155. ВИ. Агошков. Кромские лики. Совесть

155. ВИ.Агошков. Кромские лики.

СОВЕСТЬ.
Рассказ Алексея Ивановича Абакумова

— Село ДОБРЫНЬ. Слово-то какое! Нежное, ласковое и приветливое. Как глаза у моей собеседницы Валентины Ермо-лаевны Каменевой, с которой мы сидим на старой деревянной скамейке у скрипучих ворот и веёдем неторопливый разговор.

— Э-э, милый, — напевно тянет она, с лукавинкой загляды-вая мне в лицо. — Добрынь вон на тех буграх. А нашу деревень-ку раньше Поповкой звали-величали. Тут, стало быть, с давних времён священнослужители селились. У нас же церковь дере-вянная стояла. Без одиного гвоздика мужики её нашенские от-строили. Сюда со всей округи люди сходились богу поклониться.

Ко мне даже из столицы приезжали, всё выспрашивали что да как... Где тут, мол, у вас во младенчестве россейского пи-сателя Николая Семеновича Лескова крестили. Не остались ли какие, мол, приметы от того времени. А какие там приметы!.. Был серый камень на могилке его родителей. На нём их имена высечены. Да еще церковь разваленная...

— Приметы!.. — повторила она задумчиво, сложив на коле-нях морщинистые руки. — В Поповке-то когда-то 17 домов на-считывалось: А сейчас — один остался. Я-то тоже теперь город-ская, у сына живу. Это мы на лето сюда с ним приезжаем. Ни-как не могу от деревенской жизни отвыкнуть. И снова пауза. И снова Ермолаевна перебирает пальцами концы платка, думая о чём-то своем, глубинном, куда нет доступа постороннему любо-лытетву.
 

Хлеб-соль на гостомльской земле имеет особый вкус. Это земля Н.С.Лескова. У музея Лескова.

— А что, милый, давай-ко мы с тобою на могилку матушки и батюшки рассейского писателя сходим. Поклонимся праху их-нему. Тут рукой подать. Я только пойду шестину прихвачу, а то ведь там всё бурьяном позаросло.

И вот мы с ней идём по деревне, вернее, по бывшей де-ревне, где когда-то звучали девичьи песни, звенели на лугу ко-сы, а в праздники по вечерам разливался на всю округу коло-кольный звон. Ещё до сих пор нетленными лежат в буйных за-рослях бурьяна и кустарника брёвна из той церкви, в которую не раз, по всей вероятности, приходил наш знаменитый земляк, человек нелёгкой судьбы Лесков.

— А вот и могилка его родителей, — говорит Валентина Ер-молаевна, — разгартывая палкой мощную крапиву. Однако вместо холмика обнажилась тёмная, сырая впадина.

— Несколько лет тому назад тут какие-то люди эту могилку разрывали, — говорит она. — Наверное, золото искали. Я пришла сюда утром рано, и увидела такую картину: вокруг свежая земля и небольшой детский череп. Значит, вместе со стариками позд-нее похоронили и ребёнка. Не ведаю, кем он Лесковым прихо-дился — дочка ли, сынок ли?.. Ну, я, конечно, прикопала останки. По-христиански. Больше никому до этого дела нет. Водь и цер-ковь ещё лет 15 назад стояла, как живая, и её можно было бы как-то починить. Как-никак — это память всё-таки наша...

С тяжёлым чувством я уходил со старинного кладбища, где, как мне кажется, лежат не только останки родных людей извест-ного на весь мир писателя, но и глубоко захоронены наша со-весть, наша память, наша истинная, а не поддельная любовь к Отечеству. (1991)