Весь Мир в котомке 10 и 11 глава

Глава 10. Охота Святославичей
Витязи, вынув секиры,
быстро рубили толстую шею дракона.
 Писец Калокира

 Вакула проснулся первым. Мучительно болел живот. Еще вчера вечером дорвался до вкуснейшей рыбки с душком и, не вняв уговорам Сафраила, жрал, пока голова не закружилась.
– Вот ведь и человеком был, тоже жадничал,- ворчал Вакула, потирая больное брюхо. – Через жадность и страдаю.
 - К чему жадность?.. – то ли спросил, то ли зевнул Сафраил.
 - К знаниям,- зло ответил Вакула и затрусил из пещеры к ближайшей скале.
Ветерок нес запахи осени и прохлады, пахло далеким снежком и свежестью, той неповторимой осенней свежестью, что приносит с гор первый снег. Сафраил, по своему обыкновению свернувшись калачом, дремал, Димур тоже нервно всхрапывал во сне, сучил ногами, словно бы убегая от кого-то большого, неведомого.
- Похудел, оборотень, одна кожа да кости,- успел подумать, выбегая из пещеры, Енот. Он справил нужду, и облегченно вздохнув, принюхался. Что-то было не так, пахло дымом костра, далеким дымком, смешанным с запахами походной похлебки. В ароматы кухни вплетались нити запахов немытых мужских тел и оружия. Чуткий нос енота уже нарисовал картину военного лагеря. – Странно, что воинам делать так высоко в горах, да к тому же в таком большом количестве. Наверное, через горы идет чье-то войско. Надо бы разбудить дракона и оборотня, слетать глянуть, что к чему.
Сафраил встал, разбуженный енотом, и теперь громко зевал, мотая головой, вытряхивая из ушей остатки сна. Димур тоже поднялся и теперь смущенно крутил в руках свои портки.
- Чо? - съехидничал Вакула,- забыл, где перед, а где зад?
- Молчи хвостатый, тебе-то вообще штанов не надо, ты и в шерсти, словно в одежде. А тут всякое утро надевай, снимай,- зевая, ответил Дим.
Сафраил выслушал рассказ Енота, выбрался из пещеры, разминая затекшие ноги и крылья.
 – Сейчас смотаюсь, гляну, что к чему. Ты, Дим, пока костерок разожги, может, горного барана поймаю, позавтракаем,- сказал дракон и сорвался с обрыва, широко раскидывая крылья.
Димур вытащил огниво и стал разжигать костер. А Вакула тревожно вглядывался в летящего высоко дракона. Хотел поколдовать немного, уж больно странно в экую пору видеть людей в горах. Наконец Сафраил превратился в маленькую точку на фоне свинцовых облаков.
- Не нравится мне это все,- проворчал Енот. – Ох, не нравится.
Вдруг над близлежащими камнями замелькали наконечники пик и высоких островерхих шлемов. По тонкой тропе вдоль обрыва бежали воины, сверкая в лучах утреннего солнца боевыми доспехами.
 - Беда!.. - воскликнул Вакула, уворачиваясь от взвизгнувшей над головой стрелы. Нас окружили!.. - вопил енот, кувыркаясь что было сил под градом стрел, буквально обрушившимся на них с Димуром. Каким-то образом воинам Святослава удалось незамеченными подкрасться к пещере. – Сафраилушка, выруча-а-а-ай!..
 Димуру тоже приходилось несладко, одна из стрел успела чиркнуть в шею, и теперь липкая горячая кровь стекала по груди, быстро впитываясь в льняную рубаху и кожаную телогрею. Он крутился, отбивая стрелы, словно карась на сковородке. Воины под прикрытием лучников уже прыгали по камням с мечами на перевес, все как один крупные, широкоплечие, доспехи сверкают вороненым блеском закаленного харлуга. Самый резвый уже в двух шагах от Димура замахнулся кривым дамасским мечом, метя в шею гиганту. Димур махнул наотмашь, сшибая с ног, взревел, как зверь и кинулся навстречу набегающим. Бил кулаками, стараясь не попадать в открытые лица, боялся прибить насмерть, стальные шлемы мялись под ударами пудовых кулаков, кого-то схватил за локоть, сдавил, что-то смялось, хрустнуло и вякнув, замолчало совсем. Остановились передохнуть, рассредоточились вокруг, и со спины зашли, дышали тяжело с хрипами, у каждого второго копье. Один смотрит на изогнутый меч удивленно - гигант изогнул каленое лезвие голой рукой. Ишь стоит, словно гора, весь волосатый, в крови, и зубище-то, зубище… А горный великан тем временем обвел глазами всех витязей и хрипло спросил:
 - Добрые люди, почто напали?..
Старший из витязей, бородатый и почти такой же, как Димур ответил, глядя в глаза:
 - Нишкни сила нечистая, издохни басаврьжье семя!.. - снова накинулись всем скопом, гуртом, свалкой, ватагой прямо, у-ух…
 Миг - и в руках одного из них, из-за спины, возникла сеть. Опутанный с ног до головы, оборотень был скручен крепкой веревкой из конского волоса. Кто-то расчетливо и крепко приложился к его затылку рукоятью тяжелого меча. Те, кто больше всего пострадал, теперь, придя в чувство, пинали жестоко, коваными сапогами, и били, норовя попасть подкованными подметками в пасть, в рыло, по санкам, под вздох и по салазками, и древком копья под микитки… Связанного-то сетью бить оказалось легче, старались, как могли, упрели. Старший воин едва отогнал:
– Живая тварь дороже будет.
