Секретная карта. Гл. 5 Круглый стол

Круглый стол

       ... После ночевки на сору под створным знаком старик Журавлев почувствовал в себе болезнь. То ли погода – ночью шел дождь,  то ли старость щипанула исподтишка, но утром в коленках противно ослабли ноги, заперхало в груди, глаза стали горячими и слезились.
       Кудряшов, видя, как дед мается у костра, слушать его вялые отговорки не стал и принял решение вернуться домой.
       Две недели Ванадий провалялся под одеялом, не показываясь на улицу. Ольга, жена Кудряшова, лепила на спину горчичники, накачивала малиной и жаловалась мужу на строптивый, «зловредный» характер старика.
       – Лежит – в чем душа, жар – печки не надо, а туда же... Чуть не углядишь – он к двери, босиком... Господи! Что дети, что старики! Да еще ругается... Чего вы там не доделали?
       Кудряшов зашел навестить.
       Ванадий сидел на кровати, свесив ноги в набитых сухой горчицей носках, и смотрел на него печальными, запавшими в самую глубину подбровий глазами.
       – Вот, и не болит уже ничего и температура... это... так себе, а держат, как пса на цепи! Ну, и жена у тебя! Надзиратель, капо лагерный! Я бы таких вредных баб... это... ну, в общем, скажи ты ей!..
       – Успокойся, дед, она о тебе такого же мнения, – засмеялся Кудряшов. – Я чего зашел-то? Ты давай поправляйся, на будущей неделе, в субботу, мужики «круглый стол» объявили, просили передать, что без тебя там никак не обойтись – молодежь просит угодья, а кто же лучше тебя их знает?
       Старик кивнул головой:
       – Понятно... Да уж и пора, а то развели анархию... Никакого порядка... Буду, буду... Кстати, вот и Мазямы заодно тебе передам, а по карте-то, по остатней части потом пройдемся. Там еще много чего есть... интересного...
       ... «Круглый стол» рыбаки и охотники поселка собирали не часто. Иногда раз в году, бывало и реже – по необходимости. Жены называли это мероприятие круглой пьянкой, но правы они были только отчасти – за «круглым столом» мужики решали свои проблемы, споры, «крестили» новичков, или, как говорят, «проверяли на вшивость». Выпивка этому, конечно, сопутствовала,  но как одно из составляющих и далеко не самое главное. Любители просто «надраться» в круг не допускались, а если кто из участников и перегружался, то после дела – с радости или наоборот.
       Причины сбора бывали разные: старик уезжал и передавал свои промысловые угодья молодым, молодежь не поделила границы или снахальничала, воровство завелось и нужно как-то бороться и прочие повседневно копившиеся маленькие и большие проблемы, в одиночку которые решать люди или не могли, или не хотели.
       Участников, вернее, инициаторов собрания обычно было немного: человек десять-пятнадцать, но в процессе общения число неизменно возрастало, и к концу «стола» их никто не считал.
       Одно неизвестно когда и кем принятое правило соблюдалось неукоснительно: что решили за «круглым столом» перерешивать самостоятельно не допускалось. Наказаний за нарушение никаких не предусматривали, но почему-то никто и не нарушал. Разве по мелочи... Как принималось решение и кто конкретно его принимал, понять было трудно – приняли и все тут. А последнюю точку, словно печать на протоколе обычно ставил дед Ванадий. Он «круглый стол» и закрывал.
       Мужицкая натура после «официальной части» требовала продолжения – и продолжали. Кучками по трое и более, пока хватало сил и желания, но «стол» завершился, и пьяный последыш к нему отношения не имел.
       К субботе Ванадий перемогся – Ольга доканала его болезнь горчичниками и назойливой заботой, а желание не пропустить мужское собрание сделало старика покладистым на все лечебные «выкрутасы». Журавлев выздоровел, и вопрос о переносе «стола» еще на неделю отпал сам собой.
       Сбор назначили на четыре часа пополудни, чтобы потрафить женам и приделать домашние дела. Место, как обычно, берег Казыма возле лодок и сейфов для хранения моторов. Материальное обеспечение стола возлагалось на новичков и конфликтующие стороны – правда, только для затравки.
       Ко времени сбора на берег пришли тринадцать человек. Трое молодых, желавших получить угодья, спорщики – братья Маркеловы и их оппонент Иван Барыло, Пыжьян, Резвинский, Витя Свинаренко и трое «стариков»: Толик Захаренко, Василий Кудряшов и дед Ванадий.
