Спортивная карьера

Часть Четвертая. Спортивная карьера
                Прошла почти неделя, как закончилось мое путешествие в Новороссийск. Я был уже совершенно здоров, но выходить во двор и общаться с ребятами не хотелось. Все это время я сидел в квартире, выполняя какие-нибудь поручения мамы, или уходил далеко на реку Самару, где в одиночестве бродил по заросшему берегу. До окончания учебного года оставался месяц, и хотя вопрос о моей дальнейшей учебе все еще не был решен, я понимал, что в следующем году придется повторно учиться в седьмом классе. Отец решал вопрос о переводе меня в другую школу, а мама параллельно договаривались об устройстве в ПТУ.
                Все это время мысль о том, как отомстить Шороху не покидала меня ни на минуту. И чем больше проходило времени, тем мучительней для меня были эти мысли.
                В этот день я как обычно лег спать в зале на диване. Сестренка посапывала в детской кровати. Я дождался, когда в спальне улягутся родители, и еще долго лежал с открытыми глазами. Когда все заснули, я встал, оделся и вышел из квартиры. Не было слышно  ни скрипа полов, ни щелчка английского замка. В подъезде из тайника достал спрятанный поджиг, сунул его за пояс, на лоб натянул спортивную шапочку и беззвучно прикрыл за собой дверь подъезда. Звезд на небе уже не оставалось, это было самое темное время ночи. Я подошел к дому, в подвале которого ночевал Шорох, и вошел в подъезд. Дверь подвала была закрыта изнутри. Я достал поджиг, проверил запал и постучал. Тишина в подъезде висела как густой туман и давила на уши, я постучал чуть громче.
- Влад, это ты? - от неожиданности я вздрогнул. Сердце выпрыгивало из груди.
- Угу, - выдавил я из себя какой-то хрип. За дверью звякнула задвижка. Я поднял дрожащую руку с поджигом на уровень груди, а когда дверь заскрипела, чиркнул спичечным коробком по запалу. Спичка с шипением вспыхнула и осветила пространство, в котором вырисовывался силуэт Шороха...
- Ты что делаешь? – прикрывая от неожиданной вспышки глаза ладонями, завопил Шорох и резко захлопнул за собой дверь. Лязгнула задвижка. Спичка прогорела и погасла. Выстрела по какой-то причине не последовало. За дверью не слышалось ни звука. Какое-то время я стоял потрясенный, словно этот несостоявшийся выстрел предназначался мне самому. Простояв несколько минут у закрытой двери, я вдруг совершенно успокоился. Ни страха, ни беспокойства от того, что Шорох вполне мог меня узнать, не было, я пересек двор и, не скрываясь, вошел в подъезд своего дома. В тот момент со мной что-то произошло, возможно, с потухшей спичкой восстановилось нарушенное равновесие, в котором я находился до того, как ее поджечь. Но это равновесие было уже другим.
                Когда на следующий день я возвращался с очередной прогулки, то оказался свидетелем потрясающей картины. На земле рядом с подъездом ничком лежал Шорох, прижимая к животу окровавленные ладони. Вокруг стояли жители нашего двора и тихо переговаривались. Милиционер задавал вопросы отдельным жильцам и делал пометки в блокноте. Подъехала «скорая помощь», Шороха положили на носилки и занесли в машину.
                Позже ребята рассказали о происшедшем: когда Шорох подходил к подъезду, с лавочки поднялся незнакомый парень и пошел ему на встречу. Поравнявшись с Шорохом, он ударил его в живот и быстрыми шагами скрылся за домом. После этого Шорох, покачиваясь, сделал несколько шагов и упал...

Больше я его не видел, сразу после больницы Шороха арестовали за какие-то дела и осудили на длительный срок.

                Теперь я перестал бродить у реки, а чаще проводил время за домом на улице 22-Партсъезда у строящегося моста через железную дорогу. На огромной куче песка, которая своими размерами была выше нашего трехэтажного дома, собирались ребята из ближайших домов. На одной ее стороне наши «стахановские», на другой «краснокоммунарские». Все обычно начиналось с безобидных игр малышни, а заканчивалось драками квартал на квартал. Если раньше я принимал участие только в играх, то теперь оставался до конца. В свои не полные четырнадцать лет, я уже отличался от сверстников своим ростом и физическими данными.
                Меня всегда тянуло к взрослым ребятам, но теперь я постоянно и везде старался доказать свое физическое преимущество. Однажды после очередной драки во дворе, я с разбитым в кровь лицом забежал домой и, схватив из отцовского ящика с инструментами небольшой топор, выбежал на улицу. Мама оказалась свидетелем этого и была в шоке. Она выскочила за мной во двор и ни на шаг не отходила, пока не загнала меня домой. А вечером долго разговаривала в кухне с отцом.
                На следующий день, утром уходя на завод, отец разбудил меня и предупредил, что  придет вовремя, попросив быть к этому времени дома. Мама приготовила ужин, и мы впервые за долгое время всей семьей собрались за столом. Мое ожидание не оправдалось, вместо назиданий и расспросов о драке во дворе, папа раскопал среди книг на этажерке одну в мягкой обложке с названием «Искусство фокуса» и позвал меня на диван. Мы оба увлеклись этой книжкой, начав изучать фокусы. Папа брал в руку монету, зажимал ее в ладони, а когда ладонь разжимал, монета исчезала. Вскоре я показывал этот фокус маме и искренне радовался, когда она недоумевала, пытаясь понять, куда делась монета. На завтра днем я показывал этот фокус ребятам во дворе, а папа вновь пришел с работы вовремя и мы изучали фокусы со старенькими картами...
                Дня через два после этого в нашем доме впервые появился Гришка. Папа представил его как моего троюродного брата.  Это было как раз за несколько дней до моего четырнадцатилетия. Гришка расспрашивал об учебе, друзьях и моих увлечениях. Именно об этом мне нечего было ему рассказать, и разговор вначале не клеился. Затем он стал рассказывать о своих занятиях боксом.       
                Худощавый и тихий паренек, хотя и был на два года старше, но совершенно не производил на меня впечатления. Тогда Гришка отжался от пола двадцать раз подряд и дал пощупать свои бицепсы.
- Хочешь, я научу тебя драться? – предложение от парня без особых атлетических  данных, как вначале показалось, ни смотря на жесткие бицепсы, не вдохновляло. -  Бей в голову! Да ты не бойся, бей сильней. Еще, ну еще, давай…, - 
                Гришка, скакал как козел, весело перебирая ногами, а я, разозлившись, бегал по комнате, размахивая руками и сшибая стулья с большим желанием врезать ему изо всех сил. Вдруг он остановился и, отклонившись в сторону, резко выставил руку. Я как подкошенный свалился на пол и хватал воздух ртом словно рыба, выброшенная из воды на берег. Гришка несколько минут приводил меня в чувства, после чего Гришку я даже зауважал.
                Назавтра мы вместе пришли на стадион «Заря» в секцию бокса к тренеру Демину. Здесь уже несколько лет Гришка и его друзья занимались боксом. Все трое они жили в поселке Роторном и учились в одной школе. «Роторный», так назывался район «Безымянки», исключительно двухэтажных кирпичных домов, которые располагались не далеко от «дурдома», за Первой МСЧ. Ребята были выше Григория и более крепкого телосложения, но его они явно уважали. Меня он им представил как своего родственника.
                Моя первая тренировка началась с бега по стадиону. Во второй час я с другими новичками уже в зале разучивал азы бокса: передвигаться в стойке, прыгать в челноке и наносить прямые удары по предполагаемому противнику. Это называется бой с тенью. Через несколько тренировок нам разрешили надевать перчатки, и работать в паре под наблюдением помощника тренера. Я с завистью наблюдал, как Гришка и его друзья боксируют в парах, нанося молниеносные мощные удары и также виртуозно их парируя. Но в конце июня, когда из новичков кроме меня никого не осталось, я как заправский боец сам выбивал «пыль» из мешка, а после тренировки выжимал из тренировочного костюма килограммы пота. Впервые у меня появилось страстное желание добиться каких-то конкретных результатов, и я не давал себе никакой пощады. Я привязался к Гришке и старался всегда быть рядом с ним. Так в постоянных тренировках, на стадионе и в спортзале Гришкиной школы прошел и июль.
                В августе, не смотря на мои протесты, родители определили меня в трудовой лагерь. Мама к этому времени уволилась с завода и работала бухгалтером детского сада и детской комнаты для ребят нашего двора и ведала путевками. Для родителей ребят из нашего заводского района это был совсем неплохой выход. Во-первых, ребята были заняты полезным делом и не слонялись как неприкаянные по двору. А потом, мы имели возможность заработать «деньги» на уборке урожая, что совсем немаловажно в плане воспитания. Но для меня это было вынужденное мероприятие, очень не хотелось бросать занятия боксом.

                На электричке  большой группой мы доехали до Обшаровки, а затем на специальном автобусе до деревушки Титовки, половина которой носила фамилию Титовы. Там нас уже ждал грузовик с раскладушками, постельными принадлежностями и всем необходимым для устройства жилья. Недалеко от околицы, на лесной поляне мы разбили настоящий лагерь. Установили палатки, на большом шесте повесили красный флаг, устроились почти как в пионерском лагере.
В большой солдатской палатке, где жил я, собрались ребята из нашего двора. Лешка Семыкин, Толик Зорин, я, и еще трое наших ровесников. С Толиком мы жили в одном подъезде, с Лешкой общались во дворе и все мы были из одной школы. Старший брат Лешки был известный в районе боксер, да и сам Лешка уже с год занимался боксом, не смотря на то, что был невысокого роста и худой как спичка. Жизнь в лагере была организована замечательно. Днем нас возили в поле собирать овощи, а по вечерам мы разводили костер и наши воспитатели занимали нас играми и танцами. Но очень скоро нас стали донимать титовские ребята.               
                Развлечений в селе кроме самогонки, да велосипедов – никаких. Приезжают они на велосипедах, во главе с предводителем Сашкой Титовым, бугаем лет 18-ти, который разъезжал на мотоцикле. Еще издали заслышав треск старого «козла», наши ребята с девчонками тряслись в ожидании неприятностей. Даже взрослые воспитатели их побаивались, и мы в конфликт с ними не вступали.             
Но однажды все же «достал» кто-то из них Лешку. Он не сдержался и врезал колхознику, как нас в секции бокса учили. Начался шум, гвалт. Собрались все сельские у нашей палатки, пришел на разборки и Сашка Тит. Мы держимся вместе, но их конечно больше, а Тит ухмыляется и крутит в руке цепь от мотоцикла. А так как я был самым крупным из шестерых, он наезжает на меня.      
