Не уходи, побудь со мною...

 

Чья душа хотя бы раз в жизни не замирала при звуке рояля?
 А, если это еще и дивная музыка,
 да, если пианист
 с инструментом в ладу.

Роза была со своим роялем в ладу и поэтому, закрыв глаза и откинув голову назад, самозабвенно перебирала клавиши гибкими, натренированными пальчиками. Старый «Беккер» достался их семье вместе с квартирой, которую дали ее деду после войны. Теперь она жила одна в этой большой квартире, с огромными окнами на шумный городской проспект.
Вроде все  в жизни Розы складывалось удачно. Окончила музыкальный вуз, устроилась в хореографическое училище. Правда, после бурных студенческих дней, с сессиями и непременными концертами, потекли скучные однообразные будни, из которых складывались такие же скучные, однообразные годы.

На работе Роза целый день сидела за роялем, аккомпанируя в балетном классе. Возвратившись домой, наскоро делала уборку,  что-нибудь так же наскоро готовила и снова садилась за рояль: листала клавиры, подбирая подходящий репертуар для аккомпанемента, разучивала наиболее трудные пассажи, а напоследок играла что-нибудь для себя.   
В комнате стемнело, нотные строчки стали сливаться в ровные серые полосы. Роза доиграла репризу на память, сняла педаль и откинулась на стуле.

«Через неделю день рождения -  надо пригласить кого-нибудь, чтобы не быть одной», - подумала она.
Раньше были подруги, которые уже все повыходили замуж, нарожали детей, дружат между собой семьями.  У них другой мир, другие интересы. Роза давно не посещала никаких вечеринок. Женщина давно смирилась со своей некрасивостью. За собой следила скорее из вежливости к окружающим, а не с целью нравиться мужчинам.

В период цветущей юности, когда отчаянно хотелось любви, мужской ласки, она плакала в одиночестве, завидовала хорошеньким подружкам и утешалась чтением французских романов, исступленно переживая за чужую жизнь.

Зато Людка, с которой они дружили с детского сада, а в школе сидели за одной партой, вдруг красиво округлилась, похорошела и, конкретно ощутив свою власть над противоположным полом, уже с восьмого класса начала заводить романы направо и налево. Она ежедневно докладывала Розе, что новенького происходит в ее личной жизни, разрабатывала стратегию и тактику покорения очередного объекта. Сидя на Розиной кухне, подробно освещала свои интимные переживания, иной раз, вводя  подругу в полуобморочное состояние.
 Почему-то все Людкины романы начинались одинаково и также  одинаково заканчивались. Роза добросовестно исполняла отведенную ей роль личного психолога подруги: советовала, бранила, утешала, в зависимости от того, какое участие требовалось от нее в очередной раз. Бесконечные и однообразные, как бразильские сериалы подружкины драмы порой утомляли, но все же скрашивали тоскливую, без участия мужчины, ее собственную жизнь.
 
К тридцати годам у Розиной подруги было два неудачных брака, десятилетняя дочь и страстное желание стать невестой в третий раз. Она совершенно точно могла сформулировать облик будущего кандидата в женихи, его обеспеченность  и собственные притязания к его поведению по отношению к ее персоне.
 
В последнее время Людмила  названивала, чуть ли не каждый день и пыталась вовлечь Розу в совместные переживания из-за очередного объекта  мужского пола. Объект звался Глебом и, по определению подруги, по всем параметрам подходил на роль нового мужа. Внешне, по словам Людмилы, он был похож на трех популярных актеров сразу, имел небольшой, но стабильно приносящий доход, бизнес, был щедр, не ревнив, иногда, правда, мог наговорить гадостей, если что было не по нему.

 Людка злилась,  прогоняла ухажера, потом, отмякнув, звонила, каялась, просила прощения, и зазывала прийти в гости снова. Глеб приходил к Людмиле по первому ее зову, с бутылкой хорошего коньяка, она готовила что-нибудь вкусненькое. Ужинали под «Аншлаг» или «Кривое зеркало», потом обнимались на диване. Утром он вставал рано, отказывался от завтрака и быстро исчезал, чмокнув заспанную Людмилу в щечку. Будучи трезвым, он был озабочен предстоящими делами и отчужден.

