Ничего нельзя делать приблизительно А. Т. Нянковск

Нянковский М.А. «О тех, кого помню и люблю…» Гаркави, Тыняновы, Рохленко, Нянковские / М.А. Нянковский; худож. М.Е. Бороздинский. – Ярославль, 2009. – 240 с.: с ил.

“The critic is he who can translate into another manner or a new material his impression of beautiful things. The highest, as the lowest, form of criticism is a mode of autobiography.”
(Oscar Wilde, The Picture of Dorian Gray)

«Критик - это тот, кто способен в новой форме или новыми средствами передать свое впечатление от прекрасного. Высшая, как и низшая, форма критики - один из видов автобиографии» (Оскар Уайлд, Портрет Дориана Грея, перевод с англ. М.Абкина)

Книга Заслуженного учителя России (без звания никак не обойтись, поскольку оно присваивается государством и дается пожизненно, хоть автор и не работает уже в школе, а руководит книжным издательством в Ярославле) Михаила Александровича Нянковского без экивоков интересна, талантливо написана, чтение ее и обсуждение одинаково захватывают, впечатления и «послевкусие» обволакивают и длятся.
Так просто делиться с коллегами: «Замечательная книга!». Дать им почитать, отвлечься на другие дела, выслушивать день за днем уже их, их семейных и близких восхищенные отзывы, и все это время какой-то частью сознания постоянно думать… Затем попросить вернуть книгу и уже вплотную приступить к тексту – не книги, а о ней. Удивительно, как легко читать книгу Нянковского и как трудно о ней писать.
Чтение книги в моем случае совпало с посещением торжественной церемонии награждения победителей Национальной премии в области литературы премии «Большая книга - 2010».

Отступление первое
Вечером 23 ноября московский дождь встретил меня у метро «Текстильщики» и омыл теплившиеся во мне еще с утра благостные литературные иллюзии. Струи отретушировали эмоциональный след отгремевшей чуть раньше церемонии награждения победителей Национальной литературной премии «Большая книга - 2010».
Дом Пашкова Российской государственной библиотеки в пятый раз принимал номинантов-финалистов премии и их свиту. Его литературная память питала церемонию с самого ее рождения. Джазовые фиоритуры лакировали лепнину на потолке большой залы особняка, декорации расцветили его интерьеры, а литературная и около нее богема подсветили своим блеском.

Отступление второе
Национальная литературная премия «Большая книга» учреждена в 2005 году «Центром поддержки отечественной словесности» (2010 год – ее юбилейный). Экспертизу произведений осуществлял Совет, который сформировал «Длинный список» и «Список финалистов». В 2010 году этот список состоял из 14 претендентов, представлявших Россию, ближнее и дальнее зарубежье. В течение полугода жюри премии - Литературная академия - оценивала по десятибалльной шкале отобранные произведения. В числе 83 голосовавших в этом году был и заведующий кафедрой культурологии и журналистики ярославского педагогического профессор Евгений Ермолин, заместитель главного редактора журнала «Континент».

Отступление третье
По традиции 11 финалистов заняли места на сцене, отсутствовали Олег Павлов, Борис Евсеев и Виктор Пелевин (писатель-фантом не первый год игнорирует церемонию.)
Третью премию присудили отсутствовавшему Пелевину - за роман «t» (издательство «ЭКСМО»), вторую – книге Александра Иличевского «Перс» (издательство «Астрель»), абсолютным победителем стал Павел Басинский и его книга «Лев Толстой: бегство из рая» (издательство Астрель). Евгений Ермолин в своем блоге признался после церемонии, что поставил двум из трех победителей 2010 года по десятке, правда, сохранил в тайне кому. Превосходство лауреата первой премии впечатлило: его отрыв составил 158 баллов.
Итоги конкурса зрительских симпатий стали известны за день до церемонии - 22 ноября. Призы достались тому же Пелевину (первый приз), «Андерманир штук» Евгения Клюева (второй приз) и Михаилу Гиголашвили – за книгу «Чертово колесо» (третий приз).

