Брала русская бригада

..БРАЛА РУССКАЯ БРИГАДА
Под знамена Русской Армии, начиная с
августа 1914 года, былн призваны 21,5
тысяч резервистов Бнрюченского уезда. Их
разбросали по всему Западному фронту ,но
основная масса — 8,3 тысячи человек,
сосредоточились в 473 пехотном полку,
прошедшему блистательный боевой путь в
составе 219 дивизии. В списки
подразделения входили также призывники
Коротоякского, Острогожского и Валуйского
уездов Воронежской губернии. Но в
предложенном рассказе речь идёт о наших
земляках, воевавших на австрийском фронте.
1
Весна 1915 года в Карпатах выдалась сырой, промозглой. Над грязными окопами в рощице гудели мокрые ветки, март то и дело вытряхивал на серые солдатские шапки липкий снег. Австрийцы методично обстреливали русские позиции, оспины от осколков и шрапнели чернели на грязно-белом теле пологих гор.
Старший урядник Стефан Поданев торополся из офицерского блиндажа к своему взводу. Командир двух десятков саперов, он получил задание разминировать ими же заминированные подходы к окопам. Поступил приказ к наступлению, и проходы сделать надлежало к рассвету. Значит, елозить по заминированному склону предстояло всю ночь, в темноте искать засыпанные снегом деревянные ящики взрывчатки с чуткими пальчиковыми запалами...
Саперы хмуро выслушали команду, неторопливо пригасили цыгарки, гуськом потянулись в передовой окоп, к насыпи. Стефана Поданева остановил за рукав земляк, голубоглазый великан Абрам Останков. Был Абрам рядовым и все надеялся перейти под начало земляка, в саперы. И теперь он спросил:
— Ну что, батальонный командир?
— Теперь некогда, — остановил его Стефан. — Вот поутру поговорю с капитаном. А ты, Абрам, завтра на рожон не лезь при атаке. Я знаю тебя дурака, все норовишь австрийца на штык поймать.
— Дык...
— А ты не дыкай. Тетка Марфа, мамаша твоя, просила глядеть за тобой в оба. У тебя ж не рост, а артиллерийский ориенир. Пристрелят ведь к такой матери, и в саперах побывать не успеешь.
И урядник скользнул за бруствер, туда, где уже скрылись в туманных сумерках солдаты его взвода.
Здесь, на правобережье реки Сан, сосредоточились основные ударной русской группировки, нацеленной на крепость Перемышль. С осени длилась осада Перемышля, а с ней и затяжная позиционная война. Уже не первый раз саперам прихо¬дилось то минировать, то разминировать подходы к окопам, где фомороженная, а потом простуженная пехота медленно вымирала, уменьшалась в силах, необходимых для штурма. Но в юследние дни русскую группировку пополнили свежими полками, подтянули артиллерию, добавили боезапас. И вот назавтра назначено начало штурма. И по горному склону, в котором делали сейчас проходы минеры урядника Поданева, на рассвете двинутся маршевые штурмовые колонны.
Стефан Поданев в эти минуты ничуть не жалел, что не успел еще похлопотать перед командиром батальона капитаном Ключниковым за их общего земляка, Абрама Останкова. Ведь тот риск, которому подвергались теперь саперы, был во много раз выше, чем у тех, кто пойдет завтра в штыковую. Самодельные взрывные устройства, вмонтированные в простые деревянные ящики из-под снарядов, практически не подлежали разминированию. Легкое прикосновение к любой досточке такой мины вело к страшному взрыву. И теперь надо было первым и очным движением ощутить запал. Только запал. Иначе в прах разлетится всякий, коснувшийся с виду безвинного деревянного пцпка, да еще образовывалась глубокая рваная воронка.
Вот такая ночка накануне штурма предстояла верхнепокровскому лавочнику, а теперь уряднику Стефану Поданеву.
Командир батальона капитан Ключников дописывал последнее письмо. Когда заклеил узкий серый конверт и написал адрec, велел денщику:
— Приведи-ка мне из второй роты рядового Останкова. Увидишь там самого здорового... Да зайди в лазарет, у доктора прихвати спирту фляжку, он знает.
И когда толстый нерасторопный денщик оставил блиндаж, офицер опять раскрыл поротный журнал личного состава.
— Надо же, — удивился он, — второй год рядом воюем, а и и не знал, что Абрам земляк! Вот же запись в журнале, в разделе нижних чинов: «Рядовой Абрам Силин Останков, урожденный Верхнепокровской волости села Нижняя Покровка, Воронежской губернии. Родился мая 14 дня 1892 года. Неграмотен, холост».
И вот он — двухметровый пехотинец Абрам. Приложив руку к шапке, густо гнусавит у порога:
- Ваше благородие, господин капитан, нижний чин Абрам Останков по вашему вызову явился.
А денщик в это время выставил на самодельный дощатый стол плоскую фляжку, начал резать на кусочки ветчину.
Капитан Ключников с улыбкой оглядел могучую фигуру пехотинца, велел:
Отставить «смирно»! Прошу к столу, Абрам Силыч.
Солдат недоуменно оглядел прокопченный блиндаж, но с места не двинулся.
Да не робей, солдат, — велел Ключников, — я ведь тебя, как земляка вызвал.
И капитан объяснил, что сам он, хоть и служит еще с японской войны, но призывался из села Голопузово того же уезда, где после университета значился землемером на графских угодьях. В селе и по сей день живут его старики на попечении двух сестер-учительниц.
-Так что, брат, свои мы с тобой люди. А уж перед завтрашним боем как не отвести душу в разговоре с земляком? Кстати, знаешь ли ты, что я дал обещание выполнить просьбу урядника Поданева и перевести тебя к саперам?
...Словом, мало-помалу робость оставила солдата. Через полчаса он, уже без шинели, свободно сидел на перевернутом снарядном ящике и густо дымил махоркой в рукав гимнастерки. Оказалось, что офицеру знакомы многие уездные и Покровские чиновники и он даже припомнил, что однажды в земстве видел здоровенного бородатого мужика по имени Сила. Видимо, отца Абрама.
Фляжка почти опустела, когда до слуха земляков сквозь три наката блиндажа докатились один за другим несколько взрывов. «Мины» — сразу определил офицер. Почуяв неладное накинув на плечи шинель, он выскочил в окопы и увидел пламя на склоне, куда ушли на работу саперы. А ординарец батальона тут же доложил:
— Видать, ошибся кто-то на разминировании..
А ошибся молодой солдат из последнего призыва. Он ужо нащупал запал и принялся его вытаскивать, когда бронзовый стержень заклинило среди упаковок взрывчатки:
— Господин урядник, — громким отчаянным шепотом позвал он взводного — помогите!
И то ли пальцы у него ослабли, то ли взрыватель обломился, но Стефан Поданев успел лишь подойти к солдату. Взрыв t сокрушил их обоих, а детонатором сработали еще несколько мин.
Тела солдата и урядника были изуродованы до неузнаваемости,когда их притащили в окоп на обгорелых шинелях.