       Пока молодые готовили стол, остальная кампания вяло обменивалась последними новостями:
       – Вчера Иншаков на Чертовой протоке мотор оставил, вместе с транцем... И что его туда понесло?..
       – Дед, а дед, с Мант-лора на Сухой Казым проход есть? Что там в твоей карте написано? Я на днях лазил, лазил, тыкался, тыкался – вроде по смыслу-то правильно шел, а выскочил черт знает где, аж под твоими Мазямами...
       – Нет, там глухо, только по Лал Ухту пройти можно, да и то не сейчас – вода упала...
       – Что за катер у Кондрата объявился? Кадочник заикнулся, и вот уже две недели молчит, плюется только...
       – Слышь, дед, ты правда, что ли, уезжать собрался или как?
       – Или как... За столом все скажу...
       Старший Маркелов призывно махнул рукой:
       – Готово, можно приступать...
       Чинно расселись на импровизированных стульях вокруг широкого круглого брезента, разложенного прямо на траве и уставленного выпивкой и закуской.
       Ванадий перекрестился куда-то влево и вверх, строго оглядел присутствующих и кивнул головой:
       – По одной пройдемся и к делу... Не баловать, смотри!
       Мужики привыкли к напускной суровости старика; никто не улыбнулся.
       После кряков и выдохов ошкурили вяленую рыбу, похрустели репками лука, понюхали, пожевали хлеб.
       – Ну, что вы не поделили? – обратился Толик к Барыло и Маркеловым.
       Иван Барыло могучего телосложения тридцатилетний мужчина застенчиво потупился и исподлобья взглянул на братьев:
       – Не я первый начал, пусть вон братаны и говорят.
       Маркеловы сунулись было отвечать хором, но старший осадил двоих подголосков и обиженным голосом вкратце рассказал суть конфликта:
       – Толик, ну ты сам подумай, чего мы ему такого сделали? В прошлую среду мы с братанами, все втроем блеснили на Старом озере...
       – Так вы че, забыли, что это Ивановы места? – перебил говорившего Толик.
       – Да ничего мы не забыли! Мы же сетки не ставили... Так, спиннинг покидать для-ради баловства...
       – Врите, врите... – буркнул Иван.
       Маркелов метнул на него опасливый взгляд и продолжал:
       – ... Ну, кидаем мы, значит, кидаем и тут у младшего, у Юрки – бац! – задев! Он подергал, подергал – никак... Ну, подгребли, кошкой попробовали, думали топляк или еще чего. Тащим – сеть! Над водой подняли, а в ней рыба, уже дохлая, давно, видать, не проверялась...
       – Врите, врите, – опять прогудел Иван, – я ее с вечера поставил, а вы когда вытянули, а? Утром, под туманом...
       – Подожди, Иван, пусть все по порядку – сначала они, а потом и тебя послушаем, – сказал Кудряшов.
       Маркелов загорячился:
       – Какой туман! Какой туман! Жабры уже почернели... Ну мы ее обтрясли, рыбу-то повыпутали и назад, в воду. Нам чужого не надо... Вот, собственно, и все. А этот бугай, – он кивнул на Барыло, – выход с озера лодкой перекрыл, расшумелся, на берег нас повыкидывал, потом мотор поднял и, представляешь, голыми руками у винта лопасти обломал...
       Слушатели заулыбались. О силе турбиниста Ивана Барыло ходили легенды. Говорят, он промежуточный вал двести килограммов весом на плече со склада в машинный зал таскает и в одиночку на место монтирует.
       Толик, согнав улыбку с лица обратился к Маркелову-младшему:
       – Юра, а рыбу-то, та что дохлая, вы тоже в воду, а?
       Юра насупился и промычал что-то вроде «да-нет». Маркелов-старший вступился:
       – Конечно, в воду... Ну, может, не всю, чего-то в лодку попадало... Да не в этом дело! Винты-то зачем ломать?!
       – А загривок он вам случайно не наломал? – крикнул кто-то из присутствующих.
       За братьями водился грешок, и все это знали, любили они иногда попользоваться чужим уловом. Большой бедой это не считалось: если поймал чужую сеть – возьми на уху и на жареху, но выбирать начисто – уже нехорошо.
       Дед Ванадий, до сих пор молчавший, досадливо ткнул окурок в песок:
       – Чего вы тут бодягу развели? Одни хапнули, другой их за это наказал и чего? На круг-то зачем такие пустяки выносить? Других дел мало?
