Разбитый стакан

I

«Почему столько историй начинается утром?» - думал я, сидя в кресле со стаканом виски в руках. На стене бешено отбивали чечётку старые часы. Их сбивчивый ритм был похож на пульс бедняги, страдающего сердечной аритмией. Но шли они всегда верно, никогда не давали мне повода опоздать или прийти раньше. Именно эти часы сделали меня пунктуальным. Часовая стрелка на них давно перевалила за полночь, а минутная гордо пробивалась к цифре «IX». Я закрыл глаза…

Вся обстановка располагала ко сну, так что я не удивился, очнувшись в пять утра… «Надо бы попросить прислугу подмести пол, усыпанный осколками стакана, политыми дорогим шотландским виски…». Я засмеялся. Конечно же, у меня не было прислуги,  да и виски был дешёвейший из того, что можно купить.  Я поднялся с кресла и побрёл на кухню, с надеждой найти что-либо съедобное.

Провозившись около часа у плиты, я всё же получил свою яичницу с беконом. Но теперь нужно было еще помыть плиту, отодрать гарь со сковородки. Теперь я понимаю, почему моя мама так хочет, чтоб я женился.

Халат пришлось бросить в кучу грязного белья, лежащую у одёжного шкафа и ожидающую моего похода в прачечную.  Проходя мимо довольно громоздкого старого кассетного проигрывателя, я нажал на Play. Вслед за характерным лёгким жужжанием он начал издавать звуки, в которых я узнал гитарную партию и бодрый голос Вилли Нэльсона.

“On the road again.

I can’t wait to get onto the road again.

I found love in making music with my friends,

So I’m glad to be on the road again”

Пока я варил кофе, за окном медленно ползло вверх солнце. Соседи выходили на улицу за газетой и молоком, махали друг другу руками, и вновь запирались в домах на все замки, чтоб посплетничать о друзьях и знакомых.

Ко мне вернулась ночная мысль: «Почему почти все истории начинаются утром? Неужели так важно показать, как главный герой начинает день? Хмм… Если бы я писал книгу, начал бы её именно с ночи. Ночь раскрывает мысли персонажа, его внутреннее состояние…». Но я не писатель и не критик, чтоб судить об этом. Я всего лишь психотерапевт. И даже не частный. И не слишком знаменитый. Иногда люди приходят ко мне, но есть и основная работа с пациентами.

Я запер входную дверь моего небольшого дома. Критично осмотрел многие месяцы не стриженый газон. Да, в мои тридцать два можно бы и ответственнее относится к домашним обязанностям.

Не знаю, чем моему отцу в своё время понравился Додж Челленджер, но он купил его прямо с конвейера в шестьдесят восьмом. На машину он копил пять лет, три из которых прошли еще в колледже. А когда через три месяца после покупки Доджа он сыграл свадьбу, а еще через шесть месяцев родился я… Тогда стало ясно, где я был зачат.

Отец с мамой сейчас жили в своём родном Сиэтле, а я уж десять лет как переехал в Феникс. Им-то я сказал, что нашел там работу, но на деле мне просто нравился город, а работу я нашел позже, в местной психлечебнице.

Да, я лечил психов. Кроме того, иногда и условно нормальные люди приходили ко мне со своими проблемами, но это делалось потому, что деньги были мне нужны. Да и репутацию со временем я приобрёл неплохую.

Я влез в свой старенький Додж, который поприветствовал меня слабым скрипом.

-И тебе привет, дружище. До клиники довезёшь?

Я повернул ключ, и Челленджер радостно взревел мотором. Я вставил в проигрыватель кассету и нажал на газ.

“I was born to run
Can't slow down
No regrets, I've been blessed
Born to run
In time you'll see what the good Lord's done for me
Born to run
I can't slow down
No regrets, I did my best
Born to run
In time you'll see
What the good Lord's done, done for me”

II

                Если вы думаете, что всё психлечебницы находятся в старых готичных зданиях, то вы явно верите в стереотипы. Наша клиника была построена в восемьдесят шестом и явно не походила на викторианский собор. Цилиндрической формы трёхэтажное здание, окруженное небольшим парком, выглядело опрятно и вовсе не мрачно. Но изнутри в нём было жутко.

