Попробуй! -шепнула мечта

"Это невозможно" - сказала Причина.
"Это безрассудно" - заметил Опыт.
"Это бесполезно" - отрезала Гордость.
"Попробуй..." - шепнула Мечта........Карэна была самая красивая из прачек, работавших по договору у самого берега бухты, где такая изумрудно-голубая, словно подкрашенная синькой, вода.  Ни у кого из ее подружек не было таких сильных стройных ног и прекрасных нежных рук. И никто из них не умел так сладко говорить и так звонко смеяться.Ее подруги стирали белье в лоханках, поставленных на дворе у берега. От улицы двор был отделен невысокою сквозною изгородью, и всякий идущий по улице мог увидеть, как хороша эта прекрасная женщина, какое у нее стройное тело, сильные руки, как румяны ее смуглые щеки и как в простых открытых сандалиях с одним ремешком красивы ее привлекательные ноги....
- Да у тебя на это всего одна минута уйдет, - упрашивала Карэна- миловидная супруга дядюшки Гоги.
- Я отказываюсь, - ответил он. - На отказ секунды достаточно.
- Я все утро трудилась, - сказала она, потирая свою стройную спину, - а ты даже помочь не хочешь. Вон какая гроза собирается.
- И пусть собирается! - сердито воскликнул он. - Хочешь, чтобы меня из-за твоих простыней,именно меня молния шарабахнула?!
- Да ты успеешь, тебе ничего не стоит.
- Сказал - не буду, и все. - Огромные непромокаемые крылья дядюшки Гоги нервно хлопотали за его негодующей спиной.
Она подала ему тонкую веревку, на которой было подвешено четыре дюжины мокрых простынь и он с отвращением покрутил веревку кончиками пальцев.
- До чего я дошел, - буркнул он с горечью. - До чего дошел, до чего...
Он едва не заплакал своими злыми, едкими слезами.
- Не плачь, только хуже их намочишь, - сказала она. - Ну, скорей, покружись с ними в воздухе.
- Покружись, покружись... - Голос у него был глухой и очень обиженный. - Тебе все равно, хоть бы ливень, хоть бы гром.
- Посуди сам: зачем мне просить тебя, если бы день был погожий, солнечный, - рассудительно возразила Карэна. - А если ты откажешься, вся моя стирка насмарку. Разве что в комнатах это все развесить...
Эти слова решили дело. Больше всего на свете странный Гога ненавидел, когда поперек комнат, будто гирлянды, будто флаги, болтались-развевались простыни и панталоны, заставляя человека ползать на карачках. И он подпрыгнул. Огромные его крылья гулко хлопнули.
- Только до леса и обратно!
Сильный взмах, прыжок, и - он взлетел, взлетел, рубя своими сильными крыльями прохладный воздух,нежно гладя его. Быстрее, чем вы бы произнесли: "У дядюшки Гоги раскошные крылья", он скользнул над своим огородом, и длинная трепещущая петля простыней забилась  в воздушном потоке от его крыльев.Вот и все.И не о чем было спорить.
- Держи!
Круг закончен, и простыни, сухие, как воздушная кукуруза, плавно друг за другом опустились на чистые одеяла, которые Карэна заранее расстелила в ряд.
- Спасибо, дорогой! - крикнула она.
Он буркнул в ответ что-то неразборчивое и улетел под яблоню думать свою думу.

Чудесные шелковистые крылья дядюшки Гоги были словно паруса цвета морской волны, они громко шуршали и шелестели за его спиной, если он чихал или быстро оборачивался. Мало того, что он происходил из совершенно особой Семьи, его способности были видны простым глазом. Все его необыкновенное племя - братья, племянники и прочая родня, - укрывшись в глухих селениях за тридевять земель, творило там чудеса невидимые,  они порхали в небе блуждающими огоньками, рыскали по лесу лунно-белыми мотыльками. Им, в общем-то, нечего было опасаться обычных людей. Не то что Гоге, у которого были большие серебрянные крылья...