 Людмила чувствовала, что их отношения заходят в тупик, и отчаянно пыталась что-то изменить.
-Что делать? Я не знаю, каким он бывает трезвый, он все время слегка  «принявши», как только ему удается успешно вести дела в таком состоянии? Вчера он просто напился и уснул до утра на диване. Я всячески ему даю понять, что нужна женщина, которая бы за ним ухаживала, следила бы за его питанием, одеждой. Распорядок дня, ведь, какой- никакой нужен мужику… Правда, Роза? Ну что ты молчишь? Ну, скажи что-нибудь,- нервно дышала в трубку Людка.

- Ты хотя бы не пей вместе с ним. Сделай так, чтобы не было лишнего повода. Сходите куда-нибудь вдвоем, в театр, на выставку, да что в большом городе некуда пойти? Ну, погуляйте в парке. Напроситесь, наконец, в гости, к интересным людям.

- Ага, - ехидничала подруга,- в гости к интересным людям, приведешь своими руками, что называется, а там какая-нибудь вертихвостка начнет кокетничать и, не дай бог, уведет.

- Так что? Так и будешь всю жизнь бояться, что уведут?

- Потом можно будет не бояться. Откровенничал как-то, что, мол, если останется у женщины на ночь, а утром попросит приготовить завтрак, значит, будет потом с ней и обедать, и ужинать, и завтракать всю жизнь. Вот я и жду, чтобы он начал со мной завтракать. А потом и выводить в люди начну. Успею еще. А может, к себе пригласишь? У тебя ведь в пятницу день рождения.

- Да я уж и сама думала,- не стала сопротивляться Роза,- ко мне, разумеется, ты его не станешь ревновать.

- Да ладно уж, не цепляйся к словам. Не моя вина, что с мужиками у тебя не получается. Ну, так ждешь что ли?

- Ну, жду, жду.

В пятницу Роза пришла с работы пораньше: испекла пирог с форелью, украсила собственноручно состряпанный торт, накрошила салатик. Достала белый мамин сервиз. На рояль поставила недавно купленный канделябр, стилизованный под старину, зажгла свечи с ароматом бергамотовой розы, специально купленные по случаю собственного дня рождения.

  Все это великолепие оглядела, осталась довольна зрелищем и, наконец, занялась собой.
Зеркало Роза не любила, не за что было его любить. В нем она видела невыразительное лицо, желтоватую, без намека на румянец, кожу, серые, будто обсыпанные пеплом волосы.

 Только коричневые, как переспелая вишня, глаза, блестели, словно дорогая брошь на ситцевом платье. «Мама надеялась, что я буду красавицей, давая мне такое имя», - подумала Роза и перевела взгляд на мамину шкатулку. Достала из шкатулки кольцо, оставшийся ей в наследство от матери, полюбовалась, но как всегда не решилась его надеть и положила обратно.

Гости ввалились все разом. В прихожей стало сразу празднично-тесно, запахло дорогими духами. Педагог-репетитор из училища, сорокапятилетняя балетная пенсионерка Ирина, с какой-то немыслимо совершенной осанкой и гладко зачесанными волосами, представила менее богемного, но тоже очень приятного на вид седовласого мужа.  Мариночка, аккомпаниаторша, ни на миг не отпуская руки своего нового бой-френда, церемонно прикоснулась к Розе свежей щечкой, изображая поцелуй.  Затем  коротко и застенчиво взглянула на, помогающего раздеться Людмиле, Глеба. Людка представила ухажера с плохо скрываемым высокомерием собственницы и затравленно взглянула вслед хорошенькой Мариночке.

«Да, есть за что переживать», - мысленно оценила Роза.  Глеб вовсе не был похож ни на одного из перечисленных Людкой артистов, хотя внешность его вполне соответствовала стереотипу современного понятия о мужской красоте.

Представившись друг другу, все прошли в гостиную и натянуто улыбаясь, встали кружком. Роза засуетилась, усаживая гостей. Вначале все было так же, как бывает за любым праздничным ужином: гости раскладывали по тарелкам салаты и ветчину, пригубляли вино, постукивали вилками о донца белоснежных тарелок. Атмосфера за столом заметно теплела. Гости дружелюбно поглядывали друг на друга. Раскрасневшаяся от нескольких глотков вина Мариночка потребовала тишины и выразила желание поздравить именинницу.

