Ведьмы, эльфы и прочая ерунда

(Новогодняя сказка для женщин)

Заготовка для лозаньи, гроздь винограда, помидоры, баночка джема…, нет, виноград не нужен, заменим его апельсинами. Так, что еще. Шпроты? Нет, это сплошной канцероген, брать не будем. Что-то еще забыла… Для запеканки все есть дома – куриное филе, чеснок, сыр, картошка, помидоры, грибы. Да! Чуть не забыла, еще нужны грибы… Господи-Боже, сколько их тут. И развесные, и уже упакованные, и быстрозамороженные. Яркие картинки, не менее яркая мультипликация цен. Шампиньоны, вешенки, опята, а это что – ха…, ну и название: «Лесные братья»! Какой дуралей трудился над имиджем этого товара? А это что – «Лисички-сестрички». Ну, еще куда ни шло, название такое теплое. Домашнее. Что же все-таки выбрать? Возьмем немного развесных шампиньонов, «Лисичек-сестричек», пакетик сушеных белых. «Братьев» брать не будем.

Нехитрое общение с грибным прилавком развеселило Маринку. Она уже час бродила по огромному супермаркету. Обычно покупками женщина занималась рано утром, в субботу или воскресение, чтобы избежать толчеи и очередей в кассы. Но сегодня, несмотря на ранний час, в торговом зале было много народу. 31 декабря. Люди запасаются продуктами, как будто не новогодние праздники наступают, а вселенское бедствие со всеми вытекающими последствиями: голодом, холодом и так далее. Как будто в подтверждении этих слов: толстый дядька катит перед собой тележку, до краев загруженную продуктами, и еще волочит за собой коробку с обогревателем. Впрочем, на коробке голубой кокетливый бантик. Значит, кому-то в подарок.

Маринка положила в корзину упаковку яиц, поразмышляла немного перед пивным стеллажом и, сделав выбор в сторону сохранения талии и здоровой печени, встала в очередь в кассу. Сейчас предпраздничная суета не раздражала ее, как десять лет назад, когда она только что разошлась с мужем. Вернее, он ушел к молодой и красивой девице. Так говорили все, Маринка её ни разу не видела. И бывшего ни разу после развода не видела, и не интересовалась им. Маринка до сих пор помнит то отчаяние, дикое желание в клочья разодрать весь окружающий мир, убить (нет, не просто убить), а медленно разделать по кусочкам бывшего мужа и его новую счастливую пассию. И ужас, что после двадцати лет супружества и внешне благополучной жизни, осталось только желание причинять боль. А как же любовь, ведь все это время она не могла наглядеться на него, и он, вроде, был не против?! Но все эти черные эмоции, не имея (к счастью) возможности вырваться наружу, выливались ночными слезами на всепрощающую подушку. А потом отчаяние прошло. Двойняшки оканчивали школу, надо было жить, работать, «выглядеть», не возбуждать жалость у окружающих, показывать пример достойного поведения детям. Куда-то ушла злость, и все сменилось одной огромной грустью, заполнившей все закоулочки, впадинки и уголки Маринкиной души.

Первые годы после развода женщина не выносила праздников, когда все спешат к своим семьям, потом привыкла, и ни зависти, ни грусти не испытывала. Дети окончили школу и уехали из маленького провинциального городка. Сейчас они уже твердо стоят на ногах, работают, у них свои семьи. А Маринка после смерти родителей, при сыне, дочери и двух внуках, осталась совсем одна.
Она совершенно точно знала, как пройдет её новый год. Сейчас она придет домой, отобьет куриное филе, поджарит грибы, почистит картофель и помидоры, все это великолепие будет уложено в красивую форму, сверху засыпано сыром и поставлено запекаться в духовку. В свое время, когда еще было кому готовить, Маринка изучала кухню народов мира, и вывела свое блюдо на основе грузинского чанахи и греческой мусаки.
Уборка уже сделана, в квартире тихо, тепло и уютно, пахнет так, как и должно пахнуть в новый год – мандаринами и елкой. Маринка примет ванну и оденет свое «выходное» домашнее платье. Этому платью уже лет двадцать. Но оно уютное, длинное и родное. Тем более что гостей в новогоднюю ночь не предвидится, так что все будет для себя, любимой. А для гостей, которые, как обычно, повалят к ней 1-го января, холодильник забит вредной едой: пирогами, салатами и «Киевским тортом».

