Превратности войны

- Необходимо объективно признать, господин Генрих, что шведский способ ведения войны превосходит принятые в Империи методики по всем направлениям, - изящная оголенная до локтя ручка дамы аккуратно поднесла к слегка приоткрывшимся пунцовым губкам высокий хрустальный бокал с темно-вишневым венгерским, - Сегодняшняя победа — всего лишь, исключение, подтверждающее правило.
- Ничего себе исключение! - громко воскликнул высокий юноша в темно-синем камзоле, - Настоящий разгром! Подобной баталии, я уверен, позавидует сам Тилли!
- Ах, герцог, - печально улыбнулся третий из беседующих — полноватый молодой человек, незначительно старший годами развеселившегося приятеля, - Боюсь, что позавидует не только фельдмаршал, но и кое-кто в окружении императора. А вы, конечно же, понимаете...
- Да, Кара Господня, ты прав, Феликс, - Генрих одним махом осушил свой сосуд с вином и раздраженно метнул его в угол, - Эти придворные шуты ведут войну похлеще настоящей, и наши головы летают промеж их лагерей будто ядра.
Взамен разлетевшегося на осколки хрусталя шумный юноша проворно извлек из украшенного незамысловатой резьбой буфета в углу его нетронутого собрата, - Но по поводу полнейшего превосходства шведов, вы Катарина, безусловно ошибаетесь. Пускай наши мушкетеры и уступают проклятым северянам, но мощь ландскнехтов-пикинеров неоспорима!
- А полковник Паппенгейм? - скромно поинтересовался улыбчивый Феликс, он подошел сзади к высокому креслу, в котором сидела женщина и облокотился на оббитую красным атласом спинку, - Разве его конница не лучшая в мире?
Миловидная дама, держа паузу, аккуратными движениями соблазнительно поправила многочисленные складки, растянутого кринолином, зеленого бархатного платья:
- Господа, - доброжелательно проворковала, наконец, она, - Поймите же: пикинеры представляют собой живую стену. Они давят врага своей массой. Их сила в числе и единстве.
Ее томные карие глаза медленно переместились с одного молодого человека на другого:
- Не будь сегодня с утра плотного тумана, шведские мушкетеры перестреляли бы наши терции как куропаток на взлете. Потеряв число, пикинеры превратились бы в решето, в окровавленную перепуганную толпу.
- Как это произошло возле Бретенфельда, - со вздохом согласился стройный герцог, - Тилли бросал на еретиков все новых солдат, но так и не смог прорвать их рядов.
Его досада была так велика, что еще один хрустальный бокал немедленно разлетелся на осколки в дальнем углу.
- Пресвятая Дева, Генрих, ты перебьешь все наши трофеи, - с претворным недовольством тут же вскричал Феликс, чей отец, не смотря на худость своего рода, был самым богатым землевладельцем Южной Швабии, - За эти бокалы из настоящего чешского хрусталя в Магдебурге дают едва ли не по серебрянной марке.
- Ты знаешь лучше меня, барон, что стоимость пороха и свинца, который выбросили сегодня наши солдаты на головы противника, позволила бы нам без труда приобрести не только эти дешевые побрякушки, но даже и саму мануфактуру, - герцог недовольно поморщился, что сделало его юное округлое лицо, украшенное тонкой полоской усов над самым краем верхней губы, похожим на очаровательную кошачью мордашку, - А если подсчитать стоимость хлеба, пива и свинины, которое поглощает армия ежедневно...
- Останется только возблагодарить Господа нашего, - грохнул Феликс, - что у местных крестьян хватило времени обрасти жирком после нашей предыдущей компании!
Вся компания весело расхохоталась. Их руки в который уже раз сошлись и соединились звоном бокалов. Густое приятно обжигающее венгерское спешно устремилось внутрь молодых, переполненых жизнеными соками, тел.
Завладевшая пристальным внимание кавалеров Катарина хотела еще пояснить, что конница является кулаком, который неожиданным ударом может пробить самую несокрушимую стену, а может и сломаться впустую, если препятствие окажется не по зубам. Но старое крепкое вино быстро разбегалось по уверенно пульсирующим соудам, распространяя по усталому телу жар, негу и жажду удовольствий. Гоня прочь ненужные, неуместные для молодой сочащейся жизнью девушки, мысли.
