Юбилей кошмара

25 июля в России не очень официальный день скорби, будем вспоминать жертв массовых, так называемых «сталинских», репрессий, начавшихся более 70 лет назад, летом 1937 года. Власти эта дата довольно неприятна, никак она не вписывается в новый курс на реабилитацию. Нет, не жертв, палачей. Если Сталин «эффективный менеджер», то как он может быть вурдалаком? Это же явная «фальсификация истории в ущерб интересам России»!
Но из песни слова не выкинешь, особенно, если это реквием. По разным данным, репрессиям в Советском Союзе подверглись от 40 до 100 миллионов человек. Дожившие до наших дней - в основном те, кто был брошен в лагеря смерти детьми, - дети «врагов народа» и их родственников – они выжили чудом. Выжить там было практически невозможно. Да и выжившие сплошь инвалиды. Тех, кто прошел лагеря взрослыми, уже практически не осталось.

У нас есть закон о реабилитации жертв политических репрессий, который был принят и подписан в 1991-м. Там четко написано, что государство признает свою вину и несет ответственность за все, что было совершено во времена тоталитарного режима. Сегодня об этом почему-то не вспоминают.

Заключенные ГУЛАГа за «пайку» хлеба построили более 500 тысяч государственных объектов. А пенсия у них сейчас - не более 3 тысяч. Это у тех, кому повезло. У остальных только светлая память да колышек с номером.
И ни разу никто из первых лиц государства не заикнулся о реабилитации жертв репрессий, которые пострадали во внесудебном порядке. Тех, кого лишали чего угодно: ученых степеней, гражданства, жилья, имущества, самой свободы и т.п. без каких-либо судебных приговоров, просто волей «органов».

Оценить ущерб, нанесенный стране массовыми репрессиями, практически невозможно, насколько он велик. Погибли лучшие люди – десятки миллионов людей. Только через Соловки и филиалы Соловецкого лагеря на материке прошли около миллиона заключенных – это не уголовники, это генофонд страны. Только история Соловецких лагерей – это история первого лагерного управления в СССР – страшнее самого страха. Там вырабатывались все эти нормы, которые будут потом распространяться по всей стране: форма одежды, метод избавления от трупов, место, куда стрелять во время расстрела, пытки морозными карцерами, сколько нужно калорий на 100 заключенных, сколько нужно охранников на 100 заключенных. «Вечно живой» урод закладывал основы для «Отца и учителя всех народов».

Первые лагеря были лагерями особого назначения. В них содержались те, кто не совершал каких-то преступлений, а был опасен для режима по своему происхождению или в силу своего воспитания. То есть, люди образованные и порядочные, хоть как-то отличающиеся в хорошую сторону от булгаковского Шарикова.

Политические репрессии - «красный террор» начался в СССР сразу после взятия власти большевиками. Мало кто знает, об этом почему-то не любят говорить, но, например, сразу же были расстреляны все сотрудники полиции. За что? Если они и арестовывали господ террористов, так они просто делали свою работу. Нет, всех под корень. А это, по крайней мере, несколько сот тысяч человек. Зачастую со всеми семьями. Кстати, особенно старался «первый губернатор Ивановской области», г-н Фрунзе.
Первые концентрационные лагеря появились еще при «раннем» Ленине (которого холуйствующий поэт Маяковский называл «самым человечным человеком») и под его непосредственном руководстве - в них предполагалось «перевоспитание» медленной смертью несоветских, «инакомыслящих, враждебных» элементов. В этот период церковь недосчиталась многих своих служителей. Вера в Бога в «царстве свободы» стала особо опасным преступлением.
Позже, после 1924 года, преследование инакомыслящих в СССР уступило место тотальному (сталинскому) террору, пик которого пришелся на 1937-1938 годы. В стране была создана огромная сеть концентрационных лагерей, управляемая из Москвы - Главным управлением лагерей (ГУЛАГ) ОГПУ-НКВД-МГБ. Сеть эта разорвалась только после ХХ съезда КПСС, однако традиция ВЧК по борьбе с инакомыслием оставалась в СССР до самого исчезновения с карты мира гнусной советской «империи зла».