                В парке проводили время более-менее стабильные и особо депрессивные пациенты, а так же те, что мнили себя супергероями и требовали побольше свободного места и поменьше хрупких предметов. По коридорам шатались те, которым давно было всё равно, где находится. Те, что были активны в меру, собирались стайками в комнатах отдыха. Иногда к ним присоединялись врачи, так как среди массы бреда, что они несли, встречались весьма умные вещи.

                Но это всё была не моя епархия. Мне достался самый лакомый кусок - пациенты в особо тяжелом состоянии, не покидающие своих  палат. На самом деле, от меня требовалось только вывести их в какое-либо более стабильное положение, потом лечение переходило в руки другого персонала.

                Обычно мне давали двух-трёх пациентов. Обычно я их вытягивал. Но иногда…

                Иногда они убивали себя. И никакое лечение не помогало.

                Иногда они слишком долго оставались в состоянии «овоща»… Организм медленно разряжался, а они лежали, бормоча, словно во сне и угасали.

                В первый раз это было тяжело… Тогда скорая привезла девушку, семнадцати лет, только из реанимации. Она дважды вскрывала себе вены. И её родители отдали её нам. Они полностью отказались от дочери. Словно знали, что ей осталось недолго.

                Она молчала, когда я пытался с ней говорить. Не хотела ничего есть, только пила воду. И вот однажды она не отдала стакан. Санитарка не обратила на это внимания, а утром мы нашли её мёртвой в луже крови. Она раздавила стакан и ела стекло…

                После этого я сам жил в той палате неделю. Даже попросил не убирать там. Я ночами сидел в углу тёмной комнаты и думал: «Почему? Зачем она сделала это?»

                Я так и не разобрался… И никто кроме неё не смог бы. И даже она в итоге не смогла.

                Это была единственная смерть, которую я принял так близко. Я понял, что для них это единственный выход.

                По дороге я поздоровался с парой знакомых и, наконец, добрался до своего кабинета. Я всегда старался поддерживать слегка мрачную обстановку, отчасти для контраста с остальными, абсолютно нейтральными, помещениями клиники, отчасти для лёгкого запугивания тех скучных чудаков, что платили мне за вовремя подставленную жилетку и рецепт на антидепрессанты.

                На покрашенных в стандартный светло-синий цвет стенах висели геральдические гобелены с изображениями мифических животных. На полу лежал тёмно-серый ковёр. Мебель я тоже перекрасил из бежевого в серый.

                Но сейчас на моём столе лежала кожаная тетрадь с белой бумажной наклейкой:

«Собственность психиатрической лечебницы Феникса.

Пациент №16845

А. Кармак

Комната 64

16.05.00 14:50»

                Я открыл её.

                «16.05.00. Пациентка впала в пре-коматозное состояние. Токсинов в крови не обнаружено, анализы на стандартные инфекции отрицательны. Предположительно отклонения психики.

Возраст: 17 лет…»

Дальше я и читать не стал. Семнадцатилетняя девушка, вторая, которую селят в эту комнату. Вторая, чья история болезни попала ко мне.

Я решительным шагом направился к главврачу нашей клиники, Ролану Бримеру. Этот довольно крупный чёрный мужчина был упёрт, как осёл, но я надеялся переспорить его. Начал я прямо с порога:

-Вот чёрт, Рол, кому угодно, но не мне!

-Почему же?

-Ты даже положил её в ту же палату!

-И что?

-Ты издеваешься?

-Послушай, пора уже прощаться с призраками прошлого.

-Думаешь, мне всё еще страшно?

-А иначе - зачем ты здесь?

Я ушел, громко хлопнув дверью. Ушел в свой кабинет. Подумать…

“Sometimes I cannot take this place!

Sometimes it’s my life, I can taste.

