Исповедь сексуального маньяка и потрошителя Сидоро

О бедном маньяке замолвлю я слово

Рассказ этот должен иметь свою родословную.
Матерью его были бесчисленные сообщения во всех средствах массовой информации, о ежесекундно происходящих в мире насилиях, все появляющихся новых маньяках-разнофилах.
Отцом я вынужден сделать попавших под давление подобных сообщений людей. Непосредственным толкателем и побудителем написания этого материала стала моя жена. Она неслась к телевизору, сбивая мебель, услышав, что где-то орудует очередной маньяк, готова была ежечасно в новостях выслушивать записанные на магнитофон повторы о жутких насилиях. И я понял, что при наличии единичных маньяков в природе, «мать с отцом» родили на свет эпидемию истерии, поток серийного насилия, без которого оба родителя уже не могут существовать. В написанном мною иронии должно хватить, чтобы разбавить «ужасные подробности», хотя самому мне было местами весьма противно.
Но ведь что-то надо делать. Может быть смех над «родителями» избавит нас от, нагнетаемой маньякофобии и послужит каким-то фильтром в скандаломании?

Исповедь сексуального маньяка и потрошителя Сидорова Василия

   Сумрачная комната с маленьким зарешеченным окном, стол с лампой на нем и два стула. Вот и весь незамысловатый интерьер. На одном из стульев небрежно восседает молодой человек в костюме если не от Вали Зайцева, то уж от Славы Юдашкина, как минимум. Все на нем сидит ладно, ни один мускул на лице не выражает  малейшей настороженности. Уверенность в себе сквозит в одежде, в движениях. Он сидит уже минут пять, но его мало интересует время. Время - это понятие растяжимое и вообще надуманное.
Открывается дверь и входит претендент на второй стул. Картина полной противоположности тут нуждается в дополнениях: дотлевающие на нем джинсы и совершенно выцветшая синяя рубаха. О том, что она была синей, говорит фрагмент, торчащий из ширинки, молния на которой давно погибла от ржавчины. Картину дополняет рваный носок на правой ноге. Читателю дыру конечно не видно, так как она на подошве, но автор своего героя рассмотрел достаточно хорошо и ему можно верить. В вошедшем чувствуется вселенская усталость и многодневный недосып. Не исключены так же недоед и недопив, но с первого взгляда это определяется реже.
 Двое встретились глазами и сухо поздоровались, причем первый как бы желал второму здравия, а второй, если и желал оппоненту, то опять же непонятно чего. Второй сел и после того, как разложил принесенные с собой бумаги, задал обычный вопрос:
- Ваше имя, отчество и фамилия?
    Оба еще не знали, что им предстоит изнуряющая многодневная борьба, долгие, а порой и ночные допросы. Небольшой парадокс в этой избитой жизненной ситуации состоял в том, что следователь - Игорь Иванович Опошляев эмоции в своем организме до их встречи не сберег, а никому доселе неизвестный сексуальный маньяк, потрошитель Вася Сидоров выглядел словоохотливым живчиком  и колодцем, из которого невозможно выкачать все преступное содержимое.
     Вася сидел перед следователем не впервой, но хорошо помнил свою первую ходку. Ему не было еще и двадцати четырех, когда роковое стечение обстоятельств в виде Дамоклова меча зависло  над его рационализаторским умом, располагавшимся большей своей частью в голове. Вася тогда был озабочен проблемой, как делать бабки, ну, а параллельно практиковал. В тот раз он подобрал во дворе дворняжку, написал на чистом листке из тетради родословную и на рынке толкнул собачку маме с дочкой, чуть не вырвалось "даме с собачкой". Толкнул почему-то как армянского коккер-спаниеля. Хотя собачка была не менее похожа и на мраморного дога и на пекинеса. Но не в этом суть.  Было это далеко не впервые, и Вася спокойно покидал рынок, даже не подозревая, что его ждет. Мама оказалась женой начальника местного КГБ, а дочка соответственно его же дочкой. Мужик был лют и Вася получил подрасстрельную статью. Спасло то, что к тому времени в местном отделении был перерасход патронов. Вася получил пожизненное неприезжание в свой город и по морде в ответ на кассацию. Но больше всего Васе запомнилось то, как тяжело ему было в следственном изоляторе. Вася, хоть и не стойко, но перенес все унижения и для себя решил: если еще хоть раз, хоть когда-нибудь, хоть одной ногой в это заведение, то уже с таким анамнезом, что будьте любезны.
И теперь, когда Васю грозились посадить за браконьерство, он решил идти с повинной. Решил твердо, а потому и выглядел совершенно спокойным, потому и одет был достойно. Короче, как человек, у которого ни за пазухой, ни на душе никаких камней не было. Был один в левой почке, но не более трех миллиметров. Оформление паспортной части уголовного дела прошло скучно: следователь, сам Вася и уважаемые читатели, к счастью, к этому были готовы. Следователь сделал три затяжки из оставленного ему Васей бычка и перешел, собственно говоря, к делу.
- Как же ты, Василий, симпатичный, хорошо одетый и неплохо позавтракавший мужик, докатился до браконьерства?
- Так получилось, начальник.
- Ну, расскажи.
- Выехал я на автобусе рано, часов в шесть утра и, чтобы выглядеть, как все, взял с собой пару удочек, и рюкзак с сеткой.
- Одну сетку? Говори честно, суд это учтет.
- Начальник, продажная женщина буду, одну.
- Не ругайся.
- Виноват. Так вот, погода была мерзкая, дождь моросил. Самое время для чего-то гнусного. Народу в автобусе было мало. Меня это злило. Боялся, что день пропадет. Но потом села женщина, симпатичная и одинокая.
- Откуда ты узнал, что одинокая?
- Ты что, начальник? Она же одна села. Если бы вдвоем с кем, значит двуокая. Да нет, точно одинокая. Так вот: симпатичная и в теле. Литров десять молока везла.
- В бидоне?
- Во дает! Извините. В бюстгальтере у нее литров десять. Я же говорю, что женщина в теле.
- Ты мне прекрати чушь молоть. Я же записываю.
- Не, я же думал сразу поподробнее, чтобы десять раз на допрос не вызывали. Села эта женщина впереди меня и всю дорогу загородила. А я же всё вперед смотрел, думал: как увижу где женщину на обочине, так и выйду.
- А что, там, где женщина стоит, клев что ли лучше?
- Подожди начальник. Я обычно так делаю. А эта мне раз и загородила весь обзор. Я сначала психовать начал, а потом успокоился и вперед пересел, места же были. И тут эта тетка выходить собралась. И место как раз совершенно пустое. Взял я свой рюкзак, удочки и за ней. Тут еще два идиота выходить собрались.
- Мы, - говорят, - первый раз. Раз ты выходишь, наверное, клев хороший.
- Нет, я тут только червей копаю, а хорошее место через три километра будет.
     Уехали они. А мы с теткой по тропинке к реке и идем.
- Она что, тоже с удочками?
- Да нет, у нее где-то там деревня, в той стороне. Отошли мы от дороги. Догнал я ее, ножик к спине приставил:
- Молчи, - говорю, - а то враз оприходую, сворачивай с тропинки.
Свернула она, а со страху ноги подкашиваются. Шаг пройдет и падает.
- Отпусти меня, я, что хочешь, сделаю.
- Ладно, вот придём на место, червей накопаешь, и отпущу.
- Ну, ты наглец. Ты что, дома не мог червей накопать. Что ты тетку то перепугал?
- Ты слушай, начальник. Пришли мы в самую чащу. Вынул я саперную лопатку из рюкзака и заставил её копать червей на бугре. А червей попадалось мало. Она поняла, что землянку выкопала, когда я за ней внутрь влез. А я за это время из веток подстилку соорудил.
- Что-то не пойму я тебя, ну ладно, рассказывай.
- Залез я туда и давай тетку обнасиловать. Не давалась она сначала, но когда я кофту рванул на две части, остальную одежду решила сохранить.
- Ладно, - говорит, - выхода у меня нет, только одежду не трогай.
- Что ты тут несешь? Тебя же за браконьерство взяли.
- Так что, не надо дальше рассказывать?
-  Рассказывай, но ближе к браконьерству.
- Сняла она колготки. Связал я ей руки колготками, чтобы не схватила меня за что-нибудь. Их же сейчас учат, как от насильников спастись. Сопротивлялась, конечно, но у меня не забалуешь. Ну, а потом все остальное стянул с нее и два раза подряд изнасиловал.
- Ты в своем уме?
- Ты пиши, пиши начальник, это еще не все. Изнасиловал, значит. И просит она опять, чтобы отпустил. А какое там отпустил. Я же еще к извращенным формам не приступал. Полежал, отдохнул. Тетка подвывать начала. Пришлось опять ножиком успокоить.
Чувствую, совсем обмякла. А времени уже часа три прошло. Еще пару раз изнасиловал, но уже один раз в извращенной форме.
- Подожди тут, я сейчас приду.
Обладатель джинсов вышел в коридор и минуты две сосредотачивался. Впервые ему браконьер признавался в изнасиловании и как себя вести с ним следователь пока не знал. Хотел посоветоваться с начальником, но потом решил, чтобы не попасть в смешное положение, лучше дослушать этого Сидорова до конца, а потом уже решить, что делать. А Сидоров спокойно восседал на стуле, вполне довольный собой. Растерянность начальника не ускользнула от него, но он то знал, что все еще впереди.
- Продолжайте, Сидоров.
- На чем мы остановились?
- На женщине.
- А сколько раз я ее уже изнасиловал?
- Сейчас подсчитаю. Два, еще два. Четыре раза.
- Допишите еще три и один в извращенной форме.
- Он уже записан.
- Тогда все. Ну и после этого я отдохнул. Женщина задремала. Я взял нож и воткнул ей в самый мозжечок.
- Во что?!
- В мозжечок, в самый.
- Он же в голове.
- Правильно. Именно в голову и воткнул.
- Ты что убил женщину?!
- Так получается.
Повисла пауза. Следователь был близок к потере сознания. Вася видел, как тот доедал свою шариковую ручку и упивался производимым впечатлением. Следователь поперхнулся, вытирая рот, измазал пастой два носовых платка, причем оба Васины, своего он еще не нажил.
- Я еще раз вас, гражданин Сидоров Василий, спрашиваю: вы убили женщину?
- Да. Я убил женщину. Дальше продолжать?
- А что еще дальше?
- Напоминаю, что я всадил нож в самый мозжечок. Записали это?
- Да. Или нет. Подожди. Нет, не записал. Спасибо, что напомнил. А там же кость, как нож то ее пробил?
- А у меня нож со штопором. Я его воткнул и повернул три раза по часовой стрелке. Помните правило буравчика?
- Давай перенесем допрос на завтра, у меня башка раскалывается.
- Нет, начальник, завтра я могу передумать, терпи. Тетка несколько раз дернулась и затихла. Выкрутил я из мозжечка ножик, открыл другое лезвие и располосовал ее вдоль и поперек. Вы чего не пишете то?
- Извини, я что-то не в себе. Как ты говоришь?
- Вдоль и поперек. Вырезал обе почки и повесил их на березу, чтобы весной распустились. Нет, вы не пишете. Давайте, дальше я сам буду писать, пока вы вторую ручку не съели. Что же я еще сделал? Ага, вот: оторвал все ногти на всех руках и ногах. Записано. Снял скальп. Как он пишется? Скальп или скальб? Скальп. И вот еще, чуть не забыл. Изнасиловал в последний раз и разрезал на кусочки. Вышел из землянки и засыпал вход.
- Все?
- Нет, я же еще не рассказал, как за браконьерство попался. Закопал я тетку, а речка же рядом. Решил порыбачить, чтобы следы замести. Давайте, про рыбалку дальше сами пишите, а то я ошибок наделаю. Пришел на берег, только сетку ставить начал, а тут, откуда ни возьмись рыбнадзор. И меня загребли. Вот и все.
- А ты можешь показать то место?
- Где рыбачил?
- Где женщину закопал.
- Которую? Если вы про последнюю, то должен вспомнить. Только не сегодня, отдохнуть надо.
- Да, да, не сегодня. Худо мне что-то.
Следователь нажал на кнопку, и Васю увели в камеру. Порог камеры Вася переступил первый раз, но уже все знали про тетку и встретили его гнетущей тишиной. Вася снял костюм и лег на приготовленную койку, чьи-то руки тут же, аккуратно повесили его костюм и поменяли свежие носки. Вася уснул. А следователь в кабинете заперся, выпил два стакана водки и уснул сидя за столом. Так закончился первый допрос.

