1664 году рекомендовал царю назначить епископом. К ним «хаживали на лыжах бортники и из дальних деревень крестьяне».
В лесах между Волгой и Белым морем число приверженцев  православия предков росло чрезвычайно быстро. Важную роль в распространении идей старообрядчества играл игумен Досифей.  В течение всей своей долгой и полной миссионерских трудов и приключений жизни ему удалось избежать тюрьмы и ссылки, а после собора 1666 -1667 годов он оставался во главе церкви старой веры в регионе. На Севере в отдельных скитах проживало большое количество  иноков, которые  твердо держались старой веры. Они все время внимательно присматривались к тому, что происходило в Соловецком монастыре, самой влиятельной и самой большой обители Крайнего Севера.
  После того как соловецкий монастырский собор 1658 года постановил служить только по старым книгам, братия упорно сопротивлялась многочисленным попыткам правительства ввести новый обряд в монастыре и отклонила все предложения соглашения с руководством церкви.  Только три иеромонаха высказали тогда в отдельной записке свое согласие служить по новым книгам. В 1663 году новый монастырский собор подтвердил постановления 1658 года и запретил монахам принимать «никонианские нововведения» под запретом строгих наказаний и епитимий. Со времени появления  на Соловках протопопа Ивана Неронова братия всецело перешла на сторону ревнителей старины. Постановление нового монастырского  собора от 16 февраля 1663 года категорически потребовало «смирять монастырским смирением» всех тех, кто «чины новые примет».   14 февраля 1666 года братия монастыря послала  челобитную царю, в которой просили Алексея Михайловича не изменять преданиям церкви и не нарушать церковный чин,  устав и заветы святых.
Таким образом, до собора 1666 -1667 годов наметились главные центры «стояния за старую веру». Это, прежде всего, была сама Москва, где всем попыткам правительства подавить «мятеж церковный» сопротивлялись многочисленные круги духовенства, посадских людей и купцов и сравнительно небольшой кружок аристократии вокруг боярыни Морозовой. На востоке от Москвы население среднего течения Волги и впадавших в нее рек было настроено против «никоновских реформ», и здесь движение приобретало наиболее масштабный характер. На севере очаги староверия были по преимуществу между озером Онегой и Белым морем. Сибирь, где проповедовали Аввакум и Лазарь, в  церковных кругах больше склонялись к старой вере. На юге, в Астрахани и на Дону нововведения в церкви не принимались и нести службу по-новому отказывались. Большинство населения продолжало исполнять обряды по-старому и молиться дома, как было заведено еще предками,  и надеялось,  что царь и иерархи «образумятся и исторгнут злое и пагубное учение».  Напуганное репрессиями против священников и даже прихожан население молчало и выжидало, уверенное, что все вернется на круги своя. Не мог царь, по их мнению, отвергнуть их святую, истинную, чистую веру, которую отстаивали и защищали от врагов с запада и с востока их предки, не жалея «живота своего». 

Глава 8. ГОД ОФИЦИАЛЬНОГО ПРИНЯТИЯ НОВОЙ ВЕРЫ В КАЧЕСТВЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ – 1667.   

Измотанные десятилетней войной Польша и Московское государство приступили к переговорам в 1664 году. На фронтах наступило затишье, прекращавшееся столкновениями на разных участках  малочисленных (до 10 тысяч человек) воинских подразделений. Царь мог снова вернуться к вопросам Церкви. Все эти годы,  уже шесть лет, Алексей Михайлович фактически правил единолично всеми государственными и церковными делами. Сам царь Алексей, как бы заменял патриарха, а при себе для исполнения чисто духовных обязанностей патриаршего престола держал палестинского грека, бывшего Газского митрополита Паисия Лигарида.
. В Москву Паисий Лигарид прибыл с  грамотами и  заслужил  его доверие. Позже с Востока пришли достоверные сообщения, что Паисий Лигарид  был католиком, состоял на службе у римского папы. Восточные патриархи за его иезуитство предали его проклятию и лишили сана. Патриарх иерусалимский до тех пор не мог простить Лигарида, пока тот не выпросил для него у царя значительную партию соболей и крупную сумму денег.
Вопрос с патриархом Никоном оставался открытым, по сути дела Московская патриархия при живом  владыке оставалась без его руководства, падал статус Московской церкви. Низложить Никона могли только восточные иерархи на соборе.  Царь поручил Паисию Лигриду пригласить патриархов. Два видных восточных иерарха - патриархи Дионисий IV константинопольский и Нектарий иерусалимский, - долго старавшиеся примирить царя с Никоном, предпочли уклониться от суда над своим собратом. Два других, более покладистых и, может быть, более нуждающихся патриарха, сам бывший друг Никона Макарий Антиохийский и Паисий Александрийский дали свое согласие, но прибыли в Москву только в самом конце 1666 года. 
Вопрос с низложением Никона был царем предрешен, от патриархов только требовалось изложить приготовленные обвинения Никону в его самоуправстве и объявить приговор. От собора царь ждал важнейшего для него решения относительно обрядов и новых положений устава и чина. Вера, греческая, как считал царь, должна быть признана официальной государственной верой Руси, а любые отступления должны караться по закону. Такая формулировка открывала для царя широкие возможности реагирования на выступления оппозиционеров, которые приравнивались к изменникам и государственным преступникам. К собору  готовились тщательно. В первую очередь решили приструнить сторонников старой веры, ожививших свою активность в разных регионах страны.
В 1664 году был сослан на север в Мезень протопоп Аввакум. Осенью того же года карательный отряд под командованием князя Ивана Прозоровского был послан в леса к востоку и северу от Москвы. Церкви и убежища староверов были разгромлены и сожжены. Большое число проповедников было арестовано. Среди них были:  Вавила, старец Леонид, старица Маремьяна и игумен Моисей. Вавилу, как главного еретика, сожгли.  Воевода Лопухин «прочесал» керженецкие леса, уведя с собой Ефрема Потемкина, и затем провел «чистку» по Среднему Поволжью. На северном берегу Волги воевода Степан Зубов «чистил» районы Костромы и Вологды, им помогали полковник Артамон Матвеев и дьяк Феодор Михайлов. Многих сторонников старой веры казнили. В начале 1665 года в Вологду был сослан  старик Неронов.  В ноябре того же года более десятка ревнителей во главе  отцом Лазарем были доставлены  из Сибири в Москву для суда над ними. Некоторых из них в ожидании собора сразу  отправили в Мезень, откуда их было легче привезти в Москву, чем из  сибирских окраин. В декабре были арестованы дьякон Феодор и священник Никита Добрынин (Пустосвят). Игумен Сергей Салтыков, дьякон Феодор, старец Герасим Фирсов, архимандрит Антоний, юродивые Авраамий, Федор и Киприан и многие другие были задержаны и посажены. Патриарха Никона посадили   под строгий домашний арест в Вознесенском монастыре.
Царь хотел провести все решения собора строго по своему заготовленному плану,  не желая надеяться «на авось» и зависеть от каких-либо непредвиденных обстоятельств... Как писал Н. Ф. Каптерев: «Собор стал оружием в руках царя, и царь хотел, чтобы это оружие действовало эффективно и точно. Поэтому собор, созыва которого так ожидали сторонники старого обряда, совсем обманул их ожидания. Ни представители белого духовенства, ни миряне, как об этом просил Неронов, не были приглашены на собор, и ни один из защитников русской богослужебной традиции и старого обряда не стал его участником».
До собора предварительно царь вызвал к себе участников, провел с каждым из них поодиночке беседы и предложил ответить ему в индивидуальном порядке устно и письменно на ряд вопросов. Захваченные врасплох и не имея возможности даже посоветоваться со своими иерархическими собратьями, члены собора, за исключением епископа Александра Вятского, не рискнули противиться царской воле и дать отрицательный ответ хотя бы на один из его вопросов.

Первая часть официальных заседаний собора происходила с 29 апреля по 2 июля 1666 года с участием только русских епископов и архимандритов.  Первоначально приступили к обсуждению дел сторонников старой веры, которых доставили из тюрем в Москву.   Давлению власти подчинились захваченный в чернораменских лесах Керженца старец Ефрем Потемкин, соловецкий старец Герасим Фирсов, архимандрит Антоний Муромский, иеромонах Авраамий из Лыскова на Волге, игумен Сергий Салтыков, старец Боголеп, в миру князь Львов, протопоп Серапион Смоленский, игумен Феоктист. Все они, как и Неронов, покаялись  в своих заблуждениях и согласились подчиниться авторитету церкви. После этого они были отправлены по монастырям под надзор.
Собор занялся разбором дел четырех ревнителей, которые, несмотря на все убеждения и давление, не отказались от своих  взглядов на нововведения в церкви. Это были: суздальский священник Никита Добрынин (Пустосвят), привезший на собор свой подробный разбор «Скрижали» и других изданий Никона, благовещенский дьякон Феодор, протопоп Аввакум и священник Лазарь из Романова-Борисоглебска. Никита резко критиковал новые книги, «на патриарха Никона отрыгал хулы и клеветания, глаголя яко Никон в вере не есть постоянен и остави совершенно веру христианскую, прият же зловерие жидовское и ересь ариеву, несториеву». Разбор его дела затянулся, и только 10 мая, после повторных отказов священника подчиниться авторитету собора, он был лишен сана и отлучен от церкви, а его писания преданы проклятию. Не менее упорен был и дьякон Феодор. Так же, как и Никита, он приготовил для собора письменную «память», в которой  он сравнивал старые обряды и тексты с новыми. Его главным аргументом было несогласие между собой текстов разных изданий новых богослужебных книг. Во время допросов Феодора, впервые из уст сторонника старого обряда раздались слова осуждения самого царя. «Добро угождати Христу..., а не лица зрети тленного царя и похоти его утешать».
  Аввакума привезли в столицу еще 1 марта, где на Крутицком подворье восемь дней подряд его уговаривали сам митрополит Павел и другие члены собора. В Москве в эти дни ему удалось повидать боярыню Морозову. Затем его отвезли в Пафнутьев монастырь, где он в цепях просидел до открытия соборных совещаний. 13 мая протопопа привезли в Кремль в Крестовую палату, и он предстал перед лицом собора. Не добившись его покаяния, собор осудил его, постановил лишить сана и предать проклятию. Прямо из Крестовой палаты его отвели в Успенский собор, где он вместе с Никитой и Феодором были лишены сана и преданы анафеме. Всех трех отвезли в Никольский Угрешский монастырь под Москвой, где 2 июня Феодор и Никита раскаялись и подписали требуемые от них грамоты. Аввакум оказался единственным из преданных суду  сторонников старой веры,  отказавшимся покаяться и склониться перед авторитетом русского собора. Лазарь не был еще привезен из Мезени, но 17 июня собор заочно осудил его за его мятежные челобитные.
Затем приступили к разбору дела  патриарха Никона. Русские  епископы не осудили его за введение новых обрядов, за сожжение древних книг, за изуродованные священные иконы, за репрессии против сторонников  старой веры, за казни, пытки и ссылки тысяч людей. Собор признал патриарха виновным   за самовольное оставление престола и паствы и внесение смуты в русскую церковь. Было  определено, что, бросив без достаточных доводов свое пастырское положение, Никон автоматически лишился и патриаршей власти. И все же своего решения русский собор, скорее всего сочувствовавший Никону, не вынес, (скорее всего, их решение не устраивало царя)  и окончательный приговор был отложен до приезда восточных патриархов.
На совместный собор прибыло с Востока вместе с патриархами тринадцать человек, которые составляли почти что половину состава собора. Возглавляли греческую сторону александрийский патриарх Паисий и антиохийский патриарх Макарий. Уже через три дня после их прибытия они начали свои совещания с царем. Сразу же решился вопрос о вознаграждении, за свою услугу государю каждый из них лично по окончании собора  получил из русской казны мехов, золота и подарков на 200 тысяч рублей по курсу 1900 года. Патриарх Паисий по возвращении из Москвы на Восток попал в тюрьму по обвинению в присвоении колоссальной по тому времени суммы в 70 тысяч золотых. Константинопольский патриарх Парфений IV и созванный им собор добились у турецкого правительства смещения этих обоих неколлегиальных владык под предлогом оставления ими паствы и церкви без разрешения властей. Паисий Лигарид, который ведал всеми делами на соборе, был проклят и отлучен от церкви своим же владыкой, патриархом Нектарием Иерусалимским, за свои нехристианские поступки и измену православию. По окончании собора неоднократно собирался вернуться к себе на родину, но, боясь суда, остался в Московии и умер в Киеве. Греческий  митрополит Афанасий Иконийский после собора был  отправлен в монастырь в заключение за подделку полномочий.

