Информация для размышлений

«— Это очень сложный вопрос, почему литератор пишет, Максим Максимович… У одного русского писателя есть такая фраза: «Ты, Розанов, в читателе заинтересован хоть немножко?» — «Да нет, он же дурак дураком — все не так поймет». — «Так отчего ж пишешь?» — «А деньги дают…» Шутка, рожденная полнейшей безнадежностью…»
Юлиан Семёнов, и будет так далее.
* * *
Что меня тут привлекает?
Ну сами понимаете, — отчего вот я пишу, хотя не платят и не собираются!
Графоман?
Но так ведь можно оплевать всех подряд первыми на ум пришедшими ярлыками.
Но читаем дальше.
* * *
«Писатель пишет, потому что не может не писать. Он должен все время исполнять то, что ему является. Истинный литератор пишет не для того, чтобы кому–то что–то доказать. Писатель, который мыслит себя лишь как передатчик информации, — медленно говорил Никандров, прохаживаясь по камере, — и не писатель вовсе, а деловитый политикан…
— Деловитый политикан? — удивился Исаев и поднялся с нар. — Но, по–моему, русская литература всегда хотела служить делу…
— Какому делу — вот в чем вопрос. Служить–то она хотела. На каком уровне? Чернышевский служил на одном уровне, Растопчин — на другом.
— А Пушкин? — спросил Исаев.
— Пушкин вообще начало начал России. Это неосуществившаяся Россия; это Россия, которая мелькнула один раз. Он ведь тоже служил, но он был всегда верен себе… «Шутом не буду ниже у самого господа бога» — тут все его достоинство. Он пел как птица, дурачился, обезьянничал, Бенкендорфу слал испуганные письма. Человек потому–то и мог позволить себе такую простоту, что внутри у него было святое… И «политики» вашей он чурался…
— А как же вы объясните «Записки о народном образовании»? «Историю Пугачевского бунта»? В этом он — политик. Нет?
— Помните, великого француза спросили: «Что вы делали, пока Робеспьер рубил головы, Фуше устраивал погромы, а Мирабо произносил речи?» — «А я жил», — ответил француз. Пушкин тоже вроде бы жил. Но в нем осуществилась божественная гармония античного типа, которая однажды посетила Россию. Служил он? Ничего он не служил. И у самого господа бога не был шутом. Он был связан с царем «личным договором». Помните: «Я лучше буду легкомысленным, чем неблагодарным». Он потому и писал «Пугачева», что царь дал ему личное покровительство, кормил его, ссужал ему деньги, поддерживал, вынул его из рядов декабристов… И за это Пушкин, обещавши однажды — он человек чести, человек, в высшей степени помешанный на кодексе чести, — служил шутя…
— Чему он служил?
— Истине. Писатель тем и отличается от обыкновенного смертного, что у него очень сильно развито чувство личного достоинства. Личность — это не особь, личность — это момент преломления общей истины. А чем личность отличается от особи? — жарко продолжал Никандров. — Особь — это отдельность. А личность есть сознание того, что «я явился и я уйду». Трагедия личности в том, что, однажды создавшись, она должна исчезнуть. Если я умираю, моя личность исчезает. Разве с этим можно примириться? Писатель, если он рожден писателем, — носитель высшей справедливости. А где же справедливость в рождении и смерти? Писатель обязан быть носителем нравственной правды, перед которой сила не должна иметь власти. Он живет вопросом «быть или не быть». Но коли властвует сила, высокой морали не остается места. А разве не сила сейчас властвует в России?»
* * *
Юлиан Семёнов — личность неоднозначная, если кто помнит. Кто его до сих пор воспринимает как писателя шпионских детективов, т.е. презренного жанра, кто — бывшим тайным генералом КГБ СССР, а кто — и агентом вездесущей масонско–еврейской мафии.
Но стоит вчитаться в его произведения, навсегда отмахнувшись от сегодняшних телесериальных интерпретаций, как возникает ищущий человек, откровенно недоумевающий, почему на этой плодородной земле так мало произрастает истинно человеческого добра.
Почему всему человечеству проще служить голой властвующей силе, чем просто жить в мире и согласии?
* * *
«— Значит, по–вашему, сейчас голой властвующей силе служат Брюсов, Маяковский, Есенин, Кустодиев, Пастернак, Малявин?
Никандров пожал плечами:
— Каждый истинный писатель находится на своей Голгофе. Трагедия русского писателя в том, что он может быть писателем внешне, потому что именно в России ему очень трудно пробиться к людям. Может быть, поэтому в России родился писательский комплекс. Он не может писать, не думая о тех, кто его окружает, но вместе с тем он не может к ним пробиться. Это трагедия, на которой распята русская литература.»
* * *
Юлиан Семёнов смог пробиться к людям. Но это была всё же политическая конъюнктура, полностью, к счастью,  совпавшая с личностью.
Штирлиц–Исаев. Это вовсе не советский шпион, которому платят за конкретную информацию. Это сам писатель, отстаивающий собственное мировоззрение. Он, если хотите, — социальный фантаст, вроде братьев Стругацких или Клиффорда Саймака. Как бы кому это ни показалось невероятным.
Русская да и вообще мировая мятежная литература!
Но опять смотрим далее.
* * *
Или она ограниченно политична, как у Писарева. Тогда она даже счастлива, когда ее распинают. А коль скоро в ней возникает просвет, как у Толстого, у Достоевского или у Гоголя, — тогда летят в огонь рукописи, тогда человек бежит из дому неизвестно куда, тогда он, как Достоевский, всю жизнь несчастен, он эпилептик, потому что эта бездна не может утолиться простым служением данной политической ситуации. Но и деваться от этого некуда. В этом трагедия русского писателя. Западный писатель мгновенно реализуется и иссякает; в России все горе в том, что он реализоваться не может, а в нем накапливается, его разрывает мысль, вера. Поэтому уехать из России для него такая же трагедия, как и оставаться там.
* * *
И весь ужас в том, что приходится соглашаться!
И тут вспоминается евтушенковское, что поэт в России – больше чем поэт.
А чёрта с два!
Любое писательство в сегодняшней России, уж не знаю как где, обречено на неудачу, если его некому поддерживать, окромя власти, родной или чужой — в зависимости от ситуации.
Потому и приходится поправлять знаменитость:
Признанный поэт в России — уже больше не поэт, а лизатель плачущий жопы платящей.