 Енота, который чего-то верещал чуть не по-человечьи, сцапали за шкирку и сунули в мешок. В этот момент из-за туч упал Сафраил. Каленые наконечники стрел со звоном отлетали от его груди, чешуя дракона оказалась чересчур крепкой для простых стрел. Копья тоже не брали, то ль тварь чернобогова уворачивалась, то ли использовала колдовство, светлым богам противное, одним словом, напасть.
- Зовите Дулебов!.. - взревел  десятник, прикрываясь щитом.
 Сафраил, грозно взревев в ответ, выдохнул струю пламени и, черкнув крылом о скалу, повернул, чтобы снова атаковать, сделав круг над скалами. Однако на пути его встали трое воинов необычной внешности. Три огромных богатыря, славянина из Дулебов, согнули необыкновенно большие и тугие луки, целиком выкованные из бронзовых пластин, из таких вот луков, в древности, и бивали драконов сказочные велеты.
 Стрелы, зловеще загудев, ушли в грудь Сафраила, каждая в полпуда весом, наконечники тупые, а вместо оперения пучки конского волоса, слепленного воском. Сафраил выдохнул струю пламени, пытаясь сжечь смерть, что летела в него. Однако бронзовые древки стрел только нагрелись, дракон попытался извернуться, только было поздно, его тело пикировало и для маневра времени уже не оставалось.
 Одна из стрел ударила в горло, пробив толстую шею, две других плотно застряли в груди. Сила удара была такова, что дракона отшвырнуло влево, ударило крылом о камни. Что-то треснуло - ломались кости, рвалась потрепанная перепонка. Сафраил, завалившись набок, стал сползать вниз, в обрыв. Камни сдвигались под его весом, трескались, летела мелкая крошка.
 Дулебы снова натянули луки, и три стрелы нагнали кувыркавшегося по клону дракона, на этот раз по самое оперение вошли, разрывая внутренности. Наконец огромное чешуйчатое тело остановилось, зацепившись за камень, торчавший из склона, и замерло в луже крови, которая так и хлестала из ран и сломанных крыльев. Глаза небесного гиганта медленно стекленели, из пасти еще шел дымок, и текла недогоревшая кислота, ноги гиганта еще раз дернулись, столкнули с обрыва огромный валун, и Сафраил затих. Воины, обвязавшись веревками, заскользили вниз по склону, в заплечных петлях их сверкали тяжелые секиры. Кто-то наверху радостно и грозно запел, восславляя светлых богов в победе над последним чудовищем.
 Но ничего этого ни Димур, ни Вакула уже не видели. Димура, связанного и спутанного сетью, поволокли вниз, в долину, к стоявшим там лошадям, а мешок с енотом закинул за спину дюжий седовласый воин.
 Ругги разбили новый лагерь только вечером, после перехода через перевал. Их князь сидел у костра на огромном валуне, укрытом шкурой снежного барса и, смеясь, расспрашивал воинов об их добыче. Четверо витязей с трудом принесли голову убитого Сафраила и положили её на камень напротив костра. Святослав пил вино из кубка и смотрел на то, как воины, встряхивая длинными чубами, рассказывают друг другу, похваляясь, как весело было им атаковать пещеру, в которой кроме дракона оказался еще и Див. Грозный демон отбил почти все стрелы, выпущенные в него, и лишь одна нанесла ему глубокую рану на шее. Даже теряя сознание, он успел вывернуть пару рук, и сломать челюсть одному из самых опытных бойцов в отряде Святослава.
 Подошел Калокир, он устало присел рядом с братом и, глянув в его глаза, принял огромный кубок с медом.
 - Вот и все брат, больше не осталось драконов, мы добыли последнего. Человек торжествует, боги ликуют, в вирии, сам Перун помогает тебе, брат,- сказал он с грустью в голосе, словно бы сожалея о содеянном.
 - Да, мои боги сильнее всех других, только с их помощью я победил нечестивое орудие ящера. Даже наш пращур Славен, и тот не истребил столько нечисти, сколько убили мои охотники! - воскликнул Святослав, ударяя по плечу брата.
Калокир устремил взгляд куда-то вдаль. В какой-то момент Святославу показалось, что в глазах брата мелькнуло снисхождение, словно старший брат втайне смеется над Святославом. Он уже было осерчал и хотел вскочить с камня, когда Калокир встал и с поклоном сказал: – Ты прав…
- Вели тащить сюда демона из пещеры. Посмотрим ещё раз на эту тварь, прежде чем снять с него шкуру.
- Может быть, оставим животное на потеху? - спросил Калокир, глядя, как витязи кинулись за связанным Димуром.
- Вот еще! - зло воскликнул Святослав. - Тащить оборотня в Перияславль, на потеху… Да лучше шкуру, чем кормить тварь.
- Это, наверное, последний и горных великанов, наверное внук великой каменной матери и самого Иммира, снежного великана,- негромко посетовал Калокир.
 - Время велетов ушло!.. - смеясь, ответил Святослав. – Потешимся, брат.
Димур пришёл в себя не сразу, его разбудил запах жаркого. На кострах русичей готовили ужин, пахло жареной печенью и похлебкой. Руки Димура затекли, веревки из конского волоса больно впились в запястья. Он попробовал пошевелиться, сеть, которая опутывала все тело с ног до головы, не позволила. Димур скосил глаза и чуть не закричал, волна гнева и жалости захлестнула его. Невдалеке, на камне, стояла голова Сафраила. Некогда прекрасные золотые глаза дракона теперь выглядели пустыми стекляшками.