       Маркелов-старший покраснел и, тыча пальцем в сторону Ивана, с обидой в голосе заговорил:
       – Мужики! Ну, ладно, ну, цапнулись мы с Иваном, я не в претензии... Но ведь он что делает?! Он нам уже все винты переломал! Как мимо наших лодок идет – так хрясь! Хрясь! Хрясь! – и трех винтов нету! Тебе что это, тренировка?! – заорал он на Ивана.
       – А ты на меня пасть не разевай! – огрызнулся Барыло. – Я вам на воду все равно выходить не дам! И не во мне причина... – он замолчал, выдохнул из себя вместе с воздухом злость и покивал на окружающих:
       – Вы за лето сколько сетей почистили? Чего свои-то не ставите? Лень? Удальцы хитрож...е!.. Не дам я вам на воду выходить! И весь тут сказ.
       За столом возникла легкая заминка. Проблема требовала конкретного решения, и мужики задумались. Иван упрямо катал в огромных ладонях хлебный мякиш, братья Маркеловы с надеждой посматривали на старика Журавлева.
       Ванадий вздохнул, глянул на Толика, потом на Кудряшова:
       – Чего-нибудь скажете или мне решать?
       Толик подергал бороду:
       – Сколько винтов он у вас поломал?
       Маркеловы хором гаркнули:
       – Шесть! Семь! Восемь! – смутились и затихли.
       – Иван, сколько? – спросил Толик.
       Барыло пожал плечами:
       – Я что их считал, что ли? Может, шесть, а может, восемь...
       Толик пощелкал себя по кончику носа:
       – Значит, я думаю так: инцидент нужно признать исчерпанным, винтов больше не ломать, а если еще раз попадутся – оторвать всем троим головы.
       Дед усмехнулся и перевел взгляд на Кудряшова:
       – Василий Степанович, ты как насчет голов?..
       – Это он так шутит, – кивнул на Толика Кудряшов, – собственно, я тоже считаю, что винты здесь ни причем. Послушай, Сергей, – он обратился к Маркелову-старшему, – тебя как, перед младшими братьями совесть не грызет? Я бы со стыда сгорел, а ты на люди свой же позор выставил. Какие-то вы не такие, ребята... Не буду я с вами чокаться... И пить с вами не буду.
       Дед Ванадий откашлялся, огладил седой вихор и закончил:
       – Винты не ломать, а Маркеловы пусть пьют в одиночку. И все на этом.
       Собрание удовлетворенно гуднуло и потянулось к бутылкам.
       Возникшее в народе напряжение после второго обноса ослабло, пошел разговор, и даже братья Маркеловы делали попытки шутить, но шутки их были выморочны и бледны.
       Молодежь поняла суровость приговора – условность его влекла за собой и неловкость руки, поднимающей рюмку, и несмелость во взгляде на рядом сидящих людей, и ответ на безмолвный вопрос: «Ты меня уважаешь?..»
      «Круглый стол» потихоньку разрастался. Подошла бригада сварщиков Вити Свинаренко, причалила лодка Коли-Заглотыша, но в круг он не пошел, а потоптался невдалеке и куда-то исчез, подсаживались к кампании закончившие возню с моторами рыбаки, выставляя на стол принесенные с собой продукты и бутылки; разговор оживился.
       Журавлев взглянул на новых соискателей промысловых угодий. Они выказывали знаки явного нетерпения.
       – С кого начнем? – постучал по бутылке старик. – Давай, Валера, а то извелся совсем.
       Валера Костырин, круглолицый, с быстрым взглядом чернявый крепыш переменил позу, поставил торчком деревянный ящик и сел повыше, чтобы видеть всех вокруг. Он надул щеки, повертел головой и без всякого предисловия почти что крикнул:
       – Дайте мне Ван лор!
       Собрание пошло мелким смешком.
       – Губа не дура!
       – Знает что просит...
       – Валер, ты бы уж сразу всю нижнюю часть Казыма просил!
       Ван лор – небольшое озерко километрах в десяти ниже Мазям. Его главной особенностью было то, что в нем зимовали муксун и сырок и притом в больших количествах. Узкая проточка, соединяющая Ван лор с Казымом после схода паводка быстро пересыхала, и рыба, попавшая в озеро весной, кормилась там все лето, а в середине зимы укрытое толстым слоем льда озеро начинало «гореть», задыхаться, и стоило только прорубить майну, рыба  едва ли не выскакивала на лед – ловить не надо, выгребай добро подсаками и грузи на нарты. Работа эта тяжелая – лед до полутора метров, но и результат стоящий. Летом же рыбачить там неудобно: берега крутые, песчаных отмелей нет, дно илистое, топкое. В общем, озеро на любителя.