Юноши, хоть и были крепче, но и им тоже наскучили разговоры. Красавец Генрих опустился на колено и его крепкие руки нырнули под многочисленные тонкие юбки прелестницы. Обжигающе горячие ладони легко развели несопротивляющиеся крепкие голени дамы в стороны и медленно двинулись вверх к мягким и поддатливым бедрам. Панталон Катарина не носила и герцог без труда достиг горячей трепетной цели, заставив женщину сладостно застонать от нестерпимого предвкушения. Ее тонкие изящные пальцы, неподчиняясь более разуму и стыдливости, энергично принялись распускать переплетенные шнурки, удерживающие ласины, плотно облегающие мощные бедра, вставшего возле нее, Феликса. Так, чтобы от разгоряченной, воспрянувшей мужской плоти ее не отделяла бы никакая, даже невообразимо тонкая, преграда.
Женщина умела не только дарить наслаждение, но и получать его сама.

Будет совершенейшей неправдой заявить, что в смело шагнувшем в Новое время семнадцатом веке не умели заниматься любовью. Будто бы не знали тех тонких путей и заветных точек, пройдя которые можно оказаться на вершине плотского наслаждения. Будто не догадывались до немыслемого разнообразия способов и видов соития. Нет - все точно также, как и в технологичном двадцать первом.
Разница была только в том, что за четыре столетия до рождения Екатерины Соловой тема имтимных отношений находилась под столь многочисленными покровами нравственности религии и необразованности, что каждому приходилось преодолевать все их нагромождение полагаясь лишь на собственный опыт. Путем проб и ошибок, прорываясь сквозь неуклюжие и надуманные советы «бывалых» товарищей.
Каждому ли оказывалось по силам разузнать обо всех причудливых закоулках хитрого лабиринта? Чудо, если не собьешся с курса, не застрянешь в тупике.
К услугам же Екатерины была карта. Может и неслишком подробная, но неизменно отмечавшая все наиболее значимые «достопримечательности». Все многообразие накопленного за минувшие тысячелетия, все стороны хитросплетения, без малейшего препятствия разверзлись перед ней еще в ранней юности благодаря открытости и раскрепощенности общества, свободе в исскустве и широчайшему распространению всемирной сети.
Для двух молодых немецких дворян из далекого прошлого пришелица из двадцать первого века оказалась существом сверхъестественным. Эти юноши, родившись в условиях жесточайшего мира в котором ничем не сдерживаемые эпидемии с завидной регулярностью чудовищной косой выкашивали целые города, в котором даже в дворянских усадьбах зачастую питались одной лишь перетертой шелухой на воде, смогли дожить до совершеннолетия, что удавалось одному из шести, смогли уцелеть в многочисленных жестоких схватках, в которых любая пустячная рана из-за инфекции неуклонно превращалась в смертельную, готовились принять на себя все обязанности главы семьи и оставить в этом беспокойном времени своих потомков. Но в деле любви они все же были сущими птенцами. Уже не желтыми — под запекшейся кровью не видно их цвета, не безобидными — ярко и вызывающе блестят остроотточенные когти. Но все же хватает совсем небольшого чуда, и в их, не погодам взрослых, глазах мгновенно вспыхивает недополученное, рано оборваное детство.
А чудес было немало.
Само перемещение на четыре столетия назад не в счет — обыкновенная физика. Энштейн, Торн, Моррис, Хоккинс — изучено довольно подробно. Но вот пернос еще и в заданную точку... В первых Машинах перемещение осуществлялось в те координаты, где ставилась платформа. Но затем неутомимые ученые Центра шагнули дальше. Солова к тому времени с головой ушла в работу, путешествуя по минувшим эпохам, и несколько потеряла связь с оставленным ею настоящим.
Сегодня ее тропинкой домой являлся маленький матовый кулончик на шее. Стоит темным слабо мерцающим цифрам на нем превратиться в нули и, «воронка» откроется. Ее перенесет назад. Во времени и пространстве. В безопасные бетонные корридоры родного Центра Исследования Времени при Академии Наук.
