Соло ласточки глава 8

***

   Время в пути  домой выскользнуло из памяти.…  Я помню, что усердно давил на кнопку звонка, протестуя перед запертой дверью. Смешная Юлечка, маленькая девочка-соседка по подъезду, дергала меня за рукав и смотрела на меня снизу вверх как сверху вниз. Этот ангел спустился ко мне с верхнего этажа, чтобы  напомнить, что тетя Лена уехала на дачу, значит, в квартире никого нет, и мне придется открыть дверь своим ключом. Я должен был отреагировать вежливым поклоном смышленой малышке, но кланяться оказалось некому.  Мать Юлечки, подруга Елены, поспешно оттянула ребенка от меня и, с брезгливым выражением на лице,  строго заметила  дочке: «Видишь, Юлечка, дядя Юра опять пьный, и мы не будем его трогать, а позвоним тете Леночке и расскажем ей обо всем…»…
  Ворвавшись в квартиру, мне хотелось вероломствовать, буянить,  бесчинствовать, крушить  и ломать все, что попадается в руки. Но в руки ничего не попадалось, все вокруг было в идеальном порядке. Женщина, которая помогала Елене следить за порядком, побывала в квартире днем. Она  усвоила правило, никогда не делать уборку в нашем присутствии. Она словно волшебница-фея, помахав шваброй, испарялась, доведя все вокруг до идеальной чистоты. Глупо было бы опять все разбрасывать, и я решил угомониться. Создавать хаос вокруг, разрушать порядок материального мира – это не выход из душевного раздрая.
   …Причиной подавленного состояния стало письмо Аглаи. Я не мог прочесть его за время всей толчеи вокруг покойника. Оно оставалось лежать в кармане до тех пор, пока я не устроился на заднем сидении такси.   Но, оставшись наедине с посланием,  я словно готовился к соитию, такими важными и необходимыми сейчас были для меня ее слова. Я рассчитывал, что среди строк разгляжу ее приветливую улыбку, а в хрусте новенького тетрадного листа услышу вздох облегчения. Откроется причина ее отсутствия  сегодня, хотя вчера, она сама попросила прийти.
    Я  не был готов к тому,  о чем  она просила меня в письме. Я не мог  предположить, что этим письмом Аглая ставит точку в наших отношениях. Она прощалась со мной навсегда. Внезапно, необоснованно!   Она  прекращала отношения, которые, несмотря ни на что возобновились, и  должны продолжаться до последнего  с ней совместного выдоха…   Она решила иначе. 
    Стиль ее письма, обращения ко мне, описания всего того, что испытывала ее душа за время нашего знакомства, были кротки и трогательны. Она не упивалась красивостью фраз, она обрывала мысль, интригуя недосказанностью. Таким способом она добивалась превосходства над своими эмоциями,  и так снимала ответственность с себя  за все, что случилось. Мои эмоции  рождались без мук, молниеносно. Им ничего не оставалось, как  свободно разгуливать по обломкам пережитых страстей и надежд. Я не в силах оценивать способности Аглаи в эпистолярном жанре, любимому человеку прощаешь все недостатки. Но то, что она обладает силой словесного воздействия на меня, я еще раз убедился, вновь и вновь перечитывая ее письмо, там, в такси. 
  В сердцах я уничтожил это письмо, и память стерла слова и фразы. Остались воспоминания о голодном привкусе во рту,  запахе выхлопного газа в салоне машины  и вспотевших ладонях.  Пустотам в области сердца, образовавшимся при разрыве с ней, не суждено было заполниться ничем, так мне казалось в те минуты…
…Я перестал метаться по квартире, вышел в коридор и сел на стул возле полки с телефоном.  Телефон фыркнул дробным звоном и заглох. Но через секунду опомнившись, разразился едкой трелью над ухом.  «Только так заканчивается вечер сумасшедшего … » - подумалось мне. Я приподнял трубку над рычажком и тут же положил ее обратно. Звонок повторился,  я сделал то же самое, приподнял и опустил трубку, вновь отказавшись  от общения.  Я решил навязать оппоненту свою игру - испытать его терпение, дать ему возможность понять насколько важен для него звонок мне. Непонятно откуда пришло намерение поиздеваться над несчастным, но я, удобно  устроившись на стуле, дав опору локтям, занял боевые позиции перед  телефонным аппаратом. Любопытство покинуло меня, оставив вместо себя желание, получить удовлетворение от раздражения, которое испытывает оппонент из-за невозможности выйти со мной на связь и сообщить мне что-то важное.