       Костырин понимал, что подковырки рыбаков носили характер как бы торговой рекламы, цену набивали своему, наверное, уже принятому решению и потому на них не отвечал.
       Против никто из присутствующих не высказался, и дед Ванадий просто кивнул и перевел взгляд на следующих «просителей».
       Два земляка из Казани, Ахметов и Якимов, неразлучные в работе и в промысле, просили закрепить за ними широкий плес в устье речушки Безымянной между Красными песками и заходом на Сухой Казым, а так же озеро, из которого та речушка истекала. Земляков-татар в поселке любили за их добрый, незлобивый характер и полную, даже удивительную безотказность. Жили и работали они здесь давно и столько же пользовались просимыми угодьями. К «молодым» их причислить можно было лишь с большой натяжкой – обоим за сорок, но порядок – есть порядок, «круглый стол», одобрительно рокотнув, с удовольствием поднял стаканы за новых – старых хозяев.
       Собрание исчерпало повестку дня и проявило намерение разбиться на кучки для удобства дальнейшего общения, но старик Журавлев отбоя все не давал. Он невидящим взглядом смотрел на дальний берег Казыма и морщинистое, бровастое лицо его имело вид отсутствующий и печальный.
       Кудряшов старика не тревожил.
       Ванадий ни о чем не думал. Его мозг и его душа уже приняли решение и только зрительная память вертела пленку событий, оглядывая места его жизни, скользя мимолетно вдоль знакомых проток, поднимаясь над разными и такими похожими друг на друга озерами, плутая хожалыми и нетоптаными им тропами отбывающей в невозвратимое прошлое тайги.
       Ванадий готовился к прощанию с людьми, словно готовился к смерти, и ощущения эти были, наверное, схожи – он заканчивал путь и ступал на дорогу сначала.
       С трудом подавив горловой спазм, Ванадий сильно потер ладонью складчатый лоб, оглядел шумящее в разнобой захмелевшее слегка общество и, покашляв в кулак, севшим голосом попросил тишины.
       – Мне вот тут кое-кто задавал вопрос, не собрался ли я уезжать... Приспело время ответить: да, собрался. Причины я вам объяснять не буду – она и так понятна. Да и какая разница – почему? Здесь разговор о другом...
       Он вытащил из планшетки синеватую кальку и, не разворачивая, положил перед собой.
       Собрание притихло.
       – Я знаю, что многих из вас заедает любопытство: что, мол, у деда за карта? И чего в этой карте такого секретного, что и показывать-то я ее никому не хочу?
       Ванадий похлопал ладонью по кальке.
       – Вот она. Вот эта карта. Если я скажу, что особенного ничего в ней нет – вы ведь все равно не поверите? И правильно сделаете... Много в ней и особенного, и секретного... Составляли ее до меня полсотни лет, а может и сотню, составляли ее хорошие люди, я бы сказал, по-доброму составляли. Она, эта карта, нормальному человеку и подмога, и выручка, поскольку нормальный человек свои потребности удовлетворяет не за счет природы, а вроде бы как принимая от нее подарок. Сколько ни даст – все  славу Богу. Много – спасибо, мало – значит, чем могу, ничего не дает – дыши глубже воздухом, не заслужил или самой на развод надо...
       – Так вот, на этой бумаге благодарные люди отметили места самых богатых подарков.
       Ванадий повертел карту в руках, но разворачивать все-таки не стал.
       – И потом, есть в ней кое-какие вещи, в которых я и сам толком разобраться не смог. То ли по скудоумию, то ли нутро еще не готово – не знаю. Сдается мне, не просто так эти секреты в нее заложены...
       Он надолго замолчал и, сощурившись, смотрел на бегущую медленно реку. Слетевший на воду где-то выше по течению скрюченный лист начинал свой последний в жизни поход и топорщил воинственно острые гребешки загнутых краев, выбирая струю порезвее и ловя дуновения попутного ветра.
       – Да-а... Так вот, значит, я уезжаю, а карта теперь переходит к Василию Степановичу Кудряшову. Он ей и хозяин, и должник...
       Дед не глядя сунул в коленки Кудряшова карту, дотянулся до бутылки и налил себе полный стакан.
       – И вот что, ребята, Мазямы теперь тоже его. Все поняли?
       Мужики утвердительно кивнули.
       – Слышь, дед, а со «столом» как быть? Кого в середку-то посадить, как думаешь? – подал голос Пыжьян.
       – Ну это уж вы сами решайте. Я вам теперь не подсказчик...
       Печаль расставания недолго витала над «круглым столом»...

В начало http://www.proza.ru/2011/12/09/1135