Напротив, на камне, укрытом шкурой снежного барса, сидел, широкоплечий, закованный в броню, витязь. Он что-то говорил окружавшим его воинам, смеялся. Наконец двое дюжих витязей в остроконечных шлемах поднялись и подошли к лежащему Димуру.
 - Ну, демон. Живой? - спросил один из воинов, пиная связанного Дима в спину. Димур пошевелился, показывая, что жив и очнулся.
 - Молчишь? Отродье ящера? - спросил один из воинов. Димур глухо зарычал в ответ.
Витязи с трудом подняли его и поволокли к князю. Поставили на колени перед Святославом. Сети пришлось снять, зато трое лучников драконобоев, взяли Димура на прицел.
 - Кто ты, демон? Говори, иначе умрешь медленно и мучительно,- грозно глядя на стоящего на коленях Димура, молвил Святослав. В руке его был дорогой кинжал, судя по отделке и форме - византийский. Святослав поигрывал им, словно решая, метнуть его в демона или подождать. Из огня вытащили раскаленный докрасна меч и ткнули им в шею Димура. Запахло горелой кожей. Димур дернулся было и зарычал. Гнев на убийц Сафраила мешал ему ответить членораздельно, горло вдруг закупорил соленый и горький ком.
 Князь засмеялся, и махнул воину, держащему горячий меч, мол, подожди.
 - Говори имя…. - в голосе Святослава зазвенел металл.
Димур вдруг вскочил на ноги, но, не удержавшись, упал, и это спасло ему жизнь. Тяжелая стрела сорвалась с тетивы за миг до его падения. Воины подбежали к нему и стали пинать, били окованными сапогами, норовя попасть в лицо.
 - Ладно, брат, возьмем Дива на потеху ребятне, прикуем на базаре, пусть народ смешит,- сказал Святослав, ткнув кинжалом в бок беспомощного Димура. – А шкура у демона толстая, такую бы на сапоги.  - Святослав громко захохотал.
 


Димур снова потерял сознание. Очнулся он лишь к вечеру следующего дня, его везли, перекинув через спину коня. Веревки, правда, расслабили, чтобы не помер от застоя крови. Ехавший рядом воин крикнул:
– Демон очухался!
Кто-то, невидимый Димуру, ответил:
- Пусть его, висит. Князь батюшка в клетку его посадит, на потеху ребятне, Перияславской.
 Вечером остановились разбить лагерь. Димура кулем скинули на землю возле каргалистой сосенки, что притаилась между двух валунов. Очень хотелось есть, но злость на убийц Сафраила и Вакулы притупляла все другие чувства. Димур лежал неподвижно, по щекам его катились горькие слезы.
 Земля меж камней была устлана ковром из хвои, и мелкие хвоинки прилипали к щекам, норовя попасть в глаза и нос. Димур пошевелил руками и вдруг понял, что веревки можно снять. Витязь, что вел его коня в поводу, принес воды. Димур зло отвернулся, когда тот попытался его напоить.
- Не пьешь, отрод!.. Но, подыхай, как собака.
Витязь больно пнул Димура в висок и отошел к костру. Димур терпеливо ждал темноты. От веревок на руках удалось освободиться лишь под утро, когда на горы опустился густой и холодный туман. Мелкие капли катились за воротник и приятно охлаждали тело. Как не странно, Димур совсем не замерз, хотя и пролежал почти всю ночь на земле. Видно, грела злость, что горела бешеным костром где-то в груди, заставляя медленно и верно крутить кистями рук, ослабляя веревки.
Вместе с туманом пришла необычная тишина, казалось, даже мелкие птахи притихли, боясь спугнуть белый морок. Два раза за ночь подходил воин часовой, тыкал тупым концом копья в ребра, убеждаясь, что пленник живой и находиться на месте, и лишь теперь, под утро, часовой задремал, где-то возле потухшего костра.
 Из тумана возник Вакула. Енот сильно хромал, одно ухо было разорвано стрелой, кровь уже запекшаяся грязными комками, свисала, сваляв шерсть на шее и голове. Один глаз енота заплыл, второй злобно сверкал. Вакула подполз к Димуру, перегрыз веревку на руках и ногах и зашипел:
 - Живой? Вставай, все потом, сейчас поползем вниз в рощу.
Димур поначалу чуть не вскрикнул от радости, увидав Вакулу живым, однако молча пополз вслед за зверьком вниз, меж валунов. В лагере стояла тишина, туман мягким влажным покрывалом укрыл беглецов. Только в роще, когда остановились передохнуть, Вакула снова сказал:
– Я на них морок напустил, теперь спать будут, доколе солнце через туман не пробьется. Мое заклятье солнечных лучей боится. Бери меня на руки и бегом вниз в долину, там река, вдоль нее и побежим, авось скроемся.
Димур нежно прижал раненного друга к груди и побежал мягким, звериным бегом, как учили охотники, стараясь не наступать на предательски хрустящие сучки.
Глава 11. Переяславец
Кровь дракона медленно стекала по столбу,
пузырясь, и чернела на солнце
отвратительными наростами.
Иеромонах Февроний

С тех пор, как поделены были земли славянские меж внуками Ольги, не досталось места князю Святославу. Пришлось Русскому князю уйти к сподвижникам своим, таким же изгоям, противникам христианской веры. Собрали братья дружину и явились в капище Перуново под Перияславль. Руссы приняли легендарного языческого князя, воина. Приняли, надеясь построить свое, языческое государство в низовьях Днестра. Даже заключили братский договор с императором Византийским Фокой, который в свою очередь надеялся с помощью русских мечей расширить свои владения и укрепить ставшую ускользать из его рук власть.