   Звонок повторился, и я повторил все действия – поднял и опустил трубку на рычаг. Звонили снова и снова. Я оценил настойчивость несчастного и сжалился над ним, дав ему возможность произнести «Алле!». В ответ я шепнул «Да…» и снова положил трубку на место. Короткий диалог повторялся, а я все ждал, чье терпение иссякнет быстрее, но сдаваться мы не собирались. В голосе неугомонного собеседника я слышал нотки отчаяния, но  он продолжал телефонную атаку.
   Безобидное, на мой взгляд, развлечение - телефонное баловство - ненадолго ослабило  мое  раздражение. Но бестолковость моих действий приводила меня в  большой восторг.  Теперь восторг начал расти от осознанного  нежелания входить в контакт с неизвестным информатором. А информатор все настойчивее и громче кричал в трубку «Алле!», иногда успевая прокричать два раза свое безымянное обращение. Я уступил.
- Да… Извините, вас почти не слышно… Связь неисправна, можете перезвонить мне завтра с утра?
- Нет, нет, Юрочка, теперь я тебя отлично слышу… До завтра я просто не доживу… Я все утро тебе звонила…- завизжала в трубке теща.
-  Ангелина Валерьяновна? Это вы? Просто удивительно, но я не узнал вашего голоса…
- Ничего удивительного, Юрочка, я сама не своя сегодня… Но, вот дозвонилась же…
- Что у вас произошло? – спросил я, чеканя каждое слово. Я настроился дать решительный отпор всем ее просьбам, с которыми она обращалась ко мне, как только я оставался один. Я решил сорвать с себя маску безотказного зятя и в твердой форме отстоять свое право на отдых ото всех домашних обязанностей.
- Юра! Сядь, если стоишь…
- Я сижу…
- Юра!   Леночка беременна! Она сейчас в клинике, все подтвердилось, обследования показали, что у нее три с половиной недели сроку… Ну что же ты молчишь? Радуйся…
- Как? Ангелина Валерьяновна?
- Ну, это я не знаю, как? У тебя надо спросить, как это тебе удалось, так нас осчастливить… Умница ты наша…
- Как мне радоваться, Ангелина Валерьяновна?
- Я не знаю… Завтра мы с Николаем Петровичем заедем за тобой часиков в девять?..
- В девять, я не могу у меня планерка…
- К черту планерки! Николай Петрович отменяет все твои планерки… У него дочь забеременела… Ты отец, Юрочка!  Лену сейчас лучше не беспокоить, завтра увидитесь… Мы так за вас счастливы…
- Хорошо, завтра в девять…- констатировал я и положил трубку на рычаг, вынул телефонный штекер из гнезда соединения и отключил себя от всего мира!
   Радость отцовства, которым я грезил в первые годы супружества, надежда на продолжение рода, остались в прошлом. Спустя годы я свыкся с мыслью, что останусь без наследника. Я рассматривал наше обоюдное с Еленой бесплодие как факт возмездия высших сил за ложь и обман, ну и за грехи предков, конечно. Женщине труднее пережить неспособность к деторождению, чем мужчине. Ее земное предназначение определяется  возможностью зачать и выносить дитя в утробе. И если эта утроба страдает неизлечимыми пороками, лишая женщину радости материнства, то неизбежен психологический слом, порождающий    ущербное чувство неполноценности. Елена боролась с природой, возводила барьеры перед опасностью сорваться в бездну одинокой старости. И природа сжалилась и вознаградила ее!
