Ностальгия 30

        Никто не знает, что ожидает человека в жизни. Каждый из нас думает и надеется, что  не затронут его невзгоды своими липкими щупальцами, что уж он то будет счастлив всегда, несмотря ни на что. Но почти всегда невзгоды не оставляют без внимания любого человека, кем бы он ни был, какое бы положение не занимал в обществе. Не может никто прожить всю жизнь в благополучии и радости, не ощутив ни разу холодного прикосновения горя. Конечно, это касается только людей со здравым рассудком, не блаженных. Для одних горем является потеря собственного здоровья, для других – потеря близких и любимых людей, а иным несчастья представляются в виде потери богатства и власти. У разных людей своё, индивидуальное понятие о счастье и различная по высоте планка этого самого счастья. Одним для полного счастья достаточно вкусной еды за обедом с бутылкой вина, другим подавай как приправу к первому блюду половину мира и полноту власти над людьми. И если забрать у первого эту бутылку вина, а дать ему власть, он будет чувствовать себя несчастным, обделённым человеком. Второму без желанной власти не до бутылки вина, ему - и жить не захочется. Одного несчастья преследую всю жизнь, с самого рождения. Видно, в любимчиках он ходит у него, не может оно с ним расстаться ни на минуточку.  Другого неудачи, горе догоняют в конце жизненного пути, когда, казалось бы, и жизнь удалась, и в семье благополучие, и здоровье ещё не подкачало. Но бьёт горе всегда по самому больному месту и всегда – неожиданно.
        Началась эта история ещё в прошлом веке. Много времени прошло с того дня, когда маленькой человек  громким криком объявил всему миру о своём рождении. Улыбалась от счастья измученная тяжёлыми родами мать ребёнка, что-то делала с ним принимавшая роды акушерка, милая старушка с добрым лицом. На свет появился новый человек, а это – всегда праздник!
        Отца роженицы, Шишкина Ивана Никифоровича, раскулачили и вместе с матерью и старшими братьями куда-то сослали. Куда, она не знает, да и попробуй, узнай, где они.
 Вмиг тоже заберут и упрячут туда, где Макар телят не пас. По воле случая была Маша у соседей в то время, когда к ним, Шишкиным,  пришли уполномоченные их раскулачивать.
 Не выдали её соседи властям, приютили у себя и этим, наверное, спасли ей жизнь.
 Было ей тогда четырнадцать лет. Несладко ей пришлось в семье Маркиных. Было у Матрёны и Петра Маркиных четверо детей, две девочки и два мальчика, и смотрели они на неё, как на врага, следили за каждым куском хлеба, который она съедала за столом.  Не хватало еды на всю семью, каждый грамм хлеба дорог, а тут – лишний рот появился. Ходили уполномоченные по крестьянским подворьям, выгребали весь, без остатка хлеб в пользу государства, ничего не оставляя людям. Сильно наказывали и тех, кто осмеливался принести с колхозного поля хоть малую часть урожая. В силе был указ Сталина от седьмого августа 1932 года, как его назвали в народе, указ «семь – восемь». По указу за кражу колхозного имущества ждал «вора» расстрел или (при наличии смягчающих обстоятельств), десять лет тюрьмы. Амнистии  не было предусмотрено по этому указу. Но, главное, не было разъяснения, за какое количество украденного на какой срок сажать людей и  расстреливать. Расстреливали за килограмм зерна и сажали в тюрьму сроком на десять лет за один, два колоска, унесённого с поля. Под страхом тюрьмы и смерти работали в поле голодные люди. Несли колхозники домой колоски, чтобы накормить голодных, опухших с голода детей. И ставили их к стенке или  попадали они в тюрьму, становились рабами на великих стройках века, где часто и оставались навеки.
