Не равняется любовь, АСТ, Астрель 2012

Глава первая
Серафим

Скоро два месяца, как мне исполнилось шестьдесят семь. В Петербурге теплый ноябрь, и фонари на пути от Московского к метро «Балтийская» празднуют легкий туман в черноте.

 Я болен, но без болей, это хорошая болезнь, потому что от нее  я умираю.

Всё идёт неплохо,  живу один, потому что моя Нина ушла на небеса в  четверг три года назад.
И то, что я умираю - правильная вещь, но почему-то приключившаяся с опозданием, с трехлетним опозданием, а против четверга я ничего не имею.

Сегодня суббота, я вернулся с прогулки чуть позже и не один  — заговорил с женщиной.
Она стояла на мосту, спиной к воде. Издалека мне показалось, она курит, но когда приблизился, понял  — у нее во рту леденец на палочке. Чупа-чупс  — так, кажется, их называют сейчас.
Женщина на вид лет сорока, полненькая, милая. Торчащая изо рта белая палочка придавала ей детский вид. Но в позе проступало отчаянье, я видел.


Остановился в  метре от нее, постоял, посмотрел на воду  - тусклую, с ночи не кормленную фонарным светом. Достал сигареты.

- Не возражаете?

 Она быстро потянула конфету за палочку, и  рассмеялась.
Определенно, в ее облике было что-то детское. Моя Нина была такая же.

- Зачем Вы курите? - спросила вдруг женщина-с-леденцом.
- Мне издалека показалось, что курите Вы.

Она сделала рукой такой быстрый жест, помогая себе ответить,   чупа-чупс вырвался, и через ее плечо полетел в воду.
И женщина не дернулась обернуться и посмотреть.
Такие уходят, не оглядываясь, такой была Нина.

- У Вас что-то случилось? - спросила потерявшая леденец.
- Меня зовут Серафим.
- У Вас сигарета так и не закуренная, Серафим.

Я улыбнулся и бросил сигарету в воду. На этот раз женщина повернулась к воде и смотрела как легкая палочка, нервно дергаясь от ветерка, падает в воду.

- Я - Нина, - сказала тихо.
И тут мне стало плохо.
Почувствовал, что тянет  набок и вниз, успел выдернуть из кармана диспенсер и закинуть в рот пару таблеток.

Новая знакомая - Нина, о Боже, Нина - сделала два шага, оказавшись совсем близко.
- Вы далеко живете? Проводить Вас?

Кивнул.

***
...мы проговорили три часа, безголосая кукушка в часах высовывалась и кивала, гостья моя смеялась и плакала, "бирюзовый  дракон" заваривался трижды, горка из кураги и кешью свелась к одинокому орешку, запятой свернувшимся на дне пиалы. Запятая – это хорошо, это «продолжение следует».

Мне шестьдесят семь, моя Нина умерла три года назад, и я всё ждал, когда же она позовет меня.
Сегодня. Она позвала меня сегодня.
Никакая комната в квартире, никакой угол, не хотят вместить меня, не хотят стать алтарем. Нина послала мне знак, и меня распирает от слов готовности, но я не могу, не могу их пролить не там, надо держаться.

Вечером новая Нина позвонила — «просто хотела убедиться, что с Вами вами все хорошо».

Новая Нина… я плачу, стариковская чувствительность, фу, чудовищная сентиментальность.
  Скоро усну. Утром придет медсестра ставить капельницу. А к обеду обещала подойти и новая Нина. Принесет показать свои переводы. Я чувствую возникшее вдруг натяжение полотна жизни — так натягивают ткань, прежде чем разорвать надвое.

Помоги мне, Господи, сделать всё что должно, до того как. Если ты Ты сосредоточишь взгляд на этом полом кирпичном кубике моей комнаты, то вот он я — в кресле, старый кусок мяса в старой груде пружин и тряпья, и тебе одному известно, зачем оно так.

Commentarius ignoti

Мост, где Нина оказалась одновременно с Серафимом, не был мечен ничем трагичным — никто с него не прыгал в смерть, но в мостах много всяких смутно ощущаемых смыслов. Особенно, когда человек сгущает свою жизнь любовной мукой, как сейчас Нина, а мука — как ни поставь ударение — очень действенный загуститель.

Нине сорок лет, она замужем, и у нее роман — «вынужденный и вымороченный», говорит она, смеясь. Но чаще — плачет.

Нина — переводчик, сейчас у нее в работе сборник рассказов, но с одной и той же героиней,  и от этого Нине кажется, что она переводит роман. Несколько текстов уже готовы, но что-то с ними не то  — так ей кажется, и она боится переводить дальше. Героиня видится ей смутно знакомой, и то, что сегодня Нине встретился Серафим, поразило ее, как неожиданно прозвучавшее эхо  — героиня только что переведенного рассказа как раз попала в схожую ситуацию встречи.

Сам же Серафим был впечатлен встречей не меньше, и то, что новую знакомую звали так же, как его умершую жену, превращало случайность в знак.