На утро Вася проснулся бодрым и довольным собой. В камере с разговорами никто не лез, в дальнем углу разговаривали шепотом. Рядом с койкой лежали хорошая сигарета, спичка и свежий "Плейбой". Вася закурил и полистал журнал. Но его все время отвлекала мысль: как там следователь? Оклемался за ночь или совсем не поспал, несчастный. Следователь Васе понравился и ему, по-человечески, было жалко этого трудягу. Вася сразу понял, что личная жизнь у следователя не сложилась, а после встречи с Васей он вообще мог впасть в запой. Но чем помочь, Вася не знал, и потому в душе было как-то мерзко.
Васины мысли не сильно расходились с правдой жизни. От запоя Игоря Ивановича спасла только мизерная зарплата. Проснулся он в скверном расположении не только духа, но и тела. От сидячей спячки затекли и ноги и руки. Из остального  организма он  ощущал только сильную головную боль, но не мог ее даже ощупать. Когда руки немного отошли, я надеюсь, уважаемый читатель, вы поняли всю красоту фразы: руки отошли. У большинства классиков, которых вы читали до меня, ходить могли только ноги. Но это я отвлекся. Следователь смог взглянуть на часы и понял, что рабочий день начинается через семь минут, а начинается он, к большому несчастью, с совещания у шефа.
    Совещание началось примитивно, Игоря Ивановича видели в таком виде не впервой, но так как все пробы на алкоголь раньше были отрицательны, то никто не заподозрил его в этот раз. А почему же он раньше выглядел так перемолото? Ах, да. Я же не сказал вам, что Игорь Иванович практически не пил, теоретически не курил и эротически не гулял. Но так как он работал ночами на износ, а не на оклад, как остальные сотрудники, то и в конкурсе красавцев "мистер прокуратура" занял последнее место. Но отсидеться на совещании было нельзя, надо было доложить о том, как продвинулось дело с браконьером Сидоровым. К этому Игорь Иванович был совершенно не готов, хотя билет свой знал заранее и времени на подготовку имел семь минут. А, услышав свою фамилию, почему-то произнес:
- Сидоров - калач тертый, молчит, требует адвоката. Я прошу еще один день.
День ему дали, и Игорь Иванович пошел в свой кабинет. По пути зашел к медикам и нюхнул нашатыря. По мозгам шибануло хорошо, но легче не стало. Вся проблема была в том, что он боялся сегодняшнего допроса. Такое случилось с ним впервые, и Игорь Иванович решил не спешить. Допрос перенес на после обеда, а сам стал вырабатывать генеральную линию и плести сеть вопросов. Если Сидоров попался на браконьерстве, то почему он стал колоться на мокруху? С виду он не дурак, хотя конечно и не академик. Может быть, он не знает, что ему светит? Да нет, знает наверняка. Значит, он хочет сесть в тюрьму на длительный срок. Или он кого-то боится или что? Или ничего. Чушь. Кого же можно так бояться, чтобы сесть на четвертак? Значит, он берет на себя чью-то мокруху. Может быть. Но об этом эпизоде ничего не было известно. Обычно берут на себя, когда уже заведено дело. Игорь Иванович чувствовал, что не находит ниточку. Он два раза перечитал вчерашние записи и в ужасе понял, что в конце Сидоров намекал на еще один труп. Еще в детстве из книжек Игорь Иванович узнал, что следователям сильно помогает ходьба из угла в угол. Он засек время и походил пятнадцать минут. Результатом стало только увеличение дырки на носке, что только мешало следствию. До обеда время пронеслось в творческой агонии.
Раздался стук в дверь и вошел, кто бы вы думали? Конечно же, Вася. Вася улыбался во весь свой большой рот и излучал добро. Игорь Иванович клюнул на эту удочку, но тут же выплюнул наживку и строго рекомендовал сесть на вчерашнее место. Вася сел, уперев правую руку в подбородок. Игорь Иванович подумал: интересно, левша он или правша. Если правша, то именно этой, подбородочной рукой он вкрутил штопор в мозжечок своей жертвы. А если левша, то совершенно другой. С трудом оторвав от рук взгляд, следователь начал допрос.
- Вы, гражданин Сидоров вчера подписали протокол. Вы согласны?
- Да конечно. Если надо, я еще подпишу. У вас сегодня ручка с чернилами. Не дай бог, откусите.
- И вчера вы на мой вопрос: где закопана женщина, вы ответили - которая?   Правильно?
- Точно. Я же не сразу понял, что вы о той, которая в землянке осталась.
- А что вы имели в виду? Какую женщину?
- А вы, гражданин следователь, кого предпочитаете: блондинок или худых?
- Вы меня, Сидоров, в свои дела не впутывайте. Отвечайте по существу.
- Понял. Значит блондинок. Это было во время полета на "кукурузнике".
- На чем?
- Ну, самолет такой, АН-2, его "кукурузником" зовут.
- Не надо мне самолетов, я вас про женщину спрашиваю, про закопанную.
- Так я про нее и говорю. Или вас детали не интересуют?
- От кукурузника?
- Да вы что? Детали преступления.
- Ну, хорошо. Выкладывай детали.
- Вышел я из дому рано и корзинку взял, чтобы под грибника замаскироваться. Сел в автобус, народу мало. За город выехали, я за дорогой наблюдаю. Думаю, как женщину одинокую увижу, так и выйду.
- Это вы мне вчера рассказывали.
- Так это у меня стиль такой. Почерк.
- И вошла женщина с молоком и обзор тебе загородила?
- Да вы что? Та же уже закопанная была. Как бы она зашла? Дайте ка ваши бумаги. Ну, вот же, написано, что я ее разрезал и закопал. Хотя нет, ту же я раньше раскидал.
- Что сделал?
- Раскидал, но лучше я все по порядку расскажу. Согласны?
- Ладно, продолжай.
- Ну, едем мы, едем, а женщин все нету. Вышел я на предпоследней остановке, как дурак с этой корзинкой. Делать нечего, побрел через лесок. А настроение, сам понимаешь, никакое. Даже пару грибов каких-то нашел.
- Что за грибы?
- А я что знаю? А, это же для записи, извините. Пишите - белые. И тут выхожу на опушку, а на ней аэродром и три "кукурузника" стоят. А я же в детстве мечтал летчиком стать. Даже в кружок какой-то ходил. Потянуло меня к самолету. Подхожу, а там девчонка мешки какие-то пытается в самолет затащить. Оказалось что с удобрениями. А сама симпатичная и к тому же еще блондинка.
- Здравствуй, - говорю, - красавица. Может, пособить чем?
- А помоги мешки в самолет затащить, надо удобрения распылять, а летчик пьяный спит. Ему то что. Все равно не уволят, он один на три самолета, а посевы то без удобрений не взойдут.
- Так какие проблемы, я же летал пару раз, пошли в кабину, глянем.
Залезли мы, а там все рычаги пластырем заклеены и на нем написано, чего куда дергать.
- В принципе, - говорю, - понятно, но страшно.
- Да не бойся, я уже раз пять сама садилась. Летчик взлетит и вырубается, а я уже рулю. Я вот только взлететь не могу. Там рычаг тянуть надо, а у меня силы не хватает. Давай вместе взлетим, я удобрения раскидаю, а потом скажу, чего делать.
- А где это было то?
- Да возле Кипарисово.
- Ну и что дальше?
- А что? Взлетели мы, девчонка удобрения раскидала. Выхожу я в салон, а она из-за шума не слышала. Подошел я сзади и кофту на ней как рванул. На две части разорвал.
- Подожди, а как же самолет то летел?
- Так я же автопилот включил. Разлетелась кофта, а она как закричит со страху. Да разве кто услышит. Повалил я ее на пол и всю остальную одежду в клочья располосовал. И два раза подряд изнасиловал. После первого раза она и орать перестала. Забилась в угол и сидит.
- Сколько лет то хоть ей?
- Да лет сорок, наверное.
- Ну, слава богу. Тьфу ты. Я с тобой Сидоров с ума сойду. Все?
- Да вы что? Я же в пике вошел.
- Ты или самолет?
- Да я, а я когда в пике, меня не удержишь. Вытащил ее из угла, еще два раза изнасиловал, один из них в извращенной форме.
- Точно, как в тот раз.
- Так я же говорю: почерк. Но потом романтики захотелось. Когда еще, думаю, кого в самолете доведется изнасиловать. Надо на полную катушку. Обвязался веревкой, дверь открыл, вытащил девчонку на крыло и там два раза изнасиловал: один раз на нижнем, а второй на верхнем.
- Не понял.
- Ну, у "кукурузника" же по два крыла.
- Понял. И что?
- В общем, сколько раз получилось?
- Шесть.
- Добавь еще один в салоне. Записали?
- Записал. Семь получается.
- Девчонка уже в трансе. Даже не видела, как я ножик достал и в правое предсердие воткнул.
- Штопором?
- Кто же в предсердие штопором тыкает. Ясное дело - шилом. Вскрикнула она, так, легонько и обмякла. Изнасиловал я ее напоследок, разрезал на кусочки и на поле, где сеяли, и раскидал. Их без меня и закопали.
- Место показать можешь?
- Если на кукурузнике поднимемся, сверху поле должен узнать, там еще озерко рядом, я там учительницу на плоту изнасиловал.
- Какую учительницу?
- Учительницу пения. Рассказать?
- Не надо. И как же ты на кукурузнике сел?
- Точно, я же не закончил. Чуть не разбился. У него же керосин кончился, до аэродрома не дотянул. В кусты сел. Хорошо хоть корзинку на голову одел, а то бы точно нос разбил. А потом еще дождик пошел. Короче вымок я, пока автобуса дождался. В общем, скажу так: изнасилование дело мужское, слабаку там делать нечего. Ну, что еще у нас сегодня, гражданин следователь?
- Всё, всё. На сегодня хватит.
Следователь вызвал конвоира и отдал распоряжение, чтобы Васю посадили сегодня в одиночку, потому как перед обедом заходил начальник и сказал, что из общей камеры на его имя пришла малява с тринадцатью подписями, чтобы Васю от них убрали.
Василий остался один, но уже с телевизором и душем. Вася гордо посмотрел на своё отражение в большом зеркале и остался доволен. Игорь Иванович пить не стал, что только приблизило его к сумасшествию. Он раньше ушел домой, съел дежурную яичницу и уснул мертвецким сном. Снилось ему всё то, что он услышал от Васи, но в отличие от яви, жертвой насилия был он сам. 
   