Однако предательские часики все еще обещали ей более 15 часов в чужой эпохе. Ладно хоть уже менее суток...
Вся соль в том, что к имперцам Екатерина попала по ошибке. По замыслу Центра она должна была сопровождать армию шведов. По возможности приблизиться к самому Густаву-Адольфу. Это была основа для будущей докторской диссертации по Шведскому периоду Тридцатилетней войны; базис, опираясь на который, дальнейшие исследования принесли бы много подробнейшей и объективной информации от очевидцев последующих необычайно ярких событий.
В точные, как разрез скальпелем, планы Центра вмешалась пресловутая превратность войны, обрушившая в прах замыслы не одного великого полководца. На территорию, контролировавшуюся, вроде бы, протестанскими войсками, неожиданно ворвался отряд отчаянных ладскнехтов Лиги. Ярко запылали кретьянские хижины, покорно погибли под безжалостными ногами солдат чудом уцелевшие посевы, протяжно и жалобно закричали истязаемые наемниками люди. Одинокую путницу, направляющуюся к ставке шведского короля, имперцы застали на постоялом дворе возле унылой деревеньки в едва ли десяток полуземлянок. С профессиональными солдатами Екатерине, конечно же, было не совладать, но тем не менее изящная хрупкая дама оказала им неожиданно сильное сопротивление, особенно когда поняла их кровожадные замыслы. Просто убить столь красивую молодую женщину, не насладившись сполна ее беззащитными прелестями, очевидно решили распаленные безнаказанностью воины, было бы не разумно, и, оставив мечи и пистолеты, кинулись разрывать одежду и заламывать руки визжащей и царапающейся жертве. Лишь одно смертельно короткое мгновение, один удар бешенно колотящегося сердца отделил для путешественницы из далекого будущего жизнь от смерти — «Стоять!», проревел по-немецки повелительный голос откуда-то из другого мира — ее обнаженная, сжавшаяся от ужаса плоть, уже ощущала неумолимое приближение изготовившегося орудия первого из насильников. «Пошли прочь, шелудивые псы!», злобно рычащие тени, явно демонстрируя неудовольствие, медленно разошлись, явив перед плавающей на грани сознания девушкой привлекательное светлое юношеское лицо с тонкими черными усиками над верхней губой: «Барон, погляди, по-моему она дворянка, и нужно...».
Реальность стремительным вихрем унеслась в невообразимую высь, оставив жадным взглядам распаленных мужчин ничем не защищенное, полуприкрытое обрывками одежды, распростертое женское тело.

Ее рыцарей звали Генрих, герцог фон Плезвиц, и Феликс, барон Пакре. Один - истинный дворянин, славный своими предками, но, увы, с пустым кошелком, другой — потомок купца из Ульма, разбогатевшего на продаже соли. Обоим нет и двадцати. Полны надежд, задора, алчут славы и наград. Хотя Екатерина сносно понимала их устаревший немецкий, но предпочла говорить на французском, более соответствующий времени вариант которого она успела подучить до экспедиции. Таким образом, пришелица без труда скрыла акцент, и выдала себя за полячку — племянницу союзника Католической лиги князя Мазовецкого.
Естественно, что польская княжна сразу же отринула все мысли о Густаве-Адольфе и рьяно принялась помагать делу верных сынов папского престола. Оказать нужное влияние на восторженных молодых людей, возглавлявших небольшое боевитое войско шедшее на соединение с армией фельдмаршала Тилли не составило большого труда. В первый же вечер очаровательная Катарина полностью завледела их изголодавшимися душами и сильными телами. Единственную серьезную проблему девушке создавал капитан Гоффман. Типичный немецкий бюргер, еще не старик, зачем-то севший на коня и возомнивший себя последователем знаменитого полковника Паппенгейма. Вместе с нанятым на собственные средства отрядом всадников он решил присоединиться к ландскнехтам на пути к армии католиков. Ярый женоненавистник, Екатерина сразу начала подорзревать его в тайном пристрастии к мужскому полу, не мог смириться с постоянным присутствием дамы. «Место юбки в обозе, а никак не во главе армии», - желчно изрекал он при всяком удобном случае. К счастью, молодые люди были более воспреимчивы к советам мудрой прелестницы, а вчерашняя победа, справедливо считала Екатерина, должна окончательно заткнуть его вонючую глотку.