Серафим

 Я никак не мог успокоиться, курил, курил, ругал себя старым дураком за то, что не спросил Ниночкин email, ведь наверняка у нее есть электронная почта, можно было попросить переслать файл с ее переводами этих «таинственных» рассказов. Все равно ночь не спать, полнолуние, обычное дело, чтоб его… А она сама — тактичная девочка  — не обмолвилась о почте, видимо, считает, что люди моего поколения далеки от компьютеров, что, в общем, правда.
Звонить уже поздно. Завтра.
Нина-первая послала мне Нину-вторую, и это знак, знак, и ничто иное, я давно уже готов к уходу, ждал его и жаждал.

У меня оставалось лишь одно дело, Нина, и потом я могу быть свободен, и уйти к тебе. И в этом деле я жду помощи от тебя — и разговоры с тобой не кажутся мне странными, как могло бы казаться общение с мертвыми. Какая же ты мертвая, если я жив еще пока.

Дело же это в следующем: месяц назад в больнице я увидел ребенка. Он, три года назад, младенцем еще, недо-сгорел в пожаре. Что-то взорвалось в доме, ребенка отбросило куда-то волной, да так, что отец найти не мог, погиб сам, пока искал. Мать спаслась. Но и ребенка — пятимесячного — нашли-таки пожарные. Полчаса младенец провел в огне. Сгорели правая рука до локтя, все пальцы на левой, ступни,  нос, уши, веки, губы.

Сейчас мальчику три года. То, что осталось от конечностей, заплавлено ожоговыми рубцами, глазенки без век, нос без ноздрей, рот без губ, и «узоры» стяжек по коже, как морозные по стеклу, «кисточками». И голова деформирована сильно.

Я сразу испытал острое чувство тревоги и связи, как только увидел этого ребенка. При первой же возможности расспросил о нем своего врача. Выяснил, что ребенка привезли смотреть на готовность к следующей операции — а он уже перенес пятнадцать. Выходило, что последние два с половиной года каждые два месяца это тельце — это полутельце даже — оперировали.

И тут меня ударила наотмашь мысль о том, что люди понимают, скажем так, под гуманностью.
Этот несчастный комочек плоти оперировать раз за разом, длить и длить мучения, и это полагается гуманным и правильным... Чего-то я не понимаю в этой жизни. Или они технологии трансгуманизма на нем обкатывают? И я заметался по тесному периметру судьбы этого ребенка в поисках ответа.


II

Нина

«…серафим на перепутье мне явился…»
А я уже думала про яд, засовывая в рот этот дурацкий чупа-чупс. Почему есть леденцы с каннабисом, а с ядом нету — в таком, примерно, драматичном ключе, да. Леденец «Мадам Бовари», шикарное название.


Шла вдоль набережной Обводного, и ненавидела Димочкину жену  — всего десять минут назад. Выдыхала горячо и солоно, как кровь, как слёзы: «Не твое, не твое уже давно, не думай, не трогай! Зачем ты есть, зачем?! Зачем ты у него всё еще есть, если уже давно есть я? Не надо тебя!»

И ведь казалось бы — ну что она мне теперь, когда я окончательно решилась на разрыв с ним…. Или я не решилась? Или я всё еще чего-то от него жду? Ну хорошо, да, жду. Всеми силами души втайне жду Чудесного рывка  — после него Димочка перестает быть Димочкой, каким я его знала три года, вдруг становится таким, каким я хочу его знать, приходит за мной, берет за руку и уводит с собой. В свою жизнь. Дура я. Так не бывает, не бывает, не бывает, как бы тебе в это ни верилось. Это киношный трюк, эффект.

Иду, оглядываюсь, вижу фонарный столб  — возле него меня корежило ненавистью, но уже не ощущаю ничего похожего. Неужели это я только вот недавно схаркивала эти слова? Я. Как же я себя не знаю всё-таки… Ведь она  — хорошая женщина, лучше меня в сто раз, и это она  — жена, а не я. Не я.

— Пусть у тебя будет всё хорошо, — шепчу, глядя на воду, и плачу, — пусть тебя любят друзья, пусть тебя ценят на работе, пусть ты будешь здорова. И счастлива. И пусть ты будешь отдельно от него. От меня. От нас. Он должен быть свободен от тебя, чтобы освободить меня. Иначе, ничего не выйдет, окончится всё, как не начиналось.

А начиналось всё три года назад... [а продолжение в книге]


аннотация с обложки:

"Это любовная история не из счастливых, каких много. Жизнь вообщe часто сталкивает в одном пространстве похожие пары: только у одних любовь равняется счастью, а у других — почему-то нет.
Представьте себе обычную житейскую драму: у нее многолетний благополучный брак, у него — нелюбимая жена, вредные привычки, патологическое вранье и острая тоска по теплу и пониманию, у них обоих — безумная, нерациональная тяга друг к другу. Знакомо? Да. И иногда даже заканчивается хеппи-эндом. Но как будет выглядеть такой сюжет, сыгранный немного замкнутой, аутичной идеалисткой и искушенным в манипулировании чувствами истероидом?
И как все-таки решается неравенство, если "жизнь" не равняется "любовь"?

от себя добавлю, что это лишь одна из сюжетных линий.

книга издана "АСТ", "Астрель" в продаже с 20 декабря.

рецензия в ТОПОСе http://www.topos.ru/article/7603

купить в интернете например здесь http://www.ozon.ru/context/detail/id/7577887/