Sometimes I cannot feel my face.

You never see me far from grace.”

III

Просидев час на полу в углу кабинета, я пришел лишь к одному выводу: босс прав, стоит попробовать вылечить девчушку. Это может помочь мне попрощаться с прошлым, хотя я и так не слишком часто его вспоминал. Правда, почти каждый вечер я жутко напивался, чтоб не видеть снов. Мне снились кошмары о девушке, сидящей в кровати и глотающей битое стекло. А я сижу на полу напротив неё и смотрю в её глаза. Смотрю, как кровь стекает по её губам, как она сжимает в изрезанных руках куски стекла. И не могу отвернуться. И не могу уйти. И, главное, не могу остановить её.

Я проснулся на полу, в мокрой от пота рубашке. Оказалось, я уснул и проспал шесть часов, уснул трезвым… Рабочий день закончился, но идти домой я не собирался. Я знал, куда пойду.

На двери, чуть держась, висела потускневшая табличка «64». Я медленно потянул за ручку.

В палате всё было по-старому. Сначала мне даже привиделись кровавые пятна на постельном белье, но мне всего лишь показалось.

Да и девушка была не похожа на ту. Она была низкой, не выше трёх с половиной футов, чёрные волосы были разбросаны по подушке. Она не выглядела на семнадцать, четырнадцать лет – самое большее, что могла дать её внешность. Бледное лицо указывало на слабость. Как физическую, так и моральную.

Она лежала с открытыми глазами, не двигаясь, громко дыша. Я подошел поближе.

-Привет…

Ноль реакции. Даже глаза не пошевелились. И тогда я достал из рукава свой козырь, а точнее, шприц с инсулином.

Обычно в таком состоянии резко меняется баланс углеводов в организме. А вот если подорвать её сердце ударной дозой инсулина, есть шанс вывести её из подобного шока.

На всякий случай я открыл тумбочку и достал дефибриллятор. Нужно было подготовится ко всему.

Я нашел её вену и вонзил в неё иглу.

“Lips are turning blue
A kiss that can't renew
I only dream of you
My beautiful

Tip toe to your room
A starlight in the gloom
I only dream of you
And you never knew”

IV

10 миллиграмм инсулина с невиданной скоростью пронесла по крови чудесная сила диффузии. Вдруг дыхание девушки резко участилось. Я протянул руку и прижал два пальца к артерии на шее, чтоб проверить пульс. Внезапно одним резким движением она схватила меня за запястье. Потом повернула голову в мою сторону. В её глазах горела ненависть.

Я освободил руку. В тот же момент её дыхание начало срываться. Пульс. Мои пальцы достигли артерии. Пульс скакал так, словно сердце вот-вот взорвётся. И вдруг он погас.

«Что ж, отчаянные меры – то, что здесь нужно». Я зарядил дефибриллятор. Нужно было сделать всё быстро. Рядом не было никого, кто мог бы помочь мне добраться до её сердца, так что я просто прижал электроды к шее. Ток пробежался по артериям и разбудил мышцу, разгоняющую кровь по телу.

Мисс Кармак глубоко глотнула воздух. Она окончательно ожила. Я сложил дефибриллятор и вытер пот со лба. Девушка повернулась ко мне. Потом села в кровати.

-Зачем?

-И тебе привет. Я Дарелл.

-Анна. Зачем вы спасли меня?

-Мне тоже приятно с вами познакомится.

Анна схватила меня за рукав.

-Зачем?

Я посмотрел в её глаза. Ей не хотелось жить. Но в её глазах, серых, как камень, не было вообще никаких эмоций. Словно она была слепа.

-Вы в психиатрической лечебнице Феникса. Вас привезли сюда без сознания, в состоянии, близком к коме. Что вы помните последним?

-Зачем вы спасли меня?!

-Потому, что это мой долг!

Я понял, что сорвался на крик. В коридоре раздались шаги. Через минуту в палату заглянула санитарка.

-Всё в порядке?