  Но я, отнесся к диагнозу бесплодия как к приговору, я не верил в то, что смогу изменить свою карму. Силы оставляли меня с каждым разом, после того как подтверждался диагноз, после очередного лечения.  Я распрощался с верой в успешные  исходы операций и, в конце концов, отказался от медицинских экспериментов над своей плотью. Мне приходилось изображать страдание от неудачных попыток оплодотворения, но в глубине души я был смиренно равнодушен. Природа не прощает безверия и лжи. Она не мстит, она молча проходит мимо того, кто отворачивается от нее. И это является высшим достижением Матери-природы, благим проявлением  ее разума, в отношениях с нами
   Потрясение, на которое рассчитывала Ангелина Валерьяновна, прошло мимо меня. И причина скудного проявления восторга  лежала на поверхности. Я не поверил в свою причастность к беременности Елены. Меня не точила глухая ревность, не стучала в виски обида. Мне показалось странным только одно обстоятельство – я не поверил в свою причастность к беременности жены мгновенно, как будто жил  с уверенностью в том, что нас уже  ничего не может связать. Долгие годы,   как-то совсем незаметно для себя, без душераздирающих внутренних монологов, без обвинений в жестокосердии я приучал себя к этой мысли. И мне было трудно так сразу отказаться от нее. Отречься, значит опустошить собственный мир. Встретить с распростертыми объятиями женщину, от которой мне ничего не надо, значит обмануть дважды. 
   Но моя жестокость была небезграничной. Оставить Елену сейчас, в трудный, но такой долгожданный  ею период, было верхом бесчеловечности. Я не мог так поступить. Я должен быть рядом с ней и создавать иллюзию счастья вокруг нее. Пусть это замкнутое пространство оградит ее от волнений и даст силы выносить и родить…
   Известие о ребенке перевернуло все планы, выстроенные прошлой ночью. Но кто-то не дал им осуществиться, кто-то расставлял капканы повсюду, куда ступала моя нога. Кто-то менял направление движения, нещадно разрывая звенья цепи, которую я  с таким энтузиазмом водрузил на шею судьбы прошлой ночью. Тугой узел из простыней утром, встреча с Иванычем и его скоропостижная смерть, прощальное письмо Аглаи, телефонное баловство – все выстраивалось в ряд злополучных событий, которым суждено было произойти, но не нарушить ход нашей с Еленой   совместной жизни.
    Я нашел решение, которое казалось мне спасительным в условиях разрушающей, но неотвратимой борьбы с предопределенными обстоятельствами за единоличное счастье,  за желание обрести душевное согласие с самим собой.  Я принял решение не лишать себя права ждать новой встречи с Аглаей, не лишать себя удовольствия грезить о ней в мечтах. Я обрекал себя на двойную жизнь. Чистосердечно признав себя влюбленным, насладившись воскресшими чувственными переживаниями, я отдался им во власть без циничного самоанализа. 
   А новая жизнь, что теплилась в Елене, имеет право явиться в любом обличии. Природа дала ей, этой жизни, шанс зародиться, только для того, чтобы не нарушить гармонию мира. Вселенная тяготеет к равновесию и угасшему пламени необходимо разгореться вновь. Сегодня днем смерть прошла рядом со мной,  а вечером я ощутил прикосновение зарождающейся жизни.   
   Я уснул счастливым младенцем, миссионером на пустынных берегах материка. Мне открылась простая истина: «Нам дано единственное право - восхищаться совершенным устройством мира,  и  возложена благородная обязанность - оберегать его, жертвуя собственным благополучием и покоем».


