Квартира

     Иван Васильевич Хитрецов, наш общий приятель, недавно получил трехкомнатную квартиру и пригласил нас на новоселье. Мы с женой с удовольствием согласились: в гости ходить – не воду возить, да к тому же новоселье совпало с первомайским праздником. Жена приготовила подарки: пять кусков хозяйственного мыла, правда, один из них уже использованный, но не обмылок, а потом, подумав, прибавила еще два куска туалетного. Зная о том, что Хитрецовы, особенно Марья Васильевна, по непонятным причинам предпочитали всё заграничное, я хотел было заменить один кусок отечественного мыла благоухающим F;rSie, на красивой обертке которого было запечатлено милое личико улыбающейся красавицы, но жена так посмотрела на меня, что я тотчас же отказался от своего намерения. Положили в коробку с подарками утюг, хотя и подержанный, но весь вычищенный и сверкающий, и старую кофемолку, тоже вполне приличного качества. Новые, доставшиеся нам с переплатой, и то по знакомству, моя благоверная берегла как зеницу ока. «Маловато», – сказал я, посмотрев в незакрытую коробку. Жена злобно сверкнула глазами и бросила туда ещё две пачки «Лотоса».
     Наконец подарки были приготовлены и мы поехали. Оказались и не первыми, и не последними. Хозяин встретил нас очень радушно, хозяйка была просто в восторге от мыла и порошка, а когда увидела утюг и кофемолку, начала обнимать мою супругу и даже всплакнула, тайком вытирая при этом слезы.
     Тем временем в сопровождении Ивана Васильевича я решил осмотреть квартиру. Кухня была замечательная: большая, просторная, на полу – плитка бледно-голубого цвета с чудесными узорами, которой нигде днем с огнем не сыщешь; немецкий кухонный гарнитур с великолепной мойкой; передняя стена тоже была облицована кафельной плиткой с рисунками, а на остальных стенах какая-то импортная пленка, по словам хозяина, моющаяся. «Где же достал всё это Иван Васильевич? – подумал я. – Когда успел?» В остальных комнатах везде был паркет и стены покрыты деревом под цвет мебели. Потолок очень высокий, не менее трех метров. Заглянул в ванную. Батюшки! Как будто попал в оазис с голубым озером посередине: специальный кафель с изображением густого зеленого леса вокруг и голубая ванна с раздвижными перегородками. Ничего подобного не приходилось мне видеть раньше.
     – Ваня! Откуда всё это? – не выдержал я.
     – Много будешь знать – скоро состаришься, – уклончиво ответил он, улыбаясь, и мы вернулись на кухню, где уже всё было приготовлено.
     Гости хорошо знали друг друга: работали вместе, в одном цеху, поэтому никто не чувствовал себя скованно. Разговор был веселый, а потом, когда выпили несколько рюмок за новую квартиру, за добрых хозяев и за многое другое, как полагается по русскому обычаю, за столом поднялся шум, смех, затем, после очередного тоста, вдруг наступила тишина, и было только слышно, как звенели тарелки, над ними или в них неожиданно сталкивались вилки и ложки, хрустела капуста, крепкие зубы рвали на куски твердую говядину или бедную курицу в шашлычном соусе.
     Но вот гости наелись, Марья Васильевна включила музыку, приглашая танцевать, и повела нас в большую комнату. Женщины тут же окружили робких мужчин, пытаясь развеселить их, выделывая вместе с ними различные па, но представители сильного пола, кроме некоторых, только и делали, что топали ногами, спотыкались, сбивая соседа или прелестную соседку.
     Нет, не умеют танцевать наши мужчины средних лет, особенно после второго или третьего стакана! То ли дело дамы! Порхают они, как мотылечки над цветами, легко и плавно. Сколько в них грации, изящества! Так разойдутся, соревнуясь друг с другом, так подпрыгивают, что только половицы гнутся и упруго колышутся самые соблазнительные места спереди и сзади.
