Воспоминания Валерия Дмитриевича Любивого

Любивый Валерий. Отец : восстановление биографии / В. Д. Любивый; под. ред. И. И. Кочевых.– К.: ФАДА, ЛТД, 2011.– 448 с. – ил., портр. –  Библиогр.: с. 441–443.

Фрагмент "Воспоминания о Дмитрии Любивом и обстоятельствах жизни его семьи" (Часть вторая).

В данный раздел включены воспоминания членов семьи Дмитрия Игнатьевича Любивого: его матери, жены, дочери и сына, – которые записывались в разные годы. Воспоминания касаются событий и впечатлений, связанных с Дмитрием и его гибелью, с жизнью семьи в Киргизии – вплоть до Великой Отечественной войны. В подразделе «Воспоминания других родственников» приводится отрывок из письма Михаила Черноткача.
Воспоминания содержат неточности, носят иногда легендарный характер, – однако интересны большим количеством фактов. Понятно, что эти факты, их правдоподобность и логичность дополнительно проверялись методом сопоставления с подобной информацией других разделов книги, а также с общедоступной информацией о событиях начала ХХ века.
Воспоминания детей Дмитрия о времени жизни Дмитрия – это, в основном, пересказы старших – матери, бабушки, родственников. Однако Любовь Дмитриевна, которой в 1931 году уже было 6 лет, многое запомнила и сама. Её личные воспоминания, уточнения событий и сведений содержатся также во многих разделах книги, включая описание фотографий, идентификацию генеалогического дерева рода и др.
Материалы раздела представлены или в виде рассказа, записанного лично или со слов говорящего, или кратких текстов и годов, им соответствующих.
Воспоминания снабжены аналитическими выводами, содержащими критические замечания, уточнения и ссылки.
Замечательно, что члены семьи Дмитрия Любивого оставили рукописные воспоминания о Дмитрии и жизни в Кетмень-Тюбе в довоенное время. Создаётся впечатление, что родственники ощущали героику тех дней и необходимость сохранения для потомков картин прошлого.

ВОСПОМИНАНИЯ ВАЛЕРИЯ ДМИТРИЕВИЧА ЛЮБИВОГО, СЫНА ДМИТРИЯ

Подрисуночная надпись:
Ученики Кетмень-Тюбинской школы. Крайный слева в первом ряду Вальтер Любивый. С тыльной стороны надпись: «Память о учебе 1934-1935 учебный год, Токтогульский р-н. Учился в 1 классе Любивый Валерий Дмитриевич в Кетмень-Тюбе».

1906:
В обозе переселенцев, помимо Игната Любивого и Домны Николаевны, старшими были: муж Евдокии Игнатьевны Кузьма Черноткач и Павел Блощецов, который позже женился на Анне, второй дочери Игната Игнатьевича. С ним она познакомилась во время переселения.
Выводы:
1. Воспоминания Валерия Любивого вплоть до начала 30-х годов XX в. представляют собой пересказ того, о чём рассказывали старшие члены семьи – бабушка Домна, мать Фёкла, сестра Люба, а также брат отца Гриша, с которым чаще всего общался в детстве Валерий. Но само обобщение услышанного представляет собой несомненную ценность.
2. Понятно, что у всех переселенцев оставались близкие и дальние родственники на Донбассе, которых можно искать и теперь. Устная традиция не сохранила никаких сведений о том, что кто-либо из переселенцев поддерживал связь с оставшимися на родине родственниками.
3. Из утверждения Татьяны Дмитриевны Черноткач вытекает, что Домна Николаевна была второй женой Игната, а Евдокия Игнатьевна – его дочерью от первого брака. Это следует учитывать при определении возраста членов семьи Игната Игнатьевича Любивого.
4. В переселении участвовали дети Игната Любивого: Евдокия, Анна, Никифор, Дмитрий и Мария. Дмитрию было около десяти лет, Марии – 5-6 лет. Но уже в 1906 году появился сын Николай, который мог родиться в Алексеевке (конечном пункте следования) или даже в дороге.
5. Наличие большого обоза, семьи, вещей снимает предположение о том, что Игната Игнатьевича отправили на каторгу за участие в революции. Это было переселением, на которое согласилась семья. Значит, были документы на всех членов семьи, с указанием пункта следования и площади выделявшегося надела земли.
6. Многочисленные русские (украинские) фамилии, представленные в Алексеевке, длительность и сложность переселенческого маршрута позволяют предполагать, что в переселенческих обозах было по нескольку семей из одного района, что обеспечивало взаимовыручку и обслуживание большого количества маленьких детей, требующих особого внимания.
7. Фотографии того времени свидетельствуют о том, что в Алексеевку прибывали именно переселенцы, которые начинали обживать новые места, заводить семьи, заниматься хозяйством. При этом сохраняли элементы быта тех мест, откуда приехали.