***

 - Добрый вечер, Алевтина Петровна. Не пугайтесь, это я, ваш новый знакомый, - сказал я бодро и уверенно в приоткрытую дверь. Цепочка на двери вопросительно зазвенела и осталась на прежнем месте. В узком проеме показалось лицо старушки. Оно отсвечивало неестественным жирным блеском и казалось восковым в тусклом свете лампочки.
- Я помню вас, я пока еще в здравом уме и памяти, - ответила женщина, но дверь не открыла. – Я прошу вас подождать несколько минут на лестничной площадке, если, конечно, вы располагаете временем. – Дверь тихо защелкнулась, послышались суетливое шарканье в коридоре, и вскоре все стихло. Прошло минут семь, дверь приоткрылась и  Алевтина Петровна, откашливаясь, спросила: «Вы еще здесь? Еще минут пять…»
- Хорошо, не торопитесь, я подожду…
   Мне спешить было некуда. Я честно отдежурил в клинике у Елены. График посещения был составлен с учетом распорядка ее дня. На первом месте были процедуры, уколы, прогулки, завтраки, обеды и ужины. Очередность посещения была расписана заботливой тещей без родственных предпочтений. Наши брачные узы не принимались в расчет и меня ограничивали прогулками с Еленой на свежем воздухе в парке. Каждый день к ней в палату приходили посетители, которые должны были облегчить жизнь беременной в клинике. Теща подробно расспрашивала всех, кто посещал Елену, о темах разговора, корректировала новости, чтобы не волновать беременную дочь, и напоминала о времени следующего посещения. Она контролировала каждый шаг дочери, возложив на себя обязанности и сиделки и секретаря. Известие о беременности было омрачено единственным фактом, который подчинил всех нас и беспощадно навязал новые условия существования. Факт этот, из уст тещи, звучал как приговор: «Сохранение беременности в клинических условиях».
   Елена не драматизировала ситуацию, она отнеслась спокойно к перемене места жительства. Светлая палата, вежливый медперсонал, забота родных и близких - что могла желать женщина, ожидающая долгожданного первенца. Его появление на свет теперь казалось ей естественным и неотвратимым событием. Она была спокойна, иногда мне казалось, что от нее исходит легкое свечение…
- Добрый вечер, молодой человек. – Дверь распахнулась, женщина стояла в глубине коридора под марлевым цветным  абажуром, и мне вновь захотелось сравнить ее с одуванчиком. Пушистая копна белых волос возвышалась над  головой. Было заметным, что она  нравилась самой себе, хотя может это наблюдение покажется надуманным. Для ее возраста такая показная самовлюбленность выглядит не совсем уместной и смешит окружающих.
- Алевтина Петровна, мы не успели познакомиться с вами в тот ужасный день. Меня зовут Юрий Валентинович. Вот появилось немного свободного времени, решил вас навестить. Может вы забыли о моей просьбе…
- Ничего я не забыла… Это в высшей степени бестактно постоянно напоминать мне о моем возрасте… Я что произвожу впечатление склеротички…
- Не понял, простите…
- Прощу, если зайдете. Не на пороге же разговаривать, - улыбнулась женщина и отошла от двери, сделав жест рукой в сторону комнаты. Ее лицо больше не блестело, но в воздухе еще витал запах косметического средства. Или оттого, что она использовала его в огромном количестве, или оттого, что срок годности этого крема истек еще в прошлом веке, или, возможно, запах крема смешался с воздухом квартиры, где давно поселилась старость, но запах показался мне тяжелым и неприятным. А в остальном, мои первые впечатления от божьего одуванчика ничем не были испорчены.  – Не обращайте внимания на мою обидчивость. Очень трудно себя контролировать. Тем более, когда живешь в окружении людей, которые только и ждут появления  признаков старческого маразма…
- Ну, зачем вы так, Алевтина Петровна? – Я прошел в комнату и сел на стул, на который указала словоохотливая старушка. – Смею вас заверить, этим людям придется долго ждать…
- А вы, что доктор? Нет? Так на каком основании вы делаете такие скоропалительные выводы…
- Я и не собирался делать никаких выводов, я просто констатирую очевидный факт.