Утро следующего дня выдалось погожим. Ярко светило
солнце, во все голоса орали птицы и девки были сильно разряжены, но Вася все это, к сожалению, увидеть не мог. А ведь птицы и девки пели и рядились как раз для него. И более того, Василий чувствовал это всем своим существом. А вот Игорь Иванович мог бы запросто увидеть всю прелесть утра. Мог бы, но не увидел. Его усталые глаза смотрели куда-то внутрь, видели свои собственные почки и селезенку, а вот девичью красоту, проходившую в метре от них, я имею в виду от глаз, видеть не могли. Вот такой парадокс, а проще сказать - такая трагедия разыгралась в ранее здоровом теле следователя. Более всего тяготило то, что сегодняшняя встреча с Васей, скорее всего, усугубит дисбаланс, сложившийся в организме всего то за три дня. Да каких три? За два.
Игорь Иванович шел и без того медленно, а перед прокуратурой ноги двигались уже как в пантомиме. Поднявшись на крыльцо, он сплюнул накопившуюся во рту слюну, надеясь, по видимому, вместе с плевком оставить за порогом все проблемы. Но чудес не бывает.
Уже через сорок минут перед ним предстал бодрый, жизнерадостный Вася Сидоров - новоиспеченный сексуальный маньяк и потрошитель.
- Здравствуйте, гражданин следователь, как спали?
Игорь Иванович по жизни был флегматиком, но на каждого флегматика найдется свой Вася. И этот тоже нашелся. Игорь Иванович сначала побагровел, а потом начал орать, не понимая что. Читатель тоже вряд ли понял бы что-нибудь из сказанного, поэтому стенографировать его монолог, я не буду. Просто изложу смысл.  А смысл был незамысловатый: этот козел Вася Сидоров, душегуб и маньяк, издевается над порядочным человеком, заставляет его впервые в жизни перейти с русского устного на густой мат, да еще и интересуется его, следовательским сном. И т.д.
Васе же их односторонняя беседа нравилась. Он чувствовал, что хоть один человек на свете есть, который его Васю, боится. И этот человек - Игорь Иванович.
Матерных запасов у следователя хватило на 94 секунды, еще через пару минут с лица сошел багрянец. Или багровость? Не важно. И Игорь Иванович сухо извинился перед Васей за срыв. Вася оценил это на четверку по пятибальной системе и спросил:
- Что там у нас сегодня, гражданин следователь?
- Вы, Сидоров, признались в двух убийствах. Вы не отказываетесь от своих показаний?
- А что мне отказываться? Было, так было.
- Ну, хорошо, а что вы говорили о женщине на плоту?
- Об учительнице?
- Да, да. Об учительнице, пения кажется?
- Точно. Вот память у вас, гражданин следователь. Вам бы маньяком работать. Вы бы все свои жертвы запомнили. Ой, извините.
- Запомните, Сидоров. Наш милиционер никогда работать маньяком не пойдет.
- А я в журнале читал...
- Прекратите. Рассказывайте, что у вас с учителем получилось.
- Не  с учителем, а с учительницей. Она учила детей чистой непорочной музыке, а сделать это в стенах школы, где учитель физкультуры бабник и пьяница, где математичка матерится, как сапожник, а директор самодур, считающий музыку собачьим бредом, было практически не возможно. Учительница брала своих учеников и увозила на природу, подальше от хамов. В этот раз она повезла учеников на озеро, чтобы на природе они послушали, как поют птицы.
- А вы там как оказались?
- Я? Так я же в тот день на автобусе поехал. Встал раненько, перекусил и на первый рейс. Ещё темно было. Костюм взял с собой, у меня костюм аквалангиста, как у Кусто.
- У какого куста?
- Не у куста, а у Кусто, он под водой всегда по телевизору плавает. Видали?
- Это к делу не относится. Да и телевизора у меня дома пока нет, а на работе не до него. Что дальше?
- Взял я костюм, маску, трубку и поехал. По дороге женщин одиноких совсем не было. Куда они все подевались? Может, другие маньяки всех переловили. Вышел я у первого попавшегося озера и побрел по берегу. А на душе тоскливо как-то. Где бы, думаю, хоть какую завалящую найти.
- Зачем вам завалящая?
- Ну, это, как его, распотрошить чтобы.
- Вы больной, Сидоров. Вам лечиться надо.
- Не мешайте. Так вот, брёл я, брёл. Уже рассвело. Смотрю: вдали кучка детишек и училка с ними. Сидят на берегу, кушают чего-то и песни птичьи слушают. Лучше в рифму: кушают и песни слушают. Нормально?
- У них-то нормально, а у вас вряд ли.
- Одел я свой костюм, в воду нырнул и к ним поплыл. Высунулся в камышах и наблюдаю. А они уже и сами петь начали. У училки магнитофон с музыкой и они под эту музыку песни поют. Минут двадцать я слушал. Потом смотрю, училка, судя по поведению, на двор захотела. И пошла за кустики.
- Одна что ли?
- Да я сам удивился. Обычно же берут кого на шухере постоять, а тут одна. Я и поплыл вдоль берега за ней. Камыши кончились, а у берега плот стоит. У меня сразу план в голову ударил. Подходит она, глянул я, а девка то в самом соку, бедра из под юбки аж выпирают. Ну, думаю, должно же было когда-нибудь повезти. Уж вдоволь нанасилуюсь. Только села она в камышах, у самой воды, а я тут как тут. Схватил ее сзади  и в воду.
- Она что, не кричала что ли?
- Почему? Кричала, но в воде ее кто услышит то. Смотрю, обмякла, наглоталась воды то. Затащил я ее быстренько на плот и за мысок уплыл.
- А ее на плоту оставил?
- Конечно, я же на нем и уплыл. Там же весла самодельные. Кстати плот хороший. Могу вас научить, если хотите, как изготовить.
- Не надо мне. Продолжай.
- А там один берег сильно заболоченный и протока оказалась, а за камышами еще одно озерко, поменьше, но зато совсем с берега не видное.  Заплыл я туда, отдохнул немного.
- А женщина?
- А ей-то чего отдыхать? Не она же гребла. А минут через десять в себя пришла. А что толку? Я же ее к плоту привязал, кляп в рот засунул.
- А где ты веревку взял?
- Как где,  а колготки? Я всегда своих колготками связываю.
- А кляп какой?
- Трусики. Это молодежь сейчас в таких ходит, что три штуки в рот умещаются, а у учителей такой моды нет.
- У учительниц.
- Согласен. Один - один. Лежит она и в полуобморочном состоянии на меня смотрит. Я же в костюме, как инопланетянин. Представляете, что она пережила?
- Примерно. Что там дальше было? Ученики не искали ее что ли?
- Немного поискали. Кричали, ходили по берегу, а что толку. Нас же не видно. А потом видать уехали. Но я за ними не следил. На кой они мне. Отдохнул я, костюм свой стащил. Вы когда-нибудь костюм мокрый одевали, гражданин следователь?
- Домой в мокром приходил, а одевать не пробовал. У меня раньше два было, так я сухой одевал, а если джинсы вымочу, так они на батарее за ночь высыхают. А что?
- Вот вы, гражданин следователь, серость. Извините. Я же не про промокший костюм спрашивал. У аквалангистов такой вид костюма - мокрый.
- А зачем это мне?
- Да я хотел объяснить, что его снимать очень сложно, он к телу прилипает.
- Сочувствую, но давайте Сидоров по существу.
- А это и есть по существу. Я его пока снимал, меня комары в этом болоте так раздраконили, что я на училку эту зверем накинулся. Раньше же, помните, для начала одну кофточку на жертвах рвал.
- Ничего я такого не помню.
- Да вы что, полистайте-ка вчерашний протокол, еще немного, вот здесь. Читайте. Рванул я на ней кофту... Прочитали? Так вот из-за комаров этих в этот раз все на ней в клочья разорвал.   Набросился на неё и дважды подряд изнасиловал, а, по-моему, даже трижды.
- Так сколько писать?
- Пишите трижды. Да нет, точно трижды. Из-за комаров.
- А ее что, не кусали что ли?
- Как же не кусали. Я её и недонасиловал из-за них.
- Как это недонасиловал?
- Ну, всего пять раз, а в извращенной форме вообще ни разу. А на кусочки разрезать просто не успел.
- Так она живая?
- Ну, что вы. Утонула она в трясине.
- Вырвалась что ли?
- У меня не вырвешься. Я придумал, как от комаров избавиться. Привязал к своей руке веревку. Другой конец к плоту. А училку отвязал и в самую топь затащил.
- Зачем?
- Сейчас поймёте. Я же на неё сверху забрался и в четвертый раз насиловать начал, а она с каждым моим движением в болото погружается и я с ней. Комары же под воду не ныряют. Сразу легче стало. Один то раз я по-человечьи изнасиловал, потом хотел в извращенном виде да где там. Её уже не перевернёшь. Только напоследок успел традиционно, но и то не до конца. Засосало её. А я по веревке выбрался, костюм свой натянул и к берегу поплыл.
- А не жалко было? Ведь мог женщину спасти.
- Жалко конечно. Если бы не комары я бы её семь раз и в извращенной, а потом бы уже разрезал и утопил. А так конечно жалко. Я потом уже всегда мазь от комаров с собой брал. Намажусь и насилую сколько душе угодно.
- О душе вспомнил. Ты же маньяк, душегуб. Нет у тебя, Сидоров, никакой души.
- Не душегуб я, а потрошитель. Так и запишите, а то потом перепутаете.
- А плот?
- Плот там же и остался.
- Это всё?
- Почти. Я пока плавал, у меня на берегу одежду кто-то украл.
- Это не важно. Она тебе не понадобится.
- Как скажете. Только я из-за этой одежды медсестру сильно изнасиловал и на кусочки разрезал.
- Как же ты, Сидоров столько раз в день насильничать то можешь? Что ты, гигант какой что ли?
- Да что вы? Это же чуть ли не через пол года было.
- А причем здесь твоя одежда?
- Рассказать?
- Давай.
- Так вот...
- Подожди. Паста в ручке закончилась. Давай ка лучше на завтра перенесём. Ты вот только скажи, сколько женщин ты всего изнасиловал?
- Как маньяк или просто?
- Как просто?
- Я же маньяком недавно стал, а насильничать и раньше приходилось.
- И что, никто не жаловался?
- Нет, я же всех на кусочки разрезал.
- Ты же говоришь, что раньше маньяком не был. Запутал ты меня.
- Правильно, не был, но разрезал.
- Чем же по-твоему маньяк от неманьяка отличается?
- Маньяк же серийный, ему сериал нужен, а я раньше просто так разрезал, от случая к случаю, не серьезно.
- Ты у психиатра был?
- Был.
- И что?
- А что? Изнасиловал и разрезал на куски. Психиатры, что не люди что ли?
- Какого еще психиатра, где это было?
- Так я же еще про медсестру не рассказал, она же раньше была. Или вам больше про психиатра нравится?
- Ничего мне не нравится. Я с тобой с ума сойду.
- Это так, гражданин следователь. Смотрю я на вас и жалко мне.
- Не надо меня жалеть.
- Да я не в том смысле.
- А в каком?
- Думаю, вот были бы вы женщиной, изнасиловал бы я вас два раза подряд, а потом на кусочки разрезал.
- Редкая ты сволочь, Сидоров. Но я доведу это дело до конца. Ты получишь на полную катушку и умрешь в тюрьме.
- Зря вы так, гражданин следователь. Я же пошутил. Я мужиков не только ни разу не насиловал, но даже и не разрезал.
- Не верю я тебе. Ты маньяк.
- Да, маньяк я и ничто маньячье мне не чуждо, но чего не было, того не было.
- Ты лучше скажи, надолго ещё у тебя показаний?
- Вы следователь, вам виднее.
- Ну, на неделю хотя бы хватит?
- Думаю да.
Игорь Иванович отправил Сидорова в камеру и задумался. Дело затягивалось, начальство не вызывало уже два дня. Повезло. Но завтра наверняка спросят про браконьера. А что говорить? Игорь Иванович никак не мог решить: если рассказать о Васиных откровениях, то дело, а вместе с ним и славу отберут в момент. Лучше довести дело до конца, но где этот конец? Сидоров скрывался под маской браконьера, а сам за это время совершил ряд тяжких преступлений. И, кажется, на неделю у него признаний хватит. Как получить у начальника эту неделю. Кроме того, надо бы свозить Сидорова на места преступлений. А как?
Вопросов было много. Ответов не было совсем. Игорь Иванович был не очень молод, и были случаи, когда пускал жизнь на самотёк. И этот самотёк иногда сильно выручал. С этой мыслью следователь уснул, хотя для него лучше было пообедать. Проснулся он от звонка. Начальник вызывал к себе. С трудом поняв, что спал он на работе среди бела дня, Игорь Иванович побрёл в кабинет шефа. Самотёк самотёком, но надо же было что-то ещё и говорить. Но говорить пришлось мало. Начальник вызывал по другому делу. Дело о браконьере он сказал отложить на неделю и заняться приведением в должный вид папок с "глухарями". Ожидалась ведомственная проверка, а важнее этого в прокуратуре дел не было. Игорь Иванович согласился с нескрываемой радостью. Вышел он в гораздо лучшем настроении и решил за эти дни закончить с Сидоровым. Он достал из стола пачку бумаги, вызвал к себе Васю и предложил ему написать явку с повинной об остальных эпизодах дела. В восторге Вася не был, так как живое общение для него было приятнее, но перечить не стал.