1906 (продолжение):
Дом продали в Юзовском уезде, купили бричку и лошадь.
В Таш-Кумыре продали бричку, купили ещё лошадь для преодоления перевала и крутого узкого подъёма вдоль реки Нарын. На последнем участке пути двигались по левой стороне ущелья Нарына, против течения реки. Далее – на пароме перебирались, скорее всего, через Узун-Акмат.
Выводы: В воспоминаниях Домны Любивой сказано, что бричку продали, наверно, в Учкургане и купили двух лошадей.

1907:
В Алексеевке (хутор Алексеевский в Кетмень-Тюбе, зарегистрированный в 1908 г.) у Любивых было прозвище «Хурушки».
Пели так: «Митро Хурушкив не ест пирожкив».
Выводы: Происхождение (этимология) слова «Хурушки», конечно же, от слова «орусы-урусы*», которым местные жители называли всех русских и других переселенцев.
(* У Сергея Есенина в «Персидских мотивах» встречается слово «урус», определяющее русского человека: «Ты не можешь, памятью простыв, / Позабыть о ласковом урусе…»)
В песне явно проглядывается украинский язык, что дополнительно подтверждает южно-русское
(украинское) происхождение Любивых: «Дмитро (Митько) Хурушків не їсть пирожків», укр.

1914-1915:
Перед армией, в 1914-1915 гг., Дмитрий фотографировался в салоне (у полуколонны) не только сам (см. Фотографию № 1, Часть первая), но и вместе с отцом. Фотография не сохранилась, хотя долго находилась в семейном архиве. На ней Игнат Игнатьевич выглядел щуплым, болезненным. С усиками. Типичный представитель рабочего класса того времени. Дмитрий по сравнению с ним смотрелся здоровяком. Он действительно мог подлезть под лошадь и поднять её. Говорили, что до армии Дмитрий поднимал 12 пудов (пуд равен 16, 3 кг; 12 пудов – 195, 6 кг).
Выводы: Из устной семейной традиции следует, что Игнат Игнатьевич Любивый умер вскоре после переселения. Это не соответствует истине. Игнат Игнатьевич пережил своего сына Никифора, который утонул в Нарыне в 1913 г., и фотографировался с сыном Дмитрием перед его армией (1915 г.) Переселение же происходило ок.1906 г., т.е. 11 лет до этого. Возможно, что Игнат был жив и тогда, когда Дмитрия призвали в армию, иначе начинала действовать льгота (см. Документ № 1 в Части первой и Приложение 5).

