Двушка
Почему-то, чем старше, тем чаще возвращает меня память в детство. Хочется ухватить даже какие-то обрывки воспоминаний и записать. Может от того, что не вернётся оно никогда — моё детство! И оно, как упорхнувший из рук, ненадёжно-хрупкий воздушный шарик, поднимается медленно ввысь. Хватаешься в последней надежде уловить его, а он всё выскальзывает из рук, не даётся! И все усилия твои тщетны...
Весенний город, пригревает солнце, на мостовых и тротуарах почти не осталось снега. Стоит в воздухе птичий гвалт. Суетятся пичужки, с ветки на ветку перелетая, высматривают семечки или крошки хлебные и, увидев, стремительно пикируют к земле, чтоб ухватить. Все радуются пришедшему, теплу и лица прохожих кажутся не такими озабоченными, как бывало в месяцы зимней стужи, а размякшими, с добрыми искорками в глазах, просветлённые и улыбчивые.
Беззаботною походкой шёл я в свою школу-интернат и меньше всего думал об учёбе.
Никогда не боялся опоздать к началу занятий. Мама торопила и покрикивала, чтоб я скорее собирался, не то опоздаю. А я всегда был «копуша» и забывал что-нибудь, суетился и нервничал. Пока, наконец, не выталкивала она меня за порог.
По двору, пока виден был из окна, шёл я быстро, почти бегом, выказывая усердие и старание успеть к началу занятий. Но как только заворачивал за угол, где меня уже не было видно — резко сбавлял ход и забывал куда шёл. Дорога до школы была единственной возможной для меня прогулкой, пьянящим глотком свободы, использовать который я старался на «все сто». Было хорошо если успевал я, хотя бы ко второму уроку.
В тот день среди благоухающей природы, яркого солнца и тёплого ветерка произошло малозначительное событие — нашёл я на тротуаре «двушку», почти вытаявшую из корочки грязного весеннего льда, двухкопеечную монетку. Поднял её, очистил и стал лихорадочно думать, как бы её повыгоднее использовать. В те времена на эту денежку можно было купить два коробка спичек, либо позвонить кому-нибудь из телефона- автомата, будки от которых с выбитыми стёклами кое-где встречались на улицах.
Звонить мне было некуда, спички не нужны, да мне могли их просто не продать. Было мне в ту пору восемь лет. А захотелось мне тогда со страшной силой, до горького спазма в желудке конфет. Был я мал, но понятие уже имел, что за эту денежку не купить мне конфет и оттого хотелось их ещё сильнее. На нашей улице стоял один только «гастроном», куда и занесли меня ноги…
В магазине не было покупателей, только два продавца — одна за прилавком, другая сидела за кассой. Я не могу объяснить, какими органами чувств женщины отличают интернатских или детдомовских детей от всех остальных. Может потому, что ходили мы поголовно в одинаковой казённой одежде. А может, потому что быстрее, чем у других ребят, у наших глаза бегали, или суетились руки. Мы не были чумазыми, старались выглядеть опрятными, как и остальные дети. Думаю, причина здесь глубже, и нам, мужикам, никогда не понять по каким таким признакам женщины безошибочно узнают детей, растущих без надлежащего пригляда.
— Мальчик, тебе что-нибудь нужно? — спросила та, что была за прилавком.
— Д-да, я хочу конфет,— неуверенный и тихий ответ мой как-то повис в воздухе.
— И деньги у тебя есть?
— Да, есть! — громче, чем нужно произнёс я, будучи уверенным, что из магазина меня сейчас выставят. «Двушка» моя загремела и заплясала в чёрной чашечке подле кассирши. Женщины переглянулись. Застрекотал кассовый аппарат, и мне в окошечко подали чек.
Я отдал чек продавцу, заглянув в него женщина вопросительно посмотрела на напарницу.
— Заверни парню конфет, — донёсся голос от кассы.
В толстой серой бумаге мне передали увесистый пакет с конфетами. Я схватил его и стремглав бросился из магазина. Только на улице, захлебнувшийся от неожиданно свалившегося на меня счастья, я опомнился и вернулся в магазин поблагодарить этих добрых женщин.
— Спасибо большое, тётеньки!!!
— Кушай на здоровье, сынок, — дрогнувшим голосом ответила продавец. В глазах её я заметил слёзы.
Валерий Зиновьев.
Свидетельство о публикации №211122100505