Отдал голос

Леночка

Я приехал в Заволжск сдавать проект. Мне было тридцать пять. На перроне меня встретили, покормили в заводской столовой и повезли на объект. Огромные чистые цеха, ухоженные ласковые буренки, доярки румяные и дебелые в белых крахмальных халатах. Одни бабы ни одного мужика.
Был еще актовый зал, старинный, кумачовый, блестящий, пахнущий детством и коммунизмом. Не хватало только транспарантов и плакатов. Хотя что-то было. Дай Родине молока! Табак – яд, брось курить!
Выступали балалаечники, девочки пели романсы. Потом повезли в единственный в городе ресторан. Расположились узким кругом. От молокозавода три женщины. Кроме нашего стола в зале сидели еще за одним какие-то замученные, усталые, печальные тетки за сорок.
После салата, рулета и водочки захотелось потанцевать. Я снял пиджак, ослабил галстук и под Ласковый май вышел на середину, и когда уже подергался и захотел вернуться, заиграл медляк, и от соседского стола выскочила одна женщина.
Покружились, пообнимались.
— Вот, — говорю, — из Москвы, приехал на проект.
А она мне визитку в карман рубашки суёт.
— У меня дочка в Москве учится, позвоните, позвоните ей пожалуйста.
Потом мы еще посидели, выпили, пели в караоке.
В гостинице уже утром проснулся. Голова болит, до поезда час, спешно напяливаю рубашку, а из кармана визитка выпадает.
С одной стороны 8-(32654)-4-45-67. Нина Сергеевна.
С другой стороны 345-12-98 Леночка.

Венгерский гуляш


В молодости читал Ремарка, недописанный роман «Тени в раю», кажется. Там герои все время предаются любви, ходят голые и едят венгерский гуляш. Всю свою жизнь хотел узнать, что это такое, и если повезет, то и попробовать.
Вчера был в ресторане (а мне сейчас сорок), увидел в меню венгерский гуляш и сразу заказал. Оказалось у меня жена так говядину тушит с перцем,  только в ресторане три четверти мяса вынули и долили кипяченой воды.

Самогонка

1.
Судили старую, измученную женщину с усохшими руками и бугристыми, выпирающими венами на ногах. Она ничего не понимала, не воспринимала речь обвинителя и только иногда тяжело вздыхала и кивала седой головой, словно со всем соглашалась.
В перерыве я вышел в курилку. Тут же дымил явским «Космосом» народный заседатель. Я рассмотрел его. Он оказался приземистым, водянистым человеком, страдающим одышкой. Даже здесь он тяжело дышал и поминутно наклонял свой скошенный лоб к окну, словно хотел надышаться чистым воздухом сквозь пыльное мутное стекло.
— За что её, — спросил я, набравшись наглости.
Народный заседатель оторвался от стекла, повернул тяжелую голову на толстой шее ко мне и, не отрывая глаз от играющих на детской площадке детей, ответил:
— Самогоном рабочих травила.
— Разве можно отравить самогоном?
Заседатель ничего не сказал, ввинтил в жестяную банку окурок и пошел в зал.

2.
Мой дед никогда не пил самогонку. Он насмотрелся «Тихого Дона» и решил, что самогонка мутная, а она прозрачная.
Однажды моя бабка сварила самогонку, и чтобы дед выпил, добавила в нее жженый сахар и  ваниль. Я не знаю, зачем ей надо было, чтобы дед выпил, но она добавила жженый сахар и залила бутылку сургучом.
Дед шел с дежурства и сиял на солнце. Блестела лысина, глаза и ногти. Ему накрыли стол и выставили самогонки, но сказали, что это кубинский ром.
Он выпил всю бутылку, а когда бабка сказала, что это самогонка, не поверил. Так и считал всю жизнь, что это был кубинский ром.


Карточки

В 1947 году мама потеряла продуктовые карточки. Ходила, искала, перевернула шкаф, разбросала мои игрушки, зачем-то полезла на чердак, но разноцветных картонных карточек нигде не было, а это означало, что есть будет нечего. В магазинах купить еду было нельзя, а на рынок не хватало зарплаты.
В конце концов, перерыв весь дом, она взяла ремень и пришла ко мне в спальню. Я ничего не понял, но она била меня ремнем, плакала и спрашивала:
— Где карточки, — но я молчал.
Тогда мама села на мою детскую кровать, поправила косынку, сползшую ей на лоб, и сказала:
— Я тебе машину куплю, настоящую.
Но я молчал.
Мама еще немного подумала и уже как-то устало и вымученно прошептала:
— Я куплю тебе самолет. Будешь на самолете летать.
Но я, почесывая побитые бока, молчал.
Уже не зная, что делать, мама пообещала мне подводную лодку. Настоящую, огромную подводную лодку, с торпедными аппаратами, с пушкой на носу, синими иллюминаторами, красным флагом и надписью СССР.
И я сознался, что выкрал карточки из стола на кухне, порвал их и выкинул в саду. Видя, что мама собирается в мороз искать остатки карточек, я добавил, что разрезал карточки на мелкие-мелкие кусочки и выкинул их в окно.
Карточки мама в тот день не нашла, но наутро пошла стирать белье и в грязной куче, в сиреневом жакете обнаружила карточки.
Она взяла ремень и пошла ко мне в комнату:
— Зачем врал?