          Наравне с взрослыми работала Мария  в поле и  дома, и наказывали её за малейшую оплошность, и били, не жалея. Часто подушка её была мокрой от слёз, но некому было пожаловаться на свою судьбу, и некому было пожалеть её. Часто слышала она в свой адрес упрёк, что она дочь кулака, а, значит, и дочь врага народа. Неслись в её адрес угрозы, что, если что-то не так сделает, как ей  говорят, расскажут о  ней, куда надо, и её заберут. Смирившись со своей участью, молча сидела она по вечерам после тяжёлого рабочего дня на табуретке у входа в дом и ждала от хозяйки разрешения пойти отдохнуть. И как же она была счастлива, когда встретила однажды на улице молодого паренька, на шесть лет старше её и он, Илья Моршин, обратил внимание на скромную девочку.
          Он был приезжий и работал в колхозе трактористом. Через шесть месяцев редких встреч с Ильёй началась у Марии совсем другая жизнь, жизнь замужней женщины, полной семейных забот и лишений. Жили они с Илюшей на квартире, жили трудно, но дружно. И пусть иногда на ужин был только чай, они были друг от друга без ума, радовались каждой минуте, проведённой вместе. А через год родился первенец, Вадик.
        Родился Вадик здоровым мальчиком, и Мария  была очень довольна тем, что он был спокойным ребёнком, сильно ей не докучал. При родах оставила она в больнице много здоровья. Тяжело достался ей сыночек, её кровиночка. Долго она болела и не могла ничего по дому делать, а работы было много. Не привыкать делать ей тяжёлую, подчас мужскую, непосильную работу. Деваться некуда, видно судьба у неё такая.
       -Поедем, Маша, на строительство железной дороги, - однажды вечером предложил ей Илья.
       -Требуются на стройке трактористы. Подъёмные дают приезжим, и комнату в бараке. С председателем я уже договорился, он меня отпускает. На тракторе его сын, Тима, работать будет. Ты не возражаешь?
       -Да я с тобой хоть на край света,- ответила тогда она ему.
         Собрали они свои скромные пожитки в чемодан и пешком пошли в районный центр, оформляться добровольцами на стройку.
          На новом месте Илья работал на тракторе, она – на подсобных работах. То шпалы таскала, то песок с подвод выгружала. По ходатайству от железной дороги сельский совет одной из будущих узловых станций дал им участок под застройку жилья. Месили они ногами замоченную заранее  глину с соломой, укладывали в станки, делали кирпичи, а потом сушили эти кирпичи на солнце. К зиме землянка была построена и они очень рады были небольшому, но своему жилищу. Посадили весной свой огород, и уже была у них и картошка, и – капуста.
           -Жить будем, - радуясь урожаю, говорил Илья.
           Вадик пошёл в школу и радовал родителей отличными оценками и усидчивостью.
 Знания ему давались легко и он, помимо уроков, занимался в различных кружках. Занимался спортом. Но пришла беда. Однажды заметила Мария, что голова и правая рука у него сильно подёргивается. Потом стал дёргаться глаз. Оказалось, что на катке он упал на лёд, а на него с разгона налетело несколько мальчишек и девчонок. Сколько точно упало на него, не знал никто. Повела Маша Вадима в больницу, но назначенное лечение не помогло. Ездила она с ним и в областную больницу, и находила бабок, знахарок, и по совету подруг натирала его различными настоями трав. Ничего не помогало. И только через три года потихоньку стало прекращаться подёргивание, как говорили ей врачи – тик.
 Что помогло, врачи или знахарки- старушки, до сих пор не знает.
 Вот тогда и заметила Маша впервые у себя седые волосы. Было от чего. А Вадим стал нервным и часто повышал голос на неё, мать, голос. И, когда она забеременела снова, и появился на свет маленький Коля, он гневно закричал: - «Зачем он Вам нужен?
 Нищету разводить? Смотри, у нас только стол самодельный да стулья, что папа сам сделал. Кровати нормальной нет. Я хочу в институт поступить, выучиться, чтобы жить нормально, как люди в городах живут. А если узнают, что дед у меня кулаком был, не видеть мне института, как своих ушей. Теперь же надо ещё Кольку кормить, покупать ему всё. А как же я, учёба?»