Ненависти он к своим крыльям не испытывал. Напротив! В молодости дядюшка Гога по ночам всегда летал, ночь для крылатого самое дорогое время! День придет, опасность приведет - так уж заведено. Зато ночью! Ночью как он парил над островами облаков и морями летнего воздуха!.. В полной безопасности. Возвышенный, гордый полет, наслаждение, праздник души. Но вот теперь он больше не мог летать по ночам потому,что несколько лет назад, возвращаясь с одной пирушки к себе домой на перевал где-то в горах, дядюшка Гога-молодой и сильный, почувствовал, что, кажется, перепил этого густого красного вина... "А, ничего, все будет в порядке", - произнес он заплетающимся языком, летя в начале своего долгого пути под утренними звездами, над убаюканными луной холмами. Вдруг, как гром среди ясного неба... Высоковольтная передача. Попал таки! Точно утка в силках! И скворчит огромная жаровня! И в зловещем сиянии голубой дуги - почерневшее его лицо! Невероятный, оглушительный взмах крыльев, он метнулся назад, вырвался из проволочной хватки электричества и упал.
На лунную лужайку он упал с таким шумом, словно с неба обронили огромный саквояж.
А рано утром следующего дня дядюшка Гога, тогда еще молодой и красивый, поднялся на ноги, тяжелые от росы и переживания его крылья лихорадочно дрожали. Было еще темно. Тонкая лента рассвета опоясала восток. Очень больно и, конечно-же, проступит кровь, и уж тогда не полетишь.
Оставалось только укрыться в лесу и там, в чаще, переждать день, пока новая ночь не окрылит его для незримого полета в небесах.
Вот каким образом он встретил свою жену.В тот день, необычно теплый для начала ноября хорошенькая юная Карэна, судя по всему, отправилась по своим хозяйским делам. Во всяком случае, она держала в одной руке серебряный подойник и, пробираясь сквозь чащу, остроумно убеждала невидимую беглянку-корову, идти домой, пока вымя не лопнуло от молока. Тот факт, что корова, скорее всего, сама придет, как только ее соски соскучатся по родным пальцам, Карэну это совершенно нисколько не занимало. Ей,молодой и счастливой, лишь бы по лесу бродить, пух с цветочков сдувать да травинки жевать; этим она и была занята, когда набрела на странного вида Гогу.
Он крепко спал возле куста и походил на самого обыкновенного человека под серебристым пологом.
- О! - взволнованно воскликнула Карэна. - Мужчина. В плащ-палатке.
И он проснулся. Палатка раскрылась за его спиной, точно большой серебрянный веер.
- О, пресвятая дева! - воскликнула Карэна. - Мужчина с крыльями! Ведь так интересно встретить крылатого мужчину, ей это даже польстило. Она заговорила. Через час они уже были  друзьями, через два часа она совершенно забыла про его крылья. И он незаметно для себя признался ей, как очутился в этом лесу.
- Да! Я обратила внимание, что у вас вид какой-то пришибленный, - сказала она. - Правое крыло совсем скверно выглядит. Давайте-ка лучше я вас отведу к себе домой и подлечу его. Все равно с таким крылом вам до ваших родственников не долететь. Да и кому охота в такое время жить в лесах?
Он сказал: спасибо, но нельзя... неудобно как-то.
- Ничего, я живу одна, -- настаивала Карэна. - Сами видите, какая я дурнушка.
Он пылко и красиво возразил:
Губы цвета вишни спелой,
Глаза – словно бирюза,
И заплетена умело
Тёмно-русая коса.
Взгляд твой, как стрела, пронзает,
На меня так не гляди,
Как магнитом, привлекает
В декольте разрез груди.
- О! Вы добрый и очень нежный, - сказала она. - Но я дурнушка, зачем обманывать мебя. Родные померли, оставили мне ферму, ферма большая, а я одна, и до большого города далеко, не с кем даже словечком перемолвиться.
Он спросил, неужели она его не боится.
- Скажите лучше: радуюсь, восхищаюсь... - ответила Карэна. - Можно?