     Некоторые мужчины, однако ж, скоро устали и направились вместе с Иваном Васильевичем в маленькую комнату. Нашлись любители шахмат, шашек – хозяин достал им и то и другое, картежники захотели поиграть в дурака – нашлись и карты, некоторые, спортсмены, увлекались футболом – появился и футбол на экране телевизора, словом, каждый нашел себе занятие по душе.
     А мы с Иваном Васильевичем, закурив сигареты, вышли на застекленную лоджию подышать свежим воздухом. На улице уже было темно. Мой друг открыл форточку, включил свет, нажал на какую-то кнопку, и откуда ни возьмись появились шторы и медленно поплыли друг другу навстречу. Затем хозяин приподнял что-то у стены, и оно превратилось в откидной стол с откидными сиденьями. Мы сели. Я был удивлен, не мог себе представить, что всё это происходит в квартире моего друга, такого же токаря, как и я.
     – Ну и чудеса!.. – сказал я, оглядываясь вокруг и возвращаясь к начатому разговору. Иван Васильевич хитро улыбнулся и, нагнувшись, достал снизу початую бутылку и две рюмки. Хитрая улыбка не сходила с лица, чувствовалось, что моему товарищу хочется рассказать о чем-то важном. Мы выпили по стопочке коньяку, и у Ивана Васильевича скоро развязался язык.
     – Ты удивляешься, что мы из допотопной однокомнатной квартиры перебрались в трехкомнатную, притом шикарную, в таком доме, где проживает в основном начальство. Мне и самому не верится, что нам обломилась такая квартира, но, честно скажу, моей заслуги здесь нет никакой. Оно, конечно, есть: больше тридцати лет стоим мы с тобой за станком, но такой квартиры не видать бы, как своих ушей. Всё – дело рук моего сына. Ты его знаешь, он заканчивает Бауманское училище. Голова, да и только! Надо же додуматься! – тут он провел рукой по столу, чуть не сбил бутылку, задел мою рюмку, и содержимое вылилось мне прямо на брюки, на самое неподходящее место. – Ты помнишь прошлогодние выборы? – продолжил он, не замечая содеянного, и близко наклонился ко мне.
     – Ну как не помнить, помню, – сказал я, – из двух кандидатов никто не прошел, а потом на май месяц назначили еще раз, и кандидатов уже было где-то около двадцати человек.
     – Восемнадцать, – быстро уточнил он.
     – Большинством голосов избрали, кажется, какого-то Семипалова.
     – Нет, депутатом Верховного Совета тогда стал Самохвалов, Василий Иванович. Теперь он живет в Москве.
     – Откуда ты всё это помнишь? – удивился я.
     – Э-э, брат, такое запомнится на всю жизнь. Он еще с заявлением обратился к избирателям перед самыми выборами.
     – Именно из-за этого заявления я решился голосовать за него, как и все другие, между прочим… Слушай, Ваня, о чем мы болтаем с тобой? Какое отношение имеют выборы к твоей квартире?
     – Самое прямое. Ты, Кеша, не торопись. Как говорит мой сын, всему свое время. Помнишь, Самохвалов опубликовал заявление во всех газетах. И какое заявление! Он в пух и прах разбил программы соперников.
     Иван Васильевич встал, покопался в шкафу и, достав оттуда истрепанную газету, молча положил ее на стол. Сразу на первой странице я увидел текст, обведенный красным карандашом. Вот что там было:
     «… считаю программы всех кандидатов неправомерными и недействительными по двум причинам: во-первых, многое из того, что написано в них, неосуществимо: ни один депутат не обладает властью и материальными средствами в той степени, чтобы эффективно выполнять обширные программы; во-вторых, никто не замечает самого главного: избиратели и кандидаты поменялись ролями, то есть будущие слуги народа диктуют хозяину свои условия, свои программы, превращая тем самым избирателей в некий придаток, в послушную толпу. Должно быть наоборот: избиратели округа, собираясь на своих участках, на общих сходках, обсуждая животрепещущие вопросы, составляют единую народную программу, согласованную с местной властью, а будущий депутат, как слуга народа, обязан сделать всё, чтобы непременно выполнить эту программу, а не свою с помощью самих же избирателей. Исходя из сказанного, предлагаю: сразу же после выборов (до выборов уже не успеем) обязать депутата и избирательную комиссию провести бесплатный народный референдум на территории округа с целью, чтобы, изучив общественное мнение, разработать единую программу действий, отвечающую интересам населения; опубликовать в газетах эту программу; депутату
     – отказаться от всех своих привилегий, ибо слуга не должен жить лучше хозяина;
     – помнить, что воля народа – прежде всего;
     – организовать и возглавить массовые шествия, митинги, демонстрации, пикеты и забастовки в рамках закона, если не выполняется народная программа из-за узковедомственных интересов…»
     – Да, красиво написано, – медленно проговорил я.