Через неделю совершенно преобразившийся следователь вызвал Сексуального маньяка Сидорова на допрос. С Василием больших перемен не произошло. Писать ему понравилось. Он даже пожалел, что раньше не стал писателем. Все листы были использованы по назначению, что насторожило следователя.
- Всё написали?
- Здравствуйте, Игорь Иванович.
- Здравствуй. Всё, спрашиваю, написали?
- На сколько бумаги хватило - всё.
- Хорошо, я буду читать и уточнять у вас детали.
- Это наилучший вариант.
- Про медсестру и про психиатра не забыли?
- Они не поместились. Я же говорю, что бумага кончилась.
- Что?! Надо же было с них и начинать.
- А давайте так: про них я сейчас расскажу, вы запишете, а про остальных дома почитаете.
- Это вы может быть дома читаете, а я там иногда поспать бываю.
- А что, скандалы дома?
- Какие скандалы? Я один живу. Работы у меня с вами по горло, вот и не получается дома бывать.
- Сочувствую. Так что делать будем?
- Значит так: сейчас вы про медсестру рассказываете, а потом я почитаю.
- Здорово вы придумали, гражданин следователь. Поехали?
- Рассказывайте.
- А на чём вы писать то будете?
- Правильно. Сейчас бумагу поищем.
В кабинете бумаги не нашлось, и пока её нашли и принесли, Василий пытался вызвать следователя на откровенный разговор:
- Вы, Игорь Иванович, конечно, имеете право молчать, но хотелось бы знать, как же вас угораздило пойти в следователи. Без семьи, без дома. Хороший мужик и так попал.
- Так получилось. Я хотел кинологом стать.
- В кино сниматься?
- Да нет, кинологи собак учат.
- Я в детстве Ваську учил лапу давать. У нас...
- Кинологи породистых собак учат.
- А Васька сильно породистый был, он штук тридцать детей породил. А потом я его как мастифа за червонец одному очкарику загнал.
- Не жалко было?
- Очкарика то?
- Ваську.
- Так замучались мы. Три Васьки в доме.
- Как это три?
- Я, Васька и батя.
- Какой батя?
- Ну, я же Василий Васильевич.
- Запутал ты меня. На чем мы остановились?
- Так бумагу же ждём.
- Это я помню. А про что рассказывал то я?
- Так про кинолога. Почему не стали то?
- Так получилось. Я к вступительному экзамену собаку научил следы искать. А она со страху кучу наложила. Народу же вокруг много было.
- Из-за такого пустяка не приняли?
- Принять то приняли. Только я вместо собаки все следы вынюхал. Мне пятерку поставили, а потом в общаге, кто что потеряет, меня просили отыскать. Я ни разу не ошибся, а через месяц пришёл к нам милиционер и стал меня в следователи агитировать. Навесил мне лапши, а я и пошёл. Кто со мной на кинолога учился, давно уже при деньгах, а я вот тут с вами работаю.
Открылась дверь, и конвоир занес стопку бумаги.
-    Значит судьба у вас такая, гражданин следователь, собачья. А я вот...
- Хватит отвлекаться. Давайте Сидоров переходить к делу.
- Пишите. Вышел я из озера, а одежды моей нет. Пошел в посёлок, а там, на краю больница. Захожу, сестричка молоденькая. Рассказал я ей про одежду, она мне из кладовки какую-то принесла. И так мне её отблагодарить захотелось, что решил: приеду ещё раз, изнасилую на всю катушку.
- Нет. Ты все-таки псих. И благодарность у тебя маньячная, а не человечья.
- Какой есть. В общем, прошло где-то с пол года примерно, зима уже была. Сел я пораньше в автобус и поехал за одинокими женщинами. А за окнами метель, ни одной не попалось. А когда уже подъезжали, я про сестричку и вспомнил. Слез с автобуса, пошел к больнице. По дороге ни одной души не встретил, даже дорожку к больнице снегом завалило. Захожу в больницу, а та же девчушка сидит в коридоре. Одна. Остальные в соседний поселок на конференцию уехали. Поздоровался я. А сам думаю: как же быть? Если её разрезать, кто же больным утку подаст?
- Молодец, что о больных подумал.
- Не мешайте. И тут она сама выручила. Через десять минут, говорит, смена моя придет. Обрадовался я. Попросил показать, что у них где? Повела она меня. И в самом закутке у них гипсовая комната. Очень мне там понравилось. Выхватил я ножик свой, к шее приставил и пока она растерялась, быстренько так ей рот забинтовал.
- Гипсом что ли?
- Сначала просто бинтом, чтобы не кричала, а потом точно, гипсом. А гипсу там много было. Взял я её всю и загипсовал, замуровал можно сказать. Только нос, чтобы дышать оставил и все изнасиловочные места. Первые два раза прямо по невысохшему гипсу снасильничал, не вытерпел. А потом уже всё по графику. Ещё два раза. Потом ещё раза три или четыре.
- А в извращенной форме?
- А как же. Только третий это было раз или четвертый. Это важно?
- Думаю, что уже нет.
- Хорошо. Так вот, После того, как с ног до головы изнасиловал, разрезал на кусочки и по тазикам разложил. Залил всё гипсом  до краёв. Вот и всё.
- А вторая сестра где была?
- Не видел я её, на посту, наверное, сидела.
- А как же ты не видел?
- Так я же через окно выбрался. А перед этим тазики в сугроб выкинул, их быстро замело. Выбрался из больницы, а на дворе уже вечер был. Хорошо, что на последний рейс успел, а то бы пришлось в больнице переночевать.
- Действительно хорошо, а то бы и вторую сестру изнасиловал.
- Обижаете, гражданин следователь, я же не геронтофил, ей уже, кажется, за шестьдесят перевалило. Да и принцип у меня свой. Я больше одной в день не насилую.
- Не можешь что ли?
- Да просто жалко мне их. Да и не один я такой. Надо же и другим потрошителям оставить.
- С этим у нас всё?
- Как всё? Ещё же про психиатра договаривались.
- Мы с тобой не на базаре, чтобы договариваться. На сегодня с меня хватит, мне ещё читать твою писанину придётся.
- Жаль, а то я только разошёлся.
- Снова сойдёшься. И давай с этим делом заканчивать. С меня начальство требует.
- Как скажете, я готов.
- Ты можешь всё-таки сказать: сколько всего женщин изнасиловал, хотя бы как маньяк?
- Боюсь вас огорчить, но много.
- Ещё много?! Сколько же? Пятьдесят? Сто? Тысячу?
- Ну, не сто конечно и тем более не тысячу, а вот полтинник может набраться.
- Но у нас нет ни одного заявления, ни от потерпевших, ни от родственников.
- Так я же вам говорил, что только одиноких насиловал.
- Как же ты их определял? Ты же не был раньше с ними знаком.
- Чутьё у меня, гражданин следователь на это дело. Вот как у вас нюх собачий, так у меня чутьё маньячье.
- Всё, Сидоров, идите в камеру.
- Зря вы так, сегодня ещё поработать можно было.
- Иди, иди, работяга.
Васю увели в камеру. Он был не доволен собой. Почему он остановился на полтиннике. Ведь никто же его за язык не тянул. Сказал бы сотню и нормально, а полтинник несерьёзно как-то. Ну, да ладно. Потом прибавим.
А Игорь рванул домой. Он надеялся, что прочитав исписанные Васей листки, ему удастся приблизить это кошмарное дело если и не к концу, то хоть к чему то.
Не раздеваясь и не ужиная, набросился следователь на рукопись. И сразу же был ошарашен. Я думаю, ошарашитесь и вы, уважаемые читатели, а потому слабонервных и маньякофобных попрошу пропустить страницы 32 - 41.
               
