Ностальгия 37

 Всё это было, было, было до меня...Всё было написано, подумано, пережито или сказано сотни тысяч,
 а может быть и миллионы раз кем-то, где-то, когда-то, кому-то... Но разве есть в мире что-то новое кроме научных
 открытий и изобретений ?...
 Как так получилось, что, хотя прошло уже почти тридцать лет, я помню каждый день, каждый час, проведённый
 с тобой?

 Девчонок в номере не было. Пришлось усесться на стул у окна и запастись терпением в ожидании их возвращения.
 А разве был иной выход?! У нас был один вариант семестровой работы и в разгар сессии
 тратить время и напрягать до кипения мозги в попытках сделать всё самой было бы непростительной
 глупостью. Лучше было дождаться девчонок..
 Время шло. Ожидание как-то уж очень затянулось.Подошли два типа. Лица, вроде, знакомые. Напрягла
 память, вспомнила--из параллельной группы ребята. Усевшись на свободные стулья, поинтересовались,
 жду ли я тоже, когда откроется буфет --оказывается, буфет здесь был!-- или чего-то ещё и, если чего-то ещё, то чего.
 Или кого. Ясно было--поболтать людям захотелось. Узнав, что я жду девчат из номера напротив буфета,
 они меня "успокоили" тем, что ждать не имеет смысла, девочки пошли на пляж с последующим выходом на
 поиски приключений. Но я не сдавалась, тем более, что нашлись собеседники. Один, рыжий и лысоватый,
 куда-то убежал, поручив второму непременно дождаться открытия буфета. При этом он торжественно вручил
 ему эмалированный кофейник жуткого коричневого цвета--ребятам нужен был кофе!
 Так, неспешо, слово за слово, разговорились с оставленным на посту у буфета товарищем.
 Как-то неудобно было в упор рассматривать человека, поэтому я даже и не разглядела его сначала. Через час,
 убедившись в тщетности ожидания, я, всё-таки, собралась домой, тем более, что вечером автобусы с речного
 вокзала уже толком не ходили. Попрощавшись, я шустренько спустилась по лестнице вниз и, перебежав небольшую
 привокзальную площадь, удачно заскочила в уже чихающий бензином автобус. Стоя на задней площадке, я глянула на окно,
 где маячил товарищ с кофейником, и подумала: "Вот дурак! И почему он не пошёл меня проводить!?"
 А "товарищ с кофейником", глядя на удаляющийся автобус подумал: "Вот дурак! И почему я не пошёл её проводить?!"
 Этим человеком с кофейником был ты.

 Мы никогда не говорили друг другу о любви: я, девушка кавказского воспитания, считала невозможным это, а ты, как потом
 оказалось, человек семейный, не считал себя в праве об этом говорить. Но нам и без слов было здорово вместе шататься
 по городу, сорвавшись с какой-нибудь лекции по какому-нибудь научному коммунизму.
 Мы могли часами сидеть на диване в квартире моего брата--да здравствует брат в отпуске!--и ни о чём не говорить.
 Или говорить часами ни о чём. Между нами, в общем-то, ничего и не было--так, только несколько раз поцеловались,
 что при моём упомянутом выше кавказском воспитании уже было грехопадением. Как смешно сейчас вспоминать о тогдашней
 моей глупости!
 На курсе, где  меня знали как облупленную, всем и всё сразу стало ясно: влюбилась! Ещё бы, как тут не понять, если я, такая
 занудно-добросовестная студентка-вечерне-заочница, не пропускавшая ни одной лекции, не говоря уже о практических занятиях,
 стала бессовестно сбегать прямо с середины занятий, выскальзывая в дверь сбоку от амфитеатра в лекционном зале!? Правда,
 никто никак не мог вычислить, кто, так сказать, объект воздыхания--конспирация соблюдалась почище, чем в подпольной
 организации и испарялись с лекций мы абсолютно автономно друг от друга.

 Ты стал главным перекрёстком в моей жизни. Я поняла это только теперь и удивляюсь, почему только теперь, ведь вспоминаю
 о тебе невольно, как-то подсознательно, практически ежедневно.

 Ярко светит закатное солнце--это ты: помнишь, ты провожал меня на речном вокзале, у тебя за спиной садилось солнце, я смотрела
 на тебя и солнце слепило мне глаза, а мне казалось, что это ты так светишься.

 Падает пушистый снег--и это ты: мы сбежали с очередной лекции в зимнюю сессию и сквозь густой снегопад ты повёл меня
 смотреть "Чудовище" с Бельмондо--ты знал эту киношку уже почти наизусть, а я ещё не видела и ты получал удовольствие уже
 не от Бельмондо и его юмора, а от того, как хохочу над его шутками я.

 Щекочут нос пузырьки шампанского--и это ты: помнишь, ты принёс полный "дипломат" бутылок с шампанским--и где только ты
 его достал во времена тотального дефицита?. Мы пили шампанское и заедали его яичницей с помидорами--зря что ли я с Кавказа?!

 Но нет, ты этого не помнишь. Не можешь помнить. Тебя нет уже почти десять лет. И сегодня тебе было бы пятьдесят девять.
 Но для меня тебе всегда всего тридцать.