                Чувствую, быть мне битым, а если он цепь применит, то чем все это для меня закончиться не известно. Предводителя среди нас нет, к драке мы не готовы. И если честно, то не от смелости, а скорее от страха я ему говорю, что, мол, слабо один на один и без цепочки? Деревенские смеются, - Санек, мол, таких как ты троих враз уложит. Мне не до смеха, он чуть не вдвое здоровей меня, взрослый, да еще блатной, только с малолетки освободился. Бросает Тит цепь на землю: «Ну что ж, выходи». Я выхожу в круг, а самому не по себе, топчусь на месте, и рука на Тита у меня не поднимается. Хорошо еще, что в сумерках никто моего состояния не видит. Тит размахивается и бьет меня в голову. То ли боксерская реакция сработала, то ли от страха, но я легко увернулся от удара и стою. Он снова бьет и опять промахивается. Тит занервничал и попер на меня всей тушей. А я начал успокаиваться, встал в стойку и бегаю от него по кругу. Вспомнил вдруг, как в первую встречу, Гришка со мной игрался и уже забыл, кто передо мной машет руками. И сам от себя, не ожидая,  уклонившись от удара, встретил Тита прямым в голову. И от этого, первого моего удара, Тит споткнулся и рухнул прямо лицом в землю. Наступила мертвая тишина, даже музыка у костра как специально замолкла. Он встал, ничего не понимая, пошатываясь из стороны в сторону и воя, пошел на меня. А я не стал ждать его удара и как на тренировке по мешку, ударил левой сбоку и правой снизу – двоечку. Не знаю, получились ли мои удары по-настоящему боксерскими, но Сашка опять упал а, поднявшись, подвывая и отплевываясь, побрел в сторону, где лежали мотоцикл и велосипеды. И вся остальная деревенская «кодла» молча пошла за ним.
                Заснули обитатели нашей палатки только под утро, мы ждали возможного продолжения и возбужденно обсуждали происшедшее. На следующий день, вернувшись с полевых работ, мы сидели у своей палатки в ожидании ужина, на душе у каждого было неспокойно. Послышался треск мотоциклетного двигателя и прямо к палатке подкатил «козел». Тит опустил на землю мотоцикл и, не глядя на остальных ребят, как-то смущенно улыбаясь, подошел ко мне и протянул руку. С этого дня началась моя дружба с Сашкой Титом.
Я стал часто пропускать полевые работы, зато меня постоянно могли видеть на окраине деревни, в компании Тита и других его ребят. В это лето я научился ездить на «козле» и стрелять из одноствольного ружья. Сашку я тренировал наносить прямые удары и уклоняться, не закрывая глаз. Теперь деревенские редко приезжали на танцы, а когда приезжали, все было спокойно.
                Однажды у нас с Титом произошел такой разговор, он меня спрашивает: «Хочешь, я тебя познакомлю с Манькой? Да ты ее видел, она классная и всем дает!».
Разве мог я ему сказать, что в свои годы (я выглядел взрослее 14 лет за счет высокого роста и спортивного сложения), можно сказать, даже не дружил с девчонками?!
                Манькой была шестнадцатилетняя девушка, с лица которой не сходила улыбка, с ямочками и румянцем на круглых щеках. Она была обычной деревенской девчонкой - круглолицая, крупнотелая, вся в веснушках и уж точно не красавица. Этот вечер, она вместе со мной и Титом каталась на мотоцикле и сидела у костра. Костер затух, и Тит уехал на своем мотоцикле, а мы с Манькой все еще сидели на бревне и грызли семечки.
                Когда совсем стемнело, она встала и поманила меня за собой. Мы вышли за околицу. За последним сараем Манька села, а затем прилегла в густую траву и поманила меня к себе. Я подошел и сел рядом. Тишина стояла оглушительная, только изредка сверестели кузнечики или сверчки. Я сидел не шевелясь. Мне казалось, что шорох травы при малейшем движении разносится на всю деревню и на этот шорох обязательно кто-нибудь придет. Может быть, мне было страшно оттого, что кто-то подойдет и нас увидит, а быть может, было неловко оттого, что я не знал, что мне делать. Манька задрала на грудь юбку, и я увидел контур ее белых ног и черный треугольник в промежности. Мне было стыдно и душно. Она схватила меня за руку и завалила на себя. Манька почему-то часто и громко дышала, а сама шарила у меня в шароварах. Я лежал на ней весь напряженный и не дышал. Потом ее рука нащупала-то, что искала и она впилась своими губами в мои губы. Я пытался снять с себя шаровары, но запутался и отчаянно дрыгал ногами. Кое-как мне это удалось. Манькина рука проделывала какие-то манипуляции у меня между ног. Двигая задницей, я помогал Маньке изо всех сил. Наверное, все получилось, потому что Манька вытащила руку и, обхватив меня обеими руками за спину, подбрасывала на своем животе. Именно в этот момент в мой, бесстыдно оголенный зад, впился первый комар. И началось. Комары налетели на мой бедный зад, целой стаей и я поочередно обеими руками колошматил себя, по ногам и заднице. Прекратив дрыгаться, Манька выпустила меня из объятий и, отпихнув в сторону села на траву.
   
                Через минуту я уже бежал в лагерь через овраг и поляну, спотыкаясь в темноте о коряги. Когда я ворвался в свою палатку, все уже спали. Я тормошил Лешку, Толика и вопил: «Что было, что было, вставайте я вам расскажу!» Не знаю, как и что я им рассказывал, но Лешка, обозвав меня трепачом и сказав, чтобы я не мешал спать, залез с головой под одеяло. Толик сделал то же самое. А мне было очень обидно, что никто не поверил и не признал во мне уже по-настоящему взрослого мужчину.
                Не помню, как и когда я заснул, но разбудил меня старший воспитатель. Он зашел в палатку, где кроме меня уже никого не было, разбудил и объявил, что меня из лагеря отчислили, и я должен быстро собраться потому, что нужно успеть на электричку. Мы добрались до Обшаровки и с завхозом, которой по делам нужно было в город, на электричке уехали в Куйбышев.
                Несмотря на неприятный разговор с родителями, я посчитал эту поездку очень даже удачной и отправился делиться своими впечатлениями с Гришкой.
                Оставшиеся дни до начала учебного года я проводил на Роторном с Гришкой и его друзьями. Мы тренировались в спортзале школы и на площадке в школьном дворе, ездили на Волгу, а вечерами ребята пели песни под гитару сидя большой компанией на лавочке у дома. Для меня общение с  ребятами увлеченными спортом и знаниями, получающих по максимуму от всего, чем они занимались, стало познанием новой стороны жизни. И если я тогда еще не мог осознанно что-то от них перенимать, мне рядом с ними было интересно и появилось желание научиться боксу, чтобы почувствовать себя не последним среди них.
                Первого сентября я повторно был направлен родителями в седьмой класс. Новая школа была в остановке от дома. Район, где располагалась школа, назывался Машстрой, я же относился к Стахановским, а между нашими районами не редко возникали конфликты. До этого я не принимал участие в драках с Машстройскими, но они приняли мой приход настороженно. Ничего нового от перехода в другую школу не произошло. Я старался не опаздывать и не пропускать занятия, но стоило прозвучать звонку с последнего урока, как ничто не могло задержать меня в школе. Учиться мне было не интересно, зато все свободное время я посвящал боксу. Я никогда не пропускал тренировки и с удовольствием задерживался в зале, если находилась причина или возможность. Дома из футбольного мяча я соорудил «грушу» и, повесив ее на лестничной клетке между третьим и вторым этажами, все свободное время выколачивал из нее «дурь». В проходе между коридорчиком и кухней стояла самодельная штанга, для изготовления которой пошла лыжная палка старые утюги и другой хлам. В проеме двери маленькой комнаты папа помог мне соорудить перекладину и, глядя в зеркало, я следил, как увеличивались мои бицепсы.
                С Гришей мы учились в разные смены и теперь встречались совсем редко. Я опять стал больше времени проводить во дворе, и в последнее время сдружился с Лешкой Семыкиным. Раньше мы учились в одной школе и во дворе общались с одними и теми же ребятами. Теперь мы много времени проводили вместе, я  даже стал посещать тренировки на стадионе «Крылья Советов», где помощником тренера был его брат Минька. Я не задумывался над тем, что это каким-то образом может отразиться на отношении тренера ко мне. Но когда  Демин узнал, что в свободные дни я тренируюсь в другом клубе, он пришел в бешенство и выгнал меня из секции. Мое увлечение к этому времени было уже достаточно сильным и через несколько дней я начал тренироваться на стадионе «Металлург», где недавно была открыта секция бокса. Туда с началом учебного года перешли заниматься и Гришкины друзья Юрка Клемешин и Сашка Вислогузов. Григорий же, не смотря на переход приятелей в клуб который был совсем близко к его дому, оставался преданным своему тренеру.
                С Сашкой Вислогузовым к этому времени у нас уже сложились приятельские отношения. Не смотря на то, что он был старше, выше и здоровее меня, на тренировках я старался всегда вставать с ним в пару. Никогда не используя свое преимущество в силе и опыте, он все же любил подшучивать надо мной. Обычно не рассчитав силы, и влепив мне крепкую плюху, он тут же прекращал бой.
- Ну, скажи, тебе не больно? – он обнимал меня за плечи, его лицо изображало мучительные переживания. Я пытаюсь освободиться из его объятий и прийти в себя от удара.
 - Ну, ты честно скажи, не больно? Нет, ну не больно, не больно?... - он продолжает меня удерживать и канючить.
 - Да не больно мне, отвяжись! - не выдерживаю я. Тогда Сашка отталкивает меня и делает зверскую гримасу.
- Эх! А жаль! -  и через мгновение он уже заливается веселым смехом. Я бросаюсь на него с кулаками, а он ловко уходит от ударов и продолжает смеяться.
                В конце учебного года, я уже неплохо владел перчатками и даже участвовал в квалификационных соревнованиях. Теперь я с гордостью носил значок боксера  второго юношеского разряда.
                Когда я впервые появился со значком в школе, одноклассники несколько дней выспрашивали меня о моих достижениях, но я старался отмалчиваться. А вот на восьмиклассников это произвело негативное впечатление. Проходя мимо, я иногда слышал их раздраженные высказывания по поводу значка но, не смотря на это, лишь изображал на лице пренебрежительную гримасу. Отношения в новой школе с машстройскими не заладились с первого дня, хотя я не искал там, ни друзей, ни неприятностей. Теперь же, когда значок так вызывающе бросался в глаза окружающим, это только приближало неизбежный конфликт.
                Анатолий Дудников внедрял, как он говорил разнообразные методы тренировок. Особенно мне  нравились занятия в большом гимнастическом зале, где они часто проходили в одно время с гимнастками. 
Самой красивой девочкой среди них была Лена Сивинцева. Мы были одного возраста, только спортом она занималась с восьми лет и в свои пятнадцать добилась впечатляющих успехов. У нее был первый взрослый разряд, она регулярно занимала почетные места в чемпионатах страны и ее фотография висела среди лучших спортсменов клуба в фойе первого этажа. Не удивительно, что я влюбился в нее при первой же встрече в зале, наблюдая, как ее изящная фигурка порхает над снарядами. Вначале я только издали наблюдал за ней во время совместных тренировок, а затем стал приходить и в другие дни ее занятий. Я забирался на пустые трибуны и глядя сверху мечтал о свидании с Леночкой. Конечно, это не могло долгое время быть незамеченным, и однажды Лена сама обратилась ко мне с вопросом, столкнувшись в фойе после тренировки.
- А ты что, тоже живешь рядом со стадионом? – я вначале даже не понял смысла заданного вопроса, и лишь по лошадиному мотал головой. Но главным результатом стало то, что мы вместе вышли на улицу и пошли в одну сторону. 