2

-Приготовить противогазы! — врастяжку, на разные голо са зазвучало вдоль всей многокилометровой цепи окопов и тут.И
же: — Штыки примкнуть... В атаку, с Богом, ребятушки!!!
— Ура-а-а-а!.. — всколыхнуло воздух и волна за волной, вниз по склону пошли серые запятые солдатских фигур.
Капитан Ключников с пистолетом бежал в первой шеренге, и хорошо слышал за спиной прерывистое дыхание Абрама Останкова. Вчера солдат, сморенный спиртом, так и заснул в офицерской землянке, а нынче командир батальона оставил его при себе, .раз уж потеряло смысл определять его в саперы.
Изредка перескакивающий через голый кустарник бегущий капитан оглядывался назад, и отмечал, что Абрам не отстает. Он широченными скачками преодолевал склон, на две головы выделяясь над остальными наступающими.
Австрийцы выскакивали из окопов, бросали винтовки, бежали вспять, мелькая квадратными ранцами. Где-то на фланге стучал их пулемет, но наступающая лава сходу перекатилась через первую цепь окопов, смяла стрелков второй цени и погнала австрияков дальше под самые стены Перемышля. И все это время успокаивающе на капитана действовало шумное дыхание Абрама за спиной. Бой шел уже врукопашную, офицер давно выбросил пистолет и теперь орудовал перехваченной у кого-то трехлинейкой... И в пылу боя вдруг ощутил, что дыхания великана за спиной не слышно. Он обернулся, и жуткий холодок опалил его сердце. И не только Ключников, но и все, кто видел эту картину, оцепенели. Офицер увидел, как, обгоняя его и всю наступающую цепь, мчится двухметровый Абрам с двумя наколотыми на штык австрийцами. При этом у него... не было головы.
Напрочь оторванная пролетевшим на цепью снарядом, она страшно белела оскалом далеко позади. А остолбеневшие австрияки в ужасе разбегались перед мчащимся вперед безголовым телом, и мертвый Абрам скакал по этому живому коридору, пока не запнулся о нередок брошенной конной двуколки..

3

9 марта Перемышль пал. Но капитан Ключников узнал об этом в лазарете, где четвердый день лежал, не ощущая оторван¬ных по колени ног. В горячке ему виделся живой Абрам, который просил капитана поставить на довольствие его новую голову.
Капитан Ключников уже в Киеве, в госпитале, направил личное письмо главнокомандующему великому князю Николаю Николаевичу. Там он описал подвиг солдата и ходатайствовал о награждении Абрама Останкова солдатским Георгиевским крестом.
В середине лета 1915 года капитан Ключников втиснулся в товарняк, идущий на Харьков, и задремал в уголке, положив голову на вещмешок. Товарняк был набит беженцами, солдатами, спекулянтами. У окошка напротив, перевернув кверху солдатскую фуражку для подаяний, рябой солдат растягивал гармошку:

— Брала русская бригада
Галицийские поля.
И достались мне в награду
Два железных костыля, —

пел солдат, и в фуражку летели монеты. Какая-то баба положила кусок сала,а капитан спросил:
Ты ведь вроде с ногами, служивый. Откуда такая песня?
— Это не обо мне, ваше благородие, — отозвался солдат.— А услышал я ее под Перемышлем. Там, сказывают, был мертвый солдат, который и без головы колол австрияков.
И он опять развернул гармонь:

— Из села мы трое вышли,
Трое первые в селе.
И остались в Перемышле
Двое гнить в сырой земле.

«Прямо-таки обо мне песня», — Ключников бросил в солдатскую фуражку рубль, и заковылял к выходу. До станции Харьков оставалось пять минут ходу. А вслед ему солдат пел:

— Я вернусь в село родное,
Дом срублю на стороне.
Ветер воет, ноги ноют,
Будто вновь они при мне!

И со стуком падали в матерчатую фуражку инвалида межные монеты с орлами.
* * *
По просьбе безногого капитана Ключнихова в Бирюченскую земскую управу был вызван нижнепокровскнй крестьянин Сила Останков. Тут старику и вручили Георгиевский крест его героя-сына. И еще передали номер столичной газеты «Новое время», где капитан описал подвиг своего солдата. Дед Сила Останков потом очень гордился сыном, но после Октября Георгиевский крест его нигде не показывал. Куда он подевал царскую награду, теперь неведомо. Но, может статься, крест и сейчас еще хранится на дне сундука кого-либо из его правнуков.