         -Ничего, сынок! Мы же не против того, чтобы ты учился и дальше. Помогать будем
 В меру наших сил и возможностей. А то, что дедушку раскулачили, никто не знает. И ты никому никогда не рассказывай. Всё сделаем, только бы здоровье не подвело, - горько заплакала она.
          Маленький Коля часто по ночам плакал, не давая никому спать. Утром Вадим вставал невыспавшийся и не скрывал своей неприязни к младшему брату.
         -Крикун ненормальный. И родился же на мою голову, змеёныш, - говорил Вадим вполголоса и незаметно, чтобы не видела мать, щипал Колю. С новой силой Коля принимался плакать, а Вадим, довольный, уходил в школу. Видела Маша синяки на теле Коли, но ничего не говорила Вадиму, боясь, что он ещё больше возненавидит меньшего брата. Только старалась никогда не оставлять Колю надолго наедине со старшим братом.
         Время шло. Уехал  в город Вадим, сдал успешно вступительные экзамены и поступил в институт. Рос и Коля. Только часто болел он то гриппом, то ангиной. Рос он, в отличие от Вадима, щупленьким, но зато радовал родителей ласковым, мягким характером. И всегда помогал матери, без напоминания, по хозяйству. Маша тоже стала часто болеть и стала постоянной пациенткой больницы. Тяжёлая работа никогда не делает любого человека здоровее. Сделали ей сначала одну операцию, потом, через год, вторую. Нельзя ей было поднимать никакого груза, но корова и овцы не будут стоять голодные, есть хотят, вот и приходилось ей и воду им носить, и сено в охапке. А ночью во сне протяжно стонала она от боли.
         Окончил успешно Вадим институт. На четвёртом курсе он познакомился с девушкой, красавицей Катей. Училась она на четвёртом курсе педагогического института и, после защиты дипломной работы, они расписались, чтобы их по распределению послали в один город. Началась для них новая жизнь во вновь строящемся городе. Всё, о чём мечтал, Вадим получил. Дали им, как специалистам, приехавшим по распределению, однокомнатную квартиру. Дали, как молодым специалистам, со всеми удобствами. А через пять лет, получили они новую, четырёхкомнатную квартиру. Обставили её новой мебелью, а старую мебель выкинули на свалку. Появились у них к этому времени и деточки, Юля и Гена. Хорошо стали жить, ни в чём не нуждаясь. Только иногда вспоминал Вадим с горечью о том, как жил когда-то в землянке. Нет, нельзя сказать, что он забыл родителей. Они даже ездили несколько раз в отпуск проведать их. Катю познакомил с ними, да и показал ей, как жил раньше, в этой забытой Богом, глуши. Ничего почти не изменилось в землянке за это время. Стояли всё те же, сколоченные отцом, стол и стулья. Даже кровати были всё те же, как тогда, в школьные годы. Только добавилось трюмо в углу.
          Однажды за столом Илья спросил у сына, не найдётся ли для него работа в городе, а, возможно, и у него на производстве.
        -Хотелось бы старость встретить, хоть иногда встречаясь с родными детьми и внуками. И Коля, как армию отслужит, тоже, возможно, захочет к нам переехать. Чтобы вместе, в одном городе, жить. Хорошо бы было, - размечтался отец.
          -Ну конечно, папа, увольняйся и приезжай. Работу найдём, а потом и квартиру можно будет через время получить, - обнадёжил отца Вадим.
          Собрал Илья урожай с огорода, опустил картошку в погреб, капусту в кадушку заквасил, да и поехал к сыну. Впервые осталась Маша в землянке одна, без сыновей и Ильи. Хорошо, что хозяйство скучать не давало, но и отдыхать, и болеть тоже было некогда. Хоть умирай, а кормить и поить их надо. Да и корову подоить вовремя.
         Наступила зима. Была она в тот год суровою, морозы стояли под сорок. Да ещё  и с ветром. Землянку замело по верхние переплёты рам в окнах снегом. Снег лежал полутораметровым слоем во дворе. Чтобы утром принести воды, напоить всю живность, надо было прокапывать тоннель от двери дома до колодца. И к стогу сена нужно было пробиваться с лопатой в руках. Тяжело пришлось Марии. Стала часто писать письма Илюше.