1919:
Домна Николаевна считалась верующей, старообрядкой. У неё были иконы. Другие члены семьи не были набожными, хотя по традиции детей крестили. Дмитрий Любивый церковь регулярно не посещал, не был ни членом партии, ни комсомольцем.
Выводы: Дмитрий Любивый наверняка участвовал в совершении обрядов крещения и, как мы знаем из Части первой, даже называл Зою Блощецову кумой, а она его – кумом. В других случаях церковь он мог и не посещать (точных сведений нет).
Дмитрий, конечно же, был крещёным и совершал все церковные обряды, когда служил в Русской Армии, где это полагалось. Активисткой с красной косынкой (см. ниже) и, возможно, комсомолкой, была Мария, младшая сестра Дмитрия. Она была более свободной от устоев, более революционной и по возрасту менее обременённой прошлым. Дмитрий в политические организации – в комсомол, в коммунистическую партию не вступал, не желая, видимо, подчинять свои действия решениям организации. Хотя сочувствующим, несомненно, был и боролся за дело партии, как его понимал.

1919 (продолжение):
Из воспоминания Дмитрия Кузьмича Черноткача (которое передавалось из уст в уста) следует, что акын Токтогул Сатылганов хорошо знал Дмитрия Любивого, часто бывал у него в доме (т.е. – в доме матери Дмитрия – Домны Николаевны). Однажды в присутствии Токтогула сестра Дмитрия Мария запела песню на украинском языке: «Чом, чом не прийшов, як я говорила?..» Токтогул сказал: «Айнанаин, русский барышня, уяламын!» («Пожалуйста, русская барышня, не вводи меня в смущение!»)
Было это на Новый 1919 год в присутствии двух братьев Луценко и Дмитрия Черноткача (воспоминания эти принадлежали, наверно, братьям Луценко, поскольку Дмитрию Черноткачу в

1919 г. было 7 лет).
Выводы: Токтогул Сатылганов праздновал Новый 1919 год в доме Любивых. Знание Марией украинского языка (ей было 19 лет) подтверждает происхождение Любивых из Харьковской губернии. Об этом некоторым образом говорит и украинская фамилия братьев Луценко – из круга общения Любивых.

1923:
Григорий Игнатьевич Любивый и Дмитрий Кузьмич Черноткач ещё совсем юные стояли в охране, пока взрослые сеяли пшеницу. Они ходили с винтовкой и наблюдали, чтобы из ущелий не появились незваные гости.
Выводы: Старшим «под ружьём» был, конечно, Григорий Игнатьевич, которому исполнилось 13 лет. Дмитрию Кузьмичу в то время было 11.
Здесь можно сделать ещё один вывод. Жители Алексеевки имели свои участки земли (наделы), обработкой которых занимались со времён переселения. Это обеспечивало существование семей. Поэтому даже опасность встречи с басмачами не могла стать помехой.

1927:
В семье почему-то считалось, что Константин Олейников, отец Фёклы Константиновны Любивой, выпивает. У него было много детей. Последнего его ребёнок родился в 1927 году – в этом же году его дочь Фёкла родила своего третьего ребёнка – сына Вальтера (Валерия).
Олейниковы проживали на всей территории СССР, в том числе в Москве.
Выводы: О спиртном возможны наговоры. В настоящее время живут и здравствуют многочисленные родственники Фёклы Константиновны Любивой, урожденной Олейниковой. Олейниковы не являются кровными родственниками Игната Любивого, поэтому в данной книге о них сведения почти не приводятся.

1928:
Дмитрий Любивый любил петь, выступал в клубе на праздниках 1-го мая. Сестра его Мария тоже пела.
Выводы: Дмитрий Любивый обладал хорошим голосом и знал песни, чему мог научиться у отца с матерью, у переселенцев, в Русской Армии, где служил. Возможно, пел с Марией – она была его сподвижницей.

1929:
Как-то Дмитрий Любивый перевёз с особой осторожностью через Нарын сына Вальтера, держа его на плечах. При этом лошадь не касалась ногами дна. Потом в один приём перевёз жену и двух дочек. Свой поступок объяснил так: «С дочками мало ли что может случиться, а сын должен уцелеть!»