Отступление четвертое
Практически с основания премии триумф на ней празднует литературная биография –главный по факту жанр российской литературы (!). Первая премия 2010 года. Вторая премия в основном конкурсе и третье место по результатам читательского голосования в 2008 году («Александр Солженицын» Людмилы Сараскиной). Вторая премия 2007 года («Алексей Толстой» Алексея Варламова). Первая премия 2006 года («Пастернак» Дмитрия Быкова).

Отступление пятое
После церемонии друг вел меня по Варварке до метро «Китай-город». По пути показывал Москву, которая в советском прошлом скрывалась в тени гостиницы «Россия». Теперь ничто больше не нависает над Английским подворьем XVI века. По-дореволюционному иллюминирован ЦУМ. На кремлевские башни вернулись лики Спаса и Чудотворца. Новая Россия стыдливо «взрывает» советское прошлое и возвращает лики дореволюционной истории. А из современного - пока новострой одноименной со столицей гостиницы (в нем в тот вечер теплились огоньки).

Отступление шестое
Так и в литературе. Можно верить, что и документалистика в недалеком будущем перестанет прикрывать нехватку самобытности, из-под маски биографии выглянет лицо современной литературы, традиционные жанры выйдут из тени. И российская литература, как в былые времена, обретет собственные (не только Чехова и Толстого) честь и достоинство.