                Следователю Игорю Ивановичу
                лично в руки от сексуального         
                маньяка и потрошителя                с                Сидорова Василия
              Явка с повинной или чистосердечное признание.

План письма:
1. Вступление.
2. Преступления.
3. Отступления.
4. Прощание.
5. P. S.

1. Здравствуйте, дорогой Игорь Иванович!
Пишет Вам по Вашей просьбе Ваш маньяк Сидоров Василий. В своем письме я явлюсь с повинной и чистосердечно признаюсь в своих маньячных и потрошительных преступлениях, о которых я Вам еще не успел рассказать во время дружеского допроса.
2. Как я еще не рассказывал вам, во время отпуска на Кавказе я сорвался в пропасть с психиатрой и из-за этого у меня наступил срыв. Я после нее за 8 дней изнасиловал и распотрошил 7 человекоженщин. Первая из них была на следующий день на кладбище. Я, как уже говорил, к тому времени сорвался и снова вступил на преступную дорожку. А раньше, пока я еще на нее не ступал, в нашей группе была одна  маньячка, которая меня жутко домогалась. Но домогнуться ей не удалось, так как я от грязных предложений ее прятался в мужском туалете. А девка то она была справная  и всех остальных наших мужиков домоглась, а некоторых и не по одному разу. Так вот, на следующее утро она пошла на кладбище и заказала мужикам выкопать могилу для убиенной мной психиатры. А через два часа, когда у меня уже был план насилия и потрошения ее в мужском туалете, она предложила сходить с ней на кладбище и проверить готовность могилы. Так мне не везло еще ни разу. План созрел мгновенно. И мы пошли. Могила была хорошая, просторная, но я сказал мужикам, чтобы зарывали обратно, так как хозяйку поглотило ущелье и хоронить, к сожалению, некого. Минут десять все страшно ругались. Потом трое мужиков стали размахивать двумя лопатами, и мне пришлось отбежать метров на двадцать. Девка же сбежать не успела но могильщики, хоть и пьяные, но осознающие, что не могут поднять руку на беззащитную женщину, решили ее хотя бы изнасиловать. Ее уже повалили на свежевырытый песок, когда во мне взыграло самолюбие. Я налетел на них с бутылкой водки, и через пару минут с ними было покончено. Мы расстались друзьями, и они ушли искать на могилах закуску. А я, заведенный уже на всю катушку… Нет, Вы Игорь Иванович, представьте, эти подонки чуть не изнасиловали на халяву мою жертву. Так вот, я грубо столкнул уже раздетую другими даму в яму. Обратите внимание: даму в яму! Красиво. И мы сцепились со страшной силой. Изнасилованием это не назовешь. Она думала, что благодарит меня за сохраненную честь нашего коллектива, а я совершал свои маньячьи  дела. И дальше было не лучше. Она такое вытворяла своими похотливыми ручками, что я стал бояться за свое здоровье. После двух или трех раз и извращенки я понял, что меня держат за идиота. Спасти мою репутацию могло только потрошение. Я, находясь в позиции "сзади" улучил момент и просунул свой ножичек между шестым и седьмым шейными позвонками. Но, представьте, дорогой мой следователь, что она даже этого  не почувствовала и продолжала свои садистские приемчики еще минуты две. Поверьте, на свете нет ничего сильнее женского оргазма. Никакие параличи, никакие спинные мозги не могут его остановить. Извините, я отвлекся. Через пару минут она обмякла и попыталась спросить, что случилось. Но я вовремя успел вставить ей кляп и только тогда расслабился. Продолжать насилие уже не было сил, но я знал, что должен это сделать. И я сделал это. Три раза. А знаете почему? Потому, что мне не надо было беречь силы на потрошение. Я же просто закопал ее в яме и все дела. Вот так просто все получилось.
         
              Теперь что было на следующий день.   
   
   Проснулся я утром, весь поломанный какой-то. Представляете, анекдот бы был, если бы я умер как маньяк на производстве. В общем надо кончать с насилием маньячек. Надо выбирать поспокойнее. Сел на автобус и поехал в горы. Сразу-то еще не понял, что не до насилий мне сегодня. Хорошо, что хоть сам еще никакому голубому маньяку на глаза не попался. В общем, весь день в пустую. Было пара поклевок, но решил не подсекать. Правда одна из этих двух хорошая была. В другой день я бы там нанасиловался за двоих, но видать не судьба. Не повезло ей. Зато отдохнул хорошо, и дальше уже все гладко было. На следующее утро свеженький раненько так вышел и на первом автобусе в горы. Сначала туда заглянул, где вчера хорошая попалась, но никого не встретил. Часа полтора бродил, нервничать стал, ногу еще подвернул. Уже решил, что завтра на равнину домой поеду. Не получается что-то в горах. И тут на меня сверху вдруг кто-то как сиганет. Чуть импотентом от страха не стал. Смотрю, а это дельтапланерист на меня спикировал. Хотел, наверное, в гнездо унести. И главное "летало" это рядом лежит, а никого нет. Вдруг слышу, плач откуда то пошел. Крыло приподнял, а там девчушка. Ее железяками погнувшимися зажало. И в такой позе главное, что будь на моем месте хоть кто, хоть вы, гражданин следователь, но уж мимо бы не прошли. Ну, хоть пару раз бы пожалели несчастную. Я впервые дельтаплан этот вблизи увидал. Ну, чисто аппарат для половой жизни. А когда сзади зашел, вообще обомлел. Попка кверху торчит, ноги в стороны разведены. Бери, не хочу. А если еще учесть, что я хотел? На одном дыхании раза три снасильничал. Все бы хорошо, но оперативного простору маловато. Спереди-то никак не подлезешь. А я любитель спереди присосаться. Прикинул, как лучше ее переоборудовать. Левую руку высвободил, и крепление на животе отстегнул. Только на спину перевернул, как она сопротивляться начала. А какой смысл. Уже троекратно изнасилованная, в том числе в извращенной форме. Не пойму я этих женщин. Ну, я как обычно в таких случаях поступаю, как рванул свитер ее на две половинки, а оттудова грудяки и посыпались. Такие я только в журналах видел. И  никакого тебе силикона. Я потом специально разрезал их, посмотрел. Чистая кровь с молоком. Умеют же люди делать. И до того я на эти груди ейные запал, что минут сорок их с места на место перекатывал. Чуть не забыл, зачем пришел. Ну, и возбужденный этими прелестями я ее до темна насиловал. Уж сколько раз точно и не помню. Но если Вам для протокола, то запишем восемь. Я же еще сколько ее в перерывах таскал по горам этим. А то по дельтаплану нашли бы еще. Там на Кавказе желающих, кого бог пошлет изнасиловать тоже хватает. Я, правда, уже к обеду вдоволь нанасиловался, но решил, что такую красоту потрошить лучше в темноте. Стемнело. Слышу, она ровней задышала. Сонную артерию у нее нащупал, точно спит. Ну, я тогда в эту артерию ножичек свой фирменный раз и воткнул. Она даже не проснулась. Вот что значит с артерией не ошибиться. Распотрошил я ее на скорую руку и быстренько до дому. Ночь на дворе, а я же утром собирался в городе кого изнасиловать. В горах уже попробовал, не мое это, в городе привычней.
Утром встал свеженький, умылся, зубы почистил, брюки даже погладил. Но на первый автобус не опоздал. А там одни старухи на базар с кошелками едут. Не протолкнешься. Я даже подумал, что как выйду на пенсию, маньяки же рано на пенсию выходят, начну на карманника учиться. Но я настроен был серьезно и потому на карманы не отвлекался. Все смотрел вперед на дорогу. И тут такое чудо в автобус село, в хорошем смысле слова. Прямо царица Тамара, прямо Дульсинея с Пенелопой вместе взятые. И никаких кошелок, значит не на базар. Едем мы, а я уже чесаться начал. Прямо зуд, а у меня до зуда редко доходит. Уже все кошелочницы вышли, человека три осталось, не считая нас двоих. А когда бабки то вышли, я еще и ноги у нее увидал, особенно правую, она же ее в проходе поставила. Не подумайте только, что она у нее от уха росла, как сейчас модно. Совсем нет, по размерам обычная среднестатистическая нога, а вот по форме. Но это, когда встретимся, я вам объясню, даже нарисую.
Я так этой ногой увлекся, что не сразу заметил, как она встала. Не нога, а вся хозяйка целиком и к выходу. Понятное дело, что я за ней. И идем. Я в десяти шагах сзади. Нормальная бы сразу почуяла насильника, маньяка, на хвосте. Этой все нипочем. Издевается. И идет прямо на стройку. Я даже притормозил. Что за дела? Эти же стройки все трижды переизнасилованные, там жертв уже закапывать некуда, а она прется. Я даже подумал, может дурочка какая? Начнешь насиловать, а она какой-нибудь фортель выкинет. Но с другой стороны ноги жалко упускать. Когда еще такие в автобус сядут? Иду за ней уже по инерции, а глазами все-таки подходящее место выискиваю. И еще одно, народу то рабочего нигде не видать. Трактора, бульдозера стоят, а работяг нет. И тут она к башенному крану подходит и наверх. Но что самое поразительное, меня то ведь видит, но в глазах ни капельки страха. Юбку только одернула, а что там одергивать то? И лезет. А у меня уже башка от ума трещит, я никогда столько сразу не думал. Пока ее трусики с земли видно было, я стоял. А потом сам не понял, что уже лезу наверх. И одна мысль осталась - опять в горы. Хотел же на земле матушке. А там наверху еще ветерок свежий. Высотища, блин, холодно. Сам еще не пойму, как мы в этой будке поместимся? Честное слово, гражданин следователь Игорь Иванович, если бы не те ноги я бы вернулся. Забрался наверх, а она сидит, не курит. А на ноге, но уже на левой, татуировка: вокруг бедра черта и надпись "Здесь был Шура". Сантиметров на 20 выше колена. Но не это главное. Не пойму никак, чего она на меня не реагирует? Оказалось, что за ней каждый день кто-нибудь в кабину поднимается. И не удивительно. Залез я, а она не поняла, что я не как все. Кокетничать начала, мол надоели мы ей все, ухажеры. А какой из меня ухажер? Достал я ножичек свой, к селезенке приставил и другой рукой к панели ее придавил. Но неудобно в кабинке этой. Ни колготок на ней, чтобы руки связать, ни чего в рот сунуть. Хорошо хоть ветер выл громче, чем она. Не понравилось мне. Пока пару раз изнасиловал. Орудие свое об рукоятки пару раз звездонул, а в конце даже стеклом разбитым порезал. А больно же. А когда стал на извращенные формы переходить чуть из кабины не выпал. Но своего добился. Всю ее изнасиловал и давай осматриваться, куда ее девать. А внизу котлован с водой. Изнасиловал ее с особой жестокостью еще два раза, чтобы за свои раны отомстить, разрезал по всем правилам на кусочки и в котлован. И высота большая, и ветер жуткий, а ни разу не промахнулся. А сам на землю еле спустился.