Разбор дела Никона официально был начат на первом совместном заседании собора 1 декабря и длился меньше двух недель. Предшествовавшие личные переговоры царя с патриархами помогли быстрому разрешению этого сложного вопроса. Греки, поддержанные лишь немногими русскими епископами, решили осудить Никона и лишить его епископского сана. Патриархи называли его «лжецом», «обманщиком», «мучителем», «убийцей», сравнивали его с сатаной, говорили, что он «даже хуже сатаны», признали его еретиком за то, что он приказал не исповедовать воров и разбойников перед смертью. Никон не оставался в долгу и обзывал патриархов «самозванцами», «турецкими невольниками», «бродягами», «продажными людьми» (и он был прав). Собор принял предложенное греками, (а, по всей вероятности,  царским двором) решение. Приговор был оглашен 12 декабря, Никон был лишен не только патриаршего сана, но и епископского достоинства. После оглашения приговора патриарх Макарий Антиохийский, снял с него клобук и панагию. Монаха Никона отправили в глухой Ферапонтов монастырь. Через полтора месяца после осуждения Никона, 31 января следующего 1667 года, собор торжественно избрал нового патриарха. престарелого и  незаметного настоятеля Троице-Сергиевой обители архимандрита Иоасафа, ставшего 10 февраля «Иоасафом Вторым, патриархом Всея Великия, Малыя и Белыя Руси».
В середине апреля 1667 года на совместное заседание собора были вызваны осужденные  русскими епископами ревнители. Архимандрит Никанор из Соловков был судим первым, за ним прошествовали, каясь в своих заблуждениях: священник Амвросий, дьякон Пахомий, инок Никита,  раскаявшиеся ранее священник Никита Добрынин и старец Григорий Неронов. Уговоры пятерых: Аввакума, дьякона Федора, инока Епифания, старика Никифора и отца Лазаря длились недели и месяцы. В уговорах Аввакума принял участие и сам Неронов, но непоколебимый протопоп не поддался никаким увещеваниям. Московский собор постановил наказывать всех староверов «не только церковным наказанием, но и царским - сиречь градским законом и казнением».  26 августа четверо были приговорены к ссылке на дальний север Московии, в Пустозерск. Кроме того, инок Епифаний и отец Лазарь  были подвергнуты еще особой казни: им вырезали языки и отсекли правые руки, чтобы они не могли ни говорить, ни писать. Аввакума пощадили  по настоянию царицы Марии Ильиничны.  Старик Никифор избежал этого наказания ввиду своего преклонного возраста. На следующий день, 2 августа, наказание было приведено в исполнение, и в тот же день всех четырех увезли в Пустозерск.

После расправы с непокорными собор приступил к самому важному для царя вопросу – к теоретическому обоснованию нового устава и  к рассмотрению всего комплекса разногласий между Русской и Греческой церковью. Собор принял все нововведения, проведенные Никоном в соответствие с новогреческой практикой и новогреческими богослужебными текстами. Собор одновременно запретил пользоваться старым обрядом под угрозой  проклятия, так как, по мнению греков, те, кто им пользовались и не хотели принимать новый обряд, те вносили раскол и ересь в Церковь. Греки (по настоянию царя) особо настояли на наложении клятв и анафемы на всех тех, кто пользовался двуперстием и старым уставом. Запрещая все элементы старой русской церковной традиции, с Руси  сбрасывался  ореол незыблемой верности православию, которым она гордилась после Флорентийского собора. Постановлениями собора были запрещены следующие русские церковные сочинения:
• «Повесть о Белом Клобуке», в которой писалось о том, что после предательства православия греками на Флорентийском соборе и падения Константинополя, защита церкви стала обязанностью русского народа.  Собор даже запретил писать на иконах лики русских митрополитов Петра и Алексея в белых клобуках.
• «Постановления Стоглавого собора 1551 года», который официально подтвердил правильность тех особенностей, которые отделяли русский обряд от новогреческого.
• «Житие преподобного Евфросиния», в котором оправдывалось запрещенное двукратное пение «Аллилуйя».
Исходя из объяснений расхождений между Русской и Греческой церквями, Русь оказалась хранительницей не православия, а грубых богослужебных ошибок. Миссия Руси охранять православие была объявлена несостоятельной претензией. Православное Русское царство, предвестник грядущего царства Святого. Духа на земле, превращалось просто в одну из многих монархий,  но без особого освященного Богом пути в истории. Все расхождения были объяснены греками невежеством русских церковных служащих. Решение Стоглавого собора закрепить на Руси двуперстное крестное знамение и «сугубую аллилуйю» было «писано не рассудно простотою и невежеством». Сам митрополит Макарий, бывший душой собора 1551 года, также был обвинен в невежестве: «Зане той Макарий митрополит, и иже с ним мудрствоваша, невежеством своим безрассудно, якоже восхотеша сами собою, не согласяся с греческими и с древними харатейными словенскими книгами».
Патриархи Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский  осудили сторонников старого обряда, называли их  еретиками и отлучали их от церкви жестокими и мрачными постановлениями. «Если кто не послушает нас или начнет прекословить и противиться нам, то мы такового противника, если он - духовное лицо, извергаем и лишаем всякого священнодействия и благодати и предаем проклятию; если же это будет мирянин, то такового отлучаем от св. Троицы, Отца и Сына и Святаго Духа, и предаем проклятию и анафеме как еретика и непокорника и отсекаем, как гнилой уд. Если же кто до самой смерти останется непокорным, то таковой и по смерти да будет отлучен, и душа его пребудет с Иудой-предателем, с еретиком Арием и с прочими проклятыми еретиками. Скорее железо, камни, дерево разрушатся, а тот да будет не разрешен во веки веков. Аминь».
 
  Деяния и клятвы были скреплены подписями участников собора, положены для сохранения в Успенском соборе, а наиболее существенные части постановлений напечатаны в «Служебнике» 1667 года.

По отношению греческих иерархов и всего собора к старой Русской церкви,  по пониманию русскими значения обряда, священности старых икон и книг, все население воспринимало нововведения, не как исправление допущенных опечаток и ошибок, а как новую веру. Так и повелось на Руси называть ревнителей старины – «староверами», а позже «старообрядцами», понимая, что остальные исповедуют новую веру. В Киевской Руси великий князь Владимир Святославич загнал народ в Днепр, корсунский митрополит освятил его и крестил в новую христианскую веру. При этом старая, языческая вера с ее идолами и обрядами придавалась анафеме, а люди продолжавшие молиться старым богам подвергались гонениям и жестоким наказаниям. В 1667 году освящения в новую веру русских не произошло, но она была провозглашена единой и истиной на соборе греческими патриархами, а староверы, как когда-то язычники, были преданы проклятию.  Никто из истинно православных русских людей не мог согласиться с тем, что Русская церковь, которая дала столько святых и столько выдающихся святителей и за помощью которой в течение веков обращались сами греки, вдруг оказалась хранительницей не благочестия, а ошибок и ложных обрядов. Уже через месяц после суда, казни и ссылки мучеников, в сентябре того же 1667 года, один из влиятельнейших русских монастырей, бывшая обитель митрополита Филиппа, Соловки, решительно отверг постановления собора и отказался принять новый обряд. На этот раз это было соборное решение многочисленной монашеской группы, насчитывавшей около полутысячи человек, бывшей самой могущественной церковной организацией на русском Севере.
Сегодня мы понимаем, что разница между этими двумя событиями громадные: в Киевской Руси в корне менялось вероисповедование, а в 1667 году были внесены изменения в некоторые обрядовые элементы веры, сохраняя при этом главные ее моменты сущности, ее Символы веры. К удивлению, это понимание пришло к властям и к владыкам Русской православной церкви  через 300 лет, а для населения Руси на протяжении этих 300 лет были две религии: старая и новая. И со староверами признанная властью Церковь  боролась также безжалостно, как князь Владимир Красное Солнышко в Новгороде и Ростове, проливая море крови, так что реки становились красными от нее.


Глава.9     РАСПРАВА.