-Да, абсолютно. Пациентка пришла в себя. И… Могу я попросить вас давать ей воду только в пластиковых чашках.

-Хорошо.

Санитарка вновь скрылась. В воздухе повисло молчание…

-Я любила его…

-Чёрт, так это из-за парня?!

-Нет. Это просто стало последней каплей. Не знаю, важно ли это.

-Возможно…

Я сел на полу перед её кроватью.

-Мы с ним встречались два месяца. Я не хотела спешить, а он считал, что безразличен мне… Нет, тогда почти так и было, а потом… Мы расстались… Я его возненавидела. За то, что он не писал, не звонил… Потом я поняла, насколько моя жизнь всегда была пустой. И тогда…

-Ты начала запираться в себе. И вот к чему это привело…

-Да.

-А может, стоило изменить жизнь?

-На сколько бы меня хватило? Неделю? Две? Жизнь может изменить тебя, но ты не можешь изменить жизнь. А теперь я хочу выспаться, вы не против?

Я снова пошел в свой кабинет. Домой ехать было поздно, так что я взял бутылку виски, стакан и вернулся в палату. Анна крепко спала. Я сел напротив её кровати и налил себе виски…

“My girl, my girl, don't lie to me,
Tell me where did you sleep last night.

In the pines, in the pines,
where the sun don't ever shine.
I would shiver the whole night through.”

V

Я не спал этой ночью. Просто сидел на полу палаты и напивался. Я слышал дыхание Анны, ровное и спокойное. «Бедная девочка. Она не понимает, что с ней происходит, но жутко убивается. Дура.»

Уже под утро я протрезвел. Пустая бутылка вылетела из окна в кусты, а сам я направился в уборную, привести себя в порядок. Мысли никак не хотели собираться вместе…

Вот сейчас хотелось спать. Я чувствовал, что здесь что-то не так. Она о чем-то молчала. Что же она натворила? Я стоял напротив зеркала, передо мной из крана лилась вода. Я брал эту ледяную воду в пригоршни и швырял себе в лицо. Этого было мало. Я засунул голову под кран…

Немного вытерев волосы бумажным полотенцем, я направился в свой кабинет. Я не знал, что делать. Она не хотела жить, она угасла бы… Нужно найти… Нужно исправить.

Я не знал, есть ли смысл говорить об этом с ней… Но подозревал, что нет. И я снова направился к Ролану.

-Где родители моей новой пациентки.

-Дарелл, когда-нибудь я научу тебя двум вещам: стучатся и здороваться. Они в Европе. Афины, если я не ошибаюсь.

-Какого дьявола они там делают?

-Работают археологами.

-Тоже мне, кроты. Семейство грёбаных Джонсов.

-Кстати, поздравляю. И как же ты разбудил нашу спящую красавицу?

-Инсулин.

-Ты что, блин, Хауса насмотрелся?! Это был абсолютно излишний риск. Электрошоковая терапия не представляла бы опасности для её сердца!

-Но представляла бы для мозга. Мне нужен её адрес.

-Посмотри в карточке. И еще одно – мне нужна идеально заполненная история болезни. Не так, как всегда.

-Окей.

-И… Дверь не выламывай, возьми у санитарки в холле ключ. Да и сумочку её осмотришь потом.

-Спасибо, Рол. Братки с района тебя не забудут.

-Иди ты! Вы, белые, сплошь расисты…

“I have a problem that I cannot explain,
I have no reason why it should have been so plain,
Have no questions but I sure have excuse,
I lack the reason why I should be so confused”

VI

Покопавшись в сумочке пациентки я не нашел абсолютно ничего полезного. Там был мобильный телефон, связка ключей, мягкая игрушка, напоминающая не то кролика, не то медведя. Да, она явно пыталась что-то скрыть. От всех…

У меня было две зацепки: дом и школа. Начать я решил со школы.

В принципе, её школа не отличалась от других ровным счётом ничем. Такое же бетонное трёхэтажное здание, уродливо окруженное решетчатым забором. Её директор был таким же лысым занудой, как и мой много лет назад. Но кое-что важное он мне сообщил:

-Такая трагедия… Я думаю, не меньше, чем смерть Шеппарда.

