Пир с Верленом...

          Синие вечерние сумерки пронизаны тусклыми дырами едва белеющих в вышине фонарей. Каждый фонарь окружен бледным пучком жёлтых морозных кристаллов, словно парящих в разреженном воздухе. Как бледные мотыльки, они размывают и так не очень яркий свет, почти парящий в мутных небесах. Холодно и туманно на пустынной декабрьской улице. Словно и звуки замерзли и спрятались в тёплых квартирах или собрались большими стаями и улетели на юг. Мало их совсем осталось зимовать.

          У центрального подъезда возле выставленных зелёных мусорных баков, покрытых инеем, медленно копошатся две затрапезного вида фигуры. Одна высокая, плохо бритая и сутулая, в ещё не успевшей заноситься до черноты коричневой кожаной куртке, видно, совсем недавно подобранной где-то здесь же. А вторая – в длинном пуховике почти до самого пола и вязаной женской розовой шапочке, небольшая и худенькая. В последнее время они частенько вдвоём приходят сюда. Во-первых, тут совсем недалеко есть большой магазин и пеиодически баки заполняются просроченными продуктами, среди которых иногда встречается даже слегка несвежее пиво!!! Во-вторых, в этом доме живут не бедные люди. Хоть дом и не относится к категории совсем уж элитного жилья, но он расположен недалеко от центра города, и поэтому квартиры покупают люди явно не бедные.

          Стыдливо-красный «Cruiser», морально униженный фривольно нарисованными на его бортах розовыми цветочками, медленно пробирается сквозь строй более мелких машин, пока не находит успокоение на пятачке перед подъездом. И что наверное самое ужасное для мужественной души массивного агрегата, так это то, что за рулём сидит блондинка. Его широкая душа мечтает о просторе саванн, о барханах жарких пустынь, о снежных вершинах высоких гор. А он вынужден суетиться по городу, ища парковки у модных бутиков и дорогих салонов. И кто разрешил женщинам садиться за руль таких машин? С печалью в стёклах он гасит свои слезящиеся фары.

          Блондинка как блондинка. Обыкновенная такая, длинноногая и длинноволосая выходит из салона и нетерпеливо пиликает сигналкой. В одной руке сигарета, в другой – телефон. Дорогой телефон, да и не бывает простых телефонов у таких. Что ещё всегда поражает, так это то, как они умудряются курить и одновременно жевать жвачку. А эта так просто Цезарь в миниюбке! Она яростно терзает жвачку во рту, одновременно делая глубокие затяжки тоненькой сигаретой, и при этом ещё умудряется говорить по телефону.
          - Володя, ты в натуре дебил? Ты что, не мог меня предупредить немного заранее, западло тебе было? – кричит она в трубку, совершенно не заботясь о том, что её могут слышать посторонние. – Ну, ты штопаный…. Ты же застраиваешь меня в безвыходное и ненормальное положение. Я уже отпустила водилу, я уже за ногти отдала кучу бабла. Что за расклад? Как я теперь буду выскребать этими ногтями из холодильника балабас? Нет, ну нормально сообщать мне за четыре часа о вылете? Ещё куча дел, и Эвелинка, сука позорная, тоже улетает в Бельгию по Парижам помотаться, я одна не справляюсь. Зла на тебя не хватает. Мне что теперь разорваться на три половины? Терпеть ненавижу вас. – Она с раздражением бросает телефон в сумочку, висящую на локте и направляется к подъезду.

          Выбросив сигарету у самой двери, она останавливается и тревожно морщит лобик, что-то определённо соображая, глядя на мужчину у мусорного бака. Процесс мышления сложный и занимает немало времени.
          - Эй, мужик! – наконец решается она. - Тебе же говорю, - подтверждает она в ответ на недоумённый взгляд выцветших глаз из-под кустистых бровей. – Поможешь мне вытащить пару пакетов на мусорку – и я дам тебе стольник на опохмелку, канает? – И уверенная в том, что мужик не откажется, открывает широкую дверь. Недоумённо переглянувшись со своей маленькой спутницей, бомжеватого вида мужик отдаёт ей в руки свою замызганную полупустую сумку «рисовку» и идёт вслед за блондинкой.