3. Отсутпление.    

   Уважаемый, следователь Игорь Иванович, есть у меня к вам одна просьба, сделайте милость, не откажите. Ну, не дано мне писать, вот насиловать или рассказывать - это мое. Прошу вас подумать о возвращении к устному творчеству, когда мы с вами в дружеской форме допроса с успехом выявляли мою маньячью и потрошительную сущность. Особенно хотел бы отметить ваши проницательные вопросы и животрепещущий в глазах интерес к раскрытию моей в целом преступной деятельности.
4. За сим прощаюсь в надежде на скорую встречу и уведомляю вас о том, что все самое интересное в нашем с вами деле ждет вас впереди.
5. П.С. (по не-русски не умею).
Нам с вами Игорь Иванович предначертано стать Бонями и Клайдами в новом обличие и если мы ими не станем, вы себе не простите этого всю жизнь.

Между тем Игорь Иванович времени даром не терял и решил посоветоваться со своим соседом. У того в молодости было восемь судимостей, но к семидесяти годам он завязал. Сосед знал всё по юридической части и за рюмкой водки преподавал Игорьку, как он его называл, свои антиюридические университеты - "Антиюринг". Сосед пил и слушал, пил и слушал, изредка закусывал. Где-то минут через десять он остановил Игоря Ивановича и сказал:
- Достаточно, я всё понял. Игорёк, не отдавай его никому и ни за что. Бери его за жабры. Он наш. Мы с тобой, Игорёк, генерала тебе получим. И обмоем. Обещаешь?
Игорь Иванович ничего никогда ни кому не обещал, а тут сорвался. То ли звание было высокое, то ли водка самопальная, но он пообещал обмыть генерала. Тем более, что стать им намечалось скоро. Улетал от соседа Игорь Иванович на собственных крыльях, но за ночь они все пообтрепались, а когда шёл на работу, волочились по асфальту. Легко было сказать, чтобы не отдавать это дело никому, а как? Дело то было бесконечным, а начальник мог вызвать с докладом в любую минуту. Вот если бы начальник заболел, легко, но надолго. А чем болеют легко? Был у Игоря Ивановича один знакомый врач, с которым можно было посоветоваться. Он пришёл на работу и сразу позвонил врачу. Встретиться договорились с утра и уже через час Сергей, а так звали врача, с серьёзным видом расхаживал по кабинету:
- А твой начальник любит покушать?
- Он всё любит.
- Давай-ка накормим его морковкой.
- И что?
- Ну, если он съест много морковки, то пожелтеет, а я его заберу к себе с желтухой. Только ты мне потом тоже поможешь, если что.
- Нет проблем. А сколько надо морковки?
- Чем больше, тем лучше.
- А с ним на самом деле ничего не будет?
- Не бойся. Ладно, дальше сам додумывай, мне работать надо.
По дороге на работу Игорь Иванович заскочил на рынок и купил килограмма три свежей моркови. Осталось только подловить начальника. Игорь позвонил и сказал:
- Феликс Бомондович, у меня сосед вчера с дачи морковь притащил, не знаю куда девать, я же не ем её. Возьмите, погрызёте на досуге.
После небольшой паузы начальник спросил:
- Это что, подвох какой? Что-то раньше я такого не помню.
- Нет, если вы конечно тоже не хотите, Степанову отдам, она же полезная. На потенцию сильно пробивает.
Начальник клюнул и уже через пять минут Игорь Иванович угостил его тремя килограммами.
День начался хорошо. Правда впереди была ещё встреча с Сидоровым, но утренняя авантюра вселяла оптимизм. Жаль, что по словам Сереги шеф пожелтеет только завтра. Надо еще чтобы сегодня пронесло. Не в прямокишечном, а в переносном смысле. Красиво получилось: пронесло в переносном смысле. Вот ведь как бывает. Стоило только придумать, как заболеть начальника, а настроение уже игривое. Сегодня во второй раз Игорь Иванович не боялся Сидорова. Первый был еще до их знакомства.
Васю привели, и он сразу заметил изменения в настроении следователя:
- Что случилось, гражданин начальник?
- Ничего, Сидоров, не случилось. Все хорошо.
- Я рад. Так что, рассказывать или сегодня почитаете?
- Рассказывай, Сидоров, рассказывай, душегуб.
- Да ни какой я не душегуб, потрошитель я.
- Ладно, сел ты утром в автобус и поехал...
- Это вы про психиатра, гражданин следователь?
- Ну, допустим, про психиатра.
- Тогда все совершенно не так. Автобуса не было. Я тогда в отпуске был. Надо было отдохнуть от маньячных дел. Вымотался за год.
- За год?
- Конечно. И отдыхал я на Кавказе. Принципиально никого не насиловал. В горы уходил от греха подальше. И уже отпуск к концу подходил, пошли мы опять в горы. Десять человек нас было.
- Альпинисты?
- Да, но больше любители. А маршрут в этот раз сложный выбрали. Стена крутая, да еще метель поднялась.
- А чего не вернулись то?
- Да кто знал, что так получится.
- А что получилось то?
- Не мешайте, а, гражданин начальник. А мы уже ходили пару раз этой группой. Там тетка была - психиатр, она диссертацию писала, как бороться с алкоголизмом на высоте свыше трех тысяч метров.
- Написала?
- Вы дадите мне сказать или нет?
- Давай.
- Залезем повыше и она давай всех водкой угощать. Сама кстати пила, как пьяный дворник. И вот на какой высоте народ уже пить не мог, она пометки делала.
- А что, правда, на высоте выпить трудно?
- Да нет, больше это от количества выпитого зависело, чем от высоты. Она это тоже понимала, но диссертацию было бросить жалко. И в тот раз мы уже тоже высоко залезли, водки метров на 400 оставалось. И тут скоба выскочила и полетели мы с этой психиатрой вниз в пропасть. Метров 40 летели, не меньше, вдвоем. Остальные со страху к краю подойти боятся, подергали чуть-чуть за веревку и быстрее дальше от края сматываться. Висим мы рядышком, а что делать, не знаем. Жутко. Холодно, ветер воет. Тут она говорит, что мол по одиночке замерзнем, надо обняться и греть друг друга, пока спасатели придут. А я же выше метра на четыре был. Спустился я к ней кое-как, привязался возле нее покрепче.
- И что, теплее стало?
- Сначала конечно нет. И неудобно и холодно. А потом я на грудь ее рукой наткнулся и забыл, что в отпуске. Щелкнуло что-то в мозгах: что же ты, дурачок, время теряешь? Психиатров у тебя что ли много в жизни было? Или, может быть, ты над пропастью кого раньше насиловал? А ведь правда: и не было и не насиловал. Устроился я  сверху поудобнее и куртку ее нейлоновую как рванул, а потом и свитер. Она не то чтобы сопротивлялась, но удивилась сильно. Психиатр же. Их разве чем удивишь. Но тут мне удалось. Короче с первым насилием пришлось попотеть. Еле добрался до заветных мест. Как бедные птички на ветках этими глупостями занимаются.
- Почему глупостями?
- А как же? Сами подумайте, им-то это зачем? Короче еле-еле изнасиловал пару раз. Об извращенной форме даже и не думал. Решил, как обычно, отдохнуть, а потом продолжить. Повисел минут пять. А потом думаю, зачем мне это надо? Чем раньше распотрошу, тем меньше мучаться - насиловать.
- Только не надо из себя мученика строить.
- А как же иначе это изврасилование назовешь? И зачем? На земле хоть обнасилуйся в свое удовольствие, а как говорил Озеров: такой хоккей нам не нужен.
- Он что, тоже на веревке женщин насиловал?
- Ну, ты, начальник, даешь. Озеров про хоккей по телевизору рассказывал, про канадцев.
- Это я и без тебя знаю. Так, на всякий случай уточнить хотел. Давай дальше.
- Попытался я для очистки совести третий раз изнасиловать, но не пошло. Взял я ножик свой, в левое предсердие воткнул и все.
- А почему именно в предсердие, а не в сердце?
- Я же не снайпер, да и ветер помешал.
- А как же ты увидел, куда попал?
- Когда потрошишь, все видно. А над пропастью очень даже потрошить удобно. А потом я еще четыре часа провисел, благодаря психиатре этой.
- А что она сделала?
- Так она же одеждой со мной поделилась. Ей то, распотрошенной, она зачем? А красотища кругом. Облака рядом, рукой достать можно. Вот, думаю, на облаке бы изнасиловать кого, вот бы прославился. Другие маньяки зауважали бы еще больше. Потом, когда меня спасатели вверх потянули, я ейные шмотки в пропасть сбросил. А спасателям рассказал, что она сразу вниз улетела, а я один висел.
- Слушай, а что, никто не кричал что ли? Сорок метров - это же близко.
- Так нельзя же в горах орать - лавина может сойти. Вот все в полной тишине и проходило.
- Это все?
- С психиатрой все, но меня после этого сразу на работу потянуло. Я там еще двух или трех изнасиловал.
- Так двух или трех?
- Дайте бумажку и ручку, я письменно посчитаю.
- Посчитай.
- Семь штук.
- Семь?
- Да. Я там еще восемь дней прожил, билетов не было. И один раз никого не изнасиловал, получается семь.
- Бумажку давай обратно, вещественное доказательство будет. И на сегодня хватит.
- Ну, хватит, так хватит, вам виднее.
- Я вот только не могу понять, как это на веревке, на морозе можно женщину изнасиловать?
- А я что говорю? Это вы только думаете, что нам, маньякам, легко. А на самом деле врагу не пожелаешь. На морозе еще куда ни шло, а вот в сауне я чуть не умер. Насиловал уже на автомате, а потрошил вообще халтурно. А в подлодке вообще чуть не утонул.
- Да ты Сидоров даже не больной, даже не псих, и не человек, ты - фаллос.
- Такой большой?
- Почему большой?
- Ну, фаллос же очень большой.
- У кого?
- У всех. Сейчас их уже не делают. Это в древности двадцатиметровых из камня вырубали.
- А зачем таких больших вырубали?
- Чтобы издалека видно было.
- Кому видно то было?
- Всем людям. Чего вы привязались, гражданин начальник, ко мне с этими статуями? Я что ли их делал? Греки делали, с них и спрашивайте.
- Темный ты, Сидоров. Эти же статуи колоссами называют.
- А вы как сказали?
- Иди отсюда.