1931:
Отец строил больницу и водхоз – для отвода воды на поля.
Фёкла неоднократно говорила Дмитрию, чтобы он не ввязывался в скандалы с басмачами: «Не ходи, Митя, убьют!» – на что Дмитрий ей отвечал: «Ветюнчик, поеду, разобью и вернусь!»

1931 (продолжение 1):
Похоронами Дмитрия Любивого руководил Сараситдин Бурханов, помогал ему Суеркулов.
Выводы: Возможно, Суеркулов – это тот самый Сатымкул, которого описывает В. Данилов в рассказе «Трагедия ущелья Караюрт», изменив его фамилию.

1931 (продолжение 2):
На похоронах Дмитрия Любивого присутствовал Токтогул Сатылганов. Возможно, сохранились фотографии Токтогула у тела Дмитрия, поскольку фотографирование проводилось.
Выводы: Поиск фотографий Токтогула Сатылганова у родственников Любивых и жителей пгт. Токтогул должен принести результаты.

1931 (продолжение 3):
Когда возник вопрос о месте захоронения Дмитрия – в центре села или на местном кладбище, – его мать Домна сказала: «Там, де всі», укр. («Там, дэ вси» = «Там, где все», русск.)
Выводы: Эта фраза подтверждает не только благородство и скромность женщины и матери, но и её украинское, южно-русское происхождение. Кроме того, как следует из воспоминаний Любови Любивой, захоронение было сделано рядом с могилой отца, что тоже имело определённое значение.

1931 (продолжение 4):
После похорон кто-то привёл к нам ягнёнка и оставил во дворе.

1931 (продолжение 5):
Когда в горах растаял снег, обнаружили тело пулемётчика Герасимова. Его могли знать только представители Красной Армии. Похоронили Герасимова в центре Кетмень-Тюбе. Многие люди ошибочно считали, что это была могила Митьки.
На инициалы Герасимова сначала внимания не обратили – со временем они были забыты. И только Алексей Огнёв их отыскал, проводя свои инициативные расследования (см. Часть третью).

1932:
Люба в 1932 г. на 1-е мая пошла на концерт, а дом Дмитрия в это время кто-то поджёг. Вальтера и Дину спасли соседи. Мать подозревала в поджоге дома своего непутёвого брата Ивана. Предъявила к нему претензии. Он восстановил сгоревшую крышу, сказав: «Раз ты говоришь!»
Выводы: Поджог дома не был вызван местью басмачей, но определился семейными неурядицами. Возможно, дом подожгли недовольные коллективизацией кулаки. Возможно, кто-то мстил за смерть Аукана, которого убили вслед за Дмитрием.
Семья с маленькими детьми уже никому не угрожала.

1933:
Встретив Сакена, Фёкла спросила: «Зачем Митьку убил?» Тот ответил: «Я ему говорил: «Иди к мужикам… и живи!»»
Выводы: Здесь, первое, обнаруживается факт того, что Сакена задержали не сразу. Второе, что смерть в те времена противоборства не была необычной. Третье, Сакен косвенно признавал свою причастность к гибели Дмитрия или, по крайней мере, то, что он присутствовал при этом или говорил с Дмитрием незадолго до этого. Четвёртое, Сакен как местный житель хорошо знал Дмитрия, знал, чем Дмитрий занимается и с кем общается (с «мужиками»).

1934:
В первый класс пошёл в 1934 году в Кетмень-Тюбинскую школу. Есть фотография. Старшие сёстры, разумеется, в школу пошли раньше меня. Второй класс я заканчивал уже в Таласе.

1935:
В 1935-м году переехали в Талас. Жили в доме сестры Фёклы – Полины Константиновны Сириченко, ур. Олейниковой, – и её мужа Ивана Сириченко. Они вскоре переехали в Джамбул. Дом остался Павлу, брату Ивана.
Выводы: Переезд семьи Дмитрия из Алексеевки в Талас был определён приглашением сестры Фёклы, которая там жила и сама готовилась к переезду. Нельзя не учитывать и момент, связанный с грустными воспоминаниями – гибелью Дмитрия, поджогом дома.
Возможно, у Фёклы была надежда как-то устроить свою личную жизнь. Правда, приходилось оставлять в Алексеевке многочисленных родственников Дмитрия, в том числе его мать.
Талас не был для Фёклы незнакомым городом.