В 10 часов вечера Маринка зажгла елку, включила телевизор, расстелила на столе хрустящую салфетку, красиво разложила на большой тарелке запеканку и закуску в виде всяких острых корейских штучек. Налила в высокий бокал клюквенный морс и села встречать новый год.
Телевизионная программа не поражала разнообразием: каким-то непостижимым образом на всех каналах сновали одни и те же лица. Поймав на канале «Культура» старую комедию, Маринка, поглощая запеканку, от души посмеялась над забавными злоключениями героев. А когда в комнате зазвучал голос президента, она прониклась торжеством момента и немного пригорюнилась, вспоминая о кризисе и вооруженных конфликтах, произошедших в уходящем году. Потом, под веселую музыку, она убрала посуду, сварила крепкий кофе, плеснула в него ложечку «Амаретто» и забралась с ногами в глубокое кресло. Одиночество уже давно ее не тяготило. Наоборот, она почувствовала бы себя не в своей тарелке, если бы к ней сейчас кто-нибудь завалился с визитом. Именно поэтому Маринка в новый год всегда отключала телефоны.
Выпив кофе и убедившись, что российский шоу-бизнес окончательно деградировал, Маринка убавила телевизор, включила торшер и взялась за книжку. И тут она поняла, что в спальне кто-то есть.

Маринка ничуть не испугалась. Она прекрасно знала, что двери закрыты. Просочиться в квартиру на третьем этаже сквозь евроокна тоже дело не простое, мышей у нее нет. Поэтому Маринка, прижимая к себе книжку, совершенно спокойно пошла в спальню и включила там свет.
Оно (она, он) лежало (лежала, лежал) на ее кровати, с наслаждением вытянувшись, раскинув руки и закрыв глаза. Впрочем, насчет раскинутых рук и закрытых глаз, наверное, плод Маринкиного воображения. Мысленно женщина то, что лежало на кровати, так и назвала – плод воображения. Плод пошевелился, с удовольствием потянулся и замурлыкал. Маринка стояла молча, одной рукой прижимая к себе книжку, другой – придерживая на плече сиреневую шаль.
– Ну что, так и будем стоять? Даже не поинтересуемся, кто я и что мне нужно?
– Кто ты и что тебе нужно? – как эхо повторила Маринка.
– Ну, вообще-то, отчасти, я плод твоего воображения. Как такового физического тела в привычных вам, людям, геометрических границах не существует.
– А что существует?
– Я Альвизариус, посланник, ну… нечто между ними и вами. Хотя, ты теперь одна из них.
Маринке ужасно не понравилась последняя фраза плода, и она резко спросила:
– Что значит одна из них. Кто они? Общество анонимных психов, которым доступны всякие мерзкие галлюцинации?
Альвизариус изобразил обреченное долготерпение, хотя Маринка даже не могла понять, каким образом она его слышит: ушами или голос звучит внутри её мозга, не говоря уж о том, чтобы различать эмоции.
– Чтобы тебе было проще, можешь называть меня просто эльф, – скромно проговорил Альвизариус.
Маринка сделала шаг в сторону, чтобы посмотреться в большое зеркало. В огромном стекле отразилась пятидесятилетняя женщина приятной наружности и худощавости, в длинном зеленом старомодном платье, сиреневой ажурной шали и с книгой в руках. На заднем фоне отражалась пустая кровать. Маринка быстро обернулась. Альвизариус с интересом наблюдал за ней.
– Надеюсь, подруга, ты не принимаешь нас за идиотов? Чтобы попасть где-то на фото или кинокамеру? Нам, альвам, это ни к чему. А ты будешь всегда нормально отражаться в зеркале. Ты же просто ведьма, а не вампир!
– Просто... кто? – не поняла Маринка.
– Ну, вы, люди, такого рода способности зовете ведьмовством или колдовством. Да-да, не смотри на меня так. Существует ли колдовство или ведьмовство у вас, у людей, вопрос риторический, типа «А был ли мальчик?». Это и вопрос, но и утверждение. А богословы считают, что существование ведьм является настолько правоверным, что упорное отрицание его должно считаться еретичным.
Альвизариус немного помолчал, затем сменил профессорский тон на обычный.
– Был у нас один знакомый, преподавал в Кельнском университете. Там же диссертацию защитил, по преследованию ведьм. Суровый был мужик, звали его Генрих Крамер. Представляешь, все жизнь, бедолага, за ведьмами охотился, но ни одну так и не встретил. Чтобы обосновать охоту за ведьмами, он уговорил одну девицу такого… э-э-э… ну-у-у… легкого поведения спрятаться в печи, притворившись, что там поселился дьявол. Ее голос обвинил многих людей. А Крамер потом их пытал. Он не мог нормально с женщинами, ну… страдал извращением… как же это называется?…Садизм. Вот.
– И когда он эту диссертацию защищал? – машинально спросила Маринка, пытаясь вспомнить фамилию Крамера. Накануне она как раз просматривала сайт с авторефератами диссертаций.
– Да в 1486 году.
Маринка не на шутку рассердилась:
– Вот ты сейчас зачем мне это все рассказываешь? Ты меня за кого принимаешь?
– За новоявленную ведьму.
– Чем докажешь, что я ведьма?
– А что доказывать? Ты же съела гриб полисун? В своей запеканке.
Маринка похолодела. Запеканка действительно была какой-то не совсем такой, как обычно.
– Прости, что я съела?
– Гриб полисун, – Альвизариус нетерпеливо дернул ножкой,– это магический гриб, внешне похожий на лисичку, если его съесть в полнолуние, станешь ведьмой. Он назван так в честь лешего. Лешие, когда с кикиморами рассорятся, едят этот гриб, чтобы читать мысли своих болотных подруг и знать, когда с прощением приползать. Фу, какая гадость!!!
Маринка невольно бросила взгляд на незашторенное окно, в которое приветливо глядела полная луна.
– А как он ко мне попал.
Альвизариус досадливо поморщился.
– Ну… бывают иногда проколы. Споры попали не туда, куда надо. Ну и выросло не там, где надо. Все ведь не проконтролируешь. Короче говоря, я ставлю тебя в известность, что ты теперь не такая, как все, тебя ждет большое будущее, ты предупреждена, будь здорова, желаю успеха в работе и личной жизни.