Византия, как, впрочем, и весь культурный запад, всегда с опаской относилась к землям заселенным славянами. Слишком противоречивы были свидетельства путешественников, проникавших глубоко в эти земли. То говорилось об их абсолютной дикости, то о величии и необыкновенной для язычников культуре антов, как их называли греки. Одно их умение строить города и, оставаясь оседлыми в принципе, срываться в один день, покоряя новые земли, заставляло Византийцев, а до них и Римлян, боятся непостоянных антов. Словно котел, кипящий отдельно от всех, настолько непохожий на другие страны, славяне выплескивали из себя нечто новое и не всегда понятное западу. Славянские племена, их союзы, воины, внезапные кочевья и перемены всегда будоражили чувства западных императоров. Даже Фока считал славян опасными, самыми опасными, а уж после прихода на их земли Ольгердовичей и прочих Рюриков - опасными втройне. Философы в один голос утверждали - славяне-анты растворяют в себе самые крепкие народы, беря от них самое лучшее и неудобное другому миру. Фока убеждался в этом не раз… «Бойся славянина неказистого, ибо непредсказуем он…» - как-то сказал ему его отец.
 Какова бы не была мощь, что Римской, что Византийской армий, ни одна из этих империй так и не решилась воевать с таинственной Гардарикой. Только северные викинги совершали смелые набеги на окраины славянских княжеств. Но они сами были подобны славянам и варились с ними в одном котле.
Суровые зимы, дремучие леса и крепкие города были не по силам ни голоногим римлянам и византийцам, ни пенящим море викингам, хотя последним и удавалось грабить Гардарику. Вот только сами викинги оседали в этих городах с удовольствием.

Во все времена империи запада пополняли свои армии наемниками из северных и восточных славянских княжеств. Вот и теперь Фока уповал на помощь опального Святослава и его дружины, мечтая их мечами сделать самую трудную и не благодарную работу. Легионы потребовались бы ему дома в Византии, для усмирения смуты.
Однако ставка Фоки на руссов оказалась проигрышной. Руссы, прирожденные воины, привыкшие жить походами, славившие своих языческих богов, не поделили чего-то с венграми, кочевавшими с великого хребта через все земли славян, и начавшими мятеж болгарами. Они оказались не у дел даже в славянских землях. Отказавшись принять христианство, мусульманство, они пытались остаться верными богам пращуров. Что ж, смутьяны и разбойники никому не нужны. Теперь Императору приходилось ни с чем возвращаться в столицу.
А Святослав, вместо того, чтобы идти на приступ болгарских крепостей, развлекал себя охотой на почти истребленных к тому времени представителей мифического мира древности. Взяв малую дружину, он носился по всем землям, истребляя драконов и грифонов.
Руссы, слепо верящие в силу своего оружия и могущество богов, наивно проигрывали грозной поступи нового и всепоглощающего христианского мира. Болгары и греки, византийцы и венгры постепенно принимали веру Христа. И лишь малая толика руссов, возглавляемая Святославом, пыталась удержать старую веру предков.
Воины Святослава сами, уничтожая последние творения богов древности, драконов, леших и прочую, как они считали, нечисть, приближали момент окончательного прихода нового мира. Мира, в котором не будет места прекрасным драконам или чудовищным кикиморам, где лешие и чугайстыри станут легендами, а загадочная птица Сирин уйдет на кромку миров, всплакнув по ушедшим богам. Руги или Руссы, как их называли славяне, возвратились во временное свое прибежище в Переяславец.

Переяславец шумел ярмарочным днем, радуясь возвращению Святослава. С победой вернулся князь, привез голову отродья змеиного. На большаке теперь торчал огромный кол, с насаженной на него головой последнего дракона. Мальчишки, что посмелее, кидали в неё камнями, похваляясь удалым броском, бабы пугливо шарахались, глядя на вытаращенные остекленевшие глаза Сафраила. Как же, еще одно порождение темного ящера, пугавшее их долгие годы, уносящее скотину и зорившее поля, убито грозными и смелыми руссами. Скоро не будет страха у человека, глядящего в небеса. Богатыри сказочные, приплывшие из далекого моря-акияна, победили страх человеческий, теперь пьют меды хмельные, пыряться в своих банях, кидая квас на каленые камни и славят богов.
 Руссы почти всю нечисть истребили, и в лес можно пойти, не опасаясь быть заманенным в топи кикиморой, в поле не страшно корову выгнать, не один грифон не утащит. Всех летающих гадов низвергли на землю стрелы чубатых витязей.
Сегодня в капище славную жертву богам принесут, волхвы уже привели огромного оленя и дикого лесного бера в клетке. Пьяные руяне, по пояс раздетые, пляшут у столба Перуна, тела их с наколотыми серыми и розовыми знаками испещрены шрамами, блестят от пота, рты их оскалены в криках славы, чубы их, смазанные кровью дракона, треплет вечерний ветерок. Перияславские девицы смотрят на пляску, будоражащую кровь, блестят глаза молодух. Однако зрелые мужи насторожены, кому по нраву долго держать в городище жарких, словно огонь руггов, скорее бы отгуляли и отправились восвояси воевать. Святослава и братьев его перияславцы боялись - слишком много в нем необузданной отваги и гневной силы от древних богов.
 Огромный медведь сидел, уныло глядя на колья, окованные стальными полосками. Видно, понимал лесной человек, что приходит его смертный час. Перияславцы, подвыпив с ругами, радовались вечернему торжеству, словно малые дети. Здесь же Болгары, гости дорогие и купцы викинги, бородатые, в шлемах рогатых. Затеют вечером бранные игры, будут бахвалиться умением рукопашной схватки да радеть, пить вина Византийские, меды Дулебские.