           -Плохо мне  без тебя, Илюшенька!  Скучаю сильно по тебе, по сыновьям и внукам.
 Скорее бы проходило время разлуки, - в каждом письме писала она.
          В апреле вернулся из армии Николай. А ещё через неделю вернулся домой и отец, Илья. Поставил чемоданчик под кровать и сказал: - «Вот и вернулся. Дома лучше».
 Сколько раз Маша пыталась расспросить его о Вадиме, его жизни, о внуках, но он упорно молчал, отнекивался.
          -Что рассказывать. Хорошо они живут. Только мне там не климат, не хочу туда ехать жить. Дома лучше. Здесь, в своей землянке, и умирать буду, - угрюмо  выдавил он из себя.
          А через два месяца, летом, пришло письмо от Вадима. Илья и Коля были на работе, и письмо прочитала Маша. После обычного вступления и пожеланий здоровья он
 писал: - «Ты извини, папа, меня, что глупости тебе наговорил. Водка виновата во всём. Только пойми и ты нас с Катей правильно. Ведь мы только перед твоим приездом купили мягкую мебель, а ты всё время садился в одном месте, вот она и забеспокоилась, что ты пружины продавишь. Диваны, сам знаешь, какие сейчас делают. И, когда друзья мои были и назвали тебя «предком», ты тоже зря обиделся. Мог бы с нами выпить рюмку, за знакомство. Они не хотели тебя обидеть. Да они  и не заметили, что ты обиделся. Пьяные все были. Да и ситуацию с Геной понять можно. Привык он жить в своей комнате один, а ты со своими вопросами, советами надоел ему. И телевизор он включал, когда хотел, а ты стал выключать его, когда он начинал учить уроки. Лучше бы ты к нему не лез. Жаль, что у нас  не пятикомнатная квартира и тебе пришлось жить вместе с Геной. Юля тебя часто вспоминает, спрашивает, когда дедушка к нам снова приедет. И с работы твои товарищи спрашивали, почему это ты так быстро уехал, привет тебе передавали. Прораб жалеет, что ты уволился, говорит, что хорошего механизатора потеряли, что он начальству уже ходатайство писал о постановке тебя на очередь (на получение квартиры).
        После ужина Маша отдала письмо Илье. Прочитав его, он, махнув рукой и сказав, - да это бы ещё ничего, это я бы вытерпел, -  пошёл смотреть телевизор. Видно, было ещё
 что-то такое, что зацепило отца за душу, острыми шипами вонзилось в душу.
        Умер отец осенью. Подвело его сердце, хотя он никогда не жаловался на него. Умер в своём доме, как и хотел. Лёг после обеда в воскресенье отдохнуть, и через минут пятнадцать его уже не стало. Скромно жил, скромно и ушёл. Приехал на похороны и Вадим. Один, без Кати и детей. На следующий день и уехал, ссылаясь на сильную занятость на работе. Не стал ждать и девяти дней. Сказал, что помянут дома, с детьми и женой.
        Недолго пережила его и Маша. Стала ещё чаще болеть, очень быстро уставала, часто ложилась в постель среди дня, жаловалась на боли. В больнице поставили страшный диагноз - рак.
 Операцию уже было поздно делать и весною, через полгода после смерти мужа, её не стало. Похоронили её рядом с Ильёй. И здесь они были вместе, не расстались.
        Вадим на похороны немного опоздал. Пришёл с поезда прямо на кладбище, когда гроб с телом уже опустили в яму и начали присыпать землёй.
        После поминок, за столом, он изрядно выпил. Пил водку, почти не закусывая, как воду. Николай сидел напротив него и вспоминал, как принято на поминках, родителей.
