Валенки

  Никто и не предполагал, что некоторым предметам в этой городской квартире выпадет тяжкая доля и дальняя дорога. В один прекрасный день в контейнер были загружены коробки с посудой, постельным бельем и одеждой. Бережно уложены ящики с книгами. Большого богатства в доме никогда не было, но все же к некоторым вещам по разным причинам у хозяев была особая нежность, потому только и попали они в багаж.
  Валенки положили туда совершенно случайно. Они пылились на антресолях два года с тех пор, как Григорий принес их с работы. Он работал программистом в наладочном управлении, где каждому работнику независимо от ранга, полагались валенки. На Урале этот вид обуви в трескучие морозы был просто необходим. Но последние зимы выдались на редкость теплыми, и про валенки как-то забыли.
  В день, когда загружали багаж, собрались у Григория почти все университетские друзья, пришли даже те, с которыми не виделся несколько лет. Лифт, как всегда, не работал. Ящики выносили на руках с восьмого этажа. Пианино Григорий ребятам не доверил. Его потихоньку волокли грузчики, на каждом пролете делая передышку. Когда загружали его в машину, Григорий подумал, что, наверное, не стоил старый инструмент стольких мук. Он и раньше был против того, чтобы этот музыкальный гроб ехал в Израиль, да жена встала на дыбы: младший сын учился в музыкальной школе и подавал надежды. Он махнул рукой и не стал настаивать на своем. И так слишком тяжко давался этот отъезд. Словно с живого кожу сдирали, так болезненно он переживал все происходящее сейчас.
  Григорий старался не подавать виду, что его страшит будущее. И друзья помогали ему весело, словно он переезжал в другую квартиру, а не в другую страну. Он стоял возле машины, на минуту задумавшись, когда сверху засвистели ребята.
  - Эй, Гришка! - крикнули ему с балкона. - Забыл кое-что! Держи!
  С восьмого этажа на него свалились большие черные валенки. Он засмеялся, подобрал их и отдал грузчикам. Те тоже похихикали и сунули их под пианино для большей устойчивости.
  Багаж прошел таможню довольно быстро. У таможенников глаз наметанный. Сразу поняли, что ни золота, ни бриллиантов среди таких вещей не спрятано, а с самих хозяев, кроме пол-литры все равно взять нечего. Контейнер с багажом вскоре был погружен в вагон и тащился от Урала до самого Черного моря по железной дороге, а потом был доставлен на корабль, и поплыл себе в Хайфу...
  Григорий по наивности свой надеялся получить багаж сразу же по приезде в Израиль, тем более что отправил его на два месяца раньше себя. Но таких, как Григорий, в ту осень оказалось слишком много. Багаж благополучно прибыл в Хайфу, там его поместили на склад, так как хозяев еще не было в стране. Потом на этот склад таким же образом поступили другие контейнеры, и багаж Григория стал недоступен. Забрать его можно было лишь тогда, когда будет разобран впереди стоящий груз.
  Так прошел ровно год. Григорий после долгих и мучительных поисков нашел работу по специальности. Платили мало, но все же больше, чем за мытье посуды в ресторане. По этому поводу он всегда шутил, что зарплата у него хорошая, но маленькая. Жена, всегда любящая порядок и уют, давно благоустроила съемную квартиру. В то время в городе, где они поселились, было еще мало русских. Соседи окружили их заботой и вниманием, несли в дом кто что может, чтобы помочь наладить быт. Когда семья получила извещение о получении багажа, здесь все необходимое уже было. Не хватало только книг, которые всю жизнь окружали Григория. Однако это известие всех взбудоражило. Дети умирали от нетерпения, так хотелось им покопаться в вещах, знакомых с рождения.
  И вот багаж доставлен и даже разгружен. Ящики, коробки и узлы стоят у порога.
  - Все? - спросил Григорий у грузчика.
  - Нет, еще что-то есть, - ответил он и положил на пианино черные валенки. Григорий вдруг просиял, бережно взял их в руки и прижал к груди.
  - Что это? - спросил израильтянин.
  - Валенки, - радостно улыбаясь сказал хозяин. - Я не знаю, как это будет на иврите. Это как сапоги, их носят в России по снегу в морозы...
  - Но здесь не бывает снега, - пожал плечами грузчик и ушел в теплую душную черную ночь.
  О, с каким наслаждением они разбирали багаж! Как радовала их каждая мелочь, напоминавшая о прошлом! Казалось, с тех пор прошла целая вечность. Жена расставляла на кухне посуду и всхлипывала над каждой тарелкой. Потом не выдержала, бросилась на диван и разрыдалась в подушку. Григорий не стал ее утешать. Пусть выплачется.