И она с легкой завистью погладила широкие перепонки, прикрывавшие его плечи. Он вздрогнул от прикосновения и прикусил язык.
- Словом, что тут говорить: пойдемте на ферму, там есть лекарства и притирания и... Ой! Какой ожог через все лицо, ниже глаз! Счастье, что вы не ослепли, - сказала она. - Как же это случилось?
- Понимаете... - начал он, и они очутились на ферме, не заметив даже, что целую милю прошли, не сводя глаз друг с друга.
Прошел день, за ним другой, и он простился с ней у порога, пора и честь знать, от души поблагодарил за примочки, заботу, кров. Смеркалось - шесть часов вечера, - а ему до пяти утра надо успеть пересечь целый океан и материк.
- Спасибо, всего хорошего, - сказал он, взмахнул крыльями в сумеречном воздухе и врезался в клен.
- О! - вскричала она и бросилась к бесчувственному телу.
Придя в себя час спустя, дядюшка Гога уже знал, что ему больше никогда не летать в темноте. Его тончайшая ночная восприимчивость исчезла; крылатая телепатия, которая предупреждала, когда на пути вырастала башня, гора, дерево, дом, безошибочное ясновидение и чувствительность, которые вели его сквозь лабиринты лесов, скал, облаков, - все бесповоротно выжег этот удар по лицу, голубое, жгучее электрическое шипение...
- Как?.. -- тихо простонал он. - Как я вернусь теперь к своим? Если полечу днем, меня заметят и  могут сбить! А то еще в зоопарк поместят, страшно подумать! Ну,скажи мне милая, скажи, как мне быть?
- О, - прошептала она, глядя на свои руки, - что-нибудь придумаем...
И они придумали! Они поженились.
На их свадьбу явилось все его племя. Они летели с могучей, шуршащей и шелестящей осенней лавиной кленовых, дубовых, вязовых и платановых листьев, сыпались вниз с ливнем каштанов, словно зимние яблоки глухо гукали оземь, мчались с ветром, с проникающим всюду дыханием уходящего лета. Обряд? Он был краток, как жизнь черной свечи, что зажгли и задули, и только вьется в воздухе тонкий дымок. Но ни краткость обряда, ни странная его необычность, ни загадочный смысл не были замечены Карэной, она всем существом слушала тихий рокот крыльев своего избранника, далекий прибой, который подвел итог таинству. Рана, перечеркнувшая его лицо, почти зажила, и, стоя под руку со своей милой, он чувствовал, как его родина тает, исчезает и теряется вдали.
Ему теперь не требовалось особенного зрения, чтобы взлететь прямо вверх и так же прямо опуститься. И не было ничего удивительного в том, что в эту свадебную ночь он поднял Карэну на руки и взлетел с ней в небеса.
Сосед, живущий от них в пяти милях, глянул в полночь на низко плывущую тучу и приметил слабые вспышки звезд и пение ветра.
- Зарница, - решил он и пошел спать.
Они спустились только утром, вместе с ранней утренней росой.
Их брак был удачный. Стоило ей взглянуть на него, и мысль о том, что она единственная в мире женщина, которая замужем за крылатым человеком, переполняла ее гордостью.

- Кто еще может сказать о себе так? - спрашивала она свое зеркало. И ответ гласил: - Ты счастлива, спору нет!
А ему за ее внешностью открылась замечательная красота, великая доброта и понимание. Приноравливаясь к ее образу жизни, он кое в чем изменил и свою жизнь, в комнатах старался не очень размахивать крыльями; битая посуда да разбитые лампы были ему что нож острый, он держался от стекла подальше. И часы сна переменились, ведь он теперь все равно не летал по ночам. В свою очередь она приспособила стулья так, чтобы его крыльям было удобно, тут прибавила набивки, там убавила, а слова, которые она ему говорила, были теми словами, за которые он ее любил:                Я просыпаюсь каждым утром,
Чтобы сказать тебе:"Люблю!"
Ты улыбнешься так, как будто
Тебе впервые говорю.
Прошепчешь тихо мне на ушко
Свои волшебные слова.