Новые переговоры с поляками о Киеве и о возможности избрания самого царя или его сына на польский престол, обсуждение условий вечного мира со шведами, действия  гетмана Петра Дорошенко, который отказался подчиниться Москве и принял подданство турецкого султана, на время переключили внимание царя на внешнеполитические вопросы. Полученной от восточных иерархов индульгенцией на кровавую расправу с еретиками царь решил воспользоваться позже.
После собора главным центром сторонников старого обряда оставался дом боярыни Морозовой. Сама боярыня после короткого периода немилости в конце 1666 года снова возвратилась к исполнению своих обязанностей при царице Марии Ильиничне. Ее дом превратился в настоящий небольшой старообрядческий монастырь, во главе которого была поставлена боярыней старица Малания. Несколько женщин из среды придворной аристократии, главным образом из круга друзей Морозовой, приезжали к ней и не боялись проявлять свою преданность старому благочестию. Сама царица Марья Ильинична и царевна Ирина Михайловна выражали через своих людей поддержку и при случаи пытались посодействовать, пытаясь повлиять на царя в беседах. Аввакум писал царевне  из Пустозерска.  В дом к боярыне  ехали со всех районов страны приверженцы старой веры, которым удалось остаться на свободе. Важным и желанным гостем в доме боярыни Морозовой был игумен Досифей, который после ареста Аввакума, Лазаря и Феодора стал одним из наиболее активных идейных вдохновителей центра. Сюда сходились нити, связывавшие Пустозерск и Москву с Поморьем, Заволжьем, Сибирью и Доном. Священник Никита Добрынин, черный диакон Феодор, отец Прокопий Иванов, московский священник Козьма, поп Акиндин и многие другие поддерживали контакты с домом. Местным идеологом стал юродивый Афанасий, принявший  иночество под именем Авраамии. В Поморье,  в Сибири и в вязниковских лесах, где после похода князя Прозоровского, Лопухина и Матвеева главные центры старой веры были уничтожены, несмотря на столь жестокие карательные меры властей, число приверженцев старого обряда непрерывно увеличивалось.  В Вязниках вместо погибшего Вавилы и схваченного Леонида работу вели их ученики, Василий Волосатый и старица Капитолина.
Летом 1668 года правительство  царя Алексея приступило к широкомасштабным карательным операциям и  направило отряд стрельцов под командой стряпчего Волохова, для расправы с непокорными монахами Соловецкого монастыря. Отряд был встречен выстрелами из крепости, одолеть осажденных, у которых были крепкие стены, множество запасов и 90 пушек, отряду не удалось. Монахов и их сторонников к этому времени в монастыре собралось  не менее 600.
Зимой 1669-1670 года заволновались  левый берег Малороссии, возбужденный слухом, что царь намеревается передать их Польше. Гетман Петр Дорошенко заключил с султаном Мухаммедом IV договор, по которому правобережная Подолия перешла под власть Турции, и гетман обязывался оказать ей военное содействие. На  границах Московии под главенством Дорошенко сосредоточивались большие силы крымских татар и запорожских казаков. Надежды на избрание Алексея Михайловича или одного из его сыновей в короли Речи Посполитой исчезали. Переговоры с Польшей и Швецией о вечном мире, который уже давно должен был быть заключен, бесконечно затягивались. В конце 1669 года Степан Разин вернулся на Дон, захватил  власть и  весной двинулся в новый большой поход на Русь. 13 апреля 1670 года его войска взяли Царицын, а летом и осенью бунт разлился от Воронежа до Камы и от Астрахани до Нижнего Новгорода. В сентябре пали Саранск и Пенза. Среди казачьих и крестьянских  отрядов были приверженцы  старого  обряда, к  нему примкнуло немало священников, недовольных нововведениями и епископатом.
В 1669 году умерла царица Марья Ильинична, защитница дома Морозовой и Аввакума. По мнению царских сановников, если гетман Дорошенко вместе с крымскими татарами и турками   нападет на юг Московии, а староверы Волги и Москвы в то же время объединятся с бунтарями на Дону, то ситуация в Москве может сложиться критическая. Предупреждая гипотетические неприятности,  царь решил незамедлительно приступить к активным действиям, и сам возглавил борьбу с ревнителями. Началась беспощадная расправа со староверами, потенциальными союзниками бунтарей.  В этот момент для царя они были не только еретиками, но и государственными преступниками, покушающимся на самодержавие. 
Первой жертвой этой новых репрессий стал юродивый  Авраамий, которого правительство считало главным связующим звеном между Москвой и Пустозерском. При аресте в ночь с 13 на 14 февраля 1670 года у этого юродивого нашли писания игумена Феоктиста, игумена Антония,  протопопа Неронова и  письма Аввакума и Феодора. Во время расследования выяснилось, что Авраамий поддерживал постоянную связь с пустозерскими вождями и с  Мезенью, где находились в заключении сыновья и жена Аввакума, юродивый Федор, московский посадский Лука. Все названные лица рассматривались как участники заговора против царя.  Для расправы и выявления связей был послан стрелецкий полуголова Иван Елагин. После энергичных внушений сыновья Аввакума покаялись и согласились принять новый обряд, но несмотря на смирение сыновей всю  семью Аввакума посадили в подземную тюрьму. Юродивый Федор, которого Аввакум называл своим любимым духовным сыном, был повешен.
В ходе следствия и пыток были найдены вещественные доказательства о связях пустозерцев с Москвой и другими центрами. В Мезени послания переписывались,  размножались и оттуда  распространялись по всей Московии. Первая письменная связь с Соловками установилась у Аввакума во время его пребывания в Москве в 1664 году. Связи пустозерцев с Москвой были настолько прочно организованы, что протопоп посылал целые бочки освященной  воды своим духовным детям, получал от них деньги, одежду и еду.
В Пустозерске стрелецкий полуголова Елагин потребовал, чтобы все четыре ссыльных приняли трехперстное крестное знамение и другие обрядовые новшества. Получив отказ, Елагин повел протопопа Аввакума, отца Лазаря, дьякона Федора и инока Епифания  к месту казни. Старцы обратились к народу: «Не прельщайтесь Никоновым учением! За истину страждем и умираем!».  Аввакума  подвели к плахе и огласили приговор: "Чли в наказе: Аввакума посадить в землю в струбе и давать ему воды и хлеб». С другими старцами поступили более жестоко: Лазарю, Феодору и Епифанию вторично обрезали языки и «отсекли персты, коими писались дерзновенные письмена». Условия содержания староверов были ужесточены. Для них выкопали специальные ямы-тюрьмы. С немалыми трудами и расходами был доставлен лес, поставлен высокий тын, а ямы в земле укреплены срубом. В этих ямах, откуда заключенных не выпускали даже для оправления естественных надобностей, им предстояло провести остаток жизни. Условия в этих тюрьмах-землянках были ужасные. Епифаний оставил описание своего заключения: «Я ныне в темнице, яко в гробу сижу, — жив землею погребен, всякую нужду терплю темничную, дым горькой глотаю, глаза дымом и копотью, и всякою грязию выело. Одна темница — то и церковь, то и трапеза, то и заход. А клопы жива хотят съесть и черьвям не хотят остави». Только небольшое окно, вделанное в стене землянок-тюрем, которое служило для передачи еды и отхода дыма, позволяло им говорить со стражей и видеть небольшой кусочек окружающего полярного мира. Позже эти окна были расширены, так что узники украдкой снова могли иногда общаться друг с другом. В этих ужасных условиях все четыре пустозерских мученика продолжали творить. Свои законченные богословские писания они через своих преданных людей оправляли в мир. Таким образом, были сохранены такие шедевры древнерусской литературы, как жития Аввакума и Епифания. Посадского  Луку  повесили в Мезени  на обратном пути Елагина из Пустозерска в Москву.
  Волна расправ прокатилась от Москвы до Крайнего Севера. Дворецкий боярина Салтыкова, некий Исайя, был сожжен. Молодой князь Иван Хованский был бит батогами. Старец Авраамий был расстрижен, брошен в новую гражданскую тюрьму и зимой 1671 -1672 годов сожжен на костре. В это время, по словам Аввакума, власти «многое множество  иных поборников Христовых погубили. На Кольском полуострове рассекли на пятеро соловецкого старца Иону, который проповедовал в Поморье; в Киеве сожгли стрельца Илариона; в Нижнем Новгороде одного и в Казани тридцать человек; в Холмогорах был сожжен юродивый Иван, во Владимире шесть». Сосланный в Печенгский монастырь за обличения царя Иван Красулин был сожжен в 1671 году. В июне того же года был обезглавлен соловецкий дьячок Иван Захаров. Только после 1670 года, когда Аввакум убедился, что все его доводы не производят никакого впечатления на царя, его отношение к Алексею Михайловичу резко изменилось. В «Слове о рогатом клобуке» встречаются нелестные для царя слова: «Грабишь нас и обижаешь нас от креста», «престани де государь, проливати кровь неповинных», «беспрестанно пьет кровь свидетелей Исусовых», «безумный царишка», «царь лукавой, любяй лесть и неправду», «царь отщепенец».  В 1670 году Аввакум написал из своей темницы челобитную царю, в ней узник грозил Алексею Михайловичу небесными карами и описал свое видение будущих страданий земного владыки, чье «брюхо» поражено язвой «зело великой». Царь умер через пять лет в возрасте всего 47 лет. Одной из причин его раннего одряхления считали чрезмерную тучность, Алексей Михайлович к концу жизни даже по московским меркам считался непомерно дородным. Вполне вероятно, что у него был диабет из-за ожирения, вызванного малой подвижностью и питанием без меры.

5 октября 1670 годы главные силы Степана Разина были разбиты ударной конницей Юрия Никитича Барятинского, который тем самым спас  русский престол. Воеводы, укрощая мятеж, без жалости сжигали села и деревни, вешая без разбора людей. Всего погибло до 100 тысяч человек, не считая казненных по суду. 14 апреля следующего  года домовитые казаки под предводительством Корнилы Яковлева схватили Степана и брата его Фрола с сообщниками. Братья были выданы московским властям и отправлены закованными  в Москву в сопровождении стрельцов. Сообщники были  повешены на месте. После пыток 6 июня 1671 июня Степан был четвертован на эшафоте на Болотной площади в Москве.
Беспощадно расправившись с казаками и крестьянами, принимавшими участие в мятеже или поддерживавшими Степана Разина,  царь решился разворотить гнездо своей далекой родственницы, бывшей близкой подругой его жены, боярыни Морозовой, которая в конце 1670 года стала инокиней, игумен Досифей постриг ее в монахини под именем Феодоры. Отказ боярыни присутствовать 22 января 1671 года на свадьбе царя с его новой женой, молодой красавицей Натальей Нарышкиной, во время которой Морозова должна  была явиться, как все боярыни, и получить благословение у архиереев по новому обряду, стал поводом для царских проклятий, и она была  посажена под домашний арест. В стане Морозовой понимали, что опала была неминуема. Сестра ее, княгиня Евдокия Урусова находилась  большую часть своего времени с ней, а старица Маланья и  монашки, по настоянию самой боярыни, скрылись. Ночью 14 ноября 1671 года в дом Морозовой пришел чудовский архимандрит Иоаким со своими людьми. Уговоры длились всю ночь до десяти утра, но не принесли никаких результатов. После решительного несогласия причащаться по новым «Служебникам», их приговорили к вечному заточению в монас¬тырь,  надели цепи и повезли в позорных те¬легах по улицам Москвы, на¬деясь, что народ порадуется унижению богатых и знатных. Феодору заточили в Печерском подворье на Арбате, а Евдо¬кию – в Алексеевский монас¬тырь на Пречистенке. В это же время была арестована и их подруга, жена стрелецкого головы Иакинфа Ивановича Данилова, Мария, которая пыталась скрыться и убежать из столицы.