Маринка не столько увидела, сколько каким-то чутьем поняла, что она опять одна в квартире. Постояв немного и собрав разбежавшиеся мысли, она опять посмотрела на себя в зеркало. Отражение не изменилось, но настроение было приподнятое. Что ж, ты хотела, голубушка, чуда? Вот тебе чудо! Ты теперь ведьма, наверное, и летать сможешь. Маринка  летящей походкой пошла в комнату, но зацепилась за ковер и шлепнулась посреди гостиной, больно ударив коленку. Это досадное происшествие Маринку не смутило. Забравшись с ногами в кресло, она немного погуляла по телевизионным каналам, потом выключила телевизор и углубилась в чтение старого болгарского детектива. На улице сыпались фейерверки, летали шутихи, народ гулял и праздновал. Маринка чувствовала, что ее склоняет дремота. Она решила, что прочтет еще страничку и пойдет спать. Но тут резко зазвонил домофон.
Маринка встрепенулась и вскочила с кресла. За окном было тихо и серо, на часах – 8 часов утра. Значит, она заснула сидя в кресле, и теперь будет маяться со спиной, затекшей в скрюченном многочасовом сидении. Прихрамывая, Маринка открыла двери, впустив свою старую подругу Верочку с мужем.

Среди подруг Вера носила прозвище Необъятная Верочка. У нее действительно были внушительные формы, которые она старательно поддерживала. Марина и Вера дружили с детства: вместе ходили в детский сад, так как жили в соседних квартирах. Вместе пошли в школу, потом поступили в один институт. Обе влюбились в одного парня – покорителя девичьих сердец, красавца Федьку из соседнего потока. Федька сначала выбрал Маринку, но Маринка была девушка умная и языкастая. И Федька перекинулся на Верочку, которая на всех студенческих вечеринках молчала, не спуская с него огромных, прозрачно-голубых, тоскующих глаз. Маринка не очень расстроилась, хотя ее немного задело, что Федька «слинял» к ее самой близкой подруге. Но скоро появился её бывший муж, и свадьбы Марина и Вера устроили себе с недельным перерывом, чтобы иметь возможность быть свидетельницами друг друга.

