Любите ли вы Канта?

ЛЮБИТЕ ЛИ ВЫ КАНТА?

Анна любила свое нежно-розовое тело, свою молодость, свою пушистую гриву, этот  нимб ярко рыжих  волос, свою танцующую походку, от которой у мужчин по спине бежали мурашки. Анне было только двадцать. Она любила  массаж и секс. А лучше -  то и другое вместе. Предавалась тому и другому
весело, с  иронией, достойной лучшей студентки философского факультета Сорбонны, вечно прячущей свои лукавые зеленые глаза под огромными в серебристой оправе очками…

 …« Какое мне дело, чем они там заняты,  в последнем ряду», - профессор
Бертран невозмутимо пытался продолжить лекцию. Это у него  получалось плохо.

… Опять эта парочка, Анна и Пьер - смуглый нагловатый студиоз, которому
Кант был столь же интересен, сколь   пенсионное законодательство Новой Гвинеи или поправка Джексона-Веника, очень отвлекали молодого профессора от  кантовских императивов. Между тем, прикрыв конспектами брюки соседа, Анна запустила туда шаловливую ручку и  тайком  развлекалась с жезлом его жизни под рассуждения  профессора о «вещи в себе».

Старик Кант помогал молодежи получать особое удовольствие от премудростей любви…

С этой лекции профессор Бертран стал постоянно думать о маленькой мерзавке  - пусть только явится на экзамен…
   
И экзамен настал.

Анна давно уже замечала на себе то пристальные взгляды
профессора, то странные паузы в его речи в те минуты, когда его взгляд  останавливался на них с Пьером. Этот сорокалетний старик, как он смеет ее смущать.

 …Он  нравился ей.  Более,  чем нравился. Ей нравилось дразнить его, скользить – лишь мысленно - по краешку его губ  и цепенеть от этой своей наглости…

… Теперь же,  выдав ей билет, он все не вызывал ее, пропуская других без
очереди. Надо же, в билете первым вопросом была философия Канта.
 
… Анна давно изложила на бумаге не только все, что знал великий философ, но даже то, о чем старикан и не догадывался. Здесь были и пикантные – разумеется, существовавшие лишь в воображении Анны -  подробности из жизни немецкого гения, сопровождаемые интимными набросками, рисованию которых Анна предавалась с увлечением, не заметив, как осталась в аудитории одна…
… с профессором Бертраном.

За окном сгущались сумерки,  свет никто не  включил…
 
 - Итак, Анна, что вы думаете о Канте? -  Бертран подсел к ней как-то неожиданно.

Голос его казался нереальным в этих потемках, да и вся ситуация была
необычной.

- Кант,  - Анна задумалась. - Кант…

Все мысли вдруг вылетели из ее прелестной умной головки, кроме одной - ей представилось, как она играла с пенисом Пьера на лекции про Канта.
  - Анна, у вас было много времени  чтобы  подготовиться, - двусмысленно прошептал профессор. Или ей это показалось? 

Голос его резко упал в отличие от  другого, древнего  начала, и  это не могли скрыть никакие конспекты.

Анна замерла.
Язык не слушался ее.

Профессор вызвал в ней противоречивые чувства. Ей было страшно, что он изнасилует ее прямо здесь, в стенах Альма Матер, и в то же время  безумно хотелось этого.
Она покрылась испариной. Секунду в воздухе звенела тишина и…
… Анна потеряла сознание… 

  Придя в себя, Анна обнаружила, что лежит раздетая на  широком подоконнике.
За окном  была глубокая ночь…

… Они  были одни не только в аудитории, но и во всем здании. 

- Вы заснули, и я не стал вас будить, - ответил на ее незаданный вопрос Бертран.

 Голос его был нереален, казалось, что он шел откуда-то с ночного неба из-за окна.

Озябшая, Анна инстинктивно прижалась к мужчине.

Она слышала, как постукивает, захлебываясь в первобытном ритме его сердце, и ее сердце стало настукивать африканские ритмы там-тама.  Его руки, ласкавшие ее, согревали ее зябнувшее от смущения тело...
 
… Это было невероятно: подоконник, конспекты на нем и они на конспектах…голые… Храм науки…  звездная ночь за окном…

Ее трясло. Его руки, опускаясь все ниже,  достигли наконец золотистых кудряшек юной птички. Анна все не могла утихомирить  дыхание. Ее знобило.

…Это не было похоже на то, что было у нее с Пьером - детская игра, веселый дошкольный секс.

Бертран был настоящим мужчиной. Он был  «вещью в себе», этот неистовый профессор, и секс с ним  так же отличался от  забав с интимной игрушкой Пьера, как звездное небо над головой от электрической лампочки.

… Анна ощутила невесомость. Ей казалось, что массивный и крупный профессор парит над ней. Что-то  плыло у нее перед глазами.

Он овладел ей как свихнувшийся астроном вселенной   -  прямо на подоконнике,
холодный мрамор которого прикрывали конспекты с увековеченными идеями Канта в них.

Все чаще кружились звезды, все чаще и сильнее вскрикивала Анна, и профессор издал тот же неясный звук, какой он выплеснул  в пространство лишь один раз, когда впервые держал в руках подлинные дневники Канта…

… Парочка выгнулись дугой дикой геометрии  двух ошалевших от нежности кошек на краю черепичной крыши у самого водостока…
 Он был сверху, а ей не хватало его со спины. Ей хотелось завернуться в него как в одеяло…

…Они лежали рядом. Ошеломленная, она курила, а смущенный Бертран все рассказывал и рассказывал ей …. про Канта.

Вдруг, не договорив, обнял ее снова и… Анна вскрикнула от неожиданности …Теперь она лежала, обнимая конспекты, а он прикрывал ее от бесцеремонно подглядывавших из окна звезд.

… Ей нравилось, что он делал ей больно. Совсем немного.
Ей уже не хотелось смеяться, как это бывало с Пьером. У нее для мира оставался только слабый хрип.

… Подоконник – не худшее место, чтобы стать взрослой, Анна?

 … - Я хочу, чтобы неделю боль напоминала мне о тебе, профессор.
В следующем семестре ты будешь читать лекции другому курсу, и боль моя
тоже стихнет. Но эта неделя будет нашей…
 Ничего этого Анна ему не сказала…   
   Кусая ее плечо, он словно хотел оставить память, вот эти следы зубов на твоем теле.
О них его жена никогда не узнает.
Как и ее будущий муж.
Анна, Анна, эта шутка далеко зашла.
… Он обронил ее песчинкой на подоконнике шестого  этажа…
… Они сплелись в свастике.
Символ вечности...
Привет тебе, Кант!
Он свешивался с подоконника почти до полу, придерживаясь за него рукой. Ее голова скользила по стеклу. Она уже не видела его лица.
 - Прыгай же, моя козочка. От тебя пахнет альпийской травой, -
думал он.
-  Такого звездного неба никакой Пьер не мог сотворить …- мысли скакали в ее голове  по кругу…
  В окна брызнул рассвет, прелестный, парижский, весенний.
В предрассветных  сумерках стареющее грузное тело Бертрана вызвало в Анне приступ отчаянной  жалости и к нему, и к себе, когда-то  тоже вынужденной постареть, и ко всему,  что так прекрасно и так не вечно.
        Кстати, она никак не могла вспомнить, что же она думает о Канте?