Васю увели, а Игорь Иванович вспомнил о морковке. Позвонить начальнику он не решился, а посмотреть хотелось сильно. Игорь Иванович покрутился перед кабинетом начальника, а чтобы хоть как-то замаскироваться, надел солнечные очки. Когда дверь открылась и вышла уборщица, он заглянул в дверь, трясущимися от волнения глазами. Начальник сидел совершенно желтый. Дверь тут же закрылась, а вот рот от удивления закрываться не хотел. А когда Игорь Иванович взглянул на уборщицу, то покрылся холодным потом. Женщина была желтее японца больного желтухой. Придя в себя, Игорь Иванович рванул в кабинет и открытым текстом рассказал все по телефону Сергею. Тот прилетел, как на метле. После сбивчивого рассказа, в котором Игорь Иванович больше показывал руками, какой желтый начальник и как он заразил уборщицу, Сергей соображал не на все сто. Решили, что зайдет к шефу следователь и скажет, что привел врача, а Сергей осмотрит его и заберет в больницу. А потом найдут уборщицу.
Когда Игорь Иванович зашел, шеф искал что-то в шкафу. Игорь с ходу сказал:
-   Феликс Бомондович, я привел врача.
- По какому делу?
- Он хочет вас посмотреть, - сказал следователь и в ужасе увидел, что удивленный шеф смотрит на него совершенно белыми глазами, вокруг которых лицо было еще белее.
- Не понял, - протянул шеф, - психиатра что ли?
Игорь Иванович впервые в кабинете шефа сел без разрешения, причем мимо стула.
Выручил Сергей, который сильно покраснел, но придумал, что под предлогом посмотреть начальника, хотел узнать, нет ли у них свободных мест, ибо он страстно хочет работать криминалистом.
Шефу понравилось рвение врача, но, к счастью, мест не было и "несчастному" Сергею было обещано, в будущем подобрать интересную работу.
Сергей попрощался и вынес Игоря Ивановича из кабинета. В кабинет заносить не стал, а у себя на работе первым делом налил ему полстакана шила. Но заговорил тот только после второго полстакана. Оказалось, что из-за волнения Игорь Иванович не понял, что в солнечных очках были желтые стекла.
Игорь Иванович уснул в тот вечер быстро, но снились ему желтые колоссы с фаллосами, похожими на начальника и желтая уборщица, которая висела в паутине и паук, не кто иной, как сексуальный маньяк Сидоров, спускавшийся к ней, размахивая гульфиком.
Проснулся он совершенно разбитым и равнодушным ко всему. Было понятно, что тянуть с браконьерским делом ему никто не даст, а потрошительного маньяка Сидорова отдадут кому-нибудь по большому блату. Безразличие держалось долго, и когда Сидорова ввели в кабинет, Игорь Иванович даже не мог вспомнить, что вызывал его.
Вид следователя и на Васю подействовал удручающе. Из-за него, а Василий чувствовал это, у хорошего человека неприятности по службе. Но надо было с чего-то начинать. И Вася спросил:
- Игорь Иваныч, а вы мое письмо получили?
- Нет, то есть, да, спасибо.
- Да не за что, хотите, я еще напишу?
- Не надо, спасибо.
Следователь отвечал на автомате. Пауза повисла вновь, и снимать ее вновь пришлось Василию:
- А вы прочитали?
- Что?
- Письмо.
- Какое?
- Ну, то что я вам написал. Да хрен с ним, с этим письмом, давайте поговорим, Игорь Иванович.
- О чем?
- Я вам про преступления расскажу, вам понравится.
Игорь начал что-то понимать и ему стало дурно. Он понимал, что перед ним монстр и надо спасать от него человечество. Но как?
Нет, конечно, у Игоря за плечами много разных дел, бывало, что он демонстрировал стальную волю и недюжинный ум и мертвую хватку, но тут все было не так. Он не мог ничегошеньки продемонстрировать, ибо не понимал ничего. И с каждым днем не понимал все больше и больше. Нет, все-таки надо было с первого дня поставить начальника в известность. Как сейчас было бы легко, но остаться в стороне от столь громкого дела было крайне обидно.
Тупик. Замкнутый круг. Да еще этот Вася. Игорю хотелось орать, размахивать руками и даже пару раз врезать этой чикотиле, но как, если она или он ведет себя культурно, не хамит, не огрызается и даже не матерится? С ума сойти. Уже добрый десяток расчленений зафиксирован на бумаге, а конца этому делу не видать. Что делать?
А что? Пусть рассказывает, я буду писать, а если начальник спросит, почему не доложил, скажу, что боялся спугнуть.
- Сидоров, а на что ты надеешься?
- В каком смысле, Игорь Иваныч?
- Во-первых, я тебе не Иваныч, а во-вторых, в прямом. Ты, Сидоров получишь на всю катушку.
- А это сколько?
- Это решит суд, а пока давай-ка все начистоту.
- Обижаете, Игорь Иванович, я же и раньше на нее.
- Врешь ты все, наверняка что-то утаил от правосудия.
- Да ничего я не таил, я просто еще и рассказать то толком не успел. То вы ручки едите, то с ног валитесь, а мне еще столько вам рассказать надо.
- Ладно, давай, но по существу.
- Ну, хорошо, только для вас. Расскажу про подводную лодку.
- Ты что, на флоте служил?
- Нет, служил я в стройбате, хотя как служил? Две недели на губе отсидел и домой.
- Не понял.
- Да нас в поезде везли к месту службы, а я по дороге проводницу изнасиловал. Там шум поднялся: с одной стороны я на службу ехал, но кому из генералов хочется на свою часть преступление повесить. Домой тоже не берут, зачем в районе показатели снижать, если я в другом месте попался. Стали проводницу спрашивать, где насилие свершилось, а она откуда знает. За ночь четыре области проехали. В конце концов, забрала она заявление, но условие поставила, чтобы меня ей на обратную дорогу дали.
- А там ты ее и разрезал?
- А вот и нет. У меня тогда ножика не было. Так про лодку рассказывать?
- Ну, давай.
- Вышел я в 6 утра и поехал на автобусе. А там, как на зло, одни рыбаки. Ни одной одинокой женщины за два часа не встретил. А колотун на улице, даже начал подумывать, что не мой день. Но тут мороз меня и выручил. Смотрю на набережной лодка подводная, и туда женщина одинокая зашла. Я за ней, а там оказывается музей. Интересно, но уж больно тесно. Нет, для насилия конечно места хватит, а вот для экскурсии маловато. А дамочка вся из себя, все ахает, да охает, а экскурсовод очкастый между нами трется, не понятно, на кого из нас глаз положил. Водил он нас водил и привел к торпедным аппаратам. Ну, и у них там фишка такая, чтобы кого-нибудь в аппарат запихать.
- А зачем?
- Да вы что, Игорь Иванович, это же аварийный выход, ели лодка утонула.
- Ну и что дальше?
- Залезает моряк в аппарат, и его на поверхность стреляют.
- Да я не про это. У вас-то там что получилось?
- Он меня хотел засунуть, а я боялся, что он тетку раньше меня изнасилует. Отказался. А тетка полезла.
- Влезла?
- Конечно. И не одна.
- А с кем?
- Потерпите, дойдем и до этого. Влезла тетка, экскурсовод даже крышку закрыл. И тут его наверх зовут. Ушел он, 10 минут нет, пол часа нет. А что мне делать? Крышку открыл и к тетке в аппарат полез. Она даже обрадовалась.
- Чему?
- Так она же как в гробу одна пол часа лежала, а тут я, все веселее. Но вдвоем действительно тесно. И так нас друг к другу придавило, что я как честный человек после этого обязан был ее изнасиловать. Но легко сказать, обязан, а как? Амплитуды никакой. Вроде и слился с теткой воедино, а шевельнуться не могу. А какое же насилие без шевеления? Сколько я так над ней надругивался трудно сказать. Хорошо хоть экскурсовод куда-то пропал. Выбрался я кое-как обратно и пострадавшую вытащил. У нее за час все тело затекло, ни рукой. Ни ногой шевельнуть не может. А экскурсовод нам перископ же уже показал. Глянул я в него, а чудик этот на скамейке с мужиками водку пьет. Не до нас ему. Вот тут-то я и оторвался. Знаете сколько отсеков на подводной лодке?
- Нет, а что?
- Семь. И в каждом я ее со всех сторон и изнасиловал. Замучался таскать.
- А в одном нельзя что ли было?
- А романтика? Да и ей надо было всю лодку показать, она же бабки за экскурсию платила.
- И что потом?
- А отгадайте.
- Со скольки раз?
- С трех.
- Распотрошил.
- Нека. Раз. Дальше.
- Сидоров! Не забывайся. Мы тут не в казино с тобой в игры играть. Что с женщиной сделал?
- Эх, вы, не догадались. Ребенок бы догадался, что я ее через торпедный аппарат выпустил.
- Живую?!
- Не совсем.
- А какую?
- По кусочкам.
- Заткнись! Как у тебя слова такие из горла лезут?
- Да разве я хотел? Но свое звание надо подтверждать делом, да и почерк у меня такой.
- Ладно, распишись. Все на сегодня.
- Как все? Только начали. А давайте я вам про зоопарк расскажу.
- Так это ты слониху изнасиловал?
- Да вы что? Как вам такое в голову то могло прийти?
- С тобой все придет. Иди отсюда.
Пришел охранник и увел Василия в камеру. Игорь Иванович сидел, обхватив голову руками. Что же это делается? Что за времена натупили? Сплошное насилие вокруг. Один Сидоров перенасиловал
уже пол страны, а ведь есть еще Иванов с Петровым.
Но почему? Зачем он так? Что плохого сделали эти женщины? За что он их? Ну, насиловал бы не сильно один раз и отпускал. Нет, ему видите ли надо еще  потрошить. Почерк у него. Маньяк. И таких маньяков много, а вот он, Игорь Иванович даже не попробовал в своей не простой жизни понасиловать  хоть немного, хоть совсем чуть-чуть. А ведь мог. Проскочила даже мысль, что и следовало бы кое-кого, чисто по работе. И для дела. Ему же надо понять, как Сидоров встал на этот скользкий путь и пошел по кривой дорожке. И тут бы небольшой опыт насилия мог пригодиться. Уставший Игорь Иванович даже понял, с кого бы он начал. Эта стерва, шефская секретарша здоровается сквозь зубы, а один раз они  с буфетчицей смеялись, когда он пришел на работу в разных носках.
И рассказали об этом всем, включая начальника.
Нет, ее бы даже насиловать не стал, сразу бы распотрошил. А вот буфетчицу следовало бы. Не зря все мужики за прилавок заглядывают. Игорь Иванович тоже раз не удержался. Перегнулся, чтобы все разглядеть, да и не удержался, перевесило. 274 рубля выплачивал за разбитые банки.
Зазвонил телефон и спас намечающегося насильника от эротических фантазий. 
Надо было зайти в секретную часть, где расписаться в получении новой карточки.
Потом нахлынули другие дела, и до сексуальной мести дело не дошло. Но согласитесь, что попытка была. Пусть робкая, но попытка. Неужели этот негодяй Сидоров пустил свои извращенные корни в им разрыхленную  почву следовательского целомудрия? Нет, не должен наш следователь поддаться на гнусную провокацию. Родина не простит.