- Решили меня успокоить, ценю ваше стремление мне понравиться и расположить к себе…
- Не преследую никаких корыстных целей, Алевтина Петровна, кроме одной – стать вашим другом и защитником…
- Ах, маленький плут, не стыдно так обнадеживать пожилую даму с такой еще юной и метущейся душой…
- В поисках чего же так мечется ваша душа? – не останавливался я. Я решил, что дружба с всевидящей и всеслышащей соседкой Аглаи крайне важна для меня. Эта пожилая женщина поможет мне выйти на след моей беглянки.
- В поисках того же, что и ваша, – ответила Алевтина Петровна, сменив благодушный тон на нескрываемое раздражение. Она подошла к окну, место на полу, где она остановилась, было обозначено выцветшей потертостью.  Она заняла свой пост у окна, повернувшись ко мне спиной. Она готовилась сказать что-то важное, я понял это по тому, с каким бессознательным усердием она  перебирала  кончик занавески.
- Вы, приходите под вечер… В квартиру одинокой женщины… Вы, такой молодой, красивый и сильный… Ваши впечатления обо мне вряд ли будут яркими… Но в душе я все такая же, молодая, эмансипированная особа, живущая для страстей, открытая для судьбоносных встреч… Вы видите, где правда и где неправда, а я точно потеряла зрение, ничего не вижу. Вы смело решаете все важные вопросы, но скажите голубчик, не потому ли это, что вы молоды, что вы не успели перестрадать ни одного вашего вопроса? Вы смело смотрите вперед, и не потому ли, что не видите и не ждете ничего страшного, так как жизнь скрыта от ваших молодых глаз… Я могла бы продолжить, но…
-  Не стоит, дальше Раневская вспоминает об утонувшем  сыне.
   Мои знания в области драматургии потрясли Алевтину Петровну. Непонятно, правда, к чему она затеяла это театральное действо, но ясно было одно – она основательно подготовилась к встрече с гостем. Мне показалось, что на моем месте мог оказаться кто угодно – у пожилой поклонницы Мельпомены, наверняка, сложился репертуар для каждого отдельного  случая.  Никогда не думал, что монолог Раневской может звучать так пошло. Но мне было не до смеха… Грустно видеть пожилую женщину в душе, которой словно птица, бьется неосуществленная мечта. (Я мог бы обозвать птицу  чайкой, но  посчитал, что покажусь дилетантом, если имя Раневской  и чайку поставлю в один ряд. А сравнение души Алевтины Петровны с увядшей веткой вишни, кажется мне менее романтичным, чем сравнение с птицей). 
 Я понял, что не смогу ей ничем помочь. Я понял, что никто не в силах ей помочь, от этого стало еще грустнее. А комната с выцветшими обоями и дряхлой мебелью, щелями в полу и терпким запахом  в воздухе вызвали во мне ноющее  отвращение.  Натурализм обстановки рождал желание воспротивиться происходящему - убежать из этой странной квартиры. Но убежать от странной, полупомешанной пожилой женщины я не мог. Я не узнал еще того, ради чего я пришел. Я сгорал от любопытства, но старушка оказалась  не из простых лавочных бабушек-сплетниц. Здесь нужен был особый подход. И я решил, что учтивость и восхищение – это лучшие спутники моего обращения с ней.  Сказать по правде, Алевтина Петровна не лишена была чувства юмора, которое  сразу же обнаружилось  в диалоге с ней. Мне импонировала эта черта. И возраст здесь не имеет значения. А кошачья улыбка, круглые щеки без единой морщинки и пластмассовая камея под воротничком выдавали в  Алевтине Петровне приятную в общении барышню-интеллигентку.
      «Пусть женщина расслабиться, вспомнит молодость, а я посижу и послушаю, посочувствую – от меня не убудет!» - подумал я, выдерживая паузу, чем  давал Алевтине Петровне время осознать всю трагедийность факта смерти сына  для Раневской.
