Ч. 2. , гл. 4. ограбление по-советски

Пермь. Кама. Гостиница. Двуспальная кровать в номере, будь она неладна! Не зная спокойной супружеской любви с законным мужем, воспринимаю атрибутом своего грехопадения идеально – чистую казённую постель. Это ложе раз и навсегда останется привилегией случайных встреч с любимым.  Так и напрашивается женское послесловие  в духе «моралите»: «… с прискорбием сие сообщаю».
После двух недель фактической  прикованности к постели  в Магнитке от скорби по утрате, после решительного бегства от цивилизации в Сыртинку, чтобы побыть одной, не общаться со знакомыми, я с удивлением обнаружила  тут своё  тело, выжженное изнутри страстью и воздержанием, но лёгкое и по-прежнему привлекательное. Даже,   несмотря на придуманную мной самую траурную и невзрачную причёску,  – «простоволосый хвостик» - всё отросшее собирается под резинку – сомнительное  украшение  для одинокой дамы.  Но мне не перед кем блистать и некого прельщать. Так дурно я не позволяла себе выглядеть лет с одиннадцати, намеренно обезображивая  себя.  Ещё в середине июля мне казалось, что все глубинные желания во мне полностью уничтожены.  Мне бы в голову не пришло теперь вызвать телесный экстаз. Насколько  искусственно это было бы:  невообразимо и неуместно. Армен совсем напрасно попытался было заподозрить  меня в нецелевом использовании совместного душа;  рядом с ним моя внутренняя женщина вновь обернулась пажом, рыцарем, подростком – максималистом, верным и преданным, далёким от плотских вожделений. Что может, кроме открытости, передать долгое объятие или братское рукопожатие, если не это: «Мы с тобой одной крови – ты и я»! Мы целый месяц практиковались быть соседями, любя друг друга или только лишь это утверждая? И я не во всём была открыта до конца перед Арменом. Как минимум две личных истории удалось замолчать. Так между нами нигде  речи не заходило о Его Величестве как о моём  «возлюбленном», ведь  и сама при его физическом отсутствии этого даже не осознавала. И потому не собиралась этим как-то дразнить Армена, ограничившись признанием в неверности.  И второй случай, уже не про альков.
У меня образовался огромный долг совсем  незадолго  до отъезда в деревню. Армену бы ничего не стоило его загасить, но для меня и это было  неприемлемо. Не хотелось выглядеть перед ним настолько несостоятельной, стыдно было признаться, что так просто «кинули» и «развели». Я почти готова была уже открыться в том, что заботит и тяготит. Но как раз намеченным вечером Армен был не в духе и дал разгромную рецензию на мою прозу для факультета киноведения, заключив после прочтения текста, что «солидным людям этого и показывать нельзя», и как бы я не отстаивала метод, что «образованность – это школа быстрейших ассоциаций» (Мандельштам), Армен был неумолим: «Пиши уж   лучше стихи!» Мы не поссорились, но и откровенничать что-то расхотелось.
Так вот денежный тупик возник из-за странных обстоятельств одной обычной кражи с мошенничеством. У меня стащили сумочку с документами и деньгами прямо в аэропорту, когда около года назад я должна была лететь в Ленинград на месяц практики к Евгению Николаевичу Ильину и Владимиру Натановичу Шацеву в Детскосельскую Школу Искусств. Сам Ильин подписал важный автограф для меня: «Приобретайте свой путь и своё мастерство на фундаменте собственной личности», хлопотал о приглашении, прислал вызов, - всё, как и полагалось. Но мне не суждено было улететь: я отдала белую сумочку в горошек Ларисе, провожающей меня, а сама отправилась изучать табло с расписанием рейсов. В это время к подруге подошли двое молодых людей и представились моими студентами, передав ей якобы мою просьбу «подать сумочку». Надо ли говорить, что больше эту парочку талантливых артистов мы не видали, как и унесённую  сумку, полную денег на заказы всяческих дефицитов от друзей.
Меня постигла настоящая финансовая катастрофа, но моё окружение изрекло назидательно: «Деньги потерять – ничего не потерять». Легко сказать! Предстояло вернуть двойную сумму – плату за беспечность. И мне ничего не оставалось, как стиснуть зубы и отдавать долги.
Это стало закалкой перед собственным будущим, только в игровой, смоделированной форме. 
У меня, кстати, до сих пор красуется в фотоальбоме  надпись ещё времён Ташкента: «Света, ситуация модельная – терпи!» Чужой игротехник пожалел. А свой – нет. 
И вот новая авантюра.
Если бы точно знать, кто стоит за внедрением в сознание педагогов страны нового содержания под названием  «Развивающее обучение», рискнула бы и тогда? Мне же одной личной трагедии с лихвой хватало!
И я же поклялась, что никаких больше мужчин!  Надо понимать, что никаких «новых», а про «старых» и «бывших» в клятве ничего не говорилось! Зачем было кричать «но пасаран»?
До явления Светила на моём горизонте: новые встречи. «Девочки» от 20 до 60 – и  - ничего компания! Римма из Рогачёва, Люся и Надя из Челябинска, Наталья из Свердловска – дружим!  Из них все взрослые дамы мечтают меня «удочерить» - я же такая «хорошенькая»! С чего бы это? Впечатление произвожу смесью восточной покорности и комиссарством от папы с размахом – люблю с шашкой наголо и сплеча, дайте лишь повод!  Кстати, на этот раз Светилу  в голову приходит не дочерняя аналогия,  он меня с «сестрой»  ассоциирует, что не намного лучше. Хотя после месяца бесконтактной и почти бесполой любви с Арменом оптимизма у меня во взглядах на отношения  с мужчинами явно поприбавилось. Он и пригодился вскоре, потому,  что встретила не кого-нибудь, а самого Его Величество при исполнении.
Понятное дело, не признал он меня сразу-то.  А мне бросились в глаза отросшие чуть ли не до плеч тёмные локоны, позже объяснённые тем,  что в его родной школе, где он директор, всех волосатых детей застраивают, а он за свободу для неформалов из солидарности с ними заодно.  Я уже было и настроилась, что постель – не повод для знакомства, что  по отдельности – оно и к лучшему, пристально вглядываясь в свиту. Не хватало ещё и  на Стеллочку лично натолкнуться. Впрочем, на тот раз интуитивно верно сразу определила, с кем тут кто. Цепкий взгляд  выхватил именно ту, что со Светилом ныне накоротке. Но я предпочла завязать со своими прозрениями.  Все эти любовные похождения выглядели на фоне истинной трагедии таким фарсом и пошлостью, что давали основание снисходительно взирать на Светило в его гареме  с узурпацией прав, что ему можно всё. Я не презирала, не возмущалась, а лишь изучала, куда пойдёт мужчина на свободе и готовилась дать отпор любой попытке  контакта со мной. Поселилась с самой строгой и целомудренной подругой  и вознамерилась жить без приключений.