Утром Игорь Иванович, впервые каким-то чудом сумевший отдохнуть от изнурительных терзаний, вызвал Сидорова на допрос, убежденный в том, именно сегодня наступит коренной перелом в их сражении. Сидоров, вероломно и массово посягнувший на наших женщин будет уничтожен, раздавлен и размазан. Хотя в голове все время крутилось модное - опущен.
Сидоров, не подозревая, что начальник уже не тот, зашел таким бодрячком и... наткнулся на уверенный взгляд, а, пожалуй, даже  наглый. А наглых людей он как раз и боялся больше всего в жизни. Как мы помним, он и версию свою изобрел с единственной целью - 
овладеть вершиной наглости и с нее уже не слезать. И тут он понял, что его сталкивают. Но нет. За эти дни Василий успел привыкнуть к своей роли и окреп.
- Здравствуйте, Сидоров.
- Здравствуйте, начальник. Как отдыхали?
- Садитесь, Сидоров. У вас 42 минуты времени. Вы мне расскажете о преступлении совершенном в зоопарке и мы поедем на место  преступления.
- Не, начальник. Я никуда не поеду. У меня живот крутит.
- Вы больны? Сейчас вызовем врача, и он вас проверит.
- Че там проверять? Говорю же, живот крутит.
- Если вы такой крутой, Сидоров, идите в камеру, а точнее в изолятор. Там не жарко и крутизну вашу как рукой снимет.
- Нет, давайте так. Я сегодня расскажу про прорубь, а про зоопарк завтра. И завтра туда скатаемся.
Уступать Игорь Иванович не хотел, но сегодня он очень хотел сделать из Сидорова сидоровую козу, а если посадить его в изолятор, то еще сутки придется терпеть. Нет уж, надо это сделать сегодня. Прорубь, так прорубь. И из нее потрошитель Сидоров не выйдет сухим.
- Я решил, что сегодня вы признаетесь в преступлении совершенном в проруби, а...
- Не, начальник, в проруби я не силен. Я ж не морж какой? Хотя мысль дельная, выйду - подумаю.
- Да куда ты выйдешь, Сидоров? Кто тебя такого выпустит? Тебя только в проруби и держать.
- И чего вы сегодня такой злой, а начальник. Буфетчица что ли обидела?
Игорь Иванович остолбенел всем телом. Ни одна клеточка его тела, ни одна молекула его родного ДНК не шевелилась, остолбеневшись вместе с хозяином. Сидоров и сам испугался до похолодания конечностей. Что он такого сказал? Он даже со страху не мог вспомнить. Остолбенелая пауза затянулась и кончилась от свежего ветерка, ворвавшегося из приоткрытой двери. Там стоял начальник и что-то спрашивал. Игорь Иванович возвращался из мумиезного состояния по частям. Глаза вернулись раньше ушей и он никак не мог понять, что спрашивает начальник. Он несколько раз кивнул, но видать невпопад. Хлопнула дверь. Сидоров вернулся из транса раньше. Он успел понять, что начальник из дверей вызывал его следователя - Игорь Ивановича к себе. Он робко сообщил об этом Иванычу и тот без всяких эмоций, встал и пошел. Сидоров схватил его за рукав:
- Игорь Иванович, начальник, так нельзя. Надо вызвать конвойного и сдать меня ему. А иначе все запутается и вас накажут, а меня отдадут другому.
Сидоров сам подошел к столу, нажал кнопку и попросил конвойного. Тот знал голос следователя и сильно удивился, а когда пришел, то вообще был в шоке. Сидоров сказал, что сначала надо отконвоировать его, Сидорова в камеру, а потом вернуться за следователем и отконвоировать его к начальнику. Конвоир запутался, но решил, что не его конвойного ума дело, кто его вызвал и кого куда отвести. Со второй попытки он все сделал, как говорил Сидоров.
И самое интересное во всем этом было то, что именно эти три минуты задержки сыграли очень большую роль в дальнейших событиях.
Дело в том, что начальник был зол и готовил разнос Игорю Ивановичу с выговором и отстранением от дел и высылкой в район для нудной, позволяющей легко спиться работы. Все, в общем-то, уже было решено, и Игорь Иванович вызывался для заслушивания приговора.
Но за три минуты многое изменилось. Вместо следователя в кабинет начальника зашли два подполковника из главка и положили перед ним бумагу. Там писалось, что он, начальник отдела, совершил изнасилование, неизвестного лица известного пола. И ряд расплывшихся перед его глазами  подробностей. В итоге отстраненным от дел оказался он сам до окончания проверки. А Игорь Иванович, как попавшийся под руку, явившись по вызову, был неожиданно назначен временно исполняющим обязанности начальника.
Узнав, что его шеф подозревается в изнасиловании, он понял, что мир погрузился в эпидемию тотального бреда, изнасильственного характера и от растерянности спросил, не расчленял ли его шеф свои жертвы?
Тут уже началась эпидемия обмороков, которая не миновала и одного из пришедших подполковников. Он-то был уверен, что это злая шутка, но дело шло к расчленухе.
Всех припадочных разнесли по разным местам, а Иваныча оставили на диване в его новом кабинете.
Шуму и версий было так много, что на это ушло три дня. А потом накатила работа. С утра новый начальник провел пятиминутку и уже собрался вызвать Сидорова, когда неожиданно после робкого стука вошла секретарша. Она села на диван и спросила, что он будет кушать, что пить и какие перестановки нужно сделать в кабинете?
Он и не догадывался, что надо пить, кушать и чего-то переставлять, но хотелось показать этой фифе, которую он еще вчера мысленно расчленял, что ошибалась она в нем жестоко.
И он заказал бутерброд с сыром и чай без сахара. Гулять, так гулять - вспомнил он чью-то крылатую фразу.
Света, а секретаршу, оказывается, звали Светой, тщательно записала заказ, но не уходила. Она прошла около стола шефа, и Иваныч вдруг обнаружил, что на подоконнике стоят горшочки с цветами. Света не спеша, поливала их из стакана, Иваныч нервничал. Пока она сидела на диване сбоку, он не смотрел на нее, а теперь она была сзади, и в черном экране компьютера отражались все ее движения. Там было что наблюдать. Игорь Иванович теплел душой, и тепло это уходило вниз. Еще вчера он хотел изнасиловать буфетчицу, а Свету лишь расчленить. Нет, он был не прав. То, что отобразилось на экране компьютера, смотрелось только в сочлененном виде.
Но Света была девушка опытная и понимала, что на первый раз новому шефу впечатлений хватит надолго. Она, не спеша, пошла к двери и мило улыбнувшись, покинула вновь остолбеневшего Иваныча. И хотя остолбенел он не весь, а по частям, от ее интуиции это не укрылось.
Минут через 5 отлегло, и следователь решил вызвать Сидорова, но в последний момент он вспомнил, чем окончилась их последняя встреча. Сидоров, непостижимым образом проник в мысли Иваныча и напомнил о буфетчице. И если этот маньяк сейчас увидит в предбаннике Свету... Нет, только не это.
И он, решительно встав, направился в свой старый кабинет, откуда, уже успокоившись, вызвал-таки Сидорова. Наделенный свалившейся на него властью Игорь Иванович совсем не боялся этого Сидорова, но слегка побаивался. А что если он проник и в его сегодняшние замыслы, по поводу секретарши? Неужели он попал в лапы этого ясновидящего насильника навсегда? Ведь должен быть выход.
Сидоров зашел, как всегда в хорошем расположении духа. Он спас своего следователя, дав распоряжения охраннику, и был доволен собой.
- Здравствуйте, Игорь Иванович.
- Здравствуйте, садитесь Сидоров. Приступим к делу.
- Значит, про прорубь?
- Рассказывайте и не вздумайте обманывать следствие.
- Да вы... да я... я всей душой... - Сидоров впервые был ранен недоверием, высказанным так не вовремя.
- Что произошло у проруби? - сухо спросил следователь, и написал на чистом листе: "Эпизод с прорубью".
- Зря вы меня так обидели, начальник.
- Не отвлекайтесь, обвиняемый.
Сидоров решил, что это уже слишком:
- В таком тоне я отказываюсь говорить.
- Нет, Сидоров, вы будете говорить. Я заставлю вас говорить.
И тут случилось невероятное. Случилось то, чего следователь перестал бояться. Сидоров напрягся и произнес:
- Я отказываюсь от своих прежних показаний. Я давал их под нажимом следствия.
- Кончайте острить, Сидоров. Вы по уши в дерьме, и только чистосердечные показания…
А что сделают чистосердечные показания? Игорь Иванович не знал.
Он вдруг понял, что если Сидоров упрется, то весь его труд не только пропадет, но и будет посмешищем долгие годы. Но этот ход мыслей завел его в тупик. Игорь Иванович включил задний ход, но выход из тупика заслоняли наглые глаза Сидорова.   
- Василий, хватит валять дурака, ты же серьезный парень, маньяк-потрошитель, а ведешь себя как дешевый щипач. Давай, расскажи, что там случилось у той проруби?
- Да ничего особенного.
- Это для тебя, после стольких изощренных насилий, ничего особенного, а для следствия важно, кто стал очередной жертвой?
- Да не было там никого. Один я был.
- В каком смысле один?
- А мне никто не нужен. Сетку проверил, рыбу вытащил и домой.
- А потом что было?
- Выпотрошил я ее, сварил и съел.
- Кого ты съел?
- Маринку.
Следователь побледнел и травонул прямо в корзину с бумагами. Выпил воды прямо из графина и, слегка порозовев, задал самый идиотский вопрос:
- Вкусно было?
- Как всегда. Я головы люблю.
Игорь Иванович начал сползать под стол. Обмороки со вчерашнего дня преследовали его. Сидоров схватил графин, вылил на следователя
и попытался вытащить его из-под стола. При этом нечаянно уронил настольную лампу и наступил на кнопку тревоги. Он стоял с поднятой с полу лампой, когда в кабинет ворвались два автоматчика, и по ситуации один выстрелил в руку. Сидоров взвыл и выронил лампу. Уже в следующий момент он получил сапогом в лоб и распластался рядом со следователем.

Кончилось все быстро. Вернулся несостоявшийся шеф-насильник. Игорю Ивановичу в отделении психиатрии рассказали, что маринка – это рыба. Сидорову залечили рану руки. Со страху он на всю жизнь избавился от чуть не стоивших ему жизни фантазий. Заплатил штраф за браконьерство и уехал в деревню.
А страна в маньячно-потрошительной истерии не заметила, что на одного бойца стало меньше.