Дневник IV-55 Гений знает, что он гений?

Дневник IV-55 Гений знает, что он гений?

14 апреля 2000 г. Данута мне сказала: «Ты совершенно подлинная, в тебе совсем нет фальши». Я ответила, что всегда стремилась к тому, чтобы мне нечего было стыдиться перед людьми, к тому, чтобы стать прозрачной.

17 апреля. Я по телефону сказала А.Н.: «Примите меня, какая я есть». Долго говорили с ним. Он готов оспаривать любую мою фразу. Он навязывает своё мнение, не слишком считаясь с моим мнением.

Я с чем-то соглашалась, на что-то не реагировала вслух, чтобы не вызвать у него негативной реакции. О Маяковском он сказал мне, что Маяковский - модель ущемлённых, гордых: «Поэт он фиговый». Я высказала сожаление, что он так говорит о поэте, сказала, что он талантливый поэт.

Речь зашла о гармонии. «Нет никакой гармонии», - безапеляционно заявил А.Н. Я процитировала Баратынского «Болящий дух врачует песнопенье». Он: «Непонятно, кто кого врачует». Я говорю: «Из контекста стихотворения всё понятно. У Вас есть одна черта — что бы я Вам не сказала, Вы никогда не говорите мне: Галя, я с Вами согласен, Вы правы». Он тут же говорит: «Нет!».

Он говорит: «Я не против шаблонов, я выступаю против бессодержательной речи... Говорить о гармонии не с кем!» Я мысленно говорю ему: "Поговори со мной!" Он продолжает: «Война это тоже приближение к гармонии. Атомная бомба...» Я: «А какие последствия этой «гармонии?» Он: «Пусть меня простят за высокопарность...»,- он начинает цитировать Гегеля. Я: «Почему Вы просите прощения за высокопарность?» Он: «Высокопарно называть великие имена». Я: «Не думаю. Я вся соткана из цитат...».

Он: «Для Вас важна человеческая персона. Когда мне в разных городах незнакомые люди говорят одни и те же слова, меня это раздражает... Отойдите от себя любимой». Я: «Обожаемой...». Он: «Почему человек объявил себя  венцом творения? Почему не лес венец творения, почему не медведь? (он перечисляет...) Я откуда-то и куда-то, но я не венец. Я звено... Я молекула, и меня это устраивает".

Говорим о святом Августине. Я: «Гений знает, что он гений? Вы ответили: Да, я знаю». Он: «Мне всё равно, как Вы меня называете, мне важно Ваше присутствие, Ваше излучение».

Я напоминала ему о его ударах, нанесённых мне более года назад. Он сказал: "Я по-своему Вас берегу. Не могу же я всё время думать — как она, что она?..." Я сказала: "Есть удары и раны, которые дают благо, возвышают, а есть удары, от которых умирают".

Я говорю: «Две дамы, давно Вас не видевшие, отметили, что Ваше лицо посветлело, Вы стали мягче, изменились к лучшему.... Одна красивая седая дама сказала мне, что Вы стояли перед ней на коленях». Он: «Это она приврала. Я три раза в жизни стоял на коленях — перед матерью, перед женой, перед одной певицей... Жизнь надеется на меня».

Я: «Я думаю, что на меня жизнь тоже надеется. Мы должны исполнить своё поручение». Он: «Но чтобы мы сделали поручение, жизнь нам выкатывает проверки».

Потом он говорил о том, что не всё можно говорить. Я: «Я считаю, что человек может делать и говорить, что угодно, лишь бы он не топтал в себе совесть».
Он сказал, что если его кто-то не понимает, то этот кто-то может с ним и не общаться. Я: «Вот я и ушла на восемь месяцев...». Потом я сказала: «Я — гений». Он: «А теперь представьте стихи». Стихов представлено много... Я шутила.

Я: «Моя приятельница хотела Вам сказать на Вашем концерте: "Я подруга Вашей поклонницы Гали". Он: «Нет, Вы не поклонница... Вы — другое...»

Горечи после разговора с ним не было, а вечером пришла ко мне  радость, я шла к своему дому, и мне хотелось танцевать, я с трудом сдерживала себя.

18 апреля. Пытаемся узнать о поездке «Замки Луары» в турфирме с Верой яснослышащей. Она в духе общается с духовным учителем, который сказал ей обо мне: «Твоя подруга — тонкая». «Он похож на женщину», - сказала я Вере. «Он - андрогин», - ответила она.