1936-1941:
В Таласе мать познакомилась с Михаилом Семёновичем Кузьминым, с которым они в 1936 – 1937 гг. вместе работали в Таласской районной больнице. С женой Михаил разошёлся, но при нём оставалось двое взрослых детей – сын Леонид и дочь Анна (Нюся).
Михаил работал в бухгалтерии больницы, а Фёкла устроилась туда сестрой-хозяйкой.
Михаил через некоторое время перешёл работать в заготконтору, что давало лучшую возможность поддерживать нас всех.
Фёкла Константиновна повышала квалификацию на курсах во Фрунзе. Вспоминала, что смотрела оперу «Айчурек».
Позже Фёкла перешла на работу в швейную мастерскую у базара.
Многие наши фотографии делал Романенко. По стечению обстоятельств, Романенко также переехал из Кетмень-Тюбе в Талас со своим фотосалоном, который теперь размещался на рыночной площади, недалеко от швейной мастерской.

1937:
Построили небольшой саманный дом (саман – кирпич-сырец из глины с примесью навоза, соломы и др.). В переулке Тараса Шевченко (вот так!), что находился между улицами Ленина, Фрунзе, Таласской, Советской. В доме Полины оставался жить брат мужа.
Нам под жительство нарезали 20 соток (20 сотых га) яблоневого сада, где росло 26 деревьев. Так что яблок было, хоть отбавляй! А школа – на ул. Ленина.
Соседями были Медведевы и немцы.
Вообще, в Таласском районе было много немцев: в колхозе «Шверник», например. А пригороды Таласа – Йогансдорф, Ленинполь, Орловка – это чисто немецкие поселения. Моё первоначальное имя – Вальтер, – видимо, отсюда. Здесь жителям Алексеевки и отцу приходилось жить в 20-х ­годах.

1938:
В 1938 г. на летних каникулах гостили в Алексеевке – я и сестра Люба. Я жил у дяди Гриши (Григория Игнатьевича), а Люба – у бабушки Домны Николаевны. Там-то она и наговорилась с бабушкой о том, как Любивые приехали в Алексеевку.
Мы приехали в разное время. Как добирался я, запомнилось хорошо.
Знакомый с лошадью сопровождал меня от Таласа до Алексеевки. Мне было 11 лет. Ехали два дня – дорога в 80 километров. Интересен был «страшный камень», который в сумерках напоминал человека («вдруг – басмач!») По дороге потеряли пальто – оно из-под меня (я ехал на лошади) выпало по дороге. Знакомый, оставив меня, пошёл искать пальто. Ночь была тёмной и жуткой. Правда, ждать пришлось недолго. Ночевать устроились рядом с юртой пастухов – перед перевалом. На следующий день преодолели перевал, перешли реку Узун-Акмат и до вечера были в Алексеевке.
В тот период дядя Гриша работал в магазине в Уч-Тереке, что в 35-и километрах от Кетмень-Тюбе, и я помогал ему продавать товар. Когда Григорий ненадолго отлучился, в магазин зашёл киргиз и спросил стоимость карандашей. Я не смог назвать цену, и посетитель начал наигранно (это я теперь понимаю) возмущаться, мол, как это в магазине не знают цен. Это меня привело в замешательство, но когда вернулся Григорий, «покупатель» исчез.