Я могу ответственно свидетельствовать, что практика лишения ученых степеней за политическое инакомыслие имела место даже в начале 70-х. О более поздних временах говорить не могу, я попал в эту мясорубку именно тогда, а позднее лишать было уже нечего, потому не таскали. А в 1970-1971 годах я был свидетелем, как из науки изгонялись лучшие ее кадры. Без всяких судов и следствий. Этим занимался подконтрольный тайной полиции так называемый ВАК СССР – контора, специально созданная для контроля за научным сообществом, предотвращения самой возможности возникновения в нем крамолы. Начав с изгнания из науки генетиков-кибернетиков, этот сброд политических холуев достойно служил любому вождю.
Лишить ученого возможности заниматься наукой, иметь свою научную школу, это примерно то же, что пианисту отрубить руки. Жалко, а ведь все эти люди, и я в их числе имели талант и могли много сделать. Но речь не столько обо мне. Дело в том, что и на допросах, и в «предбаннике», где по повестке садился в 10 утра, а вызывали в 10 вечера, я по привычке наблюдал, сравнивал и вычислял. Посчитав число моих «собратьев» по предбаннику, умножив на число дней работы с учетом количества вызовов одного человека, я подсчитал производительность этой адской машины. По моим прикидкам, в СССР, по крайней мере, в 60-70-е годы ежегодно «за политику» лишали ученых степеней примерно от 50 до 100 ученых. Преимущественно это были молодые и очень умные люди. В памяти остался один из них, звали его Юра Ляховицкий, у меня даже осталась его фотография. Он поразил меня своими поистине энциклопедическими знаниями. Наши повестки совпали аж три раза, и мы, оба молодые мальчишки, подружились и договорились когда-нибудь рассказать миру обо всем этом. Если кто доживет. Правда, тогда мы не думали, что дождемся того дня, когда можно будет все рассказать, не рискуя попасть за это в «случайную уличную драку» с ножом в бок. С КГБ шутки плохи.
Я не думаю, что именно этот параноидальный страх коммунистического режима перед думающей молодежью и связанное с этим кастрирование советской науки послужили основной причиной краха Советского Союза. Но, наверное, во многом из-за этого советскому научно-техническому комплексу оказалось нечего предложить пришедшему рынку. Наша страна по уровню развития научно-технического комплекса до сих пор «отстала навсегда». Нужны инновационные технологии, но они растворились в том «предбаннике» на московской улице Жданова, не знаю, как она теперь называется. Москвичи - не ивановцы, они имена подонков и палачей смыли со своих улиц.

История «красного» и, позже, сталинского террора нашла свое яркое отражение в документах той поры. Изучая их, можно получить общее представление о размахе государственного тотального террора, развернутого коммунистической партией и ее элитой – ЧК-КГБ против собственного народа.
 
Вот всего одна часть из страшной расстрельной 58-й статьи, а перед ней было еще 13, не менее людоедских:
«58-14. Контрреволюционный саботаж, т.е. сознательное неисполнение кем-либо определенных обязанностей или умышленно небрежное их исполнение со специальной целью ослабления власти правительства и деятельности государственного аппарата, влечет за собой - лишение свободы на срок не ниже одного года, с конфискацией всего или части имущества, с повышением, про особо отягчающих обстоятельствах, вплоть до высшей меры социальной защиты - расстрела, с конфискацией имущества».

По этой статье можно было осудить хоть святого. Но чаще всего и не судили вовсе, - трое гебистов отправляли в душегубки списком по сотне человек, не зная свои жертвы даже в лицо. Получить пулю по приговору суда было привилегией только известных людей. Остальных «судила» «тройка», и никаких следов в архивах. Их даже посмертно реабилитировать нельзя. Как, например, отца моей тещи, Ефима Зиновьевича Чернова, убитого палачами НКВД без суда и следствия только за то, что он был ученым агрономом. Единственным тогда в Иваново-Вознесенске.
От десятков миллионов людей, самых лучших людей страны, принявших нечеловеческие мучения, остались только колышки из полярной лиственницы в тундре.

Человеческая жизнь бесценна. Убийство невинных людей нельзя оправдать – будь то один человек или сто миллионов, велики й поэт, президент Академии или «кулачество как класс». И попытки такого оправдания в школьных учебниках есть подлейшая низость и кощунство. Напомним об основных, наиболее массовых категориях жертв политических репрессий в СССР.
 
Первая массовая категория - люди, по политическим обвинениям арестованные органами государственной безопасности (ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ-КГБ, - кобра постоянно меняла названия как кожу) и приговоренные судебными или квазисудебными (ОСО, «тройки», «двойки» и т.п.) «органами», а попросту шайками уголовных преступников, к смертной казни, к разным срокам заключения в лагерях и тюрьмах или к ссылке. По предварительным оценкам, за период с 1921 по 1985 г. в эту категорию попадает от 5 до 6,5 миллионов человек. Самые ранние репрессии советской власти (1917—1920), относящиеся к эпохе революции и Гражданской войны: имеющиеся оценки жертв «красного террора» более 5 миллионов человек.

Другая массовая категория репрессированных по политическим мотивам - крестьяне, административно высланные с места жительства в ходе кампании «уничтожения кулачества как класса». Всего за 1930—1933 гг., по разным оценкам, вынужденно покинули родные деревни от 3 до 5,5 миллиона человек. Меньшая часть из них была арестована и приговорена к расстрелу или к заключению в лагерь. 1,8 миллиона стали «спецпоселенцами» в необжитых районах Европейского Севера, Урала, Сибири и Казахстана. Остальных лишили имущества и просто выгнали из дома. Последствием этого стал массовый голод в России, на Украине и в Казахстане, унесший жизни еще 6 или 7 миллионов человек (средняя оценка), однако ни бежавшие от коллективизации, как мои дед с бабкой, ни умершие от голода формально не считаются жертвами репрессий.