Верочка и Федька где-то праздновали все ночь, с ног до головы они были обсыпаны конфетти, блестками и обрывками серпантина, от них шло благоухание благородного перегара. Маринка извинилась и пошла в ванную: умыться и привести себя в порядок. Верочка сразу направилась на кухню, где, заполнив собой едва ли не все пространство, начала изучать холодильник, выгружая из него салаты, консервы, колбасу и вчерашние пироги. Федька уселся было в кресло перед телевизором, но, почувствовав запах разогреваемых пирогов, тоже перебрался на кухню.
Маринка, раскрасневшаяся от холодной воды и одетая в свои обычные домашние брюки и просторную блузу, тоже появилась на кухне. Вера шарилась в холодильнике и что-то упорно искала.
– Слушай, а где запеканка? Здесь должна быть запеканка с курицей и грибами.
Маринка на мгновение напряглась, вспомнив события прошлой ночи, но тут же успокоилась, так как понятно, что когда засыпаешь в кресле в скрюченном неудобном положении, какой только ерунды не приснится. Она открыла духовку, где должна была стоять форма с запеканкой. Но там было пусто. Отодвинув Веру, Маринка заглянула в холодильник, выглянула на балкон – запеканки нигде не было. Заглянув в шкаф, где находилась сушка для посуды, она увидела там чисто вымытую форму. Целое блюдо еды куда-то исчезло. Маринка развела руками, стараясь вспомнить, когда она успела так тщательно отдраить форму. Ночью она этим точно не занималась. У Веры опустились уголки рта.
– Да ты что, мать моя, ополоумела? Я к тебе пришла зачем? Запеканку есть. А ты что, всю её съела? Ночью? А не многовато ли тебе?
– Да ладно тебе, – сказал Федька, с удовольствием разглядывая кусок пирога с мясом у себя на тарелке, – тебе только бы есть и есть. Всю ночь ела, и сейчас готова.
– А ты, типа, на диете сидишь, – огрызнулась Вера и со вздохом завязла зубами в куске Киевского торта.

Маринка с улыбкой смотрела на друзей. Правда, одна мысль настойчиво сверлила ее мозг: когда же она успела помыть форму, и куда могло деться целое блюдо еды из килограмма куриного филе, двух пачек грибов и полновесного куска голландского сыра? И тут внезапно она почувствовала, что внутри ее слышится какой-то голос. Вернее, это даже не голос, это ощущение, что она слышит голос. А вообще-то это не голос, а мысли. И не её, а посторонние. Маринка не слышала четко очерченных фраз, она была с кем-то на одной волне, и могла слышать… нет, не слышать, а просто наблюдать чьи-то мысли. Сначала это был просто хаос, из обрывков каких-то картин. Все они были окрашены удовольствием. И тут Маринка с удивлением поняла, что она копается в мыслях… Федьки. Федор поглощал пирог с мясом, и в его голове вставали картины, одна забавнее другой: удовольствие от вкуснейшего Маринкиного пирога и мысли, что жизнь удалась; бутылки с дорогими винами; какие-то апартаменты с шикарными лежанками; Маринка – то полуобнаженная, то в какой-то фривольной позе, то вообще черт знает в каком виде. Маринке стало смешно, выходит, что Федька думал о ней, и хотел её? Ай да Федька!!! Ай да она!!! Но как же у нее так получилось?

Провожая гостей, Маринка чмокнулась с Верой и, как обычно, поцеловала в лысину Федьку. Неее, события прошлой ночи, кажется, не сон!
Едва Маринка успела прибраться, как появилась её сослуживица Танюша с мужем и внучатым выводком. Таня сама была многодетная мать. У нее выросли три дочери. Выйдя замуж, они сами стали матерями. И поскольку все были очень занятые бизнес-леди, воспитывать внуков стало обязанностью «бабы» Тани. Походы в гости к Маринке были для Татьяны спасением. Маринка любила детей и все им у себя в квартире разрешала. Шестилетних близнецов посадила к компьютеру за мультики, четырехлетнюю Аленку и трехлетнего Филлипка устроила в спальне, отдав им на растерзание пожилого кота, а Таниного мужа усадила в свое кресло и вручила ему пульт от телевизора. Двухлетний Иван сидел на коленях у бабушки и пальцами вытаскивал начинку из курника. Женщины выпили, поговорили о том, о сем, помыли кости начальнику и прочим сослуживцам. Маринка при этом прислушивалась к своим ощущениям. В голове было много чужих картинок. Маринка различила сценки банковской жизни; похожую на мертвую медузу детсадовскую запеканку из рыбы и риса; … нападающий «Спартака» получает пас, бьет по мячу и посылает его на три буквы…; душевая кабина, в которой пытаются заняться любовью; ненавистный рыжий, который вымогает телефон, обещая рассказать училке, как списывалась контрольная. Она вдруг поняла, что может нормально общаться, вести беседу, а ворох чужих мыслей ею воспринимается, как уличный шум, и подробности чужой жизни её не интересуют.

После ухода Татьяны с семейством, Маринка попыталась отвлечься с книгой, но ничего не получилось. Открытие новых способностей не давало ей покоя. Тем более, что теперь  в голове у нее был постоянный фон из чьих-то мыслей, и если от уличного шума можно было отгородиться стеклопакетами, то как отгородиться от чужих мыслей Маринка пока придумать не могла. Повалявшись немного на кровати, она решила навестить свою подругу, и начала собираться.