 Прибыл и посол от императора Фоки, молодой, статный витязь Цимисхий, привез грамоту от императрицы Феофанно. В грамоте той призывает она Калокира и Святослава идти на Фракию, обещает помощь имперских легионов в борьбе против греков и фракийцев. Святослав прочел грамоту и теперь пьет вместе с послом в хоромах сладкий мед и тешит плоть в обществе юных дев.
 Невдомек Руссам, что искушённая в подобных интригах Феофанно уже готовит заговор против своего мужа Фоки. А все, что ожидает Святослава во Фракии, это предательство Византийцев. Не знают князья, что под хитоном на груди Цимисхия уже притаился крест христианский, желает Иоанн, как говорится, жар загрести руками славянской дружины. Подставить под удар во Фракии руссов, и с ними Фоку.
 Однако пока в Перьяславце принимают его как друга и лучшего полководца византийской империи. Выделили ему огромный дом на два поверха и конюшни для лошадей. Святослав ласково встретил посланника и, прочитав грамоту, попросил два дня на размышление. Калокир лишь не учувствовал в празднестве, ушел под вечер на дальнюю заимку под холмы, где живет Наина, бывшая служанка Ольги, княгини. Поговаривают, дескать, она христианство приняла. Грустным Калокир вернулся из похода за драконом, грустным…
 Иоанн Цимисхий возлежал на лавке в покоях, отведенных ему в гостевом конце, и слушал доклад своего лазутчика. По-гречески шептал пролаз на ухо Иоанну о том, где и сколько войска в Переяславце. Каково вооружение северных варваров, сколько конных, а сколько пеших выставит Святослав для похода. Тут же, в светлице, сидит недавний беглец и предатель Каджи-Мюрат. Магрибский колдун, сбежавший от своего хозяина и укравший драгоценный магический камень, он теперь был в свите Цимисхия. Каджи надеялся, сменив хозяина, пробиться к власти в Византии. Он-то знает наверняка, что Иоанн сменит Фоку на троне империи. Теперь же плетет свои сети, желая умостить свой костлявый зад, поближе к трону, лелея тайные планы, мечтая с помощью камня когда-нибудь стать тайным властителем империи.
 Цимисхий со скучающим видом потягивал вино из хрустального кубка и лишь иногда вскидывал свою красивую бровь, изображая удивление. Он-то твердо знал, что лишь выведя Руссов во Фракию, можно ослабить славян. В отличии от Фоки, он понял одну истину: Святослав непредсказуем, он может стать оружием не только в его руках. Новгородцы могут простить ему недавние боевые выступления и пригласить его на службу, тогда мечты о продвижении империи на восток станут туманным маревом. К тому же не все ещё было решено со стареющим, но пока еще сильным Фокой. Впереди был декабрь, и в этот месяц все должно было решиться.
 Вошел лектор Герантий. Некогда он командовал личной когортой охраны императора, но был изгнан за излишнее пьянство. Умелый и хитрый воин, попавший в немилость к Фоке, он быстро был подобран Цимисхием, и теперь исполнял тайные поручения нового господина. Благодаря своему умению маневрировать в сложных ситуациях и своему недюжинному таланту разведчика и пролаза, он втерся в доверие к молодому, но умеющему ценить людей, Иоанну. Изрядная доля разумного лизоблюдства как нельзя способствовала этому.
 - Мой господин,- кланяясь, сказал он. - Наши люди нашли у реки странного человека, такое впечатление будто бы это дикое животное, из тех, что населяли сказочную Кимерию. Нам с трудом удалось пленить его, потеряв восемь лучших воинов, и истратив все средства тихого боя, мы пошли на хитрость. Лишь заговорив с ним, мы убедили его сдаться. Но и тут оказалось, что применим лишь диалогический подход Сократа, о котором я докладывал вам. Мне помог один из воинов, владеющий словесностью и демагогией. Представляете, варвар сдался, лишь поговорив.
- Веди скорей это чудо славянской природы, я хочу посмотреть на воина, который способен убить восемь легионеров из твоей когорты и при этом сдаться оружию слова! - привстал Иоанн.
 В светлицу тут же приволокли закованного в цепи Димура. Кожаная куртка на нем была разорвана, а на голове, аккурат выше виска, зияла страшная рана. Тем не менее, гигант, подобный славянскому медведю, стоял прямо, его руки, буквально свитые из мышц, сжимали цепи, за которые его придерживали изрядно вспотевшие легионеры. Он же только улыбался, показывая ряд нечеловечески-белых зубов, напоминающих клыки. Широкий нос, массивные надбровные дуги и брови, что снопы колосьев, борода шириной с лопату. Кровь в ране совсем запеклась, а ведь недавно нанесли.
– Кто же он, зверь или… - неплохой физиономист, воспитанный в Риме, Цимисхий понял, что перед ним существо иного вида. По слухам, подобные животные, жили в глубокой древности. Возможно, где-то в северных лесах и сохранились еще такие существа. - Киммерийцы или Ассы, откуда же ты взялся?..- размышлял Иоанн, глядя в глаза варвара.
 - Скажи мне, кто ты, зверь или человек? -  вставая, произнес Цимисхий. Они были почти одного роста, однако варвар был в два раза тяжелее и, по-видимому, сильнее Иоанна.
 - А ты кто, зверь в человеческом облике или человек? До сих пор в городах я встречал лишь таких,- ответил неожиданно варвар. Цимисхий улыбнулся, его забавляла эта ситуация.
 - Я слышал, ты сдался моим воинам, почему? Ты ведь мог убежать?