     – Но ты, Кеша, не знаешь, кем написано это заявление.
     – Как… кем? – удивился я.
     – Написал его мой сын, Женя.
     – Как же так? А депутат?..
     – А ты послушай, – прервал меня Иван Васильевич. – Написал, значит, Женька это заявление, конечно, без моего ведома, и прямо на квартиру к Василию Ивановичу. Кандидат тогда еще жил в нашем городе, а не в столице. С Женькой не захотел и разговаривать, но когда понял, что парень предлагает ему какой-то способ выиграть кампанию и стать наверняка депутатом, то сразу заинтересовался и пригласил студента в кабинет. Женька наговорил ему всякую чепуху, но в красивой форме: дескать, он давно уже решил голосовать за Василия Ивановича, мол, у них и программа хороша, и сами они – всеми уважаемый человек, но никому не известно, кого выберет население, поэтому он предлагает опубликовать заявление. И тут он вытащил приготовленный текст и зачитал его. Василий Иванович слушал внимательно, а потом прочитал сам, но ничего не сказал. Бумажка все же осталась у него. А дальше сам знаешь.
     – Ну и дела… – удивился я. – Но ты еще не рассказал, как получил квартиру.
     – Так вот, Василий Иванович стал депутатом, учти, не без помощи моего сына. А через месяц Женька снова к нему, а тот и признать не хочет. Женька заговорил о квартире, а тот чуть не выставил его. Тогда сын напомнил о заявлении, но депутат обозвал его шантажистом и почти что вытолкнул за дверь. А чего ему бояться? Кто бы поверил моему сыну? Никто.
     Тут Иван Васильевич достал из пачки сигарету и, закурив, загадочно улыбнулся.
     – Но и мы не лыком шиты. Через день мой сын заявляется к Василию Ивановичу еще раз на квартиру, но уже не один, а с двумя приятелями и, как говорится, сразу берет быка за рога. Вытаскивает из кармана миниатюрный магнитофон и включает его. А там запись двух встреч… Женя оставляет депутату свои координаты и кассету на память, предупредив, что оригинал хранится в надежном месте.
     И вот только после всего этого шельмец ввел меня в курс дела.
     Уже через неделю депутат нашел нам квартиру, но Женя отказался, побывав в том доме. Забраковал он в течение трех месяцев и другие квартиры, невзрачные, неуютные, и, догадавшись, что Василий Иванович водит его за нос, припугнул, и вот нашлась эта квартира. Она нам понравилась. Недавно пригласили меня в исполком, а сын со мной, и торжественно вручили ордер. Женька отдал Василию Ивановичу оригинал записи.
     – А как ему удалось записать незаметно? – спросил я, крайне удивленный услышанным.
     – Друзья помогли, одолжили ему карманный магнитофон японского производства. Сам знаешь – фирма!
     – А откуда такая роскошь в квартире? Ты же бедняк, как и я.
     – Здесь жил какой-то важный начальник, его перевели в Москву. После него и осталось. Женька говорит, за нас заплатил Василий Иванович… Только, Кеша, всё это между нами… Никому ни слова… Сам знаешь…
     – За кого же ты меня принимаешь? Мы ведь друзья с тобой, Ваня.
     Иван Васильевич потянулся было за бутылкой, но в это время открылась дверь и показалась Марья Васильевна.
     – А-а, вот вы где! Ваня, давай приглашай гостей к столу. Пора чай пить.
     И мы пошли на кухню.