Мы прошли через весь стадион, и когда подходили к ее дому, я уже без умолку говорил с Леной на спортивные темы. Я был счастлив, моя мечта познакомиться с этой девочкой осуществилась. Теперь нас часто можно было видеть вместе выходящими со стадиона. Но в конце весны Лена заболела и перестала появляться на стадионе. Когда ее выписали из больницы, я пытался встретиться и часами дежурил у ее дома. Но Леночка просила меня не приходить к ее дому, а позже я узнал, что она встречается с взрослым парнем студентом. Не смотря на это, я еще долго переживал, бродил рядом с ее домом, издали наблюдая за ней. На стадионе теперь Леночка не появлялась, из-за проблем со здоровьем ей пришлось бросить спорт. Со временем моя страсть утихла, но еще долго оставалась в памяти как первая безответная любовь.
                Седьмой класс я закончил на одни тройки, и был переведен в восьмой, а все остальное меня не волновало. Весь год в школе назревал конфликт с восьмиклассниками, но все как-то обошлось, а на следующий год я сам становился старшеклассником, да еще на целый год взрослее остальных. Я с радостью прощался со школой на все лето и надеялся на беспроблемное окончание восьмилетки. О том, что будет дальше, я еще не думал, хотя первые проблески мыслей уже зарождались, но были они только относительно спорта.
                Занятия боксом на «Металлурге» тоже закончились, на лето Дудников ушел в отпуск и распустил спортсменов. Мне ничего не оставалось, как искать новое место для тренировок и Гришка помог мне пристроиться на «Маяк», где тренировал один из лучших тренеров Куйбышева Борис Павлович Сайдаков. Занятия летом проходили на стадионе, на окраине города в заводском районе, но выбирать не приходилось. Зато теперь я тренировался среди самых сильных боксеров Куйбышева и даже страны. Дух захватывало, наблюдая за настоящими профессионалами. У Сайдакова тренировались тяжеловесы Захар и Костя Раевский, он воспитал не одного чемпиона России и даже Советского союза. Тренировки проходили на одном дыхании, соседство с настоящими боксерами вдохновляло меня на полную самоотдачу. Сайдаков заметил мое рвение и вскоре поставил в пару с Борисом Гердовым и другими сильными противниками. Среди сверстников к этому времени я заметно отличался ростом и весом, и тренер сразу же стал готовить меня к городским соревнованиям, где в моей весовой категории было мало противников.
                В это лето я не поехал в лагерь, и свободное время помимо тренировок стал чаще проводить во дворе. Наш двор начинался двумя пятиэтажными «сталинками», к которым в шестидесятые годы пристраивались пятиэтажные «хрущевки» с нашим трехэтажным домом. Двор начинался от остановки Стахановская между улицами Победа и Физкультурная до улицы 22 Партсъезда. «Хрущевки» заселяли сотрудники моторостроительного завода «Фрунзе», которые занимались застройкой, их дети и родственники. 
                Жители «сталинок», поселившиеся сразу после войны, не относились к заводу, и среди них было много инвалидов, и даже вышедших из зон уголовников. Ребята из «сталинок» имели особое влияние на все, что происходило во дворе, но так повелось, что все вместе мы называли себя «стахановскими».
Обычно по воскресеньям родители забирали меня с собой на дачу. Утром мы, как и тысячи других горожан привязанных к ведрам и котомкам толкались на перроне в ожидании электрички, а затем, повиснув, друг на друге трястись по дороге к частному счастью. Провисев, таким образом, тридцать или сорок минут, мы затем еще час шагали по проселочной дороге через огромный овраг в гору до своей дачи. Соседи вокруг хорошо знали друг друга, земля распределялась профкомом их родного завода. И заводчане не только копали, рыхлили, сеяли и сажали, но и прекрасно общались, наслаждаясь летними днями. Я же не разделял их счастья и в ожидании, когда будет нужно проделывать обратный путь к электричке, выполнял указания родителей или уходил бродить на колхозное поле и в ближайший лес у порохового завода.
                Зато с понедельника начиналась моя неделя. Тренировки занимали по два часа три раза в неделю, все остальное время я купался в Самарке, болтался во дворе или в парке на улице Победы. Григорий со своей командой боксеров уехал на все лето за город, и я проводил время с Лешкой Семыкиным и другими ребятами. Мы прогуливались по парку у изгороди танцплощадки, из-за которой гремела модная музыка, затем выходили в толпу Безымянского «Бродвея» и слонялись по улице Победа от остановки «Сквер Калинина» до улицы Кирова. Это было место, где собиралась вся молодежь Безымянки, и летом там происходило столпотворение как на платформе электрички. Здесь тусовались стиляги и встречались с клиентами барыги,  горланили под гитару старшеклассники и студенты, расталкивая встречных плечами прогуливались боксеры.
                У пацанов из рабочих районов, рожденных после войны, выбор как проводить время и кем стать в жизни был совсем не велик. Все мы делились примерно на четыре группы. Самая численная была серая и безликая - толпа, из которой система штамповала «рабочий класс». Совсем небольшая группа составляла будущую элиту - это дети больших начальников и одаренные самородки. Все остальные полярно делились на два лагеря: «комсюки» – будущие милиционеры и партийные работники, и «отрицалово» - без будущего, но обеспеченные  местами за колючей проволокой. Возможно, мне это только так казалось, потому что сам я себя не мог причислить ни к одной из этих групп. К первой группе я сознательно не подходил. От второй, даже имея папу начальника, я тоже был далек. Быть с «комсюками» мне не позволяло уличное воспитание, а бандицко-воровской романтизм «отрицалова» вызывал у меня чувство опасения.      
                Отец, с которым я почти не общался, все равно был для меня яркой личностью и своеобразным маяком, не дававшим окончательно скатиться.
Был момент, когда люди, которые собирались по вечерам в беседке и рассказывали захватывающие истории из жизни уголовного мира, казались мне романтичными и таинственными. Они создавали образ Робин гудов, которые вели борьбу с «буржуями» и ментами. А среди кого еще было искать авторитетов на улице? Я постоянно чего-то искал и, начав заниматься спортом, получил надежду найти собственный путь в жизни, но очень небольшой и пока совершенно не ясный.
                Лето пролетело незаметно. Школьные занятия начались скучно и проходили без происшествий. У школы иногда появлялись бывшие выпускники, и когда я проходил мимо отпускали «подначки» по поводу моего боксерского значка. Но меня это не задевало, я чувствовал свое физическое преимущество и демонстрировал им свое безразличие. Но происшествие, которое вскоре произошло, показало, что уверенность в своей правоте это еще не гарантия полной безопасности.
                В нашем классе училась Галка Овечкина, по моему мнению, единственным достоинством, которым она обладала, была большая грудь. На тот момент это ее преимущество перед всеми остальными девчонками класса меня не привлекало, а было лишним поводом для шуток. Весь прошлый год Галка откровенно пялила на меня глаза. Она проявляла ко мне повышенный интерес на переменах и во время уроков. На меня ее внимание оказывало обратное действие и вызывало раздражение, как и смешки одноклассников за моей спиной по тому же поводу. Теперь, когда мы встретились после летних каникул, все противоположно изменилось. Галка не просто охладела ко мне, но постоянно и где только возможно подчеркивала свое пренебрежение. И вот на занятиях физкультуры, когда мы все нарезали круги на площадке за школой, я не удержавшись, глядя на ее прыгающие при беге женские достоинства, отпустил дурацкую шутку. Галка прямо взбесилась и бросалась, размахивая руками, пыталась попасть мне по лицу. А я продолжал, посмеиваться и легко уворачивался от ее рук. Когда же совершенно обозлившись, она, брызгая слюной, стала говорить какие-то дерзости, я развернул ее и слегка дал «пинка под зад» коленом. Но то, что я посчитал шуткой, Галку видимо оскорбило или разозлило, она заплакала и ушла с площадки. Я не обратил на этот случай внимания и продолжал заниматься. На уроках она вела себя спокойно, и я об инциденте забыл.
                В восьмом классе у меня появился приятель Мишка Машков, по кличке Машка. Он поступил в наш класс, по причине переезда его семьи в Советский район. Они поселились в двухэтажном доме напротив клуба «Заря» по улице Девятого Мая. Машка был среднего роста, толстоват и неуклюж. В дополнение ко всему он еще немного заикался. Все это естественно наложило отпечаток на его характер. А если говорить прямо, он был немного трусоват, и в сложных ситуациях часто пасовал. Машка с первого дня учебы в классе прилепился ко мне, но не смотря на кучу не самых лучших качеств не раздражал, а даже наоборот. Мне нравилось быть его покровителем, это тешило мое самолюбие и придавало значимость моему существованию в классе. В хулиганском районе «Машстроя», Машка чувствовал себя гораздо увереннее за моей спиной. Мы часто бывали друг у друга дома и при необходимости вместе делали домашнее задание. Нашу дружбу с Машкой подогревала и общая страсть к оружию. После смерти его отца, бывшего военного офицера, остался целый арсенал, о существовании которого Машка скрывал и поделился своим секретом только со мной. Мы стреляли из пневматического пистолета у Машки в квартире и брали пистолет с собой на Самарку. Кроме этого в арсенале был пистолет «Вальтер» и различные кинжалы. «Вальтер» хотя и был настоящим, но не стрелял. Из него в свое время удалили боек и еще какие-то детали, после чего он стал безопасен, как мартовский кастрированный кот. Но кто об этом знал?!

                С сентября тренировки со стадиона были перенесены в боксерский зал дворца Кирова, началась подготовка к соревнованиям на Первенство Куйбышева среди юношей. Во втором среднем весе Сайдаков делал ставку на меня и уделял мне повышенное внимание на тренировках. На «Маяке» равных среди ровесников у меня не было и это давало серьезные шансы хорошо выступить на таких престижных соревнованиях. На этих соревнованиях у меня появлялась возможность показать боксерам всего города, чему я уже научился, и увидеть свое место среди них. Я очень волновался, и Машка стал моей главной поддержкой. Он не пропустил ни одно выступление и радовался каждой моей победе как собственной. Григорий, который на соревнованиях участвовал в качестве помощника тренера, готовил меня в раздевалке перед выходом на ринг. Все это придавало мне уверенности в бою с противником и влияло на исход каждого поединка. Результатом стала моя полная победа и первое место в соревнованиях. Также звания чемпиона города в легкой весовой категории добился Лешка Семыкин.
                Это было настоящее событие городского масштаба, на котором собрались все знаменитости Куйбышевского бокса. Соревнования проходили в оперном театре на площади Куйбышева, что придавало им еще большую значимость. К сожалению отца, на соревнованиях не было, он, как всегда был занят делами завода. Но когда в «Волжской Коммуне» появилась небольшая заметка, в которой перечислялись имена победителей, среди которых стояла и наша фамилия, отец сделал вырезку и поместил ее в семейный фотоальбом.
                О моих успехах сразу узнали и в школе. Я даже не стал предупреждать Машку, чтобы он скрывал это событие и надеялся, что моя скромность от этого не пострадает. На несколько дней я стал гордостью всей школы, посмотреть на мой новый значок перворазрядника приходили ребята из разных классов. Значок на самом же деле был не мой а Гришкин, я выпросил его поносить, пока не получу свой, который должны были выдавать только через неделю. Сайдаков дал нам несколько дней передышки, после чего начиналась подготовка к следующим соревнованиям на первенство области. На них должны были приехать спортсмены из Новокуйбышевска, Сызрани, других городов и крупных районов области.