 - Я прочту стихи, только можно не буду вставать?
Гости великодушно закивали в знак согласия.
  В стихах, которые читала Мариночка, не было ничего похожего на   «поздравляю и желаю». Это были стихи о любви какого-то старинного восточного поэта. Они волновали и удивляли своей мудростью и свежестью. На секунду воцарилось молчание, но Мариночка тут же нарушила его, протянув Розе подарок. Зашуршал разворачиваемый пакет. Это была большая и совсем не новая книга.

- Клавир? Зачем ты так тратишься?- Роза была явно восхищена и взволнована подарком. Поймав разочарованно – равнодушный взгляд подруги детства, она, как будто слегка оправдываясь, пояснила: «Это ноты. Очень редкое издание».

 - Надо выпить, - вдруг неуклюже выкрикнул молчавший доселе Глеб, и тут же одним глотком опорожнил стопку водки. Все шумно поддержали и пригубили свои бокалы с вином. Потом изящно- грациозная Ирина выразила желание исполнить романс. Роза моментально водрузила ноты на кружевной пюпитр старого «Беккера» и уселась аккомпанировать. Ирина обнаружила не сильный, но очень приятный голос.
   
 - Еще,- зашумели гости, и с готовностью затянули вместе с Ириной: «Не уходи, побудь со мною…». Потом, как водится, пили чай, хвалили Розину стряпню, просили рецепт ее торта. Уже никто не пил спиртного кроме Глеба. Он, не обращая внимания на растерянную взъерошенную Людмилу, теребящую его под скатертью за коленку, преспокойно наливал и опрокидывал стопку за стопкой.

Гости разом засобирались уходить, были прощания в прихожей, поцелуи и ни к чему не обязывающие приглашения заходить «если что». Ушли не все. В гостиной по-прежнему сидел за столом сильно захмелевший Глеб, а утомленная долго сдерживаемой яростью Людмила, колотила по широкой Глебовой спине, шикарной лакированной туфлей. Лицо, перекошенное злой гримасой, стало некрасивым.  Из ее слов можно было понять только одно: избиваемый ею, самый отъявленный в мире мерзавец.
  Глеб вяло отмахивался, глухо рычал, не открывая глаз, потом вдруг придвинул к себе блюдо с недоеденным тортом и плюхнулся в него лицом.
Омерзительная сцена побоев туфлей, неожиданно закончившаяся так комично, вызвала у Розы  нервный хохот. Людкина туфля тут же полетела в нее и больно ударила в плечо.

 - Ненормальная, - проворчала Роза, но Людмила уже надевала пальто, намереваясь уйти одна.
  - Куда ты? А он? Забирай его! - Розино веселье мгновенно улетучилось.

- Пусть отоспится здесь, завтра разберемся! Этот урод у меня еще получит. Да не психуй, не тронет он тебя. Не позарится! - выпалила она и хлопнула дверью.
 
Удушливая волна залила Розины щеки, и она уже почти мазохистски приготовилась насладиться нанесенной обидой, но не успела, так как следующая сцена вызвала еще большее изумление.
 
Глеб стоял посреди гостиной и, глядясь в зеркало серванта, вытирал лицо бумажной салфеткой. Он оказался вовсе не так пьян и вполне сносно стоял на ногах.

- Вы что себе позво…, - возмутилась Роза, но он не дал ей договорить.

- Я остался мыть посуду. Насвинячили тут. Стихи читают, а пожрать-то любят как все. «Не уходи, побудь со мною…», - ерничая,  запел наглец и,  прихватив со стола стопку тарелок, направился на кухню. Роза пыталась подобрать слова и не находила. «Ну не бить же «этого урода» туфлей, как Людка. Да и что толку: такой бугай! Пусть поможет прибрать посуду, коль есть такое желание. С паршивой овцы хоть шерсти клок. А потом положу в гостиной на диване», - примирилась с ситуацией Роза и отправилась в спальню переодеться в домашний халат.