- Я испытываю такое волнение, как в первую брачную ночь… Да сравнение эпатирующее, но точнее не выразишь… Это у меня сегодня впервые… Публичное выступление, я имею ввиду…
- Гениально, просто неописуемый восторг!
- Так уж и гениально?  В восторженность могу поверить, а…
- Если бы вы читали строго по тексту,  если бы вы не вставляли свои слова, я крикнул вам «Бис!», я потребовал повторить, а сейчас довольствуйтесь моим восхищенным «Браво!»
- Спасибо, Юрочка. Можно я вас так буду называть?... Нет, я никогда не была актрисой, даже в самодеятельном театре не играла. «Почему?»- спросите вы.  А я отвечу… Я боюсь не самой сцены, я боюсь быть в центре внимания, мне кажется, что, после духовного обнажения, мне придется обнажить тело, что все этого только и ждут. Ради этого они готовы выслушивать длинные монологи, а, на самом деле,  все жаждут одного – раздеть меня, чтобы  увидеть  мое белье…
   «Было бы зрелище…»- усмехнулся я на  словах о белье, но тут же устыдился своего скрытого хамства. Женщина не могла заметить моей ухмылки, так как отвернулась к окну.  Тюлевый узелок  в ладонях  бегал все быстрее.
- Это моя фобия, мой непреодолимый страх. Большую часть жизни я проторчала за занавеской, прячась и страдая… Вы первый, кому я открылась в пристрастии декламировать. Спасибо вам, Юра.
- Уверяю вас, вы не напрасно тратите время, прячась за шторами, не теряя бдительности и доверяя интуиции.  И сейчас вы одна знаете ответ на мой вопрос…  Аглая не появлялась?
- Нет, не появлялась.- Она резко обернулась и одарила меня таким презрительным взглядом, что захотелось спрятаться под стулом. - Всего доброго, Юрий Валентинович, - сказала она, усиливая в тоне акцент презрения. Прошлепав мимо меня довольно упругими шагами, зазвенела дверной цепочкой в коридоре и стальным голосом выкрикнула в мою сторону: «Я не ясно выразилась? Прощайте!»
 «Ну вот, началось… Сейчас забрюзжит о разочарованиях, непониманиях… Теперь точно  надуется и слово из нее не вытянешь… Ладно, посмотрим еще кто кого… ». Я встал со стула, стул с облегчением выдохнул весь воздух, который  еще оставался в его чреве – в сиденье со сломанной пружиной внутри. Без промедления вышел из квартиры, не дав старушке опомниться и лишив ее права последнего слова.
- Юра, вы не смеете так уходить! – крикнула она мне вслед. Я, не останавливаясь на крик, спустился по ступеням и почти выбежал  из подъезда. Она крикнула еще раз, но с таким отчаянием в голосе, на которое способен только несчастный одинокий человек. Женский крик отчаяния, прорвавшийся сквозь границы возраста!
- Простите, Алевтина Петровна, а на что вы рассчитывали? Рассчитывали, что я глухой? Не расслышу того, о чем вы попросили меня перед распахнутой дверью? Вы попросили уйти – я ухожу.
- Но почему, так? Без борьбы… Смиренно приняв обстоятельства и подчинившись им?
- Вы предлагаете кинуться на вас  и силой вырвать из вас сведения об Аглае?
- Боже, опять Аглая… Причем тут Аглая? Я говорю о себе…- Она вскинула руки над головой, подержав секунду, заломила их на затылке. Зажмурилась на мгновение. Морщинки разбежались по всему лицу, сделав похожим его на сухофрукты. Марлевый абажур висел над ее головой, свет  беспорядочно разливался, высвечивая  черты лица  и безжалостно уродуя их. – Юра, выслушайте меня, пожалуйста. Не перебивайте меня и не комментируйте мои слова во время исповеди, пожалуйста!