                Мы с Машкой окрыленные последними событиями, прогуливались по парку «Дружба» и обсуждали подробности последних выступлений. Время было часов семь вечера, погода хорошая, по тротуару прогуливались или направлялись в кино прохожие. Вдруг я заметил краем глаза или скорее почувствовал, что сзади мне в голову летит кулак. Я успел чуть увернуться и пропустил удар лишь вскользь. Тут же развернувшись, я оказался в полукруге компании человек из восьми - десяти. Среди нападавших я узнал двух выпускников нашей школы, остальные ребята были старше меня. Машка как-то сразу исчез, я отступал, нанося удары по тем, кто оказывался ближе. Нападение было совершенно неожиданным, да и количественное преимущество явным. Все что я мог сделать, это отступать так, чтобы никто не оказался сзади и стараться не пропускать удары. И все же я еще умудрялся отвечать ударом на удар, но в такой ситуации сила их была недостаточна, чтобы переломить ситуацию. Бежать было некуда, меня словно зверя загоняли в капкан и я отступал, пока не оказался прижатым спиной к забору. Прорваться через толпу было невозможно, да и силы на исходе. Удары наносились с разных сторон, в ход пошли ноги. Это уже была не драка, а избиение, где я еще чудом оставался на ногах. Вдруг из-за забора раздался женский вопль: «Вы что делаете изверги, вы же его убьете!?», затем мужской голос стал звать на помощь милицию. Удары прекратились, из толпы кто-то ответил: «Да он девчонку в школе избил, мы за нее его учим». Я начал приходить в себя и вытирал кровь, хлеставшую из носа и разбитого рта. Глаза заплыли и почти ничего не видели.
-  Про Галку Овечкину забыл гад, как ты ее у школы ногами пинал, забыл?... – это был голос Длинного, его поддержал еще кто-то. Дело конечно было не в Галке, но я лишь мычал, пытаясь сказать, что никогда не бил девчонок. Только я все равно эти побои запомнил навсегда и поклялся, что Галка последняя из женского пола, кто «пострадал» от меня физически. Несколько дней я зализывал синяки и ушибы, не выходя из квартиры. Машка приходил ко мне домой и сообщал, о происходящем в школе. И хотя там все было спокойно, я понимал, что это только начало конфликта, который назревал с моим приходом в новую школу.  После драки я решил подготовиться к возможному продолжению событий, обычно на этом в нашей среде не заканчивалось. Надеяться я мог только на себя, поэтому в школу пришел с «Вальтером», который демонстративно показывал во дворе школы ребятам нашего класса.
На следующий день за сараями у школы я разыграл спектакль, в котором выстрелы пугача, ребята приняли за стрельбу из пистолета, находящегося у меня в руках. Слухи моментально распространились по школе и за ее пределами. Теперь к нашей с Машкой компании учащиеся относились очень даже уважительно и настороженно. Длинный и его приятели в школе не появлялись, зато появились представители взрослого криминального мира.  Однажды после занятий меня встретили и остановили за школой двое взросляков, по виду которых легко было догадаться об их прошлом и настоящем. Разговор хотя и начался издалека, но быстро перешел к сути вопроса. Мне предложили обменять пистолет на спичечный коробок анаши, а в случае отказа сделать это по-хорошему, вместо анаши обещали неприятности хлеще, чем в парке. Я им сказал, что впервые слышу о пистолете, а на предложение посмотреть, что у меня под курткой за поясом, в шутливой форме заявил, что занимаюсь боксом и очень боюсь щекотки.
                Из тона нашего разговора ребятам легко было предположить, что пистолет у меня на самом деле есть и я не только его не отдам, но и готов при необходимости им воспользоваться. Такого результата никто даже не предполагал, а я впервые столкнувшись с подобной угрозой, ощутил как можно одной лишь силой воли и игрой слов выиграть «войну». Расстались мы вполне даже мирно, и по результатам встречи я получил еще дополнительные «авторитетные очки» среди сверстников. Еще одним результатом этой истории стало мое самоощущение «на равных» среди представителей уголовного мира. Поэтому, именно «Вальтер», а не стреляющий пневматический пистолет стал предметом нашей гордости и обожания.
                Не знаю, помогло бы мне его присутствие при иной встрече, но ходить с этой игрушкой по улицам Безымянки, мне стало гораздо спокойнее.
Если мое регулярное посещение школы обеспечивало твердые тройки по всем предметам и пятерку по физкультуре, то упорный труд в спорте поддерживал мнение Сайдакова, что из меня может получиться перспективный боксер. И такое мнение я поддерживал на всех тренировках вдохновляемый примером Гриши. Он спокойно мог противостоять на ринге амбалу, и мне очень хотелось стать профессионалом на ринге и  улице.
                К областным соревнованиям я подошел в полной боевой готовности. Никто даже не удивился, когда я без единого поражения дошел до финала, занял первое место и был рекомендован на чемпионат зоны России в Череповец.
Дни до отъезда тянулись ужасно долго, Борис решил, что перед поездкой нужно отдохнуть и тренировки носили символический характер. Наконец команду из пятнадцати человек собрали во Дворце Кирова для знакомства и инструктажа. Ребята занимались в разных клубах, но за время соревнований, многие успели перезнакомиться и подружиться. Также во время соревнований участникам выдавали талоны на обед, и мы ежедневно встречались в столовой. Нам представили старшего тренера команды и его помощника, выдали суточные и рассказали о правилах поведения в поезде и гостинице. В нескольких словах рассказали о Череповце - городе металлургов, расположенном недалеко от Ленинграда. Узнав, что в Москве будет пересадка, мы пришли в полный восторг и считали минуты до отъезда. 
                Поезд оторвался от Куйбышевского перрона и медленно набирал скорость. Вся команда набилась в одну плацкарту, заняв полки, включая бельевые. Шум и смех из нашего купе будоражил весь вагон. Мы обсуждали прошедшие бои, травили байки и вообще веселились на полную катушку. Тренера нас совсем не тревожили, суточные позволяли им находиться не в духоте и шуме плацкартного вагона, а отдыхать за столиком вагона-ресторана. Только проводница, разнося по вагону чай, с опаской косилась в нашу сторону. Затем была прогулка по Москве, поездка на метро и несколько часов в поезде до Череповца.
                Поселили нас в пятиэтажном общежитии, в двадцати минутах ходьбы от Дворца спорта, где проходили соревнования. Столовая, в которой для нас было организовано трехразовое питание, тоже находилась рядом.   
Первый день как обычно взвешивание и тренировочное занятие в огромном гимнастическом зале Дворца. Сотни спортсменов, тренеров и судей  съехались из множества городов европейской части Советского Союза, Дворец походил на улей. Вначале участники с ощущением гордости расхаживали по мраморным маршам и с любопытством вглядывались во встречные лица, пытаясь угадать своих будущих соперников. Ребята держались кучками из городов прибытия, среди них легко было определить москвичей по их независимому передвижению и свободному общению. Но вскоре вся эта масса людей слилась в едином движении.
                По огромному залу, скакали и дубасили друг друга, создавая невообразимый грохот, множество боксеров. Так проходила общая тренировка.
На следующий день по центру зала были установлены несколько рингов, рядом столы для судей, незадействованные в данный момент спортсмены переместились на зрительские трибуны. Я тоже находился на трибунах в ожидании своего выступления. Бои начинались с легковесов и по нарастающей до тяжелых весов, мой выход предполагался почти в конце. Болельщики на трибунах - спортсмены из Рязани, Воронежа, Тамбова и других городов ревели, свистели и хлопали в ладоши, поддерживая своих приятелей. Куйбышевцы тоже держались вместе и сотрясали воздух. В первом бою я без особого труда одержал победу над спортсменом из Рязани. Чтобы дойти до финала, мне предстояло выиграть пять боев. И я до него дошел, но проиграл последнюю встречу москвичу. Но и второе место в таких крупных соревнованиях, было вполне достойно. Поездка в Череповец подняла меня в собственных глазах. Я получил «Почетную грамоту», стоял на пьедестале почета среди сильнейших и мне аплодировал огромный зал, в котором собрались боксеры из многих городов.
                Однако приезд в Куйбышев опустил меня с небес на землю. В школе из-за длительных пропусков возникло много претензий со стороны учителей, которые ставили тройки с большой натяжкой, не обращая внимания на мои спортивные достижения.
                Тренировки проходили, как мне теперь казалось однообразно, соревнований в ближайшие месяцы не предвиделось. Да и все чего я мог достичь в городе, было достигнуто.
                Во дворе серьезно занимались боксом трое. Лешка Семыкин его брат Минька и я. Лешка мой ровесник и у нас были приятельские отношения, но по приезду из Череповца, где он занял первое место, между нами как кошка пробежала. Конечно, он раньше меня начал заниматься боксом и получил первый разряд, а главное у него брат взрослый и опытный боксер. Вначале этих преимуществ ему было вполне достаточно, чтобы чувствовать себя на высоте. Да никто их и не оспаривал. Начав, как и многие заниматься боксом, я не охладел к нему и не бросил тренировки после первых неудач. Наоборот, в отличие от многих других сверстников я доказывал всем вокруг, что не боюсь трудностей и стану настоящим боксером. Теперь мне некогда было ввязываться в дворовые интриги, я перестал участвовать в драках и целенаправленно добивался намеченного. За два года занятий я повзрослел и изменился, особенно внешне. Параллельно с ростом и весом, я приобретал профессионализм и боксерский опыт. Лешка и сейчас был более техничен, но я был в более тяжелой весовой категории и естественно сильнее физически. Это и стало причиной его «ревности». Соседские же ребята, от которых еще недавно я ничем не отличался, и где мой разбитый нос был равен любому другому, не замечали произошедших со мной перемен. Но теперь это меня не волновало. На меня влияли установки Сайдакова, да и Гришка не раз говорил о том, что настоящие боксеры не обижают, а защищают слабых. Жизнь двора, в которой я давно не участвовал, теперь казалось замершей или не значительной.

                Мне исполнилось 16 лет, я окончил восьмилетку и в нашей семье остро встал вопрос о моем будущем. Разговоры с родителями, в которых они пытались услышать от меня ответ на волнующий их вопрос - как мне жить дальше, всем уже изрядно надоел. Родители, видя мое «пофигистское» отношение к учебе, склонялись к получению мной какой-нибудь рабочей профессии. По их мнению, меня ждало ближайшее к дому ПТУ, а затем завод. Мы сдали в приемную комиссию все необходимые документы и спокойно отправились в разные стороны: родители на работу, а я в лето 1966 года.
                Это было самое замечательное лето и самое прекрасное время в моей жизни. Я не ощущал на себе никакой ответственности, и мне было легко и беззаботно.
Несмотря на то, что тренер лично предложил путевку в спортивный лагерь, я под предлогом подготовки к учебе в девятом классе от нее отказался.
Озера за больницей Калинина и заболоченные берега Самарки остались в прошлом. Мир открывался для меня совершенно в новых измерениях и красках. Я смотрел на него с высоты человека, за плечами которого была восьмилетка, первый юношеский разряд, звание Чемпиона города, Куйбышевской области и второе место в чемпионате центральной зоны России по боксу.
                Как только прозвучал последний школьный звонок, и нам с Машкой торжественно вручили свидетельства, мы решили осваивать настоящие городские пляжи. От остановки Стахановская до Полевой, трамвай третьего маршрута доставлял нас всего за час. Что такое настоящие волжские пляжи?! Это сказка, с золотистым завозным песком и набережными. Здесь на каждом шагу продавалось мороженое в бумажных стаканчиках, к которым обязательно прилагалась палочка с закругленными краями и газированная вода с сиропом, а также без. Толстые газировщицы, разъевшиеся на жидком газу, восседали под брезентовыми навесами за синими тумбами, на которых торчали стеклянные колбы с сиропом. Да что там мороженое и сироп, на них можно было запросто сэкономить, а за одну копейку купить стакан газировки без сиропа. Три копейки за проезд тоже не редко заменяла ловкость и умение быстро перебегать из вагона в вагон.