Красивой стану, как игрушка,
Закружит хмелем голова.
- Все мы в коконах скрыты, каждый в своем, - сказала она однажды. - Видишь, какая я дурнушка? Но настанет день, я выйду из кокона и расправлю крылья, такие же чудные и красивые, как твои.
- Ты уже давно вышла, - ответил он.
Она подумала над его словами и согласилась.
- Да... И я точно знаю, в какой день это было. В лесу, когда я искала свою гулящую корову, а нашла тебя!
Они рассмеялись, и в его объятиях она чувствовала себя такой прекрасной, что не сомневалась: замужество исторгло ее из некрасивой оболочки, точно сверкающий меч из ножен.
И вот у них появились дети. Сперва у него возникла надежда, что они будут крылатые.
- Это чудо и я только рада буду! - сказала она. - Не будут под ногами болтаться.
- Зато в твоих волосах запутаются! - воскликнул он.
- О!- ужаснулась она.
Родилось четверо, три мальчика и девочка, да такие непоседы, словно у них и впрямь были крылья. Росли они как грибы; не прошло и нескольких лет, как дети в жаркие летние дни упрашивали папу посидеть с ними под яблоней, сделать крыльями холодок и рассказать захватывающую дух сияющую сказку про острова облаков в океане небес, про химеры, которые лепит из тумана ветер, какой вкус у звездочки, тающей у тебя во рту, или у студеного горного воздуха, каково быть камнем, падающим с самой высокой горы мира, и в последний миг, расправив крылья- лепестки, у самой земли расцвести зеленым цветком....
Это была теперь его семья, его жизнь.

И вот сегодня, шесть лет спустя, сидит уже дядюшка Гога под яблоней, сидит тоскует, раздражительный, злой. Потому, что и столько времени спустя, он не может летать в вольном ночном небе: его чудесное свойство так и не вернулось к нему. Сидит уныло, пригорюнившись - серебристый летний зонт, покинутый и забытый легкомысленными отпускниками, которые некогда искали убежища в его прозрачной тени. Неужто так и придется всегда сидеть, не смея днем расправить крылья в поднебесье - как бы кто не увидел? Неужто единственное, на что он способен, - быть бельесушкой для жены, веером для ребятишек в жаркий августовский полдень? Да, он и прежде всегда, выполнял поручения своей семьи, летая быстрее ветра! Бумерангом проносился над горами и долами и пушинкой спускался на землю. У него всегда водились деньги: крылатому человеку бездельничать не дадут! А теперь? Горечь и боль! И когда его крылья забились, встряхнули воздух, получился какой-то противный скрежет ржавых тормозов.
- Пап! - позвала маленькая Бэн.
Дети стояли перед ним, глядя на его хмурое лицо.
- Пап, - сказал Рэм, - сделай еще гром!
- Сейчас еще холодно, март, а вот скоро будут и дожди, и вдоволь грома, - ответил их отец.
- Пойдем с нами, посмотришь! - предложил Мэй.
- Да ну, побежали скорей! Пусть сам себе сидит и мечтает!
А ему, бедняге, сейчас было не до любви, не до детей любви, не до любви детей. Он весь отдался мечте о небесах, поднебесной высоте, горизонтах, воздушных далях; будь то днем или ночью, при звездах, луне или солнце, облачно или ясно, - когда ни воспаришь, впереди - не догнать! - летят небеса, горизонты, дали. А он... А он кружит здесь над выгоном, у самой земли, сушит простыни и подштаники: не дай бог увидят... Прозябание в темной дыре...!
- Март! Март! - пела Дэла. - Мы на горку идем, пап, пошли с нами! Там даже из городка дети будут!
- На какую еще горку? - буркнул Гога.
- На Змеевую, какую же еще! - дружно откликнулись дети.
Он наконец посмотрел на них.
У каждого был в руках большой бумажный змей, и горящие нетерпением детские лица предвкушали шальную радость. Коротенькие пальцы сжимали мотки белой бечевки. Снизу у красно-сине-желто-зеленых змеев висели хвосты из тряпичных и шелковых лоскутков.