19 апреля. Человек сорок было на концерте А.Н., он пел без перерыва довольно долго. У него поразительные руки — чУдные, красивые, пластичные, руки человека утончённого, изящного. Он был почти красив.

Я всматривалась, вслушивалась в себя, спрашивала себя, есть ли во мне любовь к нему. Нет, любви нет, есть пронизанность им.

20 апреля. Около четырёх часов дня началось у меня какое-то томление, тоска, любовь  к А.Н., смешанная с каким-то тонким страданием. Душа летела к нему, разговаривала с ним. Он меня едва ли слышит — он не Рочестер, я не Джейн Эйр, он не капитан Грей, а не Ассоль. Он мужик, ямщик, актёр, композитор, певец, учитель, но он — НЕ РОМАНТИК, несмотря на всё это.

При живости его характера ему не достаёт тонкости, он ближе к народной душе, чем к тончайшей интеллигенции начала века 20-го. Серебряный век Поэзии ему чужд. Он не любит ничего фальшивого. Но я в Серебряном веке не вижу фальшивого.

Неоднократно он говаривал мне, что я должна строить к нему дорогу. Зачем? Разве мои многочисленные стихи к нему не дорога к нему?

Мне строить какую дорогу
К тебе? – из неопытных лет,
Из слёз, из жемчужин. К порогу
Что класть мне? Гранатовый цвет,
А может купринский браслет?
Три года я строю и строю.
Помощника всё-таки нет.
Всё дальше, всё дальше – не скрою
Судьбы драматичен ответ.

Постоянная жажда писать стихи.

23 апреля. В антропософском обществе люди меня не понимают и не слышат. Но мой приятель Виталий М. сказал о моих рисунках: «Ты рисуешь сверхчувственные миры».

24 апреля. Готовлюсь к поездке в Париж, учу французские фразы.

Вера, с которой мы едем в путешествие по берегам Луары, напоминает мне в профиль очень красивого мужчину. Она стала терпимей и мягче, внутренне моложе.

27 апреля. Как пел А.Н!!! – с какой мощью, с каким подъёмом. Его, для ока смертного скрытый внутренний человек, пел изумительным, могучим, почти рыдающим от нежности голосом.

28 апреля. Говорили по телефону с А.Н. Я читала ему свои стихи. Он был очень взволновал и горячо несколько раз благодарил меня. Он стал мягче, говорил со мной без наскоков.

Мои стихи о А.Н.:

   Фантазия

Однажды,  шагая по склонам,
Душа повстречала тебя.
Ты был молодым и весёлым,
Но ты не заметил меня.

Прошло восемнадцать столетий,
Я снова гуляю в горах,
Крылатый мой плащ,  словно ветер,
Усмешка в зелёных глазах.

Навстречу идёшь ты с прекрасной
Испанской гитарой в руках.
Глядим друг на друга бесстрастно,
Но в сердце  – таинственный страх.

Что, если пред новой разлукой
Опять ты забудешь меня?
При новом свиданье – на муки
Меня обречешь, не любя?

Я знаю, я всё понимаю,
Наверно придётся страдать,
Давай в этой жизни,  родная,
Не будем ту нить обрывать,

Что в каждой последующей жизни,
Как нить Ариадны вела,
К заветной знакомой отчизне,
Где сбудутся все слова.

Друг друга упорно находим
В эпохах и странах. На миг
Нам кажется – мы не подходим
Друг другу, но взгляд этот дик.

Меня уж с другим повенчали,
Тебя сочетали с другой.
Подняться бы над печалью –
Какой дорогой ценой...

           *

Тому назад лет триста расстались они надолго –
Женщина и мужчина.
Жила при дворе французском фрейлина Жозефина
У королевы Анны,
Преданно ей служила.

Он дуэлянт, любовник, был весьма образован,
Любим королём и знатью.
Оба были убиты. В России снова родились.
Он ничего не помнит, она его отыскала,
Узнав телефон и адрес.

Несколько раз звонила, долго молчала в трубку.
Потом пришла к нему в гости,
О том, что во Франции было –
Всё ему рассказала.

Одну лишь деталь припомнил, как прятался он за шторой,
Чтоб увидать Жозефину на церемонии долгой
В спальне у королевы.
По радио передачу слушала, слёз не пряча.

Вспомнила о тебе я. Ты ничего не помнишь,
Звали тебя Филиппом, звали меня Терезой.
Были с тобой неразлучны, было о чём говорить нам.
Сколько прошло столетий?

Вот мы на землю вернулись.
В разных домах живём мы.
Спутников разных имеем.
И друг о друге не плачем.

Я рисовала пейзаж.