                А как только спадала жара и от деревьев ложилась косая тень на раскаленный асфальт, совершенно непонятно откуда взявшись, вся набережная заполнялась смехом в коротких юбочках и длинными ногами в босоножках.
В то лето на мне были новые коричневые «плетенки» с блестящими застежками, брюки плотной защитной ткани, из которой шили форму для офицеров, а сверху ярко-синяя в красных рисунках рубашка с коротким рукавом и навыпуск. Я был как молодой птенец, выпавший из гнезда, но перед самой землей расправивший крылья и, размахивая ими изо всех сил, носился на глазах у изумленной и оглушительно чирикающей публики.
                Высокий, красивый, сильный, с черной волнистой шевелюрой, а главное уже взрослый парень. Таким меня видели окружающие, и таким я ощущал себя сам, и был готов на героические и сумасшедшие поступки.
Мне не хватало простора и какой-то новой деятельности, но главное я был готов влюбиться. Эта готовность распирала меня изнутри, рвалась наружу и требовала обратной связи. Казалась еще немного, и я просто взорвусь от переполняющих меня эмоций.
                Вот в таком состоянии души и желаний я каждый день в сопровождении Машки приезжал на Полевой спуск, на пляж.
Это был новый и совершенно другой мир. Здесь были красивые дома, потрясающе красивая и чистая набережная, ухоженные деревья и удивительный пляж. Даже небо здесь казалось голубее, а солнце ярче.
                Каждый день я проживал в ожидании Чуда! Я искал это чудо среди девчонок, порхающих по улицам в легких сарафанчиках. На пляже, где эти же девчонки передвигались в ярких купальниках, и голоса их звенели, а лица сияли от улыбок.
                Каждую минуту своей жизни я был взволнован, а сердце стучало при любом удобном случае. Мои глаза выражали постоянный восторг, глядя на стройные ножки и волнистые рельефы сказочниц, заполнявших пляж и набережную. От фантазий и желаний, носившихся в голове, я жил в постоянном напряжении. Так начинался и заканчивался для меня каждый день жизни потому, что это и была жизнь.
                Когда мы очень сильно ждем Чуда, и когда мы готовы его встретить, оно просто не может не произойти.

В этот день я шел по кромке пляжа, ступая по влажному песку, и с удивлением рассматривал все, к чему прикасался взгляд. Меня не покидало состояние счастья, а улыбка растягивала губы, как у клоуна на арене цирка.
                По одну сторону от меня медленно текла Волга, в которой у берега плескались ребятишки, не нарушая ее величия своим гамом. Чуть дальше, головы пловцов двигались медленно вместе с течением, даже не пытаясь с ним спорить. По другую сторону бурлила пляжная жизнь. Группы молодежи играли в волейбол, ребятишки с визгом носились по песку, который из-под их ног летел прямо в лица толстым теткам, с приклеенными на носу бумажками. Те поднимали головы, трясли ими как лошади, спасающиеся от слепней, и лениво ругались.

                …Она сидела на маленьком полотенчике, в тени пляжного грибка. На круглых белых коленках с нежной кожей лежала книжка, которую она придерживала изящными руками. Ее улыбка скользила взглядом по воде и купающимся в реке людям.
                И я споткнулся об этот, никому не адресованный, но сияющий взгляд и улыбку. Удивительно, почему я не упал, а продолжал идти, аккуратно переступая через детвору. Казалось, она ни кого не видит, а улыбается каким-то своим мыслям или чувствам и, если к ней подойти и заговорить, даже не заметит заговорившего и не обратит на него никакого внимания. От нее исходило какое-то сияние, нежность и теплота.
                Пшеничного цвета волосы лежали узлом на затылке, открывая тонкую длинную шею. На лоб, почти до бровей падала челка. Под светлыми полукруглыми бровями и длинными ресницами светились огромные голубые глаза. Губы пухлые - яркие, и еще не знающие помады, под чуть вздернутым носиком.
                Пройдя в возбуждении несколько шагов, я остановился и сел на песок. Я был чрезвычайно взволнован и не спускал с нее глаз. Время остановилось, и только маятником в моих висках, отмечало свой ход.
                Меня нашел Машка и подсел рядом. Он попытался о чем-то рассказать, но в миг все понял, встал и побрел вдоль берега, за нашими вещами.
Потом Машка вернулся, молча разложил на песке вещи и лег на спину рядом со мной, подложив под голову руки и закрыв глаза.
                Я с трепетом ждал, когда она встанет и пойдет купаться. Но она не встала, а вспорхнула со своего полотенчика. Нет, она не спешила, даже наоборот, ее движения были плавными. Я просто шалел от восторга, глядя, на ее потрясающую фигурку в движении. Она переступала длинными и стройными ногами с милыми щиколотками. А как двигались ее руки-крылья!

                Весь остаток дня я просидел на одном месте и не сводил с нее глаз. Нет, конечно, я не разглядывал ее в упор, да этого и не нужно было делать, ее образ, раз и навсегда отпечатался у меня в памяти. Я сидел не далеко, сбоку от нее, и с моего лица, так же как и с ее, не сходила улыбка. В мыслях, я был уже далеко, в мечтах, там, где она была моей девушкой, и мы шли, взявшись за руки, и о чем-то разговаривали, и глядели друг другу в глаза. Так я сидел и мечтал.
                Через некоторое время я все же начал различать то, что происходило вокруг. Я заметил ребят, которые расположились на песке рядом с ней, они явно были ей знакомы. Они иногда перебрасывались, какими то фразами, и даже смеялись. Тогда смеялась и она. О чем они говорили я не слышал, вернее слышал голоса, иногда даже отдельные слова, но в суть не вникал, словно находился очень далеко от этого места. Это была большая группа ребят разного возраста. Чувствовалось, что они здесь бывают постоянно и, возможно, являются «хозяевами» на этом участке пляжа.
                Прошло какое - то время. Ближе к вечеру она что-то сказала одному из сидящих рядом ребят, набросила на себя легкий халатик, подхватила коврик и босоножки, и медленно побрела по песку к выходу на набережную. Я смотрел ей в след, охваченный совершенно новыми для меня, волнующими чувствами.
                Идти за ней я не мог и не хотел. А если бы и пошел, то не смог ни подойти, ни заговорить. Просто я еще не умел и не был готов рассказать ей обо всем, что со мной происходит. А возможно не только ей, но и самому себе. Но я уже точно знал, что это «она», и что я не потеряю ее никогда...
                На следующий день она не появилась. Я весь день ходил туда и обратно вдоль берега, всматриваясь в каждого, кто спускался на пляж. Ее не было всю неделю. Каждый день как на работу мы с Машкой приезжали на Полевую. Мы спускались на пляж, располагались рядом с тем местом, где увидели ее и ждали. Ждал, конечно, я один, но Машка проявлял солидарность и терпение. Меня он почти не тревожил, сидел рядом с нашими вещами, если я нервно прохаживался вдоль берега. Когда же я садился и был мрачнее тучи, Машка шел купаться или молча, лежал рядом, закрыв глаза и подставив себя солнцу. А через неделю начались дожди и не переставали лить всю неделю. Две недели не было на свете человека несчастнее меня. А как только засветило солнце, мы с Машкой были на пляже.
                Уже подходя к пляжу, я предчувствовал, что сегодня увижу ее. Я даже не сомневался и был возбужден и весел как никогда. А еще, я уже был готов подойти к ней и рассказать о том, что я пережил и передумал за эти бесконечные две недели. Время было послеобеденное, солнце палило нещадно, успев высушить и раскалить песок.
                Тень от того же грибка падала на то же место, защищая ее слегка загорелую, гладкую кожу. Вокруг нее все пространство на песке было занято знакомыми ей ребятами. Мы расположились чуть в стороне.
                Со мной происходило что-то невероятное. Сидеть на месте я не мог и постоянно проходил мимо их компании к воде и бросался в воду. Я рассекал воду мощным брассом, за несколько гребков уплывая далеко от берега, затем также резко разворачивался и возвращался к берегу. От возбуждения и физической нагрузки моя грудь, грудь боксера среднего веса ходила как кузнечные меха. Мышцы после нагрузки и холодной воды рельефно выделялись. Теперь проходя мимо я, не мигая, глядел ей прямо в глаза и улыбался. По моему виду и лицу можно было прочитать все, что я хотел ей сказать, как по учебнику для первого класса. Она не выдерживала моего взгляда, смущенно отворачивалась, делая вид, что хочет начать разговор, с кем-нибудь из сидящих рядом.
                И вот, наконец, произошло то, ради чего я проделывал все эти пируэты. Она встала, подошла к воде, зашла в нее по пояс, присела и поплыла. Плыла она по-собачьи, перебирая под собой руками, и высоко задрав голову. Я выждал, когда она отплывет подальше от берега, разбежался и нырнул. Пройдя под водой все расстояние, вынырнул прямо перед ее лицом. Она щурилась от солнца брызг и сияла в улыбке. Вокруг сжатых губ образовались две милые морщинки, а ее лучистый взгляд был направлен прямо мне в глаза. Теперь она не смущалась и держала мой взгляд.
- Я ждал тебя все две недели! Ты мне очень нравишься, и я хочу с тобой познакомиться, – говорил я, глотая воду.
Она отфыркивала попадающую в рот воду и молчала улыбалась, не отводя взгляда. Между нами было меньше полуметра, и когда она приоткрывала рот, чтобы глотнуть воздух, я видел ее розовый язык и белые ровные зубы.
- Скажи, как тебя зовут? Меня, Лев! – я с мольбой ждал ее ответа.
В нашу сторону и окружая с двух сторон, плыли несколько ребят из тех, что постоянно были рядом с ней. Выражение на их лицах было убедительным.
- Рита! Но ты ко мне не подходи, - проговорила она и повернула к берегу.
Пловцы были совсем близко я, сколько смог втянул в себя воздух и глубоко ушел под воду. Под водой греб в сторону берега до тех пор, пока хватило дыхания.
Выйдя на берег, я подошел к Машке, который стоял рядом с нашими вещами. Его вид изображал явную озабоченность и беспокойство. Мы присели на песок и Машка принялся мне рассказывать, какая суета началась среди ребят из Ритиной компании, когда я нырнул вслед за ней.
Мне было весело, хотя и немного тревожно. Я специально сел спиной к ним, делая вид, что все происходящее не имеет для меня никакого значения.
                Кто-то сзади похлопал меня по плечу.
- Дай закурить, пацан, - обращался этот кто-то ко мне.
- Я не курю, - ответил я, не поворачиваясь и не предавая этому никакого значения.
- Ты что не понял, у тебя закурить спросили, - это был уже другой голос и с другой стороны, другой кто-то хлопал меня по плечу.
Передо мной было напуганное лицо Машки. Я быстро встал и, делая большой шаг вперед, одновременно развернулся к тем, кто находился сзади. Это были ребята примерно моего возраста и роста, но в меньшей весовой категории.