За широким, изрезанным дренажными каналами, полем, над пеленой плотного молочно белого тумана виднелся высокий шпиль ратуши Рауштадта - тихого маленького, обыденно немецкого, городка. Там стояли шведы. Небольшой отряд — поменее, чем католиков. Разъезды противников случайно столкнулись в ночной темноте, и стороны, обменявшись убитыми в стремительной беспорядочной схватке, разошлись готовиться к неизбежному бою. Шведы избрали оборонительную тактику и, прикрыв тылы городком, с несокрушимостью скалы ждали атаки.
Едва рассвело, в палатке Генриха произошел бурный, исполненный ненависти спор: язвительный Гоффман с тупым упрямством настаивал на ожидании ясного дня, Катарина же, едва не визжа, требовала атаковать не медля. Молодые люди изнывали от вынужденного бездействия, их глаза, перескакивавшие с купца на дворянку, искрились жаждой крови и приключений. Наконец раздраженный бюргер, призывая проклятья на голову безумной безбожной полячки, круто развернулся на каблуках и широким решительным шагом вышел наружу, клятвенно пообещав не принимать никакого участия в начинающемя балагане.
Екатерина облегченно перевела дух — терции одна за другой принялись медленно втягиваться в густое белое облако. Ее расчеты оказались совершенно верными — не видя противника на неровностях поля, шведы палили вслепую, понапрасно растрачивая в пустоту большую часть смертоносных свинцовых шариков. Знаменитая полевая артилерия Густава-Адольфа оглушительно чихала, с механической точностью выплевывая пламя и смерть в ту сторону, где никого из имперцев не было. Подошедшие почти без потерь, разгневанные, как черти, ладскнехты, вынырнув из тумана, дали нестройный залп и, немедля, отчаянно ринулись в рукопашную...
Линия шведов была слишком тонка... Если бы не упрямство Гоффмана, шведским рейтарам тоже не удалось бы уйти.
Теперь неистовый капитан рвался преследовать бегущих. Но перед залитыми кровью солдатами лежал беззащитный город, их законный трофей, и Екатерина Салова от души позабавилась, наблюдая неистовые пляски кипящего злобой, ненавистью и досадой Гоффмана, потерявшего контроль над своими людьми. «Победителей не судят!»
Неожиданно, за какую-то секунду, картина переменилась: мир вокруг исчез, превратившись в черное Ничто, а обезумевший взгляд капитана сфокусировался прямо на девушке. Пылающие адским огнем глаза превратились в вертикальные щелки из которых брызнул ослепительно яркий свет. Демон стремительно метнулся к своей жертве, неуклюже вытаскивая запутавшуюся в засаленной портупее шпагу. Катарина испугано охнула и отступила назад, ее рыцари мужественно матерелизовались из Ниоткуда, защищая собой. Однако, на глазах парализованной ужасом пришелицы из будущего, обретщий дьявольские способности, Гоффман одним неуловимо быстрым движением полоснул клинком Генриха, великолепного, надо отметить, фехтовальщика, и, не разворачиваясь, кулаком левой руки двинул в челюсть Феликсу, так, что тот рухнул как подкошенный.
Одно корткое мгновение — и девушка, не веря в происходящее, осталась один-на-один с обезумевшим кровожадным чудовищем, которое не спешно, прекрасно осознавая свою полную власть над бессильной жертвой, приблизилось и, довольно ухмыляясь вонзило шпагу ей в живот. С ужасом Екатерина почувствовала, как смертельно острая, теплая от человеской крови сталь поворачивается внутри ее тела, разрывая связки, сосуды, внутренности...