Авторитет и уважение к боярыне был столь велики, что, находясь в тюрьме,  она имела возможность поддерживать связь с внешним миром. Ее слуги приносили ей еду и одежду, друзья навещали ее в монастыре. Из своей далекой тюрьмы в Пустозерске протопоп Аввакум писал послания и духовно поддерживал всех трех мучениц. В начале 1672 года немощный и невлиятельный патриарх Иоасаф II скончался, а 7 июля того же года его место во главе русской церкви заступил митрополит Питирим Новгородский. Он обратился к царю с предложением отпустить Морозову и ее подруг на свободу. Питирим считал, что заключение этих трех великосветских женщин производило сильное впечатление на весь русский люд, и скорее привлекало к старому обряду новых верных, чем производило устрашающее впечатление. Но царь был непреклонен. Факт многозначительный и важный, он  подтверждает основную мысль, что главным гонителем, главным автором введения новой веры был  царь Алексей. Церковь после правления Никона чаще всего была настроена  лояльнее к приверженцам старой веры. Зимой, в конце 1674 года все три мученицы были привезены в суд, на Ямский двор, для последних убеждений. На  требования испове¬даться и причаститься по новому обряду женщины ответили категоричным отказом. В присутствии трех высокопоставленных особ - князя Ивана Воротынского, князя Якова Одоевского и Василия Волынского - женщин по очереди подняли на дыбу; а после дыбы их полунагими бросили на снег и затем еще били плетьми. Боярыня в ответ палачам упорно твердила: «Для меня велико и поистине дивно: если сподоблюсь сожжения огнем в срубе на Болоте». (На Болотной площади был казнен Степан Разин тремя годами ранее).
 
После трех дней пыток Морозова была перевезена в Новодевичий монастырь и оттуда на Хамовники. Тогда за мученицу-боярыню вступилась царевна Ирина Михайловна, сестра царя: «Почто, братец, не лепоту твориши и вдову оную бедную помыкаешь с места на место. Не хорошо, братец. Достойно было помнить службы Борисовы [дядьки государя] и Глебовы [мужа Феодосии-Феодоры]». Но слова сестры  на царя не подействовали, он продолжал проводить свою линию, и видел в лице трех особ главных противников. Он понимал, что их молчаливо поддерживают многие из аристократического круга,  и поэтому жестокая расправа с женщинами будет уроком для их сторонников, в том числе и для его сестры. Он приказал перевезти Морозову, Урусову и Данилову в особенно строгую тюрьму в Рождественском монастыре в Боровске и уморить их голодом. По принятому им же и утвержденному собором в 1649 году «Уложению»  для светских особ высокого ранга: бояр и князей смертный приговор не предусматривался, тем более казнь публичная. «Царевичи, потомки разных мусульманских владетелей, принявших христианство, князья, бояре, окольничие, думные дворяне,  думные дьяки не подвергались, даже  торговой казни в тех случаях, когда подвергались другие».
Как обычно, таких людей отправляли в дальний монастырь, и там они медленно умирали. Во время заключения до узниц доходили грустные вести с воли. Единственный сын  Феодосии, Иван, заболел «от многия печали» и скончался. Перед смертью Иван причащался, а затем был погребен по новому обряду. Двое братьев Морозовой, Федор и Алексей Соковнины, которые придерживались старой веры, были сосланы. Все имущество Морозовой и ее семьи, включая  братьев, было конфисковано. Муж Евдокии, царский кравчий князь Петр Семенович Урусов, после ареста своей законной супруги, отрекся от нее и  женился на С. Д. Строгановой. В Боровском монастыре у узниц было отобрано все их имущество, включая иконы и молитвенники. В начале января 1675 года узницам удалось повидаться с близкими людьми, за что виновных в этом стрельцов подвергли бессрочной ссылке. В конце июня 1675 года 14 верных слуг боярыни Морозовой, среди которых были ее дворовый человек Иван и инокиня Устинья, на глазах узниц  были сожжены за верность старой вере. Для узниц на монастырском дворе вырыли глубокую земляную тюрьму-могилу. Под страхом смерти охранникам запретили давать узницам пищу. Изнывая от голода, узницы звали стражей, прося: «Помилуй мя, даждь ми колачика!” Первой 11 сентября 1675 года от полного истощения умерла княгиня Урусова. Морозова скончалась 1 ноября. Перед смертью она попросила своего тюремщика вымыть в реке ее рубаху, чтобы по русскому обычаю умереть в чистой сорочке. Еще через месяц за ней последовала в другой мир и Мария Данилова. На месте захоронения святых мучениц и исповедниц в Боровске (Калужской обл.) поставлена часовня.
Как заноза для царя оставался непокоренным Соловецкий монастырь. Теперь, когда с бунтарями на юге и Волге было покончено, царь направил крупные военные силы на Север. Весной 1674 года А. И. Мещеринов, сменивший полковника Клементия Евлева,  высадил свои войска на главном острове архипелага и начал регулярную осаду крепости. Вокруг монастырских стен были построены бастионы и окопы и установлены стенобитные орудия. Несмотря на все попытки царских войск Мещеринова овладеть монастырем, братия и мирские ее сторонники отбивали правительственные отряды. Зима 1675-1676 года была наиболее тяжелой для  защитников, которые были полностью отрезаны от внешнего мира. Монахов брали измором. Все же, большой штурм 23 декабря 1675 года был отбит. В январе перебежавший из монастыря к осаждавшим войскам монах Феоктист указал Meщеринову на существование неохраняемого ночью тайного пути в монастырь. Ночью 22 января 1676 года стрельцы проникли через этот тайный путь внутрь монастырских укреплений и открыли ворота войскам. Защитники старообрядческой твердыни были почти все перебиты. Предводители Никанор и казак Самко были повешены. Было замучено до 400 человек оставшихся в живых защитников монастыря: одних повесили, других порубили на плахах, третьих утопили в проруби.
Неожиданная смерть царя Алексея Михайловича, последовавшая 29 января 1676 года всего лишь на 47 году его жизни, через три месяца после смерти боярыни Морозовой и ровно через неделю после падения знаменитой обители в Соловках, была, по мнению людей старой веры, наказанием Божиим.
       Кончина государя, при котором начался раскол, возродила в узниках надежды на перемены. Аввакум обратился с челобитной к новому царю Федору Алексеевичу, в которой он умолял государя вернуться к старой вере «Аще не ты по Господе Бозе, кто нам поможет?  Тобою хощет весь мир просветиться, о тебе люди расточенные радуются, яко Бог дал нам державу крепкую и незыблиму». Протопоп называл  нового царя «блаженным, дитятком красным церковным».   Старым боярам семейства Милославских, которые стали править  при юном царе Федоре, импонировали старые  порядки,  и поэтому они сразу запретили театральные представления при дворе и пытались выслать из Московии всех иностранных резидентов. Но они не хотели вмешиваться в церковные дела и предпочли оставить создавшееся при царе Алексее положение. Репрессии на Волге и на Севере продолжались, они вызвали бегство староверов дальше в глушь, в тундру, болота. Некоторые староверы предпочитали пыткам, казням самосожжение целыми поселениями, которые  стали актом протеста против реформы, актом непокорности царю. Ответом на челобитную Аввакума было введение более строгих мер контроля над узниками в Пустозерске,  полного запрета писательства. Аввакуму пришлось писать на бересте. С помощью оставшегося на воле игумена Дорофея была передана челобитная царю Феодору, в которой он вторично пытался убедить царя Федора в правоте старого благочестия. Потеряв надежду и веру в возможные перемены в деятельности царского правительства, Аввакум предал острой критике реформы и самого царя, как главного разрушителя Русской церкви. В начале 1681 года, во время крещенского праздника были разбросаны в толпу с колокольни Ивана Великого листовки, «свитки богохульные». Под пыткой у схваченных смутьянов вырвали признание, что листовки разбрасывались по наказу Аввакума.  В феврале 1682 года в Москве собрался церковный собор. Царь Федор Михайлович в послании к собору спрашивал, как поступать со смутьянами. Церковь, полностью подчинившаяся монарху, решила ему не перечить, ушла в сторону и передала дело на государево усмотрение. Весной в Пустозерске начался сыск по делу о распространении Аввакумом  «злопакостных» писаний. «За великие на царский дом хулы» раскольники были приговорены к смертной казни.   14 апреля 1682 года протопоп Аввакум, инок Епифаний, отец Лазарь и дьякон Федор были сожжены на костре. Находясь над разгорающимся  костром, Аввакум обратился к немногим присутствовавшим с призывом держаться старой веры. Когда пламя взмыло вверх, один из его товарищей закричал. Аввакум наклонился к нему и стал его утешать. Последнее, что было видно сквозь огонь и дым - это поднятая рука Аввакума, благословляющая народ двумя перстами. Последние его слова были пророчащими: «Будете этим крестом молиться - вовеки не погибнете». По преданию, Аввакум перед казнью предрек смерть молодому двадцатиоднолетнему царю. Действительно, всего через две недели после сожжения пустозерских старцев в Москве умер царь Федор Алексеевич.