     Так - так! Я поймал себя на знакомом чувстве, явно ощутив, что когда-то пережил такие же эмоции от услышанного. Только  Аглая не заламывала рук… Теперь, когда мой слух резанули знакомые выражения, в их надрывном звучании я услышал знакомую интонацию, теперь я сам не в силах был прервать бедную старушку, которая готовилась к монологу…  Вот она,  наставница Аглаи,  бабушка-сказительница, рассказчица и выдумщица, захватывающая внимание доверчивой и сострадающей собеседницы. Я нашел! Нашел! Прототипа, нет «прототипшу»  образа Аглаи  в столовой!
   В первые минуты нашей  встречи с Алевтиной Петровной, там, на лестничной площадке, я невольно поймал себя на мысли, что приветливость, с которой она завязала со мной беседу, меня не напрягает, наоборот добродушие и участливость  располагают  к общению. Невозможно было не поддаться такому же обаянию, которое излучала Аглая в первые минуты нашего знакомства.
    И сейчас, когда я видел перед собой пожилую женщину,  стремящуюся произвести на меня особое впечатление, у меня невольно возникла мысль  о ее сходстве с Аглаей. Я не успел удивиться, не успел даже понять, в какой момент у меня появилось это ощущение вторичного восприятия ситуации. Мой мозг со скоростью молнии обработал информацию,  и выдал результат, который из зрительного преобразовался в эмоциональный.  Скоротечность процесса осознания подобия  пережитых когда-то ощущений привела к тому, что я попытался более внимательно разглядеть Алевтину Петровну.  Наблюдая за  ее перевоплощением  в страдающую Раневскую, я не нашел ни одного признака подобия  во внешности женщин.
     Но просьба Алевтины Петровны о том, чтобы ее не перебивали во время исповеди, прозвучала как пароль, как сигнал для невидимого  тумблера-переключателя.  Он-то и привел в действие все механизмы сложного устройства, которое заложено где-то далеко в мозге, в правом  полушарии, конечно! Ничего рационального, все восприятие только на чувственном уровне!
 Я так обрадовался своему открытию, что не сдержал порыва и поцеловал Алевтину Петровну  в щеку. Она не препятствовала  сыновнему поцелую, наоборот, прижалась ко мне, подставив для поцелуя  губы. Они сияли остатками помады, забившейся в трещинки вокруг рта.
- Алевтина Петровна, милая, дорогая! Почему вы так жестоки со мной? Почему не открыли правду? – Я взял ее за плечи и отстранил от себя настолько, чтобы очертания  морщинистого рта не  бросались в глаза.
 -  Вы еще  так молоды, Юра! У вас столько времени на игры, на ухаживания. Вы успеете еще несколько раз завести романы, испытать всю радость любви и страсти. А я, сколько мне осталось…Моя увядающая внешность вот-вот начнет вызывать отвращение у меня самой, а что говорить об окружающих. Мужчин в моей жизни больше не будет! Я такая мастерица по части удовольствий и многому могу научить. Вас, Юрочка послала мне судьба.  Останьтесь сегодня со мной!
- !!!! – Моих сил не хватило на то, чтобы справиться с нахлынувшим на меня изумлением. Я закашлялся, глотнув с избытком воздуха. Мы стояли перед распахнутой дверью, и легкий сквозняк выносил из квартиры Алевтины Петровны запах старости. Она прислонилась к стене, запрокинув голову. На что она рассчитывала?
- При всем моем уважении к вашему жизненному опыту, я не могу остаться с вами… Почему вы не сказали мне, что давно знакомы с Аглаей?
-  Я? Я давно знакома с Аглаей. Это моя дочь…
-  ???