- Я же сказал, что не курю, разве не понятно? – я почти спокойно оценивал обстановку. Никакого страха я не испытывал в таких ситуациях уже давно. В минуты перед дракой я концентрировался на ситуации, чтобы принять решение, а затем действовать и побеждать. Этому учила меня жизнь в хулиганских районах Безымянки и два года лучшие тренера Самары. Я лишь слегка волновался, предполагая, что за всем наблюдает она, Рита.
- Тогда мы тебя сейчас научим курить, - сказал один из них. Оба стояли на расстоянии удара, и когда первый из них сделал движение в мою сторону, я почти автоматически сработал на опережение и двумя ударами отправил обоих лицом в песок. Я бил с обеих рук по челюсти, и оба получили чистейшие нокауты.
                …Рита смотрела на меня и улыбалась, а от нее в мою сторону шел огромный волосатый парень. Он был намного старше меня, очень толстый и большой.
- Ну, дружок, ты обижаешь моих мальчиков, сейчас я тебя отучу это делать, - парень ни на миг не сомневался в том, что говорил.
Как только он подошел, я с прыжка ударил в его жирное лицо. Он на миг остановился, что-то промычал и тут же двинулся на меня. Песок не давал ногам необходимого упора, я сделал еще удар, затем еще. Теперь я явно волновался и нервничал. В нем было намного больше ста килограммов. В прыжке, как по мешку на тренировке я сделал следующий удар, он медленно опустился на колени, а затем завалился на бок.
                Лицо Риты выражало явное раздражение, и когда наши глаза встретились, она резко отвернулась. На пляже что-то происходило, но от волнения я никак не мог разобраться, что именно и откуда ждать следующую опасность.
- Быстро уходим, сказал я Машке, - накидывая на плечи рубашку.
Я поднял спортивную сумку, вытащил из нее «Вальтер» и сунул за резинку плавок под рубашку. Но когда нагнулся, чтобы поднять плетенки, тяжелый «Вальтер» выпал на песок. Я поднял голову. Отдыхающих, в радиусе нескольких метров от нас, как рукой смело.
- Быстро с пляжа, - прошипел я, и устремился в сторону выхода, оглядываясь по сторонам.
Группа из нескольких человек бежала по пляжу к другому выходу на набережную, а здесь нас настигала группа молодежи человек из пяти. Поднявшись на несколько ступенек, я обернулся к Машке.
- Жить хочешь - беги, - я пропустил Машку вперед и встретил настигающих снизу ребят.
                Первого, оторвавшегося чуть вперед от остальных, я ударом отбросил вниз, остальные отхлынули на песок и остановились. Наверное, я ничего не соображал, потому что, пробежав по набережной до места, где внизу была Рита, остановился и крикнул в ее сторону, что также расправлюсь и с ее парнем. Это была моя явная глупость, и она в недоумении отвернулась. Но я тогда об этом даже не подумал.
                Кольцо с двух сторон сужалось, спасти могли только ноги…
Потом Машка рассказывал, как его поймали. Ему повезло, все эти ребята оказались «комсюками» и, отделавшись легкими угрозами, он был передан в руки милиции. А самый здоровый и взрослый парень, так неудачно меня поучивший, был командиром их оперативно-комсомольского отряда. Милиционеры смеялись доупаду, слушая Машкин рассказ о том, как я на пляже проводил тренировку оперативников и как они, выпавший из моего кармана портсигар, с испугу приняли за пистолет. Но все же его продержали до самого вечера и, только собрав кучу объяснений и уточнив все о нем и обо мне, отпустили на все четыре стороны.
                Время и лето теперь проносились мимо меня. Вначале на Риту была страшная обида, я почему-то был уверен, что во всем происшедшем была виновата только она. Мне не хотелось никого видеть и больше всего Машку. С самого утра я уходил из дома и один уезжал на дачу, слонялся по полям и в лесу у Порохового завода. Хотелось во всем разобраться, но появляться на Полевой я не мог, а о Рите ничего не знал кроме имени. Я метался в тоске и страданиях, опасаясь, что кто-нибудь увидит меня в этом состоянии. Я еще не знал таких слов, которыми можно было объяснить, что со мной происходит и был похож на собаку, у которой трамваем отрезало ногу.
                Окончательно измучившись от переживаний и устав прятаться от людей, я вдруг заявил родителям, что не хочу идти в ПТУ, а готов продолжать учебу в средней школе. Не знаю, что повлияло или случилось со мной, видимо пришла пора моего взросления, когда я сам начал задумываться о жизни и принимать правильные решения. Я успокоился и целыми днями готовился к школе, самостоятельно повторяя материалы за седьмой и восьмой класс. Когда я уставал от учебников, то брал с этажерки классиков, которые отец собирал много лет и с удовольствием читал. У меня еще не было никаких определенных планов относительно того, зачем мне среднее образование. Но о том кем хочу стать в своей дальнейшей жизни я уже думал. И видимо начал понимать, кем в жизни я точно не хочу быть.
                Такого рвения в самообразовании раньше за мной не замечалось никогда. Родители даже перестали настаивать на моих поездках на дачу, а когда я все же по собственной инициативе отправлялся с ними, отец по взрослому разговаривал со мной о жизни. Отдохнув на лавочке у калитки, замотанной куском проволоки от незваных гостей, мы обходили участок, пробуя поспевший за неделю урожай. Затем я как обезьяна, без лестницы залазил на чердак, доставал старые матрасы, ватные подушки, керосинку и алюминиевую посуду. Пока мама приводила в порядок домик и готовила обед, мы с папой обрабатывали участок. А когда солнце вставало в зенит, собирались за столом на обед. Пообедав, ложились отдыхать. После обеда наступал самый ответственный момент, сбор урожая и поливка участка. Все шесть соток были ухожены и засажены. Чего только у нас не росло: клубника, малина, крыжовник, вишня, яблоки, сливы и груши ну и конечно овощи. В обратный путь мы шли нагруженные ведрами и кошелками, но довольные. 
                Ближе к началу учебного года отец забрал документы из училища и оформил меня в 114 школу. Выяснив подробности по учебе, остаток лета я почти не выходил из дома. Мне вдруг стало очень интересно заниматься учебой и особенно литературой. Только утром и вечером я отрывался, чтобы сделать зарядку и поколотить самодельный мешок, который подвешивал на перекладину в дверном проеме между залом и спальней.
                Небольшое двухэтажное здание школы располагалась в пяти остановках от нашего дома, во дворах улицы Аврора. Первого сентября я, как и вся страна поздравлял первоклашек и знакомился со своими новыми соучениками. Новичок был один я и, представив меня всем остальным, классная руководительница знакомила нас с предстоящей учебой. На перемене на меня обрушился поток вопросов. Ребят, среди которых я выделялся своими физическими данными, интересовал мой значок и достижения в боксе. Зато девчонки, совершенно отличавшиеся от тех, с которыми я учился в восьмилетке, шутили и кокетничали со мной все напропалую. Да и не удивительно, во мне было 182см спортивного роста и шапка из черной волнистой шевелюры.
                Уже со следующего урока учителя стали проверять, что осталось в головах учеников после каникул. Оказалось, что мои знания, почти по всем предметам выше, чем у других. Это еще больше повысило мой авторитет среди всех девчонок и части ребят.
                Дни и недели пролетали не заметно, теперь приходя из школы, я в первую очередь садился за уроки. Это стало моим новым увлечением, из-за которого я каждый день откладывал посещение секции бокса. Одноклассники как один подозревали, что я раньше был отличником, но почему-то скрываю этот факт. Даже некоторые учителя были такого же мнения. Особым расположением ко мне, прониклась учительница по литературе, да так, что меня прорвало, и я начал писать стихи. Она занималась со мной после уроков, таскала по каким-то семинарам и даже организовала мое участие во встрече на телевидении со знаменитым Куйбышевским поэтом Семеном Табачниковым.
                И так все закрутилось, что я стал, чуть ли не «знаменитостью школы», которого ставили в пример. Все это привлекало девчонок и не только из нашего класса. Зато для многих ребят этого вполне хватало, чтобы воспринимать меня пришельцем из чужого района и зазнайку. Мне так понравилось купаться в славе, что даже с Гришкой Ляховецким, который уже дважды заходил к нам домой, я все разговоры начинал с учебы. А он интересовался, почему я после летних каникул еще не начал тренироваться?
- Смотри! Борис не посмотрит, ни на какие твои заслуги, и ты в два счета вылетишь из секции, - он хорошо знал Бориса Сайдакова, который среди тренеров отличался своей принципиальностью в вопросе дисциплины.
                Приближались очередные городские соревнования среди старших юношей. Пока я был занят своим новым увлечением, тешил самолюбие, получая похвалы учителей и внимание девочек, у тренера стоял вопрос, кто будет выступать в моей весовой категории.  Четыре месяца я не ходил на тренировки, вначале в связи с лирическими переживаниями, затем увлекшись учебой и литературой. Мне казалось, что как только я надену перчатки и сделаю пару ударов по мешку, тут же восстановлю свою форму. Но тренеру так не казалось, и я с опаской ждал встречи с ним, ежедневно ее откладывая.

                …Тренирующихся было много. Проскользнув в раздевалку и быстро переодевшись, я вбежал в зал и стал разминаться в той половине зала, где были растянуты канаты ринга, стараясь оставаться незамеченным в толпе разминающихся боксеров.
Вошел тренер, положил что-то на свой столик у двери, повернулся к залу и, даже не глядя в мою сторону, ехидно коверкая мою фамилию, подозвал к себе.
- Самсон! Подойди сюда. Ты что себе позволяешь? – он говорил слегка заикаясь, не повышая голоса, но его внутренняя энергия доставала насквозь, от чего кожа на моем теле покрылась мурашками. - Ты что, не знаешь о соревнованиях? Пропустить столько занятий! Выгоню к чертовой матери, если не выдержишь тренировку, - я молчал, не пытаясь оправдываться, что видимо его еще больше раздражало.
- После разминки на ринг! будешь работать с Захаром!
Он ударил в гонг, стоявший на столике, и тренировка началась. Мы бегали по кругу, по команде меняя стандартные упражнения от легких к более сложным. Я взмок от напряжения, по лицу текли ручьи пота, сказывалось длительное отсутствие на занятиях.
Полностью выкладываясь, я не мог забыть о словах Бориса, - неужели и вправду поставит с Захаром?
                Захар тренировался отдельно, в углу у пневматической груши. Стена, на которой она крепилась, стонала от серий его ударов. Ему было лет двадцать пять или больше, из них пятнадцать он посвятил боксу. На последнем первенстве России он занимал первое место среди тяжеловесов. Его удара по голове, думаю, было бы вполне достаточно, чтобы после этого поиграть ею в футбол, гоняя по залу.
От предстоящей перспективы у меня захватывало дух.
- А вдруг поставит? Вот бы продержаться хоть один раунд! Тогда будет, что рассказать Гришке и другим приятелям. – Я с остервенением разминал мышцы, слизывая с губ ручьи пота.
- Минута отдыха и первая пара на ринг, - прозвучал голос тренера.
По гонгу я пролез под канатами и встал в угол, ожидая противника. Борис видимо что-то обдумывал, стоя у своего столика спиной к рингу. Затем резко повернулся к залу, - ты и ты, на ринг. – Он ткнул пальцем в двух ребят примерно моего веса, но из следующей возрастной группы.
- Самсон! Послезавтра отборочные городские соревнования, посмотрим в какой ты форме. Поработайте с ним ребята, ему будет полезно размяться, - с моего лба и носа на пол все еще капал пот.