Глава 10.  ПОСЛЕДНЯЯ ПОПЫТКА ВЕРНУТЬ СТАРУЮ ВЕРУ.
  В стане Милославских, которым руководила София, вопрос о престолонаследии стоял на грани выбора между жизнью и смертью для всего клана. Было ясно, что в случае провозглашения царем юного Петра, страной будет управлять его мать Наталья Кирилловна Нарышкина и ее семейство, которое припомнит им расправу над их сестрами и братьями и отомстит не менее жестоким образом, - они едва ли могли ждать от них пощады. Было также понятно, что шансов на избрание Думой  царем слабоумного Иоанна почти нет никаких, и что власть придется брать силой. Возможности установления связей и контактов с внешним миром у царевны были ограничены. Как только удар колокола возвестил Москве о кончине царя Федора, бояре съехались в Кремль. Между ними большинство было на стороне Петра.  Все чины Московского государства высказались в пользу Петра. Слабоумие брата Софьи, Иоанна, было всем известно, Петр был провозглашен царем,  правление государством до  совершеннолетия  Петра перешло к матери его, царице Наталье. В стане царевны Софьи сдаваться не собирались, решили воспользоваться ранее разработанным планом по захвату власти. Ставка была сделана на недовольных стрелецких полках. Как следует из описаний, главными действующими лицами в стане заговорщиков были царевна София, как его руководитель,  и князь И.А. Хованский, как исполнитель намеченного плана действий. Стрельцы после 15-17 мая стали по существу хозяевами положения в столице. Они установили порядок, поставили везде караулы, на ночь запирали ворота Кремля, Китай-города, Белого и Земляного городов. Правительство было вынуждено подчиняться требованиям стрельцов. Стрельцы беспрекословно  повиновались князю и носили в прямом смысле его на руках, называя  «батюшкой» (ему в это время шел седьмой десяток). Князь Хованский взял бразды правления в городе.  Получив в свои руки контроль над основными правительственными учреждениями, он стал главнокомандующим в Москве
В отличие от царевны Софьи, ее приближенных, правительств Артамона Матвеева и Ивана Языкова, принявших никоновский канон православной веры и ратовавших за внедрение элементов польской культуры, князь Хованский оставался приверженцем старой веры и духовно был всегда на стороне старообрядцев. О себе он говорил: «Я и сам грешный, вельми желаю, чтобы по старому было в святых церквах единогласно и немятежно; хотя и грешен, но несумненно держу старое благочестие, чту по старым книгам и воображаю на лице своем крестное знамение двумя перстами». Проповедник Аввакум находил убежище в его доме, называл его «миленьким». За отказ следовать новым обрядам в вере князь был жестоко бит батогами.  Как остальные ревнители сохранения русских церковных обычаев и обрядов в неповрежденном виде князь был уверен, что только старая русская Церковь остается совершенной и сияет своим благочестием, в то время как  никоновские перемены веру «поганят».  Князь был недоволен переменами, произошедшими на Руси, и теми неродовитыми выдвиженцами, которые вносили их в жизнь и разрушали старые устои. Когда князь Хованский стал правителем в Москве, а «латиняне» были устранены, создалась благоприятная ситуация для действий. Князь решил воспользоваться ею, понимая, что царевна, оставаясь его заложницей и опасаясь новых бунтов стрельцов, будет вынуждена ему уступить, и он уговорит ее вернуть старую веру на Русь. 
Среди московских стрельцов больше половины состава полков сочувственно относились к старой вере, некоторые тайно исполняли обряды по-старому. Реформы армии и организация полков иноземного строя, которые грозили полным уничтожением стрелецкого войска, раздражали стрельцов, озлобляли их против новшеств и перемен и еще больше склоняли на сторону старообрядцев. Стрельцы полка Титова  сами проявили инициативу, шедшую навстречу пожеланиям игумена Досифея. Они у себя в полку начали составлять челобитную, чтобы «старую православную веру восстановити, в коей русские чудотворцы Богу угодили». Нашлись и помощники в составлении текста челобитной, это  были иноки посланные Досифеем. Челобитную написал Сергий (Семен), ученик Аввакума из Гончарной слободы. Когда тот прочитал свое сочинение стрельцам, те изумились: «Мы еще не слыхали такого слога, такого описания ересей!». Такое же впечатление произвела челобитная, когда Савва прочел ее в другой раз перед стрельцами, собранными у съезжей избы: многие плакали, а когда чтение кончилось, все закричали: «Подобает, братия, постоять за старую веру и кровь свою пролить за Христа-света; за тленное было головы свои положили, за Христа-света для чего не умереть?».
 В июне месяце сложился старообрядческий «штаб» в составе Никиты Пустосвята (Никиты Добрынина), Саввы Романова,  Саватия Соловецкого, игумена Сергия. Через своего верного помощника Алексея Юдина, заместителя командира Воробина полка, рьяного старовера, князь входил в контакт со старообрядческим «подпольем». Тайно князь  встретился с Сергием, пришедшим с братией. Уверенные в своей правоте и в истинности своей веры братия предложила провести диспут  с иерархами новой веры. Они полагали, что царевна, осознав после диспута, что истина за ними, вернет на Русь старую веру.  Князь понимал, что вести спор придется с высшим духовенством, которому противостоять сможет только просвещенный духовный отец. После совещания ревнители из братии объявили ему, что в таком случае за дело возьмется  Никита Пустосвят, священник суздальский. Хованский был высокого мнения о его способностях, думал, что никонианам не устоять против него в споре: «Никита всем уста загородит. Никто не устоит против него». 
Большие толпы народа собирались на московских площадях узнать последние новости. Получив возможность, староверы разъясняли столпившимся людям достоинства старой веры, говорили о падении нравов, о влиянии иноземцев и о способах возможного возвращения к старым порядкам. Состоялось совещание старообрядческих выборных, на котором было принято решение добиться от царей и патриарха согласия на проведение публичного диспута около Лобного места. Ревнители старины, уверенные, что московские стрельцы пойдут за ними, и что власти еще слабы, а на их стороне сам  князь Хованский, правитель московский, намеревались добиться восстановления «древлего благочестия» и отмены решений Собора 1667 года, который предал их анафеме. Старообрядцы предполагали провести  публичное состязание в вере  23 июня, до венчания на царство Иоанна и Петра, назначенного на 25 июня. «Нам, - говорили они, - хочется, чтобы цари государи венчались в истинной православной вере христианской, а не в их латинской».  Настолько они были уверены, что после диспута сразу все переменится, и вера вернется к людям, и все будет по-старому.
  Но припертая обстоятельствами к стене царевна сдаваться не собиралась. Она, хоть и принадлежала к клану Милославских, которые были на стороне староверов, как государыня она была против старых канонов и обрядов, предпочитала придерживаться порядков, которые были установлены ее отцом и поддерживались ее братом царем Федором. София и ее сторонники, возглавляемые западником В.В. Голицыным, не при каких обстоятельствах не могли согласиться, в силу своих убеждений, на возврат к  прошлому. Было принято  решение, отодвинуть дату диспута как можно дальше, чтобы собрать силы  приверженцев и переманить на свою сторону часть стрельцов. Большая и важная роль была отведена патриарху Иокиму. В ответ на челобитную он  дал согласие на проведение диспута, но не 23 июня, а 5 июля, и не около Лобного места, а  на небольшой площади около Архангельского собора. Венчание царей прошло по новому обряду. Староверы, уверенные в себе, дали согласие, хотя было понятно, что на площади около Архангельского собора сможет разместиться значительно меньше их сторонников. Состоялся разговор  выборных стрельцов с патриархом в новом патриаршем доме, где выборных поили, предлагали полковникам богатые дары. Беседа  повлияла на позиции командиров так, что, когда пошли по полкам с челобитной, под ней подписались всего лишь  девять полков, да десятые - пушкари, а в остальных десяти полках шел спор - подписывать или нет. В стане стрельцов начался раскол.
5 июля ревнители старины взяли крест, Евангелие, образ богородицы, страшного суда, старые книги, зажгли свечи и отправились в Кремль. Огромная толпа народа вошла с ними, всем не удалось разместиться на площади у Архангельского собора. Стрелецкие выборные отправились к Хованскому спросить, когда будет собор.  Хованский задал его  патриарху Иоакиму, тот ответил, что собор будет в Грановитой палате, потому что на диспуте хотят быть царица и царевны, а на площади перед народом им быть  зазорно. Ответ передали народу, в толпе закричали: «Отчего патриарх не хочет перед народом свидетельствовать о божественном писании; подобает собору здесь быть, а в палате нельзя по множеству народа; в народе смятение: одни хвалят старую веру, а другие — новую; надобно это сомнение и мятеж в душах христианских разрешить». Отцы староверы сказали выборным: «Пусть патриарх свидетельствует книги перед всем народом, а мы в палату не идем». Выборные передали этот ответ Хованскому, который стал уговаривать Софью исполнить требование народа, но Софья не соглашалась.  Князь стал  настаивать, чтобы  никто из особ царского дома в Грановитой палате не присутствовал, объясняя, что стрельцы могут взбунтоваться,  и все царские особы могут быть убиты. Обращаясь к боярам, он умолял их: «просите ради бога царевну, чтоб она не ходила в Грановитую с патриархом, а если пойдет, то при них и нам быть всем побитым».
Можно сказать, что диспут был важным критическим моментом для обеих сторон, и по записанным летописцами фразам можно понять, как подготовилась каждая из сторон к этому мероприятию. Старообрядцы, ненавидевшие семейства Милославских и Нарышкиных, казнившие тысячи их братьев по вере, могли взяться за ножи. «Многие же от них вошли напившися вина, чтоб дерзновенно на побиение неповинных устремиться», - сообщил позже Андрей Матвеев. Придворный поэт Софьи Сильвестр Медведев отмечал, что еще при подготовке диспута речь шла о намерении убить патриарха и царей, поэтому архиереи приготовились «не к состязанию, но к побиению, и того ради уже не надеющеся к тому множае житии». Вполне возможно, что среди староверов ходили такие разговоры, и князь не исключал, что среди них найдется несколько человек, готовых на все. В его планы не входило устранение царской семьи, он лишь хотел убедить, заставить царевну вернуться к старой вере. Софья на предупреждения князя ответила: «Буди воля божия, но я не оставлю святой церкви и ее пастыря». Она была спокойна и уверена.  Она знала, что готовые встать на ее защиту стрельцы, были в соседней комнате, и что вообще после визита выборных к патриарху в стрелецких полках никаких мыслей о бунте не было. 
Ревнители старины вошли в Грановитую палату и расставили свои аналои и свечи, как на площади. В палате на царских тронах сидели две царевны - Софья и тетка ее Татьяна Михайловна, пониже в креслах царица Наталья Кирилловна, царевна Марья Алексеевна и патриарх, направо архиереи, налево светские сановники, царедворцы и выборные стрельцы. Софья  велела зачитать челобитную. Когда дошли до того места, где говорилось, что чернец Арсений-еретик с Никоном поколебали душу царя Алексея, Софья не вытерпела, вскочила со своего места и начала говорить: «Если Арсений и Никон патриарх – еретики,  то и отец наш и брат такие же еретики стали; выходит, что и нынешние цари - не цари, патриархи - не патриархи, архиереи - не архиереи; мы такой хулы не хотим слышать, что отец наш и брат - еретики: мы пойдем все из царства вон». Бояре все и выборные зашумели: «Зачем царям-государям из царства вон идти, мы рады за них головы свои положить». Но были и недовольные среди стрельцов, и из их среды кто-то прокричал: «Пора, государыня, давно вам в монастырь, полно царством-то мутить, нам бы здоровы были цари-государи, а без вас пусто не будет». Выборные отвечали: «Мы великим государям и вам, государыням, верно служить рады, за православную веру, за церковь и за ваше царское величество готовы головы свои положить и по указу вашему все делать. Но сами вы, государыня, видите, что народ возмущенный и у палат ваших стоит множество людей: только бы как-нибудь тот день проводить, чтоб нам от них не пострадать, а что великим государям и вам, государыням, идти из царствующего града -  сохрани боже! Зачем это? Нам до старой веры дела нет, это дело  патриарха и всего освященного собора».  Софья возвратилась на свое место. Продолжали читать челобитную. Ни патриарх, ни архиереи не смогли опровергнуть материалы челобитной. Увидев, что священнослужителям не удается ответить пристойно, царевна встала, а за ней все семейство, и с гневом все вышли из палаты. Вполне возможно, что этот неожиданный уход и спас им жизнь.   Староверы, выйдя из палаты, остановились на Лобном месте, ожидавшему их народу заявили, что переспорили и посрамили всех архиереев: «Победихом, победихом. Так веруйте. Мы всех архиереев перепрахом и посрамиша» - возглашали они и поднимали руки - «тако слагайте персты». С Лобного отправились за Яузу, в церкви Спаса отслужили молебен со звоном и разошлись по домам.
Продолжение соборного диспута было назначено на 7 июля. Однако оно не состоялось. За умные речи на соборе выборные были щедро награждены и угощены. Правительством царевны Софьи были использованы и подкуп, и репрессии. Выборным стрельцам и их начальникам, было выдано по 50 - 100 рублей (годовое жалование), а некоторые повышены в чинах. Стрельцы не могли устоять перед такими соблазнами и заявили о своей непричастности к старой вере. Чтоб подкупить рядовых стрельцов, было указано собрать по сто стрельцов с каждого полка, этим «государевым дворянам» были жалованы царские погреба, - на десять человек было вынесено по ушату водки. Многие стрельцы перешли на сторону царевны. По приказу царевны стрельцы Стремянного полка, верные царевне Софье, схватили Никиту Пустосвята и пятерых его товарищей. 11 июля Никите отрубили голову на Красной площади. Остальных участников диспута со стороны староверов отправили в ссылку. В течение трех дней царские власти с помощью верных полков успокоили стрельцов-староверов.
В сражении веры и денег, как мы сегодня говорим с административным ресурсом, победили дары, выплаты повышенного жалования и бочки вина. Попытки старообрядцев вернуть старую веру мирным путем закончилась неудачей. Судя по всему, ревнители старой веры переоценили свои силы. Они настолько были уверены в своей победе, что смогут переубедить царевну, которая как справедливый судья признает их победителем в споре и воздаст должное их вере. Царевна София в спешном порядке собирала силы для принятия контрмер. Сам князь Хованский вел себя очень осторожно, внешне он исполнял лишь роль посредника. Его положение хоть и ослабло, но он оставался в силе. Несмотря на одержанную победу над ревнителями старой веры церковные власти были в панике, некоторые священники начали служить и благословлять по-старому, патриарх, оставив греческие жезла, стал носить жезл митрополита Петра. В самой Москве, пока город находился во власти Хованского, исповедовать старую веру можно было открыто, и многие приходы перешли на дониконовский устав.
В дни, следовавшие за казнью Никиты Пустосвята, князь Хованский взял полностью город под свой контроль, все стрелецкие полки «в соответственной их, князей Хованских, воле и во власти были». Обстановка в Москве нормализовалась. Младший Хованский публично угрожал многим знатным особам смертью. Милославский опасался, что старый Хованский «в такую крепкую силу у всех полков стрелецких пришел, что их вновь великим бунтом на всеконечное их царского дома искоренение приводит». Царская семья, бояре, духовенство жили  в постоянном страхе, опасаясь нового бунта стрельцов. В июле крещеный татарский царевич Матвей распустил слух, будто бы бояре хотят «извести» стрельцов. Царевича Матвея схватили, под пыткой заставили признать свое сообщение  наговором, а потом приказали четвертовать. За Матвеем появились другие распространители ужасных слухов. Этих возмутителей также пытали и казнили. Стрельцы самовольно подвергли пытке, а потом казнили  своего полковника Янова. День ото дня опасность увеличивалась для царского семейства и бояр.
Толчком к обострению конфликта между Софьей и Хованским послужили события 16 августа. В этот день даточные служилые люди потребовали в челобитной, чтоб им выдали подъемные деньги в размере 25 рублей на человека. Челобитная писалась от лица четырех тысяч стрельцов, таким образом, требовалась сумма в 100 тысяч рублей. Хованский челобитную подписал, но Боярская дума отказалась ее исполнять, о чем Хованский сообщил стрельцам: «Дети! Знайте, что уже бояре грозят и мне за то, что хочу вам добра; мне стало делать нечего, как хотите, так и промышляйте!». Возмущенные стрельцы подняли шум, начались волнения, прозвучали угрозы в адрес бояр, появились предложения предать смерти царскую семью, а царем «выкрикнуть» своего благодетеля князя Хованского. Некоторые источники прямо сообщают о его намерении стать «царем московским» или сделать царем своего сына, который  «публично говорил, что по своей высокой породе из фамилий старых королей литовских Ягеллы, Наримунта и Карибунта, по той наследственной линии, должен быть царем Московским». Ходили слухи, что князь  хочет породниться с Романовыми, выдав сына Андрея за царевну Екатерину,  дочь царя Алексея Михайловича (говорили, что она питала к молодому Хованскому явную слабость).
 Расправу с царями и боярами, как пишут летописцы,  предполагалось осуществить 19 августа, когда обычно в Москве  проводился крестный ход из Успенского собора в Донской монастырь, и государи шли за крестами в монастырь. О подготовке расправы донесли царевне. Цари не пошли на крестный  ход, и на другой день, 20 августа, все царское семейство под конвоем царских стольников выехало, якобы в монастырь, но по дороге свернуло в Коломенское - подмосковное имение царской семьи, Правильнее было бы сказать, что царское семейство не выехало, а сумело вырваться из заточения. Не исключается, что деньги и обещания сыграли немало важную роль в успехи подготовки бегства царской семьи.
Положение Хованского и стрельцов сразу резко изменилось. Царевна была и оставалась официальной правительницей Московии, и она могла созвать на свою защиту войска и затем двинуться на Москву, а против профессиональной армии стрельцы устоять при любых обстоятельствах не смогли бы. И им, и их семьям при этом несдобровать. Понимали и бояре, что дело может дойти до осады города, и срочно стали его покидать, из вельмож в городе остался лишь один князь Хованский.
Через два дня в Коломну, понимая безвыходность своего положения,  приехали представители стрелецких полков, они отрицали наличие у них «злого умысла» против царей и просили их вернуться в Москву, но им ответили отказом. Получив свободу в действиях, правительство  Софьи приступило к исполнению  разработанного ранее плана по устранению князя Хованского. Из Савво-Сторожевского монастыря, где правительство и двор находились под защитой высоких крепостных стен, были разосланы во все концы страны грамоты о сборе вооруженных сил - дворян, рейтар, солдат и других ратных людей. Когда около села Воздвиженского собрались дворянские  отряды, царевна почувствовала себя в безопасности, она приступила к активным действиям, и для нее было важным выманить князя Хованского  из города в Подмосковье, где она уже царствовала. Предлогом для его вызова явился приезд Семена Самойловича, сына гетмана Ивана Самойловича.  14 числа от имени государей был издан  указ: «для своих дел и для приезда гетманского сына Семена быть к себе в поход в село Воздвиженское всем боярам, окольничим, думным людям, стольникам, стряпчим, дворянам московским и жильцам к 18 сентября». Грамоту с вызовом прислали Хованскому 14 сентября. Присутствие князя было обязательно, как исполняющего обязанности главы боярской комиссии при отсутствии царей. В грамоте поминались все его заслуги перед царями и обещались награды и пожалования. Введенный в заблуждение Хованский И.А. с сыновьями Андреем и Иваном, а также выборными стрельцами, всего около 70 человек, выехали 16 сентября из Москвы.  17-го, в день именин Софьи, множество знати и придворных прибыло в село Воздвиженское.  Под Пушкино князь Хованский и его спутники были схвачены  и доставлены в Путевой дворец. На площади думный дьяк Ф.В. Шакловитый зачитал царский «указ и сказание вины». 17 сентября Ивану и Андрею Хованским отрубили головы. Одновременно с Хованскими сложили головы и стрелецкие выборные. 
 В селе Воздвиженском вернувшийся из Москвы стольник рассказал о приготовлениях стрельцов, что «служивые хотят идти в поход за государи войною со всякими оружии, яко не неприятелей государственных чужеземцев», Двор спешно собрался и  выехал из Воздвиженского в Троице-Сергиевскую Лавру, которая была переведена тут же на осадное положение. Дворянам окрестных городов был разослан указ незамедлительно  прибыть под стены монастыря для защиты государей. В Москве служивые также укрепляли оборону, раздавая многим горожанам из государевой казны мушкеты, карабины и копья, выставляли пушки. Вместе со стрельцами готовились к осаде и солдаты. По улицам пустили патрули из посадских людей. Ночью окрестности Москвы оглашались ружейными и пушечными выстрелами «для задавания неприятелю страха». Двор продолжал жить в  Троицком монастыре, окруженном дворянскими полками. Правительство выдвигало стрельцам все новые и все более жесткие требования. В Москве у простых людей начала ощущаться нехватка в дровах и хлебе. Наконец, оставшись без снабжения и оказавшись в безвыходном положении, стрельцы капитулировали и подали челобитную с повинною. Стрельцов помиловали. Прощение им даровалось при условии «к раскольникам не приставать, в чужие дела не мешаться, за казнь Хованского не вступаться ни под каким видом».  6 ноября царский двор под охраной дворянских сотен вернулся в столицу. Прибывшие с царями  служилые люди заняли все караулы в Кремле. Всем боярским людям была объявлена похвала за верность царям и отечеству.
Собранный в 1682 году патриархом Иоакимом церковный собор одобрил целую систему репрессий против старообрядчества, реализация которых возлагалась на правительство царевны Софьи.  Царская грамота того же 1682 года давала епископату новые расширенные полномочия по борьбе с расколом. Была разработана целая система  розыска и наказания раскольников, (так власти стали называть староверов) вплоть до казни через сожжение особо упорствующих.  В  конце 1684 года был издан  еще более жесткий закон, состоявший из двенадцати статей, и утвержден Боярской думой в начале 1685 году года. В законе было дано указание хватать всякого, кто не ходил в церковь, кто  не исповедовался, не пускал к себе священника в дом. Таких людей было приказано подвергать пытке. За укрывательство раскольников и за недонесение положено было бить кнутом. За сопротивление Церкви, упорствующие в расколе, подвергались пытке и сожжению в срубах. Проповедники, считавшие никониан «нехристями», подлежали пыткам и сожжению, даже в случае раскаяния. Закон этот, запрещавший вообще какую-либо форму  старообрядчества, предусматривал для староверов лишь одну меру наказания – смертную казнь через сожжение в срубе с конфискацией имущества в пользу казны, и по своей жестокости и беспощадности, не уступал карательным мерам католической средневековой инквизиции.
После утверждения закона из двенадцати статей от 1685 года все легальные методы борьбы за сохранение старой религиозной практики оказались невозможными. Начался период массовой миграции староверов. Часть населения, верная древним обрядам, уходила в места труднодоступные. Староверы двинулись в малообжитые, глухие места: на Дон, в Поморье, в Заволжье, в Сибирь. Значительная часть их ушла за кордон: в Польшу, в Литву, в Австрию, в Турцию. Когда войска подходили к селению староверов, они собирались в церкви или большой избе и предупреждали, что сожгут себя, если войска попытаются их арестовать. И они сжигали себя, выступая против политики властей и не желая подвергать себя пыткам и казням.  Точной статистики числа прибегнувших к тому методу протеста нет, но бытует цифра, говорящая о том, что до 1690 года в самосожжениях погибло свыше 20 тысяч человек.