          В лифте она становится в дальний угол, брезгливо сморщив свой остренький клювик и с явным презрением злыми глазками наблюдает за мужиком, тревожно молчащим и вжавшимся в противоположный угол лифта. Новый лифт почти бесшумно отсчитывает этажи. Почти на самый верх, туда, где живут птицы высокого полёта в больших и тёплых гнёздах. Она долго возится с замками, отключает сигнализацию и, везде включив свет, наконец произносит:
          - Проходи на кухню, только аккуратней, вот здесь иди и вот здесь, - повелительно произносит она, указывая пальцем с длинным разрисованным ногтем, где именно нужно проходить на кухню, - да аккуратней, за стены не лапай грабками, запачкаешь мне тут всё! Не трогай пока ничего. Счас я тебе дам пакеты и перчатки, - кричит она откуда-то уже из глубины ванной комнаты. И через несколько секунд появляется на кухне с рулоном пакетов для мусора и резиновыми перчатками для уборки.
          - Значит, так, - объясняет она пока ещё ничего не понимающему мужику. - Надо освободить вот этот холодильник от продуктов. Полностью. Мы с мужем улетаем на месяц в Европу, и оставлять загруженный холодильник опасно. А то вот так один раз упылили на пару недель – и катастрофа… Где-то что-то замкнуло, и наш холодильник отключился на хрен. Протухло всё на фиг полностью. Такая вонизма тут стояла. Думали, придётся ремонт делать и холодильник менять. Так что давай одевай перчатки и суетись, полностью выгребай всё. Дочиста. Только спиртное не трогай, хотя… вот эту начатую литровую бутылку водки тоже с собой забирай. Повезло тебе, убогий, нашу помощницу вчера муж в отпуск отправил, а то бы фиг тебе, а не водяра. Эта толстая корова тоже бухать не любит…!

          В течение почти десяти минут продукты перекочёвывали из прохладного немалого нутра холодильника в тёмные целлофановые мешки, мужик бережно выгребалвсё, с тревогой поглядывая на блондинку, снова задымившую сигаретой на стуле. А вдруг передумает? Тут же одной колбасы и ветчины сортов десять. Правда, всего было понемногу, зато какое разнообразие. А это что такое? Что за фрукт такой…? Где-то раньше видел на картинке, но так сразу не вспомнишь. Ладно, потом, потом. А это… это же сыр «Аделост» – он же стоит… Эх! Если бы эту сумму да наличкой. И тут этот сыр не один такой. Чего только не было в том холодильнике! Четыре больших пакета заполнились под завязку. И небритый ошарашенно озирался, забыв где дверь, через которую нужно выходить назад, на лестничную клетку. У самого порога блондинка брезгливо сунула сотенную купюру в руку между зажатых пальцев, брезгливо стараясь не коснуться растопыренных рук с пакетами. И громко захлопнула дверь. Она очень торопилась.
          - Хоть бы спасибо сказал, быдло тупое, - раздражённо вслух произнесла она.

          Замёрзшая соратница сиротливо дожидалась своего спутника у мусорных баков, высунув нос из потёртого воротника.
          - Le temps excellent, моя дражайшая Лизавета Васильевна! – радостным хрипловатым голосом возвестил с трудом несущий свои пакеты мужик. - Apres un dejeuner beau on peut amnistier ne importe qui, meme leurs parents!!! Как говаривали знаменитые. После хорошего обеда можно простить кого угодно, даже своих родственников… У нас сегодня будет славный ужин! Мне даже дали начатую бутылочку превосходной водки. А сыр Аделост? Давненько не пробовал. Последний раз это было, когда я переводил Буало-Депрео для одного академического издания! Лет двадцать прошло. Воскурим в нашем подвальчике фимиам Эпикуру!   Зажжем, так сказать, свечи любви! И если я сегодня буду не очень пьян, то снова готов весь вечер читать вам стихи великого Верлена! Se tenez plus ferme! Моя дорогая, держитесь крепче!

          Заскрипел снежный иней под ногами. И почти счастливая пара, покачиваясь под тяжестью пакетов, медленно растворилась в синих сумерках вечера…