Бой был три раунда по две минуты. Я носился по рингу, уворачиваясь от града ударов, сыпавшихся с двух сторон и огрызаясь такими же ударами в сторону противников. Ребята в зале наблюдали за происходящим, как во дворе наблюдают за дракой своры собак.
- Стоп! Иди, отдыхай, а завтра вечером на взвешивание. Соревнования послезавтра.
                Дома, заметили красные пятна у меня на лице, и я рассказал о начале моих тренировок, на этот раз отец сам захотел приехать на соревнования. На следующий день в школе мне тоже уделяли повышенное внимание, особенно девочки. Учителя не вызывали к доске. Я всех одноклассников пригласил быть свидетелями моих предстоящих побед, и до конца последнего урока оставался героем дня!
                На следующий день в помещении спортзала, где проходили соревнования, я взволновано ожидал прихода своих гостей. Уже переодетый в спортивную форму для выступления, я бегал из раздевалки в зал и обратно. Соревнования начались выступлениями легковесов, до моего выхода оставалось несколько пар. Своих одноклассников, а так же Толика и Юрку из нашего подъезда, я разместил на балконе. Не было только отца, который видимо, задерживался на работе. Но вот наконец-то пришел и он. Я успокоился и разминался в раздевалке. Самочувствие было великолепное, опасаться мне было некого. В моем весе среди юношей равных мне не было. Моим сверстникам, потенциальным и достойным партнерам, только еще предстояло набирать вес и наращивать мускулатуру. Сейчас, когда в зале сидели мои друзья, одноклассницы и мой отец, я был переполнен азартом и желанием показать всем им и остальным, находящимся в зале, на что я способен в настоящем мужском деле.
                Я даже без зеркала видел себя со стороны: стройного, мускулистого, с широкими плечами, ловко передвигающегося по рингу с уклонами и нырками, наносящего молниеносные удары по противнику из любого положения. С этими мыслями я играючи поколачивал «лапы» на руках помощника тренера. Ну и что в этом плохого, а Вы разве не любуетесь собой, перед выходом из дома на свидание, стоя у зеркала?...
                Иногда в раздевалку забегал Григорий, постояв несколько секунд и наблюдая за моей разминкой, он так же молча, убегал.
- Быстро в зал, твой выход, уже объявили, - заскочил в раздевалку один из ребят нашего клуба.
                Я медленной, спокойной походкой, вошел в зал, поигрывая мышцами плеч и приветствуя рукой, сидящих на балконе. Помощник тренера шел впереди меня с   полотенцем через плечо.
- На ринг приглашается…, - комментатор через микрофон назвал имя моего противника, - третий спортивный разряд, красный угол!
                Борис меня предупредил, что среди юношей в моем весе противников у меня нет, и выступать я буду в следующей возрастной группе (хотя по положению это было запрещено), но то, что у моего противника лишь третий разряд и никаких достижений мне сразу не понравилось.
- В синем углу боксер из клуба «Маяк» Лев Симсон, второй разряд! – прохрипел микрофон как раз в тот момент, когда я пролазил между канатами. Никаких дальнейших комментарий не последовало. Я же с таким напряжением ждал как раз продолжения комментарий, что зацепившись о канаты, чуть не грохнулся на пол.
                Выкарабкавшись, но продолжая находиться в легком недоумении, я прошел в свой угол, комментатор молчал. Да, он назвал мое имя и фамилию, но почему второй разряд? Где количество моих боев, где титул Чемпиона Куйбышева и области? Он что просто ошибся? - но исправлять ошибку никто и не думал. Этого просто не может быть! Что подумают друзья? А как я объясню это отцу?… Спокойствие, уверенность и игривое настроение как рукой сняло. Мысли скакали одна за другой, о чем только я не передумал в эту минуту не находя ответов на свои вопросы. Стыд, обида, волнение и беспомощность вытеснили все, чем я дышал минуту назад. Сайдаков в этот момент находился возле судейского стола, повернувшись к рингу спиной. Его помощник не понимая причины перемены моего настроения, поймал за плечо и норовил засунуть в рот капу. Мне казалось, что комичность всей этой ситуации видна каждому в зале, я даже слышал смешки, которые конечно были обращены в мою сторону.
                Я впервые пригласил столько гостей…, это была катастрофа! Как любимая собака хозяина, которую тот застал в момент кражи мяса, я не мог поднять головы в сторону балкона. В таком замешательстве я стоял в своем синем углу, не понимая, что здесь делаю.
                Удар гонга привел меня в чувства и оповестил о начале первого раунда! Я вышел в центр и, перебирая ногами в стойке, пытался сосредоточиться на противнике. Здоровый взрослый и сутулый парень с простыми чертами лица. Он мне казался физкультурником из ближайшего колхоза или, в крайнем случае, района  порохового завода. Вся моя начинающая закипать злость, теперь переместилась в его сторону.
                Но меня ожидал следующий сюрприз! Передо мной находился новичок, явно предупрежденный, не попадаться под мои удары и не подпускать близко. Он ретивым козликом скакал вокруг меня на расстоянии прыжка кенгуру, всячески изображая активность. Стоило мне сделать малейшее движение в его сторону, как он начинал молотить перчатками по воздуху словно сумасшедший, только свист стоял в ушах. Я смотрел на этот спектакль, пока рефери не сделал мне первое замечание за пассивное ведение боя. А когда я попытался преследовать своего противника, это выглядело еще комичнее. Со вторым замечанием судьи ярость, на которую сменились мои душевные переживания, рвалась наружу. А судья, словно не замечая, что противник, а не я, уклоняется от боя, отмечал мои просчеты.
Я уже не контролировал ситуацию и, как зверь ринулся на противника, навязывая ему обычную уличную драку. Удары наносились с обеих сторон, как в Американском боевике, хорошо, что табуретки во время схватки убирают за канаты. Это ни как не походило на спортивное состязание, и бой был остановлен. Как вы думаете, кому дали первое предупреждение? И вы не ошиблись, конечно, мне. Предупреждение в боксе – это не замечание! За спиной, что-то выкрикивал тренер, из зала слышался свист и улюлюканье. К счастью прозвучал гонг, и мы разошлись по углам.
                Сайдаков был в бешенстве, - Ты что вытворяешь? - кричал он. - Выгоню к чертовой матери.
Я стоял в углу и как конь, которого огрели оглоблей по хребту, вращал выпученными глазами и подрыгивал ногами…
- Ну ладно, успокойся, - и он сам стал совершенно спокойным. - Ты же видишь, «сутулый» ничего не может, сосредоточься и выиграй по очкам, ну давай. Сделай. Вперед! – он дружески хлопнул меня по плечу.
- Хватит! - сказал я себе, - сейчас я «это» сделаю, все будет очень просто и быстро! Вспомни, как заканчивает бой Борька Гердов?! Что, не очень красиво? Зато результативно!
                Я развернулся к противнику левым плечом, плотно прижав к нему подбородок и выставив вперед согнутую руку. Перчатка была на уровне глаз и направлена ударной своей частью на противника, а локоть прикрывал левый бок. Правая рука, перчаткой закрывала челюсть с другой стороны, а локоть закрывал от удара печень и солнечное сплетение. И вот в таком положении, на одном месте я прыгал с ноги на ногу в «челноке». Со стороны это смотрелось не очень эффектно, я бы сказал даже комично. Так выглядят новички на второй тренировке. Но главное было в концовке. Я всегда восхищался, как эффектно Борис Гердов заканчивал бой из этой стойки «двойкой». Два взрывоподобных прямых удара и все! После них его противников обычно выводили под руки.
То же самое я решил поэкспериментировать сейчас. Я чувствовал, что рефери только и ждет начала следующей «рубки», чтобы дать мне очередное предупреждение.
                Вести техничный бой с моим противником было просто невозможно, и я прыгал в челноке, медленно и незаметно как кобра, подбираясь к нему на расстояние удара. Судьба моего противника была предрешена. Он был в недоумении от моей изменившейся тактики и все ждал активных действий. Расстояние между нами сантиметр за сантиметром сокращалось. Краем глаза я наблюдал за рефери. Если ему не понравится моя тактика или кончится терпение, он остановит бой и сделает очередное замечание, его нужно было опередить. Ну же, ну, еще сантиметр…
Рука рефери медленно поднималась, над залом повисла напряженная тишина...
- Прости «дядя», но ты меня достал! Раз, два, - мысленно проговорил я, и два мощных прямых удара прошили нависшую над залом тишину, первым ударом пробивая защиту, а вторым завершая комбинацию!
                Я видел, как после первого удара разошлись его руки и, как после второго он падал вниз на застеленный брезентом помост.
- Все! Вот это финал! – ликовал я!
                Противник еще заканчивал «полет», когда я как профессиональный боксер на соревнованиях мирового уровня развернулся и пошел в нейтральный угол. Положив руки на канаты, я прыгал в победном экстазе, точно Попенченко на Чемпионате мира, который транслировался по телевизору.
                Задрав голову, я гордо смотрел на балкон и улыбался всеми тридцатью двумя зубами, как гладиатор, ожидающий приговора публики. И публика ответила. Вначале это был непонятный, нарастающий гул, затем раздались отдельные свистки. Я запрыгал еще выше, подняв вверх руки. Зал разразился громким хохотом и свистом.
                Не понимая, что происходит, я повернулся к центру ринга и, о боже…
За моей спиной, в стойке, совершенно здоровенький, стоял мой противник и недоуменно переводил взгляд то на судью, то на меня. Рефери был в таком же недоумении. Я бросился вперед, размахивая руками…
Стоп! Стоп! - кричал рефери. – Второе серьезное предупреждение, прекратить драку! В зале стоял смех и улюлюканье. - Ату его! Ату! Борис Сайдаков выл от негодования, тряся кулаками в синем углу...
- Бокс!
                Мои беспорядочные удары обрушились на «сутулого», который, выставив вперед руки, пятился к канатам. В полуметре от канатов он зацепился пяткой за брезентовый настил и полетел спиной в зал. Проскочив между верхним и средним канатами, которые не давали ему вывалиться из ринга, он окончательно в них запутался. Пытаясь высвободиться, он крутился как муха в паутине. Меня охватил азарт, и я прыгал вокруг, ударами снизу выбивая его из-под канатов. От моих ударов, тело Сутулого как палка пружинило между канатами. Это было достаточно комично, Сутулый походил на игрушечного «Ванька-встаньку».
- Атууууу, - кричал и свистел зал!
- Брек! Брек! Брек! Я тебя дисквалифицирую! - кричал судья.
                На этой торжественной ноте бой был остановлен, а меня дисквалифицировали. Я уходил в раздевалку, а в спину доносилась брань Сайдакова. Он никогда не сдерживал бурных эмоций. Мне хотелось провалиться сквозь пол и никого не видеть. Я быстро переоделся не заходя в душ и проскочил мимо зала в котором бушевали новые страсти. Никто этого не заметил.
                Я тогда еще не знал, что такое депрессия, но настроение было ужасное. Домой я пришел поздно вечером, а в школу на следующий день не пошел. Не пошел и через день, а когда пришел, казалось что ничего вроде бы и не изменилось, только Генка Пчелинцев смотрел на меня в упор и кривил рот в нахальной улыбке, а его близкие друзья делали вид, что меня не замечают.
                На следующий день у нас была практика по труду. В нашей школе по окончанию десятого класса, ребята не только получали Аттестат, но и разряд по специальности автослесарь. Теория этого предмета проходила в школе, а практикой мы занимались на ближайшем от школы авторемонтном заводе.