1938 - 1941:
Сестра Дина написала из Таласа письмо Иосифу Виссарионовичу Сталину, что, мол, семья героя находится в трудных условиях. В те времена таких «шуток» не понимали. Но из Москвы пришёл ответ: «Разобраться и помочь!» В школе выделили пальто, нам стали помогать различные организации.
Дина была спортсменкой. Перед войной должна была ехать на соревнования в Москву. Среди нас она была самой «боевой». Позже Дина первой переехала в Киев – на родину наших предков.

Во время Великой Отечественной войны Михаила Кузьмина призвали на трудовой фронт, а его сына – в Красную Армию. Оба погибли. Леонид – 1922 г. рождения – погиб под Москвой.

1942:
Часов ни у кого не было. Точное время определяли по бою в рельсу, которая висела на мелькомбинате. Радио появилось в 1942 году – это был чёрный бумажный репродуктор на стене.
Почти каждый день после школы ходил в лес за дровами.

1943:
Полина Олейникова, младшая сестра Фёклы, работала ветеринаром в колхозе, который находился в 20-и километрах от Таласа.

1940-1945:
В те года Анна Михайловна Кузьмина работала в ЗАГСе Таласа.
Таласский колхоз имени В. И. Ленина во время войны снабжал всех ветеранов и эвакуированных инвалидов мукой – по 9 кг в месяц. Богатый был колхоз!
В доме у нас тоже жил инвалид.
Выводы: Одним из раненых был киевлянин Фёдор Щербаков, который стал мужем Дины Дмитриевны Любивой. Они-то и сделали вызов в Киев остальным членам семьи.

1940-1945 (продолжение):
Домну Николаевну, мать отца, которая умерла в 1940 или 1941-м году, похоронили в Кетмень-Тюбе, у развалин крепости – без гроба. Сейчас это место затоплено.

1944:
Швейная мастерская, где работала мать, шила рубашки. Весь Талас ходил в этих рубашках.
В 1944 г. я начал работать с матерью. Делал – помню – шапку-кубанку и фуражку.

1959:
В 1959 году – после большого перерыва – с сестрой Любой приехал в пгт. Токтогул. Побывали на могиле отца. Встретились с родственниками.

1971:
При перезахоронении Дмитрия на остатках гроба просматривалась обивочная красная ткань.

1981:
Когда мы приехали в Талас в мае 1981 г., чтобы дальше двигаться в пгт. Токтогул на открытие памятника отцу, билетов не оказалось, и самолёт АН-2 улетел.
Когда в Токтогуле узнали, что мы в аэропорту Таласа, сделали нам дополнительный рейс. Так мы прибыли в пгт. Токтогул.
Подошла ко мне внучка Сакена. Стеснялась. Побеседовали. Живёт на массиве в Бишкеке. Муж – учитель. Приятная женщина.
Встречался я и с бывшим членом добровольческого отряда Касымбеком Кадыровым. Почтенный аксакал. Он участвовал в вывозе тела отца из ущелья в те трагические времена. Брал с собой двух верблюдов.
Узнав, что приехал сын Дмитрия, он прибыл из Уч-Терека. Сфотографировались на память. Я подарил ему рубашку в честь нашей встречи.
Днём 8-го мая был приём в ресторане. Из Андижана прибыли Блощецов Владимир и Щербаков Геннадий.
Азим Козубеков, ответственный за установку памятника, на приёме сказал: «Твой отец погиб за нас – ты мой брат!» – и надел на меня киргизский колпак.
Вечером был ужин в доме у Дмитрия Черноткача. Присутствовал и Козубеков А. К.

1986:
Зина и Коля Олейниковы из Ашхабада прислали в Киев Фёкле Константиновне Любивой поздравление с Новым 1987 годом.

1993:
Фёкла Константиновна Любивая (в быту - Виктория) умерла в возрасте 90 лет – в 1993 г. Похоронена на Байковом кладбище в Киеве.
В семье ранее считалось, что она родилась в 1905 г. и была младше Дмитрия, своего мужа, на 12 лет. А Дмитрий якобы родился в 1893 г.