Уже стоя в передней, Маринка почувствовала, что её что-то тянет обратно в спальню. Похоже, заново родившаяся ведьма ей теперь покоя не даст. Кстати, почему ведьма? По возрасту она должна быть Бабой Ягой. Но внимательно рассматривая себя в зеркало, Маринка решила, что это по человеческому социуму: если ей за пятьдесят, то она должна быть списана, как старая отработанная и никого не интересующая кляча. А по ведьмовским меркам она, наверное, еще юная девица. Маринка рассмеялась и поняла, что в таких «бабушкиных шмотках» (так называла необъятный гардероб дочь Илона) она на улицу больше не выйдет. Да и лицо… Ну что это за лицо! Где глаза? А, понятно, они под этими кустиками, которые именуются брови. А брови напоминают нечто, страдающее хроническим запором! Долой.
Маринка скинула с себя длинную юбку, бесформенную кофту и открыла гардероб. Только не ту половину, где висели её балахоны, а ту, где лежали вещи и косметика Илонки. Дочь любила приезжать в гости налегке, и хранила в Маринкиной квартире внушительный запас одежды. Взяв пинцет, Маринка начала безжалостно кромсать брови, которые, казалось, запаниковали не на шутку. Экзекуция продолжалась до тех пор, пока на Маринкином лице не появились две темные, аккуратные, вразлет дуги. Хмыкнув, Маринка взяла тушь и начала красить ресницы, удивляясь, как у нее это ловко получается. Затем, выбрав тюбик губной помады, новоявленная ведьма имела возможность с интересом наблюдать, как на её губах в диком экстазе сплелись спелая владимирская вишня и тульская черная слива. В зеркало Маринка увидела, как на кровати, на том же месте, где ночью лежал Альвизариус, сейчас сидел её «сожитель»: кот европейский, самец, возраст 12 лет, окрас чепрачный, кличка Вася. Василий с интересом наблюдал за превращением своей хозяйки.

Маринка, не сводя с Василия глаз, медленно вытащила из волос заколку, потом подошла к окну и выбросила её на улицу. Затем, намочив руки в Илонкином геле для волос, Маринка начала мять перебирать и ворошить свои темные волосы, которые от геля стали совсем черные. И на голове у Маринки появилось такое, что она до сих пор могла наблюдать только на обложках глянцевых журналов.
Переворошив весь дочкин гардероб, Маринка обнаружила еще ни разу не надетые джинсы, которые Илонка привезла ей два года назад. Что ж, для них наступило самое время.
Завершив свой гардероб мягкими замшевыми сапожками и Илонкиной короткой дубленкой, Маринка, пристально глядя на себя в зеркало, намотала на шею длинный мягкий шарф и вышла на улицу.
Соседка прошла мимо и не поздоровалась. Не узнала. А вот встречные мужчины смотрят на нее с интересом. А мысли у них…!

Зайдя в трамвай, Маринка заняла место у окна и огляделась. Народу в трамвае было немного. Маринка искоса оглядела попутчиков.
И тут у нее возникло ощущение, что кто-то пытается пробраться в ЕЁ мысли. Маринка замерла. Ощущение становилось все более настойчивым. Маринка уронила сумочку и, поднимая ее, бросила взгляд назад. Через пару сидений на нее смотрел немолодой уже мужчина. Маринка опять села и попыталась сосредоточиться на своих ощущениях. Сначала все было очень туманно. Потом туман стал постепенно рассеиваться. Как на фотобумаге в ванночке с проявителем стали появляться какие-то образы. Маринка увидела себя, его, причем себя очень красивую. Ей стало смешно, и тут она заметила, что когда ей стало смешно, мужчина сделался серьезным. И вдруг Маринка ощутила вопрос: «Что вас так рассмешило». Она очень удивилась, но подумала, что это, здорово: с кем-то общаться не раскрывая рта. На что получила постороннюю мысль: «Я тоже так считаю».
Трамвай подъехал к остановке, и Маринка услышала, что мужчина поднимается с места.
– Ну вот, только познакомились, и все: Вы уже уходите.
– До встречи!
– Вы уверены?
– Да, абсолютно.
– А как же мы встретимся?
– Я найду вас. По вашим мыслям. Думайте обо мне чаще. Мне приятно с вами общаться.
– Спасибо, Сергей, мне тоже.
Сергей? Маринка резко обернулась. Двери трамвая распахнулись, мужчина готов был выйти.
– Сергей? – негромко проговорила женщина.
Мужчина обернулся, приветливо махнул рукой и легко сбежал по ступенькам.