Двадцать, сорок, шестьдесяь лет спустя...

ДВАДЦАТЬ, СОРОК, ШЕСТЬДЕСЯТ ЛЕТ СПУСТЯ...
Эти воспоминания написаны нашей давней читательницей Ириной Фёдоровной Миляновской. Но это не просто мемуары, это яркие и точные наблюдения, где, как лучом света, высвечены самые острые, самые важные моменты. Именно то, на что стоит обратить внимание каждому из нас. Чтобы не забывали. Чтобы помнили.

 
Впрочем, особо представлять Ирину Миляновскую, наверное, не стоит, это имя хорошо знакомо читателям - её рассказы, повести и полемические заметки давно и регулярно появляются на страницах "Красноярской недели".

События многолетней давности всплывают в памяти так отчётливо, будто это было только вчера...

Эпизод 1

Мне было лет двадцать с небольшим. Ехали мы с мамой по железной дороге в город Куйбышев (теперь - Самара). Был летний яркий день. На одной из остановок в вагон впорхнула женщина лет сорока. Проводник шёл за нею следом, держа в руке её небольшую сумку. Он освободил для новой пассажирки место на нижней полке, загнав её прежнего обитателя на верхнюю, пустую полку, постелил женщине постель, постоял немного и ушёл, осторожно ступая большими мужицкими ногами.

Женщина была очень красива. Худощавая, смуглая, с большими чёрными глазами, с иссиня-чёрными, коротко подстриженными пышными волосами, в ярко-красном с белыми горошинами платье. Она была очень подвижна, весела, разговорчива. Но в глазах у меня вдруг зарябило, а в горле возник, нарастая, какой-то ком. Хотелось кричать, плакать, закрыть глаза и уши, повалиться на полку лицом к стене и укрыться одеялом с головой.

Но я вместо всего этого переглядывалась с мамой, которая тоже старалась держаться: у нашей красивой и нарядной попутчицы не было правой руки и левой ноги. То, что осталось от них, было туго забинтовано белой марлевой повязкой. Женщина бойко управлялась с костылём, ловко бросая своё худенькое тело то на полку, то на столик, то в вагонный коридор. Говорила она много и о чём угодно - о книгах, о последних кинофильмах, об артистах, о космосе. Только о себе не говорила ничего. Впрочем, всё же сказала чуть-чуть - буквально две фразы. В первой из них прозвучало лишь одно слово - война, вторая была чуть длиннее - оказалось, что едет она от родственников, которым она абсолютно не нужна, в санаторий для инвалидов войны. А потом поедет к другим родственникам, которым она тоже не нужна...

С тех пор прошло сорок лет. И мамы моей уже нет на свете, да и я разменяла седьмой десяток лет. Сколько всего было в моей жизни!.. А эта встреча с женщиной - инвалидом войны так и не забылась. Она так и стоит у меня перед глазами, бойкая, подвижная, весёлая. Изувеченная красавица, которая не нужна своим родственникам.

Эпизод 2

Пришлось мне одно время работать с женщиной, которая когда-то училась в Ленинградском институте культуры. Училась она на очном отделении и жила на квартире у одной ленинградской старушки. Старушка была опрятная, добрая и заботливая. Мечта, а не старушка. С квартиранткой она отлично ладила. И всё было бы хорошо, но мою подругу смущало одно обстоятельство: время от времени хозяйка раскладывала на газетах сухарики, перебирала их, подсушивала, раскладывала по мешочкам и прятала по шкафам, по антресолям, в кладовку.

То же самое она проделывала с крупой и мукой. Пробовала моя подруга вразумить бабушку, говорила ей о том, что войны давно уже нет, что Ленинград сейчас хорошо снабжается, что в магазинах полно всякого добра. Бесполезно. Старушка хитро улыбалась, грозила кому-то сухим пальчиком и говорила, что её на этот раз не проведут, не обманут, что теперь-то она уже выдержит любую блокаду.

Так вскоре она и умерла. А её сухарики и мешочки с крупой разобрали бабушки-соседки. Разобрали, чтобы припрятать это добро у себя в квартирах.

Эпизод 3

Брат мой, Володя, родился в 1924 году. До войны он окончил с отличием десятилетку, мечтая о дальнейшей учёбе в педагогическом училище. А попал он в военное училище, которое готовило артиллеристов для фронта.

На войне ему повезло. Он даже ни разу не был ранен, хотя и попадал в опаснейшие ситуации. Однажды их обстреляли фашисты. Они вели ураганный огонь, а Володя как раз зачем-то высунулся из окопа. Высунулся, а спрятаться снова в окоп уже не смог - его товарищи, которые лежали на дне окопа, мгновенно заняли Володино место и не смогли сдвинуться, потесниться, чтобы дать ему место рядом с собой. Не потому, что они были плохими товарищами, а потому, что ничего не соображали от воя и грохота беспрерывно рвущихся снарядов. Володя несколько мгновений стоял среди ада, чувствуя, что он умирает. Но потом кто-то из бойцов всё же опомнился, потеснился, и Володя укрылся в окопе.

Война кончилась, а Володя продолжал военную службу в Белоруссии. В одном селе он встретил девушку с лёгкими, подвитыми волосами цвета льна, с печальными, вечно опущенными глазами, со скорбными складочками у рта. "Юная старушка" запала Володе в душу, и он женился на ней.

Я не часто встречалась с женою брата - всего-то раза три за несколько десятков лет. Жизнь раскидала нас по разные стороны нашей необъятной Родины. В последний раз я видела её, когда ей было уже под восемьдесят лет. Одно обстоятельство бросилось мне в глаза: моя невестка всё время как будто пряталась от кого-то. Она постоянно задёргивала шторки на окнах, на улице отворачивала лицо от прохожих, боялась открытых и освещённых мест. Это было странно. Во всём же другом это была вполне разумная, здравомыслящая женщина.

Отчего это? Может быть, оттого, что она четыре года жила на оккупированной территории, и мать все четыре года прятала её, тогда ещё совсем молоденькую девушку, от фашистов в тайнике. Оксане (так зовут мою невестку) повезло. Её не угнали в Германию, на работы, не убили, не надругались над нею. Она просто за все четыре года не попалась на глаза ни полицаям, ни фашистам. И соседи её не выдали. Но, увы! Закончилась война, а Оксана всё продолжала прятаться. И по сей день, в глубокой старости, она всё прячется и прячется. От кого? От прошлого?..


Ирина МИЛЯНОВСКАЯ

НА СНИМКЕ: после изгнания немцев, 1943 г.