Глава 11.     СТАРОВЕРЫ  В  ЦАРСКОЙ  РОССИИ.
Большинство русских людей продолжали долго после введения никоновских реформ молиться и креститься по-старому, прятали священные древние книги и иконы,  помогали, в меру возможности, ревнителям и вождям и проклинали нововведения. Почему же все-таки победила сила, царская власть, царские прихоти и прожектерские планы стать властителями всего православного мира? Почему не смогли выступить опытные полководцы, купцы, промышленники, бояре, князья, миллионы верующих людей (за исключением небольшой их кучки) в защиту старой, святой, истиной веры, за которую их предки были готовы сложить свою голову?
Конечно жестокие меры, публичные казни, проведенные патриархом Никоном, а затем царями оказали определенное воздействие, что даже прежние друзья Аввакума  из высшего сословия, настроенные на сохранение старой веры, такие, как Воротынские, Хилковы, Долгорукие, Хрущевы, Хованские, Плещеевы и многие другие, боялись скомпрометировать себя и предпочитали выжидать, не проявляя своих убеждений. Ни один из мужских представителей придворных кругов и высшего дворянства не решился выступить в защиту и на деле доказать свою преданность старой вере и тому обряду, к которым принадлежали их предки. Но и Степан Разин понимал, когда шел на Москву, что в случае провала, ему казни не избежать. Но он двинул казаков, не испугался. Почему же не нашлось такого «Разина»  среди защитников старой веры?
Проблема оказалась более сложной, чем она представлялась ревнителями. Как для высшего сословия, так и для простых людей речь шла не только о высших материях, теологии, запятых, правильном переводе слова Иисус и даже не в трехперстии и двуперстии. Стоял еще очень серьезно вопрос о правилах поведения в быту. Ревнители настаивали на строгом соблюдении правил христианина: не пить, не курить, не прелюбодействовать, («сожительство без брака есть блуд»), жить скромно, носить наряды по моде отцов,  не предаваться лени, праздному настроению, не любоваться игрищами скоморохов, читать только святые книги, уважать старших и честно трудиться постоянно. Эти правила были прописаны популярным на древней Руси писателем, Иоанном Златоустом, обличавшим безнравственность и стяжательства. Как раз они-то и не прельщали большую часть населения  всех сословий.
Царь Алексей  и его соратники, ломая  хребет основ Русской церкви, открывали дорогу новыми чужеземным обрядам и правилам, для утверждения которых древние ритуалы были названы неверными, а людей, пытавшихся их сохранять, подвергли гонениям, как еретиков. Церковь, лишившаяся своей истории, своей опоры,  потеряла свой голос и стала рупором царской власти, поддерживая безоговорочно все ее начинания.  Расправившись с ревнителями старины, реформаторы стали ориентировать русский народ в духовной сфере на греческий стиль, а в  светской сфере стали вноситься элементы  европейской культуры. Из Голландии и Франции ввозились предметы роскоши, изменялся  отчасти быт русских людей, прежде всего при дворе. Побывав во время войны в Прибалтике, царь Алесей познакомился с иным укладом жизни,  с иными нравами и обычаями и многое захотел перенять. В течение десятилетия произошла трансформация на европейский лад всей системы русской традиционной культуры, - при царском дворе стали устраиваться первые «комедийные действа», зародилась светская живопись, возникла новая литература, в том числе поэзия. На Посольский приказ был возложен перевод иностранной литературы, трактатов, исторических хроник, научных трудов европейских ученых. Среди реформаторов было немало тех, кто имел собственные библиотеки из русских и иностранных книг, знал языки. Многие иноземные новинки - театральные представления, балы, наряды, кулинарные блюда - вызывали интерес у русской знати. Некоторые влиятельные вельможи из царского окружения становились сторонниками распространения европейских обычаев, устраивали свои дома на «заморский манер», носили западное платье, брили бороды.   Среди элиты стало принято закуривать во время отдыха завезенный табачок, выпить чашечку кофе или чая. Табак завозили из Малороссии, а чай – из Китая через Астрахань.  Закуривая, русский человек показывал широту своих взглядов, способность понимать и воспринимать европейский стиль жизни.
Вельможи стали просто купаться в своей роскоши, ее выставляли напоказ, ею щеголяли, на самых богатых равнялись. А ревнители старины призывали от всего этого отказаться. Роскошь, западная культура, книги, театральные представления, модные платья и костюмы - все это прельщало и притягивало. Каждый вельможа мечтал всегда о многоженстве или наложницах, а строгие правила требовали блюсти верность супруге.  Новая жизнь на эти нарушения смотрела без осуждения, и вельможи потянулись  в Немецкую слободу, где нравы были свободнее, а женщины такие желанные.
И простой народ тоже почувствовал вкус новой жизни. Праздники со скоморохами, с медведями, музыкой и танцами, принятыми еще с языческих времен, были важной частью жизни, без них она становилась скучной и беспросветной. Народ толпой пошел в кабак, церковь уже не судила пьяниц так же строго, как раньше. Разветвленная сеть кабаков привела к разгулу пьянства, масштабы которого приводили в ужас иностранцев. А  игрища с девками мало кто пропускал. И от всех этих радостей ревнители предлагали отказаться навсегда, и строго блюсти пост. Если до реформы в рамках старой веры на все отклонения от правил поведения христианина смотрели лояльно, то реформа внесла резкие изменения в отношении староверов к этим нарушениям.  Жесткая борьба с властями заставляла их быть непримиримыми как с нововведениями, так и с нарушителями правил. В староверах оставался только истинно верующий и ревностно соблюдающий и обряды, и правила. Остальных можно было назвать сочувствующими.  Креститься двумя или тремя перстами, ходить по кругу по солнцу или против, произносить «Аллилуйя» два раза или три, в конце концов, для простых людей не имело большого значения. Была привычка у стариков, а молодые легко перестраивались. А когда Боярской думой был принят   закон 1685 года в отношении раскольников,  сопротивляться было уже бесполезно, так как любые отклонения от принятых норм по нему жестоко карались. 
Решения Церковного собора 1667 года изменили направление развития, как церковной жизни, так и всего государства. Год 1667 можно назвать историческим, который круто повернул Московию в сторону Европы. И царь, и реформаторы предполагали, что благодаря сближению с Европой, Московия станет ее частью, а, возможно, и станет ее лидером. Но вот с лидерством не получилось, а свою самобытность потеряли. Московская церковь оказалась на пятом месте позади восточных православных патриаршеств, хотя те были и бедны, и малочисленны, и находились на полулегальном положении в Османской империи под турецким владычеством.  Реформаторы обратили внимание лишь на внешнюю сторону жизни процветавших европейских стран, не пытаясь выяснить причины столь быстрого развития. Русские цари, а позже императоры не пытались развивать свою науку,  технику, а предпочитали приглашать греческих и малороссийских духовных лиц, учителей, инженеров, строителей, мастеровых,  которые обучали русских и налаживали  по своему образцу духовную жизнь и  производство, давно уже освоенное в Европе. Московия стала потребителем всего того, что привлекало элиту. Как это ни грустно, но царь Алексей и все его потомки  предпочитали роль учеников, порой и одаренных, как в делах духовных, так и светских, а не учителей.  Эта тенденция сохранилась и по сегодняшний день. Наука и инновации в любой области были в России всегда в загоне, государство занималось каким-то новшеством, если считало нужным, лишь после того, как оно было успешно внедрено и использовано в Европе. Роль учеников была выбрана для Московии в 1667 году, и, к сожалению, мы до сих пор продолжаем ту же политику, посадив свою науку и промышленность на голодный паек,  импортируя на миллиарды продукты и готовые изделия. А вот по роскоши, по богатству убранства дворцов, храмов и церквей Московия и затем Россия блистали в Европе, входя в тройку лидеров. Такие дворцы многим королям и монархам и не снились.  Таков оказался итог проведенной реформы Русской православной церкви царем Алексеем Михайловичем, таков оказался ее философский смысл.
Утверждается официальной исторической наукой, что никоновская реформа вела к прогрессу, открывала дорогу в Европу, а староверы, отрицавшие всякое новшество, вели Россию к деградации. Да, в действительности на первоначальном этапе староверы отказывались использовать любые технические новинки, так как они приходили с Запада, а значит, создавались «латинянами». Говорят об их консерватизме и даже отсталости. Но следует принять во внимание, что в первое столетие после ведение закона от 1685 года староверам пришлось скрываться от преследований в самых отдаленных,  непроходимых местах, а окружавший их мир был настроен против них враждебно.  Для староверов весь порядок во враждебном лагере  представлялся козней дьявола. И надо понимать, что в силу отсутствия контактов с внешним миром,  они были лишены возможности получить образование, ходить в школу, университет, следить за событиями и  развитием  мира. Их дети были поставлены в такие условия, а время неумолимо расширяло пропасть между уровнями развития поколений.
При Петре I, по сведениям Сената, находилось в бегах более 900 тысяч душ староверов, что составляло около 10% от общего числа населения России. Император велел переписать «всех раскольников мужского и женского пола, где бы они не проживали, и обложить их двойной податью». Брали налог с каждого мужчины за ношение бороды. Тех же, кто укрывался от переписи, если находили, то предавали суду. Взыскивали с них за прошедшее время двойной налог или ссылали на каторгу. Тем не менее, согласно указу,  старообрядцы могли жить открыто. Им строго воспрещалось обращать в свою веру своих домашних и других людей. Все старообрядцы должны были носить особое платье, по которому они  могли быть узнаны. Платили подать и те, кто венчался не у церковных пастырей. После смерти Петра, а особенно при Анне Ивановне, преследование староверов возобновились. Старообрядческое предпринимательство держалось на доверии,  на данном слове. Несоблюдение договоренности для деловых людей старообрядческих кругов было равносильно  потери репутации и чести. Обязательства выполнялись при любых условиях. Такое ведение дел позволяло купцам-староверам максимально  упрощать документальный учет. Огромные капиталы и впечатляющие успехи староверов вынудили власть сменить гнев на милость. Екатерина II издала манифест, призывающий раскольников вернуться в Россию. Все дискриминационные меры, принятые ранее, были отменены. Беглым раскольникам было объявлено полное прощение, если они возвратятся в Отечество: они смогут селиться в любой местности, выбирать род деятельности, какой пожелают, также им были дарованы разные льготы: разрешено носить бороды и ходить не в указном платье. После манифеста появились мощные старообрядческие общины в Москве, Санкт-Петербурге, Поволжье и других местах. В правление Екатерины староверов можно было встретить в любом уголке страны: они покидали окраинные земли, где ранее скрывались от преследований, возвращались из-за границы. После эпидемии чумы в Москве в 1771 году было разрешено организовать два старообрядческих кладбища с часовнями - Рогожское и Преображенское, которые вскоре превратились в монастыри и стали духовными и административными центрами.