Третья массовая категория жертв политических репрессий  -  народы, целиком депортированные с мест традиционного расселения в Сибирь, Среднюю Азию и Казахстан. Общее число высланных и мобилизованных в «трудовую армию» (тот же ГУЛАГ) простиралось до 3,5 миллионов человек.

Отдельной строкой отметим казаков, верных воинов и защитников Отечества во все времена, вырезанных практически поголовно. Это еще миллионов 8.
 
Перечень категорий населения, подвергшихся политическим преследованиям и дискриминации, можно продолжать еще долго. Мы не упомянули, например, сотни тысяч людей, лишенных гражданских прав за «неправильное» социальное происхождение, убитых при подавлении крестьянских восстаний, высланных на Север и в Сибирь жителей Прибалтики, Западной Украины, Молдавии и Польши, брошенных в штрафбаты и расстрелянных заградительными отрядами на фронте, репатриантов, принудительно работавших в фильтрационных лагерях, тех же «детей и родственников врагов народа», бывших пленных, которым к минувшему Освенциму «довешивали» десятку Карлага, и многих, многих других. Простите, дорогие мои, если кого не вспомнил.
 
А ведь кроме этих бесспорных жертв политического террора были еще миллионы людей, осужденных за разные незначительные «уголовные» преступления и дисциплинарные проступки. Их традиционно не считают жертвами политических репрессий, хотя многие репрессивные кампании, которые проводились силами милиции, имели явно политическую подоплеку.

Судили за нарушение паспортного режима, за бродяжничество, за самовольный уход с места работы (изменение места работы) или отъезд из колхоза (при Сталине крестьяне были крепостными рабами, паспорта им впервые выдали только уже при Хрущеве); за опоздание, прогул или самовольную отлучку с работы; за нарушение дисциплины и самовольный уход учащихся из фабричных и железнодорожных училищ; за «дезертирство» с военных предприятий; за уклонение от мобилизации для работы на производстве, на строительстве или в сельском хозяйстве, и т. д., и т. п. Наказания при этом, как правило, были не слишком тяжелыми  -  очень часто осужденные даже не лишались свободы. Трудно подсчитать число людей, которых настигли эти «мягкие» наказания: только с 1941 по 1956 г. осуждено не менее 46,2 миллиона человек, из них 11 миллионов  -  за «прогулы»! Очевидно, что главная цель всех этих карательных мер  -  не наказать конкретное преступление, а посеять страх, распространить систему принудительного труда и жесткого дисциплинарного контроля далеко за границы лагерей и спецпоселений. Вся страна превратилась в сплошное спецпоселение. Моя мама рассказывала, как однажды видела, как женщина с безумными глазами и в одном нижнем белье бежала за трамваем. Она проспала на работу, а за это полагалось от года до трех.
Детские воспоминания остались, как в 4 утра нарядчик стучал в окно нашей деревенской избы: «Выходи на работу, мать твою!». Это бабушке. А вот первая моя поездка в колхоз с коллегами уже СКБ КОО, как девушка деревенская плакала, что готова хоть в тюрьму, лишь бы паспорт получить и уехать куда глаза глядят. Хрущев уже был, а паспортов еще не было, а после тюрьмы давали. Многие пользовались.

Вот такая статистика геноцида. Чудовищного российского Холокоста. Но нет, увы, нашей русской «Стены Плача», нет русского музея, подобного иерусалимскому «Яд Вашем».
Вдумайтесь в эти цифры, и вы поймете, какая страшная и необратимая катастрофа случилась с нашим народом в «Великую Октябрьскую Социалистическую революцию», будь она проклята во веки веков. За всю историю человечества не было столь зверского и крупномасштабного преступления против человечности.

Подумайте и поймете, как страшен коммунизм, по сравнению с которым все остальные палачи и людоеды от Чингисхана до Гитлера – жалкие пачкуны в детской песочнице.

Увы, у нас не произошла переоценка ценностей. Коммунизм, русская разновидность фашизма, не осужден и не запрещен. Улицы наших городов носят имена кровавых вурдалаков. Если в Германии в Дахау возят гимназистов, то на Соловки школьников не возят. Их потчуют «учебниками» Филиппова.
Пока не будет дана честная оценка тому, что произошло, мы не сможем развиваться дальше. И всегда возможен рецидив в той или иной форме, очень даже возможен.

Обнажим же головы в этот День Памяти, вспомним поименно всех своих родных, сгинувших в застенках и лагерях, ибо нет в России ни одной семьи, где не вспомнят по крайней мере десятка. Почтим же их память. Помолимся за них. Они живы, пока мы их помним.

Валентин Спицин.