Но она зря надеялась на мирный исход. Глеб вовсе не намеревался ложиться спать. Помыв посуду, он отправился в ванную, предварительно потребовав чистое полотенце, умылся и, войдя в гостиную посвежевшим и без галстука, плюхнулся в кресло.

  - Сыграй,- далеко не просительным тоном произнес он.

- «Мурку» не умею.

- Какая жалость.

-  И на «ты» мы с вами не переходили.

- Немедленно переходим.

- Нет!

- Почему?

- С вами нельзя, вы еще больше обнаглеете.

- Хы, а я и так обнаглею!

-  Ложитесь спать!
 
- Я один не привык.

- Это ваша проблема.

- А твоя проблема в том, что ты спишь одна?

Неожиданно он протянул ногу, зацепил рояльный стульчик, на котором сидела Роза, и подкатил его к себе вместе с ней. В следующее мгновение он уже зажимал ее ноги между своими коленками.
Тысячу раз теоретически представляемое, но оказавшееся  таким неимоверно жгучим желание, окатило ее. Она в ужасе попыталась отпрянуть, но он был гораздо сильнее и вырваться из этих сладких  тисков, не было никакой возможности.

Ей было по-настоящему страшно, он видел это и еще больше раззадоривался.

 - Ну не выступай, ты же хочешь. Будет что вспомнить и рассказать подружкам.
 
Старенький Розин халатик, не выдержав натиска, затрещал, посыпались пуговицы.

 - Не жалей старое тряпье, купишь себе что-нибудь приличное, нельзя появляться перед мужиками в таком убожестве.

Оказавшись на диване, красная и взъерошенная Роза уже не в силах пошевелить телом, придавленным мужчиной, выдохнула:

 - Ты сядешь за изнасилование.

 - Ха, вот мы уже и на «ты», - его лицо было совсем близко, - Насилие трудно доказать.

 - В моем случае не трудно, - перевела дыхание Роза, - Я девственница!

 - Что? - Он мерзко расхохотался, - Целка? Ха-ха. Надо предупреждать. Ха-ха.

Он поднялся и протянул руку, помогая подняться ей. Резко посерьезнел.

- Мне казалось, что ты хочешь. У тебя так полыхали щеки и блестели глаза. Меня все хотят. Мне просто непривычно даже, - он опять улыбнулся и взглянул на Розу не то с любопытством, не то с уважением.

Похоже, он полностью протрезвел. Поднял валявшийся на полу галстук, пятерней причесал растрепавшиеся волосы и направился в прихожую одеваться.

Роза и не думала задерживать его. Она стояла в дверях гостиной с безучастным лицом, пытаясь прикрыться разорванным халатиком. Хлопнула дверь. Роза защелкнула замок и вернулась в гостиную. Лицо ее все еще полыхало. Руки были в мелких царапинах и пахли мужским парфюмом. Она закрыла лицо руками, жадно вдыхая, чужой, волнующий запах и глухо разрыдалась.
 
Утром ее разбудил Людкин звонок.

- Где он? – не приветствуя, спросила она.

- Не знаю. Он ушел почти сразу после тебя. Я думала к тебе, ты же рядом.

- Дура, зачем ты его отпустила? У него дом в Заречье. Он что поперся туда на ночь глядя, пьяный?

Послышались короткие гудки – Людмила бросила трубку.

Весь день Роза не выходила из дома. Прибрала квартиру. Волнение постепенно проходило. Она приняла душ. Долго перебирала что надеть. Отбросив очередной линялый  халатик, выбрала простую блузку и короткие брючки, достала мамино кольцо, водрузила его на палец и села за рояль.
«Соль-до-ре-ми-фа-ре-ми-до», - радостно отозвался старый инструмент, как будто тоже любил это Рондо из «Патетической». Роза уже вся отдалась настроению музыки, но в дверь позвонили.

Увидев в глазок Глеба, женщина отпрянула от двери.

- Что вам нужно?

- Не через дверь же объясняться!

Она открыла. Глеб вошел, по-хозяйски разделся и первым делом водрузил на стол бутылку коньяка.
 
- Ты играла? Так продолжай, я не буду тебе мешать.