  Дети по очереди прогуливались в больших теплых валенках по мраморному полу. Было им смешно и весело. Израиль они приняли душой и сердцем. После холодного, голодного и серого Урала жизнь здесь казалась им нескончаемым праздником. Море, вечное солнце и тепло, вкусная еда, добрые отзывчивые люди - что еще надо? Мамины слезы они все равно понять были не в силах, поэтому Григорий на их вопрос, почему она плачет, всегда отвечал коротко: «Скучает». Он бы и сам иногда поплакал, да не умел. А вот валенки эти, что шутя бросили друзья в багаж, разбередили душу и выжали вдруг из сухих глаз соленую влагу. Григорий отвернулся, чтобы кто-нибудь ненароком не увидел его слабость.
  - Папа, папа, а теперь ты надень! - затеребил его младший сын Алешка.
  - Он приволок валенки и поставил их рядом с отцом. Григорий как бы нехотя присел на стул, не спеша сунул ноги в валенки, а потом встал и прошелся по комнате, притопывая и напевая:
Валенки, валенки, Не подшиты, стареньки...
  Нелепо выглядел он, почти голый, в одних коротких шортах, в этой русской зимней обувке, даже жена перестала всхлипывать, и, улыбаясь, грустно смотрела на него с дивана. Потом поднялась с места, взяла Григория под руку и затопала рядышком:
Суди, люди, суди, Бог,
Как же я любила-
По морозу босиком
К милому ходила!
  Старший, Володька, обрадованный неожиданной сменой материнских эмоций, пристроился рядом, а вслед за ним Алешка вцепился в высокое голенище валенка. И все вместе задвигались по комнате, продолжая петь:
   Чем подарочки дарить
Лучше валенки подшить
Валенки, валенки,
Ох да, не подшиты, стареньки!..
  От песни ли, от старых ли милых вещей, а скорее всего, от валенок этих, сердце у Григория в этот вечер встало на свое прежнее место. Они улеглись спать довольно поздно, несмотря на то, что завтра надо было вставать ни свет - ни заря кому - на работу, кому - в школу, а кому - в садик. Григорий не гнал в постель расшалившихся детей, не торопил жену Лену, которая, сидя по-турецки на полу, разглядывала их старые студенческие фотографии, не спешил сам, обстоятельно расставляя на полках долгожданные книги. Ему хотелось продлить этот вечер, растянуть его надолго, на всю оставшуюся жизнь. Он боялся спугнуть давно забытое душевное равновесие, которое он потерял со дня своего отъезда в Израиль. Когда, наконец, вещи и книги были расставлены по местам, старший сын подошел к матери, обнял ее за плечи и сказал с вопросительной надеждой:
  - Вот теперь мы дома, правда, мама?
  Она проглотила колючий комок в горле и согласилась.
  - Правда, сынок...
  Прошло время, и про валенки просто забыли. Так лежали они без надобности под кроватью в спальне Григория, завернутые в большой полиэтиленовый мешок. Все текло своим чередом, но все-таки не приживались они с женой в Израиле. Лена страдала от жары и у нее начались проблемы со здоровьем . И хотя работа у нее была не тяжелая, она приходила домой измотанная, усталая, и ко всему безразличная. Глядя на нее, Григорий постоянно ощущал чувство вины. Как-то она сказала ему:
  - Я как тот цветок, который посадила в горшок еще в прошлом году.
- Видишь, он не погибает, листочки у него зеленые, а не растет нисколько. Я и землю меняла, и удобрениями поливала, а он сидит себе, не пускает корни. И жить-не живет, и умирать - не умирает...
  Началась дождливая зима. Вечерами вся жизнь в квартире сосредоточивалась у электрического обогревателя. Дети все время жались к нему, возле него смотрели телевизор и делали уроки. Лена мерзла и куталась в старую пуховую бабушкину шаль. В спальне от сырости позеленели углы. Однажды Григорий, придя с работы домой, застал жену на кухне в валенках.
  - Что дуришь-то? - засмеялся он.
  - Я не дурю, мне холодно, ноги постоянно мерзнут.
  На следующее утро Григорий пошел в Канадское консульство и заполнил анкету на эмиграцию...
  В один из субботних дней Григорий объявил домочадцам, что в их доме будет гость. Вечером в дверь постучал старик лет восьмидесяти.
  - Меня зовут Адам, - представился он. - Извините, в гости к вам напросился.