Обычно обучение сводилось к обработке напильником каких-либо деталей в учебной мастерской. Некоторое время мастер наблюдал за нашими, усердно склонившимися над тисками головами. За час до окончания занятий он ушел в цех на основную работу. У верстаков остались только самые прилежные. Мне этот процесс был интересен меньше всех и, бросив напильник в ящик верстака, я пошел на площадку перед цехом. На эту площадку испытатели выгоняли из цехов отремонтированные, свежеокрашенные и готовые к отправке грузовики. Сделав по ней круг или два, они изнутри клеили бумажку со штампом ОТК на лобовое стекло и ставили проверенный грузовик в ряд у забора.
                В кабине одного из ГАЗиков сидел Пчелинцев и с умным видом что-то объяснял приятелю, давя на педали и дергая рукоятку коробки передач. Я сел в рядом стоявший автомобиль, вставил в замок зажигания проволоку, и немного повозившись, повернул «ключ». Стартер слегка побурчал и двигатель завелся. Из соседней автомашины на меня глазели две пары глаз. Раньше я тоже заводил двигатель и даже выезжал вперед на пару метров, но затем пятился на прежнее место и глушил мотор.
Я помахал Генке рукой: «Ты бы лучше научил его как колеса мыть, сидеть он уже научился!». Уязвив, таким образом, недруга, я нажал на газ, и грузовик рванул с места. Вначале выехал на середину площадки, а затем стал нарезать круги, как это делали испытатели. Вдруг неожиданно для меня из цеха выехал другой грузовик. Я даже не успел испугаться, как его водитель нажал на тормоза и автомобили остановились в метре друг от друга… 
                На следующий день в школе у директора обсуждался этот случай. Мастер отказывался допускать меня до занятий без разговора с родителями, ему оказывается давно не нравиться мое отношение к учебе. Школьная карьера, так высоко вознесшая меня в первые дни, вдруг стала падать не по дням, а по часам вместе со мной. Разрастался конфликт с Генкой. Стычки происходили почти каждую перемену. До драки не доходило только потому, что я не сомневался в своем явном преимуществе и лишь посмеивался над его выпадами. Но и в этот раз не обошлось без девчонки. Рыжая нахальная Алка, после очередной такой перепалки на весь класс заявила: «Пчелинцев, что это с тобой стало, скоро об тебя ноги будут вытирать!». Покрасневший Генка вышел из класса и больше на уроках не появлялся.
                После уроков, в нескольких метрах от школы, на тротуаре перегородив мне проход стояла группа из шести-восьми ребят, а впереди Генка в черных кожаных перчатках.
- Ну, иди сюда «пи-пи-пи» боксеришка, - ребята начали обходить меня с двух сторон. Я шагнул в образовавшийся коридор и ударил Генку в челюсть. Пчелинцев упал на тротуар, остальные бросились на меня, размахивая кулаками. Кто-то подобрал в газоне камень. Сделав рывок в сторону, где было наименьшее количество ребят, я прорвал кольцо и пробежал несколько шагов. Они бросились вслед. Остановившись, я ударил самого ретивого, который приблизился ко мне. Он присел, закрыв лицо руками. В дальнейшем все происходило очень вяло, я легкой пробежкой как на тренировке направился в нужную мне сторону. Вначале ребята преследовали меня на значительном расстоянии, но после того как я пару раз остановился и повернувшись к ним поджидал первого смелого, они это занятие бросили и повернули в обратную сторону. Я понимал, что на этом конфликт не закончится, если его не довести до какого-то логического конца.   
                Бросив дома учебники, я решил встретиться с Генкой один на один. У меня не было определенного плана, и я поехал к нему домой. На звонок дверь открыл сам Генка и, буркнув, что сейчас выйдет на улицу скрылся за нею.
Я вышел во двор и сел на лавочку рядом с подъездом, размышляя с чего начать разговор. У меня не было к нему серьезных претензий по поводу драки, а вот с неприязнью между нами нужно что-то делать, она уже мешала нам не только учиться, но и одновременно находиться в классе. Через минуту вышел Генка и быстро направился ко мне. В рукаве пиджака он что-то прятал, зажав в руке. Я сразу понял, что это может быть и, вскочив с лавочки, отступил назад.  Генка бросился на меня, в его руке блестел охотничий нож. Яростно им размахивая, он пытался нанести мне удар по рукам. Мне никогда не приходилось попадать в такую ситуацию. Не зная как обороняться, я был растерян и боялся оказаться к противнику спиной. Так и отступал задом пока не полетел спиной в газон, споткнувшись о штакетник. Пчелинцев рванулся за мной через тот же штакетник и рухнул через тот же штакетник рядом со мной. Я мгновенно вскочил и как по футбольному мячу в одиннадцатиметровый ударил его ногой в голову. Бросившись на лежащего противника, я вырвал нож. Но не остановился, а продолжал бить его кулаком по всем частям тела, как молотом по наковальне.   
                Когда я уходил, Генка оставался валяться на земле.
На следующий день я, как ни в чем не бывало, занял свое место за партой. Во время второго урока в класс вошла классный руководитель, и увела меня к директору. В кабинете находились родители Пчелинцева, которые чуть ли не кинулись на меня с кулаками. Его мать кричала, что я убийца и требовала вызвать милицию, а меня отправить в тюрьму. Учителя пытались ее успокоить и предлагали вначале выяснить, что же произошло. Когда женщина немного успокоилась, я вытащил из кармана нож и положил его на стол директора, сказав, что он первый бросился на меня с этим ножом. Увидев нож, его отец явно был обескуражен. Он стал успокаивать жену, а от меня требовал рассказать суть нашего конфликта. Мне пришлось рассказать обо всех событиях прошлого дня, заверив, что это могут подтвердить ученики класса и соседи по дому. Запахло хулиганством с обеих сторон и недосмотром школы. Мама Генки уже не нападала на меня, она только не могла понять, зачем нужно было так зверски избивать ее сына. Директриса посоветовала Пчелинцевым «не выносить сор из избы», а для выяснения наших отношений решила вынести вопрос на педсовет.
                Несколько дней среди учеников и учителей в школе обсуждалось это событие. Но на педсовет нас не вызывали и в милицию не сообщали. Генка через несколько дней вышел на учебу, мы помирились в кабинете директора и каждый сел на свое место. Однако Генке, проучившемуся в школе восемь лет, учителя сочувствовали, а о моих «гениальных» успехах первых месяцев быстро забыли. Меня стали чаще вызывать к доске, как мне казалось с целью упрекнуть, что совсем недавно я так хорошо знал и отвечал на заданную тему, что теперь, больше тройки не заслуживаю. Меня быстро перестали считать пай-мальчиком и вдруг обнаружилось, что я никогда не учился на «хорошо и отлично».
                Но самым драматичным было, так неожиданно и нелепо закончившаяся моя боксерская карьера. Пойти и просить милости у Бориса Сайдакова мне мешала гордость. Гришка предлагал поискать место в других клубах, или подождать пока все образуется. Просить милости у другого тренера было стыдно, да и кто захочет переходить дорогу лучшему тренеру города. Ждать когда все само собой образуется, у меня не было времени, но и признать, что с боксом все кончено мне было невероятно трудно. Два последних года жизни бокс день за днем менял мое самоощущение и весь мир вокруг. Дома на меня тоже смотрели совсем по-другому, не смотря на периодические проколы.
                Чтобы удержать видимость своего благополучия, три раза в неделю как обычно я брал спортивную сумку и допоздна слонялся по городу. Долго это продолжаться не могло, и я записался в секцию классической борьбы на Металлурге. Целый месяц я возиться на ковре, обнявшись с противником как с близким другом, но мне это лицемерие быстро надоело. Своему противнику я хотел смотреть в глаза и стоять на ногах, когда он поверженный лежит у меня в ногах. Там же в борцовском зале занималась группа самбистов, и я иногда заставал их тренировки. Конечно это не бокс, но этот спорт больше подходил моему темпераменту, и я решил попробовать себя в самбо. Осваивать броски и подсечки было гораздо интересней. Через месяц занятий меня выставили участвовать в соревнованиях на первенство города среди юношей. Опять та же ситуация, в моем возрасте некому было выступать в тяжелом весе. И хотя до тяжелого я не дотягивал более килограмма, тренера это не волновало: «Еще два дня впереди, ты главное кушай хорошо и водичку пей…». Он очень надеялся, что противника в этом весе просто не будет и таким образом добыть дополнительные очки своей команде.
                Соревнования проходили на стадионе «Динамо». Я вальяжно подошел к весам, с гордостью заявил комиссии свою весовую категорию и встал на весы. Произошла заминка, взвешивающий врач долго колдовал с гирькой, а затем попросил консультацию второго члена комиссии. И вдвоем у них все-равно что-то не получалось. Мой тренер, стоявший рядом, стал неуверенно объяснять ситуацию, и мне дали еще одну попытку на взвешивание через десять минут.      
                Надувшись воды из-под крана в туалетной комнате, я катился на повторное взвешивание. На этот раз все получилось, но каким было разочарование тренера, когда у «нас» вдруг объявился противник.
                Это был настоящий удар по самолюбию моего молодого и еще не искушенного тренера! В самый последний момент, вдруг как козырной туз из рукава фокусника, у еще одного не старого, но достаточно опытного тренера также появился спортсмен в тяжелом весе.
                Операция: без борьбы получить призовое место - провалилась. Глядя на своего противника понимаю, что следующий удар будет нанесен уже по мне и, не по самолюбию. Не знаю, в какой из деревень откормили этого гиганта, только на него не смогли  подобрать даже форму. Пояс был затянут прямо на голом животе, а рукава куртки едва прикрывали локти. Было видно, что он такой же новичок, как и я, это было прямо написано на его лице, сквозило в походке и движениях. Наша с тренером попытка занять свободную весовую категорию, накачав меня водопроводной водой, перед лицом этого Ильи Муромца оказалась просто смешной.
                Нас объявили и пригласили на ковер, прозвучала команда к схватке. Я топчусь вокруг соперника, делаю резкие движения, сверкаю глазами и зубами. Все на что я мог надеяться, это с первой минуты взять инициативу в свои руки. Надежда произвести на него жуткое впечатление и обеспечить себе моральный перевес в первую минуту удалась. Гигант только хлопает глазами в ответ на мою наглость, переваливается с ноги на ногу, и неуверенно тянет ко мне руки молотобойца. Дотянувшись левой рукой до его куртки, я как клещ цепляюсь за нее и дергаю на себя что есть силы. Мой противник лишь слегка подается вперед, но теперь сам сжимает в своем пудовом кулаке рукав моей куртки. Я изворачиваюсь под его рукой, как вошь на гребешке, а он не предпринимает активных действий, и по-прежнему лишь топчется на одном месте. Делаю следующую попытку рвануть за рукав и если не свалить, то хотя бы показать попытку проведения приема. Ни на судью, ни на зрителей это не производит никакого впечатления, мой Геракл тоже не реагирует. Тогда я с прыжка пытаюсь провести ему заднюю подсечку, но в результате сам оказываюсь на ковре, а противник медленно как бы нехотя валиться на меня. Вот такая нелицеприятная картина: на мне лежит эта громадина, а я из-под него пытаюсь хлебнуть глоток воздуха.
                На этом и закончился поединок, а вместе с ним и мое самбо.