Благодаря политике веротерпимости Александра I в первой четверти XIX века жизнь  староверов была терпимой. Московские купцы-староверы благодаря налаженным по всей стране связям  всегда были в курсе всех событий, умело маневрировали капиталами. Они безраздельно господствовали на всех крупных российских ярмарках. При Николае I меры против раскольников значительно ужесточились. Правительство не делало различий между старообрядчеством и сектантством. Царь приказал отобрать  все имущество  у раскольников. Но выполнить волю самодержца в полной мере не удалось. Огромные общинные капиталы были надежно укрыты. 
Настоящий  взлет предпринимательской активности старообрядцев начался в эпоху правления Александра II. Реформа 1861 года в буквальном смысле раскрепостила сметливых крестьян с деловой жилкой, а таковых в среде староверов было немало. На общинные деньги московские купцы-старообрядцы построили первые крупные  предприятия, на которых использовался исключительно труд наемных рабочих-старообрядцев. В 90-е годы они превратились в образцовые предприятия того времени. Новейшие заграничные станки использовались на бумагопрядильных и ткацких фабриках.  К этому времени уже сложились и крепко стояли на ногах такие мощные торгово-промышленные династии, как Прохоровы, Рябушинские, Солдатенковы, Морозовы. Перенимая новейшую западную технику, фабриканты из староверов по возможности пытались не разрушать домостроевских принципов организации труда. Большую роль в процветании купцов-староверов сыграла поголовная грамотность, присущая их среде. Некоторые из современных исследователей уверены, что русское сельское хозяйство в царской России опиралось, прежде всего, на регионы со старообрядческим населением. Одно только село Балаклаво Самарской губернии имело такие огромные хлебные торговые операции, что могло диктовать свои цены бирже в Лондоне. В конце XIX века староверам принадлежали: Волжское пароходство, мощные промышленные  центры в Трехгорке,  Иванове, Орехово-Зуеве, в Богородско-Глуховском.   По сведениям различных исследователей старообрядцы и выходцы из их среды владели  60 процентами русских капиталов.
Помимо того старообрядцы занимались благотворительной и меценатской деятельностью. Ими были основаны такие театры Москвы, как оперный Зимина, драматический Незлобина, «Художественный» Саввы Морозова. Савва Мамонтов создал «Частную русскую оперу», на сцене который впервые выступил Шаляпин. В Абрамцево  Мамонтов создал художественный кружок, в его  часто отдыхали и творили ставшие впоследствии знаменитыми Репин, Поленов, Врубель, Серов, братья Васнецовы, Остроухов, Нестеров, Малютин, Неврев, Антокольский.  Павел Михайлович Третьяков построил художественную галерею в Лаврушинском переулке в Москве, разместил в ней коллекцию собранных им и его братом, Сергеем, картин, а затем передал  их в дар Москве. В собрании к этому времени насчитывалось 1287 живописных и 518 графических произведений русской школы, 75 картин и 8 рисунков европейской школы, 15 скульптур и коллекция икон. Петр Иванович, Щукин был одним из самых известных в Москве коллекционеров русской старины. Его коллекции были переданы в Исторический музей в Москве Его брат, Сергей Иванович Щукин,  собирал  картины современной французской живописи. Вся французская живопись начала текущего столетия: Гоген, Ван Гог, Матисс, часть их предшественников, Ренуар, Сезанн, Монэ, Дега — находились в Москве, в коллекции у Щукина, и, в меньшей степени, у Ивана Абрамовича Морозова. Щукинское собрание стало изумительным по своей ценности музеем новой французской живописи, которому не было равного ни в Европе, ни в самой Франции.
Там, где появлялись старообрядческие предприятия, земства утрачивали свою значимость. «Лучшими в смысле обслуживания потребностей населения» считались промышленные уезды Московской, Владимирской губерний: Иваново-Вознесенск, Шуя и все Кинешемские и другие фабрики. Почти везде доминировали староверы. Министр финансов И.А. Вышнеградский уже в XX веке заявлял: «Наши христолюбивые старообрядцы - преображенцы в российском торгово-фабричном деле - великая сила; они основали и довели нашу отечественную заводскую промышленность до полнейшего совершенства и цветущего состояния». Староверы одними из первых занялись  благоустройством социальной сферы. К 1900 году у известного предпринимателя-старовера Коновалова появлялись даже облицованные мрамором больницы для рабочих,  а рабочий день сокращен до 9 часов.  В 1905 году «Товарищество мануфактур А. Балина» (старовера) достигло 15 тысяч человек. Для рабочих были построены 3-х - 4-х этажные благоустроенные общежития с бесплатными яслями. Для кадровых рабочих - 7-8 квартирные дома. Проживание было бесплатным. Для постройки собственных домов выдавались беспроцентные ссуды с погашением в течение нескольких лет. Медицинское обслуживание - бесплатно. Имелась каменная больница на 50 коек с мужским и женским отделениями, операционной, амбулаторией, аптекой и отдельным родильным домом. В лесу располагался противотуберкулезный санаторий. Инвалиды и престарелые были на содержании «Товарищества», для престарелых - богадельня. В поселке было построено  пятилетнее профтехучилище с вечерними классами для рабочей молодежи. Обучение и пользование библиотекой - бесплатное. К 1910 году появился «Народный дом» с театральным залом для профессиональных и самодеятельных артистов. Один процент прибылей отчислялся в пенсионный фонд. Право на пенсию имели проработавшие на заводе не менее 25 лет, а также потерявшие трудоспособность, вдовы с малолетними детьми, бездетные вдовы и круглые сироты. Пенсия назначалась в размере 25-50 процентов средней заработной платы. Рабочим предоставлялась возможность участвовать в прибылях предприятия. Расходы на создание социальной инфраструктуры   включались в себестоимость продукции. Община не злоупотребляла социальными выплатами, чтобы не подвергнуть риску состоятельность предприятий. У фарфоровых королей староверов  Кузнецовых в Будах была открыта больница, баня, школа для рабочих и их детей, появился телефон. Фабричная библиотека, открытая в 1897 году считалась образцовой в губернии. Инициатором создания центра культуры в селе была жена фабриканта Анна Макаровна – сестра известного библиофила, владельца одной из крупнейших частных библиотек в Москве Константина Макаровича Соловьева.
По проекту главного епархиального архитектора В.Х. Немкина в Будах был воздвигнут и 13 октября 1902 году освящен величественный Николаевский храм, майоликовый иконостас для которого был изготовлен на Тверской фарфоровой фабрике «Товарищества».
  Манифест 17(30) октября 1905 года дал старообрядцам равные с другими гражданами империи права: разрешалось сооружение и ремонт старообрядческих молитвенных домов, устройство скитов и монастырей, началось бурное возрождение церковной и культурной жизни российских старообрядцев. К 1910 году в России было образовано и официально зарегистрировано 1,3 тысячи старообрядческих общин, к 1913 году построено более 1 тысячи храмов, устроено несколько новых монастырей. Возникли старообрядческие школы, институты, типографии, музеи, благотворительные организации
Русская Православная Церковь вернулась к  вопросу о предании анафеме старой веры  300 лет спустя. Поместный собор 1 - 6 июня 1971 года признал неправоту Московского собора 1656 года и Большого московского собора 1667 года, «узаконивших» раскол. Анафемы на сторонников старых обрядов, произнесенные на этих соборах, были признаны «яко не бывшими», а сами старые обряды «pавночестными» с принятыми в Русской Православной Церкви.