 - Все время бежать - так и мышью стать недолго, заяц всю жизнь бежит. Твои воины попросили забрать своих раненых,- варвар подтянул цепь, вместе с легионером, крепко державшим её, только лишь для того, чтобы утереть пот, стекавший по его лбу и раздражавший его рану. Утерев, его, он произнес:
 - А это признак человечности. Звери лишь бросают раненых на растерзание, людям же присуще сострадание, поэтому я и сдался. Сострадание - высшая сила, так учил Караим,- спокойно ответил Димур.
- Это признак высшего благородства,- на лице Цимисхия мелькнуло удивление. – Значит, ты решил больше не убивать. Почему?
 - Люди не должны умирать просто так, без смысла. Они рождены, чтобы радоваться жизни и любить друг друга. Они часть земного царства, где даже гриб не вылезет без смысла.
 - Странный ты, варвар, ты не похож на других,- Цимисхий подошел вплотную к Димуру. Он посмотрел в глаза Дима и улыбнулся. – Отпустите его, - он махнул легионерам. Те нерешительно отпустили цепи, а десятник отомкнул наручники.
Иоанн показал на стол, где были разложены яства, фрукты и мясо. – Вкуси пищу, странный воин, я желаю преломить с тобой хлеб. Если не секрет, откуда ты появился?
 - Из залесья,- коротко ответил Дим, махнув рукой куда-то за спину.
 - Все славяне вышли из леса,- усмехнулся Цимисхий. - Зачем же ты шел сюда, в городище?
 - Я хотел похоронить голову друга,- ответил Димур, присаживаясь к низкому столу.
 - Значит, дракон был твоим другом,- удивленно спросил Цимисхий.
Он махнул рабам, чтобы те подавали. Димур лишь кивнул, торопливо набивая рот мясом молодого кабанчика, запеченного в яблоках. Хорошо прожаренные косточки хрустели на его зубах смачно, словно семечки подсолнуха. Цимисхий и сам откусил кусочек осетрины, запив его из кубка. Затем, приказав всем удалиться на некоторое расстояние, неторопливо взирал на то, как насыщается странный варвар.
«До чего же они грязны и бескультурны в насыщении, хватают руками, не пользуются ножом или ложкой, но при этом им присуща некая благородность, выраженная в самопожертвовании, они могут все, еще могут жалеть раненого врага. Чудное смешение человечности и зверинности. Не об этом ли говорит Сократ, вспоминая о крови богов, текущих в жилах человеческих»,- думал Цимисхий, взирая на то, как Димур насытившись, начинает сгребать в котомку наиболее мягкие куски мяса.
 - Зачем тебе этот запас? - наклонившись, спросил Иоанн.
 - Там, в роще, лежит мой друг, маленький енот, ему нужно есть,- лаконично и спокойно ответил варвар.
В его спокойствии было что-то от уверенного в себе существа, не боящегося смерти, или… Он не подозревал, что с ним могут сделать слуги Цимисхия. И эта наивная простота спасала его, в глазах молодого интригана Цимисхия появилось нечто похожее на восхищение. Иоанн был воин, хитрый и умелый царедворец, способный увлечь любого, способный ценить самое настоящее в человеке, а это говорило о многом. В этом варваре было что-то способное быть надежным. Если суметь разгадать это свойство натуры, то такой человек будет предан.
- Восемь воинов… - одними губами прошептал Иоанн.
- Разреши задать тебе вопрос. Насколько я понял, люди, убившие твоего друга, дракона, все ещё здесь, и ты хочешь отомстить им? - наконец спросил он варвара.
Варвар завязал котомку и встал, а встав, он поклонился, по-славянски коснувшись пола левой рукой, и ответил:
 - Нет, месть недостойна тех людей, они убийцы, а не воины, сражающиеся в честном бою. Их удел «Батьку гуртом бить». Люди они трусливые, победить их невозможно, у меня ума пока мало, а вот просто убивать не хочу.
- Ты знаешь разницу между терминами убить и победить? - вскинул брови Иоанн. Вот оно, то на чем его можно подцепить на крючок,- мелькнула у Цимисхия мысль.
 - Конечно, у нас об этом знают даже дети,- просто ответил Димур. – Победить значит убедить больше так не делать, а убить… просто, убить и все. Он повернулся, чтобы уйти.
Цимисхий удивленно привстал и воскликнул, пытаясь удержать это странное существо, одновременно сделав знак слугам, чтобы не останавливали:
 - Но они охотились на дикое животное, что убивало их скот? И разоряло их кров?
Димур вдруг вернулся и, подойдя вплотную к Цимисхию, спросил:
 - А сами они, способны понять разницу между животным и ЖИВОТНЫМ. Живот по-нашему жизнь…. А они отняли её, не познав, не осмыслив, не попытавшись понять, зачем создано это существо. Они просто убили….
 Сказав это, Димур еще раз поклонился и, повернувшись, шагнул к дверям. Легионеры вскинули дротики, чтобы поразить его. Однако Иоанн сделал им знак остановиться.
Когда Димур вышел, Иоанн подозвал Герантия.
 - Иди вслед за ним и помоги, а главное - уговори его вернуться сюда. Сделай все возможное, чтобы это существо не попало в руки местных князей. Герантий с поклоном удалился.
 - Зачем, вам этот варвар, господин? Проще уничтожить его? - задал вопрос внезапно возникший Каджи-Мюрат.
 - Затем! - взмахнул рукой Иоанн.- Что он в отличие от вас не так лжив, - он махнул рукой, прогоняя Каджи.