        -Что ты, змеёныш, понимаешь в этой жизни? Зачем тебя на свет пустили, бестолкового. Это мать, совсем без мозгов, виновата, что ты родился, всё из-за неё, подкулачницы. Знаешь, как мне трудно пришлось. В институт учиться поехал в старом пальто, одеться  не во что было, - он тяжело дышал от охватившей его ненависти. Бранные слова лились из него, как из помойного ведра. Вся злость, что копилась у него с детства на Колю и родителей, выплескивалась на сидевшего против него брата.
         На следующее утро он уехал. Николай не пошёл его провожать к поезду, только довёл до калитки и, ни слова не сказав на прощание, закрыл за ним на засов калитку.
         Прошло тридцать лет. За это время много событий произошло в мире, в нашей стране и в нашей семье. Умер Брежнев и забрал с собою эпоху старых большевиков. Взорвался реактор на Чернобыльской АЭС, началась и закончилась продажная война в Афганистане, началась, да так и не закончилась перестройка. Распался Союз и, как следствие распада, наступила бандитская власть во всех признанных и непризнанных странах СНГ, война в Чечне и Приднестровье, стрельба и сплошные разборки между группировками и людьми, всеми силами стремившихся к власти и дармовым, бешеным деньгам. Деньги стали мерилом жизни. Пропали очереди в магазинах, но привычными стали очереди проституток на обочинах дорог и на Тверской улице в Москве. Привычными стали в обиходе людей мобильные телефоны и компьютеры.
         Николай за это время обзавёлся семьёй и жил в областном городе. Жена Ирина родила ему сына, и назвали они его Ильёй, в честь деда. У Ильи рос сын Иван, внук Николая.
         С семьёй Вадима Николай поддерживал связь, поздравляя его и Катю ежегодно с днём рождения. После того, памятного для Николая, дня похорон матери, ни он, ни Вадим, ни разу не были друг у друга в гостях. Зачем бередить незаживающую рану.
           И вдруг – звонок. Звонил Гена.
          -Дядя Коля, приезжайте  к нам на день рождения отца. Мама болеет сильно и тоже хочет Вас видеть. Ждём Вас, - звучал в трубке Николай голос племянника.
          -Как, Ира, поедем или нет, - спросил у жены Николай.
          -Едем, если ты и словом не напомнишь Вадиму о тех словах, что он говорил тогда.
 Незачем вспоминать давние обиды, душу травить, покойных родителей тревожить, - посмотрела она на мужа своими голубыми глазами.
          Приехал Николай с женой как раз вовремя. Поразила их убогость этой, когда-то, по рассказам отца, очень ухоженной квартиры. Разбитые двери еле плотно не закрывались, обои, пожелтевшие от старости, во многих местах отклеились и висели. В люстре не было двух плафонов, и потому она висела косо, глядя двумя рожками в потолок. Было видно, что хозяевам более чем халатно относились к квартире и своему быту. Во главе скромно накрытого стола сидел именинник, Вадим. Немного людей пришло поздравить его с днём рождения. Были товарищи по работе, а рядом с ним сидела сильно постаревшая Катя. И – они, Коля с Ириной. Ни детей, ни внуков не было. Пили за семидесятилетие юбиляра, хвалили за работу (он ещё в семьдесят работал), желали долгого здоровья и чтобы он, хотя бы раз в месяц, но появлялся на производстве. Поздравляли с началом спокойной жизни на пенсии. (Вадим, наконец-то, с завтрашнего дня на отдыхе). Посидели, пока не закончилась водка, дружно поднялись и, поблагодарив хозяев за гостеприимство, разошлись.
        Утром, после завтрака, Вадим предложил Николаю прогуляться по городу, подышать свежим воздухом.
        -Я тоже пойду с Вами, - заявила Ирина.
        - Да нет, Ира, мы вдвоём пойдём, поговорим о жизни, а Вы с Катей что- нибудь к обеду вкусненькое приготовьте, пока мы ходим, - отказал ей Коля.
        Найдя в парке скамеечку, подальше от людских глаз, Вадим предложил посидеть.