Свои размышления я назвал «За маской литературной биографии» и разместил в блоге: http://vsrhetor.livejournal.com. Мои мысли оказались созвучны тому, что огоньковский журналист Ирина Кравченко написала в статье «Жизнь нарасхват» о книжной выставке non / fiction («Огонек», №47, 29 ноября 2010 года): «Один из самых популярных жанров здесь – по-прежнему беллетризованные биографии великих».
На фоне этих размышлений о судьбе русской литературы шла работа над рецензией на книгу Михаила Нянковского.
Если принять во внимание то, что Оскар Уайлд называл автобиографией (см. эпиграф), то перед нами книга-автобиография, в которой автор делится с читателями своими «впечатлениями от прекрасного» и невольно становится благожелательным критиком тех, кто вошел в его жизнь и одухотворил ее.
В основном изложении автору удалось достичь высокой ступени документального «остраннения» (от) своих близких, их жизни (и в этом проявилась «сухая» биографичность книги). Но в отдельных местах (в отступлениях и особенно в последней главе «Семейная педагогика») повествование проникновенно и вызывает сравнение с литературными исповедями.
Повествование в книге полисюжетно, только действующие лица в каждом сюжете не вымышленные романные персонажи (правда, по крайней мере, один или два точно почти мифологизированы на пространстве целой страны – я имею в виду Юрия Тынянова и Вениамина Каверина), а живые люди, живущие в памяти тех, кого они родили, с кем работали, кого родили после них: бабушка Эстя (Эсфирь Александровна Гаркави), дедушка Лева (Лев Николаевич Тынянов), бабушка Раля (Рахиль Натановна Нянковская), дедушка Тева (Тевель Шлиомович - Теодор Соломонович Нянковский), мама (Елена Львовна Тынянова), папа (Александр Теодорович Нянковский). (Очень необычно «выписывать» эти незнакомые, из другой жизни и, может быть, другого измерения имена, представляя себя танаем эпохи Мишны или древним летописцем. И совершенно самостоятельно возникает новая тема для специального лингвистического или философского исследования о том, как внешние обстоятельства меняли имена людей а история топталась по их судьбам.)
Все эти люди в силу совершенно особого отношения к ним автора - родственного (но родство здесь не биологическое, а выше - духовное!) – привлекают читателей (я сам наблюдал реакцию нескольких) своим староинтеллигентским, эталонным (и раритетным сегодня, увы!) поведением, которому хочется подражать. (Или плакать от его невозможности...)
Откровенность автора вызывает острое желание сопереживать от всей души. Особенно печально читать частый авторский рефрен «ах, если б знать!» по поводу того, как много мимолетного упущено, прекрасного не зафиксировано. Следовательно, все это навсегда потеряно... Сердце занималось каждый раз, когда внутренне соглашался с автором: сколько утеряно и упущено в каждой семье, сколько бесследно кануло, сколько уже не вернуть.
Правдивая историко-биографическая основа книги и наложенные на нее жизненная философия и лирическая мудрость автора (недостает только художественного вымысла) вызывают ассоциации с еще одной литературной традицией – аггадой, в книгах которой можно встретить и притчи, и рассказы, и биографические истории людей, чья жизнь рассматривается под увеличительным стеклом читательского интереса и является образцом для подражания.
В этом ракурсе книга скорее агиографична - это рассказы об эталонной для читателей жизни полумифологических персонажей, только может показаться, что мифология их не переходит границ одной семьи. На самом деле их жизнь и профессиональная деятельность (автор об этом неоднократно пишет, а некоторые мои друзья с готовностью подтверждают) тесно связана с Ярославлем, пусть и уходящим, но еще живущим в памяти все-таки нескольких поколений.
Это книга воспоминаний – мемуары – и одновременно документальная повесть. Помимо собственных воспоминаний, автор использует другие материалы: письма, почтовые открытки, телеграммы, фотографии главных персонажей, их большой родни, ее воспоминания (Лидии Николаевны Тыняновой), неопубликованные записки («Записки старого врача» прадеда Насона Ароновича - Николая Аркадьевича Тынянова), документы (свидетельства, сертификаты, грамоты, дипломы, удостоверения, личные дела, комсомольские и студенческие билеты), публикации в СМИ.
Хронологический ритм синкопируют отступления (я насчитал девять), которые углубляют время повествования, дают по(д)слушать размышления и особенно личные воспоминания самого автора. Первое отступление – совсем детское, из детских переживаний - вводит в повествование Лидию Тынянову и Вениамина Каверина. Второе, четвертое и восьмое – медицинские – знакомят с рукописью прадеда-врача Николая Аркадьевича Тынянова. Третье посвящено Арине Родионовне трех семей: Гаркави-Тыняновых-Нянковских – няне нескольких поколений детей Нюре (Анне Константиновне Шуваловой). Пятое – «Дядя Юша, ты классик?» - двоюродному деду Юрию Тынянову. Шестое – бабушке Рахили Натановне Нянковской и ее сестре Вере Натановне Стремоусовой. Седьмое – новым дальним родственникам, в том числе Евгению Дворжецкому, бабушка которого носила фамилию Нянковская. Девятое – об отце.
Еще одна грань книги - историческая повесть: в ней раскрывается история российской до и послереволюционной и советской до и послевоенной интеллигенции: медики Л.Н. Тынянов, Э.А.Гаркави, Т.С. Нянковский (еще больше имен врачей упоминается), ученые (Р.Н. Нянковская), инженер-строитель А.Т.Нянковский, педагоги (сам М.А.Нянковский и его «семейные педагоги»), писатели (Ю.Н. Тынянов, В.А.Каверин). Все без исключения литературно и в отдельных случаях театрально одарены. В книге раз от разу возникают образы следующих, не описанных в книге, поколений Нянковских. Но, по-видимому, это уже новейшая история и… другая книга.
…авантюрный «роман». География жизненного пространства и передвижений персонажей необычайно широка для книги такого небольшого объема: еврейское местечко Велионы и город Режица Витебской губернии – Ярославль (Э.А. Гаркави и Н.А. Тынянов), Черниговская губерния – Харьков – Сибирь - Дальний Восток – Ярославль (Р.Н. Нянковская), Новогрудка Барановичской области Белоруссии – Цюрих – Харьков – Иркутск – Хабаровск – Владивосток - (Т.С. Нянковский), Ярославль – Москва – Находка – Севастополь – Ярославль (А.Т. Нянковский). Российская империя – Советский Союз – Российская Федерация.
Если коротко, книга Нянковского «беременна» романом...
Правда, один роман на ту же тему (еврейские скитальцы), о той же эпохе (правда, временные рамки поуже), с тем же пафосом (высочайшее предназначение человека - передать человеческое по наследству) я уже знаю: «Даниэль Штайн - переводчик» Людмилы Улицкой.
«Мальчику из хорошей семьи», по-видимому, даже не нужно (или нужно, но не часто) специально ходить в библиотеку или работать в архиве, потому что в «хорошей семье» все: и память, и документы - под рукой и в хорошей сохранности. А в результате возникает обобщенное и типизированное описание судеб нескольких человек в истории целой страны.
Подписываюсь под каждым словом Александра Теодоровича: «Ничего нельзя делать приблизительно». Да здравствует роман! Sic.