рождественская звезда

Небывалая предрождественская вьюга подбрасывала и била своим морозным жгутом недоедавшую Варвару так безпощядно что из синих ручек девушки то и дело падала вязанка с картошкой и куском хлеба. Она свернула с улицы в переулок, где грозившийся содрать с дрожащего тельца пальтишко ветер прижал ее к забору еще несколько раз. Выбежав на параллельную улицу, мимо торговых лавок, она вбежала в парадную многоквартирного дома. Навстречу ей выскочил молодой мужчина.
- Варюшка! Ну я же просил не ходить к этим сволочам!
Сволочами, Михаил Федорович Толковский любил называть семью родственников по отцу Варюшки. Краснов погиб еще вначале войны находясь на стороне белой гвардии. Сестры его, скупые и тупые считали что туда ему и дорога. Со временем вышли замуж за слуг пролеториата, слуги же пролеториата дослужились до высоких должностей, став главкомами и председателями. Бывшие сестры Красновы, ныне товарищ Щербакова и товарищ Петренко громко поливали желчью буржуазию и всяческих господ, тайком пожирая жирного гуся за ужином. Ненависть к своему брату внебрачные сестры не скрывали, а даже больше, выставляли на показ. То ли зависть то ли врожденная тупость бесновались в их маленьких головках. Женушку, Софью Александровну они и вовсе пытались изжить, а малютку Варвару считали гнусным ребенком, так похожим на своего отца.
- Матушка совсем плоха – уронила слезу Варвара, уткнувшись в плечо Толковского
- Она поправится! ей-богу поправится!
Толковский ,светлый ум и еще не уверенный литератор уже год ютился под одной крышей  с Красновыми
Еще в детстве, он бывал в гостях у семьи Красновых, когда благополучие цвело в их доме. От тех воспоминаний у Толковского наварачивалась слеза. Он смахивал ее засаленным рукавом и успокаивал себя мыслями о будущем, о карьере успешного литератора.

В центре круглого стола, на треснувшем блюде, в тусклом свете огарка свечи, лежал ломоть хлеба и отварной картофель, а вокруг блюда три серых, грустных лица.
- Мне обещали заплатить аванс за мои фельетоны. Я прождал этого редактора с полудня. А его и след простыл. И ни кто не знает и не может предположить где эта скотина! Завтра я его непременно найду, схвачу за горло…и к стене его! гада!
- не горячитесь Мишенька,всего у вас будет – ласково пропела Софья Алексеевна.
- Мне горько, Софьюшка Алексеевна, милая! Они к людям талантливым как к собакам! И мне надо клянчить у них свой законный кусок хлеба, чтобы жить! это невозможно!
Варвара его прервала строго обращаясь к матери.
- Маменька, что доктор говорил?
Софья Алексеевна сконфузилась
- Говорил что иду на поправку. Ты же видишь ,я сама с кровати встала…
Софья Алексеевна в сердцах скрывал сколько усилий ей пришлось приложить, сколько боли скрыть, чтобы показать всем что идет на поправку. Она бичевала себя за свое хлипкое здоровье. ей не хотелось быть камнем что тянет ее миленькую дочь ко дну. Варвара ломалась на части от тяжелых работ на фабрике, где получала гроши, которых едва хватало на еду и лекарства. Все припрятанные золотые колечки и брошки, давно были проданы жадным скупщикам за копейки. Потому и без того сломанная дочь неоднократно унижалась, выпрашивая кусок хлеба для больной матери у скупых теток.

- Завтра я пойду помогать Авдотье, она обещала за помощь дать яиц и муки. К вечеру думаю управлюсь и тут же прилечу маменька.
- А я вытрясу свой аванс! непременно заберу его завтра! – добавил Толковский.
- Будет. Все будет. – горько улыбнулась Краснова и прикрыла глаза.


- Товарищ Лесков! – кричал замерзший Толковский
- Для записи обратитесь к секретарю. Я принимаю по записи – протараторил редактор пробираясь по заваленному снегом тротуару к подъездной двери.
- Нет! Вы меня послушайте! – прыгал за ним литератор – я жду свой аванс черт знает сколько, вы мне прикажите с голоду помирать?
- Товарищ! Запишитесь у секретаря! – Лесков стряхнул снег с плеч и подола серого пальто и застучал каблуками как молоточком по мраморной лестнице издательства.
- Да я устал записываться у вашей Лидочки! Каждый день только этим и занимаюсь! Дайте мне мой аванс!
- Тише, Тише… - Лесков на мгновение остановился, посмотрел на Михаила Федоровича и пропустил его вперед себя в свой кабинет, в котором всюду были разбросаны бумаги и книги.
Квадратный Лесков, на своих кривых ножках, весь красный и обмороженный уселся со скрипом за стол. Дрожащая рука отчеканила пальцами барабанную дробь и опустила очки на самый кончик носа.
- Вы, я полагаю…товарищ…кажется Толковский?
- Верно полагаете – огрызнулся Толковский – вы мне прикажите с голоду помирать? Невесть сколько я морозился дожидаясь вас! Что за отношение как к собаке?
- Тише товарищ Толковский! – скомандовал Лесков – неувязица вышла, задержечка.
- У вас задержки, у меня голодуха! – робея отрезал Толковский.
- М-да… мне знаете ли ваши фельетоны очень понравились… - редактор выдержал паузу – но что то в них антисоветское, есть там легкая тень буржуазии..но! но вы способный писатель и я уверен вы это исправите в себе. Без этого ни как товарищ Толковский… м-да. Я вам сейчас выпишу бумаженцию, вы с ней в кассу пройдите, вам все выплатят.

Литератор прыгал по тротуарам уже не от холода, а от радости, врезаясь в прохожих, провожаемый бранью.


Софья Алексеевна тяжело вздохнула, собрала в пучок седые волосы и посмотрела в зеркало. Больное, исполосованное морщинами лицо грустно смотрело на нее из отражения. Некогда красивая женщина превратилась в скорченную от боли старуху.
- Подурнела – заключила она горько.
Она закуталась в пуховой платок и как была легко одетая вышла на морозную улицу.


Варвара и Толковский столкнулись на перекрестке и вместе заспешили к дому.
- Авансик то! Авансик то мне выплатили! Выдали Варюшка! Я на рынке купил курицу, она хоть и тощая, но мы ее зажарим, так вкусно зажарим! – Толковский широко улыбался, схватил Варвару и поднял над головой пританцовывая.
- Пусти! Ну пусти! Дурак вы мишенька! – смеялась девушка
- Я еще винца прикупил у еврея, оно конечно скверное… и булок с сахаром!
Они вбежали в дом, веселые, растрепанные. Пар валил с розовых щек.
- Маменька! Маменька!
- Софьюшка Алексеевна! Курицу то зажарим!


Софья Алексеевна сбросила пуховой платок, снежный ветер его подбросил и утащил в черную ночь.
- Прости меня Варюшка! Прости меня Мишенька!
Да прыгнула с кованных перил моста.
Лед под мостом затрещал и раскрасился красными узорами трещин.
Стоявший на набережной бродяга сплюнул, перекрестился и исчез.

В ту ночь в небе должно быть зажглась ясная синяя звезда. Окна покрылись тонкой коркой льда, небо затянуто  мутным холстом серых облаков. Ни кто так и незаметил появления звезды.