Истошный, переполненый болью крик вырвал Катарину из объятий кошмара. Несколько мучительно длинных минут она еще продолжала цепляться за свою стремительно ускользающую жизнь. Затем несуществующий в реальности клинок медленно покинул ее истерзанный мукой живот, и, с огромным трудом, девушка смогла, наконец, разомкнуть глаза навстречу мутной пелене. Будто весь вчерашний туман непонятно каким образом собрался в этой небольшой, скудно обставленной спаленке в доме бургомистра Рауштадта, которого вчера вечером со всеми домочадцами решительные победители отправили ночевать на конюшню.
Екатерина еще успела заметить чьи-то грузные очертания возле себя — должно быть Феликс — и даже слабо пискнуть, прося помощи, но новый приступ вновь с невероятным усилием завязал в один тугой узел содержимое брюшной полости. Несколько минут несчастная билась в бесплотных конвульсиях не в силах даже вздохнуть. Яд - мгновенно возник единственно возможный ответ. Так характерно для этого времени...
Когда боль утихла настолько, чтобы позволить девушке совершать осознанные действия, она немедленно впилась зубами в мягкую ткань предплечья, там, где совсем не глубоко была зашита спаительная капсула с универсальным антидотом. Ее можно было просто раздавить — вещество впиталось бы тканями, но Екатерина спешила — вместе с кровью она всосала вяжущую язык субстанцию из разорванной раны — так подействует быстрее, и спустя мгновение едва не потеряла сознание от нового приступа невыносимой боли.

Прошел час, может два, путешественница во времени не знала, впадала ли в спасительное беспяматство или же стойко переносила каждый новый, разрывающий изнутри, удар. Все ее обнаженное тело покрылось капельками липкого ледяного пота, волосы превратились в сальный комок, искусанные губы кровоточили. Смертельно болела голова. Но, к счастью, приступы неуклонно утихали, Екатерина смогла приподняться и осмотреться: рядом с ней молчаливой белой громадой замер Феликс. На его спокойном умиротворенном лице навсегда осталась легкая довольная улыбка. Ему повезло больше, чем Генриху, доза отравы оказалась слишком большой, и он умер не проснувшись. Тонкое холодное тело герцога лежало на полу — в пылу дьявольской, обреченной на поражение, борьбы со смертью юноша свалился с кровати, и, судя по многочисленным садинам на руках и ногах, еще долго продолжал безнадежное сражение. Екатерина аккуратно, чтобы не потревожить покойников, покинула ложе смерти и без особой надежды дернула тяжелую деревянную дверь. Предсказуемо лязгнул металл — спальня была заперта снаружи.
Медленно переставляя одеревеневшие ноги, девушка подошла к большому решетчатому окну за которым простиралось устланное сине-желтыми телами шведов черное поле. Прямо перед ее глазами стройные ряды пикинеров, собравшись в большие, похожие на чудовищных ежей, прямоугольники, неспешно растягивались в линию, двигаясь прочь от городка. На правом фланге в тревожном нетерпении топталась конница Гоффмана. Грузного, уверенно размахивающего сверкающей на солнце шпагой, человечка невозможно было не узнать.
Что же, Екатерина и не сомневалась, кто стоял за преступлением! Победителей все-таки судят. И судят еще строже...
Девушка перевела взгляд в сторону далекой полоски леса и обмерла. Из-за расстояния было трудно различить детали, но громадные сине-желтые штандарты не оставляли сомнений. Шведы!
В голове мгновенно промелькнул весь неизбежный ход предстоящего сражения: неторопливая атака плотных имперских терций, размеренная смертоносная стрельба шведских мушкетеров, схватка обескровленных ладскнехтов с уверенно держащими строй протестантами, и, как финал, атака королевских рейтаров и выход в тыл армии католиков. Бегущие и сдающиеся в плен солдаты, затоптанное изломанное тело капитана Гоффмана, врывающиеся в дома желто-синие мундиры. Крики, стоны, агония и пожар.
Екатерина отошла от окна, не в силах смотреть на происходящее. Забавно - она неожиданно представила, что подумают победители, когда найдут в бывшей спальне бургомистра обнаженные тела двух молодых мужчин, отмеченные недвусмысленными следами соития?
Девушка не спеша принялась одеваться - таймер на спасительном кулончике обещал ей не более двадцати минут в этом предательском времени...