- Мы будем запускать наших змеев! - сказал Мэт. - Пойдешь с нами?
- Нет, - печально ответил он. - Нельзя, чтобы меня кто-нибудь увидел, могут быть неприятности.
- А ты спрячься в лесу за деревьями и смотри оттуда, - предложила Рэм. - Мы сами сделали змеев, сами! Знаем, как делать!
- Откуда же вы знаете?
- Ты - наш отец? - дружно крикнули дети. - Вот откуда!
Он долго глядел на них и горько  вздохнул.
- Сегодня Праздник змеев?
- Да, папа.
- Я выиграю, - сказала Бэн.
- Нет, я! - заспорил Рэм.
- Я, я! - запищал Мэт.
- Силы небесные! - воскликнул постаревший Гога, подпрыгнув высоко в воздух, и крылья его расправились и зазвучали, будто громогласные литавры. - Дети! Мои дорогие, славные, обожаемые дети!
- Папа, что случилось? - Бэн даже попятился.
- Ничего, ничего, ничего! - распевал их отец.
Он расправил крылья, напряг их до предела, все силы собрал и... Воздух наполнился звоном исполинских медных тарелок! Дети даже упали от сильного звона и вихря!
Нашел, нашел! Я снова вольная птица! Как искра в трубе! Как перышко на ветру! Карэна, родная моя! - Он повернулся к дому. - Карэна!
Она вышла на его зов.
- Я свободен! - воскликнул он, приподнявшись на цыпочках, разрумянившийся, высокий, снова молодой и красивый. - Слышишь,родная, зачем мне ночь! Я могу летать днем! И ночь тут совершенно ни при чем! Теперь каждый день летать буду, круглый год! Господи, да что я время теряю. Смотри.....!
И на глазах у встревоженных домочадцев он оторвал у одного из змеев лоскутный хвост, привязал его себе к ремню сзади, схватил моток бечевки, один конец зажал в зубах, другой отдал детям - и полетел, полетел в небеса, подхваченный буйным мартовским ветром!

Через фермы, через луга, отпуская бечеву в светлое дневное небо, ликуя, спотыкаясь, бежали-торопились за ним его дети, а жена стояла на дворе, провожая их взглядом, и смеялась, и махала рукой, и видела, как уже ее дети прибежали на Змееву горку, как встали там, все четверо, держа бечевку нетерпеливыми гордыми пальцами, и каждый дергал, подтягивал, направлял... И все дети их маленького хутора прибежали со своими бумажными змеями, чтобы запустить их с ветром, и они увидели огромного серебристого змея, как он взмывал и парил в небесах, и закричали:
- О, о, какой замечательный змей! Какой змей! О, как мне хочется такого змея! Где, где вы его взяли?!
- Это наш папа! - воскликнули дети Карэн и Гоги и лихо дернули бечевку, так что змей, жужжащий, рокочущий,их змей в небесах нырял, и снова взмывал, и этот змей прямо на облаке начертил цветы и звезды,огромное сердце,слово (СЧАСТЬЕ) и большой волшебный восклицательный знак!Это были часы большого их общего счастья...
С того счастливого дня дети любили вместе с отцом запускать в небо бумажного воздушного змея. На нем они написали свои имена и представляли, будто это они сами парят в воздухе. В конце концов, дети сильно сроднился с той мыслью, что это они сами летают над землей. Но однажды сильный порыв ветра порвал шнур, удерживающий в воздухе змея, тот упал и разбился. Дети безутешно плакали и уверяли всех, что это они сами разбился вместе с воздушным змеем. Но отец успокоил их, сказав:
- Дети мои, вы все время были здесь со мной. Это воздушный змей упал и разбился, а вы живы и можете сделать себе другого змея. Помните,дорогие мои, вы только управляете с низу, а не летаете там в вышине вместе со змеем в просторе безкрайнего небе, поэтому и разбиться с ним вы не можнте. Жизнь-это такая штука...Она предоставляет людям возможность набраться ума и опыта, но люди в основном предпочитают опыт.         .