Приложение.
Деяние Освященного Поместного Собора Русской Православной Церкви об отмене клятв на старые обряды и на придерживающихся их (2.6.1971).
«Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Собравшийся в Троице-Сергиевой Лавре в Загорске Поместный Собор Русской Православной Церкви счел благовременным подвергнуть соборному рассмотрению решения Поместных Соборов Русской Православной Церкви: Московского 1656 года и Большого Московского 1667 года – в части, касающейся наложения ими клятв на старые русские обряды и на употребляющих их.
Мы, составляющие Поместный Собор Русской Православной Церкви, равносильный по своему достоинству и значению Московскому Собору 1656 года и Большому Московскому Собору 1667 года, рассмотрев вопрос о наложенных этими Соборами клятвах с богословской, литургической, канонической и исторической сторон, торжественно определяем во славу Всесвятого Имени Господа нашего Иисуса Христа:
1. Утвердить постановление Патриаршего Священного Синода от 23 (10) апреля 1929 года о признании старых русских обрядов спасительными, как и новые обряды, и равночестными им.
2. Утвердить постановление Патриаршего Священного Синода от 23 (10) апреля 1929 года об отвержении и вменении, яко не бывших, порицательных выражений, относящихся к старым обрядам и, в особенности, к двуперстию, где бы они ни встречались и кем бы они ни изрекались.
3. Утвердить постановление Патриаршего Священного Синода от 23 (10) апреля 1929 года об упразднении клятв Московского Собора 1656 года и Большого Московского Собора 1667 года, наложенных ими на старые русские обряды и на придерживающихся их православноверующих христиан, и считать эти клятвы, яко не бывшие.
Освященный Поместный Собор Русской Православной Церкви любовию объемлет всех свято хранящих древние русские обряды, как членов нашей Святой Церкви, так и именующих себя старообрядцами, но свято исповедующих спасительную православную веру».
Поместный Собор РПЦ, 1971, М.,1972 г., с.129-131.

Сегодня, когда рядом существуют, взаимно дополняя друг друга, две веры - старая и новая - можно сказать, что благодаря ревнителям благочестия и их сторонникам, сохранились не только древние книги, иконы, но и главное:  дух и чистота раннего христианства в нашем православии. Старообрядческий приход бережно донес до нас главные принципы ранней  христианской общины - социальное равенство, церковное братство, церковно-общинное самоопределение - и подлинную свободу духа.  Само по себе русское православие стало объемнее, многозначительнее и весомее, а истоки его, благодаря староверам, начинаются там, в 1 веке наше эры, когда зарождалось христианство. И чистота его, в отличие от многих иных течений возникших позже, сохранилась только в Русской церкви.   Жертвы, которыми была устлана дорога, (а их было сотни тысяч)  были не напрасны. Мы должны быть благодарны им, бесконечно уверенным в своей правоте, истинно святым мученикам: протопопам Аввакуму, Ивану Неронову, священникам Никите Добрынину (Пустосвяту), Лазарю, иноку Епифанию, дьяку Федору, епископу Павлу Коломенскому, боярыне Феодосии Морозовой, княгине Евдокии  Урусовой и тысячам других, вынесших мучения, но оставшихся верными русскому раннему православию.