   Поверить в то, что Аглая была дочерью Алевтины Петровны, значит признать отсутствие здравого смысла в собственных наблюдениях  за поведением старухи. Если бы Аглая имела родственные связи с этой экзальтированной  стареющей особой, то вряд ли бы могла случиться моя встреча с Аглаей под вишней и закончиться в квартире старика. Ревнивая мать не допустила бы этого. Алевтина Петровна могла быть наставницей или советчицей в душевных делах Аглаи, могла сдавать ей комнату в квартире, могла быть забавной собеседницей для Аглаи на лавочке в тени вишневого цвета. Но на роль матери она не тянула. Все эти рассуждения пронеслись в голове со скоростью ракеты. Мне очень хотелось верить в то, что псевдородственные связи с этой женщиной помогут мне определить  местонахождение Аглаи, но последующие события разрушили надежды на результативные поиски.
- Ха! Ваши зрачки позеленели от испуга, молодой человек? Вы рассчитываете, что я буду скрывать о ваших намерениях овладеть мною, прямо здесь, в коридоре… Нет, голубчик, теперь вам не спрятать своей животной сути… Попались мы!- Старуха вцепилась в полы моего пиджака и яростно встряхивала их при каждой новой угрозе. Ее цепкие пальцы казались мне щупальцами неведомого морского чудовища и, чтобы избавиться от них, мне понадобился острый колюще-режущий предмет. Слава богу, под руками ничего не оказалось. Иначе жильцам этого подъезда пришлось пережить еще один стресс, связанный с похоронами, только теперь не старого жильца-алкоголика, а сумасшедшей сексуально озабоченной   жилички.
   Я понимал, что женщина вошла в неуправляемое психологическое состояние, из которого ее мог вывести только врач-психиатр. Но и мое положение было не из лучших – на моем пути к свободе встали три преграды. Тесный коридор, торец от входной двери перед носом и  крепкие объятия сумасшедшей. Мне ничего не оставалось, как подчиниться обстоятельствам и ждать, чем же закончится это посягательство на мою плоть. Я не проявлял насилия, не препятствовал ее объятиям, я решил переждать приступ ее помешательства, не оказывая сопротивления.  Она еще некоторое время подергала на мне одежду, запрокидывая голову, но вдруг успокоилась и медленно опустилась на пол. Замерла на пару секунд, как будто предчувствуя неотвратимое и, сделав глубокий вдох, забилась в эпилептических конвульсиях…
  Все закончилось довольно быстро. «Скорая» не заставила себя долго ждать. Два огромных санитара в синей робе уложили притихшую Алевтину Петровну на носилки и унесли в машину, под сочувственные «ахи» соседей.
- Ей повезло, что ты с ней рядом оказался, – услышал я за спиной голос мужчины с мусорным ведром. От ведра шел неприятный запах съестных отходов,  а из замусоленного газетного свертка торчал хвост  селедки. Ведро оказалось в центре образовавшегося круга из жильцов подъезда. Никто не замечал зловонного запаха пищевых остатков, все увлеченно обсуждали приступ Алевтины Петровны.
- Если бы не вы, она  не выкарабкалась. Замучила она нас всех своими припадками.
- В прошлом году, помните, вытаскивали ее из канализационного колодца?
- Психи должны лежать в психиатрических лечебницах, а не разгуливать среди нас, как ни в чем не бывало.
  Я стоял в кругу и пытался проникнуться сочувствием к бедной старухе. Но у меня это совсем не получалось. Я думал только о том, что с внезапным приступом Алевтины Петровны от меня ускользнула единственная ниточка, которая могла быть связующим звеном в поисках Аглаи. Нить оборвалась. Оставались еще соседи по подъезду, но меня охватил суеверный страх при мысли о новом знакомстве с кем-то из них. Я не хотел рисковать их здоровьем, которое теперь, как мне казалось, зависело от моих расспросов об Аглае. И гарантий, что  разговоры о ней, не приведут к печальным финалам, поводом для которых послужит мое патологическое желание узнать хоть что-то о таинственной сожительнице старика Иваныча и старухи Алевтины Петровны, никаких гарантий не было.
  Я вышел из круга  и направился к автобусной остановке.