Розу не нужно было уговаривать. Ей нравилось, когда кто-нибудь проявлял интерес к ее игре. «Соль-до-ре-ми-фа-ре-ми-до», - снова подхватил рояль.

Сняв последний аккорд сонаты, она взглянула на Глеба. Он сидел в кресле прямо и несколько неловко?

- Я могу еще,- Розе очень хотелось, чтобы он сказал: «Играй».

- Играй, – сказал Глеб.

Уже стемнело, когда Роза встала из-за инструмента.

- Ну, я пойду, - Глеб не смотрел на нее. Оделся и, сухо попрощавшись, ушел.
Проводив его, Роза вернулась в гостиную. Привычно постукивали часы. Посреди стола сиротливо стояла бутылка коньяка.

Прошла неделя, другая. Глеб больше не появлялся. Людка, рыдая и жалуясь на горькую судьбу, сообщила подруге, что Глеб давно не ходит к ней по вечерам.

- Я ему звонила уже много раз. Говорит, что очень занят, работает. Но мог бы успокоить, сказать, что придет, как будет время. Нет, - вынесла себе приговор Людка, - Он меня бросил, видимо еще лучше нашел. Увидеть бы эту…

Роза молчала. Утешать подругу ей не хотелось.
Она и не смела думать, что Глеб появится еше, когда однажды вечером раздался звонок в дверь. Уже без боязни и сомнения она открыла ему, как старому знакомому. Он был хорошо причесан, свеж и распространял аромат знакомого парфюма.
 
- Я пойду поставлю чайник, - хотела сбежать на кухню женщина, давая себе время справиться со смущением.

 - Подожди, - он бережно протянул ей коробку с прозрачным целлофановым окошечком в верхней части, - это тебе. Я тогда порвал. Прости! – Вся его фигура изображала смирение и покорность, но хитрющие глаза сияли.

Роза сняла прозрачную крышечку и потянула из коробки дорогую плотную ткань. Это был невероятной красоты пеньюар. Матовая темно-вишневая ткань была изящно окантована бледно-желтым атласом, а еще из этого же атласа прилагался длинный кушак.

- Я не могу. Это не принято. Это интимный подарок.

- Это не подарок, это вместо испорченной вещи, - Глеб заметно нервничал. - Надень, давай посмотрим как это на тебе. Ты такая ладненькая!

Розины уши едва не воспламенились от услышанного. Она  решительно отказалась переодеваться, но халатик все же аккуратно сложила и унесла в спальню.

Потом они пили чай. Глеб расспрашивал ее о родителях, о друзьях, рассказывал о себе. Принесенный коньяк и на этот раз стоял не тронутым.

- Зачем вы каждый раз приносите коньяк, у меня уже скоро будет целая батарея? – она покраснела, запоздало сообразив, что сказала больше, чем нужно.

- Ты хочешь, чтобы я приходил к тебе, а все еще называешь меня на «вы», - не то упрекнул, не то спросил он ее, прихлебывая чай из снежно-белой чашки.

- Ты любишь фортепиано? - осмелев, спросила Роза.

- Наверное. Но я узнал об этом совсем недавно. Просто мне как-то не доводилось слушать рояль живьем, близко, ну и это… - он смутился, - чтобы специально для меня играли.

Они замолчали. Глеб взял ее руку и стал разглядывать старинное кольцо с изумрудом.
-  Красиво. А оно не мешает тебе играть?

Рука с кольцом заметно дрожала в его руке, но стойко оставалась на месте. Роза не отвечала на его вопрос.

- Ты боишься меня?

- Нет.

- Можно я останусь?

Ей показалось, что она кивнула утвердительно, но он ждал.

- Останься, - пошевелила она отказавшимися подчиняться губами. Ей казалось, что сейчас он расхохочется, как тогда, в первый вечер и скажет что-нибудь едкое.

- Иди, надень пеньюар.

- Она подчинилась, уже не принадлежа самой себе. Надела халат, подпоясалась кушачком и вышла к Глебу.

- Я так и знал,- чему-то удовлетворенно улыбнулся Глеб.

Он подошел и осторожно взял ее на руки.

А утром этот наглец  потребовал завтрак.