        -Знаешь, Коля, прожил я свою жизнь в труде, никогда от работы не бегал. Да только не одной работой ценность жизни измеряется. Наделал за свою жизнь огромное количество ошибок и сейчас они мне спать ночами спокойно не дают. И у тебя хочу прощения попросить, за грубость и неуважение. Просить у мамы и папы надо бы мне прощения, да нет их давно на свете. Обидел я их сильно  при жизни, да  и после смерти тоже. И это чувство вины останется со мною навсегда. Не думал я, что так всё будет. Подвела меня моя семья. Ты про меня и мою семью, детей и внуков ничего не знаешь, хоть и брат родной. И только себя виню в этом. Хочу рассказать тебе, если тебе интересно,- грустными глазами посмотрел он на меня.
        - Конечно, интересно. А то, что тогда, после похорон мамы, было, давно прошло и быльём поросло. Хорошо, что ты нашёл в себе силы говорить обо всём этом. Я очень рад. И давай не будем мы с тобой вспоминать больше о былом, - ответил я Вадиму, беря его за руку.
        -Приехал  тогда я с похорон мамы и вижу, что с  Катей моей что-то происходит.
 Она же у меня импульсивная, всегда весёлая, быстрая была, вся в движении, никогда не посидит минуточки на месте, А, тогда словно подменили её. Сидит молча, смотрит в одну точку, бормочет что-то. Вызвал скорую помощь. Сказали, что у неё тихое помешательство. С той поры частенько приходится отвозить её в жёлтый дом. Если полежит в больнице месяц, другой, потом год, два чувствует она себя  нормально. С тех пор и за квартирой некому присматривать. Запустили её, не ремонтировали. Сын, Гена, после армии женился, внук есть, Олежка, очень умный мальчик, в школе отлично учится. Купили мы со сватами им квартиру, а я подарил им машину и гараж капитальный, каменный. Себе купил железный гараж. Да вот беда! Запил Гена. Разбил машину, продал гараж, чтобы заплатить за последствия аварии. Закодировали его, снова купил ему машину и снова он её разбил. Кто будет пьяного на работе держать? Какая нормальная женщина с постоянно пьющим жить будет? Знаешь, я всю жизнь работал и зарабатывал очень хорошо. Запасы были. Купил и оформил на себя ещё одну квартиру. Гена сейчас там живёт, к нам редко приходит. Хорошо, что позвонил тебе. Просил я его. Мне неудобно было. А квартиру на него не хочу оформлять. У Юли тоже в жизни не сложилось. Окончила экономический институт, но работать не хочет по специальности, ответственности боится. С мужем разошлась, живёт одна, дети то с ней, то у мужа. Купил я и ей квартиру. Хорошо, что дешёвые в то время квартиры были. В этом повезло. Вот и сидели они всё время на моей шее. Один я работал. Катя из-за болезни работать нельзя, детям тоже работы нет. Да и не искали они работу. Им и так хорошо. Когда деньги у них кончались, мама им и есть и пить носила. Я ругаю её, а она всё равно несёт. Вот так и жили. Болеть я стал частенько. Сердечко подводит. Будем теперь на пенсию жить. Есть у меня несколько тысяч долларов на книжке. Хочу завещать внуку, Олегу, чтобы смог образование получить.
        Умер Вадим через полтора года после нашей последней встречи. И не от сердечного приступа, а от двухстороннего воспаления лёгких. Ушёл с ночевкой к Гене, чтобы поговорить с ним и в очередной раз образумить. Через два дня, обеспокоенная долгим отсутствием мужа, пришла Катя на квартиру к сыну и застала его спящим в стельку пьяным на кровати. У открытого окна на диване в беспамятстве лежал Вадим. И это – зимой. Позакрывала Катя окна и вызвала скорую помощь.
        Коля стоял у гроба, смотрел на чисто выбритое, помолодевшее лицо Вадима и думал о том, что скоро сможет Вадим встретиться с папой и мамой, попросит у них прощения и тогда, возможно, душа его успокоится. Думал о том, что не проходят безнаказанно наши грехи. За них обязательно будет кто-то отвечать. Если не ты сам, то твои дети и внуки.  Что с ними будет? С Катей, Геной, Юлей? Знает один Бог.