Отдал голос

30 ноября нас собрали в актовом зале ЖЭКа. В президиуме под сине-красно-белым знаменем и портретом президента сидели начальник ЖЭКа Андрей Сергеевич, главный инженер Игорек и старшая диспетерша Нина Ивановна.
Мы все: электрики, сантехники, уборщики сидели в зале и ждали, когда все закончиться, потому что за сценой был накрыт стол.
Ближе к 21-00, когда казалось, что речи Андрея Сергеевича не будет конца, он замолчал, выпил стакан воды из зеленого графина и сказал:
— В нашей стране наступают выборы. Вы все должны пойти на выборы и проголосовать. Сейчас каждый из вас подойдет к столу, укажет, за какую партию будет голосовать и поставит подпись.
Потом начальник немного замешкался, достал зеленую ручку с логотипом ЖЭКа, что-то написал в ведомости и произнес:
— Я голосую за Единую Россию, — и размашисто поставил подпись.
Потом расписались Игорёк и Нина Ивановна и тоже громко заявили:
— За Единую Россию.
Слесари и электрики стали  переглядываться. Все сидели в нерешительности, но потом некоторые, самые шустрые потянулись к ведомости и стали ставить свои подписи. Ставили они одновременно залихватски и стыдливо, но потом быстро исчезали за сценой, откуда слышались довольные и веселые голоса и звон стаканов.
Через пять минут к ведомости выстроилась очередь, а Нина Ивановна так поднаторела, что стала вписывать в ведомость слова «Единая Россия» вместо слесарей. Те только ставили подписи.
И вот когда уже зал почти опустел, Андрей Сергеевич поднял глаза и увидел, что в самом дальнем углу сидит электрик Петр Агафонович.
— Что сидишь, Петр Агофонович? — сказал начальник, — подходи.
Электрик встал и, посвистывая, подошел к столу, наклонился, легко взял зеленую ручку Андрея Сергеевича и напротив своей фамилии вычеркнул слова «Единая Россия» и вписал «КПРФ».
Нина Ивановна заверещала. Андрей Сергеевич взял ведомость и посмотрел сквозь нее на свет. Рассмотрел слово «КПРФ» и прошептал:
—Теперь всем придется заново подписи ставить.
Ведомость переделали. К ней снова выстроилась очередь уже подвыпивших электриков и слесарей. В этот раз они ставили подписи с раздражением, но за сцену уходили все-таки радостные.
И вот когда за сценой возле стола собрался весь ЖЭК, разливали запотевшую водочку, вкушали бутерброды с колбасой, Андрей Сергеевич развалился в кресле, из зала заверещала Нина Иванова.
— Что опять Петька?
— Нет, слесарь Потапов.

Здесь никогда ничего не меняется

Мои папа и мама в войну были радистами. Сидели в штабе и прослушивали радиочастоты фашистов, хотя папа и в боях поучаствовал. Один раз драпал от финнов в нижнем белье.
Когда война окончилась, то всю нашу семью: папу, маму, меня и сестру оставили в Германии. Мы жили за забором на русских улицах  в Шнецке. Помню проходную и колючую проволоку.
А в пятидесятом мы переехали на Кубань, в станицу Ахтырскую, и папа стал участковым, пока не попал в аварию в 1958. Выпил с шофером, запечатанную сургучом водку, и перевернулись. Все погибли.
Все мое детство моя мама говорила: «Никому не рассказывай, что был заграницей». Когда я заполнял анкету в пионеры, то там был пункт «Были ли вы заграницей или на оккупированных территориях?». Я ответил: «Да». Но мама забрала анкету и порвала, а новую заполнила за меня и поставила «нет».
Когда я поступал в комсомол в 1966 и в партию 1983, то уже сам смекнул, если ранее поставил «нет», то и сейчас надо вписывать нет. Вдруг сверят.
Мне представлялось бетонное мрачное хранилище в правительстве, где лежат тома сведений на граждан СССР, из которых можно узнать все-все-все, даже как зовут нашу дворовую собаку Бульку.
Из партии я вышел 1996, когда Зюганов во втором туре проиграл Ельцину. Я просто перестал платить взносы, но партбилет все равно храню дома в комодном  ящике. После этого я подождал еще десять лет и решил съездить в Турцию отдохнуть, а там у туроператора анкета с вопросом  «были ли вы раньше за границей».
Я принес анкету домой и показал восьмидесятилетней маме. «Ты что, идиот?» — тихо прошептала мать, занавесив окно, — «ничего не изменилось, семьдесят лет назад правили их деды, потом отцы, а сейчас внуки, они их всему научили, здесь никогда ничего не меняется».