-Джона Шеппарда, из «Звёздных Врат»?

-Нет, что вы. Нашего ученика, Макса Шеппарда.

-Они были близки?

-Ну, он пытался быть с ней близок. Но, знаете, это едва ли было взаимно.

-Самоубийство?

-Нет, сэр. Его застрелили грабители. Одна пуля, в лёгкое. Тяжелая смерть.  Знаете, здесь рядом колумбийское гетто. Нигеры оттуда выбрались, латиносы вселились…

-Спасибо за информацию.

Теперь к ней домой. Срочно.

Едва я отпер дверь ключом, как меня встретила грузная женщина в белом фартуке и с метлой в руке.

-Ты коп?

-Нет, мэм. Я доктор из психиатрии.

-По поводу юной мисс Кармак?

-Да.

-Эдна Мотли, горничная.

-Прошу прощения, мне нужна ваша помощь.

-Что угодно.

-Нет ли в доме огнестрельного оружия?

-Ну… Есть какой-то старый пистолет, его мистер Кармак откопал.

-Не могу я взглянуть?

-Он в столе, в кабинете. Только не могу найти ключей, вот уже неделю как они пропали.

Я достал из кармана связку ключей, что лежала у Анны в сумочке.

-Эти ключи?

-Похоже. Да, они, сэр. Где вы их нашли?

-Не важно. Покажите пистолет

В столе лежал старый Люгер калибра 9.19. В его восьмизарядной обойме было семь патронов. А в лёгком Макса Шеппарда была дыра, проделанная пулей из восьмого.

“Come break me down
Bury me, bury me
I am finished with you
Look in my eyes
You’re killing me, killing me
All I wanted was you”

VII

Я вошел в палату номер 64, держа в руке пустой стеклянный стакан. Запер дверь. Она привстала в кровати. Я поставил стакан на пол.

-Послушай… Я знаю, что это ты убила его. Больше об этом не узнает никто. Мне много раз попадались пациенты, убившие людей. И все твердили одно: «Убить человека - легко, жить с этим сложно». Я не считаю тебя другой. Я даю тебе выбор. Предыдущая моя пациентка, лежавшая в этой палате, убила себя битым стеклом с точно такого же стакана. Он твой. Если ты уверена, что не сможешь с этим жить… Выбор за тобой.

Её глаза были полны слёз и благодарности…

Я развернулся и отправился домой.

На стене бешено отбивали чечётку старые часы. Их сбивчивый ритм был похож на пульс бедняги, страдающего сердечной аритмией. Но шли они всегда верно, никогда не давали мне повода опоздать или прийти раньше. Именно эти часы сделали меня пунктуальным. Часовая стрелка на них давно перевалила за полночь, а минутная гордо пробивалась к цифре «IX». Я закрыл глаза…

Из оцепенения меня вывел звонок телефона. Звонил Ролан.

-Алло! Дарелл, ты слышишь? Твоей пациентке лучше, только что она впервые за трое суток поела. Мы передаём это дело, можешь взять выходной. Историю болезни я за тебя заполню. Ты молодец.

Я положил телефон на пол и закрыл глаза. Вот теперь всё было правильно. Теперь прошлое осталось в прошлом. Я взял со стола стакан и налил в него виски.

«Она любила его. Поэтому тогда и убила. Не могла видеть его мучений. Но почему не сказала, что любит?!»

Я услышал треск. Стакан лопнул в моей руке и разлетелся десятками кусочков стекла…

«Надо бы попросить прислугу подмести пол, усыпанный осколками стакана, политыми дорогим шотландским виски…». Я засмеялся. Конечно же, у меня не было прислуги,  да и виски был дешёвейший из того, что можно купить…

“I'm alone
Sitting with my broken glass,
My four walls
Follow me through my past,
I was on a Paris train,
I emerged in London rain,
And you were waiting there
Swimming through apologies.”