  За чаем Григорий рассказал, что он познакомился с Адамом по дороге с работы, когда ехал домой из Тель-Авива на автобусе. Их места оказались рядом. Заговорили, и старик без труда угадал, из какой страны его собеседник, и даже точно определил, откуда тот родом.
  - Говор у него уральский, - пояснил с улыбкой Адам. - Я обрадовался ему, как родному, потому что пришлось мне в годы войны там жить. Не успели мы тогда свою беседу до конца довести, вот муж твой и пригласил меня в гости, ты уж извини, гиверет*, - сказал он Лене.
  Говорил Адам по-русски совсем даже неплохо, хотя был выходцем из Польши, где прожил до войны. А потом в Польшу пришли немцы, и он, спасая свою молодую семью, бежал в Россию. Там по приказу Сталина его сослали на Урал, на лесозаготовки. Поселили их в небольшом городке. Адам валил лес, а жена, Ванда, с утра до вечера шила, потому что руки у нее были золотые. Зимы на Урале лютые, снежные, а у него на ногах ботинки с обмотками. Придет с работы - ног не чует, аж волком воет, когда отходить начинают. Местные бабы пожалели приезжего поляка и принесли ему в дом валенки. Были они хоть и не новые, несколько раз чиненые, да только тепло в них было, как в печке. Четыре зимы одолел он в тех валенках.
  Когда закончилась война, и Адам получил разрешение на возвращение домой, ехать было не к кому - все его родственники погибли в Польше. Он не поехал назад, а решил поискать счастья в Израиле.
  - И нашли? - спросила Лена.
  - Нашел.- твердо сказал старик.- Я эту страну собственными руками по кирпичику строил, поэтому мне тут каждый камешек дорог. Тоже не сладко пришлось, да только грело нам с Вандой сердце то, что здесь детей наших и внуков никто «жидовскими мордами» не назовет.
  Тихо сидели за столом дети, Лена в раздумье помешивала чай, и ложка тихо звякала о края чашки...
  - Интересная вещь эта наша жизнь,- заговорил снова Адам. - Вот и холодно было в ваших краях, и голодно. А вспоминаю сейчас об этом, как о самом прекрасном времени! Может, от того так кажется, что были мы с Вандой молоды?.. Какие там у вас леса, озера, сколько ягод, грибов разных! И люди хорошие, добрые, - совсем неиспорченный народ, как дети... Где еще есть такие места - не знаю. Никогда не забуду я про эти валенки. Без них мне не выжить бы было. Хорошая это обувь. Сейчас бы где такие раздобыть?..
  - А зачем вам здесь валенки? - удивился Алешка. - Тут и без валенок тепло.
  - Э, «мотек»**, - вздохнул старик, - ты здесь сколько зим прожил?
  - Две, - ответил за него Володька.
  - А я сорок две. Эта сырость зимой не для моих старых ног. Видно, хорошо подморозил я свои ноженьки на вашей земле. Ломит их всю зимочку, не дают уснуть по ночам. Лежу и думаю: «Вот надеть бы сейчас те валенки, согрелись бы мои ноги и перестали болеть».
  - На улице в них нельзя гулять по дождю, - рассудил Алешка, - они же мокрые станут.
  - Ну ясное дело, - сказал Адам, - не стал бы я носить их на улице, а дома бы все-равно стал надевать.
  Лена вдруг подозвала Алешку и шепнула ему что-то на ухо. Мальчик исчез в спальне и через минуту появился с пакетом в руках, из которого торчали голенища валенок.
  - Ты, дедушка, примерь, может, тебе эти подойдут? Дед растерялся от неожиданности и посмотрел на Григория и Лену, как бы спрашивая разрешения. Те кивали ему в ответ одобрительно, давай, мол, примеряй. Тот просиял так, словно ему для полного счастья именно этих валенок и не хватало, не спеша разулся, сунул ноги в теплые черные валенки и от удовольствия даже топнул ногой. Валенки пришлись Адаму как раз в пору...
  Еще через полгода вся семья переехала в Канаду. Зима в тех местах, где они поселились, была хоть и снежная, но слишком мягкая, и валенки все равно бы здесь никому не пригодились. На улице лежал размоченный солью мокрый снег, а в их доме всегда было тепло и сухо и повсюду росли комнатные цветы.
  Вспоминая иногда эту историю с валенками, Григорий думает о том, что у вещей, как и у людей, тоже есть свое предназначение и своя судьба...
  Адам иногда пишет им письма в Канаду. Он очень жалеет, что они покинули Израиль, но желает им счастья и бесконечно благодарен за валенки, потому, что с тех пор у него зимой совсем не болят ноги.
* (иврит)-госпожа
**(иврит)-милый

1995 Торонто