Незаметно ухмыльнувшись, Каджи-Мюрат удалился. «Чем больше в тебе эмоций, тем легче будет управлять тобой»,- подумал, пряча ухмылку, Магрибский колдун.

 Вечером в Переяславце славили Перуна и Свентовида. Отчего-то недолюбливал Святослав дремучего бога Велеса. Оттого, видать, что Велес не требовал крови и просил приносить в капища лишь ржаные колосья. Не любил его и Калокир, который втайне уже слушал речи монаха Вельзарета, что таскал под нагрудником талмуд новой веры, Библию. Слушал, хотя и смеялся в открытую над богом, который дал себя распять на кресте. Но более всего Калокир смеялся над тем, что Христос, как и Владимир, сын ключницы Малуши, или Мельши, как называли её дворовые. Родился от иудейки. А значит - от рабыни, твари бессловесной. Один он смеялся на людях, всех громче, хотя и понимал, что если кто и рьян, как предок Русс, так это дикий по своей натуре Владимир. «Однако Владимир молод, и Новгородцы его задавят…» - тешил себя мыслью стареющий Калокир.
 Вечер приближался, вот уже и оленю кровь пустили жрецы, и бронзовые копья ударили в сердце бера. Медвежья кровь, смешавшись с людской и оленьей, окропила единый алтарь четвероликого Свентовида, а выпившие кубки, витязи и гости обнажили мечи в честь ритуального боя.
 Простой мастеровой люд толпился на большаке, предвкушая великое празднество по поводу убиения дракона. Бабы надели новые кики и сарафаны и теперь голосили заливистые песни, славя Макошь и Мерянских богинь, невест Маржеля - Перуна. Мужики, добыв чистый огонь, окунулись в его очищающий блеск, славя светлых богов. Дружина стройно гремела оружием, славя княжью охоту. Только те, кто снимал голову дракона с шеста, удивились потом, когда на шесте, вместо пятипудовой головы дракона, нашли они мешковину, облепленную глиной.

 Забили тревогу, только не сразу,- понятно почему. Голова чудовища исчезла прямо на глазах четырех сторожей, правда, глаза те мутны были от браги, да от чадящих дымом факелов. Ринулись витязи Святослава искать, да где там. Хитер был тать, унес, словно ветер. Не иначе, тот самый демон, что морок на охотников напустил. Все обыскали, все дворы на ноги подняли, все тщетно, сами заморские гости, византийцы предложили помочь и вместе с народом бегали, и кричали громко. Однако, демон хитер, ускользнул, словно ветер, и голову драконью прихватил. Сотник Прокопий так и сказал:
- Не иначе сам Ящер приходил, простому-то богатырю, не снести, ить тяжела….
Герантий, ему вторил, сам отправлял в леса, что вокруг Переяславца, легионеров, однако и те не с чем воротились. Викинги до дрокаров своих сбегали, все перетрясли. Болгары на конях вокруг городища крутились, факелами махали, едва детинец не подпалили, впустую все, впустую. Канул тать, как камень в воду.
 Димур и раненый Вакула отлеживались в глубоком подвале, в гостевом конце Переяславца. Голова Сафраила покоилась там же, заботливо завернутая в холщовый мешок. Герантий так и не догнал Димура, ушедшего в лес. Однако он хорошо запомнил слова варвара, который пришёл забрать голову друга. Легионеры Герантиевой сотни караулили голову пуще витязей из гарнизона Переяславского.
 А сам византиец поил местной брагой караульного. Посему когда зазвенел колоколец, заботливо привязанный к ноге одного из стражей византийцев, никто тревоги поднимать не стал, наоборот, пьяных славян убедили, что это теленок, заблудший в переулок, в колокольчик звенит. Помогли Димуру по-тихому до ворот детинца добраться и за стены уйти.
Герантий, старый пролаз, поднаторевший в обмане врага, громче других командовал и, шевеля усами, грозно гонял витязей и легионеров, создавая иллюзию поисков, однако Димур ему уже пообещал, что вернется, ибо Герантий ему помог.
 Через пять дней Иоанн Цимисхий покинул Переяславец, убедившись окончательно, что Святослав собирает рать на Фракийцев, приверженцев нового бога. Все, что задумал Иоанн, должно было свершиться, небольшое войско Руссов уйдет во Фракию и там его можно будет либо поддержать, либо бросить, в зависимости от того, как пойдут дела. Если Фракийцы побьют руссов, во всем обвинят Фоку, а если руссы победят фракийское войско, то все восславят Иоанна. Однако и те, и другие после войны ослабеют, и можно будет управлять уцелевшими, как заблагорассудится.
 Руссы пребывали в некой эйфории. Обещание Цимисхия и Датчан поддержать поход повергло Святослава в полный восторг. Он все еще надеялся свергнуть Христианство на Руси, взяв верх над Греками, которых он считал виновниками прихода этого убогого учения. Беда Святослава была в том, что он поверил коварным заговорщикам, он поверил в то, что можно победить нового бога, истребив греческо-фракийский союз. В действительности, приход новой религии уже невозможно было остановить, даже истребив такое огромное количество воинов, какое встретит Святослава во Фракии. Христианство уже впитывалось в мир, подобно воде в корку сухого хлеба.
Иоанн же спешил навстречу власти, он и только он теперь контролировал всю политику Пиренейского полуострова. И виной всему была любовь женщины. Женщины, рискнувшей ради красоты и стати Иоанна, ради его амбиций, предать мужа, мудрейшего из диктаторов всех времен, Никифора Фоку. Интриги, разыгранные ей, поставили византийцев на грань гражданской войны. С востока довлела угроза Греко-фракийского союза, с запада надвигались германцы, теснимые болгарами и венграми, и только никому не нужные язычники руссы способны были разрядить обстановку, отвлечь империю от похода против венгров и болгар. Для чего же это было необходимо?.. Феофанно, как никто другой понимала, что затраты, предпринятые её мужем Фокой на борьбу с варварами, приведут империю к краху. Фока тоже понимал это, поэтому пытался примириться с Фракийцами.

 Феофанно ждала Цимисхия, роняя слезы отчаянья и надежды, от его поездки к этим диким варварам зависела не только предотвращение угрозы империи с востока, но и её судьба. Судьба женщины, умной и прозорливой, наделенной великой властью, обладавшей прекрасным телом, но впервые по-настоящему полюбившей, впервые воспылавшей всепоглощающей страстью, заставившей её отречься от себя, мужа и страны.
 Она боготворила Иоанна, его нежные и такие мужественные руки, покрытые золотистыми волосками, его глаза и статное тело, подобное скульптурам греческих богов. Она молилась за него, молилась, чтобы господь не отнял у неё то, что, действительно, было ценным - её чувство к Цимисхию и его чувство к ней. Она твердила, как молитву, его имя. Нет страшнее любви, нет страшнее её проявления, когда в любовную игру вплетена чудовищным коктейлем власть. Как часто умные и прозорливые, способные стать творительницами нового мира, теряют все, отдавшись земному чувству, поверив сердцу… Феофанно поверила Цимисхию, да и как было не поверить такому….
 Он ворвался в её жизнь молодым, сильным, только что повергнувшим врага, пахнущим кровью и желанием, говорящим такие слова… Дышащим так страстно, нежно. Готовым исполнить все прихоти женщины, стосковавшейся по ласке и любви, мечтавшей о ней денно и нощно, горящим, манящим, стосковавшимся по плоти. Что?.. Что? Мог противопоставить такому стареющий Фока!.. Император Никифор, отдающийся власти, как единственно возлюбленной, самозабвенно и отрешенно. Иоанн занял её трепещущее сердце безраздельно и, казалось,- навсегда. Теперь он должен был вернуться к возлюбленной, вернуться с победой, ибо желание его стать единовластным правителем, зависело от интриги, затеянной царицей Феофанно. Эта осень, наполненная ожиданием, должна была изменить все.
 Фока вернулся в Византий раздраженным и в высшей степени недовольным всем. Его бесило бездействие Иоанна, Проклятый Цимисхий!..- должен был поднять восточных славян и во главе с Руссами, отогнать Венгров от границ империи. Он должен был доложить, что войска Болгар устремились в Грецию, и там кипит огонь подавления восстания. Ничего!.. Ничего,- пока не было, ничего… Цимисхий мчался в Фивы, как докладывали Фоке лизоблюды из Византийского сената, мчался, чтобы отпраздновать поход Руссов против Фракии.
 - Зачем этому молодому дураку Фивы? - восклицал Фока. - Отчего он не остался с легионами в Перияславле, отчего не пошел со Святославом?..
 До десятого декабря оставалось еще семь дней, однако в Фивах появилась лишь сотня конных славян, которые привезли местному управляющему предписание от того же Фоки, в котором было требование: «Отпустить славянский гарнизон в местечко Любляны.» Прочеркнуто было особо не отказывать варварам в проследовании оных до Карпат.
Послание было насквозь фальшивым, и этого никто не понял, а игравшие роль посланников Святослава витязи сами не знали, в чьих руках их судьба.
 Варто Гэрец-Дябровный - воевода гарнизона, поверил посланникам Святослава. Он не видел выбора для воинов, которые в одночасье лишились поддержки великой императрицы. Приказ нанимателя однозначно изгонял их с территории, которую они охраняли много лет. Теперь Фиванский гарнизон, состоящий из варваров, должен был покинуть город и уходить в Византий.
 Феофанно, боясь оставить славян в Фивах и подвести тем самым свою любовь, Иоанна Цимисхия, она отторгла гарнизон, способный защитить императрицу от восстающей черни. Она слепо доверяла своему спасителю, Иоанну, не зная, что тем самым лишается единственной поддержки, людей, которые способны защитить её в трудный для империи момент.
Империя пребывала в подобии хаоса, и армия, истощенная походами на север, требовала денег, но требовал их и восток империи, где назревало восстание.
 Напряжение, возникшее в связи с продвижением Венгров в Закарпатье и походами Болгар за Дунай, нагнетало напряженность и заставляло активизироваться на подавлении восстания за Дунаем. А так же в некоторых Греческих провинциях. Необходимость помощи восточных славян, в подавлении демократичных выступлений греков, была велика. Феофанно, в отличие от старого и мудрого Фоки, этого не осознавала. Ослепленная любовью, императрица беспредельно доверяла Иоанну. Она верила любимому с той истовой фанатичностью, которая присуща влюбленной женщине, поставившей все на карту.

 По возвращению в Константинополь Цимисхий свершил переворот, фактически спланированный и подготовленный императрицей. Невольным участником всех этих событий стал Димур. После своего спасения из рук витязей Святослава, Димур принес клятву верности византийскому полководцу, во многом благодаря хитрости Герантия, который помог Димуру забрать и похоронить голову Сафраила.
 Впереди была служба в Константинополе и переворот, участвуя в котором в качестве командира сотни легионеров, он прикрывал вход во дворец, где в это время убивали Никифора Фоку. Димур не разбирался в тонкостях хитросплетений политики и любви. Он был верен слову, которое дал императору. Вакула был рядом. Переезд в Византий он воспринял с радостью, ибо магия